Желание Вульф Трейси

Глава 28. Сегодняшний прогноз: глубокая заморозка

Мое сердце гулко бухает в груди.

– О чем вы? Как это – вы создали их?

– Значит, вот что с ними было не так, – перебивает Хадсон, и в глазах его я вижу ужас. – Я знал, что они выглядят странно: зеленая нить, скрученная с черной. Просто я… – Он мотает головой, будто пытается вытрясти из нее туман. – Я и подумать не мог, что это потому, что они вообще не должны были существовать.

Кровопускательница пожимает плечами.

– Те, у кого есть магическая сила, мало думают о моральном долге, о том, что они что-то там должны или не должны.

– И очень зря, – говорю я, чувствуя, как вся боль, весь страх и вся печаль последних недель вскипают во мне, бурлят, пока мне не начинает казаться, что сейчас меня разнесет на куски.

– Полно, Грейс. – На сей раз, когда она улыбается, я вижу кончики ее острых, как бритва, клыков. – Ведь у тебя и самой есть немалая магическая сила. Как и у твоей… – она небрежно машет рукой, – пары. Не станешь же ты говорить, что никогда не пользуешься ею, чтобы помочь тем, кто тебе дорог?

– Черт возьми, каким же образом вы, по-вашему, смогли помочь хоть кому-то из тех, кого коснулась эта ситуация? – резко спрашивает Хадсон. – Вы только все испоганили. – Он опять заговорил с сильным британским акцентом.

– Я говорила не с тобой. – Ее голос холоднее, чем окружающий нас лед.

– Зато я точно говорил именно с вами. Каким же надо быть чудовищем, чтобы возомнить себя богом и играть жизнями четырех людей…

– Четырех? – недоуменно перебиваю я.

Он свирепо сверлит взглядом Кровопускательницу, обращается только к ней и, похоже, так поглощен этим занятием, что даже не смотрит на меня.

– Неужели вам никогда не приходило в голову, что где-то у Джексона есть настоящая пара? А он даже не станет ее искать, потому что сопряжен с Грейс.

Его слова бьют, как камни, и я забываю, как дышать. Как думать. Как существовать. О боже! Не может быть, что это происходит.

Кровопускательница впервые на моей памяти впадает в ярость. Эта ярость, чистая, абсолютная, извергается из нее, когда она тычет в Хадсона пальцем.

– Ты беспокоишься о воображаемой паре Джексона? – спрашивает она. – Или о себе самом?

– В этом-то и проблема, когда речь идет о людях, злоупотребляющих своей магической силой, – рявкает он. – Им не нравится думать о том, что они натворили. И они терпеть не могут, когда кто-то указывает им на это.

– Не кажется ли тебе, что с твоей стороны это ханжество, ведь ты как-никак сын Сайруса Веги? – Теперь она уже полностью обнажила свои клыки.

Как и Хадсон.

– Именно потому, что я его сын, я и могу распознать злоупотребление магической силой, – парирует он и так грозно вскидывает руки, что у меня мелькает мысль: не собирается ли он придушить ее?

Кровопускательница вздыхает и опять небрежно машет рукой. И на сей раз Хадсон застывает. По-настоящему застывает, как при мгновенной заморозке, с оскалом на лице, прищуренными глазами и поднятыми руками.

– Что вы сделали? – кричу я, и в моем голосе невольно слышится обвинение. – Что вы сделали с ним?

– С ним все в порядке, – заверяет она. – Это было бы не так, если бы он продолжил свои речи, так что на самом деле я оказала ему услугу.

Я не знаю, что на это вообще можно сказать, поэтому просто спрашиваю:

– Но в конечном итоге вы разморозите его?

– Разумеется. – Она морщится. – Поверь мне, у меня нет ни малейшего желания загромождать мое жилище статуей Хадсона Веги.

– Он не статуя. Он…

– Я знаю, что он такое. И это нагоняет на меня скуку. – Она показывает на кресло, стоящее рядом с ней. – А вот с тобой я поговорю с удовольствием. Подойди ко мне.

Уж лучше сесть рядом с голодным медведем, чем с ней, думаю я, но выбора у меня нет. К тому же место, где я сижу сейчас, не менее опасно, раз уж она смогла заморозить Хадсона, всего лишь взмахнув рукой.

Я не хочу ее злить, чтобы она не заморозила и меня, и потому осторожно опускаюсь в кресло-качалку, стоящее рядом с ней.

– Что ты обо всем этом думаешь, Грейс? – спрашивает она, когда я сажусь.

– Я не знаю, что думаю. – Я не свожу глаз с Хадсона, беспокоясь за него и мысленно приказывая ему разморозиться. Не так ли себя чувствовали Джексон, Мэйси и дядя Финн в те месяцы, когда я была заточена в камне? Интересно, не испытывали ли они тогда такую же беспомощность, такой же всепоглощающий страх? Он заморожен всего около трех с половиной минут, а я уже сама не своя. Я даже представить себе не могу, как они выдерживали это целых три с половиной месяца.

– Я помню, как впервые увидела узы моего сопряжения с Джексоном. – Я думаю о том вечере в школьной прачечной, о зелено-черной нити, так сильно отличающейся от остальных. – Тогда я не поняла, что с ними что-то не так, но теперь я могу сказать, что они были не похожи на все остальные нити, которые есть у меня внутри. Это особенно ясно мне теперь, когда я увидела мои узы сопряжения с Хадсоном.

– В самом деле? – Когда я упоминаю узы моего сопряжения с Хадсоном, она вздыхает. – Неужели ты не могла сделать выбор получше?

– По-моему, у меня не было выбора, – отвечаю я. – Это не зависело от меня.

– А что ты об этом думаешь?

– Мне хочется оторвать кому-нибудь голову. – Это тоже вырывается у меня само собой прежде, чем я успеваю подумать, и я сдаю назад: – Разумеется, не вам. Просто я…

– Не пытайся смягчать свои чувства, Грейс. Их надо честно признавать. И использовать.

– Как это сделали вы? – спрашиваю я.

Кровопускательница отвечает не сразу. Вместо этого она пристально смотрит на меня – долго, целую вечность, – затем вздыхает.

– Я хочу рассказать тебе одну историю.

– Хорошо, – говорю я, как будто у меня есть выбор.

– Это началось до твоего рождения. Задолго до твоего рождения, но сейчас мы сосредоточимся на более недавнем прошлом.

Она медленно отпивает из своего бокала, затем ставит его на журнальный столик.

– Девятнадцать лет назад ко мне обратился ковен ведьм – это было в разгар самой сильной снежной бури из всех, которые Аляска видела за последние пятьдесят лет. Они были охвачены ужасом и отчаянием. И тревогой за судьбу своего ковена и за судьбы мира, как мира людей, так и мира сверхъестественных существ.

Теперь она неотрывно смотрит на огонь, и вид у нее такой несчастный, какого я за ней прежде не замечала.

– И чего они хотели? – спрашиваю я, когда она замолкает.

– Им была нужна помощь. Они хотели найти способ вернуть горгулий. Прошло более тысячи лет с тех пор, как на свет появилась последняя из них, и без того равновесия, которое несли с собой горгульи, мир сверхъестественных существ катился в тартарары.

– Но была же и другая горгулья. Неубиваемый зверь.

– Значит, ты это поняла. – Она улыбается. – Умница.

– Я слышу его в моей голове. Когда мне грозит опасность, он разговаривает со мной.

– Он разговаривает с тобой? – Она опять сосредотачивается на мне, и в ее глазах вспыхивает пугающий огонек. – И что же он говорит?

– Он предостерегает меня. Разумеется, он разговаривает со мной не все время, а только тогда, когда мне грозит опасность. Он говорит мне, чтобы я чего-то не делала или кому-то не доверяла.

– В самом деле? – Она изгибает бровь. – Ты очень везучая девушка, Грейс.

– Знаю, – говорю я, хотя сейчас я не чувствую себя такой уж везучей – впрочем, я уже очень, очень давно не чувствовала, что мне везет.

– Ко мне явились несколько ведьм и ведьмаков из этого ковена – включая твоего отца. Я поговорила с ними, а также с твоей матерью, которая, хотя и не была ведьмой, но – я это чувствовала – являлась носительницей волшебства. И я сразу же поняла, что позднее ты станешь для нас крайне важна.

– Из-за того, что я горгулья? – спрашиваю я и чувствую, что у меня сдавило горло. Не знаю почему – потому, что она говорит о моих родителях, или потому, что она наконец рассказывает мне обо мне самой, – хотя у меня такое чувство, будто она морочит мне голову. Как будто я явилась к какой-то гадалке-шарлатанке, которая говорит людям то, что они хотят слышать.

Когда я перебиваю ее, она цокает языком, но продолжает:

– Из-за того, что ты есть на самом деле.

Глава 29. Не бабушка, а гроссмейстер

Я ожидаю, что она скажет что-то еще, но она ничего не говорит, и я шепчу:

– Я не понимаю, что это значит.

Ее улыбка безмятежна.

– Не беспокойся – ты поймешь.

– Но при чем тут Джексон? И мое сопряжение с ним?

– Я согласилась помочь тем ведьмам и ведьмакам, но попросила их об ответной услуге. – Она тяжело вздыхает.

У меня холодеет кровь.

– Я не понимаю. О какой услуге?

– Та девочка, которая, как я пообещала им, должна будет родиться, та горгулья, которую они так отчаянно хотели получить и которая будет иметь огромную магическую силу, должна была стать парой моего Джексона… если она захочет.

– Вы хотите сказать – пока я не найду свою настоящую пару. – Я с трудом выдавливаю это из себя, меня охватывает ужас, и я невольно перевожу взгляд на Хадсона.

– Нет, тебе было суждено сопряжение с Джексоном – до тех пор, пока ты не коснешься и не отвергнешь его. – Она улыбается. – Но ты не отвергла это сопряжение, не так ли?

Ее слова плавают в моей голове в поисках суши.

– Значит ли это, что до нашей встречи Джексон тоже не мог быть сопряжен ни с кем другим?

Она поднимает брови.

– Конечно, дорогая. Как еще я могла сделать так, чтобы у тебя был шанс на сопряжение с моим Джексоном? Из этого бы ничего не вышло, если бы до вашей встречи он уже был сопряжен с кем-то еще.

Боже. Мне становится не по себе. Если я была права и тот парень, о котором говорил Флинт, тот, в кого Флинт был влюблен всю жизнь, это в самом деле Джексон… Это значит, что все это время, пока у Флинта разрывалось сердце, пока он думал, что Джексон не хочет выбрать его, все было совсем не так – Джексон просто не мог сделать такой выбор. Из-за меня.

Я обхватываю себя руками, стены гостиной смыкаются вокруг, я делаю неглубокий вдох.

– Значит, все это была подделка, туфта? Мои чувства к Джексону были ненастоящими?

– А тебе эти чувства кажутся поддельными? – спрашивает она и, наклонившись, похлопывает меня по руке.

Я думаю о его глазах, о его улыбке. О его прикосновениях. И стеснение в моей груди ослабевает.

– Нет. Нет, они не казались мне поддельными. Совсем.

– Потому что они не были поддельными. – Она пожимает плечами. – Ты же знаешь правила сопряжения…

– Вы нарушили все правила!

– Нет. – Она многозначительно поднимает палец. – Я обошла несколько правил, но я их не нарушала. Я создала узы вашего сопряжения, но, если бы ты не была открыта для них – если бы Джексон не был открыт для них, – вы двое никогда бы не оказались сопряжены и были бы свободны найти свои истинные пары. Так что все просто.

Мне это не кажется простым. И тут меня пронзает новая мысль, новая и ужасная.

– А что, если бы мы так и не встретились? Значит ли это, что тогда Джексон всю свою жизнь оставался бы один?

– Этого бы не произошло. Я прибегла к древней магии, сделав так, чтобы подобное притягивалось к подобному. Эта магия неудержимо влекла тебя в Кэтмир к Джексону с самого твоего рождения. – Я вижу в ее зеленых глазах что-то, напоминающее доброту.

Я закрываю лицо руками и пытаюсь сдержать слезы. Но я не стану плакать – не здесь и определенно не сейчас. Я не доставлю ей такого удовольствия.

– Грейс. – Ее рука застывает над моим предплечьем, как будто она хочет опять коснуться меня, и ее взгляд сейчас куда мягче, чем когда-либо прежде.

Но ни от того ни от другого мне не легче.

Я встаю с кресла и иду к Хадсону. Может, мне удастся убедить ее разморозить его, раз уж она немного смягчилась? Но сначала у меня вырывается вопрос, который мучает меня с того самого момента, когда она призналась, что создала узы сопряжения между Джексоном и мной.

– Я не понимаю одного – зачем вы сделали это. Нет, я говорю не о себе, мне понятно, что для них я была просто ценным ресурсом, а для вас козырем в переговорах. Но Джексон? Как же он? Вы вырастили его, воспитали его. Он любит вас. Так зачем же вы сделали с ним то, что могло причинить ему боль?

– А ты помнишь, каким был Джексон, когда ты познакомилась с ним? – спрашивает Кровопускательница.

Я вспоминаю его холодные черные глаза.

– А при чем тут это?

– Он замкнулся в себе давно, задолго до твоего рождения. Возможно, я была слишком жесткой, воспитывая его, возможно, дело было в этих двух людях, его биологических родителях. Не знаю, не знаю. И я подумала, что, дав ему пару, смогу отчасти исправить это. И это было не только ради него. Ты должна была стать последней горгульей на земле, то бедное существо в пещере не в счет… – Она делает паузу, чтобы прочистить горло и допить бокал. – Я знала, что тебе понадобится его защита. Что тебе будут нужны Кэтмир и все то, что тебе сможет дать Финн.

Она смотрит мне в глаза и добавляет:

– Я сделала это ради вас обоих, Грейс. Потому что вы были нужны друг другу.

Какая-та часть меня слышит в ее словах правду. Я вспоминаю мой первый день в Кэтмире, когда я была так растеряна и испытывала такую боль. Когда я поняла, что Джексон такой же, как я.

Она сказала, что мне была нужна защита Кэтмира – значит ли это, что Кровопускательница рассказала обо мне Лии, зная, что та убьет моих родителей и что я попаду в Кэтмир?

Это ужасное подозрение, от него у меня закипает кровь и по коже бегают мурашки, но затем до меня доходит, что ей не было нужды это делать. Если в конце концов магическая сила наших уз в самом деле должна была свести нас вместе.

Я поворачиваюсь и вижу Хадсона, его идеально красивое лицо застыло. У меня мелькает мысль: а что, если сопряжение было нам суждено с самого начала? Что, если в другом мире, таком, где тысячелетние вампиры не могут творить все, что им угодно, мы были предназначены друг для друга?

Я тру свою грудь и, честное слово, чувствую, как еще одна трещина рассекает мое и без того уже израненное сердце.

Я протягиваю руку к Хадсону, желая получить успокоение – утешение – от прикосновения к его коже, хотя бы на секунду. Но едва мои пальцы касаются его пальцев, происходит нечто чудесное.

Он хватает мою руку, сжимает ее, моргая и смаргивая действие чар, которые обездвиживали его последние пятнадцать минут.

Глава 30. Кому нужно правдоподобие, если есть возможность все отрицать?

Я уставляюсь на Хадсона – потрясенная тем, что он как-то вышел из того транса, в который его погрузила Кровопускательница. Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, не она ли решила освободить его, но, похоже, она так же удивлена, как и я сама.

Она быстро стирает удивление со своего лица, и я спешу встать между Хадсоном и ней. Я ожидаю, что после того, что она сотворила, он попробует накинуться на нее, и остановить его можно, только преградив ему путь. Потому что при всем моем невежестве одно я знаю точно – Хадсон никогда ни за что не нападет на нее, если будет знать, что при этом могу пострадать и я. А раз так, то, может быть, у меня будет возможность как-то исправить дело до того, как все окончательно полетит в тартарары.

Но Хадсон совсем не так взбешен, как я ожидала. Да, он раздражен, но он был раздражен и до того, как она заморозила его, и я полагала, что, пробыв пятнадцать минут статуей, он будет вне себя. Однако вместо этого он смотрит на нас с таким видом, будто ожидает ответа на какой-то вопрос.

Я опять оглядываюсь на Кровопускательницу, и на сей раз она улыбается мне улыбкой доброй бабули.

– Он ничего не помнит, дорогая.

– Не помню чего? – спрашивает Хадсон, глядя то на нее, то на меня.

Мне надо ему сказать – он имеет право знать, что сейчас произошло, – но, если я скажу, начнется светопреставление. Так что я решаю, что пока ему лучше оставаться в неведении.

– Ничего, – отвечаю я.

Я расскажу ему позднее, когда мы очутимся далеко от этой пещеры и он не сможет попытаться напасть на Кровопускательницу. Он будет в ярости, но он это переживет. И слава богу, что он все же не разозлил ее настолько, чтобы она решила сделать его своей жевательной игрушкой.

Это беспроигрышная ситуация – никто не проиграл, и никто не умрет.

Да, я знаю, мои критерии беспроигрышной ситуации здорово снизились после того, как я стала учиться в Кэтмире, но сейчас не время об этом думать.

– Мне все равно, что вам надо для этого сделать, – говорит Кровопускательнице Хадсон, – но вы должны разорвать узы сопряжения, связывающие меня и Грейс.

Она устремляет на него вопросительный взгляд.

– Мне показалось, что ты только что критиковал меня за то, что я возомнила себя богом.

– А вы заявляли, что, если у тебя есть сила и власть, ими невозможно не злоупотреблять, – парирует он. – Так что давайте. Злоупотребите своей силой и вытащите нас из этой жопы.

На мгновение мне кажется, что сейчас Кровопускательница не выдержит и взорвется, поэтому мне очень хочется оттащить Хадсона в угол и настоять на том, чтобы он перестал испытывать ее терпение. То есть я знаю, что он не слышал нашего с ней разговора, но все же. Он ведет себя так, будто желает, чтобы она набросилась на него.

Или так, будто ему очень, очень хочется разорвать узы нашего сопряжения.

Эта мысль поражает меня, словно валун, катящийся с горы. До нашего прибытия сюда я знала, что Хадсон не хочет быть моей парой, что он считает все это некой космической шуткой. Но теперь, когда мне стало известно, что ему, вероятно, всегда было суждено быть моей настоящей парой, это кажется мне чем-то вроде удара под дых.

– Тебе надо научиться меня уважать, – говорит она, буравя его злым взглядом.

– Дайте мне что-то такое, что можно уважать, и я буду готов, – парирует он, устремив на нее такой же злой взгляд.

Я едва не пригибаюсь. А вдруг она сейчас сокрушит его?

Но вместо того чтобы разорвать его на куски, пустив в ход свою тысячелетнюю силу, Кровопускательница берет свой бокал, скользящей походкой идет к небольшому бару, сделанному изо льда и расположенному на противоположном конце гостиной. И очень медленно, очень аккуратно налив себе еще крови, пьет.

Когда она опять поворачивается к нам, пламя в ее глазах притушено, хотя губы плотно сжаты, а плечи напряжены.

– Итак, – тихо говорит она и снова смотрит на нас с видом грозной кошки, играющей с маленькой мышкой.

Жуть.

– Вы действительно хотите разорвать узы вашего сопряжения?

Я уже сомневаюсь, наполовину из-за того, что она мне сказала, наполовину потому, что инстинкт самосохранения внутри меня буквально кричит поскорее убираться отсюда.

Но Хадсон полностью «за» и говорит:

– За этим мы и явились сюда. Джексон и Грейс не заслуживают такого.

– А чего заслуживаешь ты сам? – В ее устах этот вопрос звучит как угроза.

– Я знаю чего, – отвечает он. – Но большое вам спасибо за вашу заботу.

Она чуть заметно пожимает плечами и гримасничает, словно говоря: «твое сумасшествие – это не моя проблема». И говорит:

– Быть может, есть один способ разорвать эти узы.

– И какой же? – спрашивает Хадсон.

– Корона.

– Что? – спрашиваю я, но Хадсон, похоже, знает, о чем она толкует, поскольку меняется в лице.

– Ее не существует, – отвечает он.

– Разумеется, она существует. – Она опускает взгляд, рассматривает свои ногти. – Просто она ненадолго пропала.

– Ее не существует, – повторяет Хадсон.

Но я не так уж уверена, что он прав, – судя по виду Кровопускательницы, она не блефует. Совсем.

– Тебе это сказал Сайрус? – спрашивает она. – Он не смог ей завладеть, поэтому он и не хочет, чтобы другие знали, что она существует.

По-моему, это очень похоже на Сайруса, и я вижу, что Хадсон тоже так думает, поскольку он перестает спорить. Он не готов начать задавать ей вопросы об этой самой Короне, но больше не возражает. По его меркам это почти капитуляция.

– А что может сделать эта ваша Корона? – спрашиваю я, по-прежнему ничего не понимая.

– Считается, что Корона дает тому, кто ее носит, безграничную силу, – сухо говорит Хадсон.

– И все? – спрашиваю я. – Всего-навсего еще большую силу?

– Выражение «всего-навсего» здесь неприменимо, – замечает Кровопускательница. – Эта сила беспримерна. Некоторые говорят, что она дает тому, кто носит ее, способность повелевать Семью Кругами.

– Погодите. Кругами? Наподобие того совета, в котором мы теперь вроде бы должны состоять? – Я показываю на Хадсона.

– В котором должна состоять ты, – поправляет он меня.

– Да, вместе с моей парой.

Он отводит глаза. Черт, черт. Почему-то эта ситуация становится все хуже, и я все время болтаю лишнее.

– Значит, их семь? – спрашиваю я.

– Конечно, дитя мое. Не думала же ты, что в мире есть только пять видов сверхъестественных существ. Просто по воле случая ты принадлежишь к этому Кругу.

Я понятия не имею, что мне следует на это сказать. Она еще только начала, а я уже чувствую себя как эмодзи с взрывающимся мозгом.

– А кто состоит в других Кругах?

– А разве это имеет значение? – язвит Хадсон.

Кровопускательница не удостаивает его ответом.

– Феи, русалки, эльфы, суккубы – и многие другие.

– Суккубы, – повторяю я. – Эльфы. Просто бродящие по миру и не лезущие в чужие дела.

– Ну как раз эльфы очень даже лезут в чужие дела, – замечает Хадсон. – Они везде суют свой нос.

Я ожидала от него чего-то другого, но ладно, проехали.

– И эта самая Корона повелевает ими всеми?

– Корона приносит в мир равновесие. Долгое время в руках сверхъестественных существ было сосредоточено слишком много силы, поэтому была создана Корона, чтобы обеспечить баланс. Но где существует такая сила, там всегда есть и алчность. Желание получить власть над всеми и вся.

Она медленно пьет кровь.

– Тысячу лет назад Сайрус попытался завладеть Короной.

– Ну еще бы, – бормочет Хадсон.

– Она исчезла вместе с тем, кто ее носил, и с тех пор Сайрус ищет ее. Отыщи Корону, и, возможно, ты найдешь способ разорвать узы вашего сопряжения и восстановить узы сопряжения Грейс и Джексона.

Глава 31. Мне нужно отлучиться

– Давайте уточним, – говорю я. – Ее никто не видел уже тысячу лет, люди по всему миру – в том числе сам король вампиров – ищут ее, а вы думаете, что мы с Хадсоном можем ее найти?

– Я не говорила, что считаю, что вы можете ее найти. Я сказала, что это, вероятно, единственные способ разорвать узы вашего сопряжения. – Она возвращается к своему креслу и садится. – Извините, мои старые кости устают, если я слишком долго стою.

Я этому не верю и, бросив взгляд на Хадсона, убеждаюсь, что этому не верит и он. Но ни он, ни я не говорим об этом, только не теперь, когда она продолжает свой рассказ.

– Но если бы вы решили, что хотите ее поискать, я бы на вашем месте начала поиски с того единственного создания, которое может о ней что-то знать. И поскольку вы с ним уже встречались, возможно, у вас есть шанс убедить его поговорить с вами.

– Кто это? – спрашиваю я, ломая голову. Кого она имеет в виду? Даже Хадсон подался вперед, и видно, что ответ интересует его не меньше, чем меня.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь? – Она изгибает бровь. – Неубиваемый Зверь, кто же еще? Некоторые говорят, что поэтому-то его и посадили на цепь… чтобы никто не узнал, куда он спрятал Корону.

– Неубиваемый Зверь? – повторяю я, чувствуя, как быстро бьется мое сердце. – Я вам уже сказала, он разговаривает со мной. Вы думаете, что я могла бы просто спросить его и он бы ответил?

– Я думаю, что он слишком не в себе, чтобы толковать о чем-то, кроме самых простых вещей. А что об этом думаешь ты?

Я думаю о том, что происходило в пещере, и о том, что он говорит со мной, используя только самые короткие фразы. А еще о том, как он пытался отдать мне свое сердце.

– Думаю, он ничего не помнит.

– Тогда у вас есть только один вариант. Вы должны превратить его в человека – он пробыл в ипостаси горгульи так долго, что это, вероятно, свело его с ума.

– Погодите, разве такое возможно? – спрашиваю я, потому что, по-моему, кто-то должен был мне об этом сказать. Что-то вроде «если ты пробудешь горгульей слишком долго, это может произойти и с тобой». Да, мне определенно следовало об этом узнать.

– Для этого должны пройти века, Грейс, – вмешивается Хадсон, впервые за долгое время. – Чтобы такое случилось с тобой, ты должна будешь пробыть в ипостаси горгульи несколько веков.

– Откуда ты знаешь?

– Я изучаю горгулий уже несколько недель. – Он закатывает глаза. – Или ты думаешь, что я допустил бы, чтобы ты выпутывалась сама, если бы оказалось, что что-то в этой истории может причинить тебе вред?

Разумеется, нет. Хадсон, конечно, взбалмошен, но он бы ни за что не допустил, чтобы кому-то из тех, кто ему дорог, пришлось выпутываться из передряг в одиночку.