Между двумя мирами. Школа выживания Ефиминюк Марина

– Потерпи, детка, мы должны уйти подальше.

Еще одно скольжение. Я вывалилась на изъезженную дорогу посреди окоченевшего ночного леса. К горлу подкатывала тошнота. Что ж, прыжки в пространстве явно не являлись моей сильной стороной.

– Надо двигаться, – подогнал Кайден.

– Постой, сил нет, – пробормотала я, хватая его за куртку. – Мне нужна минута.

– Здесь небезопасно.

– А где безопасно?! В подземелье Вудсов?!

Я уселась на корточки и, спрятав лицо в перепачканных кровью ладонях, зарыдала в голос. Всхлипы разлетались по испуганному звонкому лесу, возносились к голым кронам высоченных деревьев. Кайден не делал попыток меня успокоить, позволил нарыдаться всласть, видимо, догадывался, что надолго запала все равно не хватит. Наконец истерика отступила. Шмыгнув носом, я поднялась и резко выдохнула.

– Ну что? Успокоилась? – тон не предвещал ничего хорошего. – В таком случае объясни, бога ради, как тебя поймали?

Проклятие, он действительно был в ярости! Удивительно, как смог так долго продержаться.

– Кристина попалась во время игры, и ее пометили…

– Ты погасила метку, и Гленн дернул за поводок, – договорил за меня Кайден. – Дура!

– Ты меня только что обозвал дурой? – возмутилась я.

– Какого черта ты взялась ее спасать? Я много раз тебе говорил, за глупость надо платить!

– Так почему ты дал мне руну перемещения?! – заорала я на весь лес. – Чем я лучше?! Мы все заслуживаем смерти, раз совершаем глупости! Оставил бы в подвале Вудсов без возможности сбежать!

Между нами повисло напряженное молчание. От гнева даже холода не чувствовалось. Неожиданно Кайден схватил меня за локоть и, дернув к себе, попытался обнять.

– Отпусти! – принялась упираться я, совершенно иррационально желая продолжить скандал, но противник был сильнее и стискивал руки так крепко, что не дернешься.

– Не могу поверить, что мы ругаемся в такой момент, – пробормотал он.

Сопротивление было сломлено, я перестала вырываться, сникла. Злость лопнула, как мыльный пузырь, и снова ужасно захотелось плакать.

– Кем бы я была, если бы оставила подругу умирать?

– Ты права, Лера. Нельзя было срываться.

Кайден отстранился и, нагнувшись, стал говорить, точно объяснял маленькому ребенку правила поведения в людном месте, глаза в глаза, чтобы ничего не перепутала и не забыла:

– Прямо сейчас переместишься к Рою, туда никто никогда не сунется. Начнется большой переполох, поэтому в Тевет мы вернемся только через пару седмиц. Главное, без паники.

– Они решат, что ты меня отпустил! – обомлела я. – Тебя будут подозревать!

– Я скажу, что ты ускользнула при перемещении.

– Для тебя это будет конец? – Меня затрясло не от холода, а от паники. – Конец как для наследника клана, так ведь?

– Наплевать.

Он сжимал мои плечи, мягко улыбался… и вдруг без предупреждения с силой отшвырнул в сторону. Взвизгнув, я пролетела не меньше ярда и бухнулась лицом в сугроб. Снег забился в нос, рот и под пальто. Отплевываясь, я перевернулась. Кайден упал на одно колено посреди занесенной снегом дороги и прижимал руку к животу. Перед ним буквально из воздуха выткалась высокая мужская фигура в кожаной куртке. Я мгновенно узнала Йена, выжившего в кровавой резне в особняке.

– Я-то думал, что меня так сильно напрягло? А ларчик просто открывался. Оказывается, я поймал летунью, принадлежащую наследнику Вудсов. – Он посмотрел в мою сторону. – Какая ирония…

Напрасно подлец решил ерничать. Мгновение, и он кувыркнулся на спину. Взрыв черного дыма, и Кайден уже направлял ему в грудь острие меча. В гробовом молчании. Он всегда молчал во время драки. Очевидно, считал, что тратить слова на покойников бессмысленно.

Не теряя времени, я задрала рукав и приложила ладонь к выжженному на коже знаку, но свежая руна не отозвалась! Черная магия отказывалась подчиняться теветской девчонке.

Все происходило с пугающей стремительностью. Распластанная на обледенелой дороге фигура паладина растворилась дымкой, и острие меча пронзило снег. В лицо ударил злой поток воздуха, я отшатнулась. Передо мной, заслонив от убийцы, вырос Кайден.

– Лера, бога ради, проваливай уже отсюда!

– Не выходит…

Краем глаза я заметила неясное движение. В меня летел нож Йена! Вокруг острия и широкого клинка кружились алые искры, светились острые кромки. Он замер в нескольких дюймах от моей переносицы, точно застрял в густом прозрачном желе, и я провалилась в пустоту.

Выпав на расчищенную дорожку, я сжалась в комок, все еще пытаясь спастись от смертельного удара. Мне удалось переместиться. Над головой черным ковром, расшитым бриллиантами, расстилалось бескрайнее ночное небо. Нож остался в лесу, вероятно, воткнулся в ствол дерева или же просто сгинул в снегу. Тяжело дыша, я приподнялась и с облегчением обнаружила, что все-таки попала в знакомый двор. В старом доме знахаря горел свет, под козырьком теплился фонарь, слишком слабый для глубокой темноты.

Дверь распахнулась, огонек в лампе вспыхнул ярким светляком, отреагировав на движение, и на крыльцо выскочил Рой.

– Кто здесь?

Я с трудом поднялась на ноги.

– Рой, это я!

– Голубая кровь?! Как ты здесь оказалась?

Внезапно волна возмущенного воздуха взвихрила с поверхности сугробов сухие снежинки. Сквозняк захлопнул входную дверь. Из пустоты во двор вывалился Кайден и ничком растянулся на дорожке.

Время замерло.

Он не делал попытки подняться, валялся лицом в снег, точно был без сознания, точно… умер.

– Какого черта?! – всполошенный Рой проворно слетел во двор. – Что с вами произошло, кретины вы этакие?!

Он переворачивал лучшего друга, а я не могла идти, точно ноги налились свинцом. Знахарь хлопал Кайдена по щекам, проверял на шее пульс, что-то кричал. Снег под ним потемнел.

Кровь. Очень много крови.

Даже у паладинов она была красная, как у всех, но сейчас почему-то казалась черной.

– Помоги мне затащить его в дом! – позвал знахарь и прикрикнул со злостью: – Возьми себя в руки, Лера! Быстро!

И у меня точно что-то щелкнуло в сознании. Не знаю, откуда взялись силы и куда подевалась паника. Мне даже не стало дурно, когда, уложив раненого на стол, знахарь рванул на нем одежду и обнажил живот с двумя черными ранами.

– Он толкнул меня в снег, и ножи попали в него, – выдохнула я.

– Ненавижу вас обоих, – огрызнулся Рой, растирая руки. – Как же вы меня достали! Почему вам надо было влюбиться? Почему вы не можете жить, как все нормальные люди, каждый в своем мире?! Проклятие, неизбежность у них! Идиоты!

– Ты ведь его спасешь, Рой?

– Сомневаешься? – Он бросил на меня высокомерный взгляд. – Думаешь, сколько раз я его вытаскивал с того света?

К счастью, вопрос был риторическим и ответа не требовал, а уточнять знахарь не стал.

Он приложил раскрытые ладони к истерзанному животу Кайдена. Ослепительная вспышка. Тело подпрыгнуло на столе, выгнулось дугой, снова безжизненно опало.

– Так, Голубая кровь, ты же знаешь, что магию лечит только магия? – процедил Рой, а когда получил в ответ уверенный кивок, то скомандовал: – Хватай его за фамильяр и молись светлым духам. Или кому вы там, в Тевете, молитесь?

Не колеблясь ни секунды, я задрала окровавленный рукав раненого, обнажила змею, обхватывающую предплечье. Едва ладонь легла на рисунок, как фамильяр дернулся, точно живой, а потом засветился голубоватым светом. Помолиться, правда, не удалось, мир начал стремительно сужаться, а мертвенно-бледное лицо Кайдена отдаляться. Сознание помутилось, и в голове замелькали воспоминания из чужой жизни.

Его жизни, наполненной мною.

…Пришелица из Тевета, схваченная в междумирье, молча кусает губы. Смотрит пристально, так, будто пытается прочитать мои мысли. Испуганные глаза, расширенные зрачки почти заполняют радужку. Растрепанные волосы падают на маленькое бледное личико.

– Куда ты меня везешь? – произносит она взрослым голосом, совершенно не подходящим для юной девчонки. Без преувеличений, я вздрагиваю. В голове раздается резкий щелчок, будто внутри у меня что-то ломается.

…Перед глазами плывет старая кухня, и физиономия Роя тоже плывет. Он утверждал, что теветский виски поможет избавиться от мыслей о теветской невинной девочке, но ошибся, никакого блаженного отупения, грудную клетку сдавливает сильнее. Может, пойло дерьмовое, или я окончательно свихнулся? Если так, то это особый сорт сумасшествия – безумие с первого взгляда.

Меня мучает невозможность обладания. Желать кого-то, знать вкус губ и запах волос, но никогда не позволить себе приблизиться даже на дюйм. Всегда думал, что подобная ересь случается только с кретинами.

– Кай, мужик, – пьяный в хлам Рой еле-еле шевелит языком, – хочешь совет от лучшего знахаря нашего охрененного мира?

– Нет.

– Так вот совет. Тут у нас в храме рядом с деревней есть старые ворота. Оживи их, вернись в Тевет и уже трахни эту свою крошку. Сразу отпустит. Потому что, если ты заставишь меня пить хотя бы еще один день, клянусь, я скопычусь!

– Так и сделаю, – соглашаюсь я с лучшим другом и залпом приканчиваю остатки виски в стакане, убеждая себя, что нельзя бежать к ней, надо бежать от нее, во весь опор, теряя по дороге подковы. И это ад.

Я живу в гребаном аду!

…Рой в бешенстве, рвет и мечет. Последний раз видел его таким, когда в Зале Правосудия он с улыбкой выслушал приговор, а потом разнес в щепки половину мебели в родительском доме, где ему предстояло просидеть взаперти пять лет.

– Кай, она дитя по сравнению с тобой! Невинный ребенок! Сколько ей? Восемнадцать? – Он тычет пальцем в сторону кровати, где лежит Лера, похожая на тряпичную куклу, белая как кипенная простыня.

– Девятнадцать, – мрачно поправляю я.

– Она носитель Истинного дара. Голубая кровь!

– Я заметил.

– Ты заметил? Всего-то?! Ты реально не в себе, мужик! – Он крутит пальцем у виска. – Просто чокнулся!

Чокнулся настолько, что желаю растерзать Йена за то, что он пометил ее темной руной. В Тевете они считают это осквернением магического света, почти изнасилованием. Мысль приводит меня в бешенство. Кулаки сжимаются. Переломать бы подонку Гленну руки!

И свернуть шею.

– Господи боже, клянусь, мне сейчас стыдно за то, что я отправлял тебя в Тевет, чтобы ты ее… – Рой затихает. – Это плохо закончится! Точно плохо закончится!

Я не слышу половины из его причитаний, перед глазами проносятся упоительные картины, где Йен, когда-то бывший моим соседом по комнатушке в интернате для высокородных скотов, расстилается бессознательной, взбитой до мягкости тушей.

– Кай, ты меня вообще слушаешь?

– Да. – Я смотрю на друга в упор, от ярости у него сокращается мускул на щеке. – Мне кажется, я схожу с ума. Ты же лучший знахарь Абриса, скажи, что мне делать, чтобы не свихнуться окончательно?

…Она светится, в прямом смысле этого слова. Стоя посреди старого храма, где камни алтаря еще помнят щедрые потоки жертвенной крови, а руны, нанесенные на стены, мерцают от возбуждения и желания выпить удивительное сияние до капли, она сияет, смело и дерзко. В своей жизни я не видел ничего прекраснее. Юная девочка из Тевета притягивает меня силой гораздо большей массы, чем ее собственное тело. Я бегу от нее, но неизбежно оказываюсь рядом. Моя неизбежность.

Она разобрала на части часы, единственную ниточку, которую я позволил протянуть между ею и собой. Крутятся в воздухе часовые детали: шестеренки, винтики. И в центре разлетевшегося механизма нервно пульсирует крошечная капля света, озаряющая храм ярче солнца.

Лицо Леры сосредоточено. Она хмурится, как будто замечает в крошечном чистом сердечке какой-то изъян. До конца не верю, что она разрушит прекрасное создание, уничтожит филигранную магию, столь же красивую, как Истинный свет, как она сама, но ее рука безжалостна и тверда. Невинное сердечко сжато в кулаке. Сквозь пальцы разлетаются острые длинные лучи, храм погружается в полумрак, едва рассеиваемый ее собственным свечением.

…Перед глазами пляшут облезлые стены. Это место называют покойницкой, и меня просят подождать пять минут, чтобы приготовить тело. Хочется возмутиться, что нельзя называть кого-либо, пусть ушедшего на тот свет, телом, это подлое неуважение, но я молчу. В зародыше уничтожаю желание опуститься на лавку, как древний старик. Прислоняюсь к стене, запрокидываю голову к сероватому, в разводах, потолку и, чувствуя себя этим самым стариком, просто жду. Пять минут превращаются в бесконечность. Так страшно мне было только один раз, когда отец объявил, что теперь я наследник клана Вудс. Мне было шестнадцать, и я занял место погибшего старшего брата.

В памяти вдруг всплывает воспоминание, как Лера без колебаний загасила магическое сердце в артефакте, и в гудящую голову приходит идиотская мысль, что она действительно на редкость жестока и безжалостна. Кажется, что прямо сейчас уверенной рукой она сдавливает мое собственное сердце. Превращает в бездушную вещь, пустую оболочку, как те самые часы.

– Входите, господин Вудс, – выглядывает из дверей плюгавый тип в очках с толстыми стеклами. Он достает мне до груди, на макушке – лысина, в руках – какая-то жратва. Булка, что ли… И мне хочется запихнуть эту булку ему в пасть, чтобы он проглотил ее одним махом и перестал чавкать, но помимо нас двоих в ледяной комнате еще трое стражей.

Белая простыня очерчивает контуры женского тела, лежащего на столе.

– Лицо целехонькое, – говорит плюгавый с набитым ртом. – Сможете опознать?

Я киваю и мечтаю об одном, чтобы он прекратил жрать. Может, к чертовой матери выбить ему челюсть? Тогда он точно не сможет жевать, разве что прихлебывать жиденькую кашку из чайной ложки. Станет ли мне легче? Приходится мысленно повторить пару раз, что сейчас я не паладин, умеющий свернуть шею за три секунды, а интеллигентный университетский преподаватель. Черт бы меня подрал!

И тут плюгавый откидывает простыню. Вот так запросто, без предупреждения. Сердце обрывается. Взгляд останавливается на лице покойной. У той, кого прятала проклятая тряпка, черные волосы и разбитые губы. Обруч, сдавливающий грудную клетку, начинает слабеть, но так и не исчезает до конца.

– Это не Валерия Уварова, – словно со стороны, слышу я свой спокойный, холодный голос.

– Везунчик, – буркает служка, накидывая простыню обратно, и давится булкой.

Надо было пожалеть убогого, но я срываюсь и бью его в челюсть. Легонько, но ему хватает, чтобы опрокинуться и потерять сознание. Что ж, никто никогда не считал меня хорошим человеком.

Меня выпихивают в коридор.

– Ничего, парень. В такой ситуации я бы сам разбил гаду морду, – хлопает меня по плечу один из стражей, на удивление понятливый. – Иди домой, хлебни виски и выспись. Все закончилось.

Он не догадывается, что все только-только началось.

…Лера на полу, отползает от меня, не сводя затравленного взгляда. Я наступаю, шаг за шагом, направляя острие фамильяра в ложбинку, где сходятся хрупкие ключицы и бьется пульс. В детстве нас учили, что если туда ударить, то человек умрет мгновенно.

– Кай, – шепчет она, – остановись. Слышишь? Ты будешь жалеть до конца жизни!

Удар меча. Я ее убиваю.

…Убиваю.

…И снова.

– Голубая кровь! – Кто-то потряс меня за плечо, заставив выбраться из болезненных воспоминаний, как из темного глубокого колодца. – Голубая кровь! Отпусти его руку, иначе отдашь свет до капли!

Придя в себя, я обнаружила, что по-прежнему цеплялась за руку Кайдена. Быстро разжала пальцы. Змея исчезла и выглядывала из-под закатанного рукава. От прикосновения обладателя Истинного света она, как живая, уползла к локтевой впадине, а на коже под моими пальцами отпечатались красные ожоги.

– Что случилось? – пытаясь стряхнуть с себя остатки воспоминаний, спрятанных в сознании Кайдена, хрипло спрашиваю я.

– Ты отдала слишком много и улетела на солнечное облако, – произнес Рой. – Он будет в порядке, но надо переложить его на кровать. Хватит сил помочь?

– Хватит, – поспешно я вскочила на ноги, и подо мной поплыл пол, точно превратившись в корабельную палубу.

– Иди-ка ты спать, Валерия, – отослал меня знахарь. – Сам справлюсь.

Когда, прихватив свечу, я отправилась в комнату, то помолилась светлым духам, чтобы подарили мне ночь без сновидений.

Я открыла глаза и обнаружила, что, полностью одетая, уткнулась лицом во влажную подушку. Спальня была погружена в темноту, за окном по-прежнему стояла густая ночь. Тихонечко поднявшись, на цыпочках я вышла в коридор. Дверь в соседнюю спальню была открыта, и потемки разрезал прямоугольник желтоватого света.

Заглянула внутрь. Горели свечи, Кайден все еще без сознания лежал на большой кровати с деревянными столбиками. Рой дремал в кресле у зажженного камина, откинув на спинку голову и вытянув ноги поближе к огню. Видимо, он услыхал шорох и немедленно открыл глаза.

– Ты на ногах? – удивился он.

– Не спится.

– Черт, Валерия, ты меня пугаешь, – произнес он, потирая переносицу. – Кай забрал у тебя половину магии, а ты как огурчик. Ты вообще человек?

Самой интересно, человек ли я теперь? А если да, то насколько? Здравник предсказывал, что магия будет расти, но не прошло и седмицы с моего появления у Оливера Вудса, а сила увеличилась в разы и бурлила в крови, точно я каждые три часа глотала по галлону абрисского кофе.

– Ты теперь меня называешь по имени? – попыталась перевести я разговор.

– Ты спасла жизнь моему лучшему другу, – наверное, насмешник Рой не мог выглядеть серьезнее, чем в тот момент.

– Да, но ранен-то он был из-за меня.

– Что ж, никто не обещал, что вам будет просто сжиться в одном мире, – ухмыльнулся он. – Иди уже, Валерия, не создавай шум. Хочешь посыпать голову пеплом, почисть камин на кухне. Кстати, отличное занятие, чтобы скоротать бессонную ночь.

– Я побуду здесь.

– Не обижайся, детка, но сейчас твоему парню важнее близость знахаря, а не любимой девушки, если, конечно, она не сестра милосердия. Так что иди. Я позову, когда он очнется. И дверь за собой прикрой, тянет холодом, – напоследок проворчал он.

Спорить с гостеприимным хозяином, не задавшим ни одного серьезного вопроса о том, что с нами произошло, я не посмела, хотя больше всего на свете хотела остаться рядом с Кайденом.

Мучаясь от бессонницы, я сварила бульон и нормальную молочную кашу по рецепту Валерии Уваровой, сладкую и со сливочным маслом. Потом оттерла от крови пол, перемыла посуду, расставила по размеру баночки со специями в шкафу. Когда кухня засияла чистотой, а за окном едва-едва забрезжил рассвет, стараясь успокоить нервы, я принялась мастерить бабочек из перевязочной ткани, мотка алой нити и булавок.

Чем занять руки – проблем не было, кто бы научил, как перестать думать! Перед мысленным взором проносились воспоминания, украденные у Кайдена, бесконечная мрачная симфония одержимости взрослого мужчины незрелой девчонкой… мной. И последним оглушительным аккордом, после которого наступала пугающая тишина, был страшный сон, так похожий на явь, где он меня убивал. Не знаю, кому принадлежал кошмар: мне, ему или нам обоим? Кто-нибудь вообще видит одинаковые сны?

– Куда я попал? – со второго этажа спустился взлохмаченный и заспанный знахарь. – И что здесь случилось?

– С твоей кухней случился порядок, – невнятно промычала я с булавками во рту. – Кай очнулся?

– Думаю, что еще пару часов проспит. Так что сиди, где сидишь, и делай то, что делаешь. Кстати, а что ты делаешь?

– Бабочек, – не поднимая головы, отозвалась я и осторожно, булавка к булавке, приколола к тряпичному телу крылышки из неровных лоскутов, исписанных рунической вязью. Из-под пальца брызнула голубоватая вспышка, и обрезки срослись без единого стежка.

Рой снял деревянную крышку с ведра, зачерпнул ковшом воды и уже поднес ко рту, как вдруг замер.

– Мм… Ты испоганила мой дом светлой руной? – констатация факта почему-то прозвучала вопросительно, будто он не был уверен, откуда на очаге появился черный след после потушенной светлой руны «огонь». – Моя матушка, царство ей небесное, впала бы в истерику и разломала очаг одной силой мысли.

– Извини, не нашла как зажечь, пришлось нарисовать. Руна бытовая и со временем исчезнет.

– Вообще-то мы зажигаем очаг лучиной.

– Не догадалась, – отозвалась я, приращивая второе крыло, и перетянутая красной нитью гусеница превратилась в кривенькую бабочку. – Ешь кашу, пока не остыла. Она без перца.

– Кай говорил, что ты артефактор? – вдруг спросил Рой.

– Угу.

– Хороший?

– Неплохой.

– Пошла по стопам отца? Он тоже артефактор?

– Преподаватель истории и разбирается в создании магии, как дед Вудс в кулинарии, – пошутила я.

– Почему ты выбрала мужское ремесло?

– Почему ты стал знахарем?

Подняв голову, я обнаружила, что знахарь, затаив дыхание, следил за моими руками.

– Оказался слишком слабым магом, чтобы стать паладином.

– Ну, а я слишком сильным, чтобы изучать древнюю литературу. Думаю, что алхимик из меня тоже вышел бы недурственный, но бесит их одержимость философским камнем. Едва упомянешь, и они начинают вести себя как чокнутые сектанты.

Взмахом руки я заставила бабочку с опавшими, словно увядшие лепестки, крыльями подняться в воздух. Тряпичная заготовка закрутилась над столом. Краем глаза я заметила, что Рой оторопело замер с открытым ртом.

– Свечусь? – усмехнулась уголками губ и раскрыла изуродованную темной руной ладонь.

В центре затеплился язычок, как от свечного пламени, крошечный, не больше семечка подсолнечника, но такой яркий, что сумрак зимнего рассвета растворился, словно в комнате засияло ослепительное солнце. Блестящая молния сорвалась с руки и окутала бабочку облаком света, а когда сияние потухло, то под тканью у куклы дрожал голубоватый огонек. Я щелкнула пальцами. Магическое сердечко забилось в такт моему собственному сердцу, а по тряпичным крыльям разбежались тонкие прожилки – светящаяся руническая вязь.

Бабочка ринулась к потолку, заложив над нами круг не как глупое насекомое, а как настоящая птица.

– Что она делает? – произнес Рой странным голосом.

– Учится летать. Удивительно, правда? – улыбнулась я. – Настоящее волшебство. Я испытываю благоговение, когда они оживают.

Между тем летунья уселась Рою на плечо, зацепилась красными лапками-нитками и сложила крылья. Знахарь пересадил бабочку себе на палец, внимательно присмотрелся к пульсирующему под тонкой перевязочной тканью огоньку, потер пальцами лоскуты крыльев, изукрашенных голубоватыми прожилками сложного рунического плетения.

– Клянусь, мой мир больше не будет прежним.

– Почему? – хохотнула я.

– Всегда считал магию света примитивной. Что можно придумать, когда вы используете только один ключ и пририсовываете кружавчики? Но превращать ничто в нечто…

– Вообще-то ничего сложного.

– Ничего сложного? – изогнул брови Рой. – Голубая кровь, ты ведь прибедняешься, когда называешь себя неплохим артефактором?

– Чуть-чуть, – согласилась я.

– Что ты еще умеешь оживлять? – полюбопытствовал он.

– Мебель.

– Надеюсь, ты от скуки не оживишь табуреты у меня на кухне? – тут же отреагировал он.

– Я не настолько жестока. – Я аккуратно сложила бинты и булавки, смотала остатки ниток и поднялась из-за стола. – Пойду к Каю.

– Не вини себя, – внезапно остановил меня знахарь. – Он сознавал, что вам не дадут спокойно жить. Не сегодня, так завтра или через год проблемы все равно начались бы, поэтому не вини себя.

– А если бы ты его не спас?

– А если бы он не спас тебя? – тут же переиначил знахарь, и меня точно окатили ледяной водой.

Когда мне было восемь, отец купил двух попугайчиков, выбрал из-за необычного мятного окраса влюбленную парочку. Но через седмицу кошка тетушки Матильды свернула самке шею, а еще через три дня осиротевший самец упал замертво прямо в клетке. Оказалось, что таких попугаев называли неразлучниками, они погибали друг без друга в прямом смысле слова.

И сейчас, после всех тех страшных воспоминаний Кайдена, я вдруг осознала, что, кажется, мы тоже начинали походить на этих самых птичек. Если не станет одного из нас, как долго второй сможет сохранять рассудок? Сложный вопрос.

– Если вдруг меня не станет, я хочу, чтобы он все забыл. Как будто меня никогда не существовало, – вымолвила я, но отчего-то прозвучало сердито.

– А ты бы стерла воспоминания, чтобы спокойно жить дальше?

– Разумеется. – Никогда в жизни мои уста не произносили более чудовищной лжи. – Некоторые воспоминания убивают похуже смертельного яда.

В кухне повисла оглушающая тишина. За покрытым инеем окошком рассветало зимнее утро, хмурое и серое. Совершенно точно было слишком рано, чтобы вести сакраментальные беседы.

Я уже поднималась по лестнице, когда услышала Роя:

– Где ты научилась так складно врать, Голубая кровь? – сказал вроде негромко, но не для безмолвного дома, окутанного незыблемой тишиной. – В Тевете искусству вранья учат в университетах?

Не думаю, что он ждал ответа.

Я решила, что Кай спит. Глаза были закрыты, грудь спокойно поднималась и опускалась. Руки лежали поверх одеяла, костяшки пальцев были сбиты. Огонь в камине едва-едва теплился, и только я принялась ворошить кочергой угли, как услышала хрипловатый голос:

– Привет.

– Думала, что ты спишь, – оглянулась я через плечо.

– Иногда мне снятся такие сны, что лучше уж вообще не спать, – пробормотал он. – Как ты себя чувствуешь?

– Человек с двумя дырками в животе спрашивает о том, как себя чувствую я? Что ж, в отличие от тебя, я передвигаюсь на своих двоих.

– В таком случае на своих двоих иди пошустрее ко мне. – Он похлопал ладонью по постели, предлагая устраиваться рядом.

Без споров я забралась на высокую кровать и нырнула под одеяло. Кайден поднял руку, предлагая мне улечься к нему на плечо и прижаться теснее, но тут же поморщился от боли.

– Осторожно! – всполошилась я. – Если у тебя разойдутся раны, то знахарь меня четвертует!

– Рой всегда ворчит, как старик, – фыркнул Кайден.

Он, конечно, хорохорился, но явно чувствовал себя отвратительно. Некоторое время мы молчали.

– Йен больше тебя не побеспокоит, – произнес он.

– Я догадалась. Если бы он остался жив, то сейчас бы тут был полный дом Гленнов.

– Верно. – Кайден помолчал. – Твой отец, наверное, с ума сходит.

– Мы жутко поссорились после твоего ухода, так что, скорее всего, он думает, что я сбежала к тебе в Абрис, и в общем-то не ошибается.

– Теперь он точно нас не благословит.

– Вряд ли он сможет злиться так долго.

– Интересно, что для тебя значит долго? – Кайден неодобрительно поцокал языком, точно услышал страшную глупость. – Скажите, госпожа Уварова, из-за вашей неразумной смелости меня ранили, так?

– Это удар ниже пояса! – возмутилась я, приподнимаясь на локте и заглядывая в его бледное, расцарапанное, должно быть, во время драки лицо. Он лежал с закрытыми глазами. На щеках темнела двухдневная щетина, губы были сухие и бледные, ни кровинки.

– Все так, – продолжал рассуждать он. – Теперь вы просто обязаны повести меня к венчальной чаше.

– Кай, ты серьезно? – замерла я.

– Да. – Он открыл глаза, ясные, цвета стали, цвета моей собственной магии. – Что скажешь?

Что мы, Кайден, все больше и больше похожи на птиц-неразлучников. И это меня пугает до мелких абрисских бесов.

– Совершенно точно я обязана сделать вас честным мужчиной, господин Вудс, – пошутила я, чертя кончиком пальца линию на его скуле, где тянулась длинная тонкая царапина. – Только сначала встаньте на ноги, потому что невеста не собирается тащить жениха к венчальной чаше на закорках. Все решат, что я женю тебя силой.

– Надеюсь, что твой отец не умеет пользоваться оружием.

– Он говорил, что когда был адептом, то отлично стрелял из спортивного лука. Даже золотую медаль на городском соревновании выиграл, – припомнила я. – Но не переживай, в Тевете отстрел неугодных женихов проходит только в сезон листопадов.

– В Тевете сейчас как раз сезон листопадов, – заметил Кай.

– Значит, мы обрадуем папу ближе к зиме. Если он спустит тебя с крыльца, то ты закатишься в сугроб, будет не так обидно, как уткнуться носом в ворох грязных листьев.

– Я просто перемещусь.

– Нет, – пригревшись, я почувствовала, как на меня начала накатывать дремота, а веки налились сонной тяжестью. – Ты специально скатишься, чтобы просто к нему подлизаться.