Ученик Герритсен Тесс
— Боюсь, мы еще не все вам рассказали.
— Не все?
Дин полез в пухлую папку и достал еще один снимок с места происшествия. Хотя Риццоли думала, что готова ко всему, четвертая фотография потрясла ее. На снимке — молодой светловолосый мужчина с тонкими усиками. Он был скорее жилистым, нежели мускулистым, грудная клетка походила на костлявую решетку, а худые плечи выпирали вперед. Она отчетливо видела выражение его лица в момент смерти — лицевые мышцы застыли в гримасе дикого ужаса.
— Эта жертва была обнаружена двадцать девятого октября прошлого года, — сказал Дин. — Тело жены так и не было найдено.
Она с трудом сглотнула слюну и отвернулась от снимка.
— Опять Косово?
— Нет. Файетвилл, Северная Каролина.
Риццоли в изумлении уставилась на него. И не отпускала его взгляд, чувствуя, как от злости пылает лицо.
— И сколько же еще вы утаили? Сколько таких эпизодов было, черт возьми?
— Это все, что нам известно.
— Вы хотите сказать, что могли быть и другие?
— Возможно. Но у нас нет доступа к этой информации.
В ее взгляде отразилось недоумение.
— У ФБР нет доступа?
— Агент Дин имеет в виду, — вмешался Конвей, — что, возможно, были эпизоды вне сферы нашей юрисдикции. Скажем, в странах, где у нас нет доступа к криминологической базе данных. Помните, мы говорили о зонах боевых действий, о регионах с нестабильной политической обстановкой. Именно такие места привлекают нашего убийцу. Он чувствует себя там как рыба в воде.
Убийца, который свободно передвигается по странам и континентам. Ареал его охоты не имеет национальных границ. Она стала вспоминать все, что ей было известно о Властелине. Скорость, с которой он парализовал свои жертвы. Страстное желание контакта с мертвой плотью. Нож Рембо как орудие убийства. И волокна парашютной ткани тускло-зеленого цвета. Риццоли чувствовала, что они оба наблюдают за ней, пока она переваривает информацию Конвея. Они словно испытывали ее, прикидывали, оправдает ли она их ожидания.
Она посмотрела на последнюю фотографию из тех, что лежали на столике.
— Вы сказали, что это нападение было в Файетвилле.
— Да, — подтвердил Дин.
— В этом районе есть военная база. Так ведь?
— Форт-Брэгг. Это примерно в десяти милях к северо-западу от Файетвилла.
— Какова численность контингента?
— Примерно сорок одна тысяча военнослужащих. Там базируется восемнадцатый авиационный корпус восемьдесят второй военно-воздушной дивизии и командование армейскими спецоперациями. — Судя по тому, что Дин без заминки ответил на ее вопрос, он считал эту информацию важной для расследования и заранее ее подготовил.
— Поэтому вы держали меня в неведении, заставляя блуждать в потемках? Мы имеем дело с человеком, обладающим военными навыками. С профессиональным убийцей.
— Мы так же, как и вы, блуждали в потемках. — Дин подался вперед, и его лицо оказалось так близко, что она уже не видела ничего, кроме него. — Прочитав отчет, присланный полицией Файетвилла, я подумал, что опять начинается Косово. Убийца мог даже оставить свой автограф, настолько все было одинаково в картине преступления. Расположение мужского тела. Тип лезвия, которым был нанесен смертельный удар. Фарфоровая или стеклянная посуда на коленях жертвы. Похищение жены… Я тут же вылетел в Файетвилл и провел там две недели, помогая местной полиции в расследовании. Но ни одного подозреваемого так и не выявили.
— Почему вы не могли сразу рассказать мне об этом? — спросила она.
— По причине военной принадлежности нашего убийцы.
— Да будь он хоть четырежды генерал, я имела право знать про дело в Файетвилле.
— Если бы эта информация была критической для идентификации бостонского подозреваемого, я бы обязательно вам сказал.
— Вы говорили, воинский контингент Форт-Брэгга сорок одна тысяча солдат.
— Да.
— И сколько из них служили в Косове? Думаю, вы выясняли этот вопрос.
Дин кивнул.
— Я запросил в Пентагоне список всех солдат, которые бывали в местах совершенных убийств в интересующие нас даты. Властелина среди них нет. Только несколько человек в настоящее время проживают в Новой Англии, и ни один из них нам не подходит.
— Полагаю, этому можно верить?
— Да.
Она рассмеялась:
— Это предполагает высокую степень доверия.
— Мы оба в равном положении, Джейн. Я не сомневаюсь в том, что вам можно доверять.
— Доверять в чем? До сих пор вы не сообщили мне ничего секретного.
В воцарившейся тишине Дин бросил взгляд на Конвея, и тот еле заметно кивнул. Этот молчаливый обмен мнениями означал, что они согласны посвятить ее в ключевой аспект головоломки.
Конвей спросил:
— Вы когда-нибудь слышали о «купании овец», детектив?
— Я так понимаю, этот термин не имеет никакого отношения к настоящим овцам.
Он улыбнулся.
— Конечно. Это военный сленг. Речь идет о практикуемом ЦРУ привлечении военного спецконтингента для выполнения особых задач. Так было в Никарагуа и Афганистане, когда спецназу ЦРУ требовался дополнительный человеческий ресурс. В Никарагуа морские пехотинцы привлекались в качестве этих самых овец для минирования гаваней. В Афганистане «зеленые береты» обучали моджахедов. В процессе работы на ЦРУ эти солдаты соответственно становились штатными офицерами ЦРУ. Поэтому их имена и не фигурируют в списках Пентагона. Военные не суют нос в дела ЦРУ.
Она перевела взгляд на Дина.
— Тогда тот список, который вам предоставил Пентагон… С именами солдат из Файетвилла, которые служили в Косове…
— Список был неполным, — ответил он.
— Насколько неполным? Сколько имен осталось за кадром?
— Этого я не знаю.
— А вы не запрашивали ЦРУ?
— Вот именно там я и наткнулся на глухую стену молчания.
— Они не называют имен?
— Они и не обязаны, — сказал Конвей. — Если ваш убийца был вовлечен в спецоперации за границей, этого никто никогда не подтвердит.
— Даже если этот человек продолжает убивать на родной земле?
— Тем более, если на родной земле, — ответил Дин. — Это же грандиозный публичный скандал. Что, если он захочет дать свидетельские показания? Какая информация просочится в прессу? Думаете, ЦРУ очень хочет, чтобы мы узнали, что их человек врывается в чужие дома и режет глотки законопослушным гражданам? Надругается над женскими трупами? Еще не хватало, чтобы это вышло на первые полосы.
— Так что сказали вам в ЦРУ?
— Что у них нет никакой информации, имеющей отношение к убийству в Файетвилле.
— Типичная отговорка.
— Куда как хуже, — сказал Конвей. — На следующий день после того, как агент Дин сделал запрос в ЦРУ, его отстранили от расследования в Файетвилле и приказали вернуться в Вашингтон. Приказ пришел из офиса заместителя директора ФБР.
Она уставилась на него, потрясенная тем, насколько засекреченной оказалась личность Властелина.
— Вот тогда агент Дин и обратился ко мне, — добавил Конвей.
— Потому что вы член сенатского комитета по обороне?
— Потому что мы давно знакомы. Морские пехотинцы связаны особыми узами. Мы доверяем друг другу. Он попросил меня сделать запрос. Но боюсь, и моего авторитета недостаточно.
— Что, даже сенатор бессилен?
Конвей иронично улыбнулся.
— Сенатор-демократ от либерального штата, следует добавить. Я служил своей стране, был ее солдатом. Но тем не менее некоторые чины в оборонных структурах никогда не примут меня. Я вызываю у них аллергию.
Ее взгляд опять переместился на фотографии. На галерею убитых мужчин, которые были выбраны на роль жертв не из соображений политики, национальности или убеждений, но только потому, что у них были красивые жены.
— Вы могли бы рассказать мне все это несколько недель назад, — упрекнула она.
— В полицейских расследованиях всегда много утечки, — возразил Дин.
— Только не в моих.
— В любых. Если бы я поделился этой информацией с вашей командой, что-то непременно просочилось бы в прессу. И ваша работа тут же оказалась бы в зоне внимания не тех, кого нужно. Людей, которые помешали бы вам произвести арест.
— Вы действительно считаете, что они оберегают его? После всего, что он натворил?
— Нет, я думаю, они так же, как и мы, стремятся изолировать его. Но хотят сделать это тихо, не привлекая внимания общественности. Совершенно очевидно, что они потеряли его след. Он вышел из-под их контроля, стал убивать мирных граждан. Он превратился в ходячую бомбу, и они не могут себе позволить закрыть на это глаза.
— А если они поймают его раньше, чем это сделаем мы?
— Мы об этом никогда не узнаем. Убийства прекратятся, вот и все. А мы останемся в неведении.
— Я не люблю закрывать дела таким способом, — сказала Риццоли.
— Конечно, вы хотите справедливости. Ареста, суда, приговора. Все, как положено по закону.
— Вы так говорите, будто я прошу достать луну с неба.
— В данном случае так оно и есть.
— Так вы для этого привезли меня сюда? Сказать, что я никогда его не поймаю?
Он наклонился и пристально посмотрел ей в глаза.
— Мы хотим того же, чего хотите и вы, Джейн. Свершения правосудия. Я преследую этого человека с Косова. Думаете, меня устроит какой-то иной вариант, кроме справедливого?
Конвей тихо сказал:
— Теперь вы понимаете, детектив, почему мы пригласили вас сюда? Понимаете всю важность соблюдения секретности?
— Мне кажется, ее чересчур много в этом деле.
— Но только так мы можем довести расследование до конца. Думаю, мы все этого хотим.
Какое-то мгновение она смотрела в глаза сенатору.
— Мою поездку оплатили лично вы, не так ли? Авиабилеты, лимузины, роскошный отель. Надеюсь, это не ФБР потратилось?
Конвей кивнул. И устало усмехнулся:
— Расходы на стоящее дело лучше не отражать в балансе.
23
Небеса все-таки разверзлись, и капли дождя тысячей молоточков застучали по крыше автомобиля Дина. Щетки на ветровом стекле еле справлялись с потоком воды, позволяя разглядеть безнадежно застрявший в пробке транспорт и залитые улицы.
— Хорошо, что вы не улетаете сегодня вечером, — сказал он. — В аэропорту, наверное, сейчас полная неразбериха.
— В такую погоду лучше находиться на земле, вы правы.
Он метнул в ее сторону насмешливый взгляд.
— А я думал, вы бесстрашная.
— С чего вы взяли?
— Да глядя на вас. Вы так старательно работаете над этим имиджем. Всегда начеку.
— Вы опять пытаетесь влезть ко мне в душу. Это ваше любимое занятие?
— Просто привычка. Я занимался этим в Заливе. Психологическая обработка противника.
— Но я ведь не враг, кажется?
— Я никогда не считал вас врагом, Джейн.
Она посмотрела на него и в очередной раз залюбовалась идеальными линиями его профиля.
— Но вы мне не доверяли.
— Я вас плохо знал.
— Выходит, вы изменили свое мнение?
— А почему, как вы думаете, я пригласил вас в Вашингтон?
— О, я не знаю, — усмехнулась Риццоли. — Может, соскучились по мне и захотели увидеть?
Его молчание повергло ее в смятение. Она пришла в ужас от своей тупости и наивности — качеств, которые она презирала в других женщинах. Она уставилась в окно, словно стараясь укрыться от его взгляда, его голоса, собственных глупых слов, до сих пор звучавших в ушах.
Впереди наконец наметилось подобие движения, и автомобили зашуршали по лужам.
— Если честно, — произнес Дин, — мне действительно хотелось вас увидеть.
— Неужели? — небрежно бросила она. Уже однажды выставив себя на посмешище, она не собиралась повторять ошибку.
— Я хотел принести свои извинения. За то, что сказал Маркетту о вашем служебном несоответствии. Я был неправ.
— И когда же вы это поняли?
— Не могу сказать, что это случилось в какой-то определенный момент. Я просто… наблюдал за вашей работой день за днем. Видел, как вы сконцентрированы. Как нацелены на результат. — Он добавил, уже тихо: — А потом я понял, что вам приходилось преодолевать с прошлого лета. Раньше я даже не догадывался.
— И наверняка подумали: «Тем не менее ей удается справляться с работой».
— Вам кажется, что я вас жалею, — сказал он.
— Знаете, не очень-то приятно слышать о себе: «Посмотрите, как многого ей удалось добиться, учитывая ее состояние». Что ж, тогда вручите мне олимпийскую медаль. Как самому психологически устойчивому копу.
Дин тяжело вздохнул.
— Вы что, всегда ищете подтекст в каждом комплименте, в каждой похвале? Джейн, иногда люди говорят то, что думают.
— Уж вы-то можете понять, почему я скептически отношусь к вашим словам.
— Вы до сих пор считаете, что я что-то недоговариваю?
— Честно говоря, не знаю, что и думать.
— Конечно, ведь вы ни в коем случае не заслуживаете искреннего комплимента от меня.
— Я понимаю, о чем вы.
— Может, и понимаете. Но все равно не верите. — Он затормозил на красный сигнал светофора и посмотрел на нее. — Откуда этот скепсис? Неужели так тяжело быть просто Джейн Риццоли?
Она устало усмехнулась.
— Давайте не будем углубляться в эту тему, Дин.
— Это что, проблема женщины-полицейского?
— Вот видите, сами все знаете.
— Но ваши коллеги, кажется, уважают вас.
— Есть весьма заметные исключения.
— Ну, это как всегда.
Светофор зажегся зеленым, и он опять сосредоточился на дороге.
— Работа полицейского, — начала она, — все-таки требует большого количества тестостерона.
— Тогда почему вы выбрали ее?
— Потому что плохо училась.
Они оба рассмеялись. Это был их первый общий искренний смех.
— По правде говоря, — сказала она, — я хотела быть полицейским уже с двенадцати лет.
— Почему?
— Полицейских все уважают. По крайней мере мне, ребенку, так казалось. Мне хотелось иметь нагрудную бирку, оружие — все то, что заставляло бы окружающих вставать при моем появлении. Я не хотела прозябать в каком-нибудь офисе, где стала бы невидимкой. Мне не хотелось быть похороненной заживо, быть пустым местом. — Она облокотилась на дверцу и устроилась поудобней. — Но теперь мне кажется, что анонимность — это не так уж плохо. По крайней мере Хирург никогда бы не узнал моего имени.
— Вы так говорите, словно жалеете, что выбрали работу в полиции.
Она вспомнила долгие ночи, проведенные на ногах, с подкреплением в виде кофеина и адреналина. Ужас, который охватывал ее при виде самых низменных человеческих деяний. Вспомнила она и о погибшем из самолета, дело которого до сих пор лежало у нее на столе как напоминание о ее никчемности. И о никчемности самой жертвы. Она подумала о том, что мечты иногда уводят в совершенно непредсказуемые сферы. В подвал сельского дома, где воздух пропитан запахом крови. Или в свободное падение из самолета. Но это наши мечты, и мы слепо идем за ними.
Наконец она произнесла:
— Нет, я не жалею. Это моя работа. Это то, что меня волнует, что вызывает во мне злость. Знаете, я очень часто испытываю злость. Просто не могу спокойно смотреть на трупы невинных людей. В эти минуты я становлюсь их адвокатом, воспринимаю их смерть как вызов, брошенный лично мне. Наверное, когда я перестану злиться, пора будет уходить.
— Не у каждого полицейского такой огонек в душе. — Он посмотрел на нее. — Мне кажется, вы самый увлеченный человек из всех, кого я знаю.
— Не так уж это хорошо, быть увлеченным.
— Вы неправы.
— А вы считаете, что это нормально, когда из-за собственной увлеченности ты готов сгореть на работе?
— Вы это чувствуете?
— Иногда. — Она уставилась на струи дождя, которые заливали ветровое стекло. — Наверное, лучше быть похожей на вас.
Он не ответил, и Риццоли подумала, не обидела ли она его, намекнув на холодность и бесстрастность. Но ведь и на самом деле он всегда производил на нее впечатление человека в сером. Он так долго оставался для нее загадкой, что сейчас ей захотелось спровоцировать его, заставить раскрыться, проявить хотя бы какие-то эмоции, пусть даже и не слишком приятные. Победить его неприступность.
Но, именно штурмуя такие цели, женщины и выглядят полными дурами.
Когда Дин наконец подъехал к отелю «Уотергейт», она приготовилась сухо проститься с ним.
— Спасибо за поездку, — сказала Риццоли. — И за откровения. — Она открыла дверцу, впуская в салон теплый влажный воздух. — До встречи в Бостоне.
— Джейн!
— Да?
— Между нами больше нет недомолвок, договорились? Я говорю только то, что думаю.
— Если вы так настаиваете…
— Вы все-таки мне не верите?
— А это имеет какое-то значение?
— Да, — тихо произнес он. — Для меня это очень важно.
Она сделала паузу, чувствуя, как сильно забилось сердце. И повернувшись, посмотрела ему в глаза. Они так привыкли не доверять друг другу, что попросту не умели читать правду по глазам. Сейчас был такой момент, когда важно было первое слово, первое движение. Но никто не осмеливался сделать его. Совершить первую ошибку.
Над открытой дверью нависла чья-то тень.
— Добро пожаловать в «Уотергейт», мэм! Вам помочь с багажом?
Риццоли встрепенулась и удивилась, увидев улыбающееся лицо швейцара. Он заметил, что дверь машины открыта, и поспешил встретить гостью.
— Спасибо, я уже зарегистрировалась, — сказала она и повернулась к Дину. Но момент был упущен. Швейцар как будто застыл возле машины, ожидая, пока она выйдет. Что она и сделала.
Обмен взглядами через окно, взмах руки — таково было их прощание. Она направилась в вестибюль, остановившись лишь на мгновение, чтобы увидеть, как его машина отъехала от отеля и растворилась в дожде.
В лифте она прижалась спиной к стене, закрыла глаза и мысленно отругала себя за каждую неутаенную эмоцию, за каждую произнесенную в машине глупость. К тому времени, когда она подошла к двери своего номера, ей больше всего хотелось собрать вещи и уехать в Бостон. Наверняка был вечерний рейс, на который она могла бы успеть. Или поезд. Она всегда любила ездить в поезде.
Одержимая идеей сбежать, оставить позади Вашингтон и связанные с ним переживания, Риццоли открыла чемодан и начала собираться. Вещей было мало, и в считанные минуты она сняла с вешалки блузку и брюки, кинула их поверх кобуры с пистолетом, упаковала в косметичку зубную щетку и туалетные принадлежности. Она застегнула чемодан и повезла его к выходу, когда в дверь постучали.
В коридоре стоял Дин, в забрызганном дождем костюме, с мокрыми и блестящими волосами.
— Мне кажется, мы не договорили, — сказал он.
— Вам есть что еще сказать мне?
— Да, между прочим. — Он зашел в комнату и закрыл за собой дверь. Нахмурился, увидев ее упакованный чемодан.
Господи, подумала она. Кто-то же должен проявить смелость. Схватить этого быка за рога.
И, прежде чем было произнесено хотя бы одно слово, она притянула его к себе. И сразу же почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии. Когда их губы встретились, ни у кого из них уже не оставалось сомнений в том, что поцелуй был взаимным, что, если это и было ошибкой, то ошибкой общей. Она не знала о нем практически ничего, только то, что безумно хотела его, а со всем остальным она решила разобраться потом.
Его лицо было мокрым от дождя, и одежда, сброшенная на пол, оставила на коже аромат влажной шерсти, который она тут же уловила, когда губы заскользили по его телу, опережая его попытки сделать то же самое. Она сгорала от желания, а потому не хотела тратить время на нежные ласки. Ей хотелось безумного и страстного секса. Она чувствовала, что он пытается придержать ее, восстановить контроль над ней. Но она не сдавалась, и ее тело дразнило его, увлекая вперед. В день их первой близости она была победительницей, а он побежденным.
Они дремали, пока послеполуденное солнце медленно покидало комнату. Когда она проснулась, лишь тонкая полоска лунного света освещала мужчину, лежавшего рядом. Мужчину, который даже сейчас оставался для нее загадкой. Она овладела его телом, так же как и он овладел ею, и, понимая, что должна испытывать чувство вины за полученное удовольствие, поймала себя на том, что испытывает лишь удовлетворение и приятную усталость. Да еще изумление.
— Ты упаковала чемодан, — сказал он.
— Я собиралась уехать домой сегодня вечером.
— Почему?
— Не видела смысла оставаться. — Она коснулась его лица, провела пальцами по грубоватой щетине. — Пока ты не возник на пороге.
— Я колесил по округе. Решался.
Она рассмеялась.
— Ты как будто боишься меня.
— Сказать тебе правду? Ты — особенная женщина.
— В самом деле?
— Ты сильная, страстная. Меня поражает, сколько в тебе огня. — Он погладил ее бедро, и прикосновение его пальцев отозвалось сладкой дрожью в ее теле. — В машине ты сказала, что хотела бы стать похожей на меня. Честно говоря, Джейн, я бы предпочел быть таким, как ты. Мне не хватает твоей пылкости.
Она положила руку ему на грудь.
— Ты так говоришь, будто здесь не бьется сердце.
— Разве не об этом ты думала, когда смотрела на меня?
Она помолчала.
Мужчина в сером костюме.
— Я угадал? — спросил он.
— Я не знала, как к тебе подступиться, — призналась она. — Ты всегда казался таким высокомерным. Словно небожитель.
— Просто оцепенел. — Он так тихо произнес эти слова, что она подумала, будто они не были предназначены для того, чтобы быть услышанными. Мысль, которую он прошептал себе под нос. — Мы реагируем по-разному. Я имею в виду, на то, с чем нам приходится иметь дело. Вот ты сказала, что испытываешь злость.
— Чаще всего да.
— И сразу бросаешься в бой. Ты играешь на всю катушку. Горишь на работе. — Он добавил с тихим смешком: — Отсюда дурной характер и все прочее.
Читать бесплатно другие книги:
