Вернувшиеся Нури Альбина
– Значит, Илья, по-вашему, Видящий? Что же он видит? Будущее?
– В определенные моменты таким, как ты, открывается Знание, – игнорируя реплику Марины, продолжила Драгана. – Знание о прошлом или будущем, ответы на вопросы – те, что заданы, и те, которые страшно задать. Пока ты не можешь управлять этим процессом, Знание будет иногда приходит в неподходящее, по твоему разумению, время, но со временем ты научишься. Что ты почувствовал, когда прикоснулся к камню?
Илья попытался объяснить, Марина перевела.
– Знание открывает Видящему разные стороны жизни, – сказала Драгана.
– Но почему я увидел Томочку, мою покойную невесту? – тихо спросил Илья. – Что это должно означать?
Старуха пожевала губами.
– Я же объяснила, что должна всего лишь сказать тебе: ты – особенный. А я как раз самая обычная – откуда мне знать наверняка? – Старуха вздохнула. – Однако догадаться несложно. Томочка явилась, потому что она – твой проводник в мире мертвых.
– Вы хотите сказать, что Илья – медиум? – изумленно спросила Марина. – С мертвыми вроде бы говорят медиумы.
– Значит, его Знание будет открываться Илье так! – Старуха пожала плечами и поднялась со стула. – Все люди разные, все Видящие видят по-своему.
Проговорив это, Драгана направилась к двери, по-видимому, сочтя свою миссию выполненной. У Илья голова шла кругом, он почувствовал, что, хотя это и несправедливо, злится на старуху.
– Зачем вы рассказали мне это? Ничего определенного, какие-то увертки. Что мне со всем этим делать? Как жить? – громко спросил он, забывшись и перейдя на русский.
Однако Драгана, кажется, все поняла.
– Ты должен просто принять это. И жить с этим принятием. Все придет позже, ты разберешься и справишься.
Не вымолвив больше ни слова, даже не попрощавшись, старуха вышла из комнаты.
Марина и Илья смотрели друг на друга.
– В конце она сказала…
– Я понял. Посоветовала как-то жить и ждать, и все само собой разъяснится. – Илья помассировал виски: в глубине черепа разгоралась головная боль. – Это все равно, что сообщить человеку о смертельной болезни. Как такое вообще можно принять?
Марина подошла к кровати и присела на корточки у изголовья.
– А ты не думаешь, что она просто сумасшедшая?
Илья хотел возразить, но девушка остановила его взмахом руки.
– Про род, про миссию – все это ей внушили с детства. Я же говорила, тут народ свято верит во всякую мистику. На Видовдан реки превращаются в кровь, а если работать в церковный праздник, Господь накажет и все такое… А тут подумай: местные живут рядом с камнем, достопримечательностью, овеянной легендами! Жители волей-неволей вросли в эту идею, многое приняли на свой счет. Предки, которых тут чтят, вбили в головы потомкам ахинею про Видящих, Драгана ждала всю жизнь, когда же представится возможность отличиться, а тут такое совпадение – твой обморок, вот она и решила, что час пробил.
– Для девушки, которая рассуждала о вере в волшебство и проехала несколько часов, чтобы получить ответы, ты рассуждаешь слишком цинично, – заметил Илья, и Марина почему-то покраснела. – Ты же сама верила в магию.
Девушка порывисто поднялась и отошла к окну, а Илья, будто и не заметив этого, продолжал медленно говорить, глядя куда-то в стену:
– Есть вероятность, что Магични камен вправду обладает силой. То, что я чувствовал, стоя возле него, было очень необычно, ни на что не похоже. Как знать, может, находясь рядом, некоторые люди действительно могут узнать о своей судьбе? Дело не в том, что я какой-то там Видящий. Тут Драгана ошиблась, никакой я не медиум: у меня таких способностей отродясь не было. Но что, если Томочка явилась, чтобы сказать: моя судьба – пойти вслед за ней.
– Что за бессмыслица! – воскликнула Марина. – С чего бы это?
– Ты ведь не знаешь, как она умерла.
– Еще бы! Я не знала и того, что она когда-то жила на свете, – прохладно сказала Марина. – Ты не рассказывал.
– Прости.
Говорить не хотелось и сейчас, тем более – рассказывать правду о себе и Томочке; это был бы слишком долгий и болезненный рассказ (подробности отношений героев и гибели Томочки – в предыдущих романах серии «Тайны уездного города» – прим. ред.).
Илья ограничился тем, что изложил официальную версию: он уехал на неделю в командировку, оставив Томочку и больную мать одних, а в день его возвращения Томочка решила вымыть окна и сорвалась с подоконника, разбившись насмерть. Спустя короткое время скончалась и мама.
Марина, конечно, принялась сочувственно причитать, сетуя, что ничего не знала; произносить банальности про несчастный случай и то, что ему не следует винить себя.
Илья прекрасно знал, что это не так. Вина на нем была – еще какая. А то, что произошло с Томочкой и с мамой, было чем угодно, только не несчастным случаем. У Томочки имелись веские причины злиться на него и, возможно, теперь она желала забрать Илью с собой. При жизни его невеста была доброй, отзывчивой и милой, но после смерти все могло измениться: быть может, сейчас Томочка стремится отомстить…
Марина все говорила и говорила, успокаивая Илью, не догадываясь, что ему это вовсе не нужно, скорее, наоборот. Голова его постепенно тяжелела, наполнялась болью, как кувшин – молоком, и в какой-то миг он не выдержал и сказал невпопад:
– Драгана права: я тут не случайно. Мне нужно было сюда попасть и увидеть Томочку. Магични камен – непростое место, и я должен осмыслить…
– Прекрати ты себе голову забивать! – неожиданно исступленно крикнула Марина, подходя к нему, и Илья увидел слезы в ее глазах. – Чушь собачья – и эта старая идиотка со своей пургой про Видящих, и камень дурацкий, и его свойства! Нету ничего – одни выдумки и старые сказки! А вот то, что ты тут очутился вовсе не случайно, это да! Я тебя специально притащила, потому что другого выхода не видела, подумала: почему бы не попробовать?
Глава четвертая
Проводив отца, Олесю и Лизу в аэропорт, Миша подумал, что надо бы и им с Лелей куда-то выбраться. После медового месяца они так нигде и не были, погрузившись в дела и заботы.
Улетая в Турцию, отец обещал звонить и присылать фотографии, Олеся, по обыкновению, молча улыбалась, а Лиза, похоже, мыслями уже была у моря.
– Полетели бы тоже с Лелей, – вдруг, откликнувшись на Мишины мысли, сказал отец. – Или вон Илюху бы съездили навестить – никаких сложностей, никаких виз не надо.
По Илье Миша скучал. Да, они созванивались, постоянно общались, но все же поговорить по видеосвязи, даже выпить вместе и чокнуться через экран – это не одно и то же, что сходить в любимое кафе, пройтись по набережной Быстрой, пожарить шашлыки на выходных.
Но Илью из Сербии было не выманить, да и стоило ли это делать? Друг старался прижиться в новой стране, прирасти корнями к месту, которое ему так понравилось. К тому же их отношения с Мариной, кажется, неплохо складывались.
– Да, стоило бы, – ответил он отцу. – Но, видишь…
– Да вижу я, вижу. В другой раз.
Юрий Олегович обнял сына.
– Береги себя, – неловко сказал он.
– Буду, конечно. Я себя всегда берегу, – улыбнулся Миша. – Ты чего это?
– Маму нашу во сне видел, – тихо сказал отец, мельком глянув на Олесю, которая что-то выговаривала Лизе. – Она такая грустная была, плакала. И что-то говорила про тебя, но я не запомнил, что она хотела. Мне все казалось, она обижается, сердится на меня. Такое настроение паршивое утром было.
Миша не знал, что на это ответить, но тут объявили посадку, к ним подошла Олеся, стало не до разговоров о снах. Выходя из здания аэропорта, Миша подумал, что они с отцом впервые за много лет поговорили о маме. Оба старались обходить эту тему, она была слишком болезненна. Так уж вышло, что потеря не сблизила их, каждый переживал ее по-своему.
Отца с семьей Миша проводил, но уходить из здания аэропорта не собирался: нужно было дождаться Сафронова. Его самолет как раз через полчаса должен был приземлиться: Сафронов возвращался из короткой командировки в Москву, и Миша предложил дождаться крестного и отвезти его в город. Тот не стал отнекиваться.
Кто-то прилетает, кто-то улетает. Одни уезжают, другие остаются. Кто-то начинает жить, а за иными приходит старуха с косой – такова реальность. Здесь, в месте, где взмывают в небо крылатые машины, сами собой лезли в голову мысли о вечности и бренности бытия.
Миша купил кофе, надеясь взбодриться: он встал в половине четвертого. Небо на востоке лишь недавно начало светлеть, утро в ноябре напоминает поздний вечер.
Он выпил два капучино, когда показался дядя Саф – так Миша с детства привык называть своего крестного отца. Тот шел солдатским чеканным шагом – седовласый, коренастый, подтянутый, гладко выбритый. Даже если и не знать о нем ничего, все равно можно догадаться: служивый человек.
Заметив крестника, Сафронов радостно заулыбался, и Миша поспешил навстречу.
– Проводил своих? – спросил Сафронов. – Все нормально?
– Улетели, – ответил Миша. – Ты как? Как командировка?
Дядя Саф махнул рукой: нормально, чего там интересного.
Хотя, если честно, ситуация была отнюдь не рядовая. Миша догадывался, зачем начальника уголовного розыска могли пожелать увидеть в столице.
Дело было в маньяке, который похищал и убивал девушек. То есть, конечно, доподлинно ничего известно не было, но слухи по Быстрорецку ползли зловещие, а СМИ и разные блогеры настойчиво их подогревали, пугая народ еще больше.
– Сколько всего жертв? – спросил Миша, запуская двигатель, и поспешно прибавил: – Я знаю, что ты не должен ничего со мной обсуждать, но я все же бывший сотрудник и к журналистам не побегу, обещаю.
Сафронов пожевал губами.
– Найдено семь. Но есть вероятность, что их больше, просто пока не всех обнаружили.
То, что в городе и окрестностях орудует зверь, жестоко убивающий молодых женщин, поняли не сразу. Почти год назад, когда была найдена мертвая девушка, никто не догадывался, что это, если можно так выразиться, лишь первая ласточка. Двадцатилетняя студентка пропала в конце октября, а в середине декабря ее изуродованное полуразложившееся тело нашел в пригородном лесу житель одной из деревень. Он и стал первым подозреваемым. Потом, конечно, его непричастность доказали, но найти убийцу не удалось.
Две следующие жертвы оттаяли с приходом весны. Одна – в рощице на окраине города, вторая – в заброшенном строительном котловане. Находили мертвых девушек в разных концах города, и опять-таки никто не подумал объединить все три эпизода в одно дело, и только с появлением четвертого трупа, найденного в мае на городской свалке, стало ясно, что за этими преступлениями стоит один человек.
Девушек не насиловали, но на телах были следы увечий, истязаний, а смерть, как писали на сухом языке протокола официальные источники, наступала в результате асфиксии. Мучитель душил их, за что и получил в прессе прозвище «Душитель».
С того момента пропали и впоследствии были обнаружены еще четыре жертвы, последняя нашлась буквально вчера утром. Как писали в газетах, несчастную обнаружили вскоре после того, как убийца сбросил тело в Быструю неподалеку от дачного поселка, безлюдного в это время года.
Возможно, и эту бедняжку не нашли бы еще долго, но тут вмешался случай: мужчина, которого жена выставила из дому, ночевал на даче, что стояла на первой линии у воды, и увидел проехавший в сторону реки автомобиль. А рано поутру отправился выгуливать своего пса, и тот вдруг завыл и потащил хозяина за собой.
– Значит, теперь есть свидетель. Он заметил, что за машина?
– Какой там! – махнул рукой дядя Саф. – Сказал, что напился с вечера в зюзю, удивительно, как еще умудрился вспомнить про машину. Да и темень же была. Свет фар – больше и не увидишь ничего.
– Тело было возле берега?
– Заболоченный такой бережок, камыши. До лета бы не нашли, да и летом народу там не бывает – кто туда купаться полезет? Короче, опять глухо пока. Изворотливый, гад. Мы пытаемся понять, зачем он это делает, чего добивается, какие проблемы решает – ведь это не изнасилование, он их в этом смысле и не касается. Миссионерской цели, судя по всему, тоже нет: девушки все приличные, без вредных привычек, из нормальных семей, то есть убийца не стремится очистить мир от грязи, убивая, скажем, проституток или наркоманок. Тут тоже тупик. Вот сейчас в Москве об этом и говорили, специалиста по серийным преступлениям завтра пришлют.
Сафронов умолк, погрузившись в свои мысли. Миша знал, что высокое начальство всячески хотело избежать московского вмешательства, даже и объединения убийств в одно дело не происходило во многом потому, что не хотелось признавать: в Быстрорецке орудует маньяк. Сафронов каким-то образом ухитрился добиться своего, ратовал за честность и открытость, полагая, что укрывательство лишь приведет к появлению новых жертв.
После обнаружения седьмой жертвы Сафронов сразу, чуть ли не с места преступления отбыл в Москву. Скорее всего, это едва не стоило ему карьеры, но Сафронову всегда было плевать на мнение начальства. Он шел напролом, как медведь через бурелом, делая то, что считал важным и правильным.
Автомобиль остановился на светофоре, и Миша посмотрел на Сафронова. А ведь он и не замечал, что тот постарел! Привык с детства видеть несгибаемого, доброго и сильного человека, не задумывался, что, пока сам он становился старше, взрослее, дядя Саф двигался в обратном направлении, в сторону Вечности. Седина, морщины, горестная складка возле рта, пигментные пятна…
Хотя назвать Сафронова стариком ни у кого язык не повернулся бы, он напоминал кряжистое, еще мощное дерево, уже тронутое осенью, с пожелтевшими, сухими листьями.
Должно быть почувствовав Мишин взгляд, Сафронов обернулся и улыбнулся теплой, чуть насмешливой улыбкой.
– Смотришь и думаешь: сдал старик, а?
Миша всегда знал, что Сафронов проницателен, но это было нечто совсем уж сверхъестественное.
– Ты крутой, дядя Саф. Когда маленький был, я хотел быть таким, как ты. И сейчас бы не отказался.
Сафронов хотел улыбнуться, но вместо этого нахмурился.
– Не отказался бы я и вправду быть крутым.
Он отвернулся, сжав челюсти.
– Ты найдешь его. Поймаешь ублюдка. Если не ты, кто тогда?
Они уже подъезжали к городу. Быстрорецк вырастал на горизонте, надвигаясь на них, наплывая. Где-то там была Леля. И был нелюдь, отнимающий жизни.
– Лелю береги, – внезапно сказал Сафронов, снова демонстрируя почти нечеловеческие способности. – Она хрупкая, ты за нее в ответе. Вечером пусть одна не ходит, никаких пробежек в парке, в машину пускай никого не подсаживает! Строго-настрого запрети останавливаться, кто бы ни голосовал, даже если покажется, что это безопасно. Все молодые женщины сейчас под ударом, никто не застрахован, пока преступник на свободе. Нам же всегда кажется: с кем угодно, только не со мной, не с моими родными! Каждый себя считает заговоренным, его-то, мол, беда обойдет. А она не обходит. Она всегда рядом и, если ты не начеку, схватит тебя за горло.
Голос его сел, последние слова Сафронов договорил почти шепотом.
Миша не знал, что сказать – любые утешения были излишни.
Жена Сафронова погибла примерно два с половиной года назад, разбилась на машине дождливой майской ночью, забрав с собой в могилу часть его души.
Если Миша и видел когда-то идеальную пару, это были Сафроновы. То, как сильно они любили друг друга, было заметно всем: такую любовь, как кашель, не утаить. Она проявлялась в жестах, взглядах, интонации. Детей у них не было. Миша не знал почему: были ли причиной тому проблемы со здоровьем у мужа или жены, либо же супруги сделали сознательный выбор. Но после того, как случилась трагедия, все кругом боялись, что Сафронов не переживет смерти Зои – получалось, что и жить ему незачем, и вытащить из черного болота горя некому.
Он всегда стремился помочь, добиться справедливости для других, но жизнь несправедливо поступила с ним, ударила так, что он еле встал на ноги. Сафронов не мог принять этого. Закрывался в квартире и пил, никого к себе не подпускал, ни с кем не общался. Исключение составлял Юрий Олегович. Он хотел переехать к другу – боялся, как бы тот не сделал с собой чего-то, но Сафронов не позволил. Тогда отец Миши взял у него ключ и по три-четыре раза на дню приезжал, проверял, как он там, привозил еду.
Этот ад длился около двух месяцев, вырваться из омута Сафронову помогла работа. Он всегда был фанатично предан делу, а после смерти жены, вернувшись на службу, и вовсе посвятил ей свою жизнь, дневал и ночевал на работе. Миша понимал, что появление жестокого убийцы, а точнее, то, что он оставался на свободе, бросало вызов Сафронову, в некоторой степени унижало его, заставляло вновь чувствовать себя жертвой обстоятельств и чьей-то злой воли.
Миша открыл рот, чтобы сказать дяде Сафу, что в происходящем нет его вины, невозможно контролировать все на свете, он делает то, что может, и даже гораздо больше, поэтому усилия его обязательно увенчаются успехом, но тишину разорвал звонок сотового.
– Слушаю, Сафронов, – привычно бросил в трубку дядя Саф.
Кто-то сбивчиво заговорил на том конце провода – Миша слышал захлебывающийся голос.
«Господи, неужели нашли новую жертву Душителя?» – подумал он.
Но все оказалось запутаннее.
Отведя трубку от уха, нажав на кнопку отбоя, Сафронов поглядел на Мишу и проговорил:
– Вот так дела! – Михаил никогда не видел дядю Сафа таким потрясенным. – Девушка… Тело, которое вчера нашли в Быстрой, ночью пропало из морга. Вскрытие сделать еще не успели, как раз сегодня должны были заняться. Вечером сотрудники уходили из здания – труп был на месте. Сейчас, поутру, вернулись – его нет.
У Миши отвисла челюсть.
– Но как…
– Погоди, это еще не все. Десять минут назад тело снова обнаружили. В затопленном подвале одного из домов. Мне срочно нужно туда. Подбросишь?
Глава пятая
Три дня шли дожди, но сегодня, к счастью, небо стало светлеть, вдоволь наплакавшись. Пока еще все равно моросило, но уже завтра, если верить прогнозам, снова будет солнечно и ясно. Такая уж в Сербии погода: не умеет подолгу сердиться, на смену сырости и холодам быстро приходит благодатное тепло.
Впрочем, сейчас, глядя на сивую, вспучившуюся Саву, на хмурое тяжелое небо, ощущая, как ветер забирается ледяными ладонями под куртку, Илья думал о том, что настроение у природы такое же мрачное, как у него.
Он любил приходить сюда, гулять по набережной и огромному парку. Рядом высилась «Шабачка тврджава» – остатки древней крепости, катила свои воды величавая Сава – и Илье вспоминались родные места: Быстрорецк, река Быстрая…
Обычно тут полно народу, но сегодня он был один, даже рыбаков не видно. Его любимая скамья была мокрой, поэтому он не уселся на нее, чтобы полюбоваться на воду, а медленно прошел мимо. В голове была каша, и он никак не мог привести мысли в порядок.
После памятного разговора с Драганой Илья и Марина собрались и уехали обратно в Шабац. Он чувствовал жуткую слабость, словно был тяжело болен, но оставаться в тех краях не хотел. Что-то гнало его прочь – а может, он попросту хотел сбежать от себя самого, от сумбурных, навязчивых мыслей.
Почти всю дорогу Илья проспал. С Мариной они, после ее признания, почти не говорили. С тех пор минуло четыре дня, и никакую книгу Илья не писал. Он вообще не делал ничего из того, что собирался сделать во время своего короткого отпуска, только спал, изредка перекусывал, тупо перебирал сайты в Интернете и бродил по набережной. Мок под дождем, мерз, и это странным образом помогало ему чувствовать себя живым и настоящим.
Марина звонила пару раз, они перекидывались вежливыми, пустыми фразами, в которых не было ничего – ни души, ни смысла, ни хоть какого-то намека на решение тех вопросов, которые навалились на Илью.
– Почему бы не попробовать? – сказала Марина там, в монастыре, когда ушла старуха. – Я просто поняла, что дальше тянуть некуда. Мы вместе уже давно, но у меня всегда было такое чувство, что ты никак не можешь разобраться, понять, что я для тебя значу. Мы отлично подходим друг другу, я люблю тебя, но наши отношения топтались на месте, и я не понимала… – Она задохнулась, и Илья увидел, что Марина готова расплакаться.
Конечно, она права.
В ее понимании все шло хорошо и должно было развиваться. У нее все было спланировано, продумано, а Илья словно бы никак не мог поставить подпись под документом, чтобы проект начал реализовываться.
– Скоро мне дадут гражданство, – говорила она. – Мы поженимся, через три года на гражданство можешь подать и ты как мой супруг. А пока подадим документы на временное проживание, его сразу на год дадут, сколько можно через границу мотаться каждый месяц? Самому надоело, наверное. Как только получишь документы, сможешь и нормальную медстраховку оформить, и машину купить, на права сдашь. Пора уже жить не как вечный турист, а по-человечески. Тебе же тут нравится? Возвращаться не хочешь? Ну и что тогда?
Илья и сам не понимал что.
Марина все говорила правильно, он был с нею согласен. Однако что-то не давало покоя. Илья не мог, как она выражалась, обосноваться на плодородной сербской земле, хотя и любил уже эту страну всем сердцем и понимал, что это отличная жизненная перспектива. Не мог: тянуло что-то, мучило, не давало покоя. Было в его жизни нечто недосказанное, незавершенное, только вот что именно он должен завершить, Илья не понимал.
А пока не мог до конца во всем разобраться, выжидал и медлил, вот Марина и решила его подтолкнуть. Совсем чуть-чуть, несерьезно даже, как бы в шутку.
Она задумала небольшое представление, вполне невинное, мистическое, в духе тех мест. Когда Илья коснется камня, появится старуха в живописной одежде (якобы местная ясновидящая) и произнесет витиеватую фразу, смысл которой сведется к тому, что судьба Ильи в лице любимой женщины находится рядом с ним – и это, конечно же, Марина.
Сама она ни минуты не верила в то, что Магични камен – это и в самом деле нечто большее, чем обычная каменюка, что человек возле него может что-то там увидеть и понять о своей жизни.
– Просто все удачно совпало: отпуск вместе, восхитительные места, романтика, – сбивчиво говорила Марина. – Понимаю, это звучит глупо, но я надеялась, что ты можешь воспринять слова «ведуньи», произнесенные у камня, как знак судьбы!
– Ты ей заплатила, чтобы она меня убедила жениться на тебе? – Илья не злился на Марину, скорее уж, на себя.
– Когда ты это говоришь, звучит ужасно. Грубо и… – Марина была расстроена, и Илье было ее жаль. – Просто если ты не решался, то это, возможно, навело бы тебя на мысль о том, что мы должны быть вместе.
Сейчас, бредя под снова разошедшимся дождем, Илья думал о том, что никогда не был в этом уверен, а теперь – особенно.
– Так и знала, что ты тут, – прозвучал знакомый голос.
Илья обернулся и увидел Марину в голубом дождевике.
– Ты почему не на работе?
Она пожала плечами.
– Надо поговорить. По телефону не получается, в гости ты не зовешь, сам, думаю, не придешь. – Марина слегка покраснела. – Я хочу, чтобы ты был со мной честен. Скажи, мы еще можем быть вместе?
Девушка взяла его под руку, и дальше они пошли вместе.
– Ты меня не поняла. Я не обижаюсь. Ты хотела как лучше, тебе нужна была определенность – любому нормальному человеку ее хочется.
– А тебе?
Илья улыбнулся.
– И мне.
Приободренная его улыбкой, Марина потянулась к нему и поцеловала в щеку.
– Я понимаю, что вела себя как дура. Тем более ты никогда не обещал мне ничего, мы встречаемся, нам хорошо вместе. Ясное дело, мы еще очень молоды, можем не торопиться.
И снова она говорила верные вещи – и опять они были не о том, не в унисон, вразрез с его мыслями. Дело было не в Марине, не в их отношениях. Это было как… зов.
Илья не мог определить точнее. Он чувствовал этот зов, слышал его, как будто нечто внутри него было настроено на прием. Но куда его звали и кто, понять не мог.
Возможно, это предназначение, о котором говорила Драгана.
А возможно, нет.
Дожди, как и предрекали синоптики, закончились. Илья вернулся к работе, так и не взявшись за свой роман. Отношения с Мариной потихоньку стали налаживаться: они снова встречались по вечерам, ходили куда-нибудь, беседовали, как прежде, стараясь не касаться поездки в Боснию и Герцеговину.
Сама поездка, кстати, вспоминалась все реже, Илья устал размышлять о странных словах Драганы, да и то, что он именовал про себя «зовом», стало тише, незаметнее.
Наверное, Марина права. Нужно заняться оформлением документов, подумать о продаже квартиры в Быстрорецке и покупке недвижимости здесь, в Сербии. Он заикнулся об этом, когда они ужинали в маленьком ресторанчике в центре города, который обоим очень нравился. Лицо Марины просияло, и Илья ощутил укол совести. Она заметила его внимательный взгляд и поспешила сменить тему, чтобы не спугнуть, не надавить лишний раз, не заставить передумать.
Вечер был хорош – и все же на выходе из ресторана случилось плохое.
– Ой, Милица! – вскрчала Марина, нос к носу столкнувшись в дверях с коллегой и подругой. – Одними дорогами ходим!
Они расцеловались, заговорили о чем-то с таким энтузиазмом, будто не виделись по меньшей мере полгода.
Милица была смугловатой девушкой с длинными темными волосами. Макияжа могло бы быть чуть меньше, а ткани, из которой сшита юбка, – чуть больше, но в целом Милица была милая, хотя немного шумная. За руку она держала флегматичного улыбчивого парня.
Илья смотрел на Милицу и ее спутника – и не видел их. То есть поначалу все шло нормально, он протянул руку для приветствия, навесил на лицо приличествующую случаю радостно-удивленную улыбку, но буквально через секунду ему стало не до манер и улыбок.
Звуки окружающего мира смолкли, будто кто-то повернул рубильник и погрузил все кругом в немоту и тишину. Люди открывали рты, как аквариумные рыбы, но из двигающихся губ не вылетало ни звука. Музыка больше не играла. Стук вилок и ложек о края тарелок, звон бокалов, разговоры, смех, уличный шум – ничего этого больше не было.
Однако никто, кроме Ильи, не находил ничего странного в катастрофической, нерушимой, обескураживающей тишине, и он понял: для всех остальных ее не существует. Мир жив, дышит, звучит – дело в нем, Илье.
Но, как будто этого было мало, события продолжали развиваться. Из-за спины Милицы вышла… Томочка.
Секунду назад ее тут не было – и вот уже Томочка стоит возле девушки, точно такая, какой Илья ее помнил: миниатюрная и изящная, хорошенькая, как картинка, обутая в алые босоножки, в белом платье с пышной юбкой и красным ремешком – Илье казалось, что в нем Томочка похожа на сказочную принцессу. Правда, она была бледна до прозрачности, а на лице не было обычной улыбки, глаза смотрели грустно и задумчиво.
Секунда – и погибшая невеста подошла ближе к Илье, он мог бы коснуться ее, но его словно бы обездвижило: руки сделались неподъемными, чужими. Он сумел прошептать ее имя, а Томочка качнула головой и нахмурилась, как если бы Илья сказал что-то грубое, бестактное.
– Голова, – одними губами произнесла Томочка и посмотрела на Милицу.
Та продолжала что-то говорить, но смотрела на Илью с легким недоумением, как и все остальные. Ему подумалось, что, должно быть, он ведет себя странно, но это было неважно – важно, что Милица вдруг стала истекать кровью.
Кровавые ручьи потекли из широко раскрытых глаз, прочертили дорожки по щекам и капали на светлую блузку. Кровь текла из носа, ушей и рта, даже из-под густой челки, скрывающей лоб… Спустя всего пару мгновений лицо девушки превратилось в окровавленную маску, и это было настолько невыносимое зрелище, что Илья закричал, не в силах сдерживаться.
Его успокаивали. Марина бросилась к нему, обнимая, уговаривая, и ее прикосновения казались обжигающими, руки были чересчур горячими, и это раздражало.
Окружавший его кокон лопнул, все звуки разом вернулись, и Илья слышал, что окружающие – вскочившие со своих мест посетители и встревоженный персонал кафе – дружно спрашивали, охали, переглядывались, гомонили, доставали телефоны, звонили куда-то.
Илье хотелось, чтобы они умолкли. Голова разболелась, он чувствовал, что сделал что-то не то, но не мог правильно сформулировать произошедшее.
Он поглядел на Милицу, которая единственная из всех стояла молча, глядя на Илью расширившимися глазами.
– У вас что-то с головой, – против воли произнес Илья.
Удивительно, но, открывая рот, он понятия не имел, что скажет. Голос был хрипловатым и слабым, но слова прозвучали громко, и люди кругом замерли, обернулись к нему: что говорит этот странный русский?
– Илюша, пойдем, ты, наверное… – начала Марина, но он жестом остановил ее, чувствуя, что должен сказать Милице нечто важное, сам при этом не понимая побудивших его причин. Одно было несомненно: Томочка пришла, чтобы сказать, предупредить, и он не должен молчать.
– Милица, ваша голова… Кровь. Это опасно.
Он понимал, что происходящее безумно, но не мог остановится. Илья говорил по-русски, но произнесенное им похожим образом звучало и на сербском языке: «крв», «глава», «опасно», так что Милица, видимо, поняла без труда и испуганно прижала ладони ко рту.
– Ты ее пугаешь! – крикнула Марина. – Что ты делаешь?
Наверное, ей было неловко перед подругой. То, что случилось, бросало тень на нее, могло повлиять на их дружбу, на работу, на что-то еще, до чего Илье не было дела.
– Ваша голова. Это опасно, – повторил он, развернулся к выходу и, пробившись сквозь толпу, выскочил вон.
Его никто не останавливал.
Глава шестая
– Как дела у Ильи? – спросил Семен Ефремович, наливая Мише чаю.
Тот взял чашку, в который раз уже отметив про себя, что старик выглядит измученным, больным. Когда они познакомились несколько лет назад – Миша обратился к ученому за помощью, чтобы справиться с Мортус Улторем, которая терзала Илью (подробнее читайте в романе «Узел смерти» – прим. ред.), Семен Ефремович был крепким и бодрым, таким и оставался до недавнего времени.
А в последние пару месяцев постарел, стал еще меньше ростом, осунулся. Глаза потускнели, руки стали подрагивать. Миша забеспокоился, записал Семена Ефремовича к доктору, но тот все откладывал визит, и давить на него было бесполезно.
Миша привязался к старику, полюбил их долгие неспешные беседы, научился разбираться в сортах чая и кофе. Он приходил в набитую до отказа книгами квартиру Семена Ефремовича два, а то и три раза в месяц, часто звонил; у него постепенно вошло в привычку делиться с Семеном Ефремовичем планами, порой спрашивать совета. Старый ученый тоже полюбил Мишу, считая внуком, которого у него никогда не было.
– Илья наслаждается жизнью в Европе, – отшутился Миша.
Семен Ефремович кивнул, думая о чем-то своем.
– Вы же советовали и мне, и Илюхе не бояться перемен. Вот он и сменил все, что можно. Даже страну.
– В сущности, это чисто географические перемены, – возразил старик. – Перемещение в пространстве. Но куда бы человек ни отправился, он тащит за собой себя самого. Свою грусть, комплексы, страхи. Думается мне, что Илья ничего по-настоящему не переменил в жизни, это еще впереди. – Старик помолчал, а потом проницательно заметил: – Тебя что-то беспокоит?
Миша встал, подошел к окну и прикрыл форточку.
– Дует немного. Как бы вам не простудиться, – сказал он, обдумывая ответ. Снова сел в кресло, повертел в руках чашку.
Семен Ефремович, ничего не говоря, наблюдал за его действиями.
– Слышали про маньяка, которого прозвали «Душителем»?
– Он похищает и душит женщин, – кивнул старик. – Слышал, конечно. Кто в Быстрорецке о нем не слыхал?
– Что-то в этой истории меня беспокоит. То есть… – Миша взъерошил волосы, положил ногу на ногу. – Сам не понимаю.
– Ты полагаешь, там что-то… иное?
Миша не слишком уверенно покачал головой.
– Я понимаю: это должен быть человек. Да что там, это точно человек – свидетель видел машину, в которой маньяк привез очередную жертву, чтобы выбросить тело в Быструю. Но он… он нечеловечески удачлив. Мой крестный возглавляет поиски и говорит: убийца не оставляет никаких улик – ничего, что дало бы хоть какую-то зацепку. Отследить маньяка никак не получается, его мотивы неясны, тела он оставляет в разных местах.
Он умолк, и Семен Ефремович осторожно проговорил:
– Это все ужасно. Понимаю, ты тревожишься за Лелю – никто не может быть спокоен, пока убийца разгуливает на свободе. Но это дело следователей. Почему это так сильно тревожит тебя?
Михаил поглядел на старика. Никому больше не мог этого сказать, только Илье и Семену Ефремовичу. Но Илью лучше было не тревожить понапрасну, он и без того настрадался. Сейчас, когда у него все налаживается, было бы просто нечестно снова пытаться грузить друга всякой мистической жутью.
– Я и не думал об этом особо, – признался Миша. – До вчерашнего дня. А вчера…
Когда они с дядей Сафом добрались до места, там уже было полно народу. Сафронов нервничал, велел ехать быстрее, но быстрее не получалось: мигалки у Миши не было, так что они то и дело стояли на светофорах и попадали в утренние пробки. К их приезду всюду стояли машины скорой и полиции, кругом толпились перепуганные жители окрестных домов и случайные прохожие.
Тело девушки, пропавшее вчера из морга и снова обнаруженное в подвале многоквартирного дома, уже упаковали в черный мешок, готовясь опять увезти в мертвецкую.
Сафронов сразу включился в работу, принялся резким, напряженным голосом отдавать распоряжения, выслушивать то одного, то другого сотрудника. Про Мишу он, едва выйдя из салона машины, судя по всему, позабыл.
А Михаил, с неожиданной, затаенной грустью думая о том, что и сам мог бы заниматься в жизни чем-то подобным, если бы не ушел со службы, не спешил уезжать. Прислушивался к разговорам и вскоре понял, что покойницу обнаружил местный дворник. Миша заметил его возле полицейской машины, это был худой мужичок невысокого роста, во внешности которого было что-то знакомое.
«Где я мог его видеть?» – думал Миша, выбираясь из машины и подходя ближе.
Мужчина, который до этого стоял к Мише вполоборота, повернулся лицом, и Михаил моментально его узнал.
– Митрофан, – сказал он.
Митрофан или Митька, как многие его называли, был когда-то приятелем матери Ильи (а если называть вещи своими именами, собутыльником). Потом у Ирины случился инсульт, она полностью изменилась, а когда умерла, Митька приходил на похороны и поминки и, кажется, искренне горевал.
Как раз там-то Миша с ним и познакомился.
Увидев его сейчас, Митька кинулся к нему, как к родному, словно обретя неожиданного спасителя.
– Миша! Слава богу! Вот Миша меня знает! Он скажет, я не псих какой дурной!
«Не псих? О чем это он?» – подумал Миша.
Читать бесплатно другие книги:
