Тайна повесы Куин Джулия
– Я и не заставляю тебя на ней жениться.
– Открыто об этом не говорила, да, но по твоему лицу и так все видно.
Она посмотрела ему в лицо, слегка улыбнувшись.
– Да ты на меня не смотрел даже.
– Конечно, смотрел. Да и если нет, какая разница? Я и так знаю, что ты замышляешь.
Он разгадал ее план. Франческе стало не по себе. Неужели он так же, как Джон, хорошо ее понимает?
– Тебе нужна жена.
– А ты, кажется, совсем недавно обещала мужу, что не станешь больше поднимать в разговоре со мной этой темы.
– Обещала – слишком громкое заявление, – сказала Франческа, смерив ее самодовольным взглядом. – Он меня просил об этом, но…
– Конечно, просил, – пробурчал он.
Франческа не сдержала смех. Майклу всегда удавалось ее развеселить.
– А я-то думал, что жене надлежит подчиняться мужу, – сказал Майкл, приподняв правую бровь. – Кстати, я точно уверен, что, произнося брачные обеты, жены обещают именно это.
– Ты вряд ли будешь мне благодарен, если я тебе найду именно такую жену, – изрекла Франческа и презрительно фыркнула, дабы подчеркнуть свое отношение к таким женщинам.
Во взгляде, которым Майкл ее одарил, было нечто отеческое. Франческе подумалось, что титул был бы ему к лицу. Да, ему недостает чувства ответственности, но вот такой его взгляд – надменный и самоуверенный – выдает в нем едва ли не принца.
– Поиск жены для меня не входит в список обязанностей графини Килмартин, – заявил он.
– Вот и зря.
Он засмеялся, чем порадовал Франческу. Ей приятно осознавать, что она тоже может его рассмешить.
– Что ж, ладно. – Она решила временно отступить. – Тогда расскажи мне что-нибудь безнравственное. Что-то такое, чего не одобрил бы Джон.
В эту игру они играли даже при Джоне, и тот всегда выказывал свое неодобрение. Хотя Франческа давно подозревала, что муж слушал россказни брата с неменьшим удовольствием, чем она. Повозникав немного, Джон навострял уши и был весь внимание.
Только Майкл, конечно, рассказывал не много. Ему хватало благоразумия не пускаться в подробности. Однако истории были полны намеков и отличались занимательностью. Франческа и Джон никогда не предпочли бы блаженству в законном браке нечто подобное, но послушать о кутежах и разврате всегда любопытно.
– Боюсь, на этой неделе я не отличился безнравственным поведением, – сказал Майкл, когда они повернули на Кинг-стрит.
– Ты? За всю неделю? Невероятно!
– Да ведь только вторник, – напомнил он.
– Тем не менее если не считать воскресенья, которое, не сомневаюсь, даже ты не решишься осквернить, – Франческа бросила на него взгляд, ясно дающий понять: она понимает, что он готов грешить несмотря на дни недели, – прошел целый понедельник, а за один день можно успеть многое.
– Но не мне. И не в этот понедельник.
– Чем же ты был занят?
Немного поразмыслив, Майкл ответил:
– Да вообще ничем.
– Как же так! – подтрунивала она над ним.
Майкл выдержал паузу, пожал плечами – Франческу всегда тревожил этот его жест, – а после сказал:
– Я ничего не делал. Ходил, общался, ел – и все дела.
Франческа сжала его руку.
– Тебе обязательно нужно кого-то найти, – сказала она тихо.
Он посмотрел ей в глаза, и взгляд его серебристых глаз поразил Франческу глубиной чувств. Но длилось это не дольше мгновения. Майкл снова стал прежним. Однако в душу Франческе успело закрасться подозрение, что он пытался выглядеть в глазах окружающих совсем не тем, кем является на самом деле.
Он притворяется даже с ней.
– Нам пора домой. Уже холодает, а Джон лишит меня головы, если из-за меня ты простудишься.
– Джон пожурит меня за глупость, сам прекрасно это знаешь, – сказала Франческа. – Полагаю, ты просто выбрал такой способ дать мне знать, что тебя ожидает женщина, полностью нагая под простынями.
Майкл усмехнулся – особенно безнравственной, грешной усмешкой. Услышав ее, Франческа поняла, почему большая часть знакомых ему женщин без памяти влюблена в него, несмотря на отсутствие титула, состояния и имени.
– Ты же хотела услышать что-то безнравственное? – спросил он. – Может, хочешь услышать детали? Какого цвета простыни, к примеру?
К ее великой досаде, щеки Франчески залились краской. Хорошо, что в темноте Майкл этого не видел.
– Надеюсь, не желтые. – Она не могла позволить разговору завершиться на смутившей ее фразе. – Желтый невыгодно оттеняет лица.
– А мне в этих простынях не выходить на публику, – отметил он.
– Все равно.
Майкл снова засмеялся. Он наверняка понял, что этой репликой Франческа просто хотела оставить за собой последнее слово. Она уже решила, что Майкл великодушно уступил ей победу, как внезапно, когда она начала получать удовольствие от воцарившейся тишины, он заявил:
– Красные.
– Что, прости? – Хотя она, конечно, все расслышала и поняла, о чем он говорил.
– Простыни – красные.
– Немыслимо! Посвящать меня в такие подробности…
– Ты сама напросилась, Франческа Стерлинг. – Он посмотрел на нее сверху вниз, и черная прядь упала на его лоб. – Однако тебе повезло – я не стану рассказывать мужу о твоем поведении.
– У Джона и в мыслях никогда не было переживать о моем поведении.
На какой-то момент ей показалось, что Майкл оставит эту фразу без ответа.
– Не сомневаюсь. – Его голос прозвучал серьезно и мрачно. – Иначе я не позволил бы тебе меня дразнить.
Франческа смотрела под ноги, опасаясь споткнуться обо что-нибудь, но серьезность его тона заставила ее поднять взор.
– Из всех женщин, которых я встречал, ты – единственная, которая никогда не совершит прелюбодеяния, – сказал Майкл, ласково коснувшись ее подбородка. – Ты даже не представляешь, как это твое качество восхищает меня.
– Я люблю твоего кузена, – прошептала Франческа. – Я никогда его не предам.
Майкл отстранил руку.
– Я знаю.
В свете луны он выглядел особенно красивым. У Франчески сжалось сердце при виде его, поскольку его жажда любви сразу бросалась в глаза. Конечно же, ни одна женщина на свете не в состоянии устоять перед его прекрасным лицом и мускулистым телом. И если кто-то потрудится заглянуть в его душу, то поймет, что это – добрый, великодушный человек, способный на любовь и преданность.
Безусловно, было в нем и нечто дьявольское – как раз именно то, что привлекало в нем женщин.
– Итак, может, нам пора? – К Майклу вернулась прежняя любезность, и он кивнул в сторону дома.
Вздохнув, Франческа повернула назад.
– Спасибо тебе за прогулку, – сказала она, нарушив длившееся несколько минут молчание. – Я не преувеличивала, жалуясь, что дождь сводит меня с ума.
– Ты не так говорила, – обронил Майкл, но сразу же замолчал. Франческа говорила, что в дождь она сама не своя, а не что она сходит с ума. Однако придираться к замене формулировки стал бы либо педант, либо влюбленный.
– Не так? – Франческа слегка нахмурилась. – Возможно, только подумала. Сегодня я как-то медленно соображаю. Свежий воздух мне, несомненно, пошел на пользу.
– Счастлив был помочь, – галантно ответил Майкл, и она улыбнулась в ответ.
Они уже поднимались по крыльцу Килмартин-Хауса. Едва достигли верхней ступени, как дверь отворилась – дворецкий заметил, что они возвращаются. Он же помог Франческе снять плащ, пока Майкл терпеливо ждал.
– Не хочешь остаться на бокальчик виски, или уже опаздываешь на свидание? – спросила она, озорно состроив ему глазки.
Майкл взглянул на часы в передней. Только половина десятого. Никакого свидания в планах не было, и никто его не ждал, хотя он без каких-либо усилий нашел бы себе подругу на ночь, если бы захотел. Однако оставаться в Килмартин-Хаусе больше не хотелось.
– Мне пора. Дела.
– Нам обоим прекрасно известно, что нет у тебя никаких дел, – сказала Франческа. – Просто тебе не терпится опять предаться разврату.
– Но ведь это такое приятное времяпрепровождение, – пробурчал он.
Франческа уже собиралась ответить ему в своей саркастической манере, но тут подал голос недавно нанятый камердинер Джона Симонс:
– Миледи!
Он стремительно спускался по лестнице. Франческа повернулась к нему, кивком дав понять, что готова его выслушать.
– Миледи, я уже дважды стучал в покои милорда и даже звал его по имени, но он не просыпается. Видимо, очень крепко заснул. Прикажете все равно разбудить его?
Франческа кивнула:
– Да. Я была бы рада дать ему выспаться, уж очень сильно он устает в последнее время, – говорила она, обращаясь уже к Майклу, – однако мне известно, что эта встреча с Ливерпулем очень важна для Джона. Лучше бы… Знаете, Симонс, постойте, лучше я сама разбужу мужа. – Она снова повернулась к Майклу: – До завтра?
– Раз уж Джон еще дома, я подожду его, – сказал он. – Я пришел сюда пешком и с радостью бы воспользовался его каретой, когда он доберется до места.
Франческа, кивнув, побежала наверх. Майкл остался ждать в прихожей, оглядывая картины на стенах и тихонько что-то напевая.
Внезапно раздался пронзительный крик.
Майкл не помнил, как оказался наверху, в спальне Франчески и Джона, – в этом доме единственной комнате, где он прежде никогда не был.
– Франческа? – с трудом переводя дыхание, звал ее он. – Фрэнни, Фрэнни, что случилось?
Франческа сидела на постели, вцепившись в безвольную руку Джона.
– Майкл, разбуди его, разбуди, пожалуйста! – кричала она. – Разбуди! У меня не получается. Разбуди же его!
Майклу показалось, что земля уходит из-под ног. Даже несмотря на то что кровать стояла в другом конце комнаты, он понял, что привычный мир рухнул.
Лучше Майкла Джона не знал никто. Никто. И в этих покоях Джона уже не было. Он ушел навсегда.
– Франческа, – прошептал Майкл, медленно шагая в ее сторону. Ноги его словно одеревенели и отказывались слушаться. – Франческа…
Она смотрела на него огромными глазами, полными боли.
– Разбуди его, Майкл!
– Франческа, я…
– Давай же! – Франческа кинулась к нему. – Разбуди его! Скорее! Разбуди! Ты можешь!
Но Майкл мог только стоять неподвижно, пока ее кулаки били по его груди, пока ее руки цеплялись за его одежду и тянули за галстук, пока он не начал задыхаться. Майкл даже не мог заставить себя обнять ее и утешить, потому что сам был сражен.
Внезапно Франческа словно лишилась сил, обмякла, и слезы полились из ее глаз.
– У него же просто болела голова, – говорила она. – Просто болела голова. – Франческа посмотрела Майклу в глаза, словно в поисках ответов, которые он не в силах ей дать. – Просто болела голова, – повторяла она снова и снова, выглядя совершенно сломленной.
– Я знаю, – выдавил он, понимая, что этой фразы будет недостаточно.
– Майкл! – Франческа ударилась в рыдания. – Что же делать?!
– Я не знаю. – Он действительно не знал. В Итоне, Кембридже и в армии его, казалось, подготовили к любым сюрпризам, которые может преподнести жизнь. Однако, судя по всему, кое-что они упустили.
– Не понимаю, – стенала Франческа. Она много чего говорила, но Майкл как будто не слышал ее. Все чувства словно отказали ему, тело отяжелело, а душу как будто вырвали из него.
Только не Джон.
Почему?
За что?!
Майкл сидел у постели мертвого брата и смутно сознавал, что в дверях собираются слуги. Вдруг до него дошло, что Франческа в слезах вопрошает о том же:
– Только не Джон. Почему? За что?
– Вы не думали о том, что она может ждать ребенка?
Майкл уставился на лорда Уинстона, которого недавно назначили представителем комитета по привилегиям палаты лордов. Изумленный, Майкл пытался понять смысл его слов. Едва ли сутки прошли, как умер Джон. Майкл пока с трудом понимал вообще что-либо. И вдруг этот человек, исполненный рвения, встает на его пути и изрекает какую-то ерунду насчет священного долга перед короной.
– Если леди Килмартин беременна, – не унимался Уинстон, – ситуация значительно усложнится.
– Я не знаю, – ответил наконец Майкл. – Я не спрашивал.
– Необходимо узнать. Уверен, вы хотите как можно скорее вступить в ваши новые права, однако необходимо удостовериться, что леди не ждет ребенка. К тому же, даже если и ждет, то члену нашего комитета придется присутствовать при родах.
Майкл не смог сразу ответить, поскольку лишился дара речи.
– Что-что вы сказали?! – с трудом выговорил он наконец.
– Нередко подменяют детей, – мрачно сказал лорд Уинстон. – Бывали случаи…
– Да что вы себе…
– Кстати, это в ваших же интересах, – перебил Майкла лорд Уинстон. – Если леди Килмартин родит девочку и никто это не засвидетельствует, кто помешает ей подменить ее на мальчика?
Майкл не удостоил его ответом.
– Вы должны узнать, не беременна ли она, – повторил лорд Уинстон. – Чтобы потом принять все необходимые меры.
– Она потеряла мужа только вчера, – сказал Майкл. – Я не собираюсь терзать ее такими бестактными вопросами.
– Есть вещи и поважнее чувств леди Килмартин, – не уступал лорд Уинстон. – Пока есть сомнения относительно порядка наследования титула, мы не можем начать процесс передачи его вам.
– Да пропадите вы пропадом с этим титулом! – огрызнулся Майкл.
Ахнув, лорд Уинстон отшатнулся от такой резкости.
– Да как вы смеете, милорд!
– Я вам не милорд, – рявкнул Майкл. – Я никому не… – Слова застряли у него в горле. Майкл почувствовал, что вот-вот разрыдается – и прямо здесь, в кабинете Джона, на виду у этого неприятного типа, не способного понять, что вчера умер не просто граф, а человек. Майклу очень хотелось заплакать.
Он почти не сомневался, что в итоге не сдержит слез. Сразу как только Уинстон уйдет, Майкл, закрыв за ним дверь, разревется, уткнувшись в ладони лицом.
– Кому-то нужно спросить графиню, – снова заговорил лорд Уинстон.
– Я – не стану, – негромко сказал Майкл.
– Тогда я сам.
Потеряв самообладание, Майкл подскочил с кресла и, прижав Уинстона к стене, прокричал:
– Даже не думайте! Не смейте даже подходить к ее покоям! Ясно вам?
– Вполне, – выдавил он ответ.
Майкл отпустил его, заметив, что лицо этого низенького человечка слегка побагровело, и велел:
– Выметайтесь!
– Но вам нужно…
– Вот отсюда! – взревел Майкл.
– Вернусь завтра. Поговорим, когда вы немного успокоитесь. – Договорив, лорд Уинстон спешно прошмыгнул за дверь.
Майкл, прислонившись к стене, смотрел ему вслед. Он не мог понять, что произошло с Джоном и почему. Брату ведь и тридцати не было, и он был совершенно здоров. Конечно, Майкл считался наследником графства все то время, пока у Джона с Франческой не было детей, но никто всерьез не считал, что Майкл действительно станет графом.
В клубе ему уже довелось услышать, что о нем говорят как о «самом удачливом британце». Одно мгновение – и он больше не на окраине аристократии, а в самом ее центре. Никому и в голову не приходило, что Майкл никогда не желал такой участи. Никогда.
Ему не нужно графства. Ему нужен его кузен. Но никто не понимал этого.
Разве что Франческа, но та настолько погрузилась в горе, что вряд ли думала о переживаниях Майкла. Да ему и в голову не придет жаловаться ей. Уж точно не сейчас, когда она так страдает.
Майкл никогда не забудет выражения ее лица, когда она осознала, что Джон уже не проснется. Что он вовсе не спит.
Двадцатидвухлетняя, прекрасная Франческа Бриджертон Стерлинг выглядела самым печальным человеком на свете. Она теперь вдова.
Майкл настоял, чтобы мать Франчески приехала поддержать дочь, и вчера они вдвоем уложили ее спать. К тому моменту Франческа уже не плакала, убитая горем, и заснула, как младенец.
Проснувшись утром, она взяла себя в руки, словно решила быть сильной и не поддаваться скорби, и принялась за дела, грудой свалившиеся на ее хрупкие плечи после смерти Джона. Только вот никто не понимал, в чем именно заключаются эти дела. Оба были молоды и беззаботны – до вчерашнего дня. Ни один из них прежде не сталкивался со смертью.
Кто бы мог подумать, что уже на второй день явится представитель комитета по привилегиям? Да еще и с такими бестактными требованиями в столь скорбное время?
Конечно, Франческа в самом деле может быть беременна. Но, проклятье, Майкл не станет ее об этом спрашивать!
– Нужно сообщить его матери, – утром сказала она. То были ее первые слова. Без приветствий и лишних замечаний, сразу: «Нужно сообщить его матери».
В ответ ей Майкл кивнул, поскольку был полностью с ней согласен.
– И твоей матери тоже нужно сказать. Они ведь сейчас в Шотландии и не могут ничего знать.
Майкл опять кивнул. На большее он не был способен.
– Я им напишу, – кивнул он в третий раз, гадая, что ему дальше делать.
О необходимых дальнейших действиях ему сообщил лорд Уинстон, но об этом Майкл даже думать не хотел. Ведь тогда невольно закрадывались мысли о том, что ему дала смерть Джона. Но разве его смерть могла дать что-то хорошее?
Ноги отказывались держать его, и Майкл почувствовал, что скользит вниз, на пол. Он сел, вытянув вперед ноги и свесив голову. Он не хотел ничего получать. Или же хотел?
Майкл хотел Франческу. Но ничего больше. И не так. Не ценой смерти брата.
Он никогда не испытывал зависти к Джону. Не хотел ни власти, ни денег, ни титула. Он хотел только его жену.
А теперь все складывается таким образом, что Майклу придется принять титул. За это сердце его безжалостно терзало чувство вины.
Быть может, он хотя бы однажды желал брату смерти? Нет, невозможно. Никогда он не хотел, чтобы Джон умер.
Или хотел?
– Майкл?
Он поднял голову. Лицо Франчески по-прежнему сохраняло пустое выражение, и выглядела эта маска хуже гримасы самых горьких рыданий. У Майкла разрывалось сердце при взгляде на нее.
– Я послала за Джанет. – Она имела в виду мать Джона. Какое же горе испытает несчастная женщина! – И за твоей матерью. – Она тоже будет в отчаянии. – Как ты считаешь, кому еще следует сообщить?
Майкл покачал головой. Он осознавал, что должен встать в присутствии леди, но не мог найти сил. Неприятно было, что Франческа видит его таким слабым и сломленным, однако перебороть себя у него не получалось.
– Присядь лучше, – выдавил он наконец. – Передохни.
– Не могу, – сказала она. – Мне необходимо… Если присяду хоть на миг, я просто…
Она прервалась на полуслове, но Майкл и так все понял.
Он снова посмотрел на нее снизу вверх. Она заплела свои каштановые волосы в простую косичку. Лицо бледное. Она выглядела такой юной, почти как дитя. Она определенно была слишком молода, чтобы переживать такое горе.
– Франческа, – сказал он просто так, не обращаясь к ней и ни о чем не спрашивая.
И вот она произнесла эти слова. Ему даже не пришлось лезть к ней с этим вопросом.
– Я беременна.
Глава 3
«…Я его люблю. Люблю до безумия! Без него мне не жить».
Графиня Килмартин – сестре Элоизе Бриджертон, через неделю после бракосочетания.
– Со всей ответственностью заявляю, Франческа, что прежде никогда не видела будущей матери, такой светящейся здоровьем.
Слова свекрови вызвали у Франчески улыбку. Они прогуливались в саду при особняке, в котором теперь все вместе жили. В одну ночь Килмартин-Хаус превратился в королевство женщин. Первой приехала Джанет, после – Хелен, мать Майкла. Дом наполнили женщины Стерлинг, и теперь тот казался совершенно другим.
И Франческе это ощущение казалось странным. Она думала, что в этом доме всегда будет чувствоваться присутствие Джона, что он будет видеться ей во всем: в вещах, которые их окружали, в самой атмосфере. Однако Джон просто исчез, а нахлынувшие после его смерти дамы словно подменили этот дом. И Франческа считала, что это, пожалуй, к лучшему: поддержка ей сейчас необходима.
Но жить в обществе женщин было очень непривычно. Отныне дом заполонили цветы – вазы попадались на каждом шагу. Запахи сигар и сандалового мыла Джона, которые, казалось, пропитали комнаты особняка, теперь совсем выветрились. Отныне тут царили ароматы лаванды и розовой воды, и каждый раз, когда обоняние Франчески отмечало эти новые нотки, ее сердце разрывалось от печали.
Майкл тоже теперь как будто сторонился ее. Он, конечно, ее навещал по несколько раз на неделе, – и Франческа, если быть честной, считала его визиты, – но он как будто не присутствовал в доме как раньше, при Джоне. Майкл изменился, и Франческа запрещала себе его осуждать за это, даже мысленно. Надо помнить, что он тоже страдает.
И Франческа напоминала себе об этом при каждой их встрече, когда замечала его отчужденный взгляд, когда замечала, что он больше не дразнит ее, как прежде, и когда ловила себя на том, что не знает больше, о чем с ним разговаривать.
Франческа напоминала себе об этом всегда, когда им приходилось сидеть в неловком молчании.
Кажется, вместе с Джоном она потеряла и Майкла. И пусть над ней теперь трепетали две – даже три, если считать маму, которая приходила в гости каждый день, – матери, Франческу мучило одиночество. И тоска.
Никто не предупреждал, что будет так тоскливо. Почему никому не пришло в голову ей это объяснить? Хотя даже если бы ее мать, которой тоже пришлось рано овдоветь, попыталась ей пересказать чувства, которые будут отныне наполнять ее, разве Франческа бы поняла?
Нет, такое можно только прочувствовать.
И почему Майкл не поможет ей? Не утешит ее? Почему он не понимает, что так нужен ей сейчас? Ей нужен именно он, а не ее мать. Ни мать Майкла и ни мать Джона.
Нужен только Майкл – человек, знавший Джона так же хорошо, как она, и любивший его столь же сильно. Майкл – словно звено, связывающее ее с мужем, которого пришлось потерять, и Франческа ненавидела Майкла за то, что он отдалился от нее.
Пусть он часто ее навещал, но даже когда они сидели в одной комнате, он, черт возьми, словно пребывал где-то не с ней. Никаких больше шуток и подколов, без которых раньше их общение было невозможно. Они, горестные и печальные, сидели друг напротив друга, и даже если удавалось завязать разговор, фразы выходили неловкие и вымученные.
Ну почему они не могут общаться, как при Джоне? Франческа не предполагала, что дружба с Майклом может тоже умереть.
– Как твое самочувствие, дорогая?
Франческа посмотрела на Джанет и не сразу осознала, что та обратилась к ней с вопросом. Может, это уже даже не первый вопрос, а она, задумавшись, проигнорировала их все. Теперь Франческа часто этим грешила.
– Прекрасно, – ответила она. – Все как раньше.
– Поразительно, – изумленно покачала головой свекровь. – Прежде никогда не слышала ни о чем подобном.
Франческа пожала плечами:
– Если бы у меня не прекратились регулы, я бы не заметила никаких перемен в своем состоянии.
Франческа не соврала. У нее не появилось ни утренней тошноты, ни тяги к соленому – вообще ничего нового. Разве что она уставала быстрее, чем раньше, но это вполне могло быть от перенесенного горя. Мать ей рассказывала, что сама она целый год после смерти мужа ощущала себя жутко уставшей.
Хотя у матери к этому моменту уже было восемь детей, отнимавших у нее немало сил. Франческа же заботилась только о себе, и даже в этом ей помогала армия слуг. За ней был такой уход, словно она инвалид из королевской семьи.
– Это редкая удача, – говорила Джанет, усаживаясь напротив снохи. – Когда я носила Джона, меня тошнило и рвало каждое утро. Да и днем тоже бывало.
Кивнув, Франческа снова улыбнулась. Об этом Джанет уже не раз рассказывала. После смерти сына бедная женщина болтала без умолку, словно пыталась таким образом заполнить царящую в доме скорбную тишину. Франческа была благодарна свекрови за это, хотя не сомневалось, что лишь время способно помочь загасить боль утраты.
– Как же я рада, что ты ждешь ребенка. – Джанет вдруг резко подалась вперед и сжала ее руку. – Осознавая это, пережить горе мне чуточку легче. Или, вернее сказать, не столь невыносимо, – добавила она, предприняв не слишком удачную попытку улыбнуться.
Франческа смогла лишь кивнуть в ответ, поскольку опасалась, что если проронит хоть слово, слезы польются ручьем.
– Я всегда хотела еще детей, – говорила Джанет. – Но не получилось. А когда Джон умер… Знаешь, могу просто сказать, что ни одному на свете внуку не доставалось столько любви и заботы, которыми я одарю твое дитя. – Замолчав, она сделала вид, что вытерла нос, но Франческа заметила, что свекровь промокнула глаза. – То, что я дальше скажу, пусть останется между нами. Мне действительно совершенно все равно, родишь ты мальчика или девочку. Самое главное – это будет частичка Джона.
– Я знаю, – тихо сказала Франческа, коснувшись своего живота. Очень хотелось как-то ощутить его внутри себя, хотя она и знала, что срок слишком мал, чтобы малыш начал толкаться. Если ее подсчеты верны, она была на третьем месяце. Однако пока все старые платья сидели на ней по-прежнему идеально, у нее не появилось никаких причуд, никаких неприятных болезненных состояний, на которые жаловались другие беременные.
Франческа была бы только рада каждое утро избавляться от завтрака – ведь таким образом ее малыш сообщал бы ей, что он с ней, что он живой.
– Ты видела Майкла в последние дни?
– С понедельника с ним не виделась, – ответила Франческа. – Теперь он редко заходит.
– Он скучает по Джону, – тихо проговорила Джанет.