Враг за Гималаями Чадович Николай
Просьба такая действительно когда-то имела место, но была высказана в устной форме и без свидетелей человеку, который умел держать язык за зубами. Горемыкин, по идее, знать о ней не мог. Но ведь знал же!
Рано, значит, говорить о том, что наши доблестные органы утратили контроль над обществом. Лапу с пульса этого общества они, может быть, и убрали, но стетоскопом и другими подручными средствами пользуются на всю катушку.
– А что это за дело? – осторожно поинтересовался Донцов, понимая, что просто так его отсюда не отпустят.
– Убийство, – произнес Горемыкин со вздохом и, упреждая возможные возражения Донцова, тут же добавил: – Да, внешне все выглядит как обычное убийство. Но что за этим стоит, знает один только бог. Возможно, как раз ничего и не стоит… Это был бы для нас самый лучший вариант.
С подобным трюизмом нельзя было не согласиться, и Донцов охотно поддакнул:
– Это уж точно.
– Но, как говорится, надейся на лучшее, а готовься к худшему, – этой загадочной фразой начальник как бы ставил под сомнение свое собственное недавнее заявление о «простеньком» дельце. – Что вас еще интересует?
Горемыкин мог бы давно отослать Донцова, пожелав успешного расследования, не в его правилах было рассусоливать с подчиненными, но сегодня на него, как видно, стих нашел. Грех было не использовать столь редкий случай с максимальной пользой.
– Меня все интересует, – сказал Донцов. – А в первую очередь – кто убит, и где это случилось.
– Место преступления не совсем обычное. Это частная психиатрическая клиника, где находятся на излечении пациенты с редкими формами душевных заболеваний. Одних там лечат, а за другими просто наблюдают. Можно сказать, что это своеобразный научно-исследовательский центр… Так вот, один из пациентов клиники, длительное время находившийся в коматозном состоянии, внезапно скончался. Установлено, что причиной этому послужило отключение аппарата искусственной вентиляции легких. Причем отключение умышленное.
– Где находился медперсонал?
– Там, где ему и положено находиться. Дежурный врач в приемном покое, а медсестра на посту наблюдения, буквально в десяти шагах от злополучной палаты. Забыл сказать, что это случилось ночью.
– Стало быть, никого из посторонних на тот момент в клинике не было?
– Нет, только пациенты, медперсонал и охрана. Повторяю, это частная клиника, и за режимом там следят строго.
– Тогда я не вижу в этом деле никаких особых проблем, – осмелел Донцов. – Ясно, что без участия работников клиники тут не обошлось. Допросить их всех подряд, и кто-нибудь обязательно расколется. В крайнем случае пропустить через полиграф. Зачем ему без толку простаивать? Одновременно надо разобраться с мотивами преступления. Покойник мог владеть солидными сбережениями или недвижимостью. В этом случае надо вплотную браться за потенциальных наследников. Не понимаю, где здесь что-то незаурядное. Наоборот, все очень ясно. Любой участковый разберется.
– Не спешите. – Горемыкин оторвался от созерцания столешницы и метнул на Донцова короткий, жесткий взгляд: не зарывайтесь, мол, майор. – Несуразность этого дела заключается хотя бы в том, что одноместная палата, где произошло убийство, была с вечера заперта на замок, ключ от которого находился пятью этажами ниже, под надзором дежурного врача и охранника. Никто из них наверх не поднимался. Для этого пришлось бы миновать еще по крайней мере три поста и везде засветиться. Что касается медсестры, на которую, согласно вашей логике, падает основное подозрение, то ей перевалило за пятьдесят лет. Тридцать из них она проработала в клинике, и пользуется безукоризненной репутацией. Я понимаю, что в жизни случается разное, но на роль киллера эта тетка явно не тянет. В палате имеется окно, однако оно оборудовано надежной решеткой, сквозь которую только кошка пролезет. Да и само окно, судя по всему, было закрыто. Не лето ведь.
– Загадка запертой комнаты, – произнес Донцов задумчиво (перечить начальнику, пусть даже в мелочах, у него охота пропала). – Весьма распространенный сюжет в детективной литературе.
– Мне детективы читать некогда. Мне и ваших творений вполне хватает. – Горемыкин кивнул на пухлую папку с многочисленными закладками, судя по всему, какое-то старое дело, доставленное из архива. – Сами понимаете, что жизнь иногда подкидывает такие загадки, что беллетристы могут отдыхать.
– Интересно, а почему про это убийство в сводках не было? Когда это случилось?
Спрашивал Донцов просто так, без всякой задней мысли, но начальник его буквально огорошил:
– Три дня назад.
– Ничего себе! – Донцов даже заерзал на стуле. – Да ведь там уже никаких улик не сыщешь. Ни отпечатков пальцев, ни следочка. Такие дела у нас тухлыми называются. Что ж так поздно сообщили?
– Сие уже от меня не зависит. – Кто-то другой при этом развел бы руками, а Горемыкин только растопырил пальцы веером.
– Какие-нибудь специалисты туда выезжали?
– Территориалы выезжали. Следователь и эксперт. Составили протокол осмотра места происшествия. Допросили, кого смогли. Кое-какие вещдоки изъяли.
– В прокуратуре дело возбуждено?
– Пока нет. Сами понимаете, что повод-то мизерный. Скончался человек, и так долгое время находившийся между жизнью и смертью. Фактически полутруп. Родственники с ним отношений давно не поддерживали. Отказались, можно сказать. Какими-либо сбережениями или имуществом покойник не обладал. Это я к тому, что корыстные мотивы преступления отпадают. Перспектив у дела никаких. И это на фоне повсеместного роста уголовной преступности. Следственная группа прокуратуры не успевает на тяжкие преступления выезжать. Кому охота поднимать шум из-за такой ерунды?
– А то, что мы с вами обсуждаем здесь это убийство – разве не шум?
– Мне так не кажется, – голос начальника вдруг обманчиво потеплел. – Считайте, что мы с вами просто шушукаемся. Как кумушки возле подъезда. Ясно?
– Ясно, – Донцов невольно подобрался. – Не первый год замужем.
– Вот и прекрасно. Рад, что между нами установилось взаимопонимание. Теперь хочу внести в этот вопрос окончательную ясность. Клинику возглавляет один очень известный и влиятельный человек. Безоговорочный авторитет в своих кругах. Доктор наук, профессор, лауреат и так далее. В свое время он оказал правоохранительным органам немало ценных услуг. Да и сейчас продолжает оказывать. То, что в Институте имени Сербского приходится ждать месяцами, он у себя может сделать за пару дней. Убийство, случившееся в клинике, профессор воспринял весьма болезненно. Лишняя огласка ему, естественно, не нужна, но в раскрытии преступления он почему-то кровно заинтересован. Впрочем, эта сторона вопроса нас не должна касаться… Не знаю, из каких источников ему стало известно о существовании нашего отдела, но просьба поступила непосредственно в главк. Причем с конкретным указанием следователя, которого он хотел бы у себя в клинике видеть. То есть майора Донцова Геннадия Семеновича. Из главка мне перезвонил заместитель начальника, курирующий наш отдел. Никаких отговорок он, естественно, не принял бы. Формула у них там одна: «Немедленно приступить к исполнению». Колесо уже завертелось. Вас привлекли бы к расследованию в любом случае, даже если бы ради этого пришлось отозвать из отпуска.
– Почему же они, такие деловые, три дня тянули? Надеялись, что покойник воскреснет?
– Кто их, психиатров, знает. Возможно, хотели разобраться во всем самостоятельно. Или надеялись на территориалов.
– Как же, помогут им территориалы… У них на каждого следователя по тридцать дел.
– Тогда придется нам отдуваться… То есть вам, – поправился Горемыкин.
– Как я понимаю, работать придется на результат, а не на протокол.
– Можно сказать и так. Укажите нам преступника, а о формальностях не беспокойтесь. Чует мое сердце, что в суд это дело не пойдет. Но только, чур, никаких кровопролитий. Это одно из непременных условий, поставленных перед нами. Преступник нужен живым.
– На какую помощь я могу рассчитывать?
– На любую. Отказа вам ни в чем не будет. Задействуйте экспертов, дознавателей, оперов, «наружку». Соответствующие распоряжения старшим служб я уже отдал. Территориалов тоже напрягайте. Они хоть и туго соображают, зато местную публику знают. Но не упускайте один важный нюанс. Привлекая помощников к разработке отдельных деталей дела, никого не посвящайте в главное. Особенно на заключительном этапе расследования, когда станут вырисовываться фигуранты. Все нити должны быть сосредоточены в ваших руках.
– Как будет с транспортом? – заранее приготовившись к отказу, осведомился Донцов (в отделе это был самый больной вопрос). – Такое дело, сидя в кабинете, не раскроешь. Свидетелей придется по месту жительства допрашивать, без повесток.
– Вы же сами знаете, какое у нас положение с транспортом. – Горемыкин вновь картинно растопырил пальцы, и Донцову даже показалось на мгновение, что начальник собирается преподнести ему две полновесные дули. – Половина машин в ремонте, остальные все время в разгоне. Придется пользоваться услугами такси или частников. Так и в смысле конспирации надежней будет… Средства, выделенные вашей службе на оперативные расходы, еще остались?
– Давно уже кончились, – вынужден был признаться Донцов, который, как человек временно непьющий, тех денег и в глаза не видел. – Да разве это средства. Слезы одни.
– Странно, – Горемыкин недоуменно приподнял брови. – Ведь квартал еще только начался. Тут попахивает финансовыми злоупотреблениями. Надо будет при случае навести порядок в этом вопросе… Ладно, напишете заявление на материальную помощь. Двух окладов вам на первое время должно хватить. А потом что-нибудь придумаем.
– Вы мне адресочек клиники не забудьте сообщить, – напомнил Донцов.
– Все в свое время. Прошу, – начальник протянул ему квадратик глянцевого картона, украшенный серебристыми виньетками. – Здесь и адрес клиники, и фамилия человека, с которым вы будете там контактировать.
Это была визитная карточка, принадлежавшая некоему Алексею Игнатьевичу Шкурдюку, заместителю главного врача по общим вопросам, короче говоря – завхозу клиники.
Сама же клиника располагалась совсем недалеко, километрах в пяти от здания отдела. Донцов почти ежедневно проезжал мимо нее, и даже не мог предположить, что в этом солидном здании, похожем на иностранное посольство, содержат психов с редкими формами душевных расстройств.
Все это, конечно, было хорошо, но вот только с визиткой у начальника вышла небольшая промашка. Получалось, что о загадочном убийстве он знал не только со слов заместителя начальника главка. Ходок из клиники здесь уже успел побывать, иначе откуда бы взялась новенькая, еще пахнущая типографской краской карточка.
Этим, наверное, и объяснялась осведомленность Горемыкина о некоторых деталях преступления. Но почему тогда он ни словом не обмолвился о визите этого самого Шкурдюка? Что еще за тайны мадридского двора! Отсутствие откровенности всегда порождает подозрения.
Впрочем, эти крамольные мысли сразу угасли, едва зародившись. Глупо было бы ожидать от Горемыкина абсолютной искренности. Начальство для того и существует, дабы скрывать от подчиненных истинное положение вещей, чаще всего плачевное. А иначе как заставить коллектив ломать горб над какой-нибудь очередной совершенно непродуктивной затеей?
Так в нашем отечестве повелось издревле, и вряд ли этот принцип мог измениться в будущем. Требовать от начальника голой правды было то же самое, что гладить ежа. Занятие бессмысленное и неблагодарное. К этому тезису Донцов привык давно. Привык и смирился.
– И все же поделитесь секретом, откуда у вас такой авторитет среди психиатров? – с определенной дозой лукавства спросил вдруг Горемыкин.
– Ума не приложу, – ответил Донцов. – Я с этой публикой даже на уровне районной поликлиники никогда не общался. А про светил всяких и говорить нечего. Наверное, кто-то со стороны посоветовал.
– Все может быть, – сказано это было таким тоном, что Донцов сразу понял: аудиенция окончена.
– Разрешите идти? – Он слегка приподнялся на стуле.
– Идите, – кивнул Горемыкин. – И помните, никакой огласки. Никаких силовых действий. Никакой самодеятельности. Ваш принцип – не обезвредить, а выявить…
Глава 3
Клиника снаружи
Вернувшись из казенной роскоши девятого этажа в свой скромный кабинет, Донцов паче чаянья застал там Кондакова – насквозь вымокшего и злого, как схимник, которому в Великий пост подсунули скоромную пишу.
Мало того, что нынешняя работа никак не соответствовала характеру следственного эксперимента, для которого требовались ясный летний день, неограниченная видимость и абсолютно сухая мостовая, так и тюремное начальство подпело: вместо фигурирующего в деле подследственного прислало его однофамильца.
Едва коллеги успели обменяться первыми репликами, как в кабинет заглянул Цимбаларь, все это время мучившийся от любопытства.
– Ну, рассказывай, зачем тебя шеф вызывал, – без долгих околичностей поинтересовался он. – Неужели на новую должность примеряют?
(Слух о грядущих кадровых рокировках давно циркулировал в кулуарах отдела, и прогнозируемое знатоками выдвижение Донцова вполне соответствовало шкурным интересам Цимбаларя – тогда он смог бы претендовать на освободившуюся должность старшего следователя).
– Увы. Саша, вынужден тебя разочаровать, – ответил Донцов. – Начальник интересовался исключительно нашим финансовым положением. Как, спрашивал, идет расходование средств, выделенных на оперативные нужды. Сколько денег истрачено и на какие конкретно мероприятия. Сколько осталось. Не намечается ли экономия.
– Ну и что ты ему сказал? – насторожился Цимбаларь, не всегда отличавший дружеский розыгрыш от суровой правды.
– Слукавил, естественно. Взял грех надушу. Все, говорю, в полном ажуре. Казенных средств истрачена малая толика, и на каждый рубль имеется соответствующим образом оформленный документ. Экономия ожидается, но не очень большая. Так, примерно в пределах десяти процентов.
– И он поверил? – Надежда все еще теплилась в туше Цимбаларя.
– По крайней мере сделал соответствующий вид. Похвалил, и даже пообещал внедрить наш передовой опыт в работу других служб. Для изучения и обобщения этого опыта завтра к нам наведается начальник финчасти. Так что готовьтесь к ревизии.
– Врешь, наверное, – неуверенно произнес Цимбаларь. – На понт берешь.
– Зачем мне это? Мог бы поклясться, да не могу. Нечем клясться. В бога не верю, детей у меня нет, партбилета тоже, здоровья тем более. Офицерской честью клясться не имею права, поскольку у жандармов и иже с ними таковой не предполагается.
– Что же делать? – Цимбаларь вопросительно глянул на Кондакова. – Посоветуйте, Петр Фомич.
– Я здесь ни при чем, – поспешно отмежевался Кондаков. – Ты за эти деньги расписывался, тебе и отвечать.
– Но ведь водку мы пили вместе! – Голос Цимбаларя трагически зазвенел.
– Откуда я мог знать, на какие деньги ты эту водку покупал, – возразил Кондаков. – Может, ты их в лотерею выиграл.
– Но я ведь деньги из служебного сейфа в вашем присутствии брал!
– А вот этого не надо. Это не довод. Когда кто-нибудь в сейф лезет, я, между прочим, глаза закрываю. Из соображений конспирации. С младых ногтей к этому приучен.
– Эх вы, чекисты! – Цимбаларь горько скривился. – Теперь понятно, почему вас цээрушники по всем статьям обставили. Деликатные вы очень. Привыкли к позе страуса. Чуть что – и сразу в кусты. Мол, моя хата с краю.
– Не путай божий дар с яичницей! – Кондаков погрозил чересчур обидчивому коллеге пальцем. – Что у тебя в конце концов случилось? Оперативные средства раньше срока улетучились? Нашел, понимаешь, проблему. Она вечная, как вечны спецслужбы. Даже граф Бенкендорф, будучи начальником Третьего отделения, казенные средства транжирил. А уж про наших оперативников я и не говорю. У них это как профессиональная болезнь… Послушай сейчас одну историю и сделай соответствующие выводы. В семидесятые годы сильная борьба с валютчиками шла. Считалось, что это именно они подрывают советскую экономику. Шутка ли, вместо шестидесяти восьми копеек платят за поганый доллар целую трешку. Преступление воистину тяжкое. Некоторых за него и к стенке ставили. Так вот, имели мы в то время в разработке одну бабу-валютчицу. Ловкая, стерва, под администратора «Интуриста» работала. Всякие там бундесы или штатники еще с самолетного трапа сойти не успели, а она уже тут как тут. Меняйте, говорит, господа, свою зарубежную валюту на полновесные советские рубли. Но при случае и фарцовкой не гнушалась. Любое шмотье брала, начиная от нейлоновых трусов, кончая норковыми шубами. В крайнем случае оказывала туристам сексуальные услуги, причем в любой форме, даже самой извращенной. Многостаночница, короче говоря. И что самое интересное, любители на нее находились. Хотя страшна была, как баба-яга… В общем, прихватили мы ее однажды прямо на деле. Доставили в контору, обыск чин чинарем произвели. Только нет при ней ничего компрометирующего. Пять рублей денег да всякие бабские причиндалы. А по оперативным данным, при ней должна была находиться весьма крупная сумма. Сбросить ее она никак не могла. Перещупали все швы на одежде, вспороли подкладку, оторвали подметку на сапогах. Ничего нету! Пусто. Остается одно место, в которое ушлая баба может ценности спрятать. Но я сам, к примеру, в это место не полезу. Закон запрещает, да и противно. Пришлось из соседней поликлиники гинеколога вызывать. Профессионалка, она и есть профессионалка. Ростом два вершка, а с этой профурой за пять минут расправилась. Ноги ей силой раскорячила, и деньги, свернутые в трубочку, из причинного места извлекла. Составили мы, значит, все надлежащие документы, преступницу в следственный изолятор поместили, а деньги до суда в сейф. Как вещественное доказательство. Вид у них такой, что трогать боязно. Кошелек бракованный оказался, с сильной протечкой. Но вот проходит какое-то время, и оперативные деньги кончаются. Вроде как у нас сегодня. До получки еще, страшно сказать, месяц. А агентура даром работать отказывается. Развращена мелкими подачками. При каждой встрече требует минимум на бутылку с закуской. Что нам оставалось делать? Правильно, пренебречь принципами и элементарной брезгливостью. Каждый день я открывал сейф, надевал резиновые перчатки, и пинцетом изымал из свертка нужную сумму. Денег мы старались не касаться, и тут же заворачивали их в обрывок газеты. Так целый месяц и продержались. Потом с получки все до единого рубля возместили, причем купюрами аналогичного достоинства. А теперь мораль сей басни: вещественные доказательства, даже извлеченные из срамного места, могут иногда принести неоценимую пользу.
Выслушав эту поучительную историю, Цимбаларь отнюдь не воспрянул духом.
– Вы, похоже, предлагаете мне переквалифицироваться в гинеколога и устроить массовую проверку этих самых срамных мест? – холодно осведомился он. – Вдруг в одном из них кто-то забыл сверток с деньгами?
– Саша, срамное место попало в мой рассказ совершенно случайно, – вполне дружелюбно пояснил Кондаков. – Я речь про вещдоки вел. Сходи к экспертам, у них фальшивых денег мешки накопились. За пузырь они тебе хоть сто тысяч на время уступят. Ведь наш начфин слепой, подорвал зрение, составляя балансы. Он фальшивую банкноту от настоящей ни за что не отличит. Вот и перезимуем.
– Это, конечно, мысль. – Цимбаларь слегка задумался. – Хоть и связанная с определенным риском.
– А кто сказал, что наша работа не связана с определенным риском. Про это даже в песнях поется. «Наша служба и опасна и трудна…» – безбожно перевирая мотив, затянул Кондаков.
– Перерасход средств – это одно, а сознательный обман ревизора, да еще связанный с фальшивыми деньгами, совсем другое, – сомнения разъедали душу Цимбаларя, как денатурат разъедает печень. – Тут сроком пахнет.
– Не тужи. Оформим тебе явку с повинной, добровольное сотрудничество с органами следствия тоже зачтется, срок получишь условный и сразу пойдешь под амнистию, – заверил его старший товарищ. – Но это в самом крайнем случае. Если у начфина вдруг зрение на сто процентов восстановится. Так что рискнуть стоит.
– Ладно, ребята, не все так плачевно, как это кажется. – Донцов решил, что его невинная на первый взгляд шутка зашла слишком далеко. – Каюсь, я немного перегнул. Про то, что с расходованием оперативных денег у нас не все в порядке, начальник действительно знает. Но ревизии бояться не надо. Вероятность ее ниже колена. Вся бухгалтерия в запарке, годовой отчет выправляют. Если же ревизия в самом деле случится, предъявите вот эти бабки. – Он честно разделил деньги, только что полученные в кассе отдела, на две примерно равные части. – Только учтите, я вам их не дарю, а лишь уступаю во временное пользование.
– Мог бы и не предупреждать, – обрадовался Цимбаларь. – С ближайшей получки обязательно вернем. Только откуда у тебя столько? Вчера ведь на сигареты не хватало. Взятку отхватил?
– Ага, но в завуалированной форме. – Донцов стопкой сложил перед собой папки с незавершенными делами. – Деньги мои вы поделили, а теперь делите мое следственное хозяйство. Только Ярошевича не забудьте.
(Такую фамилию носил четвертый следователь, сосед Цимбаларя по кабинету, сегодня опоздавший на работу.)
– Ты что, серьезно? – чуть ли не хором воскликнули оба коллеги.
– Абсолютно серьезно. С завтрашнего дня ухожу в свободный поиск.
– Вот так сюрприз… – Кондаков стал перебирать папки, выискивая себе какое-нибудь дело попроще. – Ты ведь вроде собирался на следующей неделе в больницу ложиться?
– Лягу. Но сначала надо кое-какие вопросы утрясти.
– Если нужна будет помощь, обращайся, – великодушно предложил Цимбаларь.
– Как-нибудь сам справлюсь… Вы мне лучше нот что скажите. Кто знает клинику для душевнобольных, что на улице Сухой расположена?
– Ну я знаю, – сказал Цимбаларь после некоторой заминки. – Частное заведение. Там иностранцев за денежки лечат. А нашего брата держат для опытов. Вместо обезьян.
– Спасибо за информацию. Но это общие слова. Хотелось бы услышать что-нибудь конкретное.
– Конкретного ничего нет. Посторонним туда лучше не соваться. Охрана такая, что круче ее во всем городе нет. Там если что и случится, никто не узнает. Фамилия у главврача странная… Не то Котов, не то Бегемотов.
– Котяра его фамилия, – уточнил Кондаков. – Только ты, Семеныч, с ним лучше не связывайся. Он в самые высокие кабинеты вхож. С министрами за руку. Наверное, лечит их от разжижения мозгов и хронического дебилизма.
– Не собираюсь я с ним связываться, – ответил Донцов. – С чего это вы взяли?
– Мало ли что, – пожал плечами Кондаков. – А если у тебя с психикой проблемы, я могу адресок одной бабки дать. Лечит исключительно травами и заговорами. Одного моего знакомого от шизофрении излечила. Он себя африканским львом воображал. Рычал и даже кусался. А теперь, и то изредка, кошечкой мяукает, и ко всем ластится. Ремиссия налицо.
– Вам, Петр Фомич, самим бы надо подлечиться, – ляпнул зловредный Цимбаларь. – А то мните себя генералом, хотя в натуре даже на прапорщика не тянете.
– Типун тебе на язык! – немедленно отреагировал Кондаков. – Почему же ты, такой умник, ко мне, тупому прапорщику, за советами все время обращаешься?
– А очень просто. Я внимательно слушаю вас и все делаю наоборот. Иногда очень здорово получается.
Кондаков уже открыл было щербатый рот, чтобы достойно ответить на эту дерзость, но тут запикал внутренний телефон, и он по праву старшего взял трубку.
Как и обычно в таких случаях. Кондаков с достоинством произнес: «Рассказывайте», – но тут же спохватился и перешел совсем на другой тон, который Цимбаларь называл «подобострастно-казенным»:
– Подполковник Кондаков слушает… Да… Уже знаем… Дела распределили… Конечно, по справедливости… Нет, что вы, тянуть не будем… Где он сам? Уже ушел. Попрощался со всеми и ушел… Хорошо… Хорошо… Нет, на пенсию не собираюсь. Есть еще порох в пороховницах… Будет исполнено… И вам также всего хорошего.
Вернув трубку на место, он многозначительно ткнул пальцем в потолок.
– Шеф тобой интересовался. Ушел уже, спрашивает, или с вами чаи гоняет. Если ты от него какое-то задание получил, то здесь не болтайся. Начальники любят, когда по их первому слову люди хоть в огонь, хоть в воду сломя голову бросались. Как собака за подачкой.
– Сломя голову у меня уже не получится, – сказал Донцов. – Но в чем-то вы правы. Надо побыстрее ковылять отсюда… Думаю, что скоро увидимся. Буду вам регулярно позванивать.
Время для начала расследования было не самое удобное – приближался обеденный перерыв. Сейчас каждый уважающий себя чиновник отправится в ближайшее кафе, или просто запрется на целый час в своем кабинете. Ищи тогда этого самого Шкурдюка, который, судя по всему, исполняет роль провожатого для тех, кто допущен к осмотру маленького тихого ада, официально именуемого психоневрологической клиникой, а в просторечии – дурдомом. Так сказать, Вергилий местного масштаба.
С другой стороны, клиника всемогущего профессора Котяры – это все же лечебное заведение, а не какая-нибудь жилищно-эксплуатационная контора. Ее персонал обязан быть все время на стреме. Как пожарные или менты. Если повезет, можно даже застать сотрудников, дежуривших в ночь убийства.
Так думал майор Донцов, стоя с поднятой рукой у края тротуара (при приближении каждого очередного автомобиля приходилось проворно отскакивать назад, иначе вылетающая из-под его колес смесь грязи, соли и ледяной воды грозила нанести гардеробу старшего следователя невосполнимый ущерб).
Первой на его красноречивый призыв отреагировала ухоженная казенная «Волга» с министерскими номерами – как видно, водитель подхалтуривал, пока шеф томился на каком-то служебном совещании.
О цене сговорились быстро. Несмотря на непогоду, желающих подработать было куда больше, чем желающих прокатиться с комфортом.
– Курить можно? – деликатно осведомился водитель.
– Кури, – разрешил Донцов. – Только музыку выключи.
– Не любите современную?
– Я шум не люблю.
– Зачем тогда в органы пошли работать? – все время косясь на Донцова, водитель тем не менее успевал ловко маневрировать в потоке машин. – Пасечником бы устроились, или лесником…
– Разве место работы у меня на лбу написано? Или мы уже встречались? – Совершенно заурядная физиономия водителя не пробуждала в Донцове никаких воспоминаний.
– Встречались, – сказано это было таким тоном, словно водитель сознавался в каком-то тяжком грехе.
– Почему так грустно?
– Воспоминание грустное… Нет, к вам, гражданин начальник, я никаких претензий не имею. Наоборот. Если бы не тот случай, я, наверное, уже давно землю парил. А так появилась возможность подумать.
– Срок мотал?
– Нет. Год условно дали. Но в следственном изоляторе парашу понюхал… Вам на Сухой какой номер нужен?
– К клинике подъезжай. Вон проходная с красной крышей.
– На этой стороне остановка запрещена… Ну ладно, нарушим. Ведь не гумозника какого-нибудь везу.
– Тебя как зовут? – рассчитываясь с водителем, спросил Донцов.
– Толик, – ответил тот и тут же поправился: – Анатолий Сургуч.
– Сургуч… – хмыкнул Донцов. – Зачем мне твою кликуху знать.
– Это не кликуха вовсе, а моя законная фамилия. Забыли разве?
– Каюсь, забыл. Времени-то, надо полагать, порядочно прошло.
– Почти десять лет.
– Вот видишь… У меня к тебе, Толик, есть одна просьба. Вернее, предложение. Ты в рабочее время свободен бываешь?
– Да почти всегда. Мой барин за целый день от силы два-три рейса делает. Кабинетный работник.
– Покатай меня с недельку. По разумным расценкам, конечно. Дел, понимаешь, много скопилось, и все в разных концах города.
– На служебной не проще будет?
– Было бы проще, я бы к тебе не обращался.
– Заметано, – согласился Толик Сургуч. – Вот вам номер моего мобильника. Если свободен буду, всегда подскочу.
Еще одна визитка пополнила бумажник Донцова.
Клиника была окружена старинной оградой из чугунного литья. Хотя почти все его элементы представляли собой затейливые растительные узоры, по верху шел частокол острейших пик, вид которых отбивал всякую охоту покушаться на неприкосновенность этой ограды.
Кроме ограды и густых парковых насаждений, территорию клиники охраняли еще и молодые люди, которых с медицинскими работниками роднило, наверное, только одно качество – отсутствие страха перед кровью. Чужой, естественно.
Понимая, что здесь на дурика не проскочишь, Донцов представился по всей форме, однако его служебное удостоверение не произвело на охрану никакого впечатления.
– Ждите, – сказали ему с холодной корректностью. – Нужный вам человек пока занят.
Впрочем, это была хорошая весть. Алексей Игнатьевич Шкурдюк обретался где-то неподалеку, хотя мог бы и смыться, нарушив планы Донцова.
Ждать пришлось в крохотной, похожей на аквариум комнатке со стеклянными стенами. За полчаса, впустую потраченные на проходной, в клинику не наведался ни единый посетитель, а к воротам не подъехала ни одна машина.
Все это невольно настораживало, тем более что охранники соблюдали гробовое молчание, и если уж общались между собой, то исключительно жестами, словно разведчики, находящиеся на вражеской территории.
Однако появление заместителя врача по общим вопросам сразу разрядило гнетущую обстановку. К проходной он не пришел, а буквально примчался, как будто бы его здесь ожидал не суровый и въедливый следователь, а по крайней мере невеста.
– Ох, извините, – просипел он голосом, не то простуженным, не то пропитым. – Я вас с самого утра поджидал, а потом немного отвлекся. Заботы, знаете ли. Все на моих плечах лежит, начиная от туалетной бумаги, и кончая транспортом.
Донцов в корректной форме выразил надежду, что столь ответственная работа, наверное, и оценивается по достоинству.
– Куда там! – Шкурдюк резко взмахнул рукой, словно отметая все домыслы собеседника. – Гроши! Я на предыдущей работе куда больше получал. По тысяче баксов в месяц выходило.
– И где же в нынешние времена платят такие деньги? – рассеянно поинтересовался Донцов.
– Представьте себе, в разъездной концертной бригаде. Я по своим склонностям вообще-то администратор. Таковым в штатном расписании и числился. Но если надо, выходил на сцену.
– В каких же ролях? – Донцов окинул администратора оценивающим взглядом и пришел к выводу, что тому лучше всего подошел бы шекспировский репертуар: пьяница Фальстаф или проходимец Яго.
– Какие там роли! Разве мы драмтеатр? Разъездная бригада – это что-то среднее между эстрадой и цирком. Я и подпевал когда надо, и подтанцовывал, и скетчи рассказывал, и даже фокусы научился демонстрировать.
– Почему тогда на медицину переключились?
– Голос сорвал. – Он ладонью похлопал себя по горлу, словно предлагая выпить. – С таким фальцетом в артистических кругах делать нечего. Пришлось переквалифицироваться.
– А почему выбрали именно психиатрическую клинику?
– Случайно. Подлечивался здесь после гастролей, вот и остался. Вы, стражи порядка, гибнете от бандитских пуль, а мы, артисты, от непонимания публики.
Никто из сослуживцев Донцова не погиб от пресловутой бандитской пули (от лихачества за рулем и от водки – другое дело), тем не менее он сочувственно кивнул и спросил, оглядываясь по сторонам:
– Нравится здесь?
– А почему нет! Публика тихая. Искусством не интересуются. Спиртными напитками не злоупотребляют. К администрации относятся с уважением. На некоторых и не скажешь даже, что они больные.
«Надо будет его через информационно-поисковый центр проверить, – подумал Донцов. – Очень уж шустрый. И глаза стеклянные, как у наркомана со стажем. Артист, одним словом…»
Беседуя подобным образом, они приблизились к клинике, состоявшей из комплекса зданий, на уровне второго этажа соединенных между собой застекленными галереями.
Первое здание, фасад которого был виден с улицы, являлось образчиком дореволюционного модерна, о чем свидетельствовали нарочито причудливые архитектурные формы, асимметричные оконные проемы и крыша, похожая на шатер хана Кончака.
Далее следовал выродок социалистического псевдоклассицизма, щедро украшенный монументальным порталом, помпезными колоннами и многочисленными барельефами, на которых чего только не было: и лавровые венки, и государственные символы, и обвивающие рюмку змеи, и скрещенные медицинские инструменты.
Этот эклектический триумвират завершала шестиэтажная коробка со стенами, щербатыми от осыпавшейся облицовочной плитки, с плоской крышей и ржавой пожарной лестницей – унылый памятник безвременья и застоя.
Каждое последующее здание объемом почти вдвое превосходило предыдущее, и их совместное созерцание наводило на грустную мысль о том, что по мере перехода от одной исторической эпохи к другой количество психов в нашей стране неуклонно возрастает.
– В каком корпусе это случилось? – принципиально избегая слова «убийство», спросил Донцов.
– Вон в том, самом последнем. – Шкурдюк пальцем указал на шестиэтажный параллелепипед. – Пятый этаж, третье окно слева.
Указанное окно ничем не отличалось от полусотни точно таких же окон-близнецов – голубенькие шторы, стандартная рама с облупившейся краской, простая, без всяких прибамбасов, решетка.
Имелись, правда, и кое-какие индивидуальные особенности, которые не могли не заинтересовать Донцова: проходящая поблизости пожарная лестница, и довольно широкий карниз, огибавший периметр здания как раз между четвертым и пятым этажами.
Взобравшись вверх по лестнице (или спустившись по ней с крыши), можно было перелезть на карниз и по нему добраться до окна. Но это выглядело просто только в теории. Стену от лестницы отделяли полтора метра пустоты, а идя по карнизу, пришлось бы, как говорится, держаться за воздух.
На деле такой головокружительный трюк мог исполнить лишь опытный каскадер. Или циркач.
– Вам по проволоке не случалось ходить? – спросил Донцов у Шкурдюка.
– Никогда, – категорически заявил тот. – У меня даже на стремянке голова кружится. Вестибулярный аппарат пошаливает.
«По причине увлечения самогонным аппаратом», – хотел было пошутить Донцов, но сдержатся.
Осматривать пожарную лестницу и карниз не имело никакого смысла. Если три дня назад там и были какие-нибудь следы, то ливший все это время дождь давно их уничтожил. В наставлениях по криминалистике правильно сказано – место преступления желательно осматривать непосредственно после преступления.
– Почему у вас почти все форточки открыты? – Донцов присмотрелся к окнам клиники повнимательнее.
– Погода стоит теплая, а городская котельная жарит, как в самые лютые морозы. К батареям не притронуться. Вот пациенты форточки и открывают. Чтобы не задохнуться.
– Тем не менее один ваш пациент задохнулся. Правда, по совсем другой причине… Кстати, нужно установить, была ли в ту ночь открыта его форточка.
– Так это, наверное, отражено в протоколе, который ваши коллеги составили, – сказал Шкурдюк. – Они там целый час что-то писали.
– Вы когда новых пациентов к себе принимаете, анализам чужой больницы доверяете? Вижу, что нет. Все по новой переделываете. Вот так примерно и у нас. Надеяться можно только на собственные глаза и уши.
– Хорошо, – произнес Шкурдюк без особого энтузиазма. – Лично опрошу всех, кто накануне посещал палату. Врача, медсестру, техничку. Хотя при чем здесь форточка, если на окне решетка…
– А при чем здесь ваши замечания, если следствие поручено вести мне?
– Извините дурака! – спохватился Шкурдюк. – Ляпнул, не подумав.
– Ничего страшного… Сами-то вы что по этому поводу думаете?
– Мистика! – Шкурдюк сделал страшные глаза. – Осмылению этот случай не поддается. Но лично я считаю, что без инопланетян здесь не обошлось. Или без астральных созданий.
– Неужели вы в эту чепуху верите?
– И не я один! Для чего тогда, спрашивается, ваш отдел создан?
– Могу ответить. Во всем, так сказать, массиве преступлений есть пять процентов, которые не поддаются раскрытию с помощью традиционных методов. Вот ими нам и приходится заниматься. Однако версии про инопланетян у нас заведомо не рассматриваются… Между прочим, а не вас ли я видел на днях в нашем отделе?
Вместо того чтобы сразу ответить на этот вполне невинный вопрос, Шкурдюк вдруг засвистел в два пальца и заулюлюкал. Целью этой психической атаки был здоровенный угольно-черный ворон, только что усевшийся на голую ветку ближайшего дерева.
– Достали меня эти твари! – Шкурдюк наклонился, отыскивая на земле какой-нибудь метательный снаряд. – Второй год с ними борюсь, и все без толку. Недавно одному генералу прямо на фуражку нагадили.
Едва только Шкурдюк ухватил подходящий камень, как ворон сорвался с ветки, и с хриплым карканьем улетел в глубь парка.
Заместитель главного врача по общим вопросам сразу успокоился, но Донцов свой последний вопрос повторять не стал.
Глава 4
Клиника изнутри
– Может, пройдем вовнутрь, – предложил Шкурдюк, легкая куртка которого не могла служить защитой от промозглого ветра.
– Сначала закончим внешний осмотр, – ответил Донцов. – Чтобы больше сюда не возвращаться… Как называется этот корпус? – Он кивнул на шестиэтажку, в которой некто, пока неизвестный, лишил жизни несчастного паралитика.
Читать бесплатно другие книги:
