Враг за Гималаями Чадович Николай
«Что – то я этого заключения в деле не видел», – подумал Донцов.
О налете на клинику, состоявшемся осенью прошлого года, он решил не заикаться. У туалетного киллера Ухарева среди медработников могли иметься сообщники, а бывший эстрадный артист Шкурдюк не производил впечатление человека, умеющего хранить чужие тайны.
Оказавшись в квартире. Донцов сразу повалился на диван, и некоторое время лежат бревном, ловя ртом воздух, и дожидаясь, пока сердце с пулеметного ритма перейдет хотя бы на чечеточный.
С прошлых времен у него сохранилась привычка анализировать на сон грядущий всю проделанную за день работу. Впрочем, сегодня и анализировать было нечего. Похоже, все пока складывалось удачно.
Дело, пусть и неясное в деталях, имело несомненные перспективы к раскрытию.
На поиски Ухарева уйдет от силы день-два, и если не вмешаются какие-нибудь форс-мажорные обстоятельства, через него появится выход на заказчика. А в том, что Ухарев проник в клинику с целью убийства, и не кого-нибудь, а именно Олега Наметкина, сомневаться не приходилось.
Полежав еще немного, Донцов встал, напился из-под крана сырой воды, и позвонил Толе Сургучу, которому в планах поимки Кондуктора отводилась немаловажная роль.
Тот, паче чаянья, ответил без промедления, и это показалось Донцову плохой приметой. Предприятия, начинавшиеся без сучка и задоринки, чаше всего заканчивались крахом. И наоборот. Тому имелась масса примеров, как в истории человечества, так и в личной жизни самого Донцова.
Не тратя времени на всякие околичности и китайские церемонии, он предложил Сургучу встретиться в самое ближайшее время, желательно немедленно, поскольку возникла срочная необходимость в нетелефонном разговоре.
Сургуч, тщательно скрывая свое удивление, стал вежливо отнекиваться, ссылаясь на усталость после трудового дня и транспортные проблемы (в районе, где он жил, автобусы в это время действительно не ходили, а до метро было ненамного ближе, чем до китайской границы).
– Возьми такси, – посоветовал Донцов. – Расходы за мой счет.
Такой вариант, похоже, устраивал Сургуча, и он услужливо поинтересовался:
– Что-нибудь захватить по пути?
– Например?
– Ну я не знаю… – Сургуч все еще пребывал в состоянии некоторой растерянности. – Выпивки какой-нибудь или девочек.
– Спасибо. Не употребляю.
– Ни того, ни другого? – ужаснулся Сургуч.
– Можно сказать и так.
– Ну, вы прямо аскет!
Тем не менее он явился через час с целой сумкой пива, которое намеревался употребить единолично.
Убогое жилище, в котором обитал Донцов, обычно производило на гостей негативное впечатление, но Сургуч, по-видимому, решил, что это так называемая конспиративная квартира, предназначенная для тайных встреч, вербовки новых агентов, и допросов с пристрастием (данную версию подтверждали многочисленные ржавые пятна на обоях, которые при желании можно было принять за кровь).
Избегая всяких упоминаний о клинике профессора Котяры, убийстве коматозника Наметкина и всезнающем опере Психе, Донцов поставил перед Сургучом следующую задачу – с утра пораньше прибыть на Октябрьский рынок, установить контакт с братвой, договориться о найме киллера, и, в случае удачи, сделать заказ.
Уяснив, что от него требуется, Толик сразу увял. Склонность к авантюре, а тем более к риску, не была присуща его натуре.
В аккурат на это и рассчитывал Донцов. Люди самостоятельные и с врагами своими разбираются сами, без посторонней помощи. К услугам наемных убийц чаще всего прибегают как раз такие вот нерешительные и опасливые Баклажаны Помидоровичи. На подобную приманку должны клюнуть самые проницательные из бандитов.
– Я вас, конечно, очень уважаю, но посудите сами, зачем мне лишние неприятности, – сказал Сургуч, отводя глаза в сторону. – Шкура у меня не дубленая. Подставлять ее под нож или пулю резона нет.
– Никто тебя средь бела дня на рынке не тронет, – стал убеждать его Донцов. – Самое большое, так это обматерят. Но и такой вариант практически исключается. Дело верное. Пять минут страха – и двести баксов в кармане, – сначала он хотел ограничиться сотней, но такая сумма согласие Рикши не гарантировала.
– В принципе я и задаром могу помочь… – ох, как неискренне звучали эти слова.
– Задаром не надо. Деньги казенные.
– Тогда другое дело, – это было равносильно согласию. – А кого будем заказывать?
– Меня, – для вящей убедительности Донцов ткнул себя большим пальцем в грудь.
Сургуч был человеком достаточно тертым, чтобы понять – это вовсе не глупая шутка, и разводить здесь всякие антимонии неуместно.
– Как скажете, – смиренно молвил он. – А мне и в самом деле ничего не грозит?
– Конечно! Об этом разговоре знаем только мы вдвоем. Когда пойдешь на стрелку, постарайся изменить свою внешность. Надень темные очки, шляпу с полями.
– Это зимой-то?
– Какая разница. Артист Боярский круглый год так ходит. Неплохо было бы еще наклеить усы. Свою машину оставь как можно дальше от рынка. Думаю, что слежки за тобой не будет, но лучше перестраховаться. Спустись в метро, немного покатайся туда-сюда. Все время меняй поезда. В вагон входи только в последний момент, когда двери уже начинают закрываться. Впрочем, не мне тебя учить. Кто на нарах хоть год перекантовался, тот, считай, университет окончил.
– Мне не повезло. Я большую часть суток вкалывал. Директором параши числился, – с горькой усмешкой признался Сургуч. – А заочное обучение, сами знаете, впрок не идет.
– Пора забыть про парашу… Деньги, которые предстоит заплатить уркам, получишь завтра в первой половине дня. На эту тему мы созвонимся дополнительно. И вот что еще. Передавая им мою фотку и адрес, сразу скажешь, что хочешь замочить мента. Мол, так и так, загубил мою молодую жизнь, горю желанием отомстить. Обойдется это, конечно, дороже, зато будет надежнее. А вдруг они справки обо мне начнут наводить. Срок исполнения определишь предельно короткий – день-два. Объяснишь, что я собираюсь свалить отсюда, потому и спешка. Заметано?
– Заметано. – Сургуч пожал протянутую ему на прощание руку. – А как же насчет девочек? Не передумали?
– В другой раз…
Ночью не давал уснуть ветер, подвывавший словно издыхающее живое существо, а под утро опять хлынул дождь, грозя непролазной грязью, подтоплением подвалов и эпидемией простудных заболеваний.
В такую погоду лучше сидеть дома, деля досуг с книгой, телевизором или бутылкой водки, а не рыскать по городу в поисках опасного и изворотливого преступника, но что же делать, если с некоторых пор ты не хозяин себе. Надо отрабатывать ранний уход на пенсию, длительный отпуск, бесплатный проезд в общественном транспорте и другие сомнительные льготы.
Появление Донцова на рабочем месте было воспринято коллегами как сюрприз. Хотя задание являлось сугубо конфиденциальным, все знали, что на период его выполнения он получил полную свободу рук, и уже не обязан строго придерживаться внутреннего распорядка, установленного в отделе.
Выслушав по этому поводу обязательную порцию банальных шуток, и ответив соответствующим образом, Донцов вызвал Цимбаларя в коридор для переговоров.
Когда кому-нибудь из следователей требовался пусть и не мудрый, но дельный совет, когда нужно было распутать казуистический случай или отыскать в уголовной практике прецедент, всегда обращались к Кондакову. А если предстояло рискованное предприятие, связанное со слежкой, погоней, захватом, возможной перестрелкой и мордобоем, тут уж нельзя было обойтись без Цимбаларя.
Издавна повелось, что все разговоры, не предназначенные для посторонних ушей, происходили в тупичке у большого окна, откуда открывался вид на территорию какого-то до сих пор засекреченного «почтового ящика», бесспорным украшением которого являлась безымянная статуя зверски косматого человека – по одной версии Дмитрия Менделеева, по другой – Карла Маркса.
– Какие проблемы? – закуривая сигарету, поинтересовался Цимбаларь.
– Сегодня или завтра на меня будет совершено покушение, – сообщил Донцов напрямик. – Скорее всего это случится возле моего дома, в подъезде или на лестнице. Вот фотография и приметы предполагаемого убийцы. Тебе, Саша, предстоит помешать этим планам. Главной задачей является не охрана моей особы, а задержание преступника. Нам он нужен обязательно живым, в крайнем случае – способным давать показания. Это непременное условие, иначе операцию можно считать неудавшейся. Возьми себе в помощь столько сотрудников, сколько сочтешь нужным. Всяческое содействие со стороны шефа я тебе гарантирую.
– Он будет один? – Цимбаларь помахал фотографией.
– Скорее всего – да.
– Каким оружием предпочитает пользоваться?
– Пистолетом Токарева.
– С глушителем?
– Не знаю. Наверное. Долго ли соорудить глушитель из консервной банки.
– Личность его охарактеризовать можешь?
– Неоднократно судим по разным статьям. Сейчас зарабатывает на жизнь заказными убийствами. Не гнушается самой рядовой работой. Завалил минимум троих, но все они мелкая сошка.
– Как он на деле – жох или мазурик?
– Так себе… Скорее дилетант, чем профессионал. Всю дорогу с одной и той же пушкой работает. Это уже о многом говорит.
– Значит, с дистанции он стрелять вряд ли будет. Попытается подойти вплотную.
– Спасибо, успокоил.
– Ко мне какие претензии! Сам беду накликал… С какого времени начинать тебя пасти?
– Часов этак с шести. Когда я домой возвращаюсь.
– На живца, значит, мокрушника ловишь. – Цимбаларь подмигнул Донцову. – Собою жертвуешь. Как пионер-герой Марат Казей.
– С чего ты взял? – Донцов очень натурально изобразил недоумение.
– С того! Уж прости за откровенность, но таких, как ты, не заказывают. Ну кому ты, спрашивается, нужен?
– Меньше рассуждай, – нахмурился Донцов. – На язык вы все хваткие. Опосля себя покажешь, в деле. Давай действуй. Связь держать будем через дежурного по отделу. Не забыл еще мой адрес?
– Как можно! На память не жалуюсь. Сам буду возле твоего подъезда дежурить. Если окончательно закоченею, в гости попрошусь…
Экспертов в шутку называли «детьми подземелья», поскольку они обитали в подвальном помещении, где всегда горел свет, пахло гнилой картошкой, а в многочисленных трубах постоянно что-то журчало, то ли вода, то ли фекалии.
Масса бесспорных недостатков, проистекающих из-за столь незавидного месторасположения криминалистической лаборатории, уравновешивалась одним общепризнанным достоинством – сюда практически никогда не заглядывало начальство.
Здесь можно было и выпить не таясь, и отоспаться на антикварном кожаном диване, некогда принадлежавшем знаменитому подпольному воротиле Оганесяну, большому любителю бриллиантов, для хранения которых и предназначался этот хитро устроенный диван-сейф.
В столь раннее время на боевом посту находился только начальник лаборатории майор Себякин, занятый составлением очередного заказного гороскопа. По непроверенным, но упорно циркулирующим слухам, звезды небесные приносили ему куда больший доход, чем звезды на погонах.
Вот и сейчас он листал какой-то написанный по-латыни манускрипт, бормоча себе под нос:
– Венера в седьмом доме… Сатурн в точке восхода… Солнце в оппозиции к Луне…
– Привет, – сказал Донцов, расчищая себе сидячее место среди монбланов книг и рукописей. – Ты в курсе, что со вчерашнего дня все старшие служб должны оказывать мне всяческое содействие? Начальник тебя предупреждал?
– Вчера предупреждал, а сегодня нет, – меланхолически ответил Себякин, мысли которого пребывали в астральных далях. – Марс покидает созвездие Овна… Намечается конъюнкция светил… Кризис, везде кризис…
– Неужели за ночь могло случиться нечто такое, что поставило под сомнение вчерашний приказ?
– Представь себе, могло… Сменились фазы Луны. Сразу две важнейшие планеты покинули дома, в которых они прежде находились. Астрологическая ситуация изменилась самым коренным образом. То, что вчера было справедливо и рационально, сегодня таковым уже не является. Будь я начальником отдела, то взял бы себе за правило подтверждать и отменять приказы ежедневно, но обязательно в соответствии с расположением звезд.
– Сейчас я наберу номер Горемыкина, и ты сам изложишь ему эту теорию. – Донцов сделал вил, что хочет снять телефонную трубку.
– Под знаком какой планеты ты родился? – уставился на него Себякин.
– Не скажу.
– Правильно. Хвалиться нечем. На тебе лежит печать восходящего Нептуна, именно восходящего, я особо подчеркиваю данное обстоятельство, и это заметно с первого взгляда. Только у тех, кто рожден под знаком этой роковой планеты, бывают такие холодные серые глаза, в которых тлеет тайный огонь порока и безумия. Могу побиться об заклад, что с юных лет ты искал скрытый смысл вещей, употреблял наркотики и интересовался изнанкой жизни. Тебя привлекает все, выходящее за рамки реальности. В своих душевных метаниях ты доходил до края бездны, отделяющей жизнь от смерти. Ты всегда жаждал неизведанного, запредельного. Если охарактеризовать твою натуру математическим знаком, то это будет бесконечность. Друзьям и близким ты кажешься человеком уравновешенным и здравомыслящим, но это далеко не так. Внутри тебя затаились демоны извращения, противоречия и гордыни. Под знаком Нептуна родились такие великие личности, как маркиз де Сад, Жиль де Рец, известный больше как Синяя Борода, Игнатий Лойола, Наполеон, Бодлер, Распутин. Среди людей, родственных тебе по духу, много самозванцев, интриганов, мистификаторов, гнусных шутов и безответственных политиканов. Все они от природы склонны к умственным расстройствам, параличам, злокачественным новообразованиям и некоторым другим грозным недугам, которые современная медицина еще не умеет лечить. В самое ближайшее время тебя ждет саморазрушение. Жар твоей страждущей души испепелит хрупкую оболочку тела, и этот процесс уже начался.
Завершив сей зловещий монолог, майор Себякин заржал, но не как оперный Мефистофель, что было бы еще объяснимо, а как им же самим недавно упомянутый гнусный шут.
К маленьким странностям начальника криминалистической лаборатории в отделе относились снисходительно, ну что, дескать, взять с чудака и фигляра, был бы специалист хороший, но тем не менее душа Донцова тревожно трепыхнулась. Убрав за скобки цветастые гиперболы и прочую словесную мишуру, свойственную, наверное, всем самозваным провидцам, приходилось признать, что майор-астролог был во многом прав.
Сходилось многое: и стремление испытать все мыслимые пороки, и припадки пьяного безумия, и поиск потаенной сути бытия, и грех гордыни, и склонность к злым розыгрышам, и душевный кризис, и злокачественная опухоль, и уже начавшийся процесс саморазрушения.
Неужели Себякин и в самом деле умеет ворожить по звездам? Или этот скорбный перечень имеет, так сказать, универсальный характер, и его можно вменить доброй половине сорокалетних мужчин?
На какое – то время позабыв о цели своего визита, Донцов удрученно произнес:
– Тебя послушать, так мне и на свет божий не следовало бы появляться.
– При таком злосчастном расположении планет – никогда! – с жаром подтвердил Себякин. – Но ведь обратно в материнское чрево тебя не вернешь. Вон какой вымахал! Приходится мириться с фактом твоего существования. Хотя горя себе и людям ты еще доставишь. Аукнется кому-то восходящий Нептун и Луна в десятом доме. Тем более при той жизненной стезе, которую ты себе избрал. В глухом скиту тебе следует скрываться, первородный грех замаливать, а не подвизаться среди добрых людей. Не твое нынче время, не твоя эпоха. Все начинания твои тщетны, а планы обречены на провал. Вытащишь из колоды червонного туза, а он на деле окажется пиковой шестеркой. Ох, не завидую я тебе, Донцов!
– Неужели всю эту галиматью тебе Нептун подсказал?
– Не он один. И Солнце, и Луна, и девять планет, и двенадцать зодиакальных созвездий, и десять домов неба, и мудрость многих поколений астрологов. – Он хлопнул ладонью по толстенному, переплетенному в кожу фолианту. – И мой собственный опыт. Пойми, Донцов, астрология изучает наиболее возвышенные и могущественнейшие феномены природы, за которыми кроются откровения высшего порядка. Это те же самые вещие слова, которые мы находим в священных книгах, только читать их дано далеко не каждому.
– Признайся честно, ты сам во все это веришь?
– Подобный вопрос изначально не имеет ответа. Верила ли в свои пророчества Кассандра? Тогда почему она не спаслась из обреченного Илиона. Или взять столь популярного ныне Нострадамуса. Если ему было открыто будущее, почему он сам прожил столь бездарную жизнь? Пророки, ясновидцы, авгуры и волхвы есть лишь рупор на службе у провидения. Не важно, верят ли они сами в то, что вещают их уста. Главное, чтобы в это поверил народ. И не только чернь, но и такие ушлые гаврики, как ты. Донцов. – Себякин вновь заржал, но на сей раз даже не как гнусный шут, а как старый жеребец, нажравшийся хмельной барды. – Лучше говори, зачем пришел.
– Ах да, – спохватился Донцов. – Заговорил ты меня совсем… Помнишь, месяца два назад у нас совершил вынужденную посадку суданский транспортный самолет?
– Что-то такое припоминаю… На нем, кажется, замороженные человеческие органы перевозили. Но биологические объекты не по моей части.
– Да нет же! Это совсем другой случай. Тем более что и органы оказались не человеческими, а обезьяньими… Я скандал с фальшивками имею в виду… Когда летчики расплатились за керосин наличной валютой, а на поверку вся она оказалась поддельной. Чуть ли не двадцать тысяч «зеленых». Ты тогда еще в экспертизе участвовал.
– Почему участвовал? Я ее в основном и проводил. Такой технической базы, как у нас, нигде нет, даже в Госбанке. А эпизод и в самом деле уникальный. Эти денежки когда-то в Ираке печатали на немецком оборудовании. Бумага подлинная. Клише безупречное. Соблюдены все элементы защиты. Не доллары, а конфетки. В любом обменнике их бы за милую душу взяли. Только ты здесь при чем?
– Нужны мне эти доллары. Позарез. Тысячи полторы, а лучше две.
– Я бы и сам от них не отказался.
– Тебе они на шкурные интересы нужны, а мне для казенного дела. Ощущаешь разницу? Если ты сам такое решение принять не можешь, посоветуйся с начальником. – Донцов пододвинул к Себякину телефонный аппарат.
– Огорошил ты меня. – Начальник лаборатории пальцем оттянул ворот сорочки, ставший вдруг тесным. – Раньше я с такими просьбами не сталкивался… Но раз надо, значит, надо. Напишешь рапорт на имя начальника, а мне оставишь расписку. Деньги надолго берешь?
– Не деньги, а фальшивые дензнаки, – поправил его Донцов. – А беру я их, честно признаюсь, навсегда, без отдачи. То есть они, конечно, где-то всплывут потом, но изымать их будут уже совсем другие стражи порядка.
– Час от часу не легче. – Себякин потянулся было к телефонной трубке, но так и не взял ее. – Грузишь ты меня, Донцов, своими проблемами. Воспитанным людям это не свойственно…
– Я жертва планеты Нептун. Интриган и мистификатор.
– Подожди, не перебивай… Святого Франциска Ассизского тоже, между прочим, угораздило под этим знаком родиться. Но ему подобные глупости в голову не приходили. Он у коллег-кардиналов фальшивые сольдо не выпрашивал.
– Слушай, звездочет долбанный, не испытывай мое терпение.
– И в самом деле, хватит бодягу разводить, – судя по тону, Себякин сдался. – В виде исключения удовлетворим твою просьбу. Это ведь и в самом деле никакие не деньги, а фантики зеленые. Тут можно аналогию с оружием провести. Боевой пистолет это одно, а его деревянный муляж – совсем другое.
– Браво! Это самые разумные слова, которые я от тебя сегодня слышал.
Когда со всеми формальностями было покончено и Донцов, получив в обмен на расписку пачку фальшивых долларов, уже направлялся к выходу. Себякин произнес ему вслед:
– Ты. Донцов, все же не забывай, что твой мистический знак – бесконечность, а стремление познать непознаваемое – это вовсе не порок, а скорее добродетель. Да и процесс саморазрушения при желании можно растянуть этак лет на тридцать-сорок.
Время уже приближалось к полудню, когда Толик Сургуч, в очередной раз покинув своего прозаседавшегося шефа, подкатил в заранее условленное место.
– Как дела? – усаживаясь рядом с ним, поинтересовался Донцов. – Был на рынке?
– Был. Угощайтесь. – Сургуч протянул пассажиру кулек жареных семечек.
– Поверили они тебе?
– Леший их знает! Те еще пауки. Глазами так и буравят. Правда, посторонних вопросов не задавали. Когда узнали, что я мента заказываю, даже развеселились. Давно, говорят, пора этих стопарей красноперых на уши поставить, а то расплодились, как тараканы, проходу не дают. Но цену заломили немалую. Аж две тонны.
– Я так и предполагал. – Донцов протянул Сургучу конверт с мздой за собственное убийство. – Вот это для бандитов… А это для тебя. Двести долларов, как договаривались, правда, рублями по курсу.
На оплату услуг Сургуча ушла большая часть денег, полученных Донцовым в качестве материальной помощи. Ну и ладно – как пришли, так и ушли.
– Когда намечается окончательный расчет? – спросил он перед тем, как распрощаться.
– В шесть часов. Возле кинотеатра «Ударник», – доложил Сургуч.
«Скорее всего, до шести вечера меня не тронут, – подумал Донцов. – Хотя гарантии нет».
Глава 7
Охота на кондуктора
Вернувшись в отдел, Донцов через информационно-поисковую систему, имевшую доступ даже к картотеке Интерпола, навел справки о сотрудниках клиники, с которыми встречался накануне. В каждом из пяти случаев ответ был идентичный: «Компрометирующие сведения отсутствуют».
Затем он стал собираться в путь-дорогу, которую прежде беспрепятственно проделывал почти каждый день, даже на «автопилоте», и которая вдруг стала столь же опасной, как тропа Хо Ши Мина, или какой-нибудь гималайский перевал.
В оружейке он получил пистолет с полным боекомплектом, чего не делал уже очень давно, и бронежилет, который раньше примерял только понарошку, во время учений.
Штука эта, тяжелая и неудобная, будучи одетой под пиджак, делала вполне приличного человека похожим на мелкого воришку, задаром отоварившегося в супермаркете. Кроме того, бронежилет оставлял открытым и горло, и пах, места в ближнем бою наиболее уязвимые.
Конечно, учитывая низкую квалификацию Ухарева, столь радикальными мерами защиты можно было и пренебречь, однако чем черт не шутит – подчас опасность представляет не только туалетный киллер, но даже туалетная проститутка. Утратишь на минутку бдительность, а она тебе откусит член или наградит какой-нибудь экзотической заразой.
С потомком фараонова племени,[1] отвечавшим за захват Ухарева, он больше не встречался. Теперь ходить за Донцовым хвостиком была уже забота Цимбаларя.
В начале седьмого, когда короткие зимние сумерки уже превратились в полноценную ночь, он отправился домой, на последние деньги наняв частника с ярко выраженной кавказской внешностью. Удалой джигит, судя по всему, только недавно покинувший родные горы, по-русски понимал плохо, город не знал совершенно, а правила дорожного движения трактовал весьма своеобразно.
Изрядно потрепав нервы не только Донцову, но и всем встречным-поперечным участникам дорожного движения, он все-таки добрался до места назначения, совершив тем самым личный подвиг, сопоставимый, наверное, с восхождением на вершину горы Казбек.
Стоя прямо перед своим подъездом, темным, как вход в преисподнюю, Донцов осмотрелся.
Было без четверти семь. Сорок пять минут назад бандиты, в крепостной зависимости у которых состоял киллер Ухарев, получили пачку стодолларовых бумажек, в пику американскому империализму напечатанных большим другом советского народа Саддамом Хусейном.
Если исполнитель в тот момент находился где-то неподалеку, например – за углом кинотеатра «Ударник» (а так это чаще всего и бывало), он уже вполне мог добраться сюда. Ведь сам Донцов постарался, чтобы покушение состоялось в короткие сроки.
Однако поблизости не было заметно ни единого человека – ни охотника на двуногую дичь, ни охотников за охотником. А уж эти-то должны были находиться здесь обязательно. Оставалось надеяться, что люди Цимбаларя умеют искусно маскироваться.
Размышляя над тем, кто именно вывернул электрические лампочки – киллер, оперативники, или просто уличная шпана, частенько кучкующаяся по соседству, Донцов вошел в подъезд. Снятый с предохранителя пистолет он держал наготове, хотя от обыкновенного карманного фонарика было бы сейчас куда больше проку.
Дабы запутать потенциального противника, Донцов лифтом поднялся на шестой этаж, а уж оттуда по лестнице стал спускаться на свой третий.
Наиболее вероятным местом покушения была лестничная площадка перед его квартирой, и там действительно кто-то стоял, попыхивая в темноте сигаретой.
Донцова пробрало что-то вроде легкого озноба. Враз забыв и про боль в боку, и про предательскую слабость в членах, он большим пальцем взвел курок пистолета и осторожно двинулся вниз, готовый каждую секунду метнуться в сторону (правда, лестница давала слишком мало пространства для маневра – полтора метра между стеной и поручнем).
Огонек сигареты описал дугу, изо рта неизвестного курильщика переместившись к бедру, и знакомый сиплый голос вежливо произнес:
– Подскажите, пожалуйста, где здесь проживает Геннадий Семенович Донцов?
– В сорок пятой квартире, – ответил Донцов. – Вы, Алексей Игнатьевич, как раз напротив нее и стоите.
– Ах, это вы! – обрадовался Шкурдюк (ибо это был именно он). – А я, знаете ли, совсем растерялся. Темно у вас, как в шахте. Звоню во все квартиры подряд – никто не отвечает. Словно вымерли. Потом слышу, кто-то сверху спускается. Ну, думаю, повезло, сейчас узнаю ваш адрес. Подъезд-то я запомнил, а вот номер квартиры выяснить не удосужился.
– Чему я обязан столь неожиданным визитом? – Правая рука Донцова все еще была занята пистолетом, и ключ в замок пришлось вставлять левой. – Случилось что-нибудь?
– Не знаю, как и сказать… В общем-то, да. Вскрылись новые обстоятельства, так, кажется, пишут в детективных романах. Я вас целый день в клинике ожидал, а под вечер позвонил на службу. Говорят, вы уже домой уехали. А дать квартирный телефон отказываются. Вот я и решил вас навестить.
– Ежели так – заходите. – Донцов распахнул дверь.
Электрическая лампочка вещь немудреная. И цена ей копейки. Но как меняет мироощущение ее теплый свет. Подозрения рассеиваются, страхи отступают, и человек, которого ты совсем недавно держал на мушке, превращается в дорогого гостя.
Однако Шкурдюк от чашки чая отказался, а о рюмке водки не могло быть и речи – ключ зажигания болтался на его указательном пальце.
– Я даже раздеваться не буду. Дело минутное, – с порога заявил он. – Раньше-то, когда этот Наметкин в сознании был, он самыми разными вещами интересовался. У него и телевизор имелся, и компьютер, и маленькая библиотека. Потом, правда, пришлось все убрать… А пару месяцев назад санитарка, не та, что труп обнаружила, а другая, они посменно работают, находит под его кроватью листок бумаги. – Он стал расстегивать «молнию» на папке, которую до этого держал пол мышкой. – Заинтересовало это ее. Во-первых, записи какие-то уж очень странные, простому человеку не разобрать. А во-вторых, откуда этот листок мог взяться, если посетителей никаких не было, а сам Наметкин даже на пушечный выстрел не реагирует. Не в окно же залетел! Подобрала она листок, да и забыла про него. Девичья память, как говорится. Но, когда убийство случилось, опомнилась. Ко мне прибежала. Так, мол, и так. Листок отдала. Вот, взгляните, пожалуйста…
Донцов принял из его рук стандартный лист не очень качественной бумаги, сплошь исписанный обыкновенной шариковой авторучкой. Первое, что сразу бросалось в глаза, – незнакомое начертание слов.
В правом верхнем углу вместо порядкового номера красовался частокол из вертикальных и горизонтальных линий.
Предложения имели разную длину, начинались с большой буквы и заканчивались точкой, но ни одно из них не читалось, поскольку состояло из некого лингвистического винегрета, в котором арабская вязь соседствовала с санскритом, египетскими иероглифами, скандинавскими рунами и другими знаками, не поддающимися никакой идентификации.
Встречались в тексте и русские слова, но не более одного на каждое предложение.
– Что вы по этому поводу сами думаете? – спросил Донцов, разглядывая лист со всех сторон. Сомнительное качество бумаги (что-то среднее между туалетной и упаковочной) его вполне устраивало, именно на такой рыхлой, низкосортной бумаге лучше всего сохранялись отпечатки пальцев.
– Думалка отказывается работать.
– Кто-нибудь еще это видел?
– Только я да санитарка.
– Попрошу о находке никому не говорить.
– Даже главврачу?
– Я, кажется, ясно выразился – никому. И скажите санитарке, чтобы держала язык за зубами.
– Важная, значит, улика? – Шкурдюк кивнул на лист со странными письменами.
– Возможно.
– Вот и я думаю… Тут уже не уголовщиной попахивает, а чем-то посерьезней… Вы это себе оставите?
– Да. Потребуется целый комплекс экспертиз. Почерковедческая, текстологическая, лингвистическая. Необходимо установить личность автора. Сам-то Наметкин написать это не мог.
– Не мог, – немного подумав, согласился Шкурдюк. – Тогда я, пожалуй, пойду. Время позднее. И вам пора отдыхать, и мне. Завтра заглянете к нам?
– Постараюсь, – ответил Донцов и мысленно добавил: «Если жив буду».
– Какие сведения вам к завтрашнему дню подготовить, кого вызвать? Я бы заранее расстарался.
– Сейчас подумаю… Подготовьте для меня историю болезни Наметкина, и список книг, которыми он пользовался при жизни.
– Ничего этого нет! – Лицо Шкурдюка исказилось неподдельной скорбью. – Книги его давно разошлись, сейчас уже и не припомнишь куда. А история болезни у нас на компьютере записывается. Умер человек – и его файл стирается.
– Человек не умер, его убили! – как Донцов ни старался, не смог сдержать раздражения. – Очень уж у вас все быстро делается. Трех дней не прошло, а труп кремировали, историю болезни стерли, вещи растащили. Вы меня, конечно, извините, но возникает впечатление, что кто-то заметает следы.
– Господи, о чем вы… – Казалось, еще чуть-чуть, и Шкурдюк рухнет в обморок. – Как можно нас подозревать? Для клиники это обычный порядок. Так всегда делалось. Честное слово!
– Верю, верю. – Донцов уже и сам был не рад, что повел себя чересчур резко. – Завтра встретимся, и обо всем поговорим конкретно.
Он проводил Шкурдюка до самых дверей, а потом стоял у окна, дожидаясь, когда внизу вспыхнут фары и заурчит двигатель.
На улице бушевала прямо-таки арктическая метель, и тем, кто оказался сейчас в ее власти, приходилось, наверное, несладко. Сказать что-нибудь за киллера Ухарева не представлялось возможным, а вот капитану Цимбаларю оставалось только посочувствовать.
Вдоволь налюбовавшись на слепую белую круговерть, столь же притягательную, как пламя костра или накат прибоя, Донцов вернулся к столу и уставился на загадочный листок, составлявший прежде часть какой-то рукописи, о чем свидетельствовала прописная буква в начале первого слова и отсутствие знака препинания после последнего.
Для чего ему передали этот листок, возникший как бы из небытия? Для того, чтобы помочь следствию или, наоборот, пустить его по ложному следу?
Дело, и раньше не казавшееся рядовым, теперь запутывалось еще больше. Вся надежда сейчас была на Ухарева. Фигурально говоря, его арест мог стать тем самым лихим ударом, которым нередко разрубается гордиев узел самого хитроумного преступления.
Но куда же, в самом деле, запропастилась эта тварь? Почему отлынивает от работы? Деньги-то ведь уже получены!
Донцов позвонил дежурному по отделу и поинтересовался, не подавал ли о себе вестей известный капитан Цимбаларь.
– На операции он, – ответил дежурный. – Пару раз связывался со мной по рации. Говорил, что все нормально. Только вот погода подкачала.
– Кто погоды боится, пусть идет служить в ансамбль песни и пляски внутренних войск. Тамошние артисты даже при малейшем сквозняке на сцену не выходят… Слушай, мне никто не звонил вечером?
– Звонил какой-то тип около шести. Фамилия еще какая-то странная… Не то Шкурный, не то Кожинов. Телефоном твоим интересовался. Я его, конечно, отшил. У нас, говорю, не справочное бюро.
Выходило, что Шкурдюк по мелочам не лукавил. Плюс ему за это. Один маленький плюс на целую кучу больших минусов.
Время по всем меркам было еще детское, однако донимала усталость суетного и нервного дня. Новый день тоже не обещал ничего хорошего – утром иди под вечер должно было совершиться покушение. Промедление, а тем более срыв заказа могли вылезти Ухареву боком. Бандиты люди простые. Канцелярщину не признают. Выговор у них выносит ствол, а замечание – нож, любовно именуемый «кишкоправом».
Нужно было отдохнуть и набраться хоть каких-то силенок. Что ни говори, а собственная берлога – большое дело. Это даже медведи понимают.
Впрочем, сейчас покой и безопасность не гарантировала даже запертая на все замки собственная квартира. Тот, кто убил Наметкина, мог проникнуть к нему только сквозь кирпичную стену.
Ночь прошла неспокойно. Провалиться в спасительную бездну сна мешали странные шорохи и скрипы, прежде для квартиры Донцова не характерные. Один раз он даже не поленился встать с постели, чтобы с пистолетом в руках проверить туалет и ванную, но там, естественно, никого не оказалось.
Потом начали шуршать и попискивать мыши, недовольные отсутствием дармовых харчей (и откуда этим харчам было взяться, если на кухне даже холодильник стоял отключенный, а газ зажигался исключительно для кипячения воды).
«Надо будет кота завести, – подумал Донцов сквозь дрему и тут же спохватился: – А кто за ним присмотрит, если со мной что-нибудь случится?»
Промаявшись так всю ночь, он под самое утро крепко уснул, и даже на телефонную трель отреагировал с большим опозданием. В такую рань мог звонить только дежурный по отделу, и это действительно оказался он.
Специфика этой профессии требовала выражений кратких и доходчивых, что и было продемонстрировано на деле:
– Куда ты запропастился? Бабу, наверное, в позу ставишь? На часы взгляни, охламон! Почему нос наружу не кажешь? Цимбаларь уже сбесился совсем! Он себе все на свете отморозил! Совесть имей!
– Все, сейчас выхожу… – Донцов принял сидячее положение, и с ненавистью посмотрел на бронежилет, который легко было снимать, но ох как трудно надевать.
Итак, день начался.
Где ты, Ухарев, ау! Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать…
С погодой продолжали твориться чудеса. На этот раз для разнообразия – чудеса приятные.
Метель утихла, и очистившееся небо светилось неяркой зимней синевой, которую в нынешнее время почти не пятнали заводские дымы, и не перечеркивали инверсионные следы сверхзвуковых самолетов.
Под таким небом даже самого пропащего человека посещали мысли о целесообразности и величии этого мира, о смысле собственного существования, о необходимости веры, о значении надежды, о силе любви. И не все уже выглядело так мрачно, как накануне, и мнилось, что жизнь еще можно начать сначала, и совсем не хотелось вспоминать об отмеренном тебе роковом сроке.
В этом удаленном от центра спальном районе утро было наиболее хлопотливым и, если так можно выразиться, людным временем суток. Дети и взрослые спешили по своим делам, дворники убирали снег и долбили лед, возле гастронома разгружались машины с продуктами, в мусорных контейнерах копались бомжи, препираясь между собой из-за добычи.
– Смойся с глаз моих, подлюка! – по праву старожила орал один, уже успевший примелькаться в этом районе. – И чтоб я тебя здесь больше не видел! Такими, как ты, нужно землю удобрять!
Другой, пришлый и потому приниженный, что-то бормотал в свое оправдание.
Где – то среди этой разнообразной публики таились оперативники, призванные блюсти безопасность Донцова. Вполне вероятно, что здесь же ошивался и еще не опознанный киллер Ухарев.
Снег во всех направлениях покрывали свежепротоптанные дорожки, и Донцов вступил на ту из них, которая вела к автобусной остановке. Если в течение ближайших десяти минут ничего не случится, то останется единственный вариант – вечернее возвращение со службы.
Читать бесплатно другие книги:
