Ретроград: Ретроград. Ретроград-2. Ретроград-3 Найтов Комбат

– А что с вашим взрывателем: АТ-4?

Сакриер удивленно покосился на меня, и достал бумаги. «АТ» – готов, испытания прошел, на вооружение не принят, за неимением подходящего боеприпаса. Опять лезу в стол и достаю синьку с КМГ трех размеров, на что сразу получаю ехидное замечание Ивана Филимоновича.

– Товарищ генерал, а может быть целесообразнее этот цирк прекратить? Я всех этих людей знаю, вытаскивайте из своего «цилиндра» все, а мы разберем, кому что нужно!

– Уговорили! – и достаю все, что успели перевести на синьку из вооружений.

Еще через сорок минут бурного обсуждения, все изделия были разобраны, и исполнители поставили свои росписи под документом о начале работ. Иван Филимонович поднялся со стула и попросил разрешения идти.

– Ракетами и РО займусь лично. Разрешите идти?

– Да, товарищи, все свободны! А вас, Иван Филимонович, я попрошу задержаться. Еще один вопрос.

– Слушаю Вас, Святослав Сергеевич. – сказал Сакриер, после того, как все вышли.

– Вы когда-нибудь слышали о таком понятии: объемный взрыв?

Минутная заминка, сведенные в трубку губы.

– Так, взрывы в шахтах смеси угольной пыли и метана, раз, взрывы на мукомольных заводах, при возникновении специфических условий и проскакивании электрического разряда от статики. Это два. Процессы слабо изучены. Абсолютно точных данных нет.

– Ну, практически точно, но не совсем полный ответ. Практически любое летучее легковоспламеняющееся вещество при определенных условиях может создать так называемое аэрозольное облако. Если в его центре или по краям окажутся взрыватели, и произойдет поджиг этого облака, то произойдет этот самый объемный взрыв. В нераспыленном состоянии реагент не детонирует, а в распыленном – представляет из себя мощную взрывчатку, гораздо сильнее тротила. Есть идея создать такое оружие. Подбирайте людей, которые им займутся.

– Насколько мощным является этот взрыв?

– Бомба весом 500 кг может создать взрыв, эквивалентный 2,5 тоннам тротила.

– В пять раз?

– С увеличением калибра мощность возрастает по экспоненте.

– Я, пока, слабо представляю себе это устройство, оно явно составное и требуется парашютная система. Я подумаю, Святослав Сергеевич. Был рад познакомиться! Разрешите идти?

– Да, пожалуйста!

Настучли на меня Сталину мгновенно! Суток не прошло – звонок от Сталина, голос бодрый, веселый. Нравится ему лбами людей сталкивать!

– Здравствуйте, товарищ Нестеренко!

– Здравствуйте, товарищ Никонов.

– Жалуются на вас, товарищ Нестеренко!

– Догадываюсь! Он у вас?

– Да, говорит, что вы решили разоружить нашу авиацию.

– Пока никаких указаний о снижении выпуска ШКАСов и ШВАКов НИИ ВВС не давал. Готовых к серийному производству пушек пока нет. Так что зря волнуется, только в перспективе. Передайте ему, что от калибра 7.62 мм авиация будет отказываться в пользу более крупного калибра, пушки ШВАК-20 по причине слабой баллистики, малого разрушительного действия снаряда и больших массогабаритных размеров будут сниматься с вооружения по мере готовности новых пушек и переходу заводов на выпуск новых изделий. Авиапушка «ультра-ШВАК-20» не прошла государственных испытаний из-за невозможности вести непрерывный огонь и малого ресурса ствола. Ей требуется жидкостное охлаждение, которое в настоящий момент на пушке отсутствует. Эту тему мы закрыли. Попытка создать авиационную пушку на основе снаряда 37 198 бесперспективна. В условиях, когда самолеты изготовлены из дерева, а мощность двигателя не превышает 1500 лошадиных сил, стрельба из этой пушки возможна только одиночными выстрелами. Питание у нее магазинное и весит она более 300 килограммов. И зачем она нужна? Перспективен снаряд 37 155… Да, товарищ Никонов. Именно такие размеры гильзы. Но его еще нет. Будем разрабатывать и испытывать. Задание на разработку готовим. На совместном совещании Отдела вооружений НИИ и ВВС в разработку принято 38 новых образцов боеприпасов и вооружений, в основном, это модификация имеющихся на вооружении. Обобщенная докладная должна уже находиться у вас на подписи.

– Я ее подписал двадцать минут назад.

– Основным направлением работы являются боеприпасы площадного поражения, снижающие требования к точной наводке на цель. Гоняться за отдельными танками и пытаться пробить их броню из мелкокалиберных пушек мы не будем, тем более, что насытить бронетанковые и механизированные войска зенитной артиллерией гитлеровцы сумеют быстро. Для этого готовим универсальные быстро снаряжаемые контейнеры малогабаритных грузов трех размеров, под армейские боеприпасы: гранаты и малокалиберные мины с новым взрывателем дивинженера Сакриера. Взрыватель собирается из серийных деталей. Для развертывания массового производства требуется только изменить порядок сборки. Технологические карты у него готовы, и сегодня уйдут на заводы. Карты на КМГ-У также готовы, соответствующие заводы для их производства подобраны.

– Харашо, товарищ Нестеренко! – удовлетворенно, и чуть растягивая слова, произнес Сталин и повесил трубку. Так что препятствий с этой стороны пока не будет. Интересно, куда бросится Шпитальный? Впрочем, черт с ним!

Буквально следом за этим разговором прибыл пакет с пометкой «Лично в руки» из Генерального штаба РККА. Приказано прибыть на экстренное совещание в Пашков-хаус. Аннотаций к репертуару нет, Сталин, с которым только что разговаривал, видимо, не в курсе. А вот туда мне не с руки, от слова совсем. Звоню Копытцеву и Филину. Пусть решают. До начала совещания всего ничего, только доехать, поэтому следует включить дурку, прикрываясь собственной охраной. Если решат, что ехать надо, то придется, если нет, значит отмажут. Совершенно очевидно, что Шпитальный пытается прощупать мою «крышу», вот «крыша» пусть и занимается этим вопросом, а беспокоить лично «вождя народов» по таким мелочам, как попытка моего ареста, это слишком. Даже под угрозой нарушения устава внутренней службы РККА, по которому я обязан ответить «Есть» и следовать под арест, и оттуда подавать жалобы на превышение полномочий старшим начальником.

Пока решали вопрос о поездке, мы с Антоновым открывали новую страницу в истории советской авиации. Олег Константинович прибыл с докладом, что работы в новом цеху начались, то есть первое поручение он уже выполнил, поэтому сидим и рисуем новый самолет: «Ан-26». Двигателей для него еще нет, и когда будут – неизвестно, но вот его грузовой люк, горизонтальный транспортер и бортовая электростанция требуются уже вчера. Он, как застоявшийся конь, постоянно генерирует дополнительные телодвижения, показывая, что задание понял, и рвется в бой. Как-никак его первая самостоятельная машина, тем более, что место для постройки уже есть, и легальное: 39-й завод. Беда в том, что наши ВВС очень легко растеряли предвоенный запас механиков и мотористов в боях и окружениях 41–42 годов. Потом летчики приспособились вывозить своих механиков даже на борту истребителей и одноместных штурмовиков. В нечеловеческих условиях: в бомболюках, в отсеках радиостанций, в нишах шасси и в кормовой части фюзеляжа. Собственных транспортных машин в полках не было. Летчики улетали, а механики на автомашинах пытались прорваться через кольцо окружения. Этот порядок необходимо менять, уже сейчас. А не когда гром грянет. Моя попытка резко увеличить производство ДС-3 (ПС-84 или ЛИ-2) пока не сработала. По всем машинам НКАП изыскал резервы, и они фигурируют в плане, а вот напротив этой записи стоит отметка, что резерва мощности для наращивания производства не имеем. Обещают отдать под них Омский авиационный завод, который только-только начал строиться в начале года. Он, правда, создается для производства бомбардировщиков, и предусматривает работы по металлу на корпусе. Это замечательно, но… Вновь созданная АДД начнет массово забирать эти машинки себе, как ночные бомбардировщики. А мы им подсунем более удобную машину. Там всю войну бомбы сбрасывались вручную через боковую дверь, с соответствующей точностью. И долгое время эти самолеты были основой АДД, пока не пришли американские машины. «Ан-26» успешно применялся как бомбардировщик в различных войнах в Азии и Африке. Бомбовый прицел НКПБ-7 у него стоит с рождения. И пять тонн грузоподъемности при 2500 километрах дальности. Заодно, если движки состоятся, из него может «Хокай» получиться. Тоже нужный самолетик. В общем, Антонов забрал с собой все листочки, и уверенной походкой вышел из кабинета в направлении КБ. Я проводил его взглядом, зная, какой путь открывается перед ним. То, зачем он согласился идти в никому неизвестное ОКБ, свершилось, и он получил первое задание, имеет под своим началом большую группу конструкторов и «свой» заводик, и доступ к самому современному электрооборудованию. По заданию, машина должна садиться на любые площадки. Именно это ему очень понравилось в «Шторьхе», и этого правила он придерживался всю свою конструкторскую жизнь.

От приглашения на банкет в доме Пашкова удалось открутиться, но и они пожаловались на меня наверх. Пришлось сказать Сталину, что, по моим сведениям, информация из Генштаба свободно перетекала в OKW. Источник информации так и не был выявлен, со временем этот ручеек иссяк, видимо, источник погиб где-то в ходе войны, поэтому не стоит там знать слишком много.

– Это серьезная проблема, и крайне неприятная. Я выведу институт из-под подчинения Генштабу.

Угу, трясти будут Генштаб, как елку, с которой будут падать арбузы на голову Мичурина!

– Первые лица в Генштабе – абсолютно не при чем, хорошо проявили себя в той войне, товарищ Никонов. Это была какая-то мелкая сошка, но хорошо информированная.

– Учтем и эту информацию, товарищ Нестеренко. Мне пришло сообщение, что вы собираетесь посетить Молотов и Ленинград. Принято решение запретить вам эти поездки, вызывайте людей к себе. Обеспечить соответствующую охрану первый отдел не в состоянии имеющимися в их распоряжении средствами. Поэтому я поддержал это предложение. – сказал Сталин и сорвал еще три мероприятия, которые я собирался провести в эти дни.

Не пустит он меня никуда и ни за что! Особенно в Ленинград! Там Жданов сидит. Вслед заработал БОДО, выплюнувший ленту с распоряжением Председателя ГКО провести совещание 3-го комитета ГКО в НИИ ВВС, и подключить производственные и научные мощности НИИ к работе третьего комитета. Что такое третий комитет я не знал, будем ожидать событий.

В Пермь, которая тогда называлась Молотов, документацию на топливную аппаратуру АШ-82фн и АШ-82 т, включая изменения ЦПГ (цилиндро-поршневой группы) в соответствии с восьмой серией двигателя, сделанные для самолета ЛА-11, направили на штабном самолете института в сопровождении фельдъегеря, Филин снабдил ее запиской Сталина для Швецова, который приказал: «Исправленному верить!». Впрочем, Аркадий Дмитриевич, который, не меньше Яковлева, был удивлен внезапным разворотом событий, воспринял все спокойно и с пониманием. Видимо, наша разведка покопалась у «Райта», и никто раскрывать ему секреты не будет. Он ведь видел груды невостребованных двигателей на складах, которые начали образовываться с декабря 1939 года. И ведь этот произведенный продукт никто оплачивать не собирался. И никого не интересовало, где директор возьмет деньги для оплаты труда рабочих и инженеров. Причем у конкурентов из Запорожья таких проблем не возникало! А двигатели практически не отличались! Неожиданный приказ срочно отгрузить двигатели АШ-82 в Новосибирск и спущенный план на увеличение выпуска был манной небесной для конструктора. Ни слова не говоря, подписал бумаги и направил их в цех оснастки для изготовления новой. Внимательно рассмотрев чертежи агрегата непосредственного впрыска немного удивился, что его сумели полностью перевести с дюймов на миллиметры. Отлично сработала разведка. В документации, пришедшей из Москвы, указывалось, что работать на повышенных оборотах двигатель может неограниченно долго. То есть его реальная мощность 1900 сил, а в экономическом режиме 1585. Предписывалось в течение трех месяцев обеспечить переход всего завода на выпуск этой модели. О его отправке на Государственные испытания в записке Сталина не говорилось. Перезвонил. Сталин подтвердил приказание, переспросил подписал ли Швецов бумаги, и сказал:

– Можете отправить его в Москву, но выпуск начинать, не дожидаясь их окончания. Мы посетили сегодня конструктора Поликарпова в больнице, операция прошла успешно, но, едва выйдя из-под наркоза, он поинтересовался у меня вашим двигателем М-71. Сделайте приятное человеку в столь тяжелой для него ситуации. Освободившихся людей направьте на решение это проблемы. Его люди помогали готовить чертежи для вас.

– Я вас понял, непременно, товарищ Никонов.

Вечером в институт вернулся Лозино-Лозинский, который отсутствовал почти месяц. Я его один раз видел на Красной площади, мельком. В отличие от остальных товарищей, он на глаза начальству показываться не любил, предпочитал самостоятельную работу, и доклад о ее выполнении, а не постоянное испрашивание инструкций, чтобы потом заявить, с удивленно вытаращенными глазами: «Ну Вы же сами дали такое указание!». Как будто у начальника есть время погрузиться в проблему и все продумать за подчиненного. На этот раз новости были плохие. Привез он рентген-снимки лопаток, а там – ад кромешный. Ни хрена направленная кристаллизация не идет. Максимум на 40 миллиметров, а затем следует переход от монокристалла к мелкокристаллической структуре, а на большинстве – верх лопатки крупнокристаллический. Максимальный размер получен с помощью сплава олова с сурьмой. Минут двадцать я рассматривал снимки, и тут у меня возник вопрос:

– Глеб Евгеньевич! Мне кажется, что уровень олова маленький. У вас форма лопатки полностью погружена в олово?

– Нет, литейщики в первый раз сделали так, но потом лопатку повредили, вскрывая форму. Предложили ставить ее в расплав и накрывать крышкой с термоизоляцией.

– НЕТ!!! Лопатка должна образовываться в среде с однородной температурой. Вскрываются формы довольно скверно, для этого специальную машинку ставят, прорезают ее победитом или алмазом, а потом извлекают.

Глеб Евгеньевич с облегчением выдохнул и исчез на целую неделю. Вернулся на грузовичке с двумя ящиками, в которых лежали 186 уже упакованных полых лопаток с входным и выходным отверстием для ввода-вывода топлива. Полный комплект на все четыре ступени и две запасных. Звоню Поскребышеву, запросил аудиенцию у основного заказчика.

– Как доложить цель приезда? – а у меня из головы выпало как обозвали проект ТВРД-двигателя, ведь столько времени прошло, и никто этим вопросом меня не занимал. Наш лучший друг Климов не звонит, мне ни о чем никто не докладывает. Пришлось иносказательно объяснять.

– Мы продвинулись в создании двигателя, аналогичному тому американскому, который видел товарищ Никонов у нас в октябре.

– Товарища Никонова нет, здесь товарищ Иванов. Ждите ответа.

Раздается голос Сталина, он теперь Иванов.

– Я не понял, товарищ Нестеренко, мы же передали его изготовление в Ленинград? Почему с ними не работаете?

– Не приглашали. Двигатель забрали, и с концами. Мы сделали одну из самых главных деталей, и хотим ее показать вам. Она небольшая.

– Чепухой занимаетесь! Кто сделал?

– Инженер Лозино-Лозинский, работает в НИИ, до этого работал в Харькове.

– Хорошо, подъезжайте завтра в 15.00.

На это время он ставит тех, кто ему не интересен, у него 15.10 обед начинается.

Мы, конечно, подъехали, на пять минут раньше назначенного. Задержали нас на семь минут, оттуда вышла толпа генералов и маршалов. До обеда оставалось три минуты, и нас с Лозино-Лозинским запустили, как спутник с Белкой и Стрелкой на борту, без тормозного двигателя. Ну, не готов был, подумаешь! Сталин недоволен, что его предписания не выполняются, и, вообще, это произвол: ТВРД отдан на откуп товарищу Климову! Кто посмел нарушить режим и предписания? Товарищ Сталин сходу взял быка за рога, и попытался доказать мне, что его прозорливость гораздо круче, и он здесь командует! Команды делать двигатель не поступало!

Я пожал плечами, типа, извините, что побеспокоили, товарищ Сталин, мы пойдем, а вы же тут, без меня, движок сделали, ужо! И как? Заработал?

– Что вы этим хотите сказать?

– Что деньги, выделенные на создание этого двигателя в КБ Климова выброшены на ветер. А я – дурак, и хлеб здесь понапрасну жру. Можно отдать двигатель ТРЕ-331-12 русскому левше, и он за пять минут блоху подкует! Есть один маленький нюанс, товарищ Председатель ГКО: прыгать эта блоха не будет! Разрешите идти? У вас обед начинается!

– Товарищ Лозинский! Подождите в коридоре! Я жду объяснений, товарищ Никифоров! Почему вы смеете так разговаривать со мной?

– Как только Климов запустит двигатель, который он «скопировал», он начнет «бросаться лопатками». Это когда вот эта хренотень пробивает бетонную плиту насквозь. Вот этой частью. – я бросил на стол будущего «верховного» лопатку, сделанную Лозино-Лозинским, из тех, которые он привез первыми. – Это рентген снимки этой лопатки, а это – то, что смог сделать Глеб Евгеньевич в итоге. Ваш копирайтер Климов даже не спросил меня, что в этом движке критично. Вот эта лопатка! Сам сплав держит температуру около 1140 градусов, остальное ему добавляет структура этого материала и охлаждение его топливом, подающимся для работы двигателя. Это – монокристаллическая лопатка. Это – кристалл сплава титана и никеля. Один кристалл, товарищ Сталин. – я вытянул указательный палец перед лицом Председателя ГКО.

– Почему вы не сказали об этом товарищу Климову? Почему не передали ему эти лопатки?

– Во-первых, он меня ни о чем не спрашивал. Во-вторых, он имел задание от вас скопировать тот двигатель, который я привез, точнее, с которым я оказался в вашем времени. В-третьих, мне это совершенно не мешало: этот двигатель в этом времени совершенно не нужен. Лозино-Лозинский получил задание спроектировать и построить двигатель в 3 тысячи сил. Эта лопатка для него. Она больше лопатки 1100-сильного «Хонейвелл». Этот двигатель будет основным для всех самолетов ВВС СССР. Но меня об этом никто не спрашивал, задания на него нет, и я оплачивал эти исследования. За исключением зарплаты товарища Лозино-Лозинского. Готов вернуть. Должность у него минимальная. Не обеднею.

– Эти затраты мы вам вернем, товарищ Никифоров. Я вас спрашиваю о другом! Почему?

– Потому, товарищ Сталин, что это иной уровень проектирования и производства. Это – предельные условия, в которые загнали материал инженеры. Это, когда материал отдает все на что способен, но делается это руками и технологиями. Которые еще не открыты. Излишняя самоуверенность – только помеха делу. Мне требуется – дело. Вам, как мне кажется, тоже должно быть интересно только оно, а не то, кто круче: русский левша или обученный и грамотный инженер. «Англичане ружья кирпичом не чистят!», товарищ Председатель ГКО. Вот это мой вопль, ради этого и пришел, получается.

Сталин промолчал, видимо борется сам с собой. Походил по кабинету. Затем произнес:

– Не получается у нас с вами диалога, товарищ Никифоров.

– Заметно. Вы не учитываете, что имеете дело с детьми, как политик, а я – с детьми, как инженер.

– Похоже, ценное замечание.

– Дети не способны отличить ложь от истины, они все воспринимают буквально. А мир – сложнее.

– Возможно.

– Бюро Антонова получило задание разработать вот такой самолет. Основное направление – транспортный, но, имеет 5 тонн грузоподъемности и большую дальность, и может работать бомбардировщиком. Под новый двигатель.

– А дети смогут его сделать?

– Один ребенок стоит или сидит за стенкой. Он – смог.

– Мы его сейчас позовем. Мне с Вами общаться немного неудобно, я не всегда понимаю ваших настроений и высказываний.

– Мне – тоже не комфортно, но я себя сдерживаю, изо всех сил. Народ чуть позже разберется: кто из нас был более прав.

– Скорее всего, оба. – Сталин взял трубку и позвонил Поскребышеву. На Глеба Евгеньевича было больно смотреть, сначала, но он расправил плечи, после того, как его похвалили, заулыбался, и сказал, что утроит усилия для постановки лопаток в серию. Ну, все! Дерьмократическая общественность будет очень довольна! Очередной торт размазан по физиономии «гнусного тирана». Делать это через 60 лет после его смерти стало безопасно и общепринято. Вот только вытираться пришлось мне. После выхода из кабинета Глеба Евгеньевича, Сталин невзначай задал вопрос:

– Как вам работается с товарищем Смушкевичем? А то на него жалобы приходят, что докладные, посланные на вас, исчезают в неизвестном направлении в его ведомстве. И как должен реагировать Председатель ГКО?

– Товарищ Сталин, а где он?

– В штабе ВВС, заместителем по боевой подготовке. Не знали?

– Нет. Мы не встречались. Я же безвылазно сижу в Чкаловске.

– Ну, еще увидитесь. Где будет изготавливаться двигатель?

– Видимо, в Перми, извините, в Молотове. Размещать его производство в Ленинграде опасно, но разрабатывать продолжим там. Вот только необходимо наладить взаимодействие, чтобы не получилось, как в той присказке про блоху.

– Да, мудр был Николай Лесков, ну и мне, старому, наука, что просто так через года не прыгнешь!

– Речь идет о десятилетиях, товарищ Сталин. Освоим эти технологии – сможем производить двигатели с гораздо большей тягой, чем сегодня. Но, я держал это на вторых ролях и сам этим заниматься даже времени не имел. А Глеб Евгеньевич – талант! Большой талант, я его совсем стариком помню, встречались раза три, я к нему со своими проблемами приходил. Сопло прогорало, мы его поворотным делали для увеличения маневренных характеристик на Су-32.

– Су – это Сухой?

– Сухой, Павел Осипович.

– Такой же неудобный человек, как и вы.

– Я в курсе, что вы его недолюбливаете. Напрасно. Разрешите идти?

– Да-да. Ступайте.

Я не знал тогда, что из потайной двери в кабинете вышел Власик, которого вызвал-таки Сталин, глядя, как я разошелся.

– Что он себе позволяет, этот сморчок? Прижать его надо, и заговорит по-другому.

Сталин отрицательно покачал головой.

– Прямой ты, Николай Сидорович, как палка! Нет, нельзя его трогать, ни в коем случае. Он из другого времени к нам попал, не за деньгами. Уехать в Америку он мог, при желании. Он за своим прошлым приехал, оболганным, кровавым и темным. Если сумеем сделать из него советского человека, он горы своротит, и внуки наши интерес к нашему делу не потеряют. Вот так и подойди к этому вопросу. А то, что это непросто, и мы частенько ошибаемся, следуя вперед на ощупь, он уже доказал.

В тот день ночью шел густой снег, Москва была завалена им по самое не хочу, но дворники и спецтехника работала, и основные дороги были уже расчищены. У меня была назначена встреча с Людмилой Келдыш, требовалось утрясти некоторые вопросы по стандартизации языка программирования, без которого значительно труднее производить автоматизацию многих процессов управления самолетом. Она работала в МИАНе, математическом институте академии наук, пришлось ехать на юг Москвы на Ленинский проспект, где в здании Энергетического института АН приютился и математический. Там я встретился с его директором Иваном Виноградовым, кстати, филиал МИАН находится в Новосибирске, и создан в те же годы, что и наш институт имени Чаплыгина, и руку к этому приложил именно Иван Виноградов, который жил там в эвакуации во время войны, как и Чаплыгин. Но это к слову. Обсуждали мы дела не шибко интересные читателям: двоичную систему счисления и стандартизацию команд, исполнителей алгоритмов, большинство читателей умрет со скуки или уснет за книжкой, поэтому переходим сразу ко второй части этого путешествия. После окончания переговоров, меня спросили: не на машине ли я?

– Да, на машине.

– А вы нас на Воробьевы горы не подбросите?

– С удовольствием.

Виноградов и Келдыш куда-то исчезли, и появились на площадке перед входом в лыжных костюмах и со странными лыжами в руках. Одни, похоже, были прыжковые, у Виноградова, а вторые – горные! Обалдеть! Я такие во Франции в Шамони в каком-то ресторанчике видел! Вау! Я ж от таких раритетов просто таю! Тут до меня доходит, что это вовсе не раритет, а обычные лыжи для того времени. Пока ехали, а там всего ничего: до окружной железной дороги, там под ней, и, мимо свалок и зданий Донского монастыря, выезжаешь к Воробьевым горам. Там издалека виден трамплин, куда собрался академик, а под ним, чуть в стороне организована бугельная канатка. (Остатки фундаментов от нее сохранились и в наши дни). И тут меня такая тоска по дому взяла за горло! Там же у меня лыжи «Vlkl P60 GC Racing Worldcup» остались, и ботинки «Fisher Soma RC4140» и «маркеры» с пистон-контролем! А-а-а, и все это там. Черт возьми! Знал бы, где упаду… Заранее бы сунул в машину! Я же всю жизнь на них! И здесь на этом склоне, тоже катался, когда в Москве учился! А какие у нас в Новосибе склоны! В общем, постоял, посмотрел, как люди мучатся на «дровах» с привязанной ремнями пяткой в очень мягком ботинке. Тут меня мысль и осенила! Всем не смогу, а себе, любимому, сделаю! Немного отвлек Людмилу от катания, предложив кофе из металлического термоса, между делом спросил, где приобрести подобные «дрова», но, самые лучшие.

– А вон Жемчужников стоит, он подскажет, я через него доставала. Он председатель федерации горнолыжного спорта СССР. Андрей! Идите сюда!

Подъехал молодцеватый коротко остриженный человек, в лыжной шапке и лыжном костюме. Нас познакомили, он – командир РККА и врач, разговорились, на следующий день я забрал у него, как мне сказали, лучшие альпийские лыжи, кстати, французские Rossignol, сделанные маленьком городке на юге Франции. Взяли с меня дорого, две с половиной тысячи, так что снаряжение не для бедных. Вернулся домой, ненадолго взял компьютер у ребят, перевел фотографии своих «фельклов» на чертеж, рассчитал углы и радиусы и вывел все на синьку, никого при этом не удивив. Авиация в те годы летала, используя лыжи зимой. Кстати, одну из Ленинских премий Сухому дали как раз за комбинированное шасси, лыжно-колесное, к истребителю-бомбардировщику «Су-7Б», вполне современная сверхзвуковая машина и лыжи. И в АРМе существовала лыжная мастерская. Ну и мало ли для каких целей главный конструктор городит замки, поворотные упоры и сенсорную пятку. АТК (авиационный термоклей) у меня имелся и в достаточном количестве. Я его химикам уже отдал, но результата мы будем ждать очень долго, тем более, что я сам в этом материале не шибко разбирался. А рулон этой чудо-пленки у меня был, чуть меньше 250 метров. Эталон для фрезерно-шлифовального станка, при наличии 3D-чертежа – не вопрос. Французская лыжа – широкая, гораздо шире «Фёлькл». Ее закрепили на станке и шлифанули малость, задав радиусы по всей длине лыжи. Теперьлист дюраля В95, к нему клеим кант из 45-й стали, все это, включая лыжу, под пресс и в термостат. Перед этим, в верхнюю часть лыжи вжимается узкий оберкант. Из термостата достаем готовую лыжу без скользячки. И термонакатываем фторопласт-3, которого у нас теперь в избытке. Антонов своих слов не забыл, и на нас теперь работает целая лаборатория профессора Ушакова. И нам хорошо, и ему неплохо. Кооперация называется. Она – платная, и лаборатория АН (академии наук) от таких контрактов не отказывается. И таких маленьких подрядчиков у нас много. И часть из них вовсе даже не государственные, а имеют коллективную или индивидуальную форму собственности. «Крепы» я делал у инструментальщиков. Собственно, сам я этим не занимался. Принес чертеж, рассчитали стоимость, все выгнули, отлили, расклепали и вручили мне. Я внес деньги в кассу ОКБ. Долго мучился мыслью, как сделать ботинки. Из-за сложной формы верха, внахлест, как на «Фишерах», изготовить такие сложно. Вспомнил, как выкрутились эстонцы из этой ситуации, они в конце 80-х выпустили ботинки «Сальве», так там была верхняя нашлепка, перекрывающая разрез на ботинке. Я так и поступил, сделав ботинок не из двух, а из трех частей, и соединил их. Машина для формовки под давлением на обоих заводах была, пластмассовые детали мы используем с середины прошлого месяца, как только получили обещанный фторопласт от Ушакова. Льем шайбы, профили, и капоты. Через неделю, в воскресенье, к большому неудовольствию охраны, я отправился на Воробьевы горы уже весь «прикинутый», с коническими палками, у которых стоял нормальный упор, а не кольцо из бамбука, с наколенниками и налокотниками. Ну, и понятно, что в тот же день я «лоханулся», несмотря на МСМК по горным лыжам. Вешки здесь – это просто палки, воткнутые в снег, и атаковать их лыжей занятие тухлое, они не отклонятся. Я вначале этого не делал, а потом раскатался, и решил пройти трассу на максимальной скорости, пришлось сойти с полтрассы, зацепил верхней лыжей глубоко воткнутый шест. Больше всего всех «убило», что лыжа отстегнулась и остановилась на склоне, а я не упал, а тормознул, чуть прошел по склону вверх, не нагибаясь пристегнул лыжу и пошел по трассе вновь. Тут же «всплыл» подполковник медслужбы Жемчужников, который прошлый раз изображал из себя «снежного барса», как минимум, и «большого знатока горных лыж».

– Тащ генерал, разрешите обратиться? – уже и звание знает! Я представлялся просто как товарищ Нестеренко.

– Да, пожалуйста.

– А разрешите взглянуть на ваше снаряжение?

– Да это ж ваши лыжи, «Россиньол» 36 года. – наши военные тогда через Францию ездили «покататься» в Испанию, вот и завезли эти раритеты. Я палкой отстегнул пятку ботинка и передал лыжу одному из руководителей горнострелковой подготовки в РККА. Тот прикинул вес, осмотрел ее от кончика носка до самой пятки.

– И, не совсем удобный вопрос, а ботиночек посмотреть можно? И где такое делают?

– Да нигде, это я для себя сделал.

– Нигде не видно ни одного шурупа. Как все это соединено?

Выдавать военные тайны я не стал, и говорить о том, что есть такой клей, с помощью которого «Буран» на Землю возвращали, я не стал.

– Есть такой способ соединения, когда он будет доступен для спортсменов, я не знаю.

– А крепления, ботинки?

– Я – авиаконструктор, все сделано на заводе, после того, как купил у вас лыжи.

– Я эти лыжи в Гармиш-Партенкирхен купил на Зимней олимпиаде в Баварии. В этом году должна была быть Олимпиада, к которой мы готовились, но из-за войны ее проводить не будут. Жаль! Я бы вас включил в нашу команду, несмотря на ваш возраст.

– Теперь это будет возможно только после войны.

– Я понимаю. А как вас найти, чтобы всерьез поговорить о выпуске таких креплений, как для армии, так и для спортсменов?

– Меня лично? Никак, только здесь по воскресеньям, пока снег есть. Ну, и я больше хочу отдыхать, чем разговаривать.

– Вот пропуск на канатку для членов сборной, товарищ генерал. Выдаю их только я, поэтому подъезжайте без очереди! Разрешите идти?

А подполковник, точнее, военврач 2 ранга, оказался настойчивым и с большими связями. Еще до Нового года поступил приказ Сталина обязать экспериментальный завод подготовить к выпуску безопасные крепления для горных лыж и разработать пресс-формы для выпуска ботинок для этого вида спорта. Мою попытку отфутболить это распоряжение Сталин отмел без особых разговоров.

– Вы просто не понимаете насколько важным для нас является здоровье народа. Приказ не отменю, понимаю, что наладить выпуск лыж такого качества невозможно. Что ж, подождем окончания работ наших химиков. Но, все, что мы производить для народа можем, должно выпускаться! Товары народного потребления – это важнейшее направление народного хозяйства. Самолеты делаете? Делаете. Двигатели делаете? Делаете. План по выпуску насадок выполнили больше чем наполовину. Найдите резервы производства, и, обязательно, выпускайте эту важнейшую продукцию! Слишком мало мы ее производим, слишком мало!

Ну, что оставалось делать? Только ответить «есть» и взвалить на себя еще и эту задачу. А это – целая проблема! Армейские крепления совершенно отличаются от спортивных! И в пластиковом ботинке горный стрелок ходить не будет. Пришлось комбинировать, фиксировать носок и делать легко освобождаемую пятку, чтобы солдат мог и безопасно спускаться с гор, и бежать на лыжах, как обычный лыжник в обычном абалаковском ботинке. А там еще трикони! Попотеть пришлось изрядно, прежде, чем удалось создать подходящую конструкцию. Но, выпустили. Кстати, до войны пьянства в городах практически не было. Водка была очень дорогой, и бормотуху никто не выпускал. За самогон крепко гоняли. Пить – пили, но весьма умеренно, и с каждым «синюхой» боролись со страшной силой.

В одно из воскресений на Воробьевы горы приехал «сам», и не один, а с целой свитой, насколько я понял, из ЦК ВЛКСМ. Фоторепортеры набежали, сняли кинохронику о том, как отдыхают москвичи. Попали туда и мои лыжи, это, конечно, скверно! Оказалось, что это делалось Сталиным со «злым умыслом». Оказывается, он узнал, что некоторые государства проявили интерес к закупке большой партии оных креплений, и патентное бюро СССР оформило патенты на пять видов креплений, которые мы производили на тот момент. Включая поворотные, типа пушка, неповоротные с раскрывающимися щеками и самые простые, поворотные, раскрывающиеся на излом, головки креплений, поворотную и сенсорную пятки, с горным тормозом, чтобы лыжи по склону не летали. Закрытым патентом Сталин желает оформить универсальные армейские крепы. По его просьбе пришлось дать двум представителям заказчика возможность попробовать мои лыжи. В общем, Швеция и Швейцария заказали и армейские, и три типа спортивных креплений. И, предложили очень солидные деньги за лыжи. Что тут началось! Из химиков душу вынули! Стране валюта и золото необходимы, даешь молекулярный клей, кровь из носу! И это на самом краешке от войны!

А окончательно мы со Сталиным сошлись «в смертельном бою» 21 декабря, после этого особых проблем до самой войны не возникало. Седьмого мне принесли заказанные резонаторы, причем сделаны они были ювелирно. Хрен такую точность получишь при массовом выпуске! Георгий Иванович со своим Митричем «поколдовали», и создали четыре резонатора в идеальных размерах и отклонениях. Мы с ними посидели, со всем уважением, новый заказик оформили: нитку стеклянную мне нужно, с перпендикулярными торцами. Длинную не сделать, но мне и короткая пойдет, от 10 метров, можно в пакете, по 256 штук. И линзочки маленькие, из старого стекла. Чем старее, тем лучше, но только чисто кварцевые, без добавок, особенно свинца.

– Дык понятно, господин-товарищ-барин! Знамо, сделаем. Ты не скупой, посему сначала помпробуем, покажем, а потом и ценник выставим. Не делали таку хренотень. Как сделать – понятно, а вот ручками помпробовать требутся.

Ударили по рукам, старики степенно удалились, унося с собой подаренные сверх оплаты бутылочки экспортной «Столичной» с винтовыми пробками. Далее мой путь лежал на Московский электроламповый завод, там в вакуум-камере вначале заменили воздух в камере и резонаторах неоном, добившись полного отсутствия кислорода дожигом его с катализатором, затем создали заданный уровень вакуумизации и запаяли резонаторы. В следующее воскресенье я подъехал к некому Игорю, с которым меня познакомил неутомимый доктор Жемчужников. Тот был мастером спорта СССР по альпинизму и член-корром АН. Собственно, тусовка на Воробьевых горах была практически полностью академической. Поэтому не случайно именно этот район впоследствии был определен под место строительства нового комплекса университета, и там же, расчистив несколько московских свалок, построили академический городок, теперь – район города.

– Приветствую Игорь! Как поживаете?

– Спасибо, не очень. В отпуск не отпускают, собирался зимнее восхождение на Хан-Тенгри совершить, вместо этого сижу на работе, математики мне спустили договор подрядный на высокочастотный генератор с какими-то фантастическими условиями. Причем четыре разных.

– Я немножко в курсе, поэтому и подошел.

Игорь фасонно затянулся «Беломориной», как зэк или солдат-окопник. Впрочем, в горах так руки греют.

– Удивили, хотя, в первый раз вы приехали с Иваном и Людой, а чужие здесь не ходят. Поговаривают, что вы – генерал. НКВД, что ли?

– Авиация. Вы бы заехали ко мне и посмотрели место для эксперимента, там его дополнительно требуется подготовить.

– Ну, это ж ваши проблемы, вы – заказчик, мое дело завершить монтаж и передать по назначению.

– Ничего подобного, с монтажом на месте. Он должен быть работоспособен в цеху.

– Высокочастотник в цеху? И что он там делать будет?

– Да так, стекло резать, а то брака много при обточке фонарей.

Челюсть член-корра немного отвалилась, о такой технологии резки стекла он еще не слышал.

– Попробовать хочешь? – Я показал на лыжи.

– Конечно, здесь все хотят их попробовать.

– Заработает – покатаешься, целый день!

– Это – нечестно!

– Зато стимул!

В лабораторных условиях это делается по-другому: расстояние между зеркалами выставляется вручную, в лампе – смесь газов: углекислота, неон и гелий, тогда свет виден, и видна точка, куда попадает свет, но мощность подобного устройства несколько милливатт. И достаточно обыкновенной городской электросети. Виктор Иванович, мой учитель физики, с нами, членами физического кружка в школе, такое устройство собирал за пять минут. Мне требуется что-то около 10–20 киловатт, чтобы иметь достаточную скорость реза, поэтому на Красногорском заводе пришлось заказывать линзу из кристаллического кварца, с охлаждением. Вот с ними и провозились дольше всего.

Игорь приехал на следующий день, ужаснулся условиям, в которых будет работать его генератор. Перебросил дополнительно высоковольтную линию, переделал блок питания, установка встала на место. 18-го декабря мы обрезали первый фонарь.

– Товарищ генерал! Позвольте вас на минутку? Поговорить требуется!

– Ты о лыжах? Возьмешь, 22-го ты на них кататься будешь.

– Я не о лыжах! Я о том, что только что видел собственными глазами. Без всяких экспериментов получить промышленную установку для резки бронестекла, да еще и в невидимом спектре? Так не бывает! Вы точно знали, что хотите получить. Но, извините, никто в мире не знает, как это сделать! Эти законы физики еще не известны!

– Законы физики существуют и будут существовать, даже после того, как плесень, которая слегка покрывает наш мир и называется цивилизацией, исчезнет в какой-нибудь новой войне, товарищ член-корреспондент Академии Наук СССР. Когда вас избрали на тайном голосовании Президиума, вам дали подписать одну бумажку в 1-м отделе. Было?

– Было.

– Так вот, товарищ Тамм. Это мощный, но очень тяжелый генератор когерентного света. Мне требуются дальномеры на его основе. Поехали!

В своем кабинете я ему показал три оставшихся резонатора: самый большой, и два маленьких.

– Вот этот вы готовите для ВМФ, этот для ВВС. Фотоэлектронный умножитель есть у Флерова, вы знакомы.

– А тот, большой?

– Отвезете к себе в лабораторию, и гоняйте его до седьмого пота. Есть более простая схема: отдельно лампа, и, отдельно зеркала и фокусирующая линза. Лампа обычная газосветная, подбором частоты питания добиваетесь свечения любого из смеси газов. Здесь использовали только неон, чтобы получить невидимый источник для военных целей. Зато частота высокая. Задняя часть лампы свет практически не пропускает, переднее стекло полупрозрачное. Подбором расстояния между ними можно добиться резонанса на определенной частоте. Способ накачки может быть любым доступным. В данном случае – прямой, мы подали высокочастотное напряжение на два электрода. В общем, физика процесса за вами, практика за мной. Но! Полный запрет на публикации. Вам понятно?

– Нет! У меня куча вопросов.

– Примите как данность!

Лазер установили практически неподвижно, провели из цеха транспортер, и установили копир, по которому будет двигаться фонарь. Все это было сделано заранее. До этого разметчица наносила линию, а по ней, в куче мелкой пыли дисперсного стекла и шлифовальной крошки, рабочие вручную обдирали кромки до линии. Тут и до силикоза легких рукой подать, тем более, что народ у нас своеобразный и не любит использовать индивидуальные средства защиты. Наладка заняла некоторое время, но 20-го я позвонил Сталину и доложился, что у нас есть большой подарок для страны. Из-за показаний Хойзе, который уже очухался, стало известно, что меня и институт вычислили, наблюдая за поездками Сталина, поэтому он к нам ездить прекратил. Выяснив, что подарок большой и стоит в цеху, меня переключили на Власика. Он отвечал за безопасность обоих. Его грубоватый голос через трубку сразу запросил подробную информацию.

– Да нет таких слов в справочнике.

На линиях ВЧ сидели сотрудники НКВД из «семерки», но тем не менее, техническую возможность прослушивать сообщения они имели. ВЧ блокировал только внешние подключения.

– Ладно, где это?

– На «Холодильнике».

– Щаз буду! Посмотрю, что вы там приготовили.

Он приехал через сорок пять минут, я его встретил на проходной и провел в цех. Здесь вполне рабочая обстановка, трое операторов, рабочие места которых прикрыты прозрачной броней из оргстекла. Полуметровыми. Даже если луч случайно отразится, то кожух из тоненькой стали для него не помеха, а полуметровый акрил ему не пробить. Первый оператор устанавливает фонарь на место по нанесенным меткам на стекле и на форме транспортера. От его работы зависит практически все. Второй снимает фонарь после реза, осматривает его и ставит на другой транспортер, выходящий другой сектор, где на фонарь устанавливают металлические части верхней половины замка. Проще говоря, собирают его сдвижную часть. Еще один человек, «соня», он следит за работой установки, и может вручную снять с нее питание в непредвиденных обстоятельствах. Вся работа. В цеху чисто, пахнет озоном, немного воняет нагретым акрилом, но здесь хорошая вентиляция. Власик сходу врубился, что операция небезопасна, раз такие предосторожности для рабочих.

– Так, что за хрень? И на фига ее Сталину показывать?

– Татьяна! Поставьте мишень! Иван, раскрой створки! Николай Сидорович, пойдемте, посмотрите на мишень.

Проходы здесь сделаны буквой «П». Прохода вдоль задней стенки нет. Там луч несколько раз преломляется на медных призмах, дефокусируется и уходит в бассейн с проточной водой, где окончательно рассеивается.

– Это – лобовая часть брони танка КВ-1, 75 мм, гомогенная, катанная. Сейчас мы ее пропустим через станок. Пройдемте назад, там виднее.

Мишень двинулась, и прошла через огороженный участок, небольшое свечение возникло за ней, и ничего больше. Власик недоуменно уставился на меня. Я рукой указал на правый проход. Подошел к мишени и снял верхнюю часть. Лист брони был разрезан посередине. Рез гладкий, небольшие кусочки окалины по заднему краю. Столько мата я давненько не слышал. Основной вопрос:

– Чем?

– Светом, только он невидим. Про гиперболоид инженера Гарина слышали?

– Читал. – недовольно ответил Власик, вообще, он был большим любителем почитать. Должность такая. – Ну, сталь понятно, а тебе-то она зачем?

– Татьяна, ставьте фонарь! Пойдемте! Видите, этот фонарь только что из склейки. Края имеют неровности, поэтому его размеры чуть больше необходимого. На стекло маркером нанесен крест. Татьяна совместит его с крестом на форме, и откачает воздух из-под него. Вакуум закрепит фонарь в форме. Все, закреплено, не сдвинуть. Раньше в таком состоянии форма попадала к шлифовщикам, которые обдирали края. Шумно, пыльно и с отходами, в том числе, и с браком. Сейчас она подаст его в машину, станок обрежет ненужную часть стекла. Давай! Пройдемте!

Мы опять обошли стол с лазером, я повернул краник внизу формы и извлек фонарь.

– А теперь сравните: это после шлифовки, а это после резки.

– Ну, ты – гений! Это же танк можно разрезать, нахрен!

– Увы! Чтобы разрезать танк надо его подпустить вот на такое расстояние. И подать электричество на прибор. Много электричества. Но, для резки брони при раскрое, стекла, термически стойких материалов, он незаменим.

– Так, почему такие толстые и высокие стекла.

– Это не стекла, это акриловое стекло, плексиглас. Он рассеивает ультрафиолетовый свет, и выполняет роль брони. Чтобы не произошло, через эту броню луч не пройдет, а тот листик металла, что прикрывает верх, он даже не заметит. Это декорация, больше, и чтобы руки случайно кто не сунул. Свет-то невидим. Но вреден для глаз, можно запросто роговицу глаза сжечь. Как на сварку смотреть. Поэтому все огородили, чтоб не дай бог.

– Ну, ты понимаешь, почему я спрашиваю?!

– За этим плексом – абсолютно безопасно, и даже можно открывать створки, а там… Туда можно проходить только при отключенном приборе. «Загар» такой получишь, что мама не горюй.

– Вот теперь понял! Я поехал, там решим.

После его отъезда – тишина, никто из Кремля не звонил. Завтра укороченный день, суббота. Плановые полеты только с утра, в 12 проведем планерку, и после этого личный состав испытательного полка сам собой рассосется по окрестностям. Вечером подъехал Сакриер с «доработками» по РС (реактивным снарядам). Он отработал новое сопло и убедился, что звездообразная дырка в шашках позволяет снизить калибр и нарастить длину изделия, сохранив скорость снаряда неизменной, при этом существенно повысить мощность БЧ, вдвое на основе тротиловой смеси и вчетверо с применением С4, который он получил, используя метод W, как его производят в Германии с 34-го года. В отличие от немцев, у нас бутилкаучук уже производится, поэтому воспроизвести С4 или пластит особой сложности не представляло. Но промышленной установки пока нет, Ленинградский пороховой завод взялся за ее разработку. Складные лопасти вдохновили его полностью переделать РО (ракетное орудие), оставив его вообще без пилона, что существенно при таких маленьких мощностях двигателя. Пусковое устройство он предлагает расположить внутри крыла. При полете без ракет, в орудие вставляется фторопластовая Т-образная пластина, и орудие практически не будет оказывать сопротивления. Идея мне понравилась, особенно система задержки раскрытия крыльев ракеты, крылышки начинали раскрываться только после схода с направляющих, сначала очень медленно, а потом – щелчком. Ракета успевала отойти от крыла, судя по расчетам. Ивану Филимоновичу отдали на растерзание горелый «ЦКБ-57», с приказом восстановить его пригодность к полетам и кабину стрелка-бомбардира.

Утро прошло в обычных хлопотах, а в 12.17 – явление Христа народу! Без предварительного уведомления, в «конференц-зал», где происходил разбор полетов, вошла целая делегация: Сталин, Филин, Шахурин, Берия, как ни странно, несколько незнакомых мне людей, и сорвали полностью всю работу, а разборка шла серьезная: в очередной раз на трех машинах с «М-105» произошел недобор взлетной мощности, чуть не потеряли ДБ-240, который буквально прорубил себе просеку через лес, слава богу, по самой кромке леса прошелся, и винты выдержали, а «И-21», испытания которых продолжались, сел с разнесенным в хлам нагнетателем, развалилась турбина компрессора. Тут же летчики повскакивали с мест, аплодисменты, выкрики. Я поднялся для доклада и прокричал «смирно!», но успокоились люди только, когда я двинулся навстречу вошедшим. Слава богу, доклад не сорвали. В общем, пришлось докладывать, как есть, вместе с происшествиями.

– Это и есть ваш подарок?

– Да, нет. Подарок не здесь, а на заводе. А это – это наша работа. Нас обязали довести ДБ-240, приказ № 640/0288, поэтому проводим дополнительные испытания, но работы по замене шасси и моторов КБ не ведет, хотя имеет предписания.

Шахурин, который так же подписывал этот совместный приказ, начал оправдываться, что Ермолаев делает все возможное и невозможное, но дизеля стабильной работы не показывают, а переделка шасси требует большего количества времени. В общем, Сталину испортили настроение, и показ цеха по обрезке фонарей на него впечатления на произвел.

– Это, конечно, хорошо, что вы снижаете количество брака и повышаете производительность труда. Но что это реально даст? Сейчас, немедленно, тем более, что сроки, сроки нас реально поджимают, и вы это знаете не хуже меня. А ничего не сделано! Прошло уже больше двух месяцев!

– Что это даст? Ну, вот это, например! Вот этот материал имеет вес дюраля, а прочность – броневой стали. В ближайшее время он заменит собой все силовые части бомбардировщиков, подводных лодок и части бронетанковой техники. Никто в мире не умеет с ним работать, а мы можем! Ставьте вакуум-камеру! И две мишени-2. Начали!

Шов небольшой пока, камера получилась маленькой, из-за насоса очень малой производительности, он же для крепления фонарей предназначен. Всего полметра хода детали. Есть еще один, там можно варить длинные детали, но больше часа требуется создавать нормальный уровень вакуума. В камере две пары направляющих и катушка с титановой проволокой. Оператор поставил мишени, соединил их с помощью микровинтов, задал угол и включил вакуум-насос. Затем включилась установка. Через несколько минут я достал уголок, сваренный под небольшим углом и подал его Сталину.

– Легкий?

– Очень легкий!

– Николай Сидорович! Попробуйте прострелить его из нагана!

Из нагана не получилось, Сталин лично опробовал свой маузер. С тем же результатом.

– Пройдемте! – все вышли из цеха, и я показал капоты «Ил-10», обстрелянные из пушек MG-20. Один был сделан из брони и весил более трехсот килограммов, четыре рикошета, остальные – пробой. И второй: сварной из полос титана в вакууме с помощью этого же лазера. Все снаряды либо срикошетировали, и парочка застряла. Вес – 148 кило.

– Это – капот нового штурмовика. Титан получаем с Южно-уральского никелевого комбината, путем переработки его отходов. Что вам еще требуется, товарищ Сталин?

– Объясните: откуда вы взяли деньги? Это все стоит денег, и немалых денег! А в плане НИР, который мы подписали с вами три недели назад, этой темы не значится.

– Потратил премию, правда, не совсем уложился. Вчера получил письмо из Щелкова. Фининспектор Афонькина, Дарья Евгеньевна, пишет, что я стал обладателем четырех «СВЧГ», суммарной стоимостью в 112 тысяч 743 рубля и 24 копейки. И четырех изделий, не имеющих наименования, общей стоимостью шесть тысяч восемьсот двадцать рублей сорок две копейки. На меня, как на незарегистрированного индивидуального предпринимателя, выписан налог на основные фонды и штраф за незаконное предпринимательство. Всего на сумму пятьдесят две тысячи семьсот сорок один рубль 17 копеек. Так что, я – банкрот. Чтобы покрыть штраф и налоги, придется все продать. Вот, только, три из четырех «СВЧГ», как их назвали в фининспекции, никуда из ФИАНа не передаются, и будут установлены там, пока. И туда же уходят три из четырех «не имеющих наименования изделия», да и с оставшихся «незарегистрированный предприниматель» Нестеренко дохода не получает, во-первых, его, Нестеренко, нет, во-вторых, это государственный экспериментальный завод № 2, а это – один из его цехов, который гнал брак. Но я, как директор этого завода, не имею возможности и финансов изменить эту ситуацию, и должен исписать тонны бумаги и полностью рассказать о том, что собираюсь сделать, чтобы кто-то смог поставить на эту писульку штампик, чтобы в следующем финансовом году мне выделили соответствующее финансирование для проведения этих работ. А этого года у меня нет. И ни у кого его нет.

– В этом случае, почему вы не указали эти работы в плане НИР, который сами и составляли?

– Во-первых, я начал эту работу давно. Резонаторы заказаны на следующий день после получения премии, у частного лица. Собирался схему накачки собрать самостоятельно, но открылись новые возможности, и я решил, что ФИАН сделает их более качественно и быстрее, чем я. И было это уже после той самой бумаги, которую вы просили составить. И я не об этом, а о том, почему отсутствует фонд развития производства? Вы хотите запланировать прогресс? Или получать реальный прогресс в технологиях? Запланировать прогресс невозможно.

– Этот фонд мгновенно перекочует в карманы тех, кто им управляет.

– В этом случае и должны сработать ваши «фининспектора», и вы будете точно знать: кому доверять можно, а кому нельзя. И кому и Колымы маловато будет.

– У нас нет, пока, такой возможности. Все ресурсы расписаны и направлены в работу.

– Но мною только за эти два, с небольшим, месяца остановлены более двух сотен НИР по всей стране. Это деньги!