Бой с невидимкой Тамоников Александр
Да и, по большому счету, сердиться Онысько должен был в первую очередь на себя самого. Именно так, потому что это именно он, Павло Онысько, не может совладать с бандитами. Хотя по долгу службы и обязан. Но долг – долгом, а возможности – возможностями. Попробуй-ка вылови всю эту нежить, которая прячется в болотах, когда у тебя – всего пятеро милиционеров и два десятка «ястребков»! Заболотье – край обширный. Да и прятаться легче, чем искать. А тут еще – этот Перемога. Кто он такой, где его искать? Ничего о нем не известно, ровным счетом ничего! Ни единой мысли, ни одной зацепки! Но зато после каждого душегубства, после каждого сожженного хутора на месте остается бумажка, в которой написано: «Перемога. Перемога. Перемога»… Боятся люди этого Перемогу, да что там – одного этого слова боятся! Вот, говорят, матери пугают даже малых детей этим словом… А напасть на след Перемоги Онысько, как ни старается, пока не может. Так что – на кого ему сердиться, кроме как на самого себя?
– …И еще, – сказал участковый. – Сейчас мы осмотрим тела, а потом бабы пускай их как положено приберут, а мужики – отнесут их к телегам, что у края болот. Желающие имеются или мне их назначить самому?
Последних слов Онысько мог бы и не говорить. Потому что желающие, конечно же, имелись. Уж так было заведено в этих краях, что любого покойника всем миром и прибирали, и оплакивали, и хоронили. Даже того, который умер своей собственной смертью. А тут такой страшный случай… Конечно же, и приберут, и отнесут к телегам, и уложат на телеги, и в нужное время похоронят, и оплакивать будут не меньше недели. Все, как и полагается. Но Онысько был властью, потому он и сказал такие слова.
– Ты как? – подошел Онысько к Евгену Снигуру.
– Что? – очнулся Евген и посмотрел на участкового так, будто увидел его первый раз в жизни.
– Я говорю – что ты сейчас собираешься делать? – пояснил участковый.
– А ты? – глухо спросил Евген.
– Я хотел осмотреть тела… – он замялся. – Ну, в общем, их осмотреть. Сам понимаешь – надо для следствия.
– Не надо – тебе, – ровным голосом произнес Евген. – Я сам…
– Но…
– Это мои дети, – все тем же голосом сказал Евген. – И – моя жена. И мои отец с матерью…
– Я понимаю, – осторожно вымолвил Павло Онысько. – Но все-таки…
– Я сам, – повторил Евген и усмехнулся деревянной усмешкой. – Не бойся, я ничего от тебя не утаю. Как есть, так обо всем и доложу…
– Хорошо, – сказал участковый. – Пускай будет так. Но, может, ты хотя бы отдашь мне свой автомат?
На это Евген ничего не ответил, лишь с мрачным видом качнул головой и опустился на колени перед родными телами, чтобы их осмотреть в интересах следствия.
– Не толпитесь! – прикрикнул на людей участковый. – Что вы здесь не видели? Гулянка вам тут, что ли? Всем отойти подальше! А вы что рты раззявили? – эти слова относились к пятерым милиционерам. – Отодвиньте людей! И никого не подпускайте, пока я не скажу!
Конечно, больше всего участкового сейчас беспокоил Евген Снигур. Даже не то чтобы беспокоил – это слово было неправильным. А просто никогда раньше Павло Онысько не сталкивался с такими случаями. И потому он понятия не имел, как поведет себя Евген в ближайшую же секунду. А коль так, то он, Онысько, должен быть поблизости от Евгена – до тех пор, пока Евген не осмотрит родные ему тела. А вот когда он их осмотрит и тела приберут, тогда-то участковый и приступит к опросу хуторян.
Стоял Евген перед родными телами на коленях совсем недолго. Затем он поднялся и подошел к участковому.
– Из автоматов, – бесстрастно произнес он. – Из ППШ… Всех… Гильзы рядом… Много гильз…
– Понятно, – сказал Онысько. – Будем прибирать?
– Я сам, – сказал Евген. – Увезу их в Березичи… Там и похороню. Выдели мне в помощь нескольких человек, и все…
– Да, конечно, – согласился участковый и глянул на стоящих неподалеку людей. – Все, осмотр закончен. Берите и несите.
Никто не сказал в ответ ни слова. Просто из толпы вышли несколько мужчин и женщин. Мужчины отошли на край островка – ломать жерди и мастерить из них носилки. Женщины подошли к покойникам, чтобы, насколько это было возможно, привести тела в надлежащий вид.
И сооружение носилок, и приборка тел не заняли много времени. Вскоре пять тел были уложены на ольховые носилки, мужчины все так же молча подняли эти носилки и гуськом направились с острова по проложенным сквозь топь жердям. Женщины, прибиравшие тела, пошли следом. Последним ушел Евген Снигур. Уходя, он даже не оглянулся на разоренный хутор. Да и зачем ему было оглядываться? Не было у него больше никакого хутора, и семьи на нем также больше не было. Ничего не осталось у Евгена Снигура на этой земле…
Какое-то время Павло Онысько, скривившись, смотрел вслед процессии. Затем он тряхнул головой, надел фуражку и стал раздавать команды.
– Вам, – сказал он милиционерам, – осмотреть хутор. Излазить все, залезть в каждую мышиную нору! Может, найдете что-нибудь интересное… А я пойду вот в тот сарайчик и буду вызывать всякого – по одному. Будем беседовать… Ну, кто первый? Дмитро Швайко – может, ты? Тогда – пойдем.
Павло Онысько был милиционером опытным. В Заболотье он был участковым вот уже больше двух лет – с той самой поры, как Красная армия выбила из этих краев немцев. Он знал эти края, он прекрасно знал здешний народ, он сам был уроженцем здешних мест, и потому он почти не надеялся, что хуторяне сообщат ему что-нибудь ценное о ночном происшествии и о самих бандитах. Хоть и знают, а все равно не скажут! Потому что – боятся. Молчание в здешних краях ценилось куда выше золота. Золото – не спасет тебе жизнь, а молчание, может быть, и спасет. Промолчи – и ночная нежить из болот, глядишь, и не завернет на твой хутор. Вот потому хуторяне и будут молчать – упорно, не глядя в глаза Павлу Онысько.
Так оно, собственно, и оказалось. Уж как только Павло Онысько не старался разговорить того же Дмитра Швайко, с каких только сторон к нему не подбирался! И все без толку!
– Да что я могу знать? – пожимал плечами Дмитро Швайко. – Ничего я не знаю… Да я даже огня на хуторе не видел. И выстрелов не слышал. В хате оно ведь и не видно ничего, и не слышно… К тому же спал я, понятно тебе? И все мои домашние тоже спали. И жинка, и дети, и старый дед Нечипор… Оно на то и ночь, чтобы спать. А больше мне и сказать нечего!
Примерно то же самое говорили и другие. Опросив добрый десяток людей, Онысько окончательно убедился, что никто ничего ему не скажет. Он махнул рукой и вышел из сарайчика.
– Спасибо вам, добрые люди! – со злой иронией обратился он к народу. – Вот просто-таки кланяюсь вам низко за вашу помощь! – И участковый шутовски поклонился. – Теперь-то мы обязательно разыщем этих душегубов! Вот прямо-таки к вечеру и разыщем! С такой-то бесценной вашей помощью.
Онысько помолчал, его душила злость и обида на этих безмолвных людей, а кроме того, в нем ворочалось еще и какое-то другое чувство – намного сложнее и непонятнее, чем обида и злость. Может, это была растерянность, может, ощущение беспомощности, может, еще что-то – совсем уже непонятное и оттого страшное… Черт бы все это побрал – и эти болота, и бандитов в них, и этих упорно молчащих людей! На фронте было куда как проще! Вот ты, там – враг… А тут… Угораздило же его, Павла Онысько, податься в участковые! А с другой-то стороны – у него и выбора-то никакого не было, вот ведь в чем дело! «Куда тебе воевать, с такими-то ранениями? – сказали ему. – Отвоевался ты, парень! Вот – становись участковым, если есть желание. Между прочим, тут тоже война. Может, еще страшнее, чем на фронте…» Вот он и воюет. Да только толку от его войны пока что нет никакого. Никаких побед, одни лишь сожженные хутора и убитые безвинные люди…
– Молчите, значит? – продолжил Онысько, обращаясь к народу. – Что ж, молчите… Это ваше право. А только знайте, что чем дольше и упорнее вы будете молчать, тем больше будет происходить подобное, – он обвел рукой пепелище. – И убитых детей с бабами и стариками – тоже будет больше. В конце концов и до вас они доберутся тоже, эти душегубы. Может, даже следующей же ночью… Даже если все вы по-настоящему онемеете, все равно доберутся. Потому что – убивать того, кто молчит, намного проще, чем того, кто говорит. И пока это до вас не дойдет… А, да ну вас! Мне и говорить-то с вами неохота! Потому что нет от этих разговоров никакого толку!
Онысько зло оскалился и отвернулся. Какое-то время он бездумно смотрел на сиротливую печь, которая только одна и осталась после пожара, а затем опять повернулся к людям.
– Я вот что еще хочу вам сказать, – произнес он. – Я знаю, что среди вас есть такие, которые помогают бандитам. Доносчики. Пока я не знаю, кто именно, хотя кое-какие подозрения у меня все же имеются. Но ничего, дайте срок, и все прояснится! Нет на свете такой тайны, которая навсегда оставалась бы неразгаданной! Но я хочу сказать не об этом. Я хочу сказать вот о чем. Не желаете ничего говорить прилюдно, что ж… Это я понимаю. Но тогда скажите мне тайно. Найдите меня и скажите. Так, мол, и так – знаю я кое-что об этих кровопийцах. Так и скажите. Не все же из вас забились в жабьи норы, есть же у кого-то из вас совесть! А уж я – никому… То есть то, что будет сказано, останется между нами: между мной и тем, кто мне сказал. Так что вы подумайте над такими моими словами. А пока ступайте с хутора по своим норам! Все! Без вас тошно…
Люди зашевелились и стали расходиться. По одному, небольшими группками… И скоро на сожженном хуторе никого не осталось. Только участковый Онысько и пять милиционеров.
Глава 3
– Ну что, нашли что-нибудь? – окликнул Онысько подчиненных.
Услышав его голос, милиционеры по одному стали выбираться из обгоревших развалин – уставшие и перепачканные сажей.
– Да что тут найдешь! – разочарованно махнул рукой один из милиционеров. – Если что и было, то сгорело. Тем более что неизвестно даже, что искать. Какие такие доказательства могли оставить здесь бандиты? Вон они, доказательства! – Милиционер указал на пепелище. – Других и не надо…
– А тогда… – начал было Онысько, но не договорил, потому что со стороны болота вдруг послышался чей-то громкий и, показалось участковому, взволнованный крик.
Павло посмотрел в сторону, откуда раздавался крик: кто-то торопливо двигался по жердяному настилу, то и дело в спешке оступался, махал руками и кричал. Присмотревшись, участковый узнал в шедшем человеке Степана Жука. Степан жил в Березичах и с недавних пор являлся заведующим сельским магазином. Это был первый магазин, открывшийся в селе после ухода немцев. Ассортимент был в нем немудрящий – соль, сахар, крупы, спички, всякие хозяйственные мелочи, кое-какая одежда, – но все же это был самый настоящий магазин! Теперь селянам и хуторянам не нужно было за всякой мелочью ездить в районный центр. Да еще попробуй доберись до того райцентра! Дорога – одно название, сам райцентр расположен на другом берегу реки, мост через реку хоть и есть, но он далеко. И хорошо, если кто-то согласится перевезти тебя через реку на лодке! А то ведь – простоишь на берегу день-деньской, да так ни с чем и вернешься назад. Что ни говори, а магазин в Березичах – это было просто-таки здорово. К тому же в нем могли отпустить товар в долг, и это также было великое дело, потому что мало у кого из селян и хуторян водились деньги. Где их взять, те деньги? Для этого, опять же, нужно было идти в город с каким-нибудь своим товаром, продать этот товар, а ведь и у горожан денег также было негусто, так что попробуй тот товар еще продать…
И вот – заведующий сельским магазином Степан Жук, торопясь и оступаясь в болотную жижу, приближался сейчас к сгоревшему ночью хутору. Впрочем, вряд ли к хутору, что ему было делать на сгоревшем хуторе? Нет, он торопился к участковому Павлу Онысько! Он, разумеется, знал, что участковый сейчас здесь, на сожженном хуторе. А коль так, то весть, которую хотел сообщить Степан Жук, была очень важной. Уж такой важной, что дождаться возвращения участкового в Березичи было просто-таки невозможно. А коль оно так, то эта весть была дурная. Страшная, потому что если бы она была хорошей, то можно было бы и не торопиться. Можно было бы дождаться, когда участковый вернется в Березичи, и уж тогда обрадовать его хорошей вестью. Радость – она умеет ждать, это горе – нетерпеливо.
– Что? – громче обычного спросил участковый, когда Степан Жук наконец добрался до островка. – Что случилось?
– Магазин… – захлебываясь воздухом, произнес Степан Жук. – Магазин…
– Что – магазин? – Онысько подошел к Степану Жуку, взял его за плечо и встряхнул. – Что магазин?
– Обокрали магазин… – сообщил Степан Жук, пытаясь отдышаться. – Вынесли все… И крупу, и муку, и соль, и сахар, и спички, и всю, какая была, одежду и обувь. А потом – подожгли… Подожгли магазин, я говорю… Хотя – полностью он и не сгорел. Только наполовину. Сбежались люди, потушили… Вот ведь оно какое дело! Только недавно открылся магазин, а уже ограбили и подожгли…
– Когда это случилось? – спросил кто-то из милиционеров.
– Недавно… Совсем недавно… ранним утром, – ответил заведующий, стараясь вытереть жидкую болотную грязь с лица. – Как только все вы отбыли на этот хутор, так и того… Будто знали, что в селе никого не осталось. Ни милиции, ни «ястребков»… Подъехали на подводах, сбили замки, весь товар мигом погрузили… Подожгли… И уехали в сторону болот…
– Откуда ты знаешь, что из магазина все вынесли? – спросил участковый. – А может, все сгорело?
– Нет, – покрутил головой Степан Жук. – Вынесли… Ведь не осталось же ничего в магазине… то есть в той части, которая не сгорела. Да и к тому же несколько мешков с крупой валялись на дороге. Обронили, наверно, в спешке… Вот я и прибежал к вам сюда… Потому что дело-то какое… страшное дело!
– Ну а ты-то сам где был, когда грабили и жгли магазин? – спросил Онысько.
– А дома я был, – ответил Степан Жук. – Время-то было раннее… То есть я не успел еще прийти в магазин. А то, если бы я там был, они бы меня того… Они же никого не оставляют в живых! Известное дело…
– Они – это кто? – спросил участковый.
– Они… – повторил Степан Жук, пошарил в кармане и вытащил оттуда смятый серый клочок бумаги. – Вот – я нашел пришпиленным на дереве у магазина. Там написано…
Павло Онысько взял бумажку и стал читать. Он, конечно же, догадывался, что в ней написано, он, можно сказать, знал те слова наизусть еще до их прочтения. Но он все же их прочитал вначале про себя, а затем и вслух:
– «Мы, честные украинцы, забираем этот товар, чтобы вести борьбу за наше святое дело – свободную Украину. Привозите еще, мы не откажемся. Перемога». Вот что написано в этой бумажке, – участковый по очереди оглядел всех своих подчиненных.
– Понятное дело, что не любовное признание Маричке с соседнего хутора! – угрюмо произнес один из милиционеров. – А все-таки – ловко придумали! Дождались, пока мы все выедем из Березичей на этот хутор, и того… Будто знали, что в селе никого из нас не осталось!
– Конечно, знали! – отозвался другой милиционер. – Да и что тут знать? Все знали. В селе – разве что-нибудь скроешь?
– Так-то оно так, – в раздумье проговорил первый милиционер. – Вот только как они успели – так быстро?
– Сообщил им кто-то заранее, вот и успели, – предположил второй милиционер. – Подошли ночью к селу, затаились, дождались, пока мы все уйдем – ну и напали.
– Да, но кто-то же им обо всем сообщил! – почесал в затылке первый милиционер. – Причем очень скоро. Уж так скоро, будто этот информатор живет где-то совсем рядом, в самих Березичах.
– И чему ты удивляешься? – пожал плечами второй милиционер. – Ну, живет. Ну, в Березичах. Много разного народа живет в селе. Всякие живут.
– А вот мне интересен еще такой вопрос, – глянул на Жука третий милиционер. – Степан, вот ты говоришь, что они увезли товар на подводах. Но откуда ты это знаешь, коль ты сам, по твоим словам, был дома?
– Так ведь на чем еще можно увезти такую прорву товара? – удивился Степан Жук. – Только на подводах.
– А откуда они раздобыли столько подвод? – удивился третий милиционер. – Ведь у них-то самих никаких подвод нет – это нам достоверно известно! В болотах для чего подводы? Ведь утопнут – и подводы, и кони. А тут такое количество лошадей и бричек! Откуда, спрашивается?
– Вот что я вам скажу, братцы! – хлопнул себя по лбу первый милиционер. – Сдается мне, что все это было спланировано! Да! Рассудите сами. Вначале они раздобыли подводы. Затем ночью, чтобы никто не видел, подогнали их к Березичам и укрыли в леске. Лесок-то неподалеку. Той же ночью они сожгли хутор Евгена Снигура и постреляли людей. И когда мы все с утра пораньше ринулись на тот хутор, они преспокойно вошли в Березичи, разграбили магазин и так же спокойно ушли. Говорю вам – это спланированная операция! Обвели нас вокруг пальца, как курят.
– Может, оно так, а может, и не так, – вмешался в разговор участковый. – А пока вот что. Четверо из вас отправляются вместе со Степаном в Березичи. Один остается со мной. Ступайте к магазину. Возьмете его под охрану, посмотрите, что там и к чему. Поговорите с людьми… И ждите нас. Когда мы тут управимся, тоже подойдем к вам. И вместе будем думать, что делать дальше.
Дождавшись, пока четыре милиционера и Степан Жук покинут хутор, Павло Онысько вытащил из кобуры ракетницу и запустил в воздух ракету. Потом еще одну. Это был условный сигнал, означавший, что все «ястребки», которые сейчас были на соседних хуторах, должны немедленно вернуться на хутор Евгена Снигура. Бывший хутор, правильнее говоря.
Вскоре стали подходить «ястребки», удивленные и встревоженные.
– Что случилось? – спрашивал у участкового каждый из них. – Почему ракетами сигнал подавали?
– Соберетесь все, тогда и скажу, – хмуро отвечал каждому из них Онысько. – Чтобы не повторяться.
Когда все «ястребки» собрались на сожженном хуторе, участковый спросил у них:
– Ну так что? Нашли кого-нибудь на хуторах?
– Если бы нашли, то ты бы это услышал издалека, – усмехнулся один из «ястребков». – Но, как видишь, никого не нашли. Да и не такие они дураки, чтобы таиться на хуторе. Это после такого-то страшного дела! Знали ведь, что мы станем их искать! Потому и ушли в болота. А там попробуй их найди.
– Ну а народ-то – что говорит? – спросил Онысько.
– Народ? – усмехнулся «ястребок». – Молчит народ… Потому что боится.
– Ладно! – кивнул участковый. – Дело тут такое… Пока мы все толпились на этом островке и разгуливали по соседним хуторам, тем временем в Березичах ограбили магазин. Говорят, что вынесли все, что только можно. И подожгли…
– Ах ты ж, матушка моя родимая! – присвистнул кто-то из «ястребков». – Значит, мы – сюда, а они – туда? Лихо, ничего не скажешь!
– Да, лихо, – скривился Павло Онысько.
– Что, кого-то убили? – спросил «ястребок».
– На этот раз вроде никого, – ответил участковый.
– И на том спасибо! – буркнул «ястребок».
– Значит, так, – сказал участковый. – Сейчас все мы идем в Березичи. Все равно здесь, на болотах, нам делать больше нечего, потому что и без того нам известно, кто ночью спалил хутор и пострелял людей.
– Ну так оно и насчет магазина нам все известно! – пожал плечами «ястребок». – Знаем мы распрекрасно, чьих рук это дело…
– Ну а коль знаем, то будем думать, как их ловить, – сказал участковый.
– Это в болотах-то? – скривился «ястребок». – Поймаешь их там, как же!
– А тогда будешь ловить их у своей коханки под юбкой! – разозлился вдруг один из «ястребков». Его звали Олекса Цыганок, он был заместителем Евгена Снигура. – Что за разговоры? Да, будем ловить в болотах! Или, может, ты ждешь, пока они выжгут все окрестные хутора и поубивают всех их жителей? А может, ты и сам один из них, а? Коль уж так не хочешь, чтобы мы шли в болота!
– Это я один из них? – «Ястребок» сжал кулаки и подошел к Олексе вплотную. – За такие слова можно остаться и без зубов! И даже без головы!
– Тихо! – прикрикнул на них участковый. – Развоевались тут! С болотяныками бы так воевали, как друг с другом! Все, идем в село!
Проходя мимо хутора, где жили Василь и Горпина, участковый вспомнил, что обещал поговорить с ними и просил, чтобы они никуда не уходили с хутора.
– Покурите, – сказал он своим спутникам. – Я скоро…
Василь и Горпина были дома, они паковали домашний скарб.
– Никак задумали переезжать с хутора? – спросил Онысько. – И куда же, если не секрет?
– В Березичи, куда же еще, – неохотно ответил Василь. – Там мне обещали работу. Еще когда Пилипчук был живой.
– Слышал, – сказал Онысько. – И что же – не боишься?
– Кого это? – криво усмехнулся Василь.
– Сам знаешь кого.
– Так оно ведь и тут страшно, и там – тоже, – ответил Василь. – А жить-то все равно надо. На хуторах, пожалуй, еще страшнее. Вот Снигуры тому пример. Был хутор – и не стало хутора…
– И тех, кто на нем жил, тоже не стало, – жестко произнес участковый. – Всех постреляли. Кроме Евгена.
Горпина испуганно вскрикнула и зажала себе рот ладонью.
– Вот, значит, как, – оглянувшись на жену, сказал Василь. – Значит, и людей…
– Да, – все тем же жестким тоном произнес Павло Онысько. – И людей… Вот я и хочу у вас спросить. Вы живете неподалеку, можно сказать, по соседству. Так, может, что-нибудь слышали этой ночью? Или кого видели?
– Кого мы могли видеть в такой тьме? – пожал плечами Василь. – Может, кто и проходил мимо нашего хутора, но к нам-то не заходил никто…
– Что, и собака не лаяла? – поинтересовался Онысько. – Ведь оно как: если ночью загавкала собака, то хозяин обычно выходит во двор, чтобы узнать, отчего она гавкает. Так что там насчет собаки?
– А нет у нас собаки, – сказал Василь.
– Это как так нет? – удивился участковый. – Ведь была же! Я точно помню! Здоровенная такая! Белая с черными пятнами.
– А ушла со двора, – сказал Василь. – Вот уже неделю тому. И не вернулась.
– Это как так ушла? – еще больше удивился участковый. – Да чтобы собака покинула хозяйский двор… Неслыханное дело!
На это Василь лишь молча развел руками.
– Ну, хорошо, – сказал участковый. – Ушла и ушла. Но вы-то сами ничего не видели и не слышали?
– Да как же, – ответила на этот раз Горпина. – Слышали и видели… Вначале вроде как кто-то стрелял, а потом на хуторе у Снигуров пожар начался. Страшный такой, сильный пожар…
– Это – да, – подтвердил Василь. – Но кто там стрелял и в кого, и что жгли – откуда же нам знать? Сами-то мы туда не пошли. Побоялись.
– Значит, уезжаете? – после короткого молчания спросил участковый. – Ну, что ж… Вольному – воля. Желаю хорошо устроиться на новом месте.
И, не прощаясь, он покинул хутор. Василь и Горпина какое-то время смотрели ему вслед, а затем Горпина сказала:
– А ведь не поверил он нам – насчет собаки…
– И что же с того? – пожал плечами Василь. – Поверил, не поверил… Какая разница? Давай-ка лучше укладываться. Надо собрать все вещи засветло.
Горпина вновь принялась за дело. Но при этом тяжко вздохнула. А потом, спустя короткое время, вздохнула еще раз. И еще раз произнесла вслух, на этот раз уже самой себе:
– А ведь не поверил он насчет собаки! Ой, не поверил…
Глава 4
Все оказалось и в самом деле так, как говорил заведующий магазином Степан Жук. Из магазина был вынесен весь товар, который представлял хоть какую-то ценность: и крупы, и соль с сахаром, и мука, и спички, и свечи, и одежонка, и обувь… Что-то из товара, в спешке оброненное, валялось там и сям, но большая его часть из магазина исчезла. Само здание магазина было подожжено.
Прибыв на место, милиционеры и «ястребки» принялись осматривать место, да только ничего особенного осмотр не дал. Все было затоптано, да еще и ветер, принявшийся дуть со стороны болот, мигом замел следы. Земля, на которой расположились Березичи, была песчаной, песок здесь был повсюду, а песок для ветра – сущая забава. Дунул ветер – и нет на песке никаких следов.
Ничего путного не дал и опрос селян. Нет, народу-то было много, селяне осторожно подходили к магазину, опасливо косились на обгоревший угол здания, перешептывались между собой. Но перед участковым Павлом Онысько и другими милиционерами люди упорно безмолвствовали. Ничего, мол, мы не видели и не слышали, и не знаем, и даже не предполагаем. Сам Онысько, наученный горьким опытом, никаких особых откровений от селян и не ожидал, но все равно это глухое, непрошибаемое молчание, в конце концов, даже его вывело из терпения.
– Да как это ты ничего не видел и не слышал, когда ты живешь совсем рядом с магазином! – напустился он на одного селянина. – Как такое может быть? Да тут одних только подвод было с десяток, если не больше! Как же можно их не увидеть? Как можно их не услышать? Ты что же, убогий, издеваешься надо мной? Или ты вдруг ослеп и оглох? Как и все твое семейство?
– А не видел я ничего! – упорно гнул свою линию селянин. – И не слышал! И жинка моя то же самое. И дети… Хочешь, так сам у них спроси.
– И две твои собаки тоже не гавкали? – безнадежным тоном поинтересовался Онысько.
– И собаки не гавкали, – покорно согласился селянин.
– Наверно, они тоже у тебя ослепли и оглохли, – предположил Онысько. – Как и ты сам.
– Наверно, – согласился селянин.
– Вот дать бы тебе по лбу за такие твои слова! – в сердцах высказался Онысько. – Чтобы ты надо мной не издевался!
– Ну, дай, – опять выразил согласие селянин. – На то ты и власть, чтобы всем давать по лбу. Это же так просто! А ничего другого ты все равно не умеешь.
Онысько хотел что-то возразить селянину, но лишь махнул рукой. Какое-то время он молча стоял, в задумчивости глядя на обгоревший угол магазина, затем подозвал к себе всех «ястребков» и милиционеров.
– Значит, такое дело, – сказал он. – Они приезжали сюда на подводах. Мыслю, подвод было не меньше десятка. Товару-то увезено много! А отсюда вопрос: куда они направились с тем товаром?
– Наверно, к болотам, – предположил кто-то из «ястребков». – Куда же еще? А там – перетаскали товар на себе в глубь болот. Им все сгодится – хоть мука, хоть галоши…
– Это – понятно, – согласился Онысько. – А, значит, лошадей с бричками они оставили на краю болот. В болота они их с собой не возьмут. Это – дело немыслимое. Там и человек-то пройдет с трудом, а не то что лошадь с бричкой. Значит, нам срочно нужно найти тех лошадей. Чьими бы они ни были, а найти. Во-первых, лошади – это… в общем, попробуй прожить в здешних краях без лошади! А во-вторых, они – это доказательство. Всем понятно?
– Понятно-то оно понятно, – в задумчивости отозвался кто-то из «ястребков». – Если только они их не постреляли, тех лошадей. А что – запросто! Зачем им теперь лошади? А надо будет, добудут себе других.
– Вот вы это и выясните! – жестко распорядился Онысько. – В общем, так. Все «ястребки» отправляются на поиск лошадей с подводами! Олекса, ты где?
– Я тут, – отозвался Олекса Цыганок.
– Бери бойцов, не забудьте про оружие и отправляйтесь! Ты теперь за командира. Из Евгена какой сейчас командир. Ищите коников! И найдите. Приказ ясен?
– Ясен, – сказал Олекса Цыганок.
– Тогда – ступайте! – махнул рукой участковый. – А я с милиционерами покамест буду разгребать другое горе. Его тут целая гора, этого горя.
– Значит, так, хлопцы! – вздохнул Олекса Цыганок. – Проверяем оружие, считаем патроны, подтягиваем штаны, чтоб по ходу их не потерять, и вперед, искать коников! Думаю, что далеко ходить нам не придется. Болота – вот они, рукой отсюда дотянуться можно. Да не забывайте по пути вертеть головами во все стороны и приглядываться к кустам! А то вдруг кто-нибудь захочет из них в нас пострелять… Ну, пошли, что ли…
«Ястребки» все были селянами и хуторянами, а любой селянин и хуторянин сызмальства без труда различит, когда и куда ехала подвода и какая животина в нее была запряжена – кони или волы, и пустой была бричка или груженой, и сколько раз подвода в пути останавливалась, и по какой причине она останавливалась. Это была элементарная крестьянская азбука. Поэтому хлопцы, читая эту азбуку, без всякого труда напали на след уехавших подвод.
– Я же говорю – к болотам они подались! – всматриваясь в еле видимые в траве следы от колес и копыт, произнес один из «ястребков». – Могу даже сказать, куда именно они направились. Скорее всего, к Панскому броду. Через него проще всего уйти в болота. Особенно если на тебе груз. Я и сам с отцом в прежние времена ходил сквозь него не раз.
– Ну, пошли тогда к Панскому броду, – согласился Олекса Цыганок. – Но только не гурьбой, как на гулянку! А то вдруг они устроили у брода засаду! Знают ведь, что мы пойдем по их следам… В общем, так. Гнат, Левко и Гаврило – вы разведка. Вы пойдете впереди. Да осторожно, перебегая от кустика к кустику! А мы – за вами. И если что, сигнальте. А там разберемся.
Гнат, Левко и Гаврило ничего не сказали, лишь молча кивнули, сняли с плеч винтовки и скрылись в кустах.
– Пошли и мы, – выждав несколько минут, сказал Олекса Цыганок. – Оружие всем держать наготове. И никому не курить. И не разговаривать!
До Панского брода разведчики добрались без всяких приключений. Подойдя к нужному им месту, они затаились в густом кустарнике и долго лежали там, не двигаясь, всматриваясь и вслушиваясь в тишину. Больше, конечно, вслушиваясь, потому что разглядеть что-либо сквозь заросли лозняка, ольшаника и осинника было делом почти невозможным.
– Сдается, нет там никакой засады! – шепнул наконец Гнат. – Все ушли в болота… И коней что-то не видно…
– А вот мы сейчас проверим – кто тут есть, а кого нет! – сказал Гаврило. – Есть один хороший способ…
Он нащупал увесистую палку и, привстав, швырнул ее в близлежащий кустарник. Кусты всколыхнулись и затрещали, из них с испуганным криком вылетели несколько птиц. Но это и все. Ни людских голосов, ни выстрелов в ответ не послышалось.
– Я же говорю – ушли они все! – сказал Гнат. – Да оно и понятно. Богатства – много, тут каждый человек на счету. Не оставлять же его на берегу, богатство-то… Ну так я вернусь к хлопцам и приведу их сюда. А вы пока покараульте. Оно хоть никого тут и нет, а все равно не помешает…
Вскоре к двум разведчикам с осторожностью стали подбираться другие «ястребки».
– Так никто и не отозвался? – спросил Олекса Цыганок у Левка и Гаврилы. – Вот и хорошо. Тогда выбираемся из этих кустов! Но осторожно!
По одному и по двое «ястребки» стали выходить на открытое пространство, примыкающее к болоту. Да, никакой засады, похоже, болотяныки и вправду не оставили, но зато вскоре «ястребки» увидели другую беду, которая, если разобраться, было, куда как хуже и страшнее любой засады.
– Хлопцы! – испуганно и растерянно вскрикнул кто-то из «ястребков». – Скорее сюда! Вот! И вот… Господи…
Прибежавшие на зов хлопцы увидели картину, страшнее которой, пожалуй, для крестьянина и быть не может – мертвых лошадей. Их было много, убитых коников, никак не меньше десятка. Неподвижными, страшными холмами они лежали тут и там, и над ними уже назойливо кружили лесные птицы.
– Они же их… они же их и вправду постреляли! – пораженно произнес кто-то из «ястребков». – Вот, выстрелом в ухо… Да как же так? Зачем… их-то? Звери…
– А ты что же, хотел, чтобы они тебе их вернули в живом виде, да еще и заплели для красоты красные ленточки в гривы? – свирепо оскалился Олекса Цыганок. – Да еще и спасибо сказали? Ну тогда жди! Дождешься…
– Но ведь кони… – не мог прийти в себя «ястребок». – У кого-то же они их забрали. Как же ему теперь жить, у кого они забрали коня?.. Ведь что же это за хозяйство без лошади?
– Осмотреть все вокруг! – продолжая свирепо скалиться, велел Олекса Цыганок. – Сосчитать всех убитых коней! Снять с них сбрую! Поискать, может, есть и живые кони… Поискать также и брички! К коням и бричкам прикасаться с осторожностью! А то вдруг они оставили под ними для нас гостинец! Все, хлопцы, идите.
Искать пришлось недолго. Всего было обнаружено одиннадцать застреленных лошадей. И три живые лошади. Отчего их не застрелили тоже, таким вопросом никто из «ястребков» не задавался, потому что это был бессмысленный вопрос. Было также найдено семь бричек. Пустых, конечно же, но зато целых. И тут у «ястребков» никаких вопросов не возникало. Брички бандиты не уничтожили по той причине, что это дело долгое. А они торопились уйти в болота с ценным грузом. Да и что такое бричка без лошади? Лошадь, она куда важнее брички. Потому бандиты и постреляли лошадей, а брички оставили.
– Берем трех коников за поводья и топаем обратно, – скомандовал Олекса Цыганок. – Доложим все как есть начальству, а дальше – поглядим. Все, в путь! – Он помолчал и добавил, обращаясь уже исключительно к самому себе: – Жалко, конечно, коников. И людей жалко. Всех жалко. Хотя те, кто пострелял лошадок, какие же они люди? Они даже не звери. Я даже не знаю, кто они такие…
Пока «ястребки» искали лошадей, участковый Павло Онысько встретился с председателем сельского совета Михайлом Хижняком. Надо было поговорить и решить, что делать дальше. Разговор происходил в сельском совете – длинном, приземистом здании из почерневших бревен, которое осталось в селе еще с польских времен. Но не успел разговор начаться, как в помещение молча вошел и уселся на лавку – напротив участкового и председателя сельсовета – Евген Снигур. Автомат был при Евгене, он лишь снял его с плеча и положил рядом собой. Ни Павло Онысько, ни Михайло Хижняк ничего на это не сказали и стали смотреть на Евгена с молчаливой растерянностью.
– И долго вы будете на меня смотреть? – усмехнувшись одними лишь губами, спросил Снигур. – Я-то пока еще живой… Вы ведь собрались, чтобы поговорить, что делать дальше, не так ли? Вот и я хочу поучаствовать в разговоре. Потому что этот разговор касается и меня – разве не так?
– Так, – кивнул Михайло Хижняк. – И тебя тоже, даже больше, чем всех прочих, поскольку ты – командир «ястребков». А только…
– Похороны будут завтра, – сказал Евген. – А сегодня – будут разговоры. И дела…
– Оно так, – согласился председатель сельсовета. – На все свой черед. Что ж… Так что будем делать? А ведь что-то делать – надо, потому что дальше будет только хуже! Те, которые прячутся в болотах, уже и сейчас полновластные хозяева во всем Заболотье! А что будет завтра? А что мы делаем? А ничего. Оттого они и чувствуют себя хозяевами, что мы – ничего не делаем. Павло, скольких бандитов вы обезвредили за последний месяц?
– Троих, – нехотя ответил Онысько. – Застрелили ночью…
– Троих застрелили, – вздохнул Хижняк. – А скольких за это время застрелили и сожгли они? Вот то-то и оно. Да и что с того толку, что вы их застрелили? С мертвого не спросишь… А нам многое надо бы знать. И сколько их, и где они прячутся, и кто их помощники на хуторах и в селе… А главное – кто он, этот Перемога? Вот ведь – не будь этого окаянного Перемоги, то, может, и вся эта нежить повылазила бы из болот да разошлась по домам. Но, похоже, уж очень сильно они боятся этого Перемоги. Оттого и свирепствуют. Что Перемога им приказал, то они и делают… Вот и надо было не стрелять тех троих, а взять живыми. И выпытать у них все о Перемоге.
– Так уж получилось, – мрачно развел руками Онысько. – Они стреляли по нам, мы – по ним. Мы оказались ловчее…
– Ловко стрелять – это, конечно, хорошо, – скривился Михайло Хижняк. – Да только мне кажется, что, помимо стрельбы, есть и другие способы захватить бандитов. Всякие такие хитрости…
– Кто бы меня научил таким хитростям? – вздохнул Онысько. – Я ведь в участковые прямо с фронта подался. Верней сказать, прямо из госпиталя. Что, в общем, одно и то же. А на фронте – там никаких таких хитростей не надо…
– Ну так учись сам! – недовольно произнес Хижняк. – И милиционеров своих учи заодно. А то ведь одно название у них милиционеры.
– Научиться-то можно всему, – покачал головой участковый. – Да только пока мы будем учиться, они, которые в болотах, повыжгут все хутора, а заодно, может, сожгут и село. А кого не сожгут, того запугают. Хотя куда уж больше? Народ и так запуган до крайности. Нет, тут надо как-то по-другому. А вот как – кто бы мне это сказал?
– А, может, тут как раз и надо поступить по-фронтовому? – отозвался Евген Снигур.
– Это как же именно? – удивленно спросил участковый.
– А очень просто! – резко ответил Снигур. – Пойти в болото, найти их там и всех перестрелять! А на кого не хватит пули, того утопить в болоте!
– И кто же пойдет? – со скепсисом спросил Павло Онысько. – Я со своими пятью милиционерами и ты со своими двадцатью «ястребками», которые и стрелять-то толком не умеют? Грозная сила, ничего не скажешь! А сколько укрывается в болотах бандитов, ты знаешь? Не знаешь. А какое у них вооружение, тебе известно? Неизвестно. А какими тропами они уходят в болота, выходят из них и вновь уходят? Это тебе ведомо? А каких гостинцев они понаставили на болотных тропах? Может, хоть это тебе известно? Вот видишь, ничего-то нам пока неизвестно. Потому и соваться в болота нам не следует. Дурное дело – без всякого толку сгинуть в тех болотах. Нет, Михайло прав: тут надо как-то по-другому…
– И как же? – резким тоном поинтересовался Евген Снигур.
– Я думаю, что… – начал Онысько, но не закончил, потому что за окном раздался шум.
– Вернулись наши «ястребки», – глянув в окно, сказал Михайло Хижняк. – Ой, чует мое сердце…
Они втроем вышли на крыльцо. У сельсовета толпились вернувшиеся «ястребки».
– Вот, – сказал Олекса Цыганок одновременно Хижняку, Снигуру и Онысько. – Вернулись мы… И коников тоже нашли. Всего три лошадки. А еще одиннадцать – лежат у Панского брода. Постреляли их… А брички не тронули. Целые брички. А сами бандиты ушли в болота. Должно быть, спешили, потому что даже засады не оставили. Только и успели, что пострелять коней. Такие дела…
– Значит, вдобавок ко всем прочим нашим бедам еще одна беда прибавилась, – горестно констатировал председатель сельсовета. – Убитые бандитами лошади… Знать бы еще, чьи они, эти лошади.
– Да что тут знать! – вздохнул Цыганок. – Все тут понятно. На всех конях – и пострелянных, и живых – одно и то же тавро. Из Глушан все они, эти кони. Там – совхоз, и, значит, имеется совхозная конюшня. Вот оттуда их и увели. Думаю, что и брички тоже оттуда. Так что сообщайте в Глушаны, пускай приезжают и забирают все, что осталось. И коней своих заодно похоронят. Вот ведь что делается – сплошные похороны! И людей хоронят, и коней.
– Заходи в сельсовет, – только и сказал Олексе участковый. – Мы тут как раз совещаемся. Присоединяйся.
– Так вот, – продолжил прерванное совещание участковый Павло Онысько. – Сами мы с этими болотными тварями вряд ли справимся. Только людей положим. Значит, нам нужна помощь. Тем более что когда меня сюда назначали участковым, то так и говорили: если что, зови на помощь. Придем и поможем. Думаю, что надо позвать.
– И кого же ты намерен позвать? – поинтересовался Олекса Цыганок. – Может, солдат? Или милицию из района?
– Ну, это решать не нам, – пожал плечами участковый. – Кого пришлют, тот нам и будет помогать. Там, – он указал куда-то вдаль, – головы поумнее наших. Разберутся, кого прислать. Ну а мы им поможем, чем сможем. Что скажете на такие мои слова?
– Да что тут сказать? – в раздумье проговорил Михайло Хижняк. – Думаю, правильные твои слова. Надо просить помощи. И не надо опасаться того, что там, в районе, тебя станут ругать за то, что ты сам не можешь справиться с этими разбойниками. Ну, может, и поругают, так и что с того? Но и поймут! Во-первых, не ты один ничего не можешь поделать с бандитами, а все мы вместе. Во-вторых, попробуй с ними справься – с нашими-то силами и возможностями! Да еще когда народ до такой степени запуганный, что никто и помогать нам не хочет… Так что поезжай в район за помощью. Вот завтра с утра и отправляйся.
– А вы что скажете? – глянул участковый на Евгена и Олексу.
– А что тут сказать? – пожал плечами Олекса. – Не можешь построить свою хату – иди в примаки. Вот и весь сказ… Хотя, конечно, и обидно. Ведь у нас – сила. «Ястребки» и милиционеры – это же больше двух десятков хлопцев!
– Да уж, сила… – скептически ухмыльнулся председатель сельсовета. – Ни те ни другие даже толком не знают, за какой конец держать винтовку.
– Ну уж это ты зря! – оскорбился Олекса Цыганок. – Еще как знают! А кто на минувшей неделе уложил сразу троих бандитов! А у наших – ни у кого даже царапины! Так что кое-что мы умеем!
– А хоть бы и так! – упрямо потряс головой Михайло Хижняк. – Хоть бы вы что-то и умели! Но их-то, на болотах, добрая сотня человек! А сколько их затаилось у нас в селе и на хуторах? А они-то, которые в селе и на хуторах, еще опаснее тех, которые на болотах. Потому что в любой момент могут ударить тебе в спину. Ты, значит, к нему со всей душой, а он тебе – в спину…
– Да плюс к тому же – их вожак, – добавил Онысько. – Перемога… Лихой вожак, что и говорить! А кто он, где он, как выглядит – мы этого не знаем. Будто и не человек он, а ночная нежить. Возник, распахнул крылья, сотворил беду и скрылся во тьме… В общем, еду завтра же в район за помощью! Решено!
– Завтра – похороны… – мрачно произнес председатель сельсовета.
– Да, похороны, – вспомнил Онысько. – Будем хоронить… Что ж, поеду послезавтра.
На похороны пришли почти все жители Березичей и окрестных хуторов. Были даже люди из соседних Глушан – они как раз в это время приехали забирать брички и трех лошадей, которых не застрелили бандиты. Ну и заодно закопать пострелянных коников у Панского брода.