Поменяться местами О'Лири Бет
– Звонит и сообщения отправляет. А больше тебе и не надо.
Я вновь смотрю на время. Поезд у меня через три часа. Что надеть в дорогу? Зря я тогда не уделила должного внимания спору о кюлотах! Бетси одолжила мне очень славную пару, но не хочется прослыть безнадежно старомодной.
– В дверь стучат? – Лина выглядит изумленной.
Мы замираем в тишине, разделенные лежащими на столе телефонами. Откуда-то доносится настойчивое постукивание, но не со стороны двери.
– Арнольд, наверное, явился, – усмехаюсь я. – Вечно стучится в окно на кухне.
Внучка морщит нос.
– Почему?
– Да кто же его знает! В живой изгороди между моим и его садом есть калитка, вот он и приходит когда ему заблагорассудится.
– Какой нахал, – говорит Лина, пока мы идем к кухне.
– Тише, услышит же!
– А разве Арнольд не оглох?
– Нет, оглох Роланд, муж Пенелопы.
– А! Ну, тогда повторю: какой же нахал! – произносит Лина сценическим шепотом, и я не могу удержаться от смеха.
Широкое лицо Арнольда смотрит в наше окно. Стекло запотело от его дыхания, но все еще можно разглядеть ястребиный нос, растрепанные волосы и очки с толстенными стеклами.
– Что такое, Арнольд? – заговариваю я, нарочно не открывая окно.
Всякий разговор с ним – это битва характеров. Дашь слабину хоть в чем-то, в самой незначительной мелочи, и он перестанет с тобой считаться.
– Проклятые коты! – кричит Арнольд.
– Не так громко, я прекрасно тебя слышу, – даже не холодным, а ледяным голосом отвечаю я.
– Твои коты съели все анютины глазки!
– Чепуха. Коты цветов не едят.
– А твои еще как жрут! – злобно выплевывает он. – Открой уже окно или пригласи меня войти, поговорим как цивилизованные люди.
– Непременно! – Я вежливо улыбаюсь. – Пожалуйста, подойди к входной двери и постучи, и мы узнаем, дома ли я. Как цивилизованные взрослые люди.
Краем глаза я замечаю, что Лина застыла с приоткрытым ртом.
– Я же вижу, что ты дома! – Брови Арнольда грозно ползут к переносице – значит, мне удалось его зацепить. – Открой кухонную дверь, к чему терять время?
– На ней замок заело, – отвечаю я все с той же вежливой улыбкой.
– Да ты утром ходила туда-сюда через нее, когда выносила мусор!
Я вздергиваю бровь:
– Ты что, Арнольд, подсматриваешь за мной?
– Еще чего! Просто… В дождь на дорожке становится скользко. Тебе нужны перила рядом в этой дверью.
Перила! Перила нужны дряхлым старухам, которых ноги не держат. Ужас инвалидного кресла и ходунков меня еще ждет, и встречу я его с гордо поднятой головой. Но пока я проплываю бассейн двадцать раз и даже могу пробежаться трусцой, если опаздываю на автобус, потому предположение Арнольда, что я дряхлая и нуждаюсь в перилах, меня злит.
Именно поэтому Арнольд и завел этот разговор. Старый хрыч.
– Ну что же, – задорно вступает Лина, – побеседовали плодотворно, но у нас еще много дел, так что давайте закругляться. Арнольд, вы сами-то видели, что коты ели цветы?
Арнольд думает, что ответить. Лжец он ужасный – не может ничего придумать без предварительной длительной паузы.
– Нет, – признается он в конце концов. – Но я знаю, что это коты! Они вечно съедают мои цветы, стоит им распуститься.
Лина глубокомысленно кивает.
– В таком случае, Арнольд, дайте знать, когда будут доказательства. Ах да, кстати, я поживу в доме Эйлин два месяца, так что в дальнейшем иметь дело будете со мной. – Сосед несколько раз удивленно моргает. Я едва сдерживаю улыбку. Как же мастерски Лина угрожает абсолютно спокойным, даже приветливым, голосом. – Договорились, Арнольд?
– Следите за кошками! – брюзжит Арнольд напоследок и уходит к себе.
– Может, поставим забор вместо изгороди? – Лина провожает взглядом Арнольда. – Бабуль, ну ты даешь! Не знала, что ты можешь быть такой стервой.
Я открываю рот, чтобы возразить, но вместо этого лишь улыбаюсь.
– Ты отлично устроишься в Лондоне, – говорит внучка, сжимая мою руку. – А сейчас подберем идеальный наряд для твоего дебюта в качестве лондонской леди.
Я стою в коридоре дома Мэриан и обнимаю ее чересчур крепко. Бросаю взгляд в сторону гостиной: кровать Карлы исчезла, но стулья все там же, окружают теперь пустоту. Эта комната уже не станет прежней.
– Со мной все будет хорошо, не волнуйся, – отпуская меня, говорит она твердо. – Молодец, что решила съездить. Ты заслужила отдых.
В глазах у нее снова слезы. Я так давно не видела ее карих глаз ясными и без синяков. Мэриан всегда была красавицей. За ней вечно увивались мальчишки, а девочки копировали ее прическу. Глядя на нас с Уэйдом, можно было только удивляться, в кого она такая. У нее такая же золотистая кожа, как у Лины, а медовому оттенку волнистых волос позавидует любой парикмахер-колорист. Но на ее лице появились новые морщинки, уголки губ опустились вниз, а ноги в лосинах стали худые-худые. Я не хочу бросать ее на два месяца. Не могу, и все.
– Перестань! – Дочка догадалась, о чем я думаю. – Я в порядке. И Лина будет рядом! – Она улыбается, на миг становясь прежней Мэриан – озорной и решительной. – Должна признаться, я и не думала, что ты убедишь Лину остаться на целых два месяца в непосредственной близости от ее ужасной матери.
– Она не считает тебя ужасной матерью. И это была ее идея!
– Да ладно тебе…
– Говорю тебе, Лина сама предложила! – протестую я. – Но я тоже считаю, что вам на пользу провести время вместе.
Мэриан улыбается, но уже не так весело.
– Да, мам, спасибо. Когда вернешься, мы уже наверняка помиримся и все станет хорошо.
Даже в самый горестный час Мэриан остается оптимисткой. Я целую дочь в щеку. Все-таки мы приняли верное решение. Жизнь семьи Коттон забуксовала, и нам всем не помешает небольшая встряска.
Добравшись до вокзала в Дардейле, я не могу поверить глазам: доктор Петер, добрая душа, привез на школьном микроавтобусе весь наш Деревенский Дозор. От Хэмли сюда путь неблизкий, так что я очень тронута. Бетси со слезами на глазах протягивает мне записку с номером ее домашнего телефона («Вдруг у тебя не записан»). Черт возьми, зачем я бросаю родной Хэмли?! Я смотрю на доктора Петера, Базиля с британским флажком на лацкане твидового пиджака и Лину, стоящую чуть в стороне, худую и осунувшуюся, и моя решимость возвращается.
Наше решение правильное. К тому же мне почти восемьдесят – когда еще пускаться в приключения, если не сейчас?
Лина провожает меня до купе и просит попутчиков помочь мне с чемоданом в Лондоне. Мы обнимаемся на прощание, и, едва она выходит на платформу, поезд трогается.
Я машу друзьям, и вот Йоркшир уже ускользает вдаль. Поезд мчит сквозь поля в Лондон, и я чувствую внезапный прилив жизни, бодрость духа, азарт и воспрянувшую ото сна надежду.
7. Лина
Мама живет в доме на две семьи на Нижней улице. Ее дверь голубая с медным молоточком.
Некоторое время я стою на крыльце, но все же достаю из кармана бабушкин ключ – свой я забыла в Лондоне. Такая забывчивость, конечно, по Фрейду.
Неловко входить в дом без приглашения, но еще более странно стучаться. Хотя полтора года назад я бы открыла дверь не задумываясь.
Открываю дверь и замираю на пороге, пытаясь успокоиться.
Коридор не изменился ни капли: слабый запах чистящих средств, старый деревянный столик, плюшевый ковер, который создает ощущение, что ты идешь по дивану. Мама агент по недвижимости и всегда питала страсть к уютным домам, но этот слегка старомоден. Интерьер остался от прошлых хозяев, и теплый желто-кремовый цвет стен совсем не похож на яркие обои в доме моего детства. Этот дом был куплен ради удобства – и он был куплен для Карлы, а не для мамы. Мне до ужаса не хочется в него возвращаться. Ощущение как при внезапной встрече с бывшим парнем – очевидно, вашему прошлому нечего делать в настоящем.
Дверь гостиной. Я вздрагиваю, не в силах на нее смотреть. Отворачиваюсь и вижу на столике у лестницы огромную фотографию сестры. Мама поставила ее в день смерти Карлы, и как же я ее ненавижу – из-за нее каждый визит к маме похож на поминки. А еще Карла на ней совсем на себя не похожа – фотография с выпускного, так что она в вечернем платье и с прической. Колечко из носа она вынула, а брови проколоть еще не успела – и без этого тоже вид непривычный. Она считала, что без пирсинга ее образ не полный, и все шутила, что я ничуть не лучше с моей манией выпрямлять волосы.
Мама появляется на верхней площадке лестницы. Она в джинсах и толстовке и какая-то перевозбужденная – будто я отвлекаю ее от приготовления обеда на толпу гостей или поймала на пороге, когда ей надо бежать по делам.
– Лина, привет! – говорит она, останавливаясь у подножия лестницы.
Какая же она худая!
Вздохнув, я отвожу глаза.
– Привет, мам.
Не могу заставить себя сделать шаг навстречу, она же подходит осторожно, словно боится меня спугнуть. Для меня существуют две версии моей матери. Одна из них – нездоровая, хрупкая, на грани срыва; женщина, которая погубила мою сестру, не желая слушать о другом лечении, экспериментальных препаратах, частной терапии. А вторая мама, вырастившая меня, – вихрь медовых локонов и грандиозных идей. Импульсивная, яркая и неудержимая, и всегда – всегда! – готовая встать на мою сторону.
Меня пугает, что я начинаю злиться от одного ее вида. Я ненавижу это чувство, расползающееся внутри, как чернила по воде. Какой же глупой была эта затея… Вернуться сюда, да еще и на два месяца! Я хотела перестать злиться – хотела простить ее, но при встрече эмоции вновь взяли верх.
Фитц был прав: не стоило приезжать. Тем более после панической атаки на работе.
– Если честно, я даже не знаю, о чем нам говорить или что делать. – Мама виновато улыбается. – Но я очень рада, что ты здесь. Думаю, это неплохое начало.
– Ага. Я зашла сказать, что готова помочь тебе, если что-то нужно. С уборкой или еще с чем… Бабушка же тебя предупреждала?
– С уборкой? – Мама смотрит на меня с удивлением.
Вообще-то, бабушка толком не объяснила, с чем именно помогает маме, только повторяла, как это важно.
– Сделаю все, что тебе нужно, – отвечаю я, неловко переминаясь с ноги на ногу. Тугой, тревожный узел снова затягивается у меня между ребер.
– Может, чаю? – Мама чуть склоняет голову набок.
Не знаю, что ответить. Думала, что смогу с ней нормально поговорить, но стоило войти в дом – и решимости как не бывало.
Я тяну время, оглядываюсь по сторонам – и мой взгляд падает на любимую мамину фотографию: индонезийский храм и перед ним гибкий йог в позе дерева. Мама вставила ее в новую рамку – единственное изменение во всем доме. Удивительно. Когда у нее был плохой день на работе или когда мы с Карлой доставали ее своими выкрутасами, она показывала на эту фотографию и говорила: «На десять вдохов я там. – Закрывала глаза и глубоко дышала, а открыв глаза, говорила: – Я вернулась. Мне лучше».
Я опускаю взгляд на столик. Он весь усыпан… камешками? Кристаллами?
– Это что?
– А, ты про камни? – рассеянно переспрашивает мама. – Правда, красивые? Заказала в интернете. Этот – снежный обсидиан – забирает грусть, аквамарин заряжает смелостью, а…
– Мам, ты…
Я прикусываю язык. Не стоит говорить ей, что это полная чушь, но до чего же больно наблюдать, как она раз за разом надеется на чудо. Сперва она вся ожившая, уверенная, что камушки все исправят. Но когда обсидиан – сюрприз-сюрприз – не избавляет ее от боли утраты, она снова распадается на части. Бабушка считает, что в подобных надеждах нет ничего плохого, я же думаю, что чудес не бывает. Все, что можно сделать, это продолжать двигаться вперед, даже если чертовски больно.
– Я и для тебя заказала. – Она выбирает один из камушков. – Лунный камень – усиливает интуицию и высвобождает подавленные эмоции. Символ нового начала.
– Только моих эмоций нам сейчас не хватало. – Я пытаюсь шутить, но выходит уныло.
– Боишься, что чувства могут оказаться сильнее тебя? Но это не так. Каждый из моих приступов в итоге шел мне на пользу. Я искренне в это верю.
– Каких приступов?
Я смотрю на нее с непониманием. Она же слегка хмурится и отводит взгляд.
– Не бери в голову. Я думала, бабушка тебе рассказала. – Она протягивает мне лунный камень. – Возьми, Лина.
– Да не нужен он мне. Так что за приступы?
– Возьми, пожалуйста.
– Не хочу я. Что мне вообще с ним делать?
– Положишь у кровати.
– Не возьму.
– Ну почему ты такая упертая?!
Мама сует камешек мне в руку, но я отстраняюсь, и он падает на пол с тихим стуком. Некоторое время мы стоим в тишине, разглядывая маленький нелепый камешек. В конце концов мама его поднимает.
– Начнем сначала, – говорит она уже ласковее. – Заходи, выпьем чаю.
Она указывает на дверь гостиной, и я вздрагиваю.
– Не могу. Бабушка оставила мне список поручений, и… И у меня еще полно дел.
Повисает пауза.
– Можно мне хотя бы обнять тебя на прощание? – спрашивает мама.
После секундной заминки я делаю шаг ей навстречу. Какая же она хрупкая.
Объятия получаются не очень искренние, скорее формальное прикосновение.
На улице я жадно глотаю воздух, будто задержала дыхание, войдя в мамин дом. Я быстрым шагом иду прочь, потом перехожу на бег. Наконец-то я чувствую, как утихают злость, и страдание, и жалость.
Дойдя до бабушкиного дома, я обнаруживаю в кармане куртки лунный камень. Да уж, если мама вбила себе что-то в голову, она не отступит. И в этом я вся в нее. Отчасти это причина наших проблем.
Обычно в тягостные минуты я предпочитаю уйти в работу. Лучше всего помогают цифры – они наводят порядок в голове куда лучше слов. Слова – они как уголь в руках художника, а вот цифры – заточенный карандаш.
Но раз привычной работы нет, я берусь за бабушкины поручения. Начинаю с сада…
Если честно, удовольствия мало. Какой-то бесконечный процесс.
Я набила два мешка плющом, а потом поняла, что он растет и по другую сторону сарая, и по деревьям, и проникает своими темно-зелеными усиками под сарай. Получается, плюща здесь больше, чем сарая! Непроходимые заросли. Если их убрать, стены, случаем, не развалятся?
Потирая уставшее плечо, я смотрю на холмы за старой каменной оградой в конце сада. Над ними собираются хмурые серые тучи. Отличное оправдание, чтобы отложить невыполнимую задачу…
Я возвращаюсь в дом. Без бабушки в коттедже как-то непривычно. Я тут теперь как хозяйка – пью чай из ее узорчатых фарфоровых чашек. Хорошо, что хоть на выходных мое одиночество скрасит Итан. У нас обоих выдался трудный год, так что романтические выходные мы заслужили. Сядем перед камином, будем болтать о пустяках, и ни слова о работе. «Сэлмаунт» теперь запрещенное слово. Все рабочие мысли должны быть оставлены у дверей коттеджа «Клируотер»; они не могут пройти через порог. Как вампиры. И Арнольд, если верить бабушке.
Раздается стук в дверь. Именно в дверь, а не в кухонное окно.
Я оглядываю себя: кофта с Баффи вся в земле и листиках плюща. Видок явно не для встречи гостей.
Я подумываю притвориться, что меня нет дома, но это же Хэмли – кто бы ни пришел, он сразу же узнает от Арнольда, что я только что возилась в саду.
Я вытряхиваю из волос самый крупный мусор и иду открывать.
На крыльце ждет пожилая леди, которая оказывается инопланетянкой из сериала «Доктор Кто». Уж слишком идеальная старушка: седые кудряшки, аккуратная косыночка на шее, очки на цепочке, двумя руками держит перед собой сумочку. Я видела ее на вокзале среди провожавших и давным-давно в гостях у бабушки с дедом. Кажется, Бетси.
– Здравствуй, дорогая, – говорит она. – Как ты тут без Эйлин?
– Ну-у, гм… Она только вчера уехала, так что все в порядке. Спасибо.
– Теперь ты отвечаешь за ее проекты?
– Да, и вроде как все под контролем. Если бабушка с ними справлялась, то я смогу.
Бетси смотрит на меня очень серьезно.
– С Эйлин трудно тягаться.
– Само собой, я просто…
Не успеваю опомниться, как Бетси проскальзывает мимо меня и решительно шагает в гостиную. Я смотрю ей вслед, недоумевая, но все же вспоминаю о хороших манерах.
– Не хотите ли чашечку чая? – спрашиваю я и закрываю дверь.
– Черный, две ложечки сахара!
Бетси уже устраивается в кресле.
По пути на кухню я удивленно качаю головой: если бы кто-то из соседей вот так ввалился в мою квартиру в Лондоне, я бы вызвала полицию!
Я разливаю чай, и наступает тишина. Бетси смотрит на меня выжидающе, но я не знаю, что и сказать. С бабушкой-то легко, я же ее всю жизнь знаю. А о чем говорить с другими стариками? Даже с дедушкой Уэйдом я толком не общалась, считала его старым козлом и в основном игнорировала.
Я пытаюсь представить, что это встреча с новым клиентом, и придумываю тему для светской беседы, но Бетси успевает первой:
– Как поживаешь, Лина?
– Все хорошо, спасибо.
– Мне действительно интересно, как у тебя дела. – Бетси пристально смотрит на меня водянисто-голубыми глазами.
– Да все хорошо, честно. – Я ерзаю на стуле.
– Уже ведь… Боже, уже больше года, как вы потеряли Карлу?
Терпеть не могу эту формулировку – «потеряли Карлу». Будто мы просто недоглядели, и она куда-то убежала. Хотя нет правильных слов, чтобы говорить о смерти, – они все слишком незначительные.
– Год и два месяца.
– Замечательная была девушка.
Опускаю глаза в чашку. Я сомневаюсь, что Карла действительно нравилась Бетси – моя сестра была слишком дерзкой и наглой, чтобы заслужить одобрение такой старушки. Я стискиваю зубы и с удивлением ощущаю подступающие слезы.
– Маме вашей тоже тяжело…
С чего вдруг мы говорим на личные темы?
Я делаю несколько глотков чая – он слишком горячий и обжигает язык.
– Каждый переживает горе по-своему.
Это моя любимая фраза для подобных разговоров. Обычно она сводит все обсуждение на нет.
– Она замкнулась в себе, да? И как она? Справляется?
Я в изумлении смотрю на Бетси – ей не кажется, что это уже все границы переходит?!
– Мы бы с радостью ей помогли… – продолжает она.
– Да что вы можете сделать?! – Я говорю слишком резко, и Бетси обиженно отшатывается. – То есть я не знаю…
– Я поняла. От меня здесь точно не будет никакого толку, – сухо отвечает она.
– Нет-нет, дело в другом…
Я замолкаю, стараясь подобрать правильные слова, и тут в тишине раздается пронзительный писк телефона. Бетси целую вечность ищет его в кожаной сумочке.
– Алло?
В трубке дребезжит неразборчивый голос.
– В холодильнике есть ветчина и сыр, можешь сделать бутерброд.
Опять дребезжание.
– Намажь майонез на хлеб и… Да, Клифф. Постарайся… Ладно, мой дорогой, скоро буду. Честно. Бегу-бегу.
Неужели муж только что вызвал ее домой, чтобы она сделала ему бутерброд? Бывает же… Попробуй Итан о таком попросить, я бы решила, что это шутка, уж слишком нелепое требование. Видимо, у мужей этого поколения готовка не в чести.
Бетси убирает телефон и решительно встает, но, не рассчитав силы, падает обратно на стул, как неваляшка.
– Посидите еще немного, – прошу я, чувствуя себя виноватой. – Ваш муж ведь может немного потерпеть?
– Мой муж не может ждать, – резко отвечает она. – Мне пора.
Тогда я встаю и подаю ей руку.
– Не нужно, я в порядке. – Она выбирается из-за стола и вновь окидывает меня серьезным взглядом. – Ты, Лина, понимаешь, какой на тебе груз ответственности?
Я с трудом сдерживаю улыбку, а Бетси хмурится еще сильнее.
– Уверена, что для такой, как ты, дела Хэмли кажутся полной ерундой, но на самом деле у Эйлин было полно забот. И тебе придется взять их на себя. Про планирование Майского праздника помнишь?
– Конечно. – Я делаю серьезное лицо. – Не подведу.
– Хорошо. Я занесу тебе список дел. До встречи, Лина. – Взмахнув рукой, она направляется к двери.
8. Эйлин
Настоящее чудо, что я еще на этом свете. Со дня приезда в Лондон я уже пять раз чуть было не рассталась с жизнью.
1) Меня едва не задавил так называемый «велобус» – странного вида транспорт, приводимый в движение компанией шумных молодых людей, которые крутят педали и одновременно пьют пиво. Еле спаслась бегством. Колени наверняка потом будут болеть.
2) Я встала слева на эскалаторе (так, оказывается, не принято).
3) Съела «жаркое», приготовленное Фитцем, – несъедобная гадость. Надо будет научить его готовить.
4) Делала пересадку в метро со станции «Монумент» на станцию «Банк». Переход занял целую вечность. После бегства от велобуса ноги подкашивались, так что пришлось отдохнуть рядом с уличным музыкантом, играющим на укулеле. Приятный молодой человек. Даже разрешил присесть на колонку.
5) Познакомилась с соседской кошкой – дикая, полосатая, с подранным ухом. Я поднималась по лестнице, а она с шипением бросилась на меня. А потом, бедняга, ударилась о перила.
Стыдно признать, но я не просто устала за это время, а вымоталась. Лондон такой суетливый, а люди тут такие несчастные. Один мужчина в метро выбранился на меня за нерасторопность, а когда я остановилась, чтобы достать карту, в меня влетела девушка и даже не извинилась. Затем я столкнулась с соседями Лины – молодой экстравагантной парочкой в носках и сандалиях – и вежливо поздоровалась, но женщина лишь глаза закатила в ответ.
Мне не место в большом городе. За весь день я встретила лишь трех человек, кому на вид было за семьдесят, – и один из них оказался уличным артистом в образе Эйнштейна.
Наверное, будь у меня компания, было бы легче. Вот Уэйд, например… Впрочем, Уэйд в жизни не согласился бы переехать в Лондон. По нему я не скучаю ни капли, однако мужа – того, кто подаст руку на выходе из автобуса и подержит зонтик, пока я расплачиваюсь за чай, – мне не хватает.
Так, надо сохранять позитив. Мое приключение только началось, а вначале обычно труднее всего. Завтра вечером ко мне заглянет Би, подруга Лины, и поможет разобраться с сайтами знакомств. Лина сказала, что она в этом настоящий эксперт. Быть может, вскоре меня ждет свидание…
Молоко в холодильнике Лины прокисло, я со вздохом выливаю его в раковину и готовлюсь к очередной вылазке из дома. Теперь, не отвлекаясь на разговор с невежами в носках и сандалиях, я внимательнее осматриваю первый этаж. Просторный вестибюль с тремя диванчиками. Один из них испачкан чем-то подозрительно темным, остальные – чем-то подозрительно светлым. Ковер явно знал лучшие времена. Зато окна просто великолепные – большие и с солнечной стороны. Здесь наверняка задумывался общий холл, но им никто не занимается. Жаль.
Вернувшись из магазина, я опять встречаю полосатую кошку. Она спрыгивает с запачканного темным дивана и трется о мою ногу. Ходит она при этом как-то странно. Надеюсь, это не из-за удара о перила. Утром я видела ее хозяйку – сгорбленную лысоватую старушку с сумкой-тележкой.
Кошка зигзагами идет к лестнице. Если бы кто-то сообщил мне, что с Антом или Деком что-то не так, я была бы благодарна. Возможно, в городе другие нравы, но хороший сосед – это хороший сосед, где бы вы ни жили.
Я поднимаюсь по лестнице и стучусь в дверь владелицы кошки, пакет с продуктами ставлю на пол.
– Кто? – отзываются из-за двери.
– Здравствуйте! Я бабушка Лины!
– Кто-кто?!
– Бабушка Лины!
– Чья бабушка?
– Лины, вашей соседки.
Возможно, она понемногу теряет рассудок. Как Пенелопа – ужасно печально, конечно, но с другой стороны, она позабыла все обиды на Роланда, и теперь у них практически второй медовый месяц.
– Это которой? – хрипло спрашивает женщина. – Лесбиянка, модница или та, третья?
Я задумываюсь. Лесбиянка – это Марта: я спросила об отце ребенка, и она мне все уши прожужжала о своей подружке. Модница? Я, конечно, люблю внучку, но она носит или деловой костюм, или растянутый свитер.
– Кажется, третья…
– Невысокая и с зализанным хвостом мышиного цвета? Вечно хмурая и суетится?
– У Лины прекрасные волосы! – возмущаюсь я и тут же прикусываю язык. – Но… Да, она.
– Гм… Тогда спасибо, мне это не нужно, – говорит женщина, и я слышу, как она шаркает прочь от двери.
– Что не нужно? – Я повышаю голос.
– То, что вы предлагаете.
Я хмурюсь.
– Ничего я вам не предлагаю!
Начинаю понимать, почему Арнольд возмущается, когда я не пускаю его в дом. Не самый удобный способ вести разговор.
– Я по поводу вашей кошки.
– Ах, вот оно что, – тянет она настороженно, но через мгновение все-таки приоткрывает дверь на пару сантиметров. На меня смотрят два больших карих глаза.
Читать бесплатно другие книги:
