(Не) сокровище капитана Шнейдер Наталья
Сервентами называли людей, которые продавали себя капитанам корабля. За морем, в колонии, капитан перепродавал их фермерам с аукциона. Через пять-семь лет сервент становился свободным, получал от хозяина инструменты и волен был занять столько свободной земли, сколько захочет. Если, конечно, проживет эти пять-семь лет. И потом сможет защитить свою новообретенную землю от туземцев.
Блад не совсем прав – это не то чтобы торговля живым товаром. Но очень близко к тому. Меня передернуло. С таким человеком вел дела мой отец? Может быть, и он зарабатывал, продавая каторжников за море, потому что наши земли перестали приносить прежний доход? Арендаторов согнали, чтобы освободить место для овец и продавать шерсть в город, где из нее делали ткань. Но цены на шерсть начали падать, потому что не один батюшка поступил так же. Я не слишком разбиралась в мужских делах – да кто бы мне позволил в них разбираться! – но некоторые услышанные разговоры вносили ясность в происходящее.
Я отпила разбавленного вина, пытаясь успокоиться.
– Какое это имеет отношение ко мне?
– Самое прямое. Ваш корабль казался лакомым куском, а на деле вышел пшик вместо добычи. Перепродавать этих людей я не стану, хотя мог бы.
– Потому что сам мог бы оказаться на месте кого-то из каторжников? – поинтересовалась я и ойкнула, сообразив, что лучше бы прикусить язык. Но Блад лишь широко улыбнулся.
– Исключено. Меня ждало повешение3, кастрация, потрошение, четвертование и, наконец, отсечение головы. От безголового каторжника мало толка.
На миг мне захотелось провалиться сквозь землю. Блад меж тем продолжал:
– Часть из них напросилась в команду. Те, кто переживет первый бой, заменят погибших в последних стычках.
– Ты вот так просто взял в команду каторжников? – не удержалась я. – А если они, оказавшись на свободе, примутся за старое?
Он пожал плечами.
– Судя по тому, что они умудрились попасться в Наровле, попадутся и на корабле, и в Дваргоне, куда мы идем. Только ни здесь, ни там агнцев нет, так что я бы поставил не на каторжников. Но лишних людей нужно кормить. А еще при штурме вашего корабля одному парню рассадили плечо до самой кости. Хирург сделает все, что может, однако, скорее всего, руку парень потеряет, значит, команде придется компенсировать ему увечье. Смекаешь, к чему я веду?
– Дополнительные расходы вместо добычи. А псам нужно бросить кость.
– Умница! – Он отсалютовал мне бокалом, пригубил, и я сама невольно сглотнула вслед за ним. – Я считаюсь удачливым капитаном, и на мой корабль отбоя нет от желающих. Но капитаном я останусь, только пока будет добыча. Которая, по законам пиратского братства, принадлежит всей команде. Если псов не кормить досыта – они кинутся на хозяина.
– Но разве ты не капитан? Разве они не обязаны тебе повиноваться?
Он расхохотался, не дав мне договорить.
– Это не мальчики-певчие, это матерые головорезы, которые ради золота мать родную ножом пырнут. Я держу их вот так. – Блад сжал кулак. – Но и мои возможности не беспредельны.
– Я все еще не понимаю, при чем здесь я. – Я поднесла к лицу бокал, чтобы скрыть задрожавшие губы.
Добыча принадлежит всей команде, а из добычи только я. Интересно, они жребий бросать будут или, как тот царь из притчи, разрубят на кусочки, чтобы всем поровну досталось? Даже не знаю, какой вариант предпочесть.
Может, попросить капитана смухлевать с монеткой или костями, что там они выберут в качестве жребия? Если он один стихийный маг на команду, жульничество, может, и удастся. Только все равно ж расплачиваться придется. При этой мысли щеки запылали, и я торопливо отхлебнула вина, едва снова не поперхнувшись.
– Так-таки и не понимаешь, при чем здесь ты? – поинтересовался он.
– У меня для этого мозгов слишком мало, – улыбнулась я, похлопав ресницами. – Все же знают, что женский мозг на четверть меньше мужского, так что не говорите загадками. Я все равно не в состоянии их разгадать.
– На восемь процентов меньше мужского. – Капитан вернул мне улыбку. – Но хорошо, говорю прямо. Или за тебя платит кто-то из твоей родни, и ты остаешься моим сокровищем, или становишься сокровищем общим.
Он не торопясь приблизился, забрал из моих рук опустевший бокал. Налил еще вина.
– Но, судя по тому, как скудно содержимое твоего сундука, родители не слишком о тебе пекутся. Похоже, им и на жизнь твою наплевать, иначе приставили бы сопровождающего.
Да слава богу, что не приставили, какие бы мотивы у них ни были.
– И чем бы мне сегодня помог сопровождающий? Героически сложил голову у моих ног?
Блад, точно не услышав меня, продолжал:
– За что тебя сослали в монастырь так далеко? Застали с задранной юбкой?
– Да как ты смеешь! – вспыхнула я.
– Смею. – Его голос снова стал жестким. – Говори правду, чтобы я понимал, на что рассчитывать. Если мы несколько недель прождем ответа, а надежды не оправдаются, плохо будет в первую очередь тебе. Итак, за какую провинность тебя сослали в Новый Свет, точно каторжника?
В памяти сами собой всплыли руки Джека, шарящие по моему телу, мое неловкое «не надо, пожалуйста» и его горячий шепот «ну что ты, глупышка, это и есть любовь», затем – боль. Его ладонь, закрывшая мне рот, чтобы никто не услышал вскрик.
Если это и есть любовь, я готова была смириться и терпеть, только бы он меня любил. Но когда я вернулась в келью из монастырского сада, меня уже ждали. Пятно на черной робе послушницы было едва заметно, но его все же углядели. Мать-настоятельница рвала и метала, забыв о должном смирении: ведь родители отправили меня послушницей в монастырь, чтобы разлучить с Джеком. Почему-то простое предложение не сообщать моему отцу – а ведь я в самом деле пеклась не только о себе, батюшка не погладит по голове и тех, кто не уберег его дочь, – вывело ее из себя.
– Я не… – Нет, я просто не могу выговорить вслух при мужчине «не смогла уберечь девичью честь». – Я не послушалась. Они не хотели, чтобы мы виделись с одним человеком.
– А он оказался настойчив? – ухмыльнулся Блад. – Что же, совсем неподходящая пара?
– Батюшка твердит, что да.
– А что так? Нищ, как церковная крыса?
– Нет! – воскликнула я. – Джек богат и знатен!
– А еще наверняка красив, как вестник божий, – расхохотался пират.
– Да! Красив, и учтив, и…
– И преисполнен всяческих достоинств, не то что некоторые. Если он настолько прекрасен, почему твой отец против?
– Откуда мне знать? Все, что мне сказали, – «не твоего ума дело» и «он тебе не пара».
Блад покачал головой.
– Беда с юными девами. А ведь на миг мне показалось, будто ты умеешь пользоваться мозгами. Богат, значит. Ты ему дорога?
– Конечно! Он сам не раз говорил, что любит меня! – Я вздрогнула от хохота Блада.
– Чего только мы не говорим, чтобы получить от женщины… – Он выразительно ухмыльнулся, я залилась краской. – Благосклонность. Насколько ты ему дорога?
На глаза навернулись слезы. Как он смеет смеяться над моими чувствами? Над нашей с Джеком любовью!
– Дороже жизни!
Он постучал пальцами по столу, словно по клавесину.
– Смелое заявление. И очень самоуверенное, я бы сказал. Ну что ж, сделаю вид, что поверил. Как полное имя этого прекрасного во всех отношениях молодого человека?
– Джек Роджерс.
– Роджерс? – Блад подался вперед, ноздри его хищно раздулись. – Граф Брийский?
Последние два слова он прорычал. И от выражения лица, и от тона его голоса у меня по спине пробежал холод, невзирая на жару.
Глава 3
– Ты его знаешь? – спросила я.
Глупый вопрос на самом деле, кто же не знает графа Брийского. Поговаривали, что он – фаворит королевы, но я не верила этим слухам. Люди склонны возводить напраслину на тех, кто лучше них. Кому многое удается.
– Знаю ли я его? – Блад поднялся со стула, и я попятилась как была, сидя, пока не уперлась спиной в стену.
Под его взглядом я ощутила себя мышонком, чей хвост прищемила ловушка. Не сбежать, не скрыться, остается только ждать расправы.
– Этот человек меня оклеветал.
Он оказался рядом, вздернул меня за плечо.
– Значит, он сорвал и этот цветок? – Блад улыбнулся.
Если бы он кричал, топал ногами, грозился убить – я испугалась бы меньше.
Собака лает – не кусает, мало разве мне довелось видеть отцовских гневных вспышек? Вот только Блад не кричал и не злился, просто смотрел и улыбался, и под этим взглядом, и от этой улыбки у меня кровь замерзла в жилах. Он больно сжал волосы у меня на затылке, заставляя приподнять лицо.
– Так, говоришь, ты ему дорога?
Моя рука сама собой скользнула в карман, куда я успела сунуть нож для разрезания страниц, прихваченный из дома. В чем-то Блад был прав – девушке не стоит оказываться так далеко от дома без сопровождения и без оружия. Вот только поможет ли мне это лезвие? Совсем ведь небольшое, с мою ладонь…
– Что, собираешься отыграться на женщине, не сумев одолеть мужчину? – Мои пальцы стиснули костяную рукоять.
Помогло, они хоть дрожать перестали.
– Спасибо за идею, – все так же негромко и жутко произнес он. – Как думаешь, если с тобой что-то случится, твоему Джеку хоть на миг станет так же горько, как было мне после вести о смерти матушки? Она умерла от разрыва сердца, не вынеся вести о моем приговоре. На руках у чужих людей, оставшись без дома и денег. Потому что твой разлюбезный Джек оболгал меня.
Я сжала рукоять из слоновой кости. Нет уж, забавой для него и его людей я не стану! Последний выход есть всегда, хватило бы решимости.
– Что ты со мной сделаешь? – пролепетала я.
Он улыбнулся, холодно и жутко:
– Именно об этом я сейчас и думаю. Что мне с тобой делать?
Дожидаться, пока он что-то решит, я не стала: нервы не выдержали. Коснулась его бока рукой, в которую он вцепился, – как удачно, что он скинул одежду и под моей ладонью оказалась кожа, – и, призвав магию, представила нервы, проходящие в бороздах по нижним краям ребер, послала в них импульс.
Блад вскрикнул, отшатнулся, неловко перекосившись, словно бок свело спазмом. А я, отскочив, ткнула его ножом слева от грудины.
Попыталась ткнуть. Даже скривившись от боли, он среагировал – отступил в сторону и назад, так что кончик лезвия лишь прочертил алую полосу на коже. Я метнулась к окну, поняв, что выбора у меня не осталось вообще – за попытку его убить пират по головке не погладит.
Он снова оказался быстрее меня – поймал за плечо, разворачивая, сжал запястье так, что нож выпал из моих онемевших пальцев.
– Белены объелась?
– Я?! Я пыталась договориться по-хорошему и вела себя паинькой, пока ты не вздумал отыграться на мне за грехи Джека – если они вообще существуют!
Он ругнулся, притиснул меня к стене, перехватив оба запястья над моей головой. Я дернулась, попытавшись пнуть его – но юбки замедлили движение. Блад изогнулся, уходя от удара, а потом, точно издеваясь, прижался всем телом так, что я вздохнуть толком не смогла, не то что пошевельнуться. Провел ладонью по моему боку, не обращая внимания на попытки вырваться. Ругнулся.
– Нет, так не пойдет, мало юбок, так под этим демоновым корсетом аркебузу можно спрятать!
Ага, как же! Сам бы попробовал надеть корсет и что-то под него спрятать! Хорошо, если бы синяками отделался.
Он потянулся к магии, мои запястья обожгло холодом. Вскрикнув, я попыталась оторвать их от стены, задрала голову разглядеть, что там, – не получилось ни того, ни другого.
– Ледяные оковы, – ухмыльнулся Блад. – Не будешь брыкаться, управимся до того, как обморозишься по-настоящему.
Я выругалась и попыталась лягнуть его, но добилась лишь того, что он прижал к стене мое колено и лед приковал лодыжку, а в следующий миг и другую.
Блад отступил, смерил меня долгим взглядом. Меня затрясло – то ли от холода, то ли от страха.
– Придется тебя обыскать, сокровище мое, – промурлыкал он, словно не замечая раны на груди.
В голосе появились незнакомые хрипловатые нотки, от которых – или все от того же проклятого холода – моя кожа покрылась мурашками.
Снова приблизившись, он начал выдергивать булавки, соединяющие бока платья с центральной вставкой корсажа. Я забилась – тщетно.
«Надо было не пробивать нервы, а сразу останавливать сердце», – запоздало сообразила я. Что ж, задним умом мы все крепки.
– Пусти, у меня больше нет оружия, – всхлипнула я. – Правда!
Он покачал головой, продолжая быстро и умело расправляться с булавками. «Явно не одну даму раздел за свою жизнь», – мелькнула нелепая мысль.
– К слову, что это было такое? – поинтересовался он, когда стомак полетел на пол. – Чем ты меня так дернула?
– Не скажу, – выдохнула я.
Есть вещи, о которых нельзя знать мужчинам, – это я усвоила с самого детства. Вроде лунных дней. Или магии, доступной некоторым женщинам.
Он усмехнулся, высыпал на пол булавки из кулака. Стянул полупрозрачную косынку, прикрывающую декольте, я вздрогнула, когда шелк щекотнул кожу. Блад провел кончиками пальцев по моей шее к груди до выреза сорочки. Шепнул, склонившись к уху:
– А если я очень-очень хорошо попрошу?
Сердце замерло, ухнуло в низ живота и почему-то забилось там, разлилось жаркой волной по телу, а в следующий миг снова окатил холодом страх. Во рту пересохло, и я замотала головой, не в силах выдавить не слова.
Показалось мне или он коснулся губами моей шеи?
Показалось, потому что в следующий миг он резко распахнул полы моего платья и распутал завязки верхней юбки. Стой я свободно, тяжелая ткань упала бы на пол, но я все еще была прижата к стене, и юбка осталась на месте. Впрочем, я недолго радовалась. Блад дернул юбку книзу. Выпрямившись, оглядел меня с головы до ног с ледяным выражением лица. Отвязал с моей талии карманы.
– Отдай, это мое! – вскрикнула я.
– Было ваше – стало наше, – ухмыльнулся он, прощупывая ткань.
Слезы в который раз навернулись мне на глаза – в карманах были все украшения, что мне удалось прихватить из дома. С идеей подарить караульному перстень и улизнуть с корабля придется проститься. Ох, да о чем это я! Похоже, мне скоро с жизнью придется проститься!
Блад вытряс содержимое карманов на стол, хмыкнул.
– Негусто.
– Тебе с твоими головорезами и этого много будет, – огрызнулась я.
Он вернулся ко мне, сдернул с меня нижнюю юбку. Оглядел корсет.
– Если я освобожу тебя, не будешь брыкаться?
– Еще как буду!
Он все равно меня убьет, и хорошо, если сам, а не отдав команде. Так смысл не брыкаться? Чтобы ему удобней было сперва меня обесчестить, а потом убить? Нет уж, сам это затеял – пусть сам и думает, как стащить с меня корсет.
Вот когда я порадовалась, что все мои мучения с этой деталью туалета оказались не напрасны! Даром что в дорогу мне пришлось сделать корсет как у простолюдинки – не лиф, а просто корсаж, что заканчивался под мышками. Все равно без служанки и одевание и раздевание каждый раз превращалось в мученье. Зашнуровать корсет, перевернув застежкой вперед. Развернуть как положено, расправить рубашку, которая, естественно, уезжала вслед за ним, затянуть шнуровку, едва не вывихнув плечи из суставов, кое-как завязать, а вечером пытаться ее распустить, снова изгибаясь в самых немыслимых позах.
Вот пусть теперь Блад ломает голову, как стащить корсет, не отлепляя меня от стены. Чем дольше он со мной провозится, тем дольше я проживу. Хотя странно, что он просто не перерезал мне горло в отместку за рану. А я, дура, поначалу сочла его джентльменом.
Пират приблизился, обнял, пробираясь ко мне за спину. Отшатнулся, когда я попыталась вцепиться зубами ему в шею. Выругался.
– Сама напросилась.
Он снял со стены нож, вернулся ко мне. Страх снова сковал льдом тело: одно дело – понимать, что конец неизбежен, другое – когда он обретает вполне реальные очертания. Блад поддел верхний край корсета – я взвизгнула, когда его пальцы коснулись груди. Пират потянул плотную ткань на себя, подцепил ножом, одним движением располосовав надвое. Я закашлялась, слишком резко вздохнув. Закружилась голова, и потемнело в глазах, а когда я опомнилась, последняя нижняя юбка лежала на полу, оставив меня в одной батистовой сорочке чуть выше колен и чулках.
Блад обшарил меня взглядом. Щеки стали горячими и тяжелыми – проклятый батист был почти прозрачным.
– Так, с этим все ясно, – проговорил он, и бархатный голос, казалось, стал еще ниже. – Остались юбки.
Он присел у моих ног, посмотрел снизу вверх, и я зажмурилась, чтобы не видеть его взгляда. Всхлипнула, поняв, что он может разглядеть. Да даже Джек не видел меня в одном белье, не говоря уж…
Стыд кипятком растекся по телу, почему-то собравшись жаром внизу живота.
– Говорю же тебе, у меня нет оружия, – прошептала я. – Зачем?
– Ты говорила, что и золота у тебя нет, а в этой груде оборок можно любовника спрятать, – ухмыльнулся он.
Мои лодыжки вдруг обдало жаром, а потом в них точно впились десятки раскаленных игл. Я взвыла, а Блад разом сгреб весь ворох ткани, вытащив его из-под моих ног. Перетряхнул юбки одну за другой. Хмыкнув, отложил одну в сторону – как раз ту, в пояс которой было вшито полдюжины золотых! Впрочем, на том свете мне они не понадобятся.
– Что там? – поинтересовался пират. – Золото?
– Золото, – подтвердила я.
Голос не слушался, тело то обжигал стыд, то морозил страх, к онемевшим ногам начинала возвращаться чувствительность, добавляя неприятных ощущений.
– Отпусти меня. Ты уже нашел все, что мог.
– Правда? – приподнял бровь он. – А может, мне еще кое-где поискать?
– Где? – не поняла я.
Он усмехнулся. В следующий миг исчезли оковы с запястий, и я, не удержавшись, повалилась прямо на руки пирату. Зарыдала в голос – боль в кистях казалась невыносимой.
Когда я опомнилась, оказалось, что я сижу на коленях у Блада как была – только в сорочке и чулках, а он растирает мне запястья.
– Потерпи немного, – приговаривал он негромко и как-то даже… ласково? – Сейчас пройдет. Вот видишь, уже порозовели. Просил же…
Я стиснула зубы. Просил, да. Не сопротивляться, чтобы было быстрее и удобней.
Всю жизнь, все мои восемнадцать лет, я слышала одно и то же. Молчи. Терпи. Смирись. Не возмущайся. Будь тихой. Будь скромной. Будь покорной.
Покорно жди, пока с тобой позабавятся от души, а потом убьют.
Я выдернула руки из его ладоней. Получилось слишком резко – потеряла равновесие и слетела с его колен. Больно ударилась локтем, подскочила и в следующий миг снова забилась в жестких руках.
– Пришла в себя, значит.
Тело совершило какой-то немыслимый кульбит, закружилась голова. Отдышавшись, я обнаружила, что лежу поперек его колен с задранной до поясницы рубашкой, руки выкручены за спину. Шлепок обжег ягодицу. Я вскрикнула и снова разрыдалась.
«Пожалеешь розгу – испортишь ребенка», – любил говаривать батюшка. На меня он розог не жалел, порой сидеть не могла. Помогло, правда, так себе, иначе не оказалась бы я здесь. Но одно дело – розга от родителя, другое – рука постороннего мужчины. Еще шлепок и еще – удары сыпались градом, пока я не обмякла в его руках, дрожа и всхлипывая.
Меня снова вздернули вертикально, усадили боком на колени.
– Ну и на что ты рассчитывала? – рявкнул Блад. Одной рукой он снова держал за спиной мои запястья, второй – сжимал волосы на затылке, развернув мое лицо к себе.– Убила бы ты меня, и что? Потом – что?
– Не знаю! – всхлипнула я. – Какая разница, если все равно…
– Не все равно! На этом корабле пять дюжин мужчин, которые женщин месяцами не видят! Ты понимаешь, что бы с тобой сделали, когда узнали о моей смерти? Пару дней, может, и протянула бы, всей… душой прочувствовав, что такое смерть на колу!
– Ты все равно собирался отдать меня им, так какая разница? – закричала я ему в лицо.
– Да с чего ты это взяла, дура!
– Ты сам сказал!
Он выругался.
– Я сказал «не знаю, что с тобой делать».
– Так и я о чем! Что я должна была подумать?
С его лица исчезла ярость.
– Страх – плохой советчик, сокровище мое.
Блад выпустил мои руки, провел кончиками пальцев по щеке, стирая слезы. Я вздрогнула от этого прикосновения. Замерла под его взглядом, где медленно истаивало бешенство, сменяясь выражением, которого я не могла разгадать.
Он снова провел пальцами по моей щеке, по шее. Я задрожала – уже не от страха, просто кожа стала неожиданно чувствительной, и каждое его прикосновение словно простреливало маленькой молнией. Жар с горящих ягодиц перетек в низ живота, заливая его тяжестью.
Блад притянул меня за затылок, впился в губы, и мои сами раскрылись, отвечая на поцелуй. Его язык скользнул мне в рот, играя с моим, руки сами обвили его шею. Его ладонь накрыла мою грудь, и я застонала, точно воск плавясь под его прикосновениями. Сорочка поползла вверх, и я не стала сопротивляться – хотелось ощутить его кожу не только ладонями, прильнуть всем телом. Я позволила снять ее, развернуть себя верхом на его коленях. Всхлипнула, когда он прильнул губами к груди, вжимаясь в него там, где наливалась жаром томительная пустота, словно он один мог ее заполнить.
– Паруса! – закричали наверху. И снова, уже громче: – Капитан, паруса!
Блад ругнулся сквозь зубы. Я вздрогнула, заморгала, точно просыпаясь.
– Что там?! – рявкнул он.
От этого рыка я окончательно пришла в себя. Слетела с его колен, подхватывая сорочку непослушными руками. Попыталась надеть ее – запуталась в ткани, словно никогда раньше не одевалась сама.
– Фрегат под флагом Наровля!
Капитан снова выругался – на этот раз в голос.
– Уйти сможем?
– Уйти? – Кажется, в голосе того, наверху, послышалось изумление. – Нет, они быстрее.
Блад перевел взгляд на меня, и я пискнула, прикрывшись ворохом ткани, в который превратилась моя одежда. Поднять глаза казалось невозможным. Отец был прав, я просто… просто распутная девка!
Глава 4
– Значит, наперехват! – крикнул Блад, и сверху донесся торжествующий рев.
Мало им сегодня одного боя? Или надеются на добычу, раз уж с нашим кораблем не повезло? Но чем можно поживиться на фрегате? Жалованьем офицеров?
– У многих моих людей есть счеты к властям Наровля, как и у меня самого, – пояснил капитан, словно прочитав мои мысли.
Он усмехнулся, глядя, как я пытаюсь влезть в сорочку, одновременно не выпуская из рук юбок, которыми прикрывалась. Начал одеваться сам, и получалось у него куда быстрее, чем у меня. К тому времени, как он облачился в камзол, я натянула лишь сорочку и одну нижнюю юбку и, мысленно костеря пирата на все лады, безуспешно пыталась сколоть на груди разрезанный корсет. Булавок не хватало – они раскатились по всему полу. Где-то в сундуке у меня была коробочка с запасными, но едва я шагнула к нему, меня снова бесцеремонно схватили за плечо.
– Некогда возиться со всем этим, – сказал Блад.
Прежде чем я успела возмутиться, он опять сдернул с меня корсет. Булавки зазвенели по полу, я дернулась, не зная, что ловить – то ли их, то ли собственное нижнее белье.
– Брось, говорю, потом соберешь. Стой смирно.
Я замерла – было что-то в его голосе, разом отбившее желание спорить. Пират сунулся в сундук, извлек отрез шелка – роскошного, такой впору только королеве носить. Повторил:
– Стой смирно!
Замотал меня в этот кусок шелка, точно гусеницу, вытащил из моего сжатого кулака пару булавок, что я успела подобрать, подколол край отреза. Оглядел меня критическим взором.
– Сойдет. За мной.
Я засеменила следом – туго обмотанная вокруг бедер ткань не давала шагнуть как следует, юбки, к которым я привыкла, давали куда больше простора. В очередной раз не рассчитав шаг, я пошатнулась и, если бы не рука пирата, шлепнулась бы. Блад ругнулся себе под нос, а потом просто перекинул меня через плечо, точно куль с мукой. Я взвизгнула, заколотила кулаками по его спине.
– Уймись, или снова по мягкому месту прилетит! – рявкнул он.
Я перестала брыкаться, но смолчать не смогла.
– А тебе только повод дай, что ли, руки распустить? Поставь меня, я девушка, а не мешок с навозом!
– Норов у тебя похуже, чем у мешка с навозом, будет, – фыркнул Блад, продолжая меня тащить куда-то вниз.
– Ах, ты…
– Придержи язык, – негромко и буднично велел он, и что-то такое прозвучало в голосе, что я мигом захлопнула рот.
Я задрала голову, чтобы увидеть хоть что-то, кроме его поясницы. Получилось так себе – кругом стоял полумрак, в котором виднелись человеческие фигуры. Я ждала насмешек, но людям явно было не до меня. Что-то скрипело, что-то стучало, кто-то поминал родственников «ленивого тупицы» и их противоестественные связи, кто-то отчаянно богохульствовал. Я дернулась заткнуть уши и уронила руки. После всего, что сегодня произошло, едва ли я смогу ощущать себя леди. Кровь прилила к голове, зашумела в ушах, стало трудно дышать, но прежде, чем дурнота превратилась в невыносимую, Блад поставил меня на палубу. Я пошатнулась – от резкой смены положения все закружилось – и упала бы, не придержи капитан меня за талию.
Ждать, пока я восстановлю равновесие, он не стал, скомандовал:
– Голову береги! – И потащил меня вперед через низкую дверь. Чтобы пройти в нее, даже мне пришлось наклониться, а уж Блад и вовсе согнулся в три погибели.
Здесь было светлее – в дальнем конце помещения сияли два осветительных шара, зачем-то заключенные в сосуды, и судя по тому, как дробился и переливался свет, сосуды эти оказались из хрусталя. Рядом с потемневшим деревом, какими-то бочками и сундуками, прикрепленными к полу, мешками, сваленными вдоль стен, в помещении едва ли в полтора ярда высотой этот хрусталь, сияющий холодным магическим светом, казался особенно неуместен.
Между осветительными шарами виднелась дверь, к которой стояла очередь из полудюжины согбенных мужчин, почему-то сплошь босых. Из двери вынырнул один, держа перед собой несколько медных цилиндров, исчез там, откуда мы пришли, после него за дверь юркнул еще один.
– Устраивайся вот здесь, сокровище мое. – Блад подпихнул меня к груде мешков. – Там шерсть, тебе будет удобно. Можешь даже вздремнуть, если получится.
Остальные грянули хохотом, я вздрогнула.
– Под пушки отлично спится, – произнес кто-то с сильным беркивским акцентом, и я прикусила губу.
В мамином выговоре нет-нет да проскальзывали такие же грассирующие нотки, и, хотя грубый голос моряка вовсе на нее не походил, я вдруг особенно ясно ощутила, что маму больше не увижу.
Нет, нельзя плакать! Я шмыгнула носом и опустилась на мешок. В самом деле тут мягко, и сидеть было бы удобно, кабы не узкая ткань, сковывающая движения.
Пока я возилась, устраиваясь, Блад оглядел собравшихся. Странно, даже сейчас, согнувшись, он выглядел сильным и гордым.
– Если кто девчонку хоть пальцем тронет, останется без руки и без компенсации за увечье. Всем ясно?
– Да, капитан! – рявкнула дюжина глоток, и я подпрыгнула, едва не прошибив головой низкий потолок.
– Куда ты меня привел и зачем? – спросила я, видя, что Блад собирается уходить.
– В самое безопасное место корабля, – ответил он.
Снова раздались смешки, и он добавил:
– Если, конечно, ты не решишь побаловаться здесь огненной магией или пустить молнию.
«Опять издеваешься?» – хотела я спросить, но вовремя прикусила язык – пожалуй, при его подчиненных стоило быть повежливее. То, что Блад простит один на один, он едва ли спустит на людях. Поэтому я лишь сказала:
– Я не способна к стихийной магии.
– Не уверен, – протянул он.