Сердце офицера Кистяева Марина

Глава 3

– Куда вы нас везете?

Незнакомка подала голос через пятнадцать минут.

Громов засек время.

– В госпиталь.

Разговаривать и что-либо объяснять не хотелось. Лейтенант тоже притих. Порывался снова сесть за руль, но ему хватило одного взгляда Громова, чтобы надолго закрыть рот. В отличие от девушки, Серега за годы, что служил рядом с генералом, хорошо выучил начальство. И знал: сейчас его лишний раз лучше не трогать. Взорвется – мало не покажется никому.

Девушка не знала.

Она убаюкивала ребенка, что-то периодически нашептывая ему. Громов не мог слышать. Не желал. Ему достаточно было того, что происходило.

– А машина… Надо вызвать дэпээсников, – снова раздалось с заднего сиденья.

– Зачем?

– Вы знаете, – голос девушки дрогнул, – зачем.

Вот лучше бы она молчала, не продолжала.

Нет же, не терпится уточнить. Для чего? Чтобы услышать нелицеприятные последствия происшедшего?

– Поговорим после того, как вас осмотрят, – жестко бросил он, давая понять, что лучше разговор не продолжать.

Громов крепче сжал руль. До госпиталя ехать не меньше часа. Петр уже позвонил и предупредил, что они приедут. Их ждут.

Он старался придерживаться скоростного режима. Хватит с них…

– Как тебя зовут? – обратился Петр. Ему надоело мысленно называть её незнакомкой и блондинкой.

Хотелось знать имя.

– Ольга.

Оля, значит. Петр вдавил на педаль и, лишь заметив, как стрелка на спидометре стремительно устремилась к двумстам, сбавил скорость.

Интересная картина нарисовывалась. Зачастую он не то, что не интересовался именем девушки, с которой проводил вечер. Ему говорили, но Петр не удосуживался запомнить. Ему было откровенно наплевать. За последние годы Громов не помнил случая, чтобы девушка настолько его заинтересовала, что смогла пробить холостяцкую броню, которая ему пришлась по душе.

Женщин он любил. Это и понятно. Какой здоровый мужик не любит женских тел? Мягких, упругих, доступных. Льнущих к нему в жажде ответных ласк. Готовых дарить не менее страстные прикосновения. Эта любовь заложена у них на генетическом уровне. Громов не был исключением.

Он всегда умел расставлять приоритеты. Женщины на первом месте никогда не были.

Даже Надя.

Надю он знал с детства. Она всегда была рядом, сколько он себя помнил. Малявка, которая крутилась постоянно под ногами. Дочка полковника. Чем не повод обратить на неё внимание в двадцать пять лет, когда после очередного наставления от деда Петр всерьез задумался о женитьбе?

Он никого не любил из девочек. Увлекался, бывало. Но чтобы жениться… Нет.

Надя его любила. Она призналась ему в восемнадцать лет. Приехала к нему в гарнизон, сняла гостиницу, пригласила на свидание и разделась.

– Буду только твоей, – сказала она, смело глядя ему в глаза.

Петр оценил её порыв. И женился.

Сам он был тем ещё ходоком, перепробовал многих, но жениться предпочел всё-таки на чистой девочке.

Надя умерла пять лет назад.

Из-за сраного упрямства, которого он не мог понять и которому так и не дал оправдания. Громов мог её спасти. И она, и он это знали.

И всё же Надя не позвонила… Не сказала ему.

Петр принял смерть жены, как необходимую данность. Год держал официальный траур. Хрен кто мог ему бросить в лицо, что он мудак, начал гулять, пока тело жены не остыло. Громов никому не дал такого повода. Доброжелателей у него уже к тому моменту времени имелось с избытком, и очень многие обрадовались бы, оступись он. И тестю донесли бы.

По шлюхам ходил. Покупал, пользовал. Забывал. Это нормально, и в их среде не порицалось. Главное, чтобы соблюдались приличия и не пошло дальше.

После года спрос с него уменьшился.

Даже генерала получил, не будучи женатым. Правда, тот же Вадим Дмитриевич намекнул, что хорош, пора.

Громов, добродушно усмехнувшись, пообещал подумать на досуге. Тесть – неплохой мужик, но больше на него влияния не имел. Перерос Громов его. Основательно так.

Женщины всегда были рядом с Петром. Кружились, знакомились, пытались войти в круг его личных интересов. На горизонте маячили и свахи. К нему приходили с предложениями, многие хотели породниться с ним.

Петр для себя решил: получит генерала и всерьез займется вопросом. Семья ему нужна. Он деток хотел…

Звезду получил.

Громов нахмурился сильнее и в очередной раз посмотрел в зеркало заднего вида.

Ольга снова сидела с закрытыми глазами, прижимая левой рукой дочку. Та, кажется, уснула. По крайней мере, Петр на это надеялся. Надо бы проверить… Мало ли. Может, малышка сознание потеряла. Та, словно интуитивно поняв, что смотрят на неё, заворочилась и громко пискнула. Ольга сразу встрепенулась и зашептала:

– Тихо… Тихо… Ну что ты… Спи, роднульник… Пожалуйста, спи…

Громов считал слова по припухшим и разбитым губам девушки. Интересно, та хотя бы в курсе, что у неё с лицом? Припечаталась, видимо, в находящееся впереди сиденье.

И пряди мокрые не убрала со лба и скул. Они вызывали у Петра раздражение, он поймал себя на мысли, что хочет рассмотреть лицо девушки.

Значит… Оля. Наваждение какое-то. Хотя нет, при чем тут наваждение и прочая романтическая ерунда? Где он и где романтика? Ещё, может, припомнить любовь с первого взгляда? Одержимость? Громов всё же немного подбавил газу.

Скорее, алкоголь всему виной. Чувства вины тоже не было. Подобной ерундой Громов давно перестал страдать, да и страдал ли – хороший вопрос. Сбил их и сбил. Разберется.

Но он словил кайф от того, как держал её тело в своих руках.

Этого достаточно.

Кстати, Оля не спросила, как зовут его. Неинтересно, получается? Что-то неприятное прошлось по грудине мужчины, точно по ней ржавым, тупым крюком провели. Давненько его не игнорировали. Громову это не понравилось. Рассчитывать на то, что пострадавшая девушка будет ему строить глазки – глупо.

И между тем…

Инстинкты заявляли ему совсем другое.

Их встречали.

Лейтенант отзвонился от имени Громова и сообщил, что они подъезжают.

Медбратья мялись на крыльце, кутаясь в накинутые поверху куртки. За стеклянными дверьми виднелась каталка, которую они готовились выкатить по первому сигналу.

Знакомый хирург, по совместительству главврач госпиталя, стоял в стороне от крыльца и курил. Увидев тормозящий едва ли не у крыльца «гелик», от души выругался.

Петр умел читать по губам. Ему не составило труда расшифровать всё, что думает про него Григорий Маркович Одуров.

Ничего… Он про себя и не такое слышал.

Заглушив двигатель, Громов повернулся к Ольге. Та настороженно смотрела на него.

– Выходим. Хотя, подожди. Ребенка приму.

Не дав ей возможности ответить, Громов спрыгнул на землю, вскинув руку в знак приветствия:

– Григорий Маркович, давно не виделись!

– Разве, Громов?

Одуров его латал. И не только его. Парней, близких ему, – тоже. Лучший военный хирург, которого пытались перетянуть многие частные клиники города. Пока Одуров держался. Не только из-за патриотизма и любви к военным. Хотя, надо отдать должное, Григорию Марковичу и эти свойства были присущи. Госпиталь, который он возглавлял, финансирование получал не только из бюджета. Частные военные компании оказывали регулярное спонсорство. И не только они.

Генерал тоже подкидывал деньжат. И точно знал, что его примут в любое время дня и ночи.

А главное, напишут то, что надо. И кому надо.

– Конечно, Григорий Маркович, – оскалился Громов.

– Я бы твою ха… Я бы тебя ещё с удовольствием месяца два не видел, Петр Михайлович.

Одуров подошел к нему, они пожали руки.

– Что у тебя? – перешел к делу хирург, оглядывая его критическим взглядом и сразу подмечая все ссадины.

– Женщина с ребенком…

Петр кивнул в сторону заднего сиденья. Григорий вскинул кверху брови.

– Ну давай, посмотрим.

Петр открыл дверцу и заглянул в салон. Ольга по-прежнему сидела, прижимая к себе спящую дочку. В глаза мужчине бросилась напряженная поза. Сейчас Оля напоминала ему женщину, готовую драться за своего ребенка. Исходящее от неё напряжение чувствовалось на расстоянии. Петр недобро усмехнулся про себя.

Значит, вот как ты его воспринимаешь, Оля…

Ой, зря.

Честно.

Им двигали даже не эмоции – голимые инстинкты, отточенные за годы службы.

Громов подался вперед, не замечая, как верхняя губа дернулась кверху. В какой-то момент мужчина полностью растворился в ситуации, попав в коллапс собственных эмоций.

– Оля-я, – хрипло протянул Громов, всматриваясь в девушку. Сейчас, когда поутихли страсти, он мог бы её воспринимать более адекватно. Тогда какого хера не получалось?

– Ч…что? – выдохнула та, продолжая не двигаться.

– Мы приехали. Чего сидим, кого ждем? Давай, выходи.

Девушка быстро мотнула головой.

– Нет.

– Это что ещё за фокусы? – недобро уточнил генерал.

– Отвезите меня в обычную больницу. Мне надо…

– Ты головой ударилась? – сорвался Громов, не повышая голоса. – Ты о чем сейчас думаешь? Включайся, давай! Потом, – он сделал давящую демонстративную паузу, – поговорим. Если тебе насрать на себя, то никто тебя ни обследовать, ни трогать не будет. Как я посмотрю, ты девочка взрослая, сама несешь ответственность за свою задницу! А ребенка врачи посмотрят, хочешь ты того или нет.

Его грубость возымела нужный эффект. Оля открыла рот, чтобы возмутиться, но, видимо, слов не нашлось, и протяжно выдохнула.

А Громов, как прыщавый подросток, дрочащий на порно в ютубе, уставился на очертания её крупного рта. Он готов был поклясться, что губы у блондинки не накачены всякой дрянью, что их припухлость природная. Как вариант – они пострадали от удара.

Хотя… сомнительно.

Петр задержал взгляд на её губах.

Красивые, зараза. Провести бы по ним пальцами… и не только ими.

Член снова призывно дернулся в штанах, вызывая ещё большее раздражение у Петра.

– Без согласия матери над ребенком не имеют…

Она не договорила, потому что Петр оказался в салоне в опасной близости от неё. Девушка явно не рассчитывала, что ей придется вступать с ним в конфликт. Он – тоже.

– Да неужели? – ядовито поинтересовался Громов, снова ловя себя на мысли, что ему нравится чувствовать её рядом с собой. Их бедра почти соприкасались. – Будем спорить, или всё-таки головой начнешь думать?

Ольга задышала чаще, глубже.

– Вы… Ты…

– Петр Михайлович, ты там долго будешь реверансы разводить и нас морозить под дождем? Или всё же соизволите выйти и показаться трудовому народу? – Одуров сунулся в салон вслед за Громовым. – О-о, голубушка, и чего сидим? Кого ждем? А ребенок малец, что ли, совсем? Громов, мамаша, вы в шоке или что, я не пойму? Какого расселись? Живо, мля, на выход!

Одуров, работая с соответствующим контингентом, научился и разговаривать соответствующе.

– Ребенка передали аккуратно мне! – снова гаркнул он. – А сами можете и дальше тут разбираться!

– Ольга…

Громов попытался забрать Сашу у девушки. Та упрямо попыталась её удержать, в ходе небольшой борьбы мужчина задел больную руку. Ольга вскрикнула, чем снова вызвала отборную матерную реакцию врача.

– Совсем охренели мне тут… Или вы выходите все через минуту или пеняйте на себя!

– Слышала? Вперед! – поддел Громов Ольгу и, перегнувшись через неё, открыл дверь с её стороны. – Выходи!

На этот раз девушка послушалась.

А Громов постарался не заметить, как она вжалась в сиденье, когда его тело оказалось слишком близко к её.

Глава 4

– Петр Михайлович…

– Езжай домой, Сереж.

– А вы…

– Езжай.

Петр продолжал изучать паспорт Ольги.

Интересные дела вырисовываются.

С другой стороны, чему он удивляется?

Нормальная ситуация, и не только по сегодняшним временам.

Мать-одиночка, значит.

Но фотка мужика с ребенком в том же паспорте имелась.

Темноволосый, крепкий парень лет тридцати, с модной бородкой. Лощеный. В белой футболке и таких же белых брюках. Какой идиот будет носить белые вещи, когда в доме маленький ребенок? Или для фотосессии пододел?

В графе отец – ни слова.

И Ольга Николаевна Царева носила ту же фамилию, что и у Александры в свидетельстве о рождении. Оба документа Петр успел просмотреть.

Красивая фамилия у девчонок.

Он ещё некоторое время повертел паспорт Ольги в руках.

Не замужем…

Но мужик есть.

Или был?

Отпустил её на ночь глядя в непогоду. Да ещё и с ребенком.

Документы опять же с собой у неё были. Понятное дело, паспорт. А свидетельство о рождении зачем с собой таскать?

Это первое.

Второе. Его интерес присутствует?

Кажется, да.

Тогда третий вопрос – какой?

Чисто сексуальный?

А вот хрен знает.

Громов не верил, что эта Ольга, мать её Николаевна, его цепанула. Чтобы с первого взгляда. Да и взгляда как такового не было. Петр провел рукой по лицу, смахивая усталость прошедших часов и пьянку прошедших дней. Погуляли, отметили, ничего не скажешь. Занятно получилось.

По-хорошему, ему бы выспаться. Или хотя бы вздремнуть пару часов. Уже потом разбираться что к чему.

Он бы так и сделал, если бы не взгляд Оли, которым она окинула Громова, когда её вместе с ребенком уводили по коридору.

Обернулась, сдерживая подступившую к горлу истерику.

Громов стоял неподалеку. Рядом с ним уже суетилась подоспевшая симпатичная медсестра. Кажется, Нина. Она неплохо «обслужила» его в прошлый раз. Было дело… Он переодевался после обследования, она вошла в палату, заперла дверь, прислонившись к ней спиной. Дальше по вполне заезженному сценарию, через который Петр проходил не раз. Что-то сказала, подошла к нему, он опустил руку ей на плечо. Она же опустилась на колени, достала из его штанов член и сделала неплохой минет.

Почему он её запомнил в череде безликих женских лиц за последний год? Нина безболезненно делала капельницы. А это дорогого стоит!

К нему она едва ли не подбежала, вызвав недоумение.

Игнорируя приветливую улыбку медсестры, он смотрел вслед уходящей Ольги.

Тогда-то она и обернулась.

С широко распахнутыми глазами, где застыла тревога и страх. По-прежнему дезориентированная, перепачканная грязью и кровью, она нашла взглядом Громова. Петр разное повидал на своем веку. От женщин в том числе. Его семейная жизнь тоже не всегда шла, как по маслу.

Девушки любили его. Проклинали. Ненавидели. Пытались манипулировать. Всё, как у всех. Смотрели на него по-разному. Ему, по большому счету, было всё равно.

Ольгин взгляд зацепил. Настороженность и ещё что-то, что он не смог рассмотреть, застыли в глазах блондиночки. До девочки окончательно дошло, что произошло на трассе. Кто виновник того, что она и ее дочка сейчас находятся в больнице.

– Может, кофе?

Петр обернулся на голос. Рядом стояла незнакомая медсестричка. Ещё одна…

– Я знаю, где стоит автомат.

– Я могу…

– Не надо.

Громов посмотрел на часы – презент тестя – и направился в сторону кабинета Одурова. Тот выгнал Петра час назад, сказав, что ещё ничего не ясно. Пригрозил вовсе свалить домой, если тот будет надоедать ему.

Естественно, никуда Одуров уезжать не собирался. После тяжелого дня и суетной ночи минутка тишины необходима.

Петр постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Григорий разговаривал по телефону.

– Буду утром. Точно. Не ворчи, а? Да, я всё помню. Жди.

Недовольно нажав на «отбой», главврач повернулся к вошедшему мужчине.

– Час ещё не прошел.

– Ты засекал?

– А то. С тобой только так, Петр Михайлович. Кстати, прими мои поздравления. Я, наверное, в числе последних поздравляю?

Генерал отмахнулся. Не до поздравлений сейчас. Он свой телефон поставил на беззвучный режим. Не хотелось никого слышать. Если кому-то срочно понадобится Громов, его найдут и без телефона. К тому же осведомленные люди понимали, что новоиспеченный генерал гуляет и лучше того не тревожить по пустякам несколько дней. Самое интересное начнется потом.

Петр, бывавший не раз в кабинете Одурова, прошел и тяжело опустился в кожаное кресло. В голове гудело от недосыпа и прошедшей гулянки.

– Нормально все, Маркович. Говори, что с моими дамами.

– Уже и твоими, Петя? Быстро, – оскалился Одуров, тяжело и устало вздыхая. – Может, по рюмашке? Замотался.

– Давай.

Одурову отказывать не стал. За руль Петр точно ближайшие часы не сядет, а там и протрезвеет.

Главврач поднялся, прошел к бару, открыл дверцу и достал пузатую початую бутылку с двумя рюмками.

– У Ольги ничего критичного. Ты и сам видел. Легкое сотрясение, пара синяков. Губа разбита. Мелочь, короче. Самая серьезная травма – перелом правой руки.

– Всё-таки перелом? – поморщился Громов.

– Угу.

Поставив рюмки на стол, Григорий разлил янтарную жидкость. Молчание хирурга не нравилось Громову. Что-то он не договаривает.

– Паузу нехорошую делаешь, Маркович.

– Давай сначала выпьем.

– Александра не пострадала? Ничего не сломала? Внутреннее кровотечение? – пытливо спрашивал мужчина, искренне переживая за маленькую девочку. Ему снова вспомнилось, как она хаотично и требовательно ощупывала грудь матери, устраиваясь поудобнее и затихая.

Одуров приподнял рюмку и без слов выпил. Даже не поморщился. Петр один в один повторил его движения. Горькая настойка обожгла горло, затем последовало приятное тепло.

– Значит так, Петр Михайлович, – хмуря брови, сказал Григорий, снова открывая бутылку. – Делать поспешных выводов я не буду. Но Александру обследовать тщательнее стоит.

По распоряжению Громова для Ольги и Саши выделили палату «матери и ребенка». Такая имелась и в военном госпитале. Петр не хотел знать, как она числилась у них на балансе. Да и забивать лишней информацией голову не собирался.

Он всё-таки съездил домой, принял душ, переоделся. Бриться не стал. Отзвонился в штаб.

К госпиталю Громов подъехал без пятнадцати девять. Одуров как раз выезжал со стоянки. Мужчины коротко кивнули друг другу. Прошло несколько часов, как они виделись в последний раз.

– Все необходимые бумаги я подготовил, – сказал Григорий, опуская стекло.

– Спасибо. С меня причитается.

– Естественно, – усмехнулся главврач, устало потирая глаза. – Иметь в должниках самого генерала – заманчивая перспектива.

– Да пошел ты, – беззлобно заметил Петр, проезжая дальше.

Задерживаться он нигде не стал, сразу прошел по коридору, поднялся на третий этаж и направился к палате, где, по его мнению, должны были отдыхать Оля с дочкой.

Постучать Петр и не подумал. Ребенок может спать, какой нахер постучать? На самом деле причина была в другом. Отвык он стучать, заходя к девушкам в комнату. Пусть в данном случае она и выступала в качестве больничной палаты.

Постучать всё-таки стоило.

Честно…

Петр вошел и остановился, не понимая в первые секунды, как реагировать на представшую перед ним картину. У Громова возникло ощущение, что он со всей дури врезался в прозрачную стену. Или, что ещё лучше, грохнулся с армейского «бревна» на полосе препятствий. Не больно, зато адреналин в крови колошматит до мушек в глазах. Больше злость берет, что лоханулся на самом легком, уже давно отточенном и привычном препятствии.

Петр остановился, нахмурившись и впиваясь жадно в картину, которую увидел.