Сердце офицера Кистяева Марина

глава 7

— Да? — пробасил Петр, а Ольга внутренне поежилась.

Она чего-то не понимает… Вернее, многого.

Когда в больничке персонал стучался, прежде чем войти в палату? Оля не помнила.

Голова по-прежнему кружилась, слабость не отпускала.

И мужчина… Именно он отозвался на стук.

Дверь осторожно открыли, и показалась невысокая медсестра с приветливой дежурной улыбкой.

— Петр Михайлович, вас спрашивают. Извините, что прерываю… — девушка не договорила, покраснев.

Оля, наблюдая за медсестрой, мысленно усмехнулась. Она отлично понимала девушку! Молоденькая совсем, наверное, даже моложе Оли или ровесница. Ольга заметила, как та смотрит на мужчину. С явным интересом и интуитивным желанием понравиться, привлечь к себе внимание.

Что снова немного выбивало Олю из колеи.

Происходящее до сих пор воспринималось через какую-то искаженную призму. Никак не укладывалось в голове, не сводились концы с концами. Ситуация ухудшалась плохим самочувствием. Врачи диагностировали сотрясение мозга, сказали: строгий постельный режим.

Оле хотелось схватить Сашеньку и бежать дальше, куда глаза глядят.

Громов нахмурился, перевел взгляд с медсестры на Олю.

И этот взгляд…

Черт, у Ольги от него мурашки по коже начинали бегать! Никто на неё никогда так не смотрел, как Петр. Вроде бы на первый взгляд обычный мужчина. Высокий, широкоплечий, с военной выправкой, как говаривали в старые времена. Идеально ровная спина, разворот плеч. Видно, что мужчина много и регулярно занимается спортом, ни единого намека на жировые отложения. Это на первый взгляд. Более тщательно фигуру Громова она не рассматривала, да и не планировала этого делать.

Лицо… Тут тоже вроде бы ничего примечательного, но между тем Олю царапнуло. Жесткое, волевое. Высеченное невидимым скульптором — так принято писать в художественных произведениях про подобные лица. Широкий лоб, кустистые брови, нос с горбинкой — скорее всего, после перелома. Губы полнее средних. Подбородок квадратный, подчеркнутый дневной щетиной.

Если собрать все черты в кучу, то получается интересная картина.

Этакий мачо, любимец женщин.

Если бы не взгляд человека, который привык отдавать приказы.

По тому, что они прибыли в военный госпиталь, Оля поняла, что не ошиблась. Военных она не то чтобы не любила. Она к ним относилась ровно. Жизнь никогда не сталкивала её с представителями данной профессии, и девушка предпочла бы и дальше не иметь с ними ничего общего.

Военный госпиталь был выше её понимания. Как она здесь могла оказаться при других обстоятельствах? Да никак.

Это учреждение ассоциировалось у неё с ранеными бойцами, с кровью. Тут же всё было иначе.

Чистенько, стерильно. И во всем виделись деньги. Точно Оля находилась в коммерческой клинике, причем не для простых смертных.

Вчера ей было не до рассматриваний. Она находилась в полушоковом состоянии. Сначала дом, потом авария. Страх за дочку, за Сашеньку. Про себя она почти не думала. Врачи что-то ей говорили, спрашивали, Ольга отвечала на автомате, сама молила Бога, чтобы с дочкой ничего не случилось.

Как поняла — пронесло… Авария не нанесла повреждений Саше.

Обошлось…

Ночное обследование Оля так же не помнила. Её куда-то просили пройти, что-то с ней делали.

Боль в руке и во всем теле усиливалась. Ей вкололи обезболивающее, оно подействовало на некоторое время.

Когда её рука оказалась в гипсе, к Ольге подобралась тихая истерика. Если бы к тому времени Саша не уснула, сладко посапывая, то Оля рассмеялась бы в голос.

А что! Достойное завершение дня.

И главное! Нет, чтобы сломать левую руку. Надо такому случиться, чтобы пострадала именно ведущая правая рука.

И как Оля будет обслуживать себя?

Как она будет обслуживать Сашу…

Голова готова была взорваться от негативных мыслей, от терзающих душу вопросов, на которых у девушки не находилось ни одного вопроса.

Оля не заметила, как уснула. Утром возникло ощущение, что ей что-то вкололи, чтобы она поспала. Потому что в кроватке Саши она увидела бутылочку со смесью. Значит, приходила детская медсестра и покормила дочку.

Оля и не слышала.

От взгляда на роднульку сердце Оли разрывалось от тревоги и неопределенности. На глазах то и дело наворачивались слезы, но девушка держалась из последних сил. Жалеть себя — не время. Потом придут дни, когда она даст себе возможность порыдать всласть. А может, и не даст.

Первый стыд Оля испытала, когда медсестричка ей предложила помощь в мытье головы.

— Давайте по-быстрому, пока ваш карапуз спит.

Сначала Оля хотела отказаться. Потом мысленно махнула рукой. Когда ещё представится возможность помыть нормально волосы? Да ещё учитывая то, что у неё сотрясение.

Беспомощность накатила именно в ванной.

— Гипс мочить нежелательно, — между тем деловито вещала медсестра. — Повязка со временем просохнет, но внутренний слой ткани будет влажным долгое время. Это может вызвать раздражение кожи. Плюс лонгета может изменить форму, и фиксация перестанет быть надежной. Поэтому поберегите гипс от воды.

— Я вас поняла, — дрогнувшим голосом отозвалась Оля, а у самой в голосе мысли только о Саше.

Как она теперь будет справляться с дочкой? Та постоянно висла на руках, немного посидит в коляске и начинает елозить, капризничать. Маме таскать тяжести нельзя.

Виталик… Про него она мысли гнала прочь. Нет его больше в её жизни! Вернее, в их.

Можно обратиться к Марине Викторовне. С кем, с кем, а со свекровью Оле повезло. Умная, добрая женщина, видящая всё, что надо. И не надо — тоже.

Но звонить ей сейчас было стыдно.

Не готова она разговору с ней.

Оля не исключала, что Марина Викторовна уже в курсе и звонила ей. Хотя и сомнительно. Виталик предпочтет пока отмолчаться. Он не любил признавать себя неправым, а то, что произошло…

Сушить волосы Оля отказалась, хотя ей показали, где находится фен. Смотря на серебристый прибор, Оля не знала, смеяться ей или плакать. Мало того, что в больнице — нет, в госпитале! — у неё при палате душевая, так ещё и фен имеется.

Дальше — хуже.

Проснулась Саша. Оля кое-как ей помогла взобраться на кровать и устроиться у себя на коленях. Дочка сначала не поняла, почему мама отказывается брать её на руки. Белый предмет на руке матери заинтересовал малышку, и она что-то быстро-быстро заговорила на своем тарабарском, потрогала, пощупала, потом попыталась «взять» на единственный зуб. Оля ловко перехватила дочку и потянула на себя.

— Как-то так теперь, роднульник. Мы же справимся с тобой, моя хорошая? Правда?

— Да! — отважно заявила её девочка, принимаясь за еду.

Оле нравилось кормить, и в ближайшие месяцы она не планировала прекращать. Многие женщины отказывались от грудного кормления по явным причинам. Мол, грудь испортится, появятся растяжки. Оле повезло — за время беременности и после рождения Сашеньки грудь максимум увеличилась на полразмера. Она даже бюстгальтеры не меняла. Ни одной растяжки тоже не появилось.

Грудь у Оли была большой и упругой. Крепкая «четверочка», которая ей самой была по душе. Не сказать, чтобы девушка ей гордилась, но в душе появлялось тепло и удовлетворение, когда ловила мужские взгляды на ней.

Раньше… Потом случилась любовь, Виталик, рождение Саши. И грудь плавно переросла в «титю». Сейчас Оля не воспринимала её, как женское достоинство.

Ровно до того момента, пока не увидела, как на неё смотрит Громов.

Она не то чтобы не ждала его появления утром. Понимала, что виновник аварии появится в палате и начнет договариваться. Оля накручивала себя сознательно. Ей необходимо было выплеснуть весь негатив, что накопился за последние сутки. Он плескался в ней, выжигая изнутри.

По-хорошему, ей бы поплакать… Но нельзя. Саша испугается, да и головные боли нашептывали, что Ольге следует быть осторожнее.

Мужской взгляд, обращенный на её грудь, сбил Олю с настроя.

Громов смотрел так… плотоядно, что ли. Прости Господи, но другой ассоциации не возникло. Её «четверка» всегда привлекала внимание, чего уж тут греха таить. Учитывая, что природа наделила Олю фигурой песочных часов. Причем очень ярко выраженных. Большая грудь, тонкая талия, крутые бедра. Три в одном. У Оли всегда имелся небольшой лишний вес, но она научилась его маскировать утягивающим комфортным бельем.

А судя по тому, как стремительно развивалась мода на бодипозитив и пышек, её фигура невольно оказывалась в центре внимания. Оля к происходящему относилась ровно, подчеркивала достоинства, прятала недостатки. Иногда раздражало, что мужчины видят только её фигуру, как они говорили — «пышные формы», и им откровенно плевать, что Оля из себя представляла дальше.

Виталик тоже так думал. Только она, дура, окрыленная любовью, предпочитала закрывать глаза. Всё видела, замечала, но мирилась. Спрашивается, почему, для чего? Вопросы, относящиеся к разряду риторических.

О том, что у неё всё-таки не «тити», а грудь, Ольга мгновенно вспомнила, увидев Громова.

Тот задержался на несколько секунд.

Этого хватило.

У Ольги по позвоночнику побежали мурашки. Слишком много мужского было во взгляде Громова.

Назойливый внутренний голос, ехидный, зачастую злой, пробуждающийся в самые ненужные моменты, когда эмоциональные качели раскачивались и без того с удвоенной силой, сладко пропел, что Виталик в лучшие времена никогда не смотрел на грудь Оли с таким выраженным вожделением.

И в принципе на неё не смотрел.

Мужчина прошел в палату, чувствуя себя тут на правах хозяина.

Оля рассчитывала, что ей дадут высказаться. Дали. Толку-то?

Мужчина давил на Олю одним присутствием. От него шла сумасшедшая, подавляющая энергетика. А когда он потянулся к Сашеньке, девушка готова была вцепиться в него ногтями, рвать и кусаться.

Оля не узнавала себя. Откуда в ней взялось столько негатива? Она относила себя к положительным персонажам.

Но этот Громов… Он изначально вызывал в ней сильнейший диссонанс. А когда разложил по полочкам, как и что вчера произошло, Ольга и вовсе почувствовала себя полным ничтожеством.

В горле образовался ком. Ни вдохнуть ни выдохнуть.

Правильно говорят, что неприятности не приходят поодиночке. Если уж кого-то решили «полюбить», то займутся плотничком.

Частично отсрочке её «казни» поспособствовала та самая медсестра, которая к ней заглядывала утром. Правда, теперь её поведение изменилось.

— Кто спрашивает? — по-деловому и четко бросил в ответ Петр.

— Там… на ресепшене, — снова расплывчато ответила медсестра. Лена, кажется. Оля читала её имя на бейджике, но в памяти отложилось нечетко.

Петр что-то негромко бросил, очень сильно смахивающее на «могучий и русский», после чего посмотрел на Ольгу.

— Мы не договорили.

Та поспешно кивнула.

Она на все согласится, лишь бы он сейчас ушел!

Ей вздохнуть надо… Понимаете?

И от него в том числе.

Петр направился к двери, видимо, посчитав, что его слов для Ольги достаточно. Когда мужчина проходил мимо, медсестричка перестала дышать и выдохнула, только когда он прикрыл за собой дверь.

— Вы как, Ольга?

— Нормально, — по привычке отозвалась девушка и автоматически добавила: — Наверное…

Медсестра замялась.

— Вам что-то надо? Пожелания какие-то? Скоро начнется обход.

Оля осторожно покачала головой, стараясь избегать резких движений.

— Тогда я оставлю вас. Чуть позже принесу смесь и пюрешки для вашей малютки.

У Ольги снова заныло сердце. Как же, оказывается, мало надо человеку, чтобы потонуть в новых ощущениях, — элементарная человеческая забота и только.

— Вас Лена зовут, правильно? Извините, с утра не запомнила, сейчас на расстоянии не вижу, — начала Оля, всё же задерживая медсестру.

— Да, Лена, все правильно.

— Леночка, спасибо вам большое. Я… Господи, у меня даже слов нет…

— Да вы что, Ольга, — испугалась медсестра, заметив, как девушка заплакала, зажимая рот ладонью. — Для слез и расстройства нет причин. И вы, и ваша дочка в надежных руках. Григорий Маркович дал дополнительные распоряжения, сегодня возьмут ещё некоторые анализы. Не переживайте вы так. Всё будет хорошо! И Петр Михайлович…

Девушка резко втянула в себя воздух, снова покраснев, чем вызвала невольную улыбку у Оли.

— А что Петр Михайлович? — вопрос у последней сорвался с губ самопроизвольно. Она не хотела про него спрашивать. Так получилось.

— Ну-у, — медсестра замялась. — Он тоже… немного поспособствовал. Вы понимаете.

— Нет. Не понимаю. Честно.

Лена с неприкрытым удивлением уставилась на Олю, а у той неприятный холодок снова прошелся по спине.

— Я его не знаю, — пострадавшая девушка решила объясниться. Ей нужна конкретика. Хоть какая-то и хоть от кого-то. Иначе она сойдет с ума. Или наворотит ещё больших дел, что в её положении недопустимо. — Мы вчера случайно познакомились… Авария и…

О том, кто виноват и что конкретно произошло, Оля благополучно промолчала. Не стоит откровенничать.

— Вчера? О, тогда вам вдвойне, Ольга, повезло.

У той едва с языка не слетело ироничное «правда?», но девушка вовремя его прикусила.

— Наверное…

— Не «наверное», а точно. Петр Михайлович у нас, конечно, не завсегдашний гость, и это хорошо. Но бывает. И частенько. Правда, в основном он наведывается к Григорию Марковичу, хлопочет за своих. А теперь ему и хлопотать не надо… Звонка одного достаточно.

Если Оля рассчитывала прояснить ситуацию, то сильно заблуждалась.

Запуталась основательнее.

— Лена, а можно, пожалуйста, пояснить. Вы только не подумайте, что я за спиной Петра Михайловича что-то выпытываю, я просто хочу понять, кто он и… прочее. Лена, надеюсь, вы меня понимаете. Это военный госпиталь, правильно же?

— Правильно, — Лена снова отозвалась доброй улыбкой. — Петр Михайлович офицер.

— Угу.

— И ваше с ним знакомство совпало со значимым событием в его жизни.

— Новое назначение? — догадалась Оля.

Значит, она была права, когда предположила, что он майор или подпол. Понятно, почему ходит борзый.

— Генерала получил на днях. Его и сейчас пригласили к телефону, потому что кто-то важный жаждет его поздравить. И тут его нашли, представляете?

Оля не представляла.

Пол поплыл у неё перед глазами.

— Генерала? — выдохнула она внезапно онемевшим языком.

— Да. Такой молодой и уже генерал. Вы тоже не подумайте, что я сплетничаю. Петр Михайлович видный мужчина, тут многие девочки на него облизываются и глазки строят. Понятное дело, вдовец, свободный, харизматичный. Опять же, состоятельный, при власти. Все мы стремимся к лучшей жизни. Я, если честно, при нем робею. Ничего не могу с собой поделать. Вы, Ольга, возможно, и сами заметили. Вижу его и говорить толком не могу. В нем столько мужского, что аж дрожь пробирает. А один раз я видела, как он лично бойца сюда доставлял с вертолета… Никогда бы не подумала, что люди при власти настолько могут печься о своих младших сослуживцах. Как-то так.

— Да, — протянула Оля, — как-то так.

— Но вы не подумайте, я на него не претендую. Не того я поля ягода. Мне комфортно с другими мужчинами.

— Лена, вы что, я ничего и не думаю. Я…

Девушка замолчала, облизнув пересохшие губы.

Медсестричка пожала плечами.

— Наверное, я всё-таки лишнее сболтнула.

— Нет… Нет, наоборот, спасибо.

Оля подошла к кровати и присела на край, чтобы видеть дочку.

Генерал, значит…

глава 8

Для Ольги весь день прошел, как в тумане. Она металась по палате, возвращалась на кровать, едва не падая от бессилия и постоянной слабости. Лежать тоже не могла.

Узнала и то, что тот сердитый мужчина, который её едва ли не с матюгами вчера выдворял из машины, — главврач. С ума сойти. Эту фразу за день Оля повторяла постоянно.

Ей вернули вещи, документы. Извинились, что не сразу. У Ольги возникли подозрения, что некто попросил придержать её вещи. Телефон она долго вертела в руках. Экран оповещал, что были пропущенные вызовы. Вопрос: от кого?

Оказалось, один от мамы. И всё.

Ни Виталя, ни Марина Викторовна не звонили.

Оля отписалась матери, что у неё всё хорошо, Саша спит, и предложила созвониться вечером, сославшись на то, что устала после дороги. Мама согласилась.

Оля не представляла, как будет сообщать матери новости. Но и не сообщить тоже не может. Ехать-то ей некуда больше, кроме как к маме. Черт…

Мама, конечно, примет и поддержит. В том, что поддержит, Оля не сомневалась. Вопрос в другом: как они жить будут? Оля не собиралась её обременять, даже с учетом того, что у неё сломана рука.

Обязательно что-нибудь придумает. Наверное… В конце концов, подаст на алименты. Если потребуется — направит на тест ДНК.

Справится.

У неё нет другого выбора.

После обеденного сна возникла новая задача, которая встряхнула Ольгу настолько, что та вылетела из палаты. Уйти далеко она не могла — Саша спала. И девушке крупно повезло, потому что мимо её палаты как раз проходил Григорий Маркович. Увидев Олю, тот остановился и демонстративно вскинул брови кверху.

— Голубушка, и куда это мы так резво направляемся?

Кровь прильнула к лицу Ольги.

— Григорий Маркович, — она надеялась, что правильно запомнила имя хирурга, — вы мне можете уделить две минуты? Я понимаю, вы очень заняты. Пожалуйста, две минуты. Больше я вас не задержку.

Мужчина усмехнулся по-доброму.

— Ольга, в палату кыш. И задавайте ваши срочные вопросы. Волнения вам ни к чему. Чего так разволновались, спрашивается?

Мужчина едва ли не втолкнул её назад в комнату. Сразу же осмотрел палату, увидел, что Саша спит, и кивком головы распорядился: говори.

— Чего шумим?

Оля несколько раз порывисто втянула в себя воздух и затараторила, преодолевая стеснение:

— Григорий Маркович, это военный госпиталь. Мой полис медицинского страхования не покрывает расходы в вашем учреждении. То есть за все, что тут…

— Тихо.

Одуров вскинул ладонь ребром, останавливая её словопоток. У Ольги распахнулись глаза от неожиданности. Она заморгала, уставившись на жилистую, загорелую руку хирурга.

— Чего мельтешим, Ольга?

— А как же не волноваться… Я не потяну…

— Ой, вот чем забита ваша хорошенькая головка, Ольга? Вот о чем вы сейчас беспокоитесь?

— Вы не можете говорить серьезно. Я знаю расценки в частных клиниках и…

Она замолчала, натолкнувшись на снисходительный взгляд врача. Тот смотрел на неё, как на нерадивое дитя.

И молчал.

— Что? — не выдержала Оля, не замечая, как от волнения начала комкать здоровой рукой больничный халат, кстати, не имеющий ничего общего с теми фланелевыми застиранными, затасканными халатами, что выдают в муниципальных больничках.

— Голубушка, вас привез товарищ Громов. Ничего вы платить не будете, успокойтесь уже.

— Не могу. У меня дебет с кредитом не сходятся, — честно призналась она, готовая снова расплакаться от бессилия.

Врач осуждающе покачал головой.

— Не о том думаете. Честно. У вас сотрясение, перелом. Дочку вашу ещё дообследуем. Вы в курсе её проблем?

— Да, — подтвердила Оля.

— Завтра встретимся у меня в кабинете. Вас позовут. Пока ждем анализов. И! — он вскинул указательный палец кверху. — Какое главное правило любой больницы? Частной, муниципальной, военной? Постельный режим и меньше волнений, суеты. Поэтому марш в кровать отдыхать.

Слова главврача должны были успокоить Ольгу. На деле получилось с точностью наоборот.

Она кивнула, понимая, что задерживать Григория Марковича более нет необходимости.

— Ещё один момент… Пожалуйста. Вы не можете мне дать телефон Петра Михайловича? Мне надо с ним связаться. Правда. Знаю, это некрасиво спрашивать его номер у других людей, но… Он заходил утром, разговора не получилось и…

Оля оборвала себя. Сегодня весь день говорит обрывками, не в состоянии до конца сформулировать мысль. Хотя нет! Стоит вспомнить, как она выступала перед Громовым. Целую речь толкнула.

— Так, понятно, — мужчина задумался. — Ольга, давайте я ему сообщу, что вы с ним хотите связаться.

— Спасибо. Буду благодарна.

И правда, чего это она? Простая смертная телефон настоящего генерала осмелилась попросить? Ещё потом названивать, навязываться будет!

Одуров взялся за дверную ручку, остановился, обернулся и хитро прищурился. По-мальчишечьи озорно, точно задумал какую- то пакость. Или веселье.

— А хотя знаете что, голубушка. Записывайте.

Оля записала.

Звонить Громову она не собиралась. Элементарно не представляла, как можно взять и позвонить человеку, который занимает столь высокий пост. С ней случился ступор, из которого девушка никак не могла себя выдернуть. Ругала, обзывала слабачкой. Говорила, что она, прежде всего, отстаивает свои интересы. И сразу же наталкивалась на внутренний голос, который сегодня не на шутку активировался и страстно вопрошал: что она там собралась отстаивать? Свою причастность к ДТП? Ещё поинтересуйся, дура, на какой машине ехал товарищ генерал и покроет ли твоя страховка нанесенный ущерб.

Гелендваген. Гелик — в простонародье.

У Оли не возникало сомнений, что машина личная, принадлежит Громову, никакая та не служебная. Опять же, не надо даже загугливать и связываться со страховой, чтобы понимать, что та ничего не покроет, и если Громов докажет, что Ольга причастна к аварии…

Удостоверившись, что Саша по-прежнему спит, обняв новую игрушку в виде замысловатого зверька, с которой отказалась расставаться даже во время кормления, Оля вернулась на кровать. Легла и прикрыла глаза. Ей бы тоже не помешало отдохнуть, пока её хулиганка спит.

Сна не было, и неудивительно.

Оля взяла телефон, повертела его в руках.

И едва не выронила, когда увидела, как на экране на беззвучном режиме пошел вызов с номера, который она вбила в телефонную книжку пару минут назад.

Оля облизнула губы и нажала на «принять вызов».

— Да? — осторожно и стараясь говорить максимально тихо, но не шепотом, ответила она.

— Ольга, это Громов, — четко и по-деловому проговорил мужчина. Голос его звучал добро и собранно.

— Здравствуйте ещё раз, — Оля выпрямила спину, пытаясь сесть удобнее, и поморщилась от прострелившей в плече боли.

— Ты как?

Этого вопроса она не ожидала.

— Относительно нормально.

А что она могла ещё ответить? Что в панике? В отчаянии? Что влипла по самое не балуй? Что у неё голова трещит не от травмы, а от мыслей?

— Ответ, конечно, так себе. Мы не договорили, Оль. Я заеду к тебе после восьми.

Он не спрашивал. Он ставил перед фактом.

— Хорошо, — ответила Оля и нажала дрогнувшей рукой на красную телефонную трубку, завершая разговор.