Академия и Земля Азимов Айзек

Глава 1

Поиск начинается

«Почему я сделал это?» – думал Голан Тревайз.

Вопрос был не нов. Со времени своего появления на Гее он часто спрашивал себя об этом. Он мог проснуться среди ночи от того, что в висках бился крохотным молоточком неотвязный вопрос: «Почему я сделал это? Почему я сделал это?»

Сейчас, впрочем впервые, он ухитрился спросить об этом Дома, Старейшину Геи. Дому было прекрасно известно о мучениях Тревайза, поскольку ткань сознания Советника была перед ним как на ладони. Но Дом ничего не предпринимал. Гея никоим образом не должна была даже касаться сознания Тревайза, и для Дома лучшим способом не поддаться соблазну было игнорировать то, что он ощущал.

– Сделал что, Трев? – спросил Дом. Ему было трудно называть Тревайза полным именем, впрочем, тот уже успел привыкнуть к манере геянцев.

– Принял решение, выбрав Гею в качестве будущего.

– Ты оказался прав, сделав это, – сказал Дом садясь. Его старые, мудрые, глубоко посаженные глаза глядели исподлобья на стоявшего перед ним гражданина Академии.

– Это ты говоришь, что я прав, – проговорил Тревайз нетерпеливо.

– Я/мы/Гея знаем, что это так. В этом твоя ценность для нас. Ты обладаешь способностью принимать правильные решения, не имея на то полных сведений. Ты выбрал Гею! Ты отверг анархию Галактической Империи, построенной на технологии Первой Академии, и анархию Галактической Империи, построенной на ментальности Второй Академии. Ты решил, что ни та, ни другая не смогут долго просуществовать. Поэтому ты выбрал Гею.

– Да, – сказал Тревайз. – Верно! Я выбрал Гею, сверхорганизм, целую планету со всеобщим сознанием и личностью, где любой вынужден говорить «я/мы/Гея», изобретая местоимение для невыразимого. – Он беспрестанно ходил взад-вперед. – И в конце концов, она когда-нибудь сможет стать Галаксией, сверхсверхорганизмом, охватывающим все скопления Млечного Пути.

Он остановился и резко повернулся к Дому.

– Я так же, как и вы, чувствую, что я прав, но вы хотите появления Галаксии и поэтому удовлетворены решением. Что-то во мне, однако, не желает этого, и по этой причине я не могу так легко принять свою правоту. Я хочу знать, почему я принял это решение. Я хочу убедиться, что я прав, и успокоиться. Мне мало чувствовать, что я прав. Как я могу узнать, что я прав? Что, какое мое свойство делает меня правым?

– Я/мы/Гея не знаем, каким образом ты приходишь к правильному решению. Но разве это так важно теперь, когда решение принято?

– Ты говоришь за всю планету, не правда ли? За общее сознание каждой капли росы, каждого камешка, даже жидкого ядра?

– Да, и это же может сказать любая часть планеты, в которой достаточно велика доля всеобщего сознания.

– И все это всеобщее сознание удовлетворено, используя меня как черный ящик? Черный ящик работает, а что внутри – неважно? Это мне не подходит. Я не желаю быть черным ящиком. Я хочу знать, что внутри. Я желаю знать, как и почему я выбрал Гею и Галасию в качестве будущего, чтобы я мог быть спокойным.

– Но почему ты так сомневаешься в своем решении, почему оно так гложет тебя?

Тревайз глубоко вздохнул и медленно, глубоким и сильным голосом проговорил:

– Потому, что я не желаю быть частью сверхорганизма. Я не желаю быть никчемной частичкой, которую можно в любой момент уничтожить, если сверхорганизм сочтет это благом для целого.

Дом задумчиво посмотрел на Тревайза:

– Может быть, ты хочешь изменить свое решение, Трев? Это возможно, ты это знаешь.

– Я хотел бы изменить решение, но я не могу сделать этого только потому, что оно меня беспокоит. Чтобы изменить его, я должен знать, верно ли прежнее решение. Мало просто чувствовать, что оно правильное.

– Если ты чувствуешь, что ты прав, значит, ты прав.

Опять этот тихий, ровный голос, который так не вязался с состоянием Тревайза и так злил его.

Тогда полушепотом, пытаясь вырваться из неразрешимых колебаний между чувствами и знанием, Тревайз сказал:

– Я должен найти Землю.

– Потому что это как-то связано с твоей страстной потребностью знать?

– Потому что это другая проблема, над которой я ломаю голову и чувствую, что между ними есть связь. Разве я не черный ящик? Я чувствую, что связь есть. Неужели этого недостаточно для того, чтобы заставить вас принять это как факт?

– Возможно, – довольно равнодушно ответил Дом.

– Вот уже тысячи лет, наверное, двадцать тысячелетий люди Галактики думают о себе как о выходцах с Земли. Как это стало возможным, что все забыли планету, откуда мы родом?

– Двадцать тысяч лет – время гораздо большее, чем ты себе представляешь. Мы многого не знаем о ранней истории Империи. В основном – легенды, которые почти наверняка вымышлены, но мы повторяем их и даже верим в них из-за отсутствия чего-либо более надежного. А Земля древнее, чем Империя.

– Но наверняка существуют какие-нибудь записи. Мой друг Пелорат собирает мифы и легенды о раннем периоде Земли, все, что можно наскрести из любых источников. Это его профессия и, что более важно, хобби. Но только и есть мифы да легенды. Нет достоверных записей, нет документов.

– Документов сроком в двадцать тысяч лет? Вещи разрушаются, гибнут из-за небрежности или во время войн.

– Но должны быть записи записей, копии, копии копий, копии копий копий, материалы, которые много моложе двадцати тысячелетий. Они изъяты. Галактическая Библиотека на Тренторе должна была иметь документы о Земле. На эти документы ссылаются в известных исторических записях, но документов этих в Галактической Библиотеке нет. Ссылки есть, выдержки отсутствуют.

– Не забывай, Трентор был разграблен несколько столетий назад.

– Библиотека осталась нетронутой. Она охранялась адептами Второй Академии. И именно эти люди недавно обнаружили, что материалов о Земле больше нет. Они были намеренно изъяты, и притом – совсем недавно. Почему? – Тревайз прекратил расхаживать и пристально посмотрел на Дома. – Если я найду Землю, я смогу обнаружить, что скрывают…

– Скрывают?

– Скрывают или скрывали. У меня есть предчувствие, что, как только я это обнаружу, смогу узнать, почему предпочел Гею и Галаксию нашей индивидуальности. Тогда, надеюсь, смогу узнать, а не чувствовать, что прав. Ну а если я прав, – он безнадежно пожал плечами, – пусть так и будет.

– Если ты чувствуешь, что это так, – сказал Дом, – и если ты чувствуешь, что ты должен искать Землю, тогда, конечно, мы поможем тебе в меру наших сил. Эта помощь, однако, ограничена. Например, я/мы/Гея действительно не знаем, где среди необъятной россыпи миров, галактик может находиться Земля.

– Все равно, – упрямо сказал Тревайз, – я должен искать. Пусть звезд в Галактике столько, сколько пыли под ногами, пусть я буду искать один – все равно.

Тревайза окружала укрощенная природа Геи. Температура, как всегда, была приятной, дул свежий, но не холодный ветерок. Облака плыли по небу, время от времени закрывая солнце, и, без сомнения, если уровень влажности где-то значительно падал, через какое-то время там обязательно должен был пролиться дождь.

Деревья росли ровными группами, подобно садам, и, несомненно, так было по всей планете. Суша и море были полны растительной и животной жизни в надлежащих количествах и в надлежащем разнообразии, чтобы обеспечить нужный экологический баланс, то и другое росло и уменьшалось в численности, медленно колеблясь относительно некоего оптимума, – впрочем, как и численность человеческих существ.

Из всего, открывавшегося взору Тревайза, только одно нарушало общую гармонию – его корабль «Далекая Звезда».

Корабль был заботливо и умело вычищен, прибран кем-то из геянцев, снабжен запасами еды и питья, его оборудование – обновлено, механические устройства проверены и перепроверены. Тревайз сам тщательно осмотрел и опробовал корабельный компьютер.

В топливе корабль не нуждался – это было одно из новейших гравитационных судов Академии, использовавших энергию всеобщего гравитационного поля Галактики. Ее хватило бы для питания всех флотов человечества на все время их существования без заметного уменьшения интенсивности поля.

Три месяца назад Тревайз был Советником Терминуса. Другими словами, он являлся представителем законодательной власти Академии и, ex officio, одним из больших шишек в Галактике. Неужели это было всего три месяца назад?! Казалось, что прошла половина его тридцатидвухлетней жизни с тех пор, когда его единственной заботой было – безупречен ли в своей истине великий План Селдона; было ли заранее предусмотрено плавное возвышение Основания от маленького поселения до Галактического величия.

Впрочем, в некотором смысле никаких перемен не произошло. Он все еще был Советником. Его статус и его привилегии остались неизменными, за исключением того, что он не предполагал когда-либо вернуться на Терминус для подтверждения этого статуса и этих привилегий. Большой беспорядок Академии привлекал его теперь не больше, чем уют и упорядоченность Геи. Он нигде не ощущал себя как дома, всюду был сиротой.

Тревайз стиснул зубы и в ярости запустил пятерню в свою черную шевелюру. Прежде чем понапрасну оплакивать судьбу, он должен найти Землю. Если он останется жив, потом можно будет сесть и всласть поплакать. К той поре для этого может появиться более веская причина.

Голан взял себя в руки и холодно, трезво вспомнил, как все произошло.

Три месяца назад он и Дженов Пелорат, талантливый, но наивный ученый, покинули Терминус. Пелорат, влекомый энтузиазмом антиквара отыскать давно потерянную Землю, и Тревайз, искавший нечто совсем иное, использовавший цель Пелората как прикрытие для того, что считал своей реальной целью. Они не нашли Землю, но нашли Гею, а затем Тревайза вынудили вынести решение, от которого зависела судьба Галактики.

Но произошел неожиданный поворот, и теперь Тревайз тоже искал Землю.

А еще Пелорат нашел то, что и не думал найти. Он нашел Блисс – черноволосую, темноглазую юную женщину, которая была Геей так же, как и Дом – словно песчинки или листья травы. Пелорат, с необычным для своих преклонных лет пылом, влюбился в женщину почти вдвое моложе его, и эта юная женщина, как ни странно, не возражала против их союза.

Словом, как бы то ни было, Пелорат действительно был счастлив, и Голан смирился: каждый может найти счастье по своему вкусу. Это явилось проявлением индивидуальности, той индивидуальности, которую Тревайз своим выбором упразднял (со временем) во всей Галактике.

Боль вернулась. Решение, которое он вынес, которое он обязан был вынести, продолжало преследовать его все время и не давало…

– Голан!

Голос вторгся в мысли Тревайза, и он взглянул в направлении солнца, слепящего глаза.

– А, Дженов, – сказал он радостно. Тем более радостно, что не желал расспросов Пелората о причинах его печали. Он даже решил пошутить: – Я вижу, ты ухитрился оторваться от блаженства?

Пелорат кивнул. Нежный бриз шевелил его шелковистые седые волосы, а вытянутое лицо было необыкновенно серьезно.

– Да, дружочек, она сама предложила, чтобы я увиделся с тобой и кое-что обсудил. Не то чтобы я не хотел увидеть тебя лично, конечно, но она, похоже, соображает быстрее, чем я.

Тревайз улыбнулся:

– Все верно, Дженов. Ты пришел сказать «Прощай!». Я понимаю.

– Ну, нет, не совсем так. Наоборот, Голан, когда мы покинули Терминус, я настаивал на поисках Земли. Я посвятил этому почти всю свою разумную жизнь.

– И я продолжу поиски. Это дело теперь стало моим.

– Да, но оно и мое тоже, все еще мое.

– Но… – Тревайз развел руки в стороны, словно пытаясь охватить весь окружавший их мир.

– Я хочу полететь с тобой, – сказал Пелорат голосом, внезапно охрипшим от волнения.

Тревайз удивился:

– Ты не можешь этого хотеть, Дженов. Теперь у тебя есть Гея.

– Когда-нибудь я вернусь на Гею, но я не могу позволить тебе улететь одному.

– Почему? Я о себе сам сумею позаботиться.

– Не обижайся, Голан, но твоих знаний недостаточно. Это я знаю мифы и легенды и смогу помочь тебе.

– И ты сможешь покинуть Блисс? Прямо сейчас?

Щеки Пелората покрылись румянцем.

– Я совсем не хочу делать этого, дружочек, но она сказала…

Тревайз нахмурился.

– Так она все-таки пытается управлять тобой? Она обещала мне…

– Нет, ты не понял. Пожалуйста, выслушай меня, Голан. Всегда ты так – не дослушаешь до конца… Мне трудно сказать коротко, но…

– Хорошо, – сказал Тревайз мягко, – предположим, ты расскажешь мне все, что у Блисс на уме, и так, как сам того желаешь, а я обещаю потерпеть.

– Спасибо, но долго терпеть тебе не придется, Блисс тоже хочет полететь с нами.

– Блисс? С нами? – воскликнул Голан. – Нет, я сейчас взорвусь. Скажи мне, Дженов, почему Блисс вздумалось путешествовать? Я просто так спрашиваю.

– Она не сказала. Об этом она хочет поговорить с тобой.

– Тогда почему ее здесь нет?

– Я думаю – нет, не я думаю – ей кажется, что ты не особенно ее любишь, Голан, и она очень волнуется, когда видит тебя. Лучшее, что я мог сделать, дружочек, это уверить Блисс, что ты против нее ничего не имеешь. Не могу поверить, что к ней можно относиться иначе… иначе, чем с уважением. Словом, она попросила меня обговорить, так сказать, с тобой эту тему. Могу я передать, что ты не прочь увидеться с ней, Голан?

– Конечно. Я встречусь с ней прямо сейчас.

– И ты обещаешь вести себя разумно? Понимаешь, дружочек, ее это очень волнует. Блисс говорит, что дело жизненно важно и она должна лететь с тобой.

– Но она не сказала тебе почему, верно?

– Нет, но если она считает, что должна отправиться, значит, так считает Гея.

– А это значит, что я не могу отказать. Не правда ли, Дженов?

– Наверное, не можешь, Голан.

Впервые за время своей краткой остановки на Гее Тревайз входил в дом Блисс, который служил сейчас жилищем и Пелорату.

Тревайз быстро огляделся. В жилищах на Гее все отражало стремление к простоте. При полном отсутствии каких-либо перепадов погоды, при неизменно мягком климате, когда даже континентальные плиты скользили плавно, если они были вынуждены скользить, не было нужды строить дома, предназначенные для надежной защиты или для поддержания комфортабельной обстановки внутри некомфортабельной внешней среды. Вся планета была домом, удобным для своих обитателей.

Дом Блисс внутри этого планетарного жилища был невелик: окна – скорее жалюзи, чем стекло, обстановка простая и изящно-утилитарная. На стене висели голографические портреты; один из них – Пелората, выглядевшего весьма озадаченным и смущенным. Губы Тревайза дрогнули, но он сдержался и небрежно потеребил шарф, повязанный вокруг пояса.

Блисс наблюдала за ним. Она против обыкновения не улыбалась. Даже была необычайно серьезна, ее прекрасные темные глаза широко раскрылись, волосы мягкой черной волной ниспадали на плечи. Только яркие пухлые губы горели на ее бледном лице.

– Спасибо, что пришел ко мне, Трев.

– Дженов очень просил, Блиссенобиарелла.

Блисс коротко улыбнулась.

– Хорошо сказано. Если ты будешь называть меня просто Блисс, я попытаюсь произносить твое имя полностью, Тревайз. – На втором слоге она едва заметно запнулась.

Тревайз торжественно поднял правую руку:

– Это было бы неплохо. Я не против геянского обычая пользоваться односложными именами, так что, если тебе случится время от времени сбиться и назвать меня Тревом, я не обижусь. Однако мне будет приятнее, если ты попытаешься говорить «Тревайз» так часто, как только сможешь, а я буду стараться называть тебя «Блисс».

Тревайз изучал ее, как всегда при встрече с ней. С виду – юная женщина чуть старше двадцати. Но ей, как части Геи, было много тысяч лет. Это не проявлялось внешне, но становилось заметным по тому, как она иногда говорила, и по атмосфере, неизбежно окружавшей ее. Хотел ли он подобного для всех живущих? Нет! Наверняка нет, хотя…

Блисс прервала его размышления:

– Давай поговорим о деле. Ты настаиваешь на своем желании найти Землю…

– Я говорил с Домом, – сказал Тревайз. Он решил не уступать Гее без борьбы за собственное мнение.

– Да, но, говоря с Домом, ты говорил с Геей и с каждой ее частью, например, со мной.

– Ты слышала меня, когда я говорил с Домом?

– Нет, я не слышала, но тем не менее если я сосредоточусь, то смогу вспомнить, что ты сказал. Пожалуйста, поверь мне на слово. Так вот. Ты стремишься найти Землю и уверяешь, что это очень важно. Я не вижу почему, но у тебя – дар правоты, и потому я/мы/Гея должны согласиться с тобой. Если этот поиск – решающий момент для того выбора, что ты сделал, он такой же решающий и для Геи. Значит, Гея должна отправиться с тобой хотя бы для того, чтобы попытаться защитить тебя.

– Когда ты говоришь, что Гея должна отправиться со мной, ты подразумеваешь себя. Верно?

– Я Гея, – просто сказала Блисс.

– Здесь все и вся – Гея. Почему именно ты? Почему не какая-нибудь другая частичка Геи?

– Потому что Пел хочет сопровождать тебя, а, полетев с тобой, он не будет счастлив с любой другой частью Геи, кроме меня.

Пелорат, дотоле тихо, как мышка, сидевший в кресле в другом углу, спиной к своему портрету, негромко проговорил:

– Это правда, Голан. Блисс – моя часть Геи.

Блисс просияла, но тут же стала серьезной.

– Мне это льстит, но на самом деле все гораздо сложнее.

– Ну что ж, посмотрим. – Тревайз закинул руки за голову и навалился спиной на спинку стула. Тонкие ножки жалобно скрипнули, и Голан понял, что стул недостаточно крепок для такого с ним обращения, и, качнувшись вперед, опустил его на все четыре ножки. – А ты сможешь остаться частью Геи, покинув ее?

– Мне не обязательно все время быть ею. Я могу отделиться, например, если мне грозит серьезная опасность, и тогда беда не будет грозить всей Гее, или если для этого есть другая важная причина. Однако такое возможно только при особых обстоятельствах. В общем, я останусь частью Геи.

– Даже в случае «прыжка» через гиперпространство?

– Да, хотя это несколько сложнее.

– Все равно как-то неприятно.

– Почему?

Тревайз наморщил нос, словно от неприятного запаха.

– Ведь получается, что все, сказанное и сделанное на моем корабле, все, что увидишь и услышишь ты, может быть увидено и услышано Геей.

– Я Гея, так что все, что я вижу, слышу, чувствую, увидит, услышит и почувствует Гея.

– Верно. Даже эта стена, – с издевкой сказал Тревайз, указав на стену.

Блисс взглянула на стену и пожала плечами.

– Да, и стена тоже. Она наделена бесконечно малым сознанием, так что чувствует и понимает ничтожно мало. Но я так разумею, в стене происходят какие-то сдвиги атомов в ответ, к примеру, на все сказанное сейчас нами, и это позволяет ей с большей пользой влиться в Гею, принося благо всему в целом.

– Ну а если я хочу уединиться? Если я не хочу, чтобы стена следила за тем, что я говорю или делаю?

Блисс, похоже, рассердилась, и Пелорат вмешался в разговор.

– Знаешь, Голан, я не хотел встревать, ведь я, конечно, не слишком много знаю о Гее. Однако я провел больше времени с Блисс и тоже был отчасти озабочен тем, о чем вы сейчас говорили. Если ты идешь сквозь толпу на Терминусе, ты видишь и слышишь очень много всякого-разного и потом можешь кое-что из этого вспомнить. Ты можешь даже при определенном напряжении сознания все восстановить, но, как правило, тебе до этого просто нет никакого дела. Ты пропускаешь многое мимо ушей и глаз, даже если наблюдаешь какую-нибудь забавную эмоциональную сцену, и все равно, если это не особенно заботит тебя, ты проходишь мимо и вскоре обо всем забываешь. То же самое, должно быть, происходит на Гее. Даже если все здесь точно знают, чем ты занят, это не означает, что Гея все время следит за тобой. Верно, Блисс, дорогая?

– Я никогда не думала об этом вот так, Пел, но в том, что ты сказал, что-то есть. Однако это уединение, о котором говорил Трев, то есть Тревайз, – нечто, что мы совсем не ценим. Впрочем, не только это. Не желать быть частью, чтобы твой голос не был слышен, твои дела не были кому-то известны, а мысли не ощутимы… – Блисс энергично тряхнула головой. – Я сказала, что мы можем заблокировать себя при опасности, но кто же захочет жить так хоть час?

– Я, – сказал Тревайз. – Именно поэтому я должен найти Землю – отыскать главную причину, если таковая есть, которая привела меня к выбору этой ужасной судьбы для человечества.

– Эта судьба не ужасна, но не будем спорить. Я должна лететь с тобой не как надсмотрщик, но как друг и помощник.

Тревайз угрюмо буркнул:

– Гея помогла бы мне гораздо больше, указав, где находится Земля.

Блисс медленно покачала головой.

– Гея этого не знает. Дом уже сказал тебе.

– Я ему не совсем поверил. И потом, у вас должны быть хоть какие-то записи. Почему мне до сих пор не позволили на них взглянуть? Даже если Гея и вправду не знает, где Земля, может быть, я смогу о чем-нибудь догадаться, посмотрев эти записи. Я знаю Галактику прекрасно и, несомненно, лучше, чем ее знает Гея. Я способен понять такие туманные намеки в ваших записях, какие Гея, возможно, не совсем понимает.

– Но что это за записи, о которых ты говоришь, Тревайз?

– Какие угодно! Книги, фильмы, магнитозаписи, голографии, артефакты – все, что у вас есть. Но все время, пока я здесь, я ничего похожего не видел. А ты, Дженов?

– Нет, – ответил Пелорат, немного помедлив, – но я, честно говоря, и не искал.

– А я искал. По-своему, исподволь, – сказал Тревайз, – но ничего не нашел. Ничего! Я могу только предполагать, что все это спрятали от меня. Почему, я спрашиваю? Можешь сказать?

Блисс удивленно нахмурилась:

– Почему ты не спросил об этом раньше? Я/мы/Гея ничего не скрываем, и мы не лжем. Изолят[1] может солгать. Он отделен, одинок и боится, потому что он одинок. А Гея – планетарный организм величайшей ментальной силы и не ведает страха. Для Геи солгать, сказать неправду просто немыслимо.

Тревайз фыркнул:

– Тогда почему меня заботливо держали подальше от любых документов? По какой причине?

– По единственной. – Она вытянула перед собой пустые ладони. – У нас нет никаких записей.

Пелорат опомнился первым. Вид у него, как ни странно, был гораздо менее удивленным, чем у Тревайза.

– Дорогая, – сказал он мягко, – но это просто невероятно. Вы не можете построить нормальную цивилизацию, не фиксируя каким-либо образом необходимой информации.

Блисс подняла брови:

– Это понятно. Я хотела сказать, что мы не имеем таких записей, о которых говорил Трев… Тревайз, и других, о которых он не упомянул. Я/мы/Гея не имеем летописей, печатной информации, фильмов, компьютерных банков данных – ничего такого у нас нет, даже наскальных надписей. Вот что я хотела сказать. А так как у нас всего этого нет, Тревайз, естественно, ничего и не нашел.

Тревайз не выдержал:

– Что же тогда у вас есть?

Блисс старательно, словно говорила с ребенком, произнесла:

– У меня/нас/Геи есть память. Я помню.

– Что ты помнишь?

– Все.

– Все справочные данные?

– Да.

– Но с каких пор? На сколько лет вглубь?

– На сколько угодно.

– И можешь выдать мне исторические, биографические, научные, географические данные? Каждую местную сплетню?

– Все.

– Все в этой маленькой головке? – Тревайз, сардонически улыбнувшись, показал на высокий лоб Блисс.

– Нет, – сказала она. – Память Геи не ограничивается содержимым моего мозга. Пойми, – на мгновение она стала церемонной и даже несколько суровой, словно перестала быть только Блисс и превратилась в совокупность множества других индивидуальностей, – когда-то, в доисторические времена, человеческие существа были настолько примитивны, что хотя они и могли вспомнить прошлые события, но еще не умели говорить. Речь была изобретена и предназначена для того, чтобы выражать воспоминания и передавать их от человека человеку. Письменность, вероятно, изобрели для того, чтобы записывать воспоминания и передавать их сквозь века, от поколения к поколению. Все технические достижения впоследствии служили для создания больших возможностей для передачи и хранения воспоминаний и более легкого извлечения необходимых данных. Однако, как только для формирования Геи объединилась группа индивидуальностей, все это стало излишним. Мы можем вернуться к памяти, базисная система сохранения данных которой все еще строится. Понимаешь?

– Ты имеешь в виду, что общая сумма сознаний на Гее может запомнить гораздо больше данных, чем отдельный мозг?

– Конечно.

– Но если все знания Геи распространены по всей планетарной памяти, что полезного это дает тебе как индивидуальной части Геи?

– Все, что я пожелаю. Все, что бы я ни захотела узнать, находится где-нибудь в чьем-нибудь личном сознании, а может быть, во многих из них. Если это что-то обиходное, такое, как, например, значение слова «стул», – такое знает и помнит каждый. Но даже если это что-то эзотерическое, что находится в одной-единственной маленькой частице сознания Геи, я могу вызвать это, если необходимо, хотя такой вызов может занять несколько больше времени, чем вспоминать что-либо более обыденное. Пойми, Тревайз, если ты хочешь узнать что-нибудь, чего не знаешь сам, ты смотришь какие-нибудь нужные книгофильмы или пользуешься компьютерным банком данных. Я же обследую всеобщий разум Геи.

– А вдруг информация хлынет бурным потоком, затопит твой мозг и сорвет в нем все краны?

– Зачем ты так шутишь, Тревайз?

– Правда, Голан, не надо грубить, – сказал Пелорат.

Тревайз переводил свой взгляд с Пелората на Блисс и наконец с видимым усилием заставил себя расслабиться.

– Извините. На меня давит груз ответственности, которой я не хотел и от которой не знаю, как освободиться. Наверное, и вправду, вышло грубовато. Блисс, но я действительно хочу знать. Как ты пробираешься сквозь содержимое сознаний других, без того чтобы хранить все это в своем собственном мозгу, не подвергая его перегрузке?

– Я знаю, Тревайз, не больше, чем ты детали работы, например, своего мозга. Я полагаю, тебе известно расстояние от твоего солнца до ближайшей звезды, но ты же не держишь это постоянно в сознании. Ты хранишь это где-то и можешь вызвать число в любой момент, как только возникнет нужда. Представь мозг Геи как огромный банк данных, откуда я могу вызвать это число, но у меня нет необходимости вспоминать сознательно о любой повседневной вещи. Как только мне будет необходим какой-либо факт или воспоминание, я просто могу позволить ему всплыть из памяти. Точно так же я могу, соответственно, вернуть все назад, так сказать, на то место, откуда было взято.

– Как много людей на Гее, Блисс? Сколько человеческих существ?

– Около миллиарда. Назвать точное число на данный момент?

Тревайз успокаивающе улыбнулся.

– Я не сомневаюсь, что ты можешь, если пожелаешь, вызвать точное число, но меня вполне удовлетворит приближенное.