Туркестан Свечин Николай

Потрясенные, туристы выбрались наружу. Уже смеркалось. Желто-черные изразцы на куполе Гур-Эмира напоминали тигриную шкуру. На том же Абрамовском бульваре капитан поймал извозчика и отвез своих спутников в крепость. Там, в бывшем дворце правителя, обращенном теперь в артиллерийский склад, гости увидели невзрачный параллелепипед из темно-серого мрамора. Им пояснили, что это – уцелевший трон Тимура. На него поднимали всех новых эмиров в момент их восхождения на престол. На белой кошме, держа ее за углы… Теперь легендарный камень пылился без дела.

Переполненные увиденным, Алексей с Яаном вернулись в Варшавские номера. Пора было ужинать. Забрав скучающего Христославникова, компания отправилась гулять по русскому Самарканду. Но идти было особо некуда. После дивных мозаик на что тут глядеть? В конце концов они ввалились в ресторан Общественного собрания. Лыков, морщась, прочитал надписи на плафоне. Экая глупость! «Кто буфет пройдет, тот удачи не найдет», «Почитая завет родной, не закусывайте, господа, по одной»… Пришлось напиться.

Утром Лыкова с Титусом разбудил энергический стук в дверь. Капитан Скобеев, веселый и свежевыбритый, звал их на завтрак. Лыков был крепок на выпивку, а Яан вчера вовремя остановился, поэтому они оба выглядели молодцом. Степан Антонович чувствовал себя хуже всех: он охал, держался за голову и просил рассолу. Иван Осипович послал коридорного с запиской в крепость. И тот – о чудо! – не оплошал. Ради соотечественника в гарнизоне распатронили бочку квашеной капусты. Доверенный вернулся к жизни и даже сумел позавтракать.

За чаем полицмейстер сказал:

– Вот что, други мои! Выезжаем завтра поутру. Все необходимое в дорогу я запасу. Но вам придется купить в складчину тарантас. В Ташкенте я помогу его продать, не за полную цену, конечно… Но тарантас нужен, без него не доедем.

– А лошади?

– Лошадей дадут туземцы. Я на коронной службе, а вы со мной.

– Иван Осипович, – не удержался Титус. – А не будь вас, как бы мы добирались до Ташкента?

– Плохо было бы ваше дело! Почтовых трактов в крае всего два: Ташкент – Верный и Ташкент – Оренбург. Там и станции, и смена лошадей, и подорожные. А тут нет ничего!

– Пришлось бы нанимать обывательских?

– Легко сказать, да трудно сделать. Извозный промысел у туземцев отсутствует. Они, конечно, возят товары. Но на арбах. Вы готовы проехать на арбе четыреста верст?

– А как же наши купцы ездят?

– Так и мучаются. Собьют компанию, чтобы не страшно было. Покупают экипаж. И ползут долго-долго, от аула к аулу с большими перерывами. В каждом новом месте одно и то же: постоялого двора нет, буфета нет, лошадей нет.

– И что делать?

– Купцы идут к аксакалу, обещают большие деньги. Тот не торопясь ищет охотников заработать. День-два пройдет. Купцы спят в экипаже, едят барана, которого им продали втридорога, и ждут. Потом охотник провозит их тридцать верст до следующего аула, и все повторяется. А вы? Королями помчитесь! С ветерком то есть. Не везде на лошадях, правда, но зато ждать не придется.

– Как не везде на лошадях? – насторожился Христославников. – А на чем же еще?

– На верблюдах. Сарты обучают их мерной ходьбе со скоростью восемь верст в час. И запрягают заместо кобылок. Но хоть будет о чем в России рассказать!

– Иван Осипович, а что было в той телеграмме? – спросил Лыков. – Правитель канцелярии интересуется, нашелся ли асфальт? Вряд ли. Вы, как прочли, сразу нахмурились.

– Наблюдательны вы что-то для лесопромышленника, – ответил капитан. – Но вопрос верный. Мне поручено по пути в Ташкент провести одно дознание. В Джизакском уезде убит русский поселенец. Уже третий за полгода. Не было, не было, и вдруг прорвало…

– Третий подряд в одном уезде? – усомнился Алексей.

– Нет. Первых двух зарезали в Ташкентском. Искать сразу поручили мне, хотя по службе я не имею к уездной полиции никакого отношения. А теперь вот Джизак. Это вообще другая область! И опять Скобеев. Скоро за весь край стану отвечать, мать его ети! В капитанском-то чине…

– А вы нашли убийцу в первых двух случаях? – не унимался с расспросами Лыков.

– Нет. Пока нет. Трудное дело. Судя по всему, это барантачи[17]. Но почему они забрались к нам на север? Барантачество – большое зло Туркестана, справиться с ним власти пока не в силах. Разбойничают почти исключительно выходцы из двух бекств: Китабского и Шахрисябского. Их беки столетиями воевали с Бухарским эмиром, не желая ему подчиняться. Ну и привыкли вместо плуга добывать пропитание саблей… Так и держат в страхе весь юг. Но Ташкентский уезд, а теперь вот и Джизакский – это для них далековато. Надо разбираться; что-то здесь не так.

За столом повисла тревожная пауза, но Скобеев быстро повеселел.

– Ладно! Это моя морока, а не ваша. У вас, чай, своих забот хватает: лес продать, хлопок купить… Да? Но коли уж со мной едете, то придется на день-другой задержаться в Джизаке. Поучитесь у меня сыскному делу. Вдруг пригодится? Хе-хе… Согласны, господа купечество?

– Как не согласиться, – ответил за всех Христославников. – Без вас и за месяц не доберемся.

– Иван Осипович, – вмешался Лыков. – Но мы же частные лица!

– Ну и что? Зато я на коронной службе. А вы со мной. Кто что скажет?

– То есть сарты будут нас возить и кормить на свой счет?

– Да. В Туркестане это называется «ехать с содействием». Лицам из военно-административного управления полагаются ночлег, лошади и питание в пути. Волостные старосты уж все знают, приучены. Вот увидите.

– Но… вас лично мы разве не обязаны вознаградить? За такое содействие.

Скобеев сделал строгое лицо:

– Я ведь уже говорил, что взяток не беру! Купите тарантас и провизию в дорогу, вот и квиты. Давайте двести рублей под отчет. А сами погуляйте, наберитесь сил. Дорога будет трудная.

– Иван Осипович, – вдруг вкрадчиво заговорил доверенный. – А правду я слышал, что в Самарканде есть публичный дом? Чуть не единственный на весь Туркестан.

– Правду. Называется он бай-кабак и находится в туземной части. Что, соскучились в пути?

– Без женщины мужчина, что без паров машина, – ответил Степан Антонович известной поговоркой.

– Ишь ты! Утром за голову держались, а после рассолу на баб потянуло? Сходите, раз невтерпеж. Все туристы Самарканда туда ломятся.

– Что, всего один бордель на весь край? – удивился Титус.

– Ну что вы, Яков Францевич. Только в Ташкенте их больше двадцати. Но туземный действительно один этот. Хозяин сарт, и женщины там сартянки. Для здешних обычаев дело почти что невозможное. Туземки, конечно, такие же бабы, как и все остальные. В физиологическом смысле. Есть и слабые на передок – где их нет? Но магометанский уклад жизни таков, что девушки с детства отделены от мужчин. В двенадцать лет ее, бедную, уже выдают замуж.

– Да поди не первой женой! – вставил доверенный, но полицмейстер не поддержал.

– Действительно, мусульманину дозволяется иметь четырех жен, но так живут пятеро из ста – остальным не по карману. Только если жена не рожает или рожает одних девок, муж заводит себе вторую. Так вот. Выйдя замуж, женщина поселяется во внутренней части дома, называемой ичкари. Мужчины живут во внешней части, ташкари. Богатый сарт выстраивает особую комнату для гостей – мехмонхону. И в ичкари может войти только супруг. Даже отцу и брату не дозволяется переступить тот порог. Дети, родственницы и товарки – вот все ее общение. Изменить мужу практически невозможно. Но некоторые ухитряются.

– Как? – воскликнул Христославников; глаза его горели.

– Ну, к примеру, когда женщина идет в мечеть. Есть особая молитва, приносящая женщинам счастье, – аурат. Совершается она ранним утром, а зимой так затемно. Тут-то бабу в подворотне и поджидают ловеласы, и пытаются соблазнить.

– И что?

На доверенного стало неприятно смотреть: он чуть слюной не захлебывался.

– Изредка, мало кому, но удается, – спокойно ответил капитан. – А сейчас чаще, чем раньше. Сказать по правде, русское владычество не улучшило туземных нравов, а ухудшило. Сарты научились от нас пьянству и разврату. Так вот. Изменщицу очень быстро открывают, и тогда ей один путь – на панель. Развод в мусульманской семье совершается в секунду, достаточно мужу произнести ритуальную фразу. А еще есть вдовы и дочери байгушей – бедняков. Байгушам не до стыда, им есть нечего. Они продают своих дочерей каждому, готовому заплатить. Вот и весь кадр гулящих сартянок.

– Все равно единицы, – заметил Титус.

– Проституция всегда была и всегда будет, – авторитетно заявил полицмейстер. – Даже в таких закрытых обществах, как азиатские. Думаете, в Ташкенте при кокандском владычестве ее не было? Еще как! Публичные дома отсутствовали, это правда. А шлюхи были. Просто они обязывались сообщать полиции о тех, кто пользуется их услугами. А уж шавгарчи, туземные полицейские, потом доили дураков… С приходом же русских стало еще проще. И законы смягчились, и явились новые люди с новыми порядками. Что тут началось! Первыми дали жару солдатки. Знаете, есть среди них такие, которых, как говорится, вся рота хвалит. А потом пошло-поехало. Сначала промысел появился в банях. Но уже в 1867 году, через два года после покорения, в Ташкенте учредили первый публичный дом. Начальство понимало: столько военных, молодые-здоровые, надо предоставить им баб! Сразу эти веселые дома стали держаться вместе. Сначала на проспекте Обуха – это такой подполковник, убитый при первом неудачном штурме Ташкента. Потом их перевели за крепость. А теперь весь квартал расположился на двух улицах: Прачечной и Широкой. Больше двадцати домов терпимости! Половина женщин в них сартянки, половина – русские, есть немного татарок. Но это только зарегистрированные, которые подвергаются медицинскому осмотру. А еще есть секретки. Этих никто не считал. Когда они попадаются при облаве, то местным выдают желтый билет, а приезжих высылают домой. На деле все служанки, горничные, кухарки в Ташкенте занимаются проституцией, но, так сказать, в роли любительниц. Кроме того, каждая пивная содержит собственный штат: двух-трех женщин самого низкого пошиба. Идешь утром на службу, а они выползают на порог в стельку пьяные и пытаются заманить прохожих. Бр-р!

Тут Скобеев погрозил пальцем доверенному:

– Смотрите же, Степан Антоныч! С такими не связывайтесь! Сразу дурную болезнь подцепите.

– Как есть соблюду! – пообещал тот и едва не перекрестился. И тут же вкрадчиво спросил: – Но мы идем в бай-кабак или нет? Господа, кто со мной?

Лесопромышленники отказались. Тогда доверенный кликнул прислугу и велел ей подогнать извозчика, чтобы прямо до места. И вскоре уехал. Портфель он оставил на попутчиков.

Иван Осипович вскоре тоже удалился по делам, и два приятеля отправились гулять по городу. Они зашли в крепость, которую вчера помешала увидеть темнота. Это здесь во время осады Верещагин подсмотрел сюжеты для картин «Смертельно раненный» и «Пусть войдут»… Затем негоцианты отправились на базар. Лыков купил старинный медный кувшин, чуть не тысячелетний, и средневековый батик[18]. Сколько крови он помнит – страшно было представить… Еще взял очень красивый ковер. Но жара стала невыносимой, и лесопромышленники вернулись в номера.

Кое-как перекусив в буфете, приятели улеглись подремать. А что еще делать в такое пекло? Через час появился Скобеев, как всегда веселый и живой. Он забраковал и посуду, и батик, одобрив только ковер. Сказал, что кувшин с булавой сделаны на днях, на потребу туристам, и состарены искусственно. Туземцы на две недели погружают сфабрикованную вещь в жидкий навоз – после этого она для приезжего человека уже неотличима от средневековой.

Лыков сначала расстроился и сгоряча хотел выкинуть железяки на помойку. Но потом стало жалко потраченных сорока рублей. Он внимательно осмотрел покупки, даже обнюхал их. И решил оставить. Вон какая замечательная патина! Не может быть, что это от навоза. Иван Осипович ошибся. Он, в конце концов, полицмейстер, а не антиквар. А уж в Петербурге никто не усомнится в подлинности предметов.

К вечеру вернулся и Христославников. Он был одновременно и доволен, и подавлен.

– Мне там предложили девочку пяти лет! Ужас… Как такое возможно?

– Обычное дело, – сказал из угла Скобеев. – А мальчиков не предлагали?

– Тоже. Они там прямо в буфете сидят. В шелковых халатах, надушены до омерзения… Лет четырнадцати, много если пятнадцати.

– Увы, – вздохнул капитан. – Содомия среди туземцев очень распространена. Мальчики для плотских утех называются бачи. А их любители – бачабазы. Бачи есть при каждой чайхане. Богатые сарты содержат личного бачу, а бедные одного в складчину. Родителям выплачивают содержание, те и рады… Эти ребята все будущие преступники. Самый поганый народ! С детства они развращены и приучены к легким деньгам. А когда взрослеют и уже не подходят старым сладострастникам, то идут в воры. И даже в грабители. И пока молодые, из-за них властям одно беспокойство. Каждый год в Ташкенте происходят убийства на почве ревности – ревности к бачам.

– Гадость какая! А полиция? Куда она смотрит?

Иван Осипович принял это на свой счет и насупился:

– А что я могу сделать? Туземным нравам тысяча лет! Тут и скотоложство в большом ходу, чтоб вы знали! Вам в бай-кабаке могли и ослицу предложить. Незачем вообще было туда соваться! Вон, господа лесопромышленники не пошли и правильно сделали. А вы? Не могли еще недельку до Ташкента потерпеть?

В воздухе запахло ссорой, и Лыков примирительно сказал:

– Иван Осипович, коли уж зашла речь… Почему, действительно, полиция это терпит? Ведь, по Уложению, за содомию полагается три года тюрьмы.

Скобеев оживился:

– Вы, Алексей Николаевич, случайно не по Министерству внутренних дел служили? Законы знаете…

– Так, бумажки со стола на стол перекладывал. Но ответьте на вопрос.

– И отвечу! Да, в Российской империи мужеложство наказывается тюрьмой. Но в Туркестанском крае, ввиду его особенностей, этот вопрос отдан на откуп народным судьям. А они сами все бачабазы! И приговаривают к мелким штрафам. Да и то лишь тех, кто попался русским властям. Остальных же не замечают.

– Ввиду особенностей?

– Да, представьте себе. Сарты живут так с сотворения мира! Доступ к женщинам затруднен, вот и…

– И ничего нельзя поделать?

– Ничего, – с сожалением констатировал полицмейстер. – В 1890 году начальник Ташкента полковник Путинцев издал приказ: бачам запретили сидеть в чайханах. Ведь каждый самоварчи…

– Кто, простите? – ошалели купцы. – Самоварчи? Что это за зверь?

– Так называется держатель чайханы. Так вот, у каждого из них есть свои мальчики. Для приманивания клиентов – иначе никто не будет ходить. Они разносят чай и заодно оказывают те самые услуги. Отныне это запрещено. Но ведь бачи никуда не делись, оттого что выпустили приказ… Они просто прячутся теперь в задних комнатах. Говорю, это неискоренимо!

Спор прекратил посыльный. Он притащил две корзины: в них оказались чай, сахар, галеты, клюквенный экстракт Мартенса, яичный порошок, жестянки с сардинами. Отдельно посыльный выложил туго налитый чем-то бурдюк.

– Это водка, – пояснил полицмейстер. – Я велел закачать туда полведра. Надеюсь, хватит до Ташкента.

Оказалось, что отъезд Иван Осипович назначил через час, по вечернему холодку. Путешественники кинулись в буфет подъедать зразы. Потом неделю придется питаться на шаромыгу![19] К концу ужина под окнами Варшавских номеров уже стоял тарантас. Крепкий и широкий, он легко вместил четырех пассажиров с вещами. Тройкой лошадей управлял туркмен разбойного вида.

В наступающих сумерках они выехали за город. Пересекли широкий овраг, по дну которого тек арык Сиаб, и выбрались на шоссе. Но не успел Лыков обрадоваться, как хорошая дорога кончилась, и началась непролазная грязь. Сильные лошади едва тянули экипаж, липкая жижа доставала до ступиц.

– Иван Осипович, куда же делось шоссе? – спросил Алексей. Капитан кивнул на видневшуюся слева насыпь:

– Тянут рельсы на Ташкент, вот и разбили дорогу подвозкой материалов. Ничего, стройка недалеко ушла от Самарканда. Скоро это безобразие кончится.

Но грязь все тянулась и тянулась. Уже ночью они выехали на твердое покрытие, а вскоре впереди показались огни.

– Подъезжаем к месту ночлега, – объяснил Скобеев.

Тарантас остановился возле костра. Его пламя освещало группу людей. Стоящий впереди седобородый мужчина приветствовал гостей. Уже через пять минут те сидели в доме аул-аксакала перед угощением – достарханом. Мехмонхона оказалась чистой и просторной. Во дворе жарили барана, в углу кипел самовар. Хорошо ездить «с содействием»…

Поужинав, путешественники быстро уснули. Только капитан о чем-то долго беседовал с хозяином. Утром он сказал своим попутчикам:

– Сегодня переправляемся через Зеравшан, много не ешьте.

– А что? – насторожились торговые люди.

– Сами увидите.

Выехали рано, чтобы побольше успеть до полуденного пекла. К одиннадцати часам впереди показалась серая полоса с блестками. Зеравшан разделялся на несколько проток, главное русло было шириной не менее версты. На берегу русских пересадили в арбу и велели крепче держаться за веревки. Скобеев посоветовал не смотреть на воду. Он был очень серьезен, и купцы, глядя на него, тоже стали нервничать. Вещи сложили на дно арбы и привязали как следует. Возница разделся донага, сел на спину лошади и решительно повел ее в реку. Сзади другая арба тащила на веревке пустой тарантас, к которому были привязаны кони.

Едва повозка вошла в поток, как ее начало сильно раскачивать. Кобыла замотала головой и стала. Но, получив сильный удар палкой, нехотя двинулась вперед. По сторонам арбы закручивались бешеные водовороты, брызги мгновенно вымочили путников до нитки. Скоро вода достигла осей. Лыков знал, что диаметр колес арбы составляет 2 аршина 14 вершков[20]. Еще немного, и седоков затопит! Но вода перестала прибывать – Зеравшан оказался неглубок. Зато появилась другая опасность. Стремительное течение начало сносить повозку, лошадь не справлялась. Вот она отчаянно заржала, и дико, словно его режут, заорал возница. Арбу стало заваливать на бок. Сейчас река перевернет их, и конец! Из такой стремнины не выплыть! Христославников принялся молиться, Титус – стаскивать сапоги. Но Лыков со Скобеевым навалились на борт и вновь поставили арбу на колеса. Кобыла, полузадушенная упряжью, хрипела и топталась на месте. В эту критическую минуту сарт опять сильно приложил ее по боку. Обезумевшее животное рвануло вперед – и выскочило на тихую воду. Через четверть часа арба стояла на правом берегу Зеравшана.

– Да… – выдохнул Алексей. Чуть не погибли! Или это только показалось ему по неопытности?

Но тут Иван Осипович объявил сиплым голосом:

– В конце мая тут перевернулись сразу две арбы. Потонуло восемь человек.

– Господа, – таким же сиплым голосом выговорил Степан Антонович, – где там наш бурдюк? Мне срочно требуется выпить!

Предложение пришлось по вкусу всем. Русские расположились на ковре, полицмейстер вынул дорожные оловянные стаканы. Возница, на что мусульманин, но тоже не отказался от порции. Полчаса они пили, выгоняя из себя смертный страх. Скобеев рассказывал:

– Сейчас только начало июня, снег в горах еще тает. А в мае месяце хоть дома сиди! Беда Туркестана – это отсутствие мостов. Их почитай что и нет. Остаются переправы. А как во время паводка реку перейти? Даже уткуль[21], где воды было по колено, делается глубоким. Туземцы придумали каючную переправу и самолетную. Каюк – это большая тяжелая барка с двумя веслами. А самолет – паром на канатах. И то и другое достаточно опасно. Так вот и ездим по этой Азии, прах ее раздери!

Когда путешествие продолжилось, Иван Осипович огорошил своих попутчиков:

– Главный страх мы вытерпели, но это еще не все. Сейчас начнутся рукава. Так что водку экономьте, а то не хватит.

Действительно, они еще пять раз переправились через одну и ту же реку. Вот наваждение! Зеравшан снова и снова норовил их потопить. Тарантас зачерпнул воды, а из арбы смыло за борт корзину с сахаром и чаем. Придется теперь пить вприглядку… После реки пошли бесчисленные арыки, но их уже пересекали без опаски.

Ночевали путники на волостной квартире. Это жилище специально заведено для проезжающих лиц из военной администрации. Писарь из русских суетился, норовил расколоть гостей на выпивку. Капитан прикрикнул на него, и тот нехотя удалился. Иван Осипович вздохнул.

– Беда наша в Туркестане, кроме мостов, еще и кадры. Мосты мы построим, а вот людей где взять? Видали этого, с красным носом?

– Видали, и что? Такие по всей Руси…

– Там ему хоть есть замена! А здесь? В каждой волости нужен писарь, знающий русскую грамоту. Туземцев образованных столько нет. И долго еще не будет. Приходится брать пьяницу, выгнанного, например, с телеграфа. Зато умеющего писать! И он, дрянь, пустое место, делается в волости фигурой! Без него нельзя ни бумаги прочесть, ни бумаги сочинить. Бедные туземцы вынуждены его кормить и терпеть…

Минг-баши[22] выставил достархан втрое больше, чем у аульного старшины. Были даже конфеты местной фабрикации. Лыков хотел их испробовать, но капитан вовремя предупредил, что сласти сделаны из курдючного сала. Ночью выяснилось, что в помещении живут и «легкая кавалерия», и «пехота»[23]. К утру спать стало совсем невозможно. Бранясь и почесываясь, путники снова тронулись в путь.

Дорога на Ташкент оказалась очень оживленной. То и дело тарантас обгонял караваны верблюдов и одиночные арбы. Шоссе пролегало по узкой каменной насыпи, обсаженной тополями. Приходилось осторожно разъезжаться со встречными повозками. Слева мелькнуло русское военное укрепление Каменный Мост. За арыком Булундур начался подъем. Он был недлинным, и сильные лошади взяли его без роздыха. Открылся вид на живописные заснеженные горы. Хребет служил водоразделом между двумя реками: Зеравшаном и Сангаром. Путники спустились в ущелье Елань-Уте и вдоль русла Сангара двинулись на северо-восток. Лыков словно перенесся на любимый Кавказ. Отвесные скалы давили с двух сторон, солнце пропало. Шумный стремительный поток почти не оставлял места для дороги. Иногда он распадался на рукава, и приходилось преодолевать их вброд, черепашьим шагом. Тарантас прыгал на камнях, вытрясая душу из пассажиров. От рева воды хотелось заткнуть уши.

Двадцать верст они ехали пять часов. Вдруг за поворотом открылся необычайно живописный вид. Ущелье сначала расширилось, а потом снова сомкнулось, образовав узкий проход. Между Сангаром и левым утесом с трудом примостилась дорога. Часть скалы была стесана, и виднелись две какие-то надписи. А в подошве правого утеса чернела узкая расщелина.

– Тамерлановы Ворота! – торжественно объявил Скобеев. – Сколько тут ни проезжал, а всегда волнуюсь… Особенное место!

Алексей читал об этом особенном месте и мечтал его увидеть. Единственный путь в горах! Узкий проход между двумя горными хребтами – Нуратау и Мальгузаром. Ширина – всего семнадцать саженей! Пятьсот лет назад здесь прошло двухсоттысячное войско Тамерлана. По преданию, горы расступились, чтобы пропустить великого завоевателя. Вот она, ожившая история…

– Иван Осипович, а что за пещера справа?

– Будто бы в ней останавливался Тимур.

– Давайте заглянем!

– Не стоит того. Я в ней был. Ничего интересного.

– А что за надписи на левой скале? О чем они?

– Шут разберет, там на арабском. Мне переводил однажды Генерального штаба подполковник Веревкин. Что-то про древние сражения… Погибло тридцать тысяч человек… Не помню точно.

– Это тоже сделано по приказу Тамерлана?

– Нет, надписи поздние. Но тоже старинные! Одна нанесена внуком Тамерлана Улугбеком. Помните его могилу в Гур-Эмире? Ну, поехали дальше, господа. До Джизака осталось всего пятнадцать верст. Надоело уже трястись…

Последний отрезок пути они преодолели благополучно. Снеговые горы отступили, их сменили вершины пониже, все в веселой зелени. Джизак, как и полагается в Туркестане, состоял из двух частей: русской и туземной. Их разделяло четыре версты голого пространства. Русская часть, очень небольшая, походила на любой наш уездный городок. Рубленые избы, каменные присутственные места, низенький храм. Посреди пыльной площади стоял единственный фонарь. Скобеев сразу же отправился к начальнику уезда подполковнику Барчу, своему приятелю. Впрочем, у бывалого туркестанца приятели находились везде! Негоцианты разместились на постоялом дворе. Без капитана они решили не обедать и просто валялись на постелях. После тряски в ущелье кости у всех ломило, и хотелось покоя.

Иван Осипович пришел через час, озабоченный, но бодрый.

– Ну что, господа сыщики! Поехали производить дознание!

– А обедать? – запротестовали торговые люди. – С утра вон не евши!

– Эх, штафирки, – притворно вздохнул капитан. – Не могут без того, чтобы брюхо не набить. Ладно. Кушаем, но быстро. Мне надо четырнадцатого июня кровь из носу быть в Ташкенте.

Хозяин, плечистый строгий молоканин, предложил гостям все того же поднадоевшего барана. А к чаю подал незнакомый сахар: в маленьких головах размером с кулак. Полицмейстер пояснил, что это персидский. Туземцы во всем Туркестане предпочитают именно его, поэтому большие русские головы здесь не в ходу. Лыков погрыз – хуже нашего! Иван Осипович отрезал:

– Привыкайте, как я привык. Нужно было корзинку крепче привязывать!

Поели, и Алексей полюбопытствовал:

– А для чего вам надо в Ташкент именно к четырнадцатому июня?

– Для того, что пятнадцатого там празднуют годовщину взятия города русскими войсками. Будет крестный ход в присутствии самого генерал-губернатора. Колонна шествует к братской могиле через весь город. Заходит и в туземную часть. Мало ли что! Я должен быть на месте.

– А успеете? Сегодня уже девятое.

– Если кота не тянуть, то успею. Господа, поторопимся!

Христославников опять остался в комнате. Скобеев с двумя лесопромышленниками сели в дрожки и двинулись прочь из города. Иван Осипович тут же стал рассказывать:

– Убитого звать Филистер Тупасов. Крестьянин-переселенец, проживал в поселке Новониколаевка. По характеру беспокойный, из тех, кто ищет «зеленый клин»…

– Какой клин? – не понял Титус.

– Есть такое течение среди крестьянства, – ответил за капитана Лыков. – Оно вроде бы как религиозно-мистическое: люди отыскивают волшебную страну Беловодье, где словно в раю. Но подлинных искателей единицы, а большинство бездельники. Работать не хотят, вот и бегают с места на место.

– Тупасов такой и был, – продолжил полицмейстер. – Приехал из Каргопольского уезда. Дали ему землю в поселке Богородицкий, что в Ташкентском уезде. Вишь, не понравилось! Перебрался сюда. Здесь даже запашки не сделал, ходил по начальству и канючил. Вздорный мужик! Непонятно, кому его глупая жизнь понадобилась. Но теперь придется разбираться. Нельзя в Туркестане оставлять убийство русского безнаказанным.

– А если убийцу найти не получится? – спросил Яан. – Кого тогда накажут?

Скобеев вздохнул:

– Лучший сыщик Ташкента должен схватить злодея. На кону моя репутация. А за преступление в любом случае ответит общество.

– Сельское общество? То есть жители того аула, на землях которого найдено тело?

– Точно так.

– Но если жители ни при чем?

– Ответят все равно. Потому как убийца или кто-то из них, или пришлый, за которым они недоглядели. А обязаны были доглядеть.

– Не могут же туземцы шпионить за каждым, кто просто идет через их землю? Им работать надо!

– Не могут, но должны. Другого способа следить за порядком у русской власти нет. А туземцы, уж можете мне поверить, всегда все знают. Никто от их надзора не укроется. За всеми чужаками бдительно подглядывают. Только нам ничего не сообщают. Я вот сейчас припугну аульного старшину, может, что-то и выясним…

– А какое наказание должно понести общество?

– Это разработано еще при Кауфмане, – пояснил капитан, словно оправдываясь. – За убийство русского у общества отбирают две тысячи десятин амляковых земель.

– Амляковых?

– Да. Это земли, которые издавна находились у оседлого туземного населения в потомственном владении. Шесть лет назад они указом государя были переданы туземцам в собственность. Безвозмездно.

– Так. Землю у общества отберут, и что дальше? – спросил Алексей.

– Да я толком не знаю, – пожал плечами Иван Осипович. – Она отбирается не абы куда, а в пользу русского населения. Но какой там порядок, бог ведает… С землей у нас в Туркестане творятся всякие чудеса. После воды она тут главное богатство. И потихоньку становится дорогим товаром. В Ташкенте и вокруг него каждый квадратный вершок кому-то уже принадлежит.

– Кому-то из туземцев?

– Именно! Когда в 1865 году русская армия взяла город, то земли на правом берегу канала Анхор сразу отобрали в казну. Там стояла кокандская Урда, то есть крепость. Ее снесли, выстроили рядом свою. А другие участки нарезали на ломти и продавали всем желающим. Нужно было привлечь в город русское население. И землю давали за гроши, лишь бы человек согласился здесь поселиться. Так до арыка Чаули все размежевали. Но теперь русскому Ташкенту в этих рамках тесно. Надо расширяться, а некуда! Город окружен плодородным поясом, который издавна поделен между сартами. Землю приходится выкупать, причем задорого! Кто-то на этом сильно наживается. Почему сразу не конфисковали с запасом? Дальше еще хуже. Как я уже сказал, в восемьдесят восьмом амляковые земли презентовали: оседлым племенам – в собственность, а кочевым – в бессрочное пользование. А себе-то, себе опять ничего не оставили! Как вести колонизацию края? Куда сажать переселенцев? Стали возвращать только что отданное задарма обратно в казну. Но уже за деньги, разумеется. А люди все едут! После голода 1891 года из Центральной России хлынул поток. Сразу семнадцать новых деревень учредили за один только этот год. Так и кувыркаемся, а земля все дорожает. Вот и отберут у аула. Канцелярия генерал-губернатора такой возможности не упустит.

Лыков неодобрительно покачал головой, но спорить не стал.

Дрожки объехали Джизак и двинулись на север.

– Большой город, – констатировал Яан. – А что на другой стороне такое высокое?

– Кала, туземная крепость. При штурме она нам дорого встала… Джизак имеет очень важное стратегическое значение. Он лежит на пересечении сразу нескольких старинных трактов. И запирает путь через Тамерлановы Ворота, а значит, и путь на Бухару. Русский Джизак – это бывшее военное укрепление Ключевое. И действительно, здесь ключи от половины Туркестана. Сама местность нездоровая, хотя близко горы. Жители и гарнизон болеют изнурительными лихорадками. Детская смертность очень высокая. У подполковника Барча вон двое сыновей умерли…

Капитан отвернулся, нервно перебирая скулами. Вспомнил своих дочек, по которым очень скучал и чьи фотокарточки показывал спутникам, догадался Алексей.

– Куда мы едем? – сменил он тему разговора.

– Сначала в деревню Новониколаевку, осматривать избу покойника. Вдруг что найдем? Затем в аул, на место преступления.

– А где тело?

– Тело уже в земле. Жарко же…

– Как и где убили Тупасова?

– В степи, на выпасах аула Кок-Узек. Выстрелили в сердце.

– Оружие установили? С какого расстояния был произведен выстрел? Кто обнаружил труп?

Скобеев усмехнулся:

– Вы, Алексей Николаич, прямо как заправский сыщик спрашиваете! Оружие – винтовка. Стреляли издалека, одежда не опалена. А кто нашел труп, нам не скажут. Мы будем иметь дело с аул-аксакалом, и только с ним.

Дрожки ехали по цветущей плодородной равнине больше часа. Арыки рассекали ее на прямоугольники, огороженные дувалами[24]. На полях копошились люди, что-то вывозили, что-то сажали…

– Неужели они собирают урожай? – поразился Титус. – Ведь только начало июня!

– Это же Туркестан! Пшеница уже вызрела. Ее как раз и убирают, а заместят рисом.

– Почему не хлопком?

– Самаркандская область менее других тронута хлопковой горячкой. Но ничего, дайте только время! Такие, как Христославников, и досюда доберутся!

Наконец появилась чисто русская деревня из полсотни изб. Резные наличники, герань на окнах, в пыли гуляют куры-пеструшки. Только вдоль дороги течет арык, а из него пьет воду верблюд… Расторопный староста отвел начальство в дом Тупасова. Такого неухоженного жилища Лыков не видел со времен Сахалина. Там вышедшие с каторги на поселение строили себе избы «для правов». Наличие дома – обязательное условие, чтобы через десять лет получить возможность уехать на материк. Так и жили десять лет в собачьей конуре… Искатель «зеленого клина» тоже не утруждал себя домоводством. Грязь и запустение. К своему удивлению, Алексей увидел на стене игольчатую винтовку Карле.

– Зачем она здесь? – спросил он у полицмейстера.

– Согласно правилам, каждый русский поселенец обязан иметь дома ружье.

– Для самообороны?

– Для чего же еще? Туземцы нас не жалуют. Случаются и нападения, и убийства.

– Но Карле такая неудобная! И в обращении, и вообще…

– Карле неудобная? – обиделся капитан. – Это чем же, позвольте вас спросить? Мы с ней весь Туркестан покорили!

– Когда делаешь прием «к ноге!», она иногда самопроизвольно выстреливает. И бумажные патроны теперь не найти.

Полицмейстер осмотрел Лыкова с головы до ног, будто впервые увидел, и сказал:

– Алексей Николаевич, я ведь давно за вами наблюдаю! Кто вы? На лесопромышленника не похожи. И вопросы всё такие задаете…

– Просто я в молодости воевал с турками, и у нас линейные батальоны были вооружены этими винтовками.

Скобеев успокоился и довольно умело обыскал избу. Как и ожидалось, ничего интересного при этом он не обнаружил. И троица поехала в злосчастный аул.

Общество Кок-Узек Джизакского уезда Багданского участка Фисталитаусской волости насчитывало больше тысячи домов. Аул-аксакал, встретивший русских, напоминал барантача на пенсии. Со лба на щеку у него спускался след сабельного удара, а на правой руке недоставало двух пальцев. Староста отвел капитана в сторону и что-то ему сказал. Иван Осипович встрепенулся, как строевой конь при сигнале «поход».

– Господа! Здешние джигиты отыскали, где прячется убийца. – сообщил он спутникам. – Я же говорил, что местные все знают! Головорез скрывается в курганче возле пересохшего арыка. Курганча – это вроде нашего выселка или хутора. Двадцать верст отсюда. Поехали!

– Почему не вызвать солдат? – осторожно спросил Лыков.

Полицмейстер довольно ухмыльнулся:

– Вот теперь я верю, что вы лесопромышленник! Испугались? Ничего, посидите в дрожках, пока я его возьму. Нет времени вызывать солдат!

Аксакал выделил русским верхового показывать дорогу. Иван Осипович велел кучеру поднажать. Джигит вел дрожки по дну высохшего канала, чтобы подкрасться незамеченными. Через полтора часа он спешился и указал капитану наверх.

– Прибыли! – объявил тот спутникам. – Вы подождите, я быстро. Безбородько, за мной!

Но Лыков остановил кучера, взявшего уже винтовку.

– Мы пойдем с вами, Иван Осипович, – сказал он буднично.

Скобеев тут же согласился:

– Ну, если вы были на войне, тогда ладно… Только держитесь позади и ни во что не вмешивайтесь.

Втроем они выбрались из глубокого арыка и вдруг оказались под самыми стенами курганчи. Селение выглядело как маленькая крепость. Сбоку на привязи стояла оседланная лошадь. Глаза капитана сверкнули, он вынул из кобуры «смит-вессон» и махнул купцам рукой: мол, уходите. Титус покосился на приятеля. Лыков кивнул. Яан повел рукой по бедру, и в руке у него тоже оказался револьвер.

Отставной надворный советник шагнул вперед, оттирая остальных. Он сложил ладони рупором и крикнул:

– Отделение! Курки на второй взвод!

И тут же бросился к лошади, вынимая на бегу «веблей». Титус мчался следом. Ошарашенный полицмейстер едва поспевал за ними.

Из-за угла появился туземец в драном халате с берданой в руках. Увидев русских, он вскинул оружие, но больше ничего сделать не успел. Лыков выстрелил не целясь. У разбойника подломилась нога, и он упал на камни. Пока вставал, Алексей уже подлетел к нему и сильно приложил кулаком чуть ниже папахи. Все было кончено. Через минуту барантач сидел на земле, связанный и обезоруженный, а Титус бинтовал ему простреленную ляжку. Раненый только хлопал глазами. Капитан Скобеев в позе стороннего наблюдателя топтался рядом.

– Да… – пробормотал он, убирая ненужный револьвер в кобуру.

– Иван Осипович, – обратился к нему Алексей. – Надо ковать железо, пока горячо. Спросите, по чьему приказу он убил поселенца.

– И то правда, – согласился полицмейстер. Он склонился над пленным и заговорил с ним на туземном наречии. В ответ тот злобно зашипел. Капитан настаивал и явно угрожал. Барантач же бранился и брызгал слюной.