Ведьмак Сапковский Анджей
Она резко наклонилась, взглянула ему в глаза. Он почувствовал аромат сирени и крыжовника.
– Молчишь? Так вот чего ты желаешь, ведьмак! Вот каково твое самое потаенное желание! Ты не знаешь или не можешь решиться? Поищи в себе, поищи глубоко и тщательно, ибо, клянусь Силой, другой возможности тебе не представится!
А он вдруг обрел истину. Он знал. Знал, кем она была когда-то. О чем помнила, о чем не могла забыть, с чем жила. Кем была в действительности, прежде чем стала волшебницей.
Потому что на него смотрели холодные, пронизывающие, злые и мудрые глаза горбуньи.
Он ужаснулся. Нет, не от осознания правды. Он ужаснулся от того, что она читает его мысли, знает, что он угадал. И никогда ему этого не простит. Он приглушил в себе эту мысль, убил ее, выкинул из памяти навсегда, без следа, чувствуя при этом огромное облегчение. Чувствуя, что…
Потолок лопнул. Джинн, опутанный сетью уже угасающих лучей, повалился прямо на них, рыча, и в рычании этом было торжество и жажда убийства. Йеннифэр кинулась ему навстречу, из ее рук вырвался свет. Очень слабый свет.
Джинн разинул пасть и протянул к ней лапы. А ведьмак вдруг понял, чего хочет.
И выговорил желание.
Дом взорвался, кирпичи, балки и доски взлетели вверх в туче дыма и искр. Из пыли выплыл джинн, огромный, как овин. Рыча и заливаясь торжествующим хохотом, гений Воздуха – д’йини, уже не связанный никакими обязательствами и ничьей волей, проделал над городом три круга, сорвал шпиль с башни ратуши, взмыл в небо и улетел, пропал, исчез.
– Убежал! Убежал! – воскликнул богослужитель Крепп. – Ведьмак добился своего! Гений улетел! Больше он никому не угрожает!
– Ах, – произнес Эррдиль с искренним восхищением. – Какие красочные развалины!
– Черт! Черт! – крикнул Лютик, скорчившись за стеной. – Развалился весь дом! Выжить не мог никто! Это говорю вам я, Лютик!
– Ведьмак Геральт из Ривии пожертвовал собой ради спасения города, – торжественно проговорил ипат Невилл. – Мы не забудем его, мы почтим его. Мы подумаем о памятнике…
Лютик стряхнул с рукава кусок заляпанного глиной тростникового мата, отряхнул курточку от хлопьев смоченной дождем штукатурки, взглянул на ипата и несколькими тщательно подобранными словами высказал свое мнение о жертве, почестях, памяти и всех памятниках мира.
Геральт осмотрелся. Из дыры в потолке медленно капала вода. Кругом валялся хлам и кучи деревяшек. По странной случайности то место, где лежали они, было совершенно чистым. На них не упала ни одна доска, ни один кирпич. Все было так, словно их охранял невидимый щит.
Йеннифэр, слегка покрасневшая, опустилась рядом, уперев руки в колени.
– Ведьмак, – кашлянула она. – Ты жив?
– Жив. – Геральт отер пыль с лица, свистнул.
Йеннифэр медленным движением коснулась его запястья, нежно провела пальцами по ладони.
– Я тебя обожгла…
– Мелочь. Несколько пузырей…
– Прости. Знаешь, джинн убрался. Окончательно и бесповоротно.
– Ты жалеешь?
– Не очень.
– Ну и хорошо. Помоги мне встать, пожалуйста.
– Погоди, – прошептала она. – А твое желание… Я слышала, чего ты пожелал. Я одурела, просто одурела. Всего я могла ожидать, только… Что тебя заставило так поступить, Геральт? Почему… Почему я?
– Не знаешь?
Она наклонилась, он почувствовал на лице прикосновение ее волос, пахнущих сиренью и крыжовником, и вдруг понял, что никогда не забудет этого аромата, этого мягкого прикосновения, понял, что никогда уже не сможет сравнить их с другими запахами и другими прикосновениями. Йеннифэр поцеловала его, и он понял, что никогда не пожелает других губ, кроме этих мягких, влажных и сладких от помады. Он вдруг понял, что с этой минуты для него будет существовать только она, ее шея, ее руки и грудки, высвободившиеся из-под черного платья, ее нежная, прохладная кожа, не сравнимая ни с одной из тех, которых он касался. Он видел совсем рядом ее фиалковые глаза, прекраснейшие глаза в мире, глаза, которые, он так этого боялся, станут для него…
…всем. Он знал это.
– Твое желание, – шепнула она, приложив губы к самому его уху. – Не знаю, может ли вообще исполниться твое желание. Не знаю, существует ли в Природе Сила, способная исполнить такое желание. Но если может, то ты приговорил себя. Приговорил себя… ко мне.
Он прервал ее поцелуем, объятием, прикосновением, лаской, ласками, а потом уже всем, всем собою, каждою своей мыслью, единственной мыслью, всем, всем, всем. Они прервали тишину вздохами и шелестом раскидываемой по полу одежды, прервали тишину очень мягко и неторопливо, обстоятельно, заботливо и нежно, и хотя оба не очень-то знали, что такое заботливость и нежность, это свершилось, ибо они очень того хотели. И вообще они не спешили – и весь мир вокруг перестал существовать, перестал существовать на краткий, совсем краткий миг, а им казалось, что это была целая вечность, потому что это действительно была целая вечность.
А потом мир снова возник, но теперь он существовал уже совершенно по-другому.
– Геральт?
– Ммм…
– И что теперь?
– Не знаю.
– Я тоже не знаю. Потому что, понимаешь, я… Я не уверена, стоило ли тебе обрекать себя на меня. Я не умею… Подожди, что ты делаешь… Я хотела тебе сказать…
– Йеннифэр… Йен…
– Йен, – повторила она, полностью подчиняясь ему. – Никто никогда меня так не называл. Скажи еще раз, пожалуйста, ну скажи.
– Йен…
– Геральт…
Дождь прекратился. Над Риндой загорелась радуга, она пересекла небо оборванной многоцветной дугой. Казалось, она вырастает прямо из разрушенной крыши корчмы.
– О боги, – буркнул Лютик. – Какая тишина… Они мертвы, говорю вам. Или поубивали друг друга, или мой джинн их прикончил.
– Надо бы взглянуть, – сказал Вратимир, вытирая лоб помятой шапкой. – Они могут быть ранены. Может, вызвать медика?
– Уж скорее могильщика, – сказал Крепп. – Знаю я этих колдуний, да и у ведьмака в глазах тоже чертики бегали. Что поделаешь, надо копать на жальнике две могилы. Правда, эту Йеннифэр я посоветовал бы перед захоронением проткнуть осиновым колом.
– Какая тишина, – повторил Лютик. – Только что доски летали, а теперь мертвая тишина, слышно, как муха пролетит.
Они подошли к развалинам будущей корчмы. Осторожно и медленно.
– Пусть столяр готовит гробы, – сказал Крепп. – Скажите столяру.
– Тише, – прервал Эррдиль. – Я что-то слышал. Что это было, Хиреадан?
Эльф откинул волосы с остроконечного уха, наклонил голову.
– Не уверен… Подойдем поближе.
– Йеннифэр жива, – вдруг сказал Лютик, напрягая свой музыкальный слух. – Я слышал, как она застонала. О, снова!
– Верно, – подтвердил Эррдиль. – Я тоже слышал. Застонала. Вероятно, ужасно страдает. Хиреадан, куда ты! Поберегись!
Эльф осторожно заглянул в разбитое окно и тут же отпрянул.
– Пошли отсюда, – сказал он кратко. – Не будем им мешать.
– Так они оба живы? Хиреадан? Что они там делают?
– Пошли отсюда, – повторил эльф. – Оставим их ненадолго вдвоем. Пусть останутся, она, он и его последнее желание. Переждем в какой-нибудь корчме, пройдет немного времени, и они к нам присоединятся. Оба.
– Нет, что они там делают? – заинтересовался Лютик. – Скажи же, черт побери!
Эльф улыбнулся. Очень, очень грустно.
– Не люблю громких слов, – сказал он. – Но другими словами этого не передать.
Глас рассудка VII
На поляне в полном вооружении, без шлема, в откинутом на плечо карминовом плаще Ордена стоял Фальвик. Рядом, скрестив руки на груди, – плотный бородатый краснолюд в лисьей шубе, кольчуге и шлеме с бармицей из железных колец. Тайлес, без доспехов, в коротком стеганом камзоле, медленно прохаживался, время от времени помахивая обнаженным мечом.
Ведьмак осмотрелся, остановил коня. Кругом посверкивали полулаты и плоские каски окружавших поляну вооруженных пиками солдат.
– Дьявольщина, – проворчал Геральт. – Можно было ожидать.
Лютик развернул коня, тихо выругался, увидев отрезающих им отход пикинеров.
– В чем дело, Геральт?
– Ни в чем. Держи рот на замке и не встревай. Я попробую как-нибудь отбрехаться.
– Я спрашиваю, в чем дело? Снова приключение?
– Заткнись.
– Глупая была мыслишка съездить в город, – простонал трубадур, поглядывая на выступающие над лесом недалекие башенки храма. – Надо было сидеть у Нэннеке и не высовывать носа…
– Я же сказал, заткнись. Вот увидишь, все выяснится.
– Не похоже.
Лютик был прав. Не походило. Тайлес, размахивая мечом, продолжал расхаживать, не глядя на них. Солдаты, опершись на пики, глядели угрюмо и равнодушно, с минами профессионалов, у которых убийство не вызывает усиленного выделения адреналина.
Геральт и Лютик слезли с коней. Фальвик и краснолюд медленно подошли.
– Вы оскорбили благородного Тайлеса, ведьмак, – сказал граф без предисловий и требуемых обычаем приветствий. – А Тайлес, как вы, вероятно, помните, бросил вам перчатку. На территории храма не годилось настаивать, поэтому мы подождали, пока вы выглянете из-под юбки богослужительницы. Тайлес ждет. Вы должны биться.
– Должен?
– Должны.
– А вам не кажется, господин Фальвик, – криво усмехнулся Геральт, – что благородный Тайлес оказывает мне слишком много чести? Я не имел удовольствия быть посвященным в рыцари, а что до рождения, то уж лучше не вспоминать о сопутствовавших ему обстоятельствах. Боюсь, вряд ли я достоин того, чтобы… Как это говорится, Лютик?
– Недостаточно достоин того, чтобы дать сатисфакцию и сойтись на ристалище, – продекламировал поэт, раздувая щеки. – Рыцарский кодекс гласит…
– Капитул Ордена руководствуется собственным кодексом, – прервал Фальвик. – Если б рыцаря Ордена вызвали вы, он мог бы отказать вам в сатисфакции либо нет, в зависимости от своего желания. Однако дело обстоит иначе: рыцарь вызывает вас, а тем самым поднимает до своего уровня, разумеется, исключительно на время, необходимое для того, чтобы смыть оскорбление. Вы не можете отказаться. Отказ временно сравняться с ним в достоинстве делает вас недостойным.
– Весьма логично, – сказал Лютик, состроив чисто обезьянью рожицу. – Похоже, вы изучали философов, благородный рыцарь.
– Не лезь. – Геральт поднял голову, взглянул в глаза Фальвику. – Докончите, рыцарь. Я хотел бы знать, к чему вы клоните. Что произойдет, если я вдруг окажусь… недостойным?
– Что произойдет? – Фальвик ехидно усмехнулся. – А то произойдет, что я прикажу повесить тебя на суку, негодяй.
– Спокойнее, – вдруг хрипло проговорил краснолюд. – Без нервов, господин граф. И без оскорблений, лады?
– Не учи меня манерам, Кранмер, – процедил рыцарь. – И помни, князь отдал тебе приказания, которые ты должен исполнять скрупулезно.
– Это вы не учите меня, граф. – Краснолюд положил руку на засунутый за пояс обоюдоострый топор. – Я знаю, как исполнять приказы, обойдусь без поучений. Господин Геральт, разрешите. Я Деннис Кранмер, капитан стражи князя Эреварда.
Ведьмак чопорно поклонился, глядя краснолюду в глаза, светло-серые, отливающие сталью под палевыми кустистыми бровями.
– Удовлетворите желание Тайлеса, господин ведьмак, – спокойно продолжал Деннис Кранмер. – Так будет лучше. Цель – не убить, а лишь обезоружить противника. Примите вызов и позвольте ему вас обезоружить.
– Простите, что сделать? Не понял.
– Рыцарь Тайлес – любимец князя, – сказал Фальвик, зловеще улыбаясь. – Если ты, выродок, коснешься его в ходе поединка мечом, будешь наказан. Капитан Кранмер арестует тебя и доставит пред ясные очи его высочества. Для наказания. Таков приказ.
Краснолюд даже не взглянул на рыцаря, он не отрывал от Геральта своих холодных стальных глаз. Ведьмак слабо, но достаточно презрительно улыбнулся.
– Если я верно понял, – сказал он, – я должен согласиться на поединок, ибо, если откажусь, меня повесят. Если же буду драться, то должен позволить противнику меня искалечить, потому как ежели раню его я, то меня колесуют. Сплошь радостные перспективы. А может, облегчить вам дело? Удариться башкой о ствол сосны и самому себя… разоружить? Вас это устроит?
– Без шуточек, – прошипел Фальвик. – Не ухудшай своего положения. Ты оскорбил Орден, бродяга, и должен быть наказан, надеюсь, дошло? А юному Тайлесу нужна слава победителя ведьмака, поэтому Капитул решил предоставить ему такую возможность. Иначе бы ты уже висел. Дашь себя победить – сохранишь свою поганую жизнь. Нам не нужен твой труп, мы хотим, чтобы Тайлес оставил отметку на твоей шкуре. А твоя шкура, шкура мутанта, зарастает быстро. Ну, поехали. Решай, выбора у тебя нет.
– Вы так думаете, господин граф? – Геральт усмехнулся еще противнее, оглянулся, прошелся по солдатам оценивающим взглядом. – А я думаю, есть.
– Да, это правда, – признал Деннис Кранмер. – Есть. Но тогда прольется кровь, много крови. Как в Блавикене. Вы этого хотите? Вы хотите отяготить совесть кровью и смертью? Потому что выбор, о котором вы думаете, господин Геральт, это кровь и смерть.
– Аргументируете очаровательно, даже пленительно, – пошутил Геральт. – Человека, на которого напали в лесу, вы пытаетесь взять на гуманизм, обращаетесь к его высшим чувствам. Просите, как я понял, не проливать кровь напавших на меня разбойников? Гляжу я на ваших пикинеров и вижу, как дрожат у них коленки при одной только мысли о драке с Геральтом из Ривии, ведьмаком, который управляется с упырями голыми руками. Здесь не прольется ни капли крови, никто ничуть не пострадает. За исключением тех, кто сломает ноги, удирая в город.
– Я, – спокойно проговорил краснолюд и молодцевато задрал бороду, – не могу сказать ничего плохого о своих коленях. До сих пор я не убегал ни от кого и привычек не изменю. Я не женат, о детях ничего не знаю, да и мать, малознакомую мне женщину, предпочел бы не втягивать в эту историю. Но данные мне приказы выполняю. Как всегда, скрупулезно. Не обращаясь ни к каким чувствам, ни к высшим, ни к низшим, прошу вас, господин Геральт из Ривии, принять решение. Я соглашусь с любым и поведу себя соответственно.
Они глядели друг другу в глаза, краснолюд и ведьмак.
– Ну хорошо, – сказал наконец Геральт. – Давайте кончать. Жаль терять день.
– Стало быть, согласен. – Фальвик поднял голову, глаза у него заблестели. – Согласен на поединок с благородным Тайлесом из Дорндаля?
– Да.
– Прекрасно. Приготовьтесь.
– Я готов. – Геральт натянул перчатку. – Не будем терять времени. Лютик, сохраняй спокойствие. Ты к этому вообще не имеешь никакого отношения. Правда, господин Кранмер?
– Абсолютно, – твердо сказал краснолюд и поглядел на Фальвика. – Абсолютно, господин Геральт. Как бы там ни было, это касается только вас.
Ведьмак вытянул меч из-за спины.
– Нет, – сказал Фальвик, доставая свой. – Своей бритвой ты драться не будешь. Возьми мой.
Геральт пожал плечами. Взял оружие графа и махнул им для пробы.
– Тяжелый, – отметил он холодно. – С таким же успехом можно биться заступами.
– У Тайлеса такой же. Шансы равные.
– Ах, вы такой шутник, рыцарь Фальвик. Ну невероятный!
Солдаты окружили поляну редкой цепью. Тайлес и ведьмак встали друг против друга.
– Господин Тайлес? Не желаете ли извиниться?
Рыцаренок стиснул зубы, заложил левую руку за спину, замер в позиции фехтовальщика.
– Нет? – усмехнулся Геральт. – Не послушаетесь гласа рассудка? Жаль.
Тайлес присел, прыгнул, напал молниеносно, без предупреждения. Ведьмак даже не подумал парировать, отклонился от плоского удара быстрым полуоборотом. Рыцаренок широко размахнулся, клинок снова рассек воздух. Геральт ловким пируэтом вышел из-под острия, мягко отскочил, сделал короткий финт и выбил Тайлеса из ритма. Тайлес выругался, рубанул широко, справа, на мгновение потерял равновесие, попытался восстановить, неловко и высоко заслонившись мечом. Ведьмак ударил со скоростью и силой молнии, саданул напрямую, выбросил руку на всю длину. Тяжелое оружие со звоном столкнулось с клинком Тайлеса так, что тот сильно ударил рыцаря по лицу. Тайлес взвыл, упал на колени и коснулся лбом травы. Фальвик подбежал к нему. Геральт воткнул меч в землю и отвернулся.
– Стража! – выкрикнул Фальвик. – Взять его!
– Стоять! Ни с места! – крикнул Деннис Кранмер, кладя руку на топор.
Солдаты замерли.
– Нет, граф, – медленно сказал краснолюд. – Я всегда выполняю приказы… скрупулезно. Ведьмак не дотронулся до рыцаря Тайлеса. Мальчишка ударился о собственную сталь. Ему не повезло.
– У него ранено лицо! Он обезображен на всю жизнь!
– Кожа срастается. – Деннис Кранмер уставился на ведьмака стальными глазами и обнажил в улыбке зубы. – А рубец? Рубцы для рыцаря – почетная память, повод для славы и хвалы, которых так желал ему Капитул. Рыцарь без шрама – пшик, не рыцарь. Спросите его, граф, убедитесь, что он рад.
Тайлес крутился на земле, плевался кровью, стонал и выл, вовсе не походя на обрадованного.
– Кранмер! – рявкнул Фальвик, вырывая свой меч из земли. – Ты пожалеешь об этом, клянусь!
Краснолюд отвернулся, медленно вытащил из-за пояса топор, откашлялся и сочно поплевал в правую руку.
– Ох, господин граф, – проскрипел он. – Не клянитесь напрасно. Терпеть не могу клятвопреступников, а князь Эревард дал мне право карать таких с ходу. Я пропущу ваши глупые слова мимо ушей. Но не повторяйте их, убедительно прошу.
– Ведьмак, – Фальвик, задыхаясь от ярости, повернулся к Геральту, – убирайся из Элландера. Немедленно. Тотчас.
– Я редко когда соглашаюсь с ним, – буркнул Деннис, подходя к ведьмаку и отдавая ему меч, – но в данном случае он прав. Уезжайте отсюда как можно скорее.
– Принимаем ваш совет. – Геральт перекинул ремень через плечо. – Но сначала… Мне надо кое-что сказать благородному графу. Господин Фальвик!
Рыцарь Белой Розы нервно заморгал, вытер руки о плащ.
– Возвратимся на минутку к кодексу вашего Капитула, – продолжал ведьмак, стараясь не улыбаться. – Очень меня интересует одно дельце. Если б, положим, я почувствовал себя недовольным и оскорбленным вашим поведением во всей этой афере и если б, допустим, вызвал вас на бой здесь, сейчас, на месте, как бы вы поступили? Сочли бы меня достаточно… достойным того, чтобы скрестить со мной клинки? Или отказались бы, зная, что в таком случае я счел бы вас недостойным даже того, чтобы на вас плюнуть, отхлестать по морде и дать пинка под зад на глазах кнехтов? А? Граф Фальвик, будьте столь любезны, удовлетворите мое любопытство.
Фальвик побледнел, отступил на шаг, оглянулся. Солдаты избегали его взглядов, Деннис Кранмер скривился, высунул язык и плюнул на солидное расстояние.
– Молчите, – продолжал Геральт, – но я слышу в вашем молчании глас рассудка, господин Фальвик. Вы удовлетворили мое любопытство, а теперь я удовлетворю ваше. Если вас интересует, что будет, ежели Орден пожелает каким-либо образом досадить матери Нэннеке либо ее жрицам и послушницам или же слишком уж грубо обойдется с капитаном Кранмером, то знайте, граф, я отыщу вас и, не посмотрев ни на какой кодекс, выпущу из вас кровь, как из поросенка.
Рыцарь побледнел еще сильнее.
– Не забывайте о моем обещании, господин Фальвик. Пошли, Лютик. Нам пора. Бывай, Деннис.
– Успеха, Геральт, – широко улыбнулся краснолюд. – Бывай! Рад нашей встрече, надеюсь, не последней.
– Взаимно, Деннис. Стало быть, до свидания.
Они нарочито медленно, не оглядываясь, отъехали. На рысь перешли только когда скрылись в лесу.
– Геральт, – вдруг проговорил поэт, – полагаю, мы не поедем прямо на юг? Думаю, надо обойти стороной Элландер и владения Эреварда. А? Или ты намерен продолжать спектакль?
– Нет, Лютик, не намерен. Поедем лесами, потом свернем на Купеческий тракт. Помни, при Нэннеке о сегодняшней драке ни слова. Ни словечка.
– Надеюсь, мы отправимся сразу же?
– Немедленно.
Геральт наклонился, проверил исправленную скобу стремени, подогнал еще не размявшийся и туго идущий в пряжке стременной ремень. Подправил подпругу, сумы, скатанную за седлом попону и притороченный к ней серебряный меч. Нэннеке неподвижно стояла рядом, скрестив руки на груди.
Подошел Лютик, ведя под уздцы своего темно-гнедого мерина.
– Благодарим за гостеприимство, уважаемая, – серьезно сказал он. – И уж не злись на меня. Я ведь все равно знаю, что ты меня любишь.
– Конечно, – серьезно ответила Нэннеке. – Люблю тебя, шалопая, хоть и сама не знаю, за что. Ну, будьте…
– До встречи, Нэннеке.
– До встречи, Геральт. Следи за собой.
Ведьмак горько улыбнулся.
– Предпочитаю следить за другими. Это вообще-то полезнее.
Из-за храма, из-за оплетенных плющом колонн вышла Иоля в сопровождении двух младших послушниц. Она несла сундучок ведьмака. Иоля неловко избегала его взгляда, смущенная улыбка то появлялась, то сбегала с ее веснушчатой, пухленькой, покрытой румянцем мордашки. Сопровождающие ее послушницы не скрывали многозначительных взглядов, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– Великая Мелитэле, – вздохнула Нэннеке. – Целая прощальная процессия. Возьми сундучок, Геральт. Я пополнила запасы твоих эликсиров, там все, чего недоставало. И то лекарство, знаешь, о чем я. Принимай регулярно каждые две недели. Не забывай. Это важно.
– Не забуду. Благодарю, Иоля.
Девушка опустила голову, подала ему сундучок. Ей так сильно хотелось что-то сказать. Но она не знала, что именно, какие слова произнести. И не знала, что сказала бы, если б могла. Не знала. И хотела.
Их руки соприкоснулись.
Кровь. Кровь. Кровь. Кости словно белые поломанные прутики. Сухожилия словно белесые шпагаты, вырывающиеся из-под кожи, раздираемой огромными, ощетинившимися лапами и острыми зубами. Ужасный звук разрываемого тела и крик – бесстыдный и ужасающий в своем бесстыдстве. В бесстыдстве конца. Смерти. Кровь и крик. Крик. Кровь. Крик…
– Иоля!!!
Нэннеке с невероятной при ее комплекции скоростью припала к лежащей на земле, напрягшейся, сотрясаемой конвульсиями девушке, придерживая ее за плечи и волосы. Одна из послушниц остановилась словно громом пораженная, другая, более скорая, опустилась на колени в ногах Иоли. Иоля выгнулась дугой, раскрыв рот в беззвучном крике.
– Иоля! – кричала Нэннеке. – Иоля! Говори! Говори, детка! Говори!
Девушка напряглась еще сильнее, закусила губу, тонкая струйка потекла по ее щеке. Нэннеке, покраснев от усилия, крикнула что-то, чего ведьмак не понял, но его медальон рванул шею так, что он непроизвольно наклонился, согнутый, придавленный невидимым грузом.
Иоля застыла.
Лютик, бледный как полотно, громко вздохнул. Нэннеке поднялась с колен. С трудом. Медленно.
– Заберите ее, – бросила она послушницам. Их было уже больше, они сбежались, серьезные, изумленные и молчаливые.
– Заберите ее, – повторила жрица. – Осторожно. И не оставляйте одну. Я сейчас приду.
Она повернулась к Геральту. Ведьмак стоял неподвижно, теребя поводья вспотевшей рукой.
– Геральт… Иоля…
– Молчи, Нэннеке.
– Я тоже это видела… Мгновение. Геральт, не уезжай.
– Я должен.
– Ты видел… видел это?
– Да. Не в первый раз.
– И что?
– Нет смысла оглядываться назад.
– Не уезжай, прошу тебя.
– Я должен. Займись Иолей. До свидания, Нэннеке.
Жрица медленно покачала головой, хлюпнула носом и вытерла рукой слезу резким, отрывистым движением.
– Прощай, – шепнула она, глядя ему в глаза.
Сезон гроз
От упырей, от окаянцев,
от тварей длиннопалых
и от тварей, что по ночам стучатся,
Избави нас, добрый Боже!
Молитва просительная, известная как «The Cornish Litany», датируемая XIV–XV вв.
Говорят, что прогресс разгоняет тьму. Но всегда, всегда будет суща тьма. И всегда во тьме будет Зло, всегда будут во тьме клыки и когти, убийство и кровь. Всегда будут твари, что по ночам стучатся. А мы, ведьмаки, – сущи, чтобы постучаться к оным.
Весемир из Каэр Морхена
Глава первая
Кто сражается с чудовищами, должен остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем. Если долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя.
Фридрих Ницше. По ту сторону добра и зла[1]
Смотреть в бездну, по-моему, – полный идиотизм. В мире есть множество вещей куда более достойных того, чтобы на них смотреть.
Лютик. Полвека поэзии
Жил он лишь для того, чтобы убивать.
Лежал на прогретом солнцем песке.
Ощущал вибрации прижатыми к тверди щетинками и перистыми усиками. Хотя вибрации все еще были далеко, Идр чувствовал их отчетливо и явственно, мог определить по ним не только направление и скорость движения жертвы, но и ее вес. Для большинства хищников, что охотились сходным образом, вес жертвы имел значение первостепенное: красться, нападать, догонять означало расходовать энергию, что и приходилось восполнять энергетической ценностью пищи. Большинство подобных Идру хищников отказывалось от нападения, если добыча была слишком мала. Но не Идр. Идр существовал не для того, чтобы жрать и поддерживать род. Не для того был он создан.
Жил он для того, чтобы убивать.
Осторожно двигая конечностями, он вылез из ямины, переполз через трухлявый ствол, в три прыжка пересек бурелом, призраком метнулся через поляну, нырнул в поросший папоротником подлесок, утонул в чащобе. Двигался быстро и бесшумно, то бегом, то, словно огромный кузнечик, скачками.
Нырнул в сухостой, припал к земле сегментированной броней брюха. Вибрации грунта становилась все отчетливей. Импульсы от вибрисов и щетинок Идра складывались в картинку. В план. Идр уже знал, как добраться до жертвы, в каком месте пересечь ей дорогу, как обратить ее в бегство, как длинным прыжком пасть на нее сзади, на какой высоте ударить, рубануть острыми, словно бритвы, жвалами. Вибрации и импульсы уже вздымали в нем радость, которую Идр познет, когда жертва забьется под его тяжестью, эйфорию, которую доставит ему вкус горячей крови. Наслаждение, которое он испытает, когда воздух прошьет вопль боли. Он слегка вздрагивал, раскрывая и смыкая клешни и педипальпы.
Колебания почвы были предельно отчетливы, а еще они сделались дифференцированы. Идр уже знал, что жертв больше, скорее всего три, возможно – четыре. Две сотрясали землю привычным образом, вибрации от третьей указывали на малую массу и размер. Четвертая же – если и вправду была некая четвертая – вызывала колебания спорадичные, слабые и нечеткие. Идр сделался недвижим, напряг и выставил над травою антенны, исследовал движение воздуха.
Вибрация почвы наконец-то донесла сигнал, которого Идр дожидался. Жертвы разделились. Одна, меньшая, осталась позади. А та четвертая, та неотчетливая, исчезла. Это был ложный сигнал, обманчивое эхо. Идр его проигнорировал.
Маленькая добыча еще больше отдалилась от остальных. Почва затряслась сильнее. И ближе. Идр напряг задние конечности, оттолкнулся и прыгнул.
Девочка испуганно вскрикнула. Вместо того чтобы убегать, она замерла на месте. И непрерывно кричала.
Ведьмак кинулся к ней, в прыжке выхватывая меч. И тут же понял: что-то не так. Его обвели вокруг пальца.
Мужчина, тянувший тележку с хворостом, заорал и на глазах Геральта взлетел на сажень вверх, кровь же из него брызнула широко и обильно. Он упал, чтобы тотчас взлететь снова, на этот раз двумя истекающими кровью кусками. Уже не кричал. Теперь пронзительно вопила женщина, как и дочь, – замершая и парализованная страхом.
Не веря, что ему это удастся, ведьмак все же сумел ее спасти. Подскочил к забрызганной кровью женщине и сильно толкнул, отшвыривая ее с тропинки в лес, в папоротники. И сразу понял, что это тоже было хитростью. Фортелем. Ибо серый, плоский, многоногий и невероятно быстрый силуэт уже удалялся от тележки и первой жертвы. Двигался ко второй. К по-прежнему кричавшей девочке. Геральт метнулся следом.
Если бы та стояла на месте – он наверняка бы не успел. Но девочка поняла что к чему и стремглав кинулась наутек. Серая тварь, однако, добралась бы до нее быстро и без усилий – добралась бы, убила и вернулась, чтобы вдобавок прикончить и женщину. Так бы и случилось, не будь там ведьмака.
Он догнал тварь, прыгнул, придавил каблуком одну из задних конечностей. Не отскочи в тот же миг, лишился бы ноги – серая тварь с невероятным проворством вывернулась, а ее серповидные клешни клацнули, промахнувшись лишь на волос. Прежде чем ведьмак восстановил равновесие, тварь оттолкнулась от земли и атаковала. Геральт парировал рефлекторным, широким и довольно бестолковым ударом меча; отбросил тварь. Урона ей не нанес, но перехватил инициативу.
Читать бесплатно другие книги:
