Ведьмак Сапковский Анджей
– После завершения аукциона и всех формальностей. Это слегка затянется.
Не обращая внимания на ворчание Мууса, Антея направилась к дверям. Почувствовала чей-то взгляд, оглянулась украдкой. Женщина. Черноволосая. Одетая в черное и белое. С обсидиановой звездой в декольте.
Антею пробрала дрожь.
Антея была права. Формальности подзатянулись. Только через пару дней они смогли отправиться в банк. В филиал какого-то из краснолюдских банков, пахнущих, как и все они, деньгами, воском и панелями красного дерева.
– К выплате – три тысячи тридцать шесть крон, – объявил клерк. – После снятия комиссии банком, составляющей один процент.
– Борсоди – пятнадцать, банк – один, – заворчал Никефор Муус. – Со всего процент гребут! Вор на воре! Давайте деньги!
– Один момент, – остановила его Антея. – Сперва разберемся с нашими делами, твоими и моими. Комиссионные и мне причитаются. Четыреста крон.
– Но-но! – надрывался Муус, привлекая взгляды других клерков и клиентов банка. – Какие еще четыреста? От Борсоди я получил едва-едва три тысячи с копейками…
– Согласно договору, мне принадлежит десять процентов от результата аукциона. Деньги – твои дела. И только тебе их решать.
– Что ты мне здесь…
Антея Деррис окинула его взглядом, и этого хватило. Антея не слишком-то походила на своего отца. Но смотреть умела почти так же. Так же, как смотрел Пираль Пратт. Муус сжался под этим взглядом.
– Из суммы к выплате, – заявила она клерку, – попрошу банковский чек на четыреста крон. Знаю, что банк возьмет процент – и я на это согласна.
– А мои денежки – наличными! – магистратский урядник ткнул в принесенный им большой кожаный ранец. – Отвезу домой и как следует спрячу! Никакие грабительские банки никакие проценты с меня снимать не будут!
– Это немалая сумма, – клерк поднялся. – Прошу подождать.
Выходивший в задние комнаты клерк распахнул дверь лишь на миг, но Антея готова была поклясться, что увидела черноволосую женщину, одетую в черное и белое. И вновь непроизвольно задрожала.
– Спасибо, Мольнар, – сказала Йеннефер. – Я не забуду тебе этой услуги.
– За что же ты благодаришь? – усмехнулся Мольнар Джианкарди. – Что я такого сделал, в чем услуга? В том, что купил на аукционе указанный лот? Заплатив за него деньгами из твоего частного счета? А может за то, что я отвернулся, когда ты миг назад накладывала заклинание? А отвернулся я, поскольку смотрел из окна на ту даму-посредника, когда она удалялась, соблазнительно покачивая тем и этим. В моем вкусе дамочка, не стану скрывать, хотя я за человечьими женками не ухлестываю. А твое заклинание и ей… доставит проблемы?
– Нет, – ответила волшебница. – С ней ничего не будет. Она взяла чек, не золото.
– Ясно. Мечи ведьмака, как полагаю, ты заберешь сразу? Они ведь для него…
– Они для него всё, – закончила Йеннефер. – Он связан с ними предназначением. Знаю, знаю, а как же. Он мне говорил. И я даже начинала верить. Нет, Мольнар, я не стану сегодня забирать эти мечи. Пусть побудут на депозите. Скоро пришлю за ними кого-нибудь уполномоченного. Уезжаю из Новиграда уже сегодня.
– Я тоже. Еду в Третогор, проверю тамошний филиал. А потом возвращаюсь к себе, в Горс Велен.
– Что ж, еще раз спасибо. Бывай, краснолюд.
– Бывай, волшебница.
Интерлюдия
Ровно сто часов с момента приема золота из банка Джианкарди в Новиграде
– Тебе вход запрещен, – сказал вышибала Тарп. – И ты хорошо об этом знаешь. Отойди от лестницы.
– А это ты видывал, хам? – Никефор Муус тряхнул и звякнул пузатым ранцем. – Видывал ты столько золота за раз? Прочь с дороги, поскольку – хозяин идет! Богатый хозяин! Пшёл, селюк!
– Впусти его, Трап! – из австерии выплыл Феб Равенга. – Не хочу здесь шума, гости беспокоятся. А ты – смотри. Однажды меня обманул, второго раза не допущу. Лучше б тебе нынче было чем заплатить, Муус.
– «Господин Муус»! – чиновник оттолкнул Тарпа. – «Господин»! Смотри, с кем говоришь, трактирщик!
– Вина! – крикнул он, развалясь за столом. – Самого дорогого, какое у вас есть!
– Самое дорогое, – отважился мэтр, – стоит шестьдесят крон…
– Заплачу! Давай целый кувшин, мигом!
– Тише, – напомнил ему Равенга. – Тише, Муус.
– А ты мне рот не затыкай, мошенник! Ворюга! Парвеню! Кто ты таков, чтобы меня учить? Вывеска золоченая, а на подошвах – говно все то же! А говно – говном останется! Гляди сюда! Видывал ты столько золота за раз? Видывал?
Никефор Муус сунул руку в ранец, вытянул горсть золотых монет и с размаху метнул их на стол.
Монеты разлетелись брызгами коричневой жижи. Вокруг распространился отвратительный смрад экскрементов.
Гости австерии «Natura Rerum» сорвались с мест и бросились к выходу, задыхаясь и прикрывая носы салфетками. Мэтр согнулся в рвотных позывах. Кто-то закричал, кто-то выругался. Феб Равенга даже не дрогнул. Стоял словно памятник, скрестив руки на груди.
Муус, ошеломленный, тряхнул головой и протер глаза, таращась на вонючую кучу на скатерти. Наконец очнулся, сунул руку в ранец. И вынул ее – полную густой мерзости.
– Ты прав, Муус, – ледяным голосом проговорил Феб Равенга. – Говно – говном и останется. На улицу его.
Выводимый, чиновник магистрата даже не сопротивлялся, был слишком ошеломлен случившимся. Тарп затянул его за уборную. По знаку Равенги слуги сняли деревянную крышку над дыркой в клоаку. Увидав это, Муус ожил, принялся верещать, упираться и брыкаться. Не слишком это ему помогло. Тарп подволок его к дыре и сбросил вниз. Юноша шлепнулся в жидкие отходы. Но не тонул. Раскинул руки и ноги – и не тонул, удерживаясь на поверхности жижи благодаря брошенным сюда пучкам соломы, тряпкам, палочкам и смятым страницам, вырванным из различных ученых и набожных книг.
Феб Равенга снял со стены туалета деревянные вилы для сена, вырезанные из единой разросшейся ветви.
– Говно было, есть и останется говном, – сказал. – И всегда – в конце концов – в говно попадет.
Налёг на вилы и притопил Мууса. С головой. Муус с плеском вырвался на поверхность, рыча, кашляя и отплевываясь. Равенга позволил ему немного покашлять и набрать воздуху, после чего притопил снова. На этот раз и вправду глубоко.
Повторил операцию несколько раз, после отбросил вилы.
– Оставьте его там, – приказал. – Пусть сам выкарабкивается.
– Это будет нелегко, – прикинул Тарп. – И подзатянется надолго.
– И пусть подзатянется. Мы не торопимся.
Глава шестнадцатая
Пьер де Ронсар[53]
- A mon retour, h! je m‘en desespere,
- Tu mas reu d’un baiser tout glac.
На рейд как раз входил под полными парусами новиградский шкунер «Пандора Парви», воистину прекрасный корабль. Красивый и быстрый, подумал Геральт, спускаясь по трапу на покачивающийся причал. Он видел шкунер в Новиграде, расспрашивал, знал, что тот выходил из Новиграда на целых два дня позже галеры «Стинта», которой плыл он сам. И все же шкунер добрался в Керак почти в то же самое время. Может, нужно было подождать и сесть на борт шкунера, подумалось ему. Два дня в Новиграде, кто знает, может, я сумел бы добыть хоть какую-то информацию?
Пустая трата времени, решил он. «Может», «как знать», – да уж конечно! Что случилось – то случилось, ничем этого не изменить. И нечего над этим задумываться.
Он окинул прощальным взглядом шкунер, маяк и наливавшийся темными тучами горизонт. А потом быстрым шагом двинулся в сторону города.
От виллы как раз уносили паланкин, филигранную конструкцию с занавесями лилового цвета. Значит, подумал ведьмак, нынче вторник, среда или четверг. В эти дни Литта Нейд принимала пациенток, а пациентки, обычно состоятельные дамы из высших сфер, пользовались именно такими паланкинами.
Привратник впустил его молча. Вот и славно. Геральт был не в лучшем настроении и наверняка за словом бы в карман не полез. А то и за двумя-тремя.
Патио пустовало, вода в фонтане тихонько журчала. На столике красного дерева стояли графин и фужеры. Геральт налил себе без лишних церемоний.
Когда поднял голову, увидел Мозаику. В белом халате и фартуке. Бледную. С прилизанными волосами.
– Это ты, – сказала она. – Ты вернулся.
– Со всей уверенностью – я, – подтвердил он сухо. – И со всей уверенностью – вернулся. А это вино со всей уверенностью несколько прокисло.
– Я тоже рада тебя видеть.
– Коралл? На месте? А если на месте – то где?
– Только что я видела ее между ногами пациентки, – пожала она плечами. – Наверняка там она и продолжает находиться.
– У тебя и правда нет выхода, Мозаика, – ответил он спокойно, глядя ей в глаза. – Ты должна стать волшебницей. У тебя воистину явные склонности и задатки. Твои убийственные остроты в ткацкой мануфактуре не оценили бы. И тем более – в лупанарии.
– Учусь и развиваюсь, – она не отводила взгляд. – И уже не плачу в уголке. Я свое отплакала. Этот этап уже позади.
– Нет, не позади, ты себя обманываешь. Впереди еще многое. И сарказм тебя не спасет. Особенно когда он искусственен и плохо спародирован. Но довольно об этом, не мне учить тебя жизни. Где, спрашивал я, Коралл?
– Здесь. Здравствуй.
Волшебница, словно призрак, выплыла из-за занавесей. Как и Мозаика, была в белом врачебном халате, а ее собранные рыжие волосы скрывала полотняная шапочка – и в обычных обстоятельствах он посчитал бы ее смешной. Но обстоятельства обычными не являлись, и смех был неуместен – ему потребовалось лишь мгновение, чтобы это понять.
Она подошла, молча поцеловала его в щеку. Губы ее были холодны. А глаза – обведены темными кругами.
Пахла она лекарствами. И чем-то, что использовала как дезинфектант. Это был скверный, отталкивающий, больной запах. Запах, в котором таился страх.
– Увидимся завтра, – опередила она его. – Завтра все мне расскажешь.
– Завтра.
Она взглянула на него, и был это взгляд из далёка, из-за разделявшей их пропасти времени и событий. Ему понадобилось лишь мгновение, чтобы понять, насколько глубока эта пропасть и сколь сильно разделяют их события.
– Может, лучше послезавтра. Иди в город. Повстречайся с поэтом, он очень о тебе беспокоился. Но сейчас уходи, прошу тебя. Мне нужно заняться пациенткой.
Когда ушла, он глянул на Мозаику. Наверняка достаточно касноречиво, поскольку та поторопилась с объяснениями.
– Утром у нас были роды, – сказала, и голос ее слегка изменился. – Тяжелые. Она решилась на клещи. И все, что могло пойти скверно, пошло скверно.
– Понимаю.
– Сомневаюсь.
– До свиданья, Мозаика.
– Долго тебя не было, – подняла она голову. – Долго, дольше, чем я ожидала. В Риссберге ничего не знали – или делали вид, что не знают. Что-то произошло, верно?
– Что-то произошло.
– Понимаю.
– Сомневаюсь.
Лютик поражал сообразительностью. Провозгласил факт, с очевидностью которого Геральт еще не освоился окончательно. И который полностью еще не принял.
– Конец, ага? Ветром унесло? Ну ясно, ей и чародеям требовался ты, ты свое сделал, можешь уходить. И знаешь что? Я рад, что все закончилось. Однажды сей чудный роман обязан был завершиться, и чем дольше он затягивался, тем более опасные заключал в себе последствия. Тебе, если хочешь знать мое мнение, радоваться надо, что можешь о нем уже позабыть и что настолько просто все случилось. А потому на физиономии твоей должно быть выражение счастливое, а не мрачное и хмурое, каковое, уж поверь мне, тебе совершенно не к лицу, ибо с ним ты выглядишь в точности как человек с тяжелого похмелья, который вдобавок отравился закуской, не помнит чем и когда он сломал зуб и откуда на штанах его – следы семени.
– А может, – продолжал бард, совершенно не огорченный отсутствием реакции со стороны ведьмака, – подавленность твоя из чего иного вытекает? Пусть бы и из факта, что это тебя выставили за дверь, в то время как сам ты планировал финал в собственном стиле? Такой, с бегством на рассвете и цветочком на столе? Ха-ха, в любви – как на войне, дружище, а милая твоя поступила, словно заправский стратег. Пошла на опережение, превентивным нападением. Наверняка читала она «Историю войн» маршала Пеллиграма. Пеллиграм приводит массу примеров побед, достигнутых с помощью подобного фортеля.
Геральт все еще не реагировал. Лютик, казалось, реакции и не ожидал. Допил пиво, кивнул корчмарке, чтобы принесла еще одно.
– Принимая вышесказанное во внимание, – произнес он, подкручивая колки лютни, – я всецело за секс на первом свидании. На будущее – и тебе настоятельно рекомендую. Элиминирует сие необходимость дальнейших свиданий с той же самой особой – а это бывает скучным и трудоемким. И если уж мы о том заговорили, то расхваленная тобой госпожа адвокат и вправду оказалась достойна усилий. Не поверишь…
– Поверю, – ведьмак не выдержал и довольно бесцеремонно оборвал товарища. – Поверю и без рассказа, потому можешь опустить подробности.
– Ну да, – констатировал бард. – Подавлен, печален и огорченьем снедаем, из-за чего саркастичен и резок. Причина – не только в женщине, сдается мне. В чем-то еще. Знаю, дери тебя за ногу. И вижу. В Новиграде не вышло, верно? Не нашел ты мечей?
Геральт вздохнул, хотя обещал себе не делать этого.
– Не нашел. Опоздал. Были сложности, то одно, то другое. Настигла нас гроза, потом лодка наша прохудилась… А потом один кожевенник сильно прихворнул… Эх, не стану забивать тебе голову подробностями. Короче говоря – не успел я вовремя. Когда добрался до Новиграда, аукцион уже состоялся. В Доме Борсоди от меня быстренько отделались. Аукцион придерживается принципа сохранения тайны продажи, оберегая анонимность как персоны продающей, так и персоны покупающей. Посторонним лицам фирма не предоставляет никакой информации, бла-бла-бла, прощайте, милсдарь. Не узнал я ничего. Не знаю, проданы ли мечи, а если да, то кто покупатель. Не знаю даже, выставляли ли их вообще на аукцион. Продавец ведь мог и не последовать совету Пратта, могло с ним произойти все, что угодно. Не знаю я ничего.
– Неудача, – кивнул Лютик. – Череда несчастливых совпадений. Расследование кузена Феррана тоже замерло, думается, на мертвой точке. Кузен Ферран, коли уж мы об этом, непрестанно о тебе расспрашивает. Где ты, есть ли какие от тебя вести, когда вернешься, успеешь ли на королевскую свадьбу и не забыл ли обещания, данного князю Эгмунду. Ясное дело, я и словом не обмолвился ни о твоих нанимателях, ни об аукционе. Но праздник Ламмас, напомню, не за горами, осталось десять дней.
– Знаю. Но может, за это время что-то да произойдет? Что-нибудь переменится к лучшему? После череды несчастливых совпадений уместно было бы хоть какое-то разнообразие.
– Согласен. А если…
– Я обдумаю и приму решение. – Геральт не дал барду закончить. – К тому, чтобы выступать на королевской свадьбе телохранителем, меня ничто не обязывает. Эгмунд и инстигатор не отыскали моих мечей, а условие было именно таким. Но не исключаю, что выполню княжескую просьбу. В пользу этого говорят материальные соображения. Князь хвалился, что на деньги он не поскупится. А все указывает на то, что понадобятся мне совершенно новые мечи, выполненные по специальному заказу. И это обойдется недешево. Ай, да что там говорить. Пойдем куда-нибудь, перекусим. И выпьем.
– К Равенге, в «Натуру»?
– Не сегодня. Сегодня я желаю вещей простых, натуральных, несложных и искренних. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Ясное дело, понимаю. – Лютик встал. – Пойдем к морю, в Пальмиру. Знаю одно местечко – подают там селедку, водку и рыбный суп, называемый «куры». Не смейся! Они и вправду его так зовут!
– Пусть зовут как хотят. Идем.
Мост через Адалатте был заблокирован, как раз двигались по нему колонна груженных возов и отряд всадников с заводными конями. Геральту и Лютику пришлось переждать, убравшись с дороги.
Кавалькаду замыкал одинокий наездник на гнедой кобыле. Кобыла дернула башкой и поприветствовала Геральта протяжным ржаньем.
– Плотва!
– Здравствуй, ведьмак, – всадник снял капюшон, открыл лицо. – Я как раз к тебе. Хотя и не надеялся, что так быстро тебя повстречаю.
– Здравствуй, Пинетти.
Пинетти спешился. Геральт отметил, что он вооружен. Было это довольно странно, маги редко носили оружие. Окованный бронзой пояс чародея оттягивал меч в богато украшенных ножнах. Был еще и кинжал, солидный и широкий.
Ведьмак принял от чародея узду Плотвы, погладил кобылку по ноздрям и загривку. Пинетти стянул и заткнул за пояс перчатки.
– Прошу прощения, мастер Лютик, – сказал, – но я бы хотел остаться с Геральтом наедине. То, что я должен сказать ему, предназначено исключительно для его ушей.
– У Геральта, – напыжился Лютик, – от меня секретов нет.
– Я знаю. Многое о его частной жизни я узнал из твоих баллад.
– Но…
– Лютик, – оборвал его Геральт. – Пойди-ка пройдись.
– Спасибо, – сказал он, когда остались вдвоем. – Спасибо, что ты привел мою кобылку, Пинетти.
– Я заметил, что ты к ней привязан, – ответил чародей. – Поэтому, когда мы нашли ее в Соснице…
– Вы были в Соснице?
– Были. Нас вызвал констебль Торквиль.
– Вы видели…
– Видели, – резко оборвал его Пинетти. – Мы видели все. Не могу понять, ведьмак. Не могу понять. Почему ты его тогда не зарубил? Там, на месте? Поступил ты, позволь уж сказать, не самым умным образом.
Знаю, удержался от ответа Геральт. Конечно, знаю. Я оказался глуп и не использовал предоставленный судьбой шанс. А ведь что мне было за дело? Трупом больше, трупом меньше. Какая разница для платного убийцы? Мерзко было служить вам инструментом? Так ведь я всегда чей-то инструмент. Стоило сцепить зубы и сделать, что должно.
– Ты наверняка удивишься, – Пинетти заглянул ему в глаза, – но мы сразу бросились на подмогу, я и Харлан. Догадались, что подмогу ты ждешь. Накрыли мы Дегерлунда на следующий день, когда он расправился со случайной бандой.
Накрыли, удержался от того, чтобы повторить, ведьмак. И не мешкая скрутили ему шею? Будучи поумнее меня, не стали повторять моей ошибки? Да, конечно. Случилось все так, не было бы у тебя такого лица, Джианкампо.
– Мы не убийцы, – чародей покраснел, закашлялся. – Мы забрали его в Риссберг. Подняли шум… Все были против нас. Ортолан, что удивительно, держался нейтрально, а именно с его стороны мы ожидали наихудшего. Но Бирута Икарти, Раби, Сандовал, даже Зангенис, который ранее нас поддерживал… Выслушали мы длиннейшую лекцию о цеховой солидарности, о братстве, о лояльности. Мы узнали, что только последние мерзавцы подсылают к собрату наемного убийцу, что надобно слишком низко пасть, чтобы нанять ведьмака против соратника. Из низких побуждений. Из зависти к таланту и важности соратника, из зависти к его научным достижениям и удачам.
Упоминания об инцидентах на Взгорье, о сорока четырех трупах не привели ни к чему, удержался от утверждения ведьмак. Если не считать пожатия плечами. И наверняка длиннейшей лекции о науке, требующей жертв. О цели, которая оправдывает средства.
– Дегерлунд, – продолжил Пинетти, – предстал перед комиссией и выслушал суровый выговор. За упражнения в гоэтии, за убитых демоном людей. Держался гордо: рассчитывал, видимо, на вмешательство Ортолана. Но Ортолан словно позабыл о нем, окончательно предавшись своей новой страсти: разработке формулы необычайно действенного и универсального навоза, что произведет революцию в сельском хозяйстве. Оставшись в одиночестве, Дегерлунд сменил тон. На плаксивый и жалостливый. Изображал из себя оскорбленного. Жертву в равной степени как собственных амбиций, так и магического таланта, благодаря чему он вызвал демона столь сильного, что невозможно было с ним совладать. Клялся, что оставит упражнения в гоэтии, что уже никогда к ней не обратится. Что без остатка посвятит себя исследованиям по усовершенствованию человеческого рода, трансгуманизму, становлению интрогрессии генетических модификаций.
И ему поверили, удержался от комментария ведьмак.
– Ему поверили. Повлиял на это Ортолан, который внезапно предстал перед комиссией в навозных испарениях. Назвал Дегерлунда любимым юношей, который и впрямь допустил ошибку, но кто же без греха. Не сомневался, что юноша исправится, и утверждал, что он за это отвечает лично. Просил, чтоб комиссия темперировала гнев, выказала компассию и юношу не затравливала. Наконец провозгласил Дегерлунда своим наследником и ближайшим из учеников, всецело уступил ему Цитадель, свою приватную лабораторию. Сам он, заявил, в лаборатории не нуждается, поскольку резольвовался трудиться и упражняться под открытым небом, на фермах и огородах. Бируте, Раби и прочим речь эта пришлась по вкусу. Цитадель, с точки зрения своей неприступности, могла прекрасно служить местом уединения. Дегерлунд попался в собственные силки. Оказался под домашним арестом.
А сор смели под ковер, удержался ведьмак.
– Подозреваю, – Пинетти быстро взглянул на него, – причиной тому были и соображения о твоей персоне и репутации.
Геральт приподнял брови.
– Ваш ведьмачий кодекс, – продолжал волшебник, – якобы запрещает убивать людей. Но о тебе говорят, что ты трактуешь оный кодекс без особого благоговения. Будто случалось всякое, будто как минимум пара персон рассталась с жизнью не без твоей помощи. Бирута и прочие от страха едва не обдристались. Что, мол, ты вернешься в Риссберг и закончишь дела, а при случае и они свое получат. А Цитадель – это стопроцентно безопасное укрытие, приспособленная под лабораторию древняя гномья крепость, защищенная магически. Никто в Цитадель не попадет, это невозможно. Так что Дегерлунд не только изолирован, но и в безопасности.
И Риссберг тоже – в безопасности, удержался ведьмак. Оберегаем от скандала и компрометации. Дегерлунд изолирован, скандал подавлен в зародыше. Никто не узнает, что ловчила и карьерист обманул и натянул нос чародеям из Риссберга, считающим и громогласно объявляющим себя элитой нации. Что, пользуясь наивностью и глупостью оной элиты, дегенерат и психопат сумел беспрепятственно убить сорок с лишком человек.
– В Цитадели, – чародей все не сводил с него глаз, – Дегерлунд будет под опекой и присмотром. Не вызовет он уже ни одного демона.
Никогда не было ни одного демона. И ты, Пинетти, хорошо об этом знаешь.
– Цитадель, – чародей отвел взгляд, посмотрел на корабли на рейде, – расположена внутри горы Кремора, той, у подножия которой лежит Риссберг. Попытка вторгнуться туда равнялась бы самоубийству. И не только из-за магической защиты. Помнишь, о чем ты тогда нам рассказывал? Об одержимом, которого некогда убил? В ситуации крайней необходимости, спасая одну жизнь ценою жизни другой, тем самым отменяя преступность поступка запрещенного? Значит, ты понимаешь, что нынче обстоятельства совершенно иные. Изолированный Дегерлунд не представляет опасности – реальной и непосредственной. Если ты прикоснешься к нему хотя бы пальцем, то совершишь поступок запрещенный и бесправный. Если попытаешься его прикончить – пойдешь под трибунал за попытку убийства. Некоторые из наших, впрочем, я знаю, надеются, что попытаешься. И закончишь жизнь на эшафоте. Потому советую: отступись. Забудь о Дегерлунде. Предоставь событиям идти своим чередом.
– Молчишь, – констатировал Пинетти. – Воздерживаешься от комментариев.
– Потому как нечего комментировать. Меня интересует только одно. Ты и Тзара. Вы останетесь в Риссберге?
Пинетти засмеялся. Сухо и неискренне.
– Нас обоих, меня и Харлана, попросили удалиться, по собственному желанию, по состоянию здоровья. Мы покинули Риссберг, и никогда уже туда не вернемся. Харлан отправляется в Повисс, на службу к королю Риду. Однако я склоняюсь к путешествию еще более далекому. В Империи Нильфгаард, слыхал я, воспринимают магов потребительски и без особого уважения. Зато хорошо им платят. А раз уж зашла речь о Нильфгаарде… Чуть не позабыл. У меня есть для тебя прощальный подарок, ведьмак.
Он отстегнул ремни, обмотал их вокруг ножен и вручил меч Геральту.
– Это тебе, – произнес прежде, чем ведьмак успел вымолвить хоть слово. – Я получил его на шестнадцатилетие. От отца, который не мог смириться с тем, что я решил идти в школу магии. Он рассчитывал, что подарок повлияет на меня, что взяв в руки подобное оружие, я почувствую себя обязанным хранить родовую традицию и выберу военную карьеру. Ну что ж, родителя я подвел. Во всем. Я не любил охотиться, предпочитая рыбную ловлю. Не женился ни на одной из дочерей его сердечных приятелей. Не стал я воином, меч пылился в шкафу. Он мне ни к чему. Тебе послужит лучше.
– Но… Пинетти…
– Бери, без церемоний. Знаю, что твои мечи пропали и что ты в нужде.
Геральт взялся за рукоять, обтянутую шкурой ящерицы, до половины вынул клинок из ножен. На палец повыше эфеса виднелось клеймо в виде солнца о шестнадцати лучах, попеременно ровных и волнистых, символизирующих в геральдике солнечный блеск и солнечный жар. В двух пальцах над солнцем шла прекрасно исполненная стилизованными литерами инскрипция, прославленное фирменное клеймо.
– Клинок из Вироледы, – констатировал он. – На этот раз – настоящий.
– Прошу прощения?
– Ничего, ничего. Просто удивляюсь. И все еще не знаю, могу ли я принять…
– Можешь. На самом деле уже принял, он ведь у тебя в руках. Да к черту, давай обойдемся без сцен, ладно? Отдаю тебе меч из симпатии. Чтобы ты понял, что не всякий чародей тебе враг. А мне больше нравятся удочки. В Нильфгаарде реки чистые и красивые, в них полно форели и лососей.
– Спасибо. Пинетти?
– Да?
– Ты даешь мне этот меч исключительно из симпатии?
– Из симпатии, а как же, – чародей понизил голос. – А может, и не только. Какое мне, впрочем, дело, что еще произойдет, для каких целей тебе меч послужит? Прощаюсь я с этими краями, никогда сюда не вернусь. Видишь тот пузатый галеон на рейде? Это «Эвриайль», порт назначения – Баккала. Отплываю послезавтра.
– Ты прибыл заранее.
– Да… – чуть запнулся маг. – Сперва я хотел бы здесь… кое с кем попрощаться.
– Удачи. Благодарю за меч. И за лошадь, еще раз. Пока, Пинетти.
– Пока, – волшебник не раздумывая пожал поданную ему руку. – Пока, ведьмак.
Он нашел Лютика – где же еще – в портовом кабаке, вовсю наворачивавшего рыбную похлебку.
– Я выезжаю, – проговорил коротко. – Сейчас.
– Сейчас? – Лютик замер, не донеся ложку до рта. – Сейчас? Я думал…
– Не важно, что ты думал. Я уезжаю немедленно. Кузена-инстигатора – предупреди. Вернусь к королевской свадьбе.
– А это что?
– А на что похоже?
– На меч, ясное дело. Откуда он у тебя? От чародея, верно? А тот, что ты получил от меня? Где он?
– Я его потерял. Возвращайся в верхний город, Лютик.
– А Коралл?
– Что Коралл?
– Что я должен сказать, когда спросит…
– Не спросит. Не найдет для этого времени. Будет кое с кем прощаться.
Интерлюдия
СЕКРЕТНО
Illustrissimus et Reverendissimus
Magnus Magister Нарсес де ля Рош[54]
Главе Капитула Дара и Искусств, Новигард.
Datura ex Castello Rissberg,
die 15 mens. Jul. anno 1245 post Resurrectionem[55].
Re:
Мастера Искусства, мага
Сореля Альберта Амадора Дегерлунда
Honoratissime[56] Архимастер,
несомненно дошли до Капитула слухи об инцидентах, каковые имели место летом anno currente[57] на западных границах Темерии, результатом коих инцидентов, как свидетельствуют, стала гибель около сорока – точнее сказать невозможно – персон, главным образом неквалифицированных лесных работников. Инциденты сии связываются, к нашему прискорбию, с личностью мастера Сореля Альберта Амадора Дегерлунда, члена исследовательской группы Комплекса Риссберг.
Исследовательская группа Комплекса Риссберг солидарна в страданиях с семьями жертв инцидентов, даже ежели жертвы сии, стоящие весьма низко в общественной иерархии, злоупотреблявшие алкоголем и ведшие аморальный способ жизни, наверняка ни в каких семейных связях не состояли.
Мы желаем напомнить Капитулу, что мастер Дегерлунд, ученик и любимец архимастера Ортолана, – известный ученый, специалист в области генетики, обладающий огромными, почти неоценимыми достижениями в области трансгуманизма, интрогрессии и специации. Исследования, которые проводит мастер Дегерлунд, могут стать ключевыми для развития и эволюции человеческой расы. Как известно, человеческая раса уступает расам нечеловеческим по многим физическим, психическим и психомагическим характеристикам. Эксперименты же мастера Дегерлунда, относящиеся к гибридизации и соединению фонда генов, имеют целью сперва сравнять человеческую расу с расами нечеловеческими, а в отдаленной перспективе – через специацию – доминировать над ними и совершенно их подчинить. Полагаю, нам нет необходимости объяснять глобальное значение, кое имеют подобные вещи. Было бы нежелательным, чтоб некие малые инциденты замедлили или притормозили прогресс вышеозначенных научных работ.
Что же до самого мастера Дегелунда, то исследовательская группа Комплекса Риссберг принимает полную ответственность за медицинскую над ним опеку. У мастера Дегерлунда ранее уже диагностировали нарциссические склонности, отсутствие эмпатии и легкое эмоциональное замешательство. В период, предшествующий совершению поступков, в которых его обвиняют, оное состояние усилилось – до проявления симптомов аффективного биполярного расстройства. Можно с уверенностью утверждать, что в минуты совершения поступков, в которых его обвиняют, мастер Дегерлунд не контролировал свои эмоциональные реакции и способность различения добра и зла у него оказалась пониженной. Можно полагать, что мастер Дегерлунд был non compos mentis, eo ipso[58] временно утратил вменяемость, а потому уголовной ответственности за приписываемые ему поступки не подлежит, поскольку impune est admittendum quod per furorem alicuius accidit[59].
Мастер Дегерлунд оказался размещен ad interim[60] в месте тайном, где он лечится и продолжает свои исследования.
Полагая дело закрытым, мы желали бы обратить внимание Капитула на личность констебля Торквиля, что проводит следствие в деле инцидентов в Темерии. Констебль Торквиль, подчиненный бейлифа из Горс Велена, из иных источников известный как функционер добросовестный и ярый защитник закона, выказывает в вопросе инцидентов в вышеозначенных селениях чрезмерное рвение и взял недолжный с нашей точки зрения след. Надлежало бы повлиять на его начальство, дабы оное несколько запал его пригасило. А если это не принесет надлежащих результатов, стоило бы проверить данные констебля, его жены, родичей, близких, детей и дальних членов семьи с точки зрения личной жизни, прошлого, возможных правонарушений, имущественных дел и сексуальных предпочтений. Рекомендуем контакт с адвокатской конторой Кодрингера и Фена, услугами которой, если могу я напомнить Капитулу, мы пользовались три года назад с целью дискредитации и компрометации свидетелей в деле, известном как «зерновая афера».
Item[61], мы желаем обратить внимание Капитула, что в нынешнее дело оказался впутан, к сожалению, ведьмак, известный как Геральт из Ривии. Сей принимал непосредственное участие в инцидентах, и есть у нас основание полагать, что связывает он эти происшествия с персоной мастера Дегерлунда. Оного ведьмака также надлежало бы успокоить, когда б начал он копаться в деле слишком глубоко. Обращаем внимание, что асоциальное поведение, нигилизм, эмоциональная нестабильность и хаотическая личность упомянутого ведьмака могут привести к тому, что подобное предостережение может оказаться non sufficit[62] и необходимо будет применить средства экстремальные. Ведьмак находится под нашей постоянной слежкой, и мы готовы подобные средства применить – если, конечно же, Капитул сие одобрит и порекомендует.
В надежде, что вышеозначенное пояснение окажется для Капитула достаточным для закрытия дела, bene valere optamus[63] и остаемся в неизменном уважении
от лица исследовательской группы Комплекса Риссберг
semper fidelis vestrarum bona amica[64]
Бирута Анна Маркветта Икарти manu propria[65]
Глава семнадцатая
Отплати ударом на удар, презреньем на презренье, смертью на смерть, и отплати сполна, с процентами! Око за око, зуб за зуб, четырехкратно, стократно!
Антон Шандор ЛаВей. Библия Сатаны
– Самое время, – хмуро произнес Франс Торквиль. – Успел ты, ведьмак, на представление, тютелька в тютельку. Сейчас начнется.
Он лежал на постели, навзничь, бледный, как беленая стена, с волосами мокрыми от пота и приклеившимися ко лбу. Была на нем лишь сорочка льняного полотна, которая Геральту сразу же напомнила ту, в каких хоронят. Левое бедро, от паха до колена, обмотано было пропитанной кровью повязкой.
Посредине комнаты стоял стол, накрытый простынкой. Невысокий типчик в черном кафтане без рукавов выкладывал на стол инструменты, по очереди, один за другим. Ножи. Клещи. Долота. Пилы.
– Об одном жалею, – скрежетнул зубами Торквиль. – Что добраться до них, сукиных детей, я не сумел. Воля богов, не суждено мне было… И уже не будет.
– Что случилось?
– То самое, мать его, что в Тисах, Роговизне, Соснице. Одно только необычно: на самом краю пущи. И не на поляне, а на большаке. Налетели на путников. Троих убили, двух детей украли. Так уж вышло, что мой отряд поблизости оказался, сразу рванули мы в погоню, вскоре их увидали. Двое дуболомов – здоровенных, что твои быки, и один уродливый горбун. Тот горбун из арбалесты меня и достал.
Констебль сцепил зубы, коротким жестом указал на забинтованную ногу.
– Я своим приказал, чтоб меня оставили, за теми гнались. Не послушали, сучьи дети. И в результате – ушли, твари. А я? Что с того, что меня спасли? Ежели мне нынче ногу отчекрыжат? Лучше б мне, сука, подохнуть там было, но еще тех-то в петле и ногами дрыгающими увидать, прежде чем тьма на глаза падет. Не послушались приказа, босота. Теперь там вон сидят, стыдятся.
Подчиненные констебля и вправду, как один со смурными минами, обсели лавку под стеной. Соседствовала с ними совершенно неуместная здесь сморщенная старушка в венке, абсолютно не подобавшем ее сединам.
– Можем начинать, – произнес типчик в черном кафтане. – Пациента на стол, привязать покрепче поясами. И пусть посторонние покинут комнату.
– Пусть останутся, – прохрипел Торквиль. – Мне надо знать, что смотрят. Будет тогда мне стыдно кричать.
– Погодите-ка, – выпрямился Геральт. – Кто решил, что ампутация необходима?