Ведьмак Сапковский Анджей
Девочка пробурчала что-то в ответ и послушно пошла за ним. Но оглядывалась еще не раз.
– В чем дело, Цири?
– Не знаю, – шепнула она. – Но это скверная дорога, Геральт.
– Почему? Мы идем в Бругге к королю Вензлаву, который живет в прекрасном дворце. Отмоемся в баньке, выспимся на кровати с периной…
– Это скверная дорога, – повторила она. – Скверная. Плохая.
– Точно. Мне доводилось видывать и получше. Перестань крутить носом. Идем, быстро.
Они миновали закрытый кустами поворот. И оказалось, что Цири была права.
Их окружили быстро, со всех сторон. Люди в остроконечных шлемах, кольчугах и темно-синих накидках с черно-золотыми клеточками Вердэна на груди. Их окружили, но ни один не приблизился, не притронулся к оружию.
– Куда и откудова? – пролаял кряжистый тип в потертой зеленой одежде, встав перед Геральтом на широко расставленных тумбообразных ногах. Лицо у него было темное и изборожденное морщинами, словно высушенная слива. Лук и белоперистые стрелы торчали высоко над головой из-за спины.
– Из Выжиг, – гладко соврал ведьмак, стискивая ручку Цири. – Возвращаемся к себе в Бругге. А что?
– Королевская служба, – вежливо сказал темнолицый, словно только сейчас заметил меч на спине Геральта. – Мы…
– Давай его сюды, Йунгханс! – крикнул один из тех, что стояли на дороге дальше. Солдаты расступились.
– Не смотри, Цири, – быстро сказал Геральт. – Отвернись. Не смотри.
На дороге лежало поваленное дерево, перекрывающее проезд путаницей ветвей. Надрубленная и сломанная часть ствола белела в придорожных кустах длинными стрелами щепок. Перед деревом стояла телега, накрытая полотном, прикрывающим груз. Маленькие косматые лошадки лежали на земле, запутавшись в дышлах и вожжах, утыканные стрелами, щеря желтые зубы. Одна еще была жива, тяжело хрипела, дергалась.
Были там и люди, валяющиеся в темных пятнах впитавшейся в песок крови, свешивающиеся с края телеги, скорчившиеся у колес.
Из-за спин столпившихся вокруг воза вооруженных людей вышли двое, потом прибавился третий. Остальные – их было около десятка – стояли неподвижно, держа коней.
– Что тут произошло? – спросил ведьмак, вставая так, чтобы заслонить от Цири сцену бойни.
Косоглазый мужчина в короткой кольчуге и сапогах изучающе взглянул на него, потер щетинистый подбородок. На левом предплечье у него был вытертый и блестящий кожаный манжет, какими пользовались лучники.
– Нападение, – сказал он коротко. – Духобабы перебили. Мы тут следствие ведем.
– Дриады напали на купцов?
– Сам видишь, – указал рукой косоглазый. – Утыканы стрелами, словно ежи. На тракте! Эти лесные ведьмы становятся все наглее. Уже не только в лес не можно зайти, уж и дорогой вдоль леса нельзя.
– А вы, – прищурился ведьмак, – кто такие?
– Эрвиллова дружина. Из настрогских. У барона Фрейксенета служили. Но барон пал в Брокилоне.
Цири раскрыла было рот, но Геральт сильно сжал ей руку.
– Кровь за кровь, говорю! – загремел спутник косоглазого, гигант в украшенном латунью кафтане. – Кровь за кровь! Этого так оставить нельзя! Сначала Фрейксенет и похищенная княжна из Цинтры, теперь вот купцы. О боги, месть, месть – говорю! Потому как ежели нет, то увидите – завтра-послезавтра они начнут убивать людей на порогах собственных домов!
– Брик верно говорит, – сказал косоглазый. – Верно? А ты, брат, откуда?
– Из Бругге, – снова солгал ведьмак.
– А маленькая? Дочка?
– Дочка. – Геральт снова сжал ручку Цири.
– Из Бругге, – нахмурился Брик. – Ну так я тебе скажу, что энто твой король, Вензлав, потворствует чудищам. Не хотит с нашим Эрвиллом стакнуться и с Вираксасом из Керака. А ежели б с трех-то сторон да на Брокилон рушить, мы б вконец выбили энту мерзость…
– Почему случилась бойня? – медленно спросил Геральт. – Кто-нибудь знает? Выжил кто из купцов?
– Свидетелев нет, – сказал косоглазый. – Но мы-то знаем, что случилось. Йунгханс, лесничий, читает по следам как по книге. Скажи ему, Йунгханс.
– Ну чего ж, – сказал тот, со сморщенным лицом. – Было оно так: ехали купцы трактом. Наткнулись на засеку. Видите, господин, поперек дороги поваленная сосна, недавно срубленная. В чаще есть следы, хочите осмотреть? Ну а когда купцы остановились, чтобы дерево отбросить, их и расстреляли в один миг. Оттедова, из зарослев, где вона та кривая береза. И тама следы есть. А стрелы, брат, все духобаб лесных работа, перья приклеены смолой, наконечники прикручены лыком…
– Вижу, – прервал ведьмак, глядя на убитых. – Некоторые, сдается, выжили, так тех дриады ножами по горлу… Ножами…
Из-за стоявших перед ним солдат выдвинулся еще один – худой и невысокий, в лосином кафтане. У него были черные, очень коротко остриженные волосы, синие, гладко выбритые щеки. Ведьмаку достаточно было одного взгляда на маленькие узкие ладони в коротких черных перчатках, бледные рыбьи глаза, на меч и рукояти кинжалов, торчащих из-за пояса и из голенища левого сапога. Геральт видел достаточно много убийц, чтобы не распознать еще одного.
– Быстрый у тебя глаз, – очень медленно сказал черный, – ты и впрямь много видишь.
– И это славно, – проговорил косоглазый. – Что увидел, пусть королю своему передаст, Вензлав вечно клянется, что не позволит духобаб убивать, потому как они, вишь ты, милые и добрые. Наверняка похаживает к ним майской порой и трахает поманеньку. Потому-то они, может, и добрые. А вот мы сами и проверим, ежели какую живцом возьмем.
– А хоть бы и полуживцом, – захохотал Брик. – Ну, мать вашу, где тот друид? Уж скоро полдень, а его ни следа. Двигаться пора.
– Что собираетесь делать? – спросил Геральт, не отпуская руки Цири.
– А тебе-то какое дело? – прошипел черный.
– Ну что уж ты сразу так-то, Левек, – неприятно усмехнулся косоглазый. – Мы люди порядочные, секретов не держим. Эрвилл присылает нам друида, знаменитого магика, который даже с деревьями ухитряется разговаривать. Он проводит нас в лес отомстить за Фрейксенета, попытаться отбить княжну. Это тебе не кукиш с маслом, брат, а карательная эск… экс…
– Экспедиция, – подсказал чернявый.
Левек.
– Ну да. Прям договорить не дал. А ты, братец, давай двигай, куда шел. Потому как тут может быть здорово горячо.
– Да-а-а уж, – протянул Левек, глядя на Цири. – Опасно тут, особенно с девчонкой. Духобабы только и ждут такую заграбастать. Как, малышня? Мама дома ждет?
Цири, вздрогнув, кивнула.
– Скверно, – продолжал чернявый, не спуская с нее глаз, – если не дождется. Небось помчится к королю Вензлаву: «Ты вона потворствоваешь дриадам, король, и вот, изволь, моя дочка и мой муж – на твоей совести». Кто знает, может, Вензлав тогда заново обдумает свой союз с Эрвиллом?
– Прекратите, господин Левек, – буркнул Йунгханс, и его сморщенная физиономия сморщилась еще больше. – Пусть идут.
– Ну бывай, маленькая. – Левек протянул руку, погладил Цири по голове. Цири вздрогнула и попятилась.
– Ты что? Боисся?
– У тебя кровь на руке, – тихо сказал ведьмак.
– Да? – Левек поднял руку. – Верно. Их кровь. Купцов. Я проверял, не уцелел ли кто. Увы, духобабы стреляют метко.
– Духобабы? – дрожащим голоском проговорила Цири, не отвечая на знак ведьмака. – Ах, благородный рыцарь, вы ошибаетесь. Это не могли быть дриады!
– Что там этот клоп пищит? – прищурил блеклые глаза чернявый.
Геральт кинул взгляд направо, оценив расстояние.
– Это не дриады, – повторила Цири. – Ясно же!
– Чего?
– Ну, дерево… Оно же срублено! Топором! А дриады никогда не срубили бы дерева, правда?
– Правда, – сказал Левек и глянул на косоглазого. – Ишь какая смышленая девчонка. Слишком уж мудра.
Ведьмак уже раньше заметил, как узкая рука в перчатке, словно черный паук, ползет к рукояти кинжала. Хотя Левек смотрел на Цири, Геральт знал, что удар будет направлен в него. Он подождал, пока Левек коснется оружия и косоглазый затаит дыхание.
Три движения. Только три. Покрытое серебряными набивками предплечье садануло чернявого в висок. Прежде чем он упал, ведьмак уже оказался между Йунгхансом и косоглазым, а меч, с шипением выскочивший из ножен, завыл в воздухе, разрубая висок Брика, гиганта в украшенном латунью кафтане.
– Беги, Цири!
Косоглазый, выхватывая меч, прыгнул, но опоздал. Ведьмак рубанул его поперек груди, наискось, сверху вниз, и тут же, используя энергию удара, снизу вверх, с колен, разделав солдата в кровавый «X».
– Парни! – рявкнул Йунгханс остальным, окаменевшим от ужаса. – Ко мне!
Цири подбежала к кривому буку и белочкой шмыгнула наверх по веткам, исчезнув в листве. Лесничий послал ей вслед стрелу, но промахнулся. Остальные бежали, рассыпавшись полукругом, выхватывая луки и стрелы. Геральт, все еще на коленях, сложил пальцы знаком Аард и ударил не в лучников – они были далеко, а в песчаную дорогу перед ними, засыпав их пылью.
Йунгханс отскочил, ловко вытянул из колчана вторую стрелу.
– Нет! – взвизгнул Левек, вскакивая с земли с мечом в правой и кинжалом в левой руке. – Оставь его, Йунгханс!
Ведьмак медленно повернулся.
– Он мой, – сказал Левек, тряся головой и отирая предплечьем щеку и рот. – Только мой!
Геральт, наклонившись, двинулся полукругом, но Левек не кружил, наскочил сразу, в два прыжка.
«Хорош», – подумал ведьмак, с трудом отбив меч убийцы коротким вращением своего меча, одновременно полуоборотом уходя от удара кинжалом. Он умышленно не ответил, отскочил, рассчитывая на то, что Левек попытается достать его длинным ударом и потеряет равновесие. Но убийца не был новичком. Он сгорбился и тоже пошел полукругом мягкими, кошачьими шагами. Неожиданно прыгнул, закрутил мечом, завертел, сокращая расстояние. Ведьмак не пошел навстречу, ограничившись быстрым верхним финтом, который принудил убийцу отскочить. Левек сгорбился, спрятав руку с кинжалом за спину. Ведьмак и на этот раз не напал, не сократил дистанцию, снова пошел полукругом, обходя его.
– Лады, – процедил Левек, выпрямляясь. – Продолжим наши игры? Почему бы и нет? Хорошая игра никогда не надоедает!
Он прыгнул, закружил, ударил раз, другой, третий в быстром темпе – верхний удар мечом и тут же слева плоский косой удар кинжалом. Ведьмак не сбивал ритма – парировал, отскакивая, и снова шел полукругом, принуждая убийцу крутиться. Левек неожиданно попятился и тоже пошел полукругом, но в противоположном направлении.
– У каждой игры, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, – должен быть свой конец. Что скажешь об одном ударе, ловкач? Один удар, а потом мы уберем с дерева твоего выродка. Как ты на это смотришь?
Геральт видел, что Левек наблюдает за своей тенью, ждет, когда она коснется противника, показав, что тому солнце бьет в глаза. Он перестал кружить, чтобы облегчить убийце задачу.
И превратил зрачки в вертикальные щелочки, два узеньких штришка. При этом слегка сморщился, прикидываясь, будто ослеплен.
Левек прыгнул, закружил, отставив руку с кинжалом вбок, чтобы сохранить равновесие, ударил, невероятно, казалось, изогнув кисть, снизу, целясь в промежность.
Геральт рванулся вперед, развернулся, отбил удар, выгнув руку и кисть так же невероятно, откинул убийцу силой броска тела и хлестнул его концом клинка по левой щеке. Левек сжался, упал на колени, согнулся и зарылся лицом в песок.
Геральт медленно обернулся к Йунгхансу. Тот, искривив лицо в отвратительной гримасе, прицелился из лука. Ведьмак наклонился, схватил меч обеими руками. Солдаты тоже подняли луки. Стояла глухая тишина.
– Чего ждете? Бейте! Бейте в не… – рявкнул лесничий и тут же споткнулся, закачался, сделав несколько шагов, и упал лицом вниз, в шее у него торчала стрела. На стреле были полосатые перья из маховых перьев фазанихи, раскрашенные желтым в отваре из коры.
Стрелы летели со свистом по длинным плоским параболам со стороны черной стены леса. Они летели, казалось, медленно и спокойно, шумя перьями, и чудилось, что набирают скорость и силу, только ударяя в цель. А били они безошибочно, кося настрогских наемников, валя их в песок дороги, бессильных, срезанных, словно подсолнухи, по которым ударили палкой.
Выжившие, расталкивая друг друга, кинулись к лошадям. Стрелы продолжали свистеть, догоняя их на бегу, настигая в седлах. Только трем удалось пустить коней галопом и умчаться, вереща, кровавя им шпорами бока. Но и эти не ушли далеко.
Лес замкнулся, заблокировал дорогу. Уже нигде не было видно купающегося в солнце песчанистого тракта. Была плотная, непроницаемая стена темных стволов.
Наемники, изумленные и отупевшие, остановили коней, попытались завернуть, но стрелы летели неустанно. И догоняли, и валили их с седел под топот и ржание лошадей, под всеобщий крик и вой.
А потом опустилась тишина.
Замыкавшая тракт стена леса замигала, расплылась радужным туманом и исчезла. Снова возникла дорога, на дороге – сивая лошадь, а на сивой лошади – наездник, могучий, с метлообразной бородой, в куртке из тюленьей шкуры, наискось перехваченной клетчатым шерстяным шарфом.
Конь, отворачивая морду и грызя удила, сделал шаг вперед, высоко поднимая передние ноги, храпя и косясь на трупы, на запах крови. Наездник, выпрямившийся в седле, поднял руку, и резкий порыв ветра ударил по ветвям деревьев.
Из зарослей на дальнем краю леса показались маленькие фигурки в облегающих одеждах, скомбинированных из зеленого и коричневого, с лицами, покрытыми полосами, нанесенными скорлупой ореха.
– Ceadmil, Wedd Brokiloene! – воскликнул наездник. – Faill, Ana Woedwedd!
– Faill! – Голос из леса, словно веяние ветра.
Коричнево-зеленые фигурки начали исчезать, одна за другой растворяясь в чаще. Осталась только одна с развевающимися волосами медового цвета. Она сделала несколько шагов, приблизилась.
– Va faill, Gwynbleidd! – воскликнула она, подходя ближе.
– Прощай, Мона, – сказал ведьмак. – Я не забуду тебя.
– Забудь, – ответила она твердо, поправляя колчан на спине. – Нет Моны. Мона – был сон. Я Браэнн. Браэнн из Брокилона.
Она еще раз махнула рукой. И исчезла.
Ведьмак повернулся.
– Мышовур, – сказал он, глядя на наездника на сивом коне.
– Геральт, – кивнул наездник, измеряя его холодным взглядом. – Любопытная встреча. Но начнем с самого важного. Где Цири?
– Здесь! – крикнула девочка, скрытая в листве. – Уже можно слезать?
– Можно, – сказал ведьмак.
– Но я не знаю как!
– Так же, как залезала, только наоборот.
– Я боюсь! Я на самой макушке!
– Слезай, говорю! Нам надо поговорить, девочка моя!
– Это о чем же?
– Зачем, черт побери, ты залезла туда вместо того, чтобы убежать в лес? Я убежал бы за тобой, и не пришлось бы… А, черт! Слезай!
– Я сделала, как кот в сказке! Что бы я ни… получается плохо! Почему, хотела бы я знать?
– Я тоже, – сказал друид, слезая с коня, – хотел бы это знать. И твоя бабушка, королева Калантэ, тоже хотела бы знать. Давай слезай, княжна.
С дерева посыпались листья и сухие веточки. Потом послышался резкий треск разрываемой ткани, и наконец появилась Цири, съезжающая верхом по стволу. Вместо капюшона на курточке болтались художественные лоскуты.
– Дядя Мышовур!
– Собственной персоной. – Друид обнял девочку, прижал к себе.
– Тебя прислала бабушка? Она очень страдает?
– Не очень, – улыбнулся Мышовур. – Она слишком увлечена вымачиванием розог. Дорога в Цинтру, Цири, займет у нас некоторое время. Посвяти его тому, чтобы придумать объяснения своим поступкам. Это должно быть, если ты соблаговолишь воспользоваться моим советом, очень краткое и дельное объяснение. Такое, которое можно проговорить очень-очень быстро. И все равно, я думаю, последние слова тебе придется уже выкрикивать, княжна. Очень, очень громко.
Цири болезненно поморщилась, тихонечко фыркнула, а руки против желания поползли у нее к угрожаемому месту.
– Пошли отсюда, – сказал Геральт, осматриваясь. – Пошли отсюда, Мышовур.
– Нет, – сказал друид, – Калантэ изменила планы, она уже не желает замужества Цири с Кистрином. У нее есть на то свои причины. Ко всему прочему, думаю, тебе не надо объяснять, что после той мерзопакостной аферы с подстроенным нападением на купцов король Эрвилл серьезно пал в моих глазах, а с моими глазами в королевстве считаются. Нет, мы в Настрог даже не заглянем. Я забираю малышку прямо в Цинтру. Поехали с нами, Геральт.
– Зачем? – Ведьмак взглянул на накрытую кожушком Мышовура Цири, дремавшую под деревом.
– Ты отлично знаешь зачем. Этот ребенок, Геральт, твое Предназначение. Третий раз, да, третий, пересекаются ваши пути. В переносном, конечно, смысле, особенно если говорить о двух предыдущих. Пожалуй, ты не назовешь это случайностью?
– Какая разница, как назову, – криво улыбнулся ведьмак. – Не в названии дело, Мышовур. Зачем мне в Цинтру? Я уже бывал там, скрещивал уже, как ты это назвал, пути. И что?
– Тогда ты потребовал, чтобы Калантэ, Паветта и ее муж поклялись. Они клятву сдержали. Цири – Неожиданность. Предназначение требует, чтобы…
– Чтобы я забрал ребенка и переделал в ведьмака? Девочку? Посмотри на меня, Мышовур. Ты представляешь себе меня пригожей девочкой?
– К черту твое ведьмачество, – занервничал друид. – О чем ты вообще говоришь? Что тут общего? Нет, Геральт, вижу, ничего ты не понимаешь, придется объяснить проще. Слушай, любой дурак, в том числе и ты, может потребовать клятвы, может добиться обещания и из-за этого не станет необычным. Необычен ребенок. И необычна связь, которая возникает, когда рождается такой ребенок. Надо еще ясней? Пожалуйста. С момента рождения Цири уже не имеет значения, чего ты хочешь и от чего отказываешься. Ты, черт побери, не идешь в расчет. Не понимаешь?
– Не кричи. Разбудишь ее. Наша Неожиданность, наш Сюрприз спит. А когда проснется… Мышовур, даже от самого необычного можно… порой надо уметь отречься.
– Ты же знаешь, – холодно посмотрел на него друид, – собственного ребенка у тебя не будет никогда.
– Знаю.
– И отказываешься.
– Отказываюсь. Вероятно, имею право?
– Имеешь, – сказал Мышовур. – А как же. Но это довольно рискованно. Есть такое древнее пророчество: у Меча Предназначения…
– …два острия, – докончил Геральт. – Слышал.
– А! Делай как хочешь. – Друид отвернулся, сплюнул. – Подумать только, я готов был подставить за тебя шею…
– Ты?
– Да. В противоположность тебе я верю в Предназначение. И знаю, как опасно играть с обоюдоострым мечом. Не играй, Геральт. Воспользуйся представившейся возможностью. Преврати то, что связывает тебя с Цири, в нормальные, здоровые узы ребенка и опекуна. Ибо если нет… Тогда эта связь проявится иначе. Страшней. Негативным и разрушительным образом. Я хочу уберечь от этого и тебя, и ее. Если ты захочешь ее забрать, я возражать не стану. Я взял бы на себя риск объяснить Калантэ, почему…
– Откуда ты знаешь, что Цири захочет пойти со мной? Из древних пророчеств?
– Нет, – серьезно сказал Мышовур. – Оттуда, что уснула она только тогда, когда ты ее приласкал. Что она мурлычет сквозь сон твое имя и ручкой ищет твою руку.
– Достаточно, – Геральт встал, – а то я уж готов и вовсе взволноваться. Бывай, бородач. Мои поклоны Калантэ. А относительно Цири… Придумай что-нибудь.
– Тебе не уехать, Геральт.
– От Предназначения? – Ведьмак подтянул подпругу трофейного коня.
– Нет, – сказал друид, глядя на спящую девочку. – От нее.
Ведьмак покачал головой, вскочил в седло. Мышовур сидел неподвижно, копаясь прутиком в погасшем костре.
Геральт отъехал тихо, через вереск, доходящий до стремян, по косогору, ведущему в долину, к черному лесу.
– Гера-а-альт!
Он обернулся. Цири стояла на вершине холма, маленькая, серая фигурка с развевающимися пепельными волосами.
– Не уходи!
Он помахал ей рукой.
– Не уходи, – тихо всхлипнула она. – Не ухо-о-оди!
«Я должен, – подумал ведьмак. – Должен, Цири. Потому что… Я всегда ухожу».
– Ничего у тебя не получится все равно. Вот увидишь! – крикнула она. – И не думай! Не убежишь! Я твое Предназначение, слышишь?!
«Предназначения не существует, – подумал он. – Не существует. Единственное, что предназначено всем, это смерть. Именно смерть – второе острие обоюдоострого меча. Одно – это я. А второе – смерть, идущая за мной по пятам. Я не могу, мне нельзя подвергать опасности Цири».
– Я – твое Предназначение! – донеслось до него с вершины холма, тихо, отчаянно.
Он тронул коня пяткой и поехал вперед, словно в бездну углубляясь в черный, холодный и подмокший лес, в дружелюбную тень, во мрак, которому, казалось, нет конца.
Нечто большее
Когда по доскам моста вдруг зацокали копыта, Йурга даже не поднял головы, только тихо взвыл, отпустил колесо, с которым мучился, и со всей доступной резвостью вполз под телегу. Распластавшись, сдирая спиной шершавую корку засохшего навоза и грязи, покрывающую снизу дно повозки, он дрожал и прерывисто повизгивал от страха.
Конь медленно приблизился к телеге. Йурга видел, как он осторожно и мягко ступает по прогнившим, омшелым доскам.
– Вылезай, – сказал невидимый наездник.
Йурга щелкнул зубами и втянул голову в плечи.
Конь фыркнул, топнул.
– Спокойно, Плотва, – проговорил наездник. Йурга услышал, как он похлопывает лошадь по шее. – Вылезай оттуда, человече. Я тебе ничего плохого не сделаю.
Купец ни на грош не поверил в заверения незнакомца. Однако в голосе было что-то такое, что успокаивало и в то же время интриговало, хотя вряд ли можно было назвать этот голос приятным. Йурга, вознося шепотом молитвы нескольким богам сразу, осторожно высунул голову из-под телеги.
У наездника были белые, как молоко, волосы, стянутые на лбу кожаным ремешком, и черный шерстяной плащ, ниспадающий на круп каштановой лошади. На Йургу верховой не смотрел. Наклонившись в седле, он разглядывал колесо телеги, по самую ступицу застрявшее между растрескавшимися досками. Неожиданно поднял голову, скользнул по купцу взглядом и принялся рассматривать заросли вдоль ущелья. Лицо его ничего не выражало.
Йурга выкарабкался из-под телеги, заморгал, вытер нос, размазывая по физиономии деготь, прихваченный со ступицы. Наездник уставился на него темными, прищуренными, проницательными, острыми, как рыбьи косточки, глазами. Йурга молчал.
– Вдвоем не вытащить, – сказал наконец незнакомец, указав на застрявшее колесо. – Один ехал?
– Сам-третей, – промямлил Йурга. – Со слугами. Сбежали, гады…
– Неудивительно, – сказал наездник, глядя под мост, на дно ущелья. – Ничего странного. Думаю, тебе следует поступить так же. Самое время.
Йурга не проследил за взглядом незнакомца. Не хотел смотреть на груды черепов, ребер и берцовых костей, разбросанных меж камней и выглядывающих из-под лопухов и крапивы, покрывавших русло высохшей речки. Боялся, что достаточно еще раз увидеть черные провалы глазниц, выщеренные зубы и потрескавшиеся мослы, чтобы все его самообладание развеялось и жалкие остатки храбрости улетучились, как воздух из рыбьего пузыря, заставив мчаться по тракту в гору, обратно, давясь собственным криком, как это было с возницей и слугой меньше часа назад.
– Чего ждешь? – тихо спросил наездник, поворачивая коня. – Темноты? Тогда будет поздно. Они явятся за тобой, как только стемнеет. А может, и раньше. Давай прыгай на коня за мной, сзади. Убираемся отсюда, и как можно скорее.
– А телега? – в голос завыл Йурга, не очень понятно, со страха ли, отчаяния или бешенства. – А товары? Целый год трудов. Уж лучше подохнуть! Не оставлю-у-у!
– Сдается мне, ты еще не знаешь, куда тебя лихо занесло, дружище, – спокойно проговорил незнакомец, указывая рукой на чудовищное кладбище под мостом. – Говоришь, не бросишь телеги? Да пойми ты, когда наступит темнота, тебя не спасет даже сокровищница короля Дезмода, не то что твой паршивый воз. Какого черта тебе взбрело в голову ехать через это урочище? Решил дорогу срезать. Не знаешь, что тут творится со времен войны?
Йурга покрутил головой: не знаю, мол.
– Не знаешь, ну-ну, – бросил незнакомец. – Но то, что лежит на дне, видел? Трудно не заметить. Это те, которые тоже срезали дорогу. А ты говоришь, не бросишь телеги. А кстати, интересно узнать, что там у тебя?
Йурга не ответил, глядя на наездника исподлобья и пытаясь решить, что лучше – «пакля» или «старые тряпки».
Наездника, казалось, не очень интересовал ответ. Он успокоил каштанку, грызущую удила и потряхивающую гривой.
– Господин, – пробормотал наконец купец. – Помогите. Спасите. До конца жизни помнить буду… Не оставляйте… Что захотите дам, чего только захотите… Спасите, господин!
Незнакомец резко повернул голову, обеими руками опершись о луку.
– Как ты сказал?
Йурга молчал, раскрыв рот.
– Дашь, чего захочу? А ну повтори.
Йурга хлюпнул носом, закрыл рот и пожалел, что у него нет бороды, в которую можно бы наплевать. В голове кипело от фантастических предположений касательно награды, которую мог потребовать странный пришелец. Однако все, включая и право ежедневных любовных игр с его молодой женой Златулиной, казалось не столь страшным, как перспектива потерять воз, и, уж конечно, не таким ужасным, как возможность оказаться на дне поймы в качестве еще одного побелевшего скелета. Купеческая привычка заставила его мгновенно произвести расчеты. Верховой, хоть и не походил на привычного оборванца, бродягу или мародера, каких после войны расплодилось на дорогах тьма-тьмущая, не мог все же ни в коем разе быть и вельможей, комесом или одним из зазнавшихся рыцарьков, слишком много мнящих о себе и находивших удовольствие в том, чтобы сдирать три шкуры с ближних. Йурга решил, что больше чем на двадцать штук золота он не потянет. Однако натура торгаша удержала его от того, чтобы назвать цену самому, и он ограничился лишь бормотанием о благодарности до конца дней своих.
– Я спросил, – спокойно напомнил незнакомец, переждав, пока купец замолкнет, – дашь ли ты мне то, что я пожелаю?
Выхода не было. Йурга сглотнул, наклонил голову и несколько раз утвердительно кивнул. Незнакомец, вопреки его ожиданиям, не рассмеялся зловеще, а совсем даже наоборот, казалось, его вовсе не обрадовала победа в переговорах. Наклонившись в седле, он плюнул вниз и угрюмо проворчал:
– Что я делаю? Зачем все это? Ну ладно, хорошо. Попробую тебя вытащить, хотя, как знать, не кончится ли все это скверно для нас обоих. А если удастся, то взамен…
Йурга съежился, готовый зареветь.
– Дашь мне то, – неожиданно быстро проговорил наездник в черном плаще, – что, вернувшись, застанешь дома, но чего застать не ожидал. Обещаешь?
Йурга застонал и быстро кивнул.
– Хорошо, – проговорил незнакомец. – А теперь отойди. А еще лучше – лезь снова под телегу. Солнце вот-вот сядет.
Он соскочил с седла, скинул плащ, и Йурга увидел, что незнакомец носит за спиной на ремне, наискось пересекающем грудь, меч. У него было туманное ощущение, что когда-то он уже слышал о людях, именно так носящих оружие. Черная, кожаная, доходящая до бедер куртка с длинными манжетами, искрящимися от серебристых набивок, могла указывать на жителя Новиграда или его окрестностей, впрочем, мода на такую одежду в последнее время вообще широко распространилась, особенно среди молодежи. Однако молодым незнакомец не был наверняка.
Наездник стащил с лошади вьюки, повернулся. На груди у него покачивался на серебряной цепочке медальон. Под мышкой он держал небольшой окованный сундучок и продолговатый сверток, окутанный кожей и перехваченный ремнем.
– Ты все еще не подлез? – спросил он, подходя. Йурга увидел, что медальон изображает оскаленную клыкастую волчью морду.
– Вы… ведьмак? – вспомнил он тут же.
– Угадал, – пожал плечами незнакомец. – Ведьмак. А теперь отойди. На другую сторону телеги. Не высовывайся оттуда и сиди смирно. Мне надо недолго побыть одному.
Йурга послушался. Присел у колеса, накрывшись епанчой. Он не хотел смотреть, что делает незнакомец по другую сторону телеги, а тем более глядеть на кости, валяющиеся на дне высохшего русла. Поэтому рассматривал собственные башмаки и зеленые звездочки мха, покрывающего прогнившие доски моста.
Ведьмак.
Солнце заходило.
Он услышал шаги.
Незнакомец медленно, очень медленно вышел из-за телеги на середину моста. Он стоял к Йурге спиной, и на спине у него был уже не тот меч, который Йурга видел недавно. Теперь это было красивое оружие – головка и эфес меча и оковка ножен горели, как звезды, блестели даже в наступающих сумерках, хотя света уже почти не было – погасло даже пурпурно-золотистое мерцание, еще совсем недавно висевшее над лесом.
– Господин…
Незнакомец обернулся. Йурга с трудом сдержал крик.
Лицо чужака было белым – белым и пористым, как отжатый, только что вынутый из тряпки творог. А глаза… О боги, взвыло что-то в Йурге. Глаза…
– За телегу, быстро, – прохрипел незнакомец. Это был не тот голос, который Йурга слышал раньше. Купец вдруг почувствовал, как сильно докучает ему переполненный мочевой пузырь. Незнакомец повернулся и прошел дальше на мост.
Ведьмак.
Конь, привязанный к обрешетке телеги, фыркнул, заржал, глухо забил копытами по доскам.