Ботаники не сдаются Логвин Янина
— Катя, я скоро вернусь! Никуда не уходи! А лучше спрячься в палатку и дождись меня там! Надеюсь, мы недолго!
Что? Я растерянно смотрю им вслед.
Он догоняет друзей, и они все вместе исчезают в лесу, оставляя опушку непривычно пустынной и тихой. Все произошло так быстро — новость, пропажа, поиски, что я только с уходом Ваньки по-настоящему ощущаю холод общего беспокойства, опустившийся на поляну. Эта смена настроений — переход из состояния покоя в состояние тревоги, не дает не то что спрятаться в палатку, а даже с места сойти!
На опушке остаются одни девушки — человек семь, и с уходом парней вся атмосфера магического вечера блекнет, превращаясь из вечеринки на природе в темную и прохладную ночь, пронизанную ожиданием, комариным писком и тягучей сыростью, которая поднимается от еще непрогретой летом земли.
Парни углубились в лес и уже не понять: откуда слышны их крики, а свет от десятка фонариков включенных гаджетов, пропадает почти сразу же, отрезанный от нас густыми сучьями и пересеченной местностью. Да и не такие они мощные в телефонах — светодиоды, чтобы плотным лучом света долгое время освещать темноту. Надолго заряда точно не хватит, а нормальные фонари только у двоих. Если девчонки и правда ушли дальше, чем следует и потерялись, низина и затянутые густым лиственным подлеском овраги не пропустят свет. А крики, разлетающиеся эхом, могут дезориентировать.
Их нет уже очень долго. Часы телефона показывает, что парни отсутствуют всего сорок минут, но мне кажется, что прошло часа три не меньше.
Господи, да хоть один из них когда-нибудь в своей жизни искал заблудившихся в лесу? Никто не взял ни топорика, ни веревки. Эх, сюда бы пса-следопыта! Вот, кому поиск пропавших по плечу. Точнее, по нюху!
Нужен какой-то звук. Один интенсивный, повторяющийся звук, желательно глубокий и глухой.
Точно!
Я оборачиваюсь к палатке и поправляю очки. Начинаю торопливо осматриваться вокруг, цепляясь за свои мысли. Соображая, чем бы мне воспользоваться, чтобы сработало наверняка.
Выбор невелик и когда я подхожу к девушкам с пустым котелком и топориком в руках, они странно косятся на меня и ничего не отвечают на мои слова:
— Я пойду, посмотрю в ту сторону, — показываю на противоположное направление от той части леса, куда цепью направились парни. — Я недалеко, если что. Мне кажется, Лариса с Наташей скорее всего пошли к воде. Там интереснее, ну вы понимаете, да?
Не понимают. Молчат, ну и ладно! Подумаешь! Я все равно ухожу, помахивая топориком, но у края опушки останавливаюсь и внимательно осматриваю небо, узнавая маяки — хорошо что ночь звездная!
Уже в двадцати шагах от полянки, на которой остались люди, и продолжает гореть костер, жутко и страшно, но я заставляю себя углубиться дальше и выйти к воде. Здесь почти непроглядно-темно, как в склепе, но я все равно решаюсь притушить фонарик до тусклого света. Мой телефон пусть и новой модели, но не семи пядей во лбу, и надолго его не хватит.
Уходить далеко я не намерена. Парни сорвались слишком быстро и, выбирая направление поиска, направились в самую глушь. Как будто именно глушь могла совершить с девчонками что-то подлое и ужасное. Именно от нее ожидая опасность и именно ей бросая вызов — в этом характер настоящих мужчин. Я не успела ничего сказать, да и вряд ли бы меня стали слушать, но если подумать — ни одна здравомыслящая девчонка ни за что бы не пошла в ту часть леса, которая противоположная от дороги и наверняка ведет к Серому волку (если девчонка не Красная Шапочка, конечно). Тем более ночью. Это суть женщины — находиться ближе к очагу тепла. И если уж углубляться в лес, то…
Я вдруг вижу камни, виднеющиеся из воды, почти перекрывшие мелкое, нежно журчащее русло речушки. Верх самого крайнего булыжника покрыт тонким слоем мха. Я наклоняюсь ниже и замечаю, что в одном месте мох сильно примят и сбит до гранита. И скорее всего виной тому подошва ноги. Или ног!
Это странно и совершенно не вяжется с моей теорией? Что девчонкам там делать? На другом берегу? Присесть под кустом в полном уединении вполне можно и здесь.
Я оглядываюсь на наш палаточный лагерь, полностью скрытый деревьями. Там сейчас остались одни девушки. Скорее всего, даже если я и попрошу кого-то из них пойти со мной, вряд ли кто-то рискнет. Вокруг меня стоит сплошная тьма. Я опускаю голову и вздыхаю, высвечивая фонариком каменную кладку в воде: ладно, пора перебраться и выстукивать пропажу!
POV Воробышек
Мы обошли и обыскали приличный периметр леса вокруг нашей стоянки, но девчонок нигде нет. Поиск усложняется ночью и непролазными кустами, корягами и овражками, обувь промокла и почти у всех сели телефоны. Связи тоже нет — мы слишком далеко забрались от вышки. А когда-то так радовались тому, что нашли это пустынное место.
Вернувшись на опушку, парни чертыхаются, уже не выбирая выражений. Все мы надеялись увидеть сестру Борзова с подругой здесь, целыми и невредимыми, но когда понимаем, что это не так — падаем духом. Собираясь в лес с ночевкой, никто из нас и предположить не мог такое развитие событий. То, что придется полтора часа искать пропавших, сорвать голоса, и не найти.
Фонари горят только у нас с Димычем, и мы решаемся сместиться к югу и осмотреть другую сторону опушки — ту, что ближе к дороге. Я сообщаю это Лаврику и прежде, чем снова углубиться в лес, решаю убедиться, что с Умкой все в порядке. Но кожу буквально прошивает испарина, когда я подхожу к палатке и понимаю, что ее нет. Моего Очкастика нет.
— Катя! Катя! — кричу, рванувшись в сторону. — Катя! — фонарь падает из рук и мне не сразу удается поднять его. Черт!
— Эй, Воробышек! — окликает меня одна из девушек. — Если ты зовешь малышку, которая была с тобой, то она тоже ушла на поиски.
— Что?! Как ушла?! Куда?!
— Вон туда! — показывает девчонка. — И если что, мы ей не родители. Кстати, она ушла с топориком, так что вы там осторожнее.
— Катя! — Вот теперь я пугаюсь по-настоящему и чувствую то же, что чувствует Борзов. Влезаю в его шкуру, покрываясь потом, и встречаю холодный озноб, вползший в легкие, новым криком. — Катя! Катя!
Совершенно точно «так» я еще никогда не боялся. Оказывается, переживать за кого-то вдвойне тяжелее, чем за себя. Когда-то об этом говорила Женька, когда вытаскивала нас с братом сопляками из беды, но разве тогда мы это понимали?
— Катя! — я оскальзываюсь на мокрой траве и падаю, но снова вскакиваю на ноги, продираясь сквозь ночь. — Катя!
— Ваня, эй! Мы тут! Все нашлись, слышите! Ваня!
Слышу, еще как слышу! Я выронил фонарь на бегу, но нахожу ее в темноте и подхватываю на руки.
— Слава богу, Вань… Да не меня, дурачок! — возмущается Умка. — Помоги Ларисе, ей нужна помощь. Она подвернула ногу.
— Живы? Все живы? — но я вижу в темноте только ее одну.
— Да, все.
Мой голос хрипит, но я все равно кричу Борзову:
— Димка, девчонки нашлись! Сюда!
Действительно, слава богу!
Когда мы выходим к поляне и к костру, я слышу виноватый голос Ларки, объясняющий брату сквозь всхлипы и поток слез, что произошло.
— Прости, Дима! Мы хотели посмотреть, как цветет папоротник. Здесь речка, а я в кино видела, что он растет у воды. Я видела там цветок, клянусь! Пурпурный, скажи, Наташка!
— Там темно было, как у черта в заднице! Ничего я не видела! — огрызается другая девчонка. — И зачем только пошла за тобой!
— Ты просто обижаешься на меня!
— Конечно! Я чуть не свихнулась от страха! Думала, что ты и вправду там что-то увидела. Неслась, как сумасшедшая!
Я обнимаю Умку, но она все равно дрожит в моих руках — я только сейчас замечаю, что ее спортивный костюм промок насквозь.
— В-в-во-первых, девушки, по старославянским поверьям папоротник цветет лишь раз в году в ночь на Ивана Купала, а это с шестого на седьмое июля, но никак не сейчас. А в-во-вторых, — я слышу в ее голосе упрямую нотку, — папоротники вообще не цветут. Они размножаются спорами, биологию учить надо!
— Ваня, — смотрит Катя на меня, держась за плечи, когда мы отходим к нашей палатке и остаемся вдвоем. — Я потеряла ваш котелок и топорик, надо будет утром поискать — мне пришлось стучать и девочки вышли на звук. А еще очки, когда помогала Ларисе идти. Ты знаешь, Вань, ты бы поговорил с этим Димой. Мне кажется, его сестра что-то принимает — какой-то амфетамин или экстази. Я думаю именно за этим она и отошла подальше к воде. Она странно себя вела и говорила о какой-то таблетке, которую обронила. Но подруга ее точно не в курсе. Они там разругались вд-дрызг.
— Хорошо, поговорю, — обещаю. На самом деле я и слышать не хочу о тех двоих. Главное, что Умка нашлась. — А сейчас к черту их! Катя, почему ты вся промокла?
Она поеживается и обхватывает себя руками.
— Я упала в воду, в какой-то бочажок. Я читала о них, а вот теперь и сама попалась. Телефон намок, но зато теперь я знаю: компания Apple точно не врет, когда заверяет, что их гаджетам вода нипочем, — она пробует улыбнуться. — Вань, почему ты так смотришь? — спрашивает. — Ведь все хорошо же?
Хорошо, да, но могло закончиться совсем иначе. А ведь это я ее сюда привез. И оставил одну тоже я.
Умка, она нашла их. Моя Умка. Я смотрю на нее — непослушную и упрямую, тоненькую и юную, и понимаю, что чувствую гордость за свою девчонку. Девушку. Катя определенно старше и куда разумнее всех нас. Мне хочется обнять ее, но я снова вижу, как она дрожит. И боюсь тепла моих рук не хватит, чтобы ее согреть.
— Пойдем! — я обнимаю ее и тяну за собой.
— Куда?
— В палатку! Тебе нужно переодеться и согреться по-человечески. Мы уезжаем!
— Но у меня нет другой одежды!
— Зато у меня есть. На мне есть! Ну давай же, Катя, — я сам спешу ее раздеть, потому что ее руки ей не послушны. — Твой отец мне не простит, если я верну ему тебя с простудой. Я сам себе не прошу! — она сомневается, и я ее тороплю. — Катя, сейчас не время смущаться, здесь все равно темно. Надевай мою майку и кофту! И штаны! И сними ты уже свой лифчик, все равно я рано или поздно там все увижу!
— А как же ты?
— Ну, меня сегодня в трусах не видел только ленивый. Не думаю, что смогу кого-то сильно удивить. Нам бы только до машины дойти, а там включим тепло.
— Но…
Я сгребаю ее вещи и выхожу из палатки.
— Тарзан же как-то бегал по лесу в набедренной повязке, а я чем хуже? Пойдем, Умка!
— 49 —
POV Катя
Нет, он не хуже. Он совершенно точно лучше. И пусть я иду впереди, а Ваня освещает мне путь фонариком, рядом с эти парнем идти хорошо и спокойно. Так, как и должно быть девушке с парнем, когда все открыто, честно и правильно. А еще он меня волнует, очень волнует. До дрожи в коленях и остановки сердца. Неужели так бывает со всеми? Неужели он чувствует то же, что и я? Воробышек? И его так же, как меня затягивают в омут взгляды и так же, как меня, пронзает током каждое прикосновение, отзываясь в душе горячими вспышками желания?
Ведь если это не желание, то что? Каким словом можно назвать влечение к человеку, когда о нем все мысли? Когда хочется знать, чувствовать его, понимать. Из миллиарда людей живущих на планете обладать именно им, единственным, всецело и полностью. Потому что без этого человека твоя жизнь станет непроглядной и пустой. Простым существованием набора клеток и микроорганизмов? Когда цели, еще вчера казавшиеся смыслом жизни, сегодня съежились до чего-то несущественного и рядового. Когда все кажется неважным, потому что, как бы я не закрывалась в своем мире из чисел и формул, природу не обмануть.
Я прочла столько литературы, я помню высказывание выдающихся личностей, я многое знаю о физике тела и понимаю суть химических процессов. Но я ничего не знаю о любви.
Химия, это действительно химия, прав Воробышек. И если она настоящая, она захватывает полностью, проникает сквозь кожу, заставляет сердце гореть, а душу жить мечтами и надеждами. Отзываться радостью… или плавиться болью от чувства вины.
Он сказал, что хочет меня. Такие простые, в чем-то примитивные слова. И в тоже время честные. Сколько людей говорят их, и сколькие отвечают? Да, я тоже хочу его. Хочу чувствовать, смотреть на него, быть рядом… Хочу. Это слово определенно глубже четырех букв и правдивее многих слов. Возможно, еще вчера, услышь я его между чужими людьми, подумала бы о примитивном желании. А сегодня я не чувствую в этом признании пошлости. Не тогда, когда это говорит Иван. Я стала довольно смелой и даже не заметила, как эта смелость проросла во мне. Ведь только недавно познала свой первый поцелуй, а сегодня уже смело целовала сама. Брала, потому что тоже хотела.
Не хочу думать о том, что будет завтра. Не хочу, не хочу!
И это тоже правда.
Пожалуйста, если существует высшая сила, пусть она избавит меня от этих мыслей хоть на день. Хотя бы на ночь! Они и так разъедают душу, когда я смотрю в глаза Ваньке и вспоминаю его слова:
«Я не прощу. Есть вещи, которые простить нельзя»
Вспоминаю свои слова, оброненные так опрометчиво:
«…Два месяца и любой парень из университета сам по своему желанию поцелует меня на ваших глазах. Как свою девушку.
— Тебя? Скучную ботаншу?
— Да, просто назовите имя.
— Иван Воробышек, знаешь такого? Вот и посмотрим, как твоя наука поможет его завоевать!
— Два месяца, запомни, Уфимцева, и ни днем больше! Или мы превратим твою жизнь в университете в настоящий ад!
— Будет вам Воробышек! С перышками на блюдечке!..»
Будет. И ведь у меня получилось. Все получись, вот только от собственной победы тошно и страшно потерять то свежее и настоящее, что пришло в мою жизнь с появлением в ней Вани.
Пожалуйста, я наберусь смелости и все расскажу ему, но только пусть это будет позже. Не сегодня. Не сегодня!
Мы выходим из леса к знакомому внедорожнику и забираемся внутрь. Я слышу, как с пол-оборота заводится двигатель автомобиля, и прижимаю руки к груди, не в силах сдержать озноб. Вода в бочажке, в который я так неожиданно провалилась, оказалась родниковой, очень холодной, и в первую секунду из-за страха я едва ли это почувствовала, но зато ощущаю сейчас — дрожь от тишины леса, от шорохов, от крика девчонок и своего голоса, успокаивающего их.
— Не замерзла? — спрашивает Воробышек, заметив мое движение.
— Я? — удивляюсь, потому что в последние четверть часа, пока мы выбирались по тонкой тропке, это не меня хлестали ветки и ели комары.
В Ванькиной кофте удобно и она приятно пахнет парнем. Очень необычно. Штаны на мне смешно висят — подвернутые и затянутые на талии шнурком, волосы наверняка в жутком виде, лицо испачкано, да и без очков я вижу так себе. Но все это ерунда. На самом деле мне не нужна первоклассная оптика, чтобы услышать нотки переживания в голосе Воробышка и «увидеть» беспокойство в его глазах.
— Ты, Катя! На тебе все еще мокрая обувь! Снимай давай, и носки тоже. Я включу обогрев салона! Черт, — сетует Ванька, открывая бардачок и оглядываясь на заднее сидение, — этот внедорожник, как стерильная операционная — ни одной полезной вещи! Ну, ничего, сейчас согреешься.
— Вань, да ты же сам раздет, а переживаешь за меня! — прыскаю нервным смешком — не иначе, как отголоском пережитого напряжения. — Вот это отдохнули!
— Да уж, запомнится приключеньице, — соглашается со мной Воробышек. — Я не раздет, Умка, — серьезно замечает. — На мне носки и кроссовки, и даже есть работа. Спроси у любого мужчину, он тебе разъяснит, что голыми нас делает не отсутствие одежды, а пустой кошелек. Хотя нет, — он тут же себе возражает, — лучше не спрашивай. Боюсь, мне это не понравится.
Ночью трасса свободна, внедорожник послушен водителю, и мы мчимся к городу сквозь ночь довольно быстро, вместо музыки слушая шелест шин и шум дороги. Продолжая в тишине чувствовать друг друга. Это не объяснить словами и не передать знаками. Просто что-то тонкое висит между нами в воздухе, словно ждет, когда мы позволим ему ожить в звуках.
Когда появляются первые высотки окраины, я говорю:
— Наверное, мне стоит позвонить домой.
— Зачем?
— Предупредить родителей, чтобы не испугались и вынесли мне одежду. Ты же не можешь в таком виде уехать к себе.
— Почему это не могу?
— Вань, мне несложно попросить у папы что-нибудь для тебя. Правда. Я все объясню ему, и он не откажет. В жизни ведь всякое случается. Ты не виноват, что девчонки ушли в лес и заблудились.
Ванька сидит, молчит и смотрит перед собой на дорогу. Очень серьезно смотрит, я бы даже сказала хмуро.
— Вань? — осторожно окликаю.
— Катя, я не отпущу тебя домой. Не смогу.
— Почему?
— Пожалей родителей, им и так вчера хватило сюрприза. Какого они будут обо мне мнения, если я верну им любимую дочь в таком виде. В три часа ночи, подняв всю семью на уши.
— В каком таком? Но…
Я собираюсь сказать что-то обоснованное и вполне логичное — мы ведь живем в современном обществе и родители мои, конечно же, все поймут, но Ванька вдруг поворачивает голову и улыбается.
— Не спорь. В мужском спортивном костюме, в потной майке и без лифчика. Кать? — он вскидывает бровь. — Ну, правда, не стоит.
Почему-то не в палатке, не сидя на Ванькиных коленях, а именно сейчас под внимательным синим взглядом я смущаюсь больше всего. Вздохнув, отворачиваюсь к боковому стеклу и затихаю.
— Да, ты прав.
Невольно вздрагиваю, когда он протягивает руку, чтобы коснуться под волосами моей шеи.
— Я знаю, Умка.
Он не говорит, но я и сама догадываюсь, куда мы едем. Воробышек оставляет машину у подъезда, выбирается из внедорожника и запросто предлагает, распахнув мою дверь.
— Давай, запрыгивай на спину, мартышка! Хватит дуться! Все равно я тебе мокрую обувь надеть не дам. Сейчас отнесу тебя домой и спущусь за одеждой — вопрос пары минут. Пошли!
— Удобно? — смеется, когда мы топаем смешным тандемом к подъезду — я сидя верхом на Ваньке. — Скажи, что да! И, кстати, я бы на твоем месте, Умка, нагло воспользовался ситуацией.
Я отвечаю ему таким же смехом, держась за крепкую шею — пусть даже вокруг ночь и люди спят.
— Очень! Вань, покатай!
— Запросто, — соглашается парень, — за поцелуй!
— Ладно, — я тут же склоняю голову и целую его в щеку. Хохочу, когда он легко взбегает по ступеням на третий этаж, открывает дверь и наконец-то спускает меня на мягкий ворс ковра.
— Приехали, леди! Эх, жаль что цербер Семеновна спит! Вот был бы человеку праздник! Ну, проходи, Кать, я сейчас вернусь!
— Извини, у меня не прибрано, — говорит, уже возвратившись. — Я с уборкой не в ладу. Зато есть горячий душ, стиральная машина, сушилка для белья, кофе и кровать. Да и много чего от Женьки с Ильей досталось. После всего, нам с тобой точно не помешает хорошенько отогреться и выспаться.
Ну вот, смех мгновенно пропал, и мы снова смотрим по сторонам. Или это я смотрю?
Здесь, в прихожей квартиры Воробышка, не ночной лес, здесь горит свет, и внезапно грудь Ваньки оказывается очень близко — теплая и крепкая. Даже для меня близорукой.
— Кать, если хочешь, я могу лечь на полу.
— Нет, не хочу, — мотаю головой, но тут же спохватываюсь. — То есть, я не это хотела сказать. Я только подумала…
— Да я понял, Кать, — успокаивает Ванька. — Лучше беги в душ. Тебе совершенно не идет мой грязный костюм. Не уверен, что пойдет чистая футболка, но зато у меня есть спортивные шорты.
— Я в них утону.
— Ну-у, э-э, можно и без них.
Ох, мы сейчас договоримся! Я быстренько беру предложенную футболку, шорты и ныряю в ванную комнату — подальше от Ванькиных глаз. Чуть не влетаю лбом в коробку двери, но Воробышек вовремя удерживает меня за плечи.
— Осторожно, только этого не хватало! Может, тебе помочь? Вдруг ты с душем не справишься. Кать, я серьезно.
Что?! И ведь действительно серьезно!
— Ну, нет уж! Я не слепая, сориентируюсь! Уй!
— Осторожнее! Ну вот, теперь синяк останется. Дай посмотрю…
Все-таки горячая вода — настоящее благо цивилизации. После комариного писка, цепких осиновых ветвей и мокрой травы — возвращение сталкера в реальный мир. Я бы и дольше нежилась под обжигающим душем, но помню, что я не одна и Ваньке тоже не мешает ощутить это самое благо.
В футболке и шортах Воробышка я наверняка выгляжу, как аист в полковой шинели — не то комично, а не то драматично, и в зеркало не смотрись. Вот я и не смотрюсь — все равно толком ничего не увижу. Отыскав фен и с большим трудом розетку, наклоняю голову и наспех сушу волосы. Они у меня густые и после мытья без косы и расчески — неуправляемые. Я знаю, что похожа на ведьму, но надо выходить.
— Ого! — чуть присвистывает Ванька, когда я появляюсь в комнате и вздыхаю. Он надел штаны, но грудь все равно притягивает взгляд наготой.
— Ага, — соглашаюсь. — У тебя метлы случайно нет? Я бы полетала. Хотя, может, и веник подойдем. Буду домовитым домовым. Что, пугаю? — пытаюсь пригладить волосы, пряча за шуткой смущение, но где уж там.
— Нет, — хмыкает Воробышек. — Привлекаешь. Никогда еще не рассматривал свою одежду так пристально.
— Э-м… — ну и что тут скажешь? И как ему удается всякий раз вроде бы обычными словами вогнать меня в краску?
Я топчусь на месте, раздумывая, чего бы ему такого остроумного ответить, как вдруг улавливаю в комнате знакомый аромат и распахиваю глаза.
— Ой, Вань! Чем это пахнет? Ведь это же… кофе-е?! Ты что, сам сварил?
Мое изумление тут же гасит его улыбку.
— Кать, издеваешься? Я ж не безрукий, чтобы с кофемашиной не справиться. Оно самое. С молоком и сахаром по пеночке. Иди уже в постель, ведьма! Иначе не дам.
— Ага! Сейчас!
Я колеблюсь всего секунду, разложенный диван и мягкая постель просто упрашивают упасть и забыться. Я ныряют под одеяло и протягиваю руки за чашкой. Вот у Ваньки тут анархия! Красота! Хочу пряники за столом жую, а хочу под столом. Да хоть верхом на люстре! Да и вообще…
Нет, это не пряники.
— Что это? — я отставляю чашку на тумбочку и беру в руки протянутую мне парнем небольшую коробку, перевязанную красивой атласной лентой.
Нет, конечно, я уже догадалась «что». Просто поверить не могу.
— Я говорил, что у меня для тебя кое-что есть, Умка. Это конфеты. Хотел еще вечером тебе принести, но твой подлый Семён сбил меня с толку. Я подумал, что ты захочешь к кофе.
Просто конфеты? Черта с два!
— Вань, я умею читать. Мне сложно разобрать без очков и все же. Это же Швейцария, ручная работа!
— Да? Кажется. Мать с отчимом позавчера вернулись из Цюриха — у Босса там банковские дела, вот я и попросил купить. Они все равно везут что-то Машке с Матвеем, им не сложно. Ты разве не любишь шоколад?
Я? Не люблю шоколад?
— Нет, конечно же люблю! — отвечаю. — Еще как люблю, тем более такой! Просто, — смотрю на Ваньку, — они же ужасно дорогие.
— 50 —
Он подходит к шкафу и достает полотенце. Я не могу сказать наверняка, мне не видно его лица, но я почти уверена, что Воробышек смущен.
— Я же сказал, Кать, что им не трудно, — твердо бормочет. — Да, ерунда…
Вот и мне нетрудно встать с постели, прошлепать босиком по ковру, подойти и обнять Ваньку под грудью.
— Ну зачем ты меня обманываешь. Я же знаю, что это ты… Что ты сам! Спасибо, Ваня.
— Ох, Катя! Да я же грязный…
Ну, не такой уж он и грязный. Я целую его в лопатку и быстренько возвращаюсь под одеяло на кровать. Сажусь по-турецки и беру коробку с конфетами в руки. Развязываю ленту и подношу шоколад к лицу.
— М-м, как пахнет! Ой, чувствую объемся сейчас на год вперед! Это же с миндалем и апельсиновым ликером, мои любимые!
Ну вот, улыбка вернулась на лицо Воробышка. А с ней и парень — красивый и уверенный в завтрашнем дне. Я не хочу, чтобы между нами была неловкость и прошу его:
— Вань, можно я включу телевизор? Допью кофе и подожду тебя.
— Конечно, Катя. Но, зачем? Ты можешь спать, я лягу в спальне.
— Ну, я расскажу тебе сказку на ночь — хочешь? — мне и самой немного неловко и я стараюсь ответить бодро. — Я могу. Все равно не засну, пока горит свет, а твой кофе остывает.
И это правда. Трудно заснуть в чужом доме, чувствуя, как душу будоражат события вечера, присутствие Ваньки, а еще понимание… Называйте это как хотите, но когда тебе в первый раз в жизни парень сделал подарок — трудно думать о сне.
— Ох, Умка, я не сомневаюсь, что ты у меня Шахерезада! — смеется Ванька, направляясь в ванную комнату. — Но только не сегодня. Хватит с тебя подвигов!
«Тачка на прокачку». Ну, конечно, что еще может смотреть девчонка-ботаник в половину четвертого утра, лежа в постели популярного парня? Да еще и без очков? Только крутую прокачку не менее крутого «Хаммера»! Но я едва ли слушаю передачу и слежу за мелькающими картинками. Я лежу и думаю о том, скольким девушкам Ванька еще дарил конфеты? А, возможно, и что-то гораздо больше, чем конфеты? Например, цветы?
Хм, что-то мне не нравится эта мысль. Да и какая разница? Я ведь Костика поздравляю с днем рождения и ничего. На последние именины вот подарила… решебник задач по алгебре и билеты в органный зал. Нет, ну, в самом деле, сколько можно. Надоело за них с Лялькой решать задачки и слушать сутками орущую из колонок псевдо-готику. А девушки чем хуже Костика?
Воробышек выходит из ванной комнаты, заходит в зал и гасит свет.
Следом за ним я тоже тянусь к пульту и выключаю телевизор. Почему-то громко вздыхаю в темноте, опускаясь на подушку.
— Что, Катя? — спрашивает Ванька, напрягшись. — Не понравились?
— Нет, ты что! Конфеты очень вкусные. Там еще много, я и тебе оставила.
— Я не хочу, ела бы все.
Смешок вырывается сам собой. За кого он меня принимает?
— Я лопну. И не придумывай, Воробышек. Если ты сейчас скажешь, что не любишь шоколад, я тебе все равно не поверю.
Ванька молчит, словно раздумывает, что ответить.
— Люблю, — и не думает спорить.
— Но?
— Но сейчас мне хочется совсем другого.
Мы замираем, оба понимая, о чем речь. Я вижу в темноте его тень, остановившуюся от меня в двух шагах, и отвечаю на это признание участившимся пульсом.
— Спокойной ночи, Умка. Не слушай меня, — просит он. — И… я не буду тебя целовать.
— Спокойной ночи, Звездочет. Не целуй.
Ванька пятится, спотыкается обо что-то, чертыхается и уходит. Я продолжаю лежать и смотреть в окно, когда слышу в темноте какую-то возню.
— Воробышек? — отрываю щеку от подушки и привстаю на локте, но разглядеть все равно не получается.
— Не обращай внимание, Катя. Сам не пойму, что происходит, но не могу я спать там, зная, что ты здесь. Мне хватило и твоего исчезновения в лесу. Спи! Я лягу на полу!
— Ваня, но это же смешно!
— Что именно? — он затихает.
— То, что диван такой большой, а ты собираешься лечь на полу. Ну, не укушу же я тебя в самом деле! И потом, мы с тобой уже спали на нем вместе.
Но Ванька все равно упрямо укладывается внизу. Кажется, он принес с собой одеяло. Я слышу, как он двигает кресло, пытаясь разместиться.
— Ты — нет, — вздыхает. — А вот я могу натворить дел. Однажды я тебя уже кусал и мне понравилось. Спи! — повторяет шепотом и со смешком. — Слава богу, сегодня не полнолуние.
Нет, сегодня светит молодой месяц и за окном звездная ночь, но уснуть все равно не получается. В глаза словно спички вставили! И каждый звук, и каждый вздох, как по натянутой струне смычком — отзывается стуком сердца, которое отказывается молчать. Да еще и подушка по-особенному пахнет Ванькой и почему-то помнится не то, как я искала дорогу к опушке… а то, как рука Воробышка гладила мою спину, а пальцы ласкали грудь. Очень нежно, как будто он боялся меня спугнуть.
На мой вздох, Ванька отвечает своим.
— А-а! К черту, Умка! Иди сюда!
Он в два счета оказывается на постели, под одеялом, и прижимает меня к себе. Я и сама тянусь к нему, и губы встречаются жадно, с радостью и надолго, пока мы оба не задыхаемся в безумном поцелуе.
— Ты пахнешь шоколадом, а еще мной. Знаешь, это странно чувствовать на твоих волосах запах своего шампуня. Знать, что на тебе моя одежда, что ты в моем доме, но мне это нравится. Твои губы, волосы, ты вся нравишься. Умка… — Он нависает сверху, тяжело дыша. — Ни к черту из меня джентльмен. Твой отец бы меня убил!
Возможно, если бы он сам никогда не был молодым.
— Мой отец с мамой уже в институте жили вместе, и у них родилась Светка. Он был моложе тебя.
— Все равно.
Мои руки лежат на плечах Воробышка, и я чувствую, как под ладонями пылает его сильное тело, и перекатываются гладкие мышцы. Чувствую тот контакт, который прежде был недостижим в танце. Неосознанно глажу эти плечи, робко провожу рукой по его щеке, и прячу пальцы в волосах — мягких на затылке и чуть вьющихся. Оторвав голову от подушки, целую подбородок.
— Катя, осторожнее, — просит Ванька с рваным выдохом у самых губ.
— Почему?
— Потому что не успеешь опомниться, как я съем тебя, моя девочка. Всю! Ты лакомый кусочек и такая смелая. Умка, останови меня!
Но не трогать его я не могу. Не могу отпустить. Мне он нравится, для меня он тоже лакомый. И я, набравшись храбрости, признаюсь в этом. «Не-е-ет…» — шепчу так долго, как длится выдох. Приподнимаюсь навстречу, и мы оба пропадаем в общем на двоих сумасшествии.
Он приникает ртом к моим губам, пробует их зубами, языком, и тут же глубоко целует меня, так что кружится голова. Словно достает душой до самого моего звенящего донышка. Мои руки уже на спине, и я вздрагиваю, но не от испуга, а от желания и предощущения чего-то волшебного, что сейчас должно случиться с нами, когда Ванька отстраняется и стягивает с меня футболку, разметав по подушке густые волосы. Обхватив под спину, жадно опускается губами ниже — к шее, к ключицам… к груди.
Читать бесплатно другие книги:
