Нужные вещи Кинг Стивен

Он обернулся лицом к залу и, несмотря на жуткий смрад, исходивший от него, все замерли не в силах отвести взгляда от его безумных остановившихся глаз.

– Эти сволочи взорвали мой магазин, вот что случилось! Там было не более пяти-шести человек в это время, слава Богу, так как я заранее предупредил, что закроюсь рано, но от магазина не осталось камня на камне.

Все мое состояние – сорок тысяч долларов! Ничего не осталось. Я не знаю, чем они взрывали, эти скоты, но вонь теперь продержится несколько дней.

– Кто? – с несвойственной ему робостью спросил Роуз. – Кто это сделал, Дон?

Дон достал из кармана фартука изогнутую ленту с белой отделкой и несколько листков бумаги. Черно-белую ленту узнали все – это был воротничок католической рясы. Дон поднял его вверх, чтобы все видели.

– Кто, как вы думаете?! – завизжал он. – Мой магазин! Мое имущество, все полетело к дьяволу, и кто в этом виноват, скажите?

Он швырнул листки бумаги в зал, заполненный Христовым Воинством баптистской церкви Касл Рок, и листки словно конфетти разлетелись и, плавно паря в воздухе, стали опускаться. Большинство из присутствующих принялось ловить их. Все листовки были одинаковые: с изображением группы смеющихся мужчин и женщин, сгрудившихся вокруг рулетки.

ДАВАЙТЕ ОТДЫХАТЬ!

– было написано над фотографией. А под ней:

ПРИХОДИТЕ К НАМ В КАЗИНО НАЙТ В ЗАЛ РЫЦАРЕЙ КОЛУМБА В ОКТЯБРЕ 31, 1991 И ПОМОГИТЕ СВОИМ УЧАСТИЕМ ПРОЦВЕТАНИЮ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ КАСЛ РОК

– Где ты нашел эти листовки, Дон? – спросил Лен Милликен дрожащим голосом. Он не верил своим глазам. – А воротничок откуда?

– Кто-то положил на порог у входной двери, прежде чем все взлетело на воз…

И снова хлопнула дверь с таким грохотом, что все подскочили, только на этот раз она не открылась, а закрылась.

– Надеюсь, вам понравился аромат, баптистские ублюдки, – крикнул кто-то снаружи, и вслед за этим разразился громовой хохот.

Прихожане как по команде посмотрели на преподобного Роуза. Посмотрели со страхом, таким же, какой застыл в его ответном взоре. В этот момент зашипела коробочка, спрятанная на хорах. Так же как та, которую покойная Миртл Китон положила в Приют Дочерей Святой Изабеллы, эта, принесенная Сонни Джекетом, тоже ныне покойным, содержала часовой механизм, тикавший весь день.

Из решеток, расположенных по обе стороны коробки, стал облаком распространяться сильный терпкий запах.

В Объединенной баптистской церкви Касл Рок начался карнавал с фейерверком.

Бэбз Миллер пробиралась вдоль стены Приюта Дочерей Святой Изабеллы, вздрагивая и замирая всякий раз, когда небо освещалось вспышкой молнии. В одной руке она держала лом, в другой – автоматический пистолет, купленный у мистера Гонта. Музыкальная шкатулка, приобретенная у него же, лежала в кармане мужской куртки, надетой на Бэбз, и если бы кто-нибудь попытался ее отнять, он уж, поверьте, наглотался бы свинца.

Кто может решиться на такую подлость? Кому придет в голову украсть у Бэбз шкатулку, прежде чем она успеет выяснить, какая там звучит мелодия?

«Так, – думала Бэбз, – скажем так – пусть Синди Роуз Мартин не переходит мне сегодня дорогу и не встречается на пути. Если же она это сделает, то больше никогда не перейдет ничьей дороги и не встретится на пути никому, во всяком случае у ворот ада. Она что думает… я идиотка?».

Тем временем ей предстояло проделать одну штуку. Разыграть кое-кого, по просьбе мистера Гонта безусловно.

– Вы знакомы с Бетси Виг? – спросил мистер Гонт, и тут же сам ответил:

– Ну конечно, знакомы.

Да, Бэбз знала Бетси. Знала со времен выпускного класса, когда они были неразлучными подругами.

– Хорошо, – сказал мистер Гонт. – Наблюдайте через окно. Она сядет, возьмет в руки лист бумаги и увидит кое-что под ним.

– А что? – спросила любопытная Бэбз.

– Это неважно, – уклонился от ответа мистер Гонт. – Если вы надеетесь когда-нибудь отыскать ключ к музыкальной шкатулке, то советую закрыть рот и открыть уши – вы поняли меня, дорогая?

Она поняла. И поняла к тому же еще кое-что: мистер Гонт бывает человеком небезопасным. Далеко небезопасным.

– Она возьмет в руки вещь, которую увидит, – продолжал Гонт тем временем, – и примется ее изучать. Затем начнет раскрывать. К этому моменту вы должны находиться у входа в здание. Дождитесь, пока все не повернут головы к левому углу зала.

Бэбз уже открыла рот, чтобы спросить, зачем вдруг всем понадобится туда смотреть, но вспомнила предупреждение Гонта и рот захлопнула.

– Когда они все туда повернуться, – продолжал он, – вы поставите лом одним концом к двери, а другим упрете в землю. Придавите и убедитесь, что дверь открыть нельзя.

– А когда мне кричать? – все же не удержалась Бэбз.

– Сами увидите. У них всех будет такой вид, как будто каждому в задницу соль из дробовика пальнули. Вы помните, что вам надо кричать, Бэбз?

Она помнила. Нехорошо, конечно, подшучивать над Бетси Виг, с которой дружила со школьных лет, но шутка казалась такой безобидной (ну правда… ну совсем), и к тому же они давно не дети – Бэбз и девочка, которую она по непонятной причине всегда называла Бетти Ля-Ля. Все это было давным-давно.

И мистер Гонт обещал, что никому никогда в голову не придет, что это сделала Бэбз. Действительно, как можно догадаться? Бэбз с мужем принадлежали церкви адвентистов седьмого дня, и что касается Бэбз, то она считала, что католики с баптистами и не того заслуживают – все, вместе с Бетти Ля-Ля.

Вспышка молнии. Бэбз застыла на мгновение, затем заторопилась к окну, ближайшему к входной двери, и, встав на цыпочки, заглянула: не села ли Бетой за стол?

В это время на землю стали падать первые нерешительные, но крупные капли дождя.

Зловоние, наполнявшее помещение баптистской церкви, было очень похоже на то, что исходило от Дона Хемфилла, но многократно сильнее.

– Вот черт! – буркнул Дон. Он совсем забыл где находится, но даже если бы вспомнил, едва ли стал сдерживать язык.

– Они и здесь такую же штуку поставили! Все на выход! Скорее! Живее!

– Двигайтесь, – распоряжалась Нэн своим командирским баритоном, всегда звучавшим во время обеденных часов в ее закусочной. – Пошевеливайтесь, ребята!

Все видели, где спрятано устройство: из-за невысокого решетчатого барьера, ограждавшего хоры, струился желтоватый дымок, а также сквозь шестиугольные прорези в нижних панелях. Боковая дверь располагалась сразу под балконом хоров, но никому даже не пришло в голову направиться туда.

Такая вонь может отравить насмерть, но прежде глаза вылезут из орбит, волосы все выпадут, а отверстие в заднице зарастет от ужаса и возмущения.

Менее чем в пять минут Христовы Воины баптистской церкви Касл Рок превратились в разгромленную армию. Они беспорядочной толпой – визжащей, орущей, вопящей – рвались к выходу через вестибюль. Одна из скамей опрокинулась и с грохотом повалилась на пол. Под ней оказалась зажатой нога Деборы Джонстоун, а Норман Харпер налетел на нее, пока она пыталась освободить ногу. Дебора упала, и послышался хруст сломанной лодыжки. Она закричала от боли, так и не сумев вытащить ногу, но ее крик потонул в общем хоре воплей.

Преподобный Роуз стоял на кафедре ближе всего к источнику смрада, витавшего облаком у него над головой. Ему внезапно пришла в голову мысль, что, так видно, смердят католики, горящие в аду. Он спрыгнул с кафедры прямо на грудь распростертой на полу Деборы Джонстоун, ее болезненный крик превратился в предсмертный вой и постепенно затих, когда она потеряла сознание. Преподобный Роуз, не предполагая, что послужило причиной глубокого обморока одной из самых верных своих прихожанок, устремился к заднему выходу из церкви.

Те, кто первыми достигли парадного входа, сразу поняли, что путь к свободе закрыт – двери заперты наглухо. Но повернувшись, чтобы броситься в обратную сторону и искать другого выхода, они были придавлены к дверям теми, кто напирал сзади и не ведал о случившемся.

Церковь гудела от воплей, рыданий и проклятий. За дверями на улице землю начал поливать дождь, а внутри, в церкви, люди начали поливать пол рвотой.

Бетси Виг заняла свое председательское место за столом между американским флагом и знаменем Инфанта Праги. Она постучала костяшками пальцев по столу, призывая к порядку, и дамы – их было около сорока – стали рассаживаться. За окнами громыхали раскаты грома. Некоторые из женщин испуганно вскрикивали и нервно хихикали.

– Прошу у собрания Дочерей Святой Изабеллы внимания, – сказала Бетси и взяла в руки программу. – Как всегда, мы начнем с…

Она запнулась, увидев на столе небольшой белый конверт. На нем прописными буквами было написано:

ПРОЧТИ НЕМЕДЛЕННО, ПАПСКАЯ ПОДСТИЛКА

«Это они, – подумала Бетси. – Баптисты. Отвратительные, мерзкие, слабоумные людишки».

– Бетси, – спросила Наоми Джессап. – Что-то случилось?

– Не знаю, – пробормотала Бетси. – Кажется, случилось.

Она вскрыла конверт. Оттуда выпал листок бумаги. На нем, тоже печатными буквами, было написано:

ТАК СМЕРДЯТ КАТОЛИЧЕСКИЕ ШЛЮХИ

Из дальнего левого угла зала послышалось шипение, похожее на звуки, издаваемые засоренным газопроводом. Несколько женщин с беспокойными восклицаниями повернулись в ту сторону. Очередной раскат грома прогремел над крышей, и женщины теперь закричали все разом.

Желтовато-белый дым заструился из одного из вентиляционных отверстий в стене. И в тот же момент по залу стало распространяться удушающее зловоние.

Бетси вскочила из-за стола, опрокинув стул. Она открыла было рот, чтобы сказать сама не знала что именно, как снаружи донесся женский голос:

– Это вам за Казино Найт, суки рваные. Кайтесь! Кайтесь!

Бетси успела заметить чье-то лицо за стеклянной дверью, но его тут же скрыл сгустившийся дым и к тому же было теперь не до выяснений – вонь стояла невыносимая, Собрание рассыпалось. Женщины носились по залу, словно обезумевшее стадо овец. Когда Антония Биссет упала, ударившись о железный край председательского стола, и сломала себе шею, этого никто не заметил. А за стенами бушевала гроза.

Мужчины-католики, собравшиеся в Зале рыцарей Колумба, сгрудились вокруг Альберта Жендрона. Используя рассказ о записке, найденной на двери кабинета в качестве отправного момента («Это что, вот если бы вы видели…»), он уже потчевал их историями о героических победах католиков в Люистоне в тридцатых годах.

– Так вот, когда он увидел, как это сборище безмозглых, называющих себя Святыми Роллерами, стало вымазывать ступни Девы Марии коровьим дерьмом, он вскочил в машину и поехал…

Альберт внезапно замолк и прислушался.

– Что это? – спросил он.

– Гром, – подсказал Джейк Пулацки. – Гроза будет отменная.

– Нет, не то, – возразил Альберт. – Как будто где-то кричат.

Раскаты грома временно поутихли, и в наступившей относительной тишине они услышали: женщины. Женщины кричат!

Все повернулись к отцу Брайаму, который поднялся со своего места.

– Пошли, мужчины, – сказал он. – Надо проверить…

В этот момент послышалось знакомое многим шипение, и вонь поползла к тому месту, где стояла группа мужчин. Раздался звон разбитого стекла, в окно влетел камень и покатился по полу, отполированному за долгие годы до блеска множеством ног любителей потанцевать. Мужчины с криком бросились врассыпную. Камень докатился до противоположной стены, ударился о нее и замер.

– Эта адская жаровня вам в дар от баптистов! – крикнул кто-то за окном. – Не бывать в Касл Рок казино. Поверьте сами и передайте другим, ублюдки.

Входная дверь Зала рыцарей Колумба была прочно забаррикадирована ломом снаружи. Мужчины попытались выбить ее.

– Нет! – закричал отец Брайам, пробираясь к небольшой боковой двери.

Она оказалась незапертой. – Сюда! Сюда!

Поначалу его криков никто не слышал, все были слишком увлечены борьбой с парадной дверью. Тогда Альберт Жендрон схватил своими огромными ручищами две ближайшие головы и стукнул их друг о друга.

– Слушайте, что вам отец Брайам говорит! – взревел он. – Там убивают женщин!

Альберт пробился сквозь густую толпу, и остальные потянулись за ним.

Они шли неровными рядами, спотыкаясь, чихая, и кашляя от застилавшего глаза зловонного дыма. Мид Россиньоль больше не мог сдерживать приступы тошноты.

Он раскрыл рот и вывалил весь свой обильный ужин на спину идущего впереди Альберта Жендрона. Но тот даже не заметил.

Отец Брайам уже почти добрался до ступенек, ведущих на автостоянку, по другую сторону которой собрались женщины из Приюта Святой Изабеллы. Время от времени ему приходилось останавливаться и сгибаться пополам в приступах рвоты. Вонь приклеивалась к нему, словно липучками для мух. Мужчины следовали за ним, не замечая дождя, лившего к этому времени уже гораздо сильнее.

Когда отец Брайам спустился на полпролета короткой лестницы, он увидел лом, подпиравший входную дверь Приюта Дочерей Изабеллы. В этот момент со звоном посыпалось разбитое стекло одного из окон с торца, и женщины стали выбираться сами, падая на лужайку, словно соломенные чучела, которых обучили блевать.

Преподобному Роузу так и не удалось добраться до вестибюля, слишком много народа преграждало путь. Он повернулся, зажимая нос, и побрел обратно в церковь. Открыл рот, чтобы позвать за собой остальных, но вместо этого вывернул наружу содержимое, желудка. Ноги у него стали словно ватные, он споткнулся, упал и ударился головой об угол скамьи. Попытался подняться, но не мог. Тогда чьи-то сильные руки подхватили его подмышки и помогли подняться.

– Надо разбить окно, – крикнул ему на ухо зычный баритон Нэн Робертс.

– Оттуда выберемся. – Стекло…

– Плевать на стекло! Здесь мы все подохнем.

Его повернули как куклу, и он успел только прикрыть ладонью глаза перед тем как пролететь сквозь разбитый витраж, изображавший Иисуса, ведущего свою паству вниз по склону холма. Он почувствовал, как пролетел по воздуху и шлепался на лужайку. Верхняя вставная челюсть при этом вылетела и преподобный Роуз хрюкнул.

Полежав немного, он сел и понял, что вокруг темно, идет дождь и пахнет благословенной свежестью чистого воздуха. Но насладиться вволю не успел: его схватила за волосы Нэн Робертс и подняла на ноги.

– Двигайтесь, преподобный Роуз! – крикнула она ему в ухо.

Ее лицо, освещенное голубоватой вспышкой молнии, напомнило ему перекошенную злобой физиономию гарпии. Она все еще была одета в кокетливый фартучек (Нэн всегда предпочитала одеваться как положено официантке), но от груди, скрытой белыми кружевными оборками, несло рвотой.

Преподобный Роуз, пошатываясь, привалился к ее плечу, бессильно опустив голову. Он несколько раз пытался попросить Нэн, чтобы она отпустила его волосы, но всякий раз его слова заглушал раскат грома.

Еще несколько человек последовали за ними через разбитое окно, но большинство продолжало топтаться в вестибюле у наглухо закрытых парадных дверей. Теперь Нэн поняла, почему они были так неприступны: снаружи их подпирали два железных лома. Она выбила их, освободив дверь в тот самый момент, когда молния сверкнула над Общинной площадью, прямым попаданием угодив в подмостки эстрады, на которой когда-то молодой мученик Джон Смит назвал имя убийцы, и эстрада вспыхнула как спичка. Поднялся сильный ветер, раскачивая верхушки деревьев, как будто пытаясь разогнать ими несущиеся наперегонки черные тучи.

Как только ломы отлетели в стороны, двери распахнулись с такой силой, что одна даже сорвалась с петель, упав прямиком на цветочную клумбу, украшавшую церковное крыльцо. Поток баптистов с выпученными глазами, перекошенными лицами, сгибающихся в приступах рвоты, вывалился наружу: они падали, спотыкаясь один об другого и катясь по ступенькам церковного крыльца.

Все они источали зловоние. Все рыдали. Все кашляли. Всех тошнило. И все потеряли разум.

Рыцари Колумба под предводительством отца Брайама и Дочери Изабеллы под руководством Бетси Виг встретились в центре автостоянки в тот момент, когда небеса разверзлись окончательно и дождь хлынул как из ведра. Бетси схватила отца Брайама за плечи: глаза у нее были красные, из них постоянно текли слезы, мокрые волосы облепили голову неопрятными прядями.

– Там остались еще другие! – кричала она. – Наоми Джессап… Тония Биссет… не знаю даже, сколько их там.

– Кто? – вопил Альберт Жендрон. – Кто это сделал?

– Баптисты! – кричала в перерывах, между всхлипами Бетси.

Но когда небо вспыхнуло, пронзенное множеством стрел молний, Бетси зарыдала как сумасшедшая.

– Они назвали меня папской подстилкой! Это баптисты! Баптисты! Это все проклятые Богом баптисты!

Отец Брайам тем временем сумел освободиться из объятий Бетси и бросился к дверям Приюта. Он оттащил лом, подпиравший двери в самой середине с такой силой, что выгибал их внутрь. Двери распахнулись, выпустив наружу толпу полуобморочных, залитых рвотой женщин и клубы зловонного дыма.

Вдруг он заметил Антонию Биссет, «милую Тонию», которая так ловко всегда работала иголкой и ниткой и с такой готовностью помогала в любом новом церковном проекте. Она лежала на полу у председательского стола, полуприкрытая знаменем с изображением Инфанта Праги. Перед ней на корточках сидела и плакала Наоми Джессап. Голова Тонии была повернута под неестественным углом. Неподвижный взгляд смотрел в потолок. Зловоние погубило Антонию Биссет, которая ничего не покупала в магазине Нужные Вещи и не выполняла никаких поручений мистера Гонта.

Наоми увидела отца Брайама, стоявшего на пороге, поднялась и бросилась к нему. Она находилась в таком шоке, что зловоние, источаемое бомбой, казалось, больше ее не беспокоило.

– Отец! – кричала она. – Почему? Почему они это сделали? Ведь мы всего лишь хотели немного повеселиться… ничего дурного. За что?

– Потому что этот человек безумен, – тихо сказал отец Брайам и обнял Наоми.

Рядом с ними прозвучал голос Альберта Жендрона, тихий и зловещий.

– Пошли за ним, – произнес он.

Христово Воинство баптистов маршировало по Харрингтон Стрит под проливным дождем, с Доном Хемфиллом, Нэн Робертс, Норманом Харпером и Вильямом Роузом в первых рядах. Их взгляды, покрасневшие от отравляющих газов, метали громы и молнии. Большинство из Христовых Воинов залили блевотиной кто брюки, кто рубашку, кто башмаки, а кто и все вместе взятое.

Даже ливень не в силах был смыть с них приставший, казалось, навечно смрад.

Патрульный автомобиль полиции штата остановился на перекрестке улиц Харрингтон и Касл Авеню, что в полумиле от Касл Вью. Заметив воинственно настроенную группу, из машины вышел полицейский.

– Эй! – крикнул он. – Куда это вы намылились, ребята?

– Мы идем за бифштексами из католических задниц, и если вы не хотите неприятностей – прочь с дороги! – подробно объяснила Нэн Робертс.

Внезапно для всех Дон Хемфилл открыл рот и запел глубоким красивым баритоном:

Остальные постепенно присоединились, и вскоре шествие двигалось под звуки многоголосого хора. Лица с каждой минутой становились все зловещее, взгляды все яростнее, люди теряли человеческий облик, и хор уже не пел, а выкрикивал слова. Преподобный Роуз кричал громче всех, хотя ему при этом мешало отсутствие верхней челюсти, потерянной во время бегства из церкви.

Они уже не шли, а почти бежали.

Сержант Моррис стоял у открытой дверцы машины и, не выпуская микрофона из рук, смотрел вслед процессии. Вода потоками стекала по плащевой накидке и с полей шляпы.

– Вызываю пост номер 16, послышался голос Генри Пейтона. – Прием.

– Веди сюда людей, да побольше, – закричал в ответ Моррис.

В голосе его слышался страх и возбуждение. Он служил в должности сержанта полиции штата всего около года.

– Что-то происходит! Должно произойти! Ничего хорошего – это точно!

Мимо меня только что прошла толпа человек в семьдесят. Прием.

– Что они делали? – спросил Пейтон. – Прием.

– Они пели «Вперед, Христовы Воины». Прием.

– Это ты, Моррис? Прием.

– Да, сэр. Прием.

– Ну так вот, сержант Моррис, насколько мне известно, нет такого закона, который запрещал бы распевать религиозные гимны даже во время проливного дождя. Глупо, конечно, но не преступно. У меня своих дел по горло – четыре убийства. При этом я понятия не имею, где шериф или хоть один из его идиотских помощников. А ты мне тут всякую чушь травишь. Понял?

Прием. Сержант Моррис с трудом сглотнул.

– Да, сэр, я понял. Но одна женщина из толпы, которая только что прошла, крикнула, что они собираются «нарезать бифштексов из католических задниц», так, кажется, она выразилась. Я не понял смысла ее слов, но тон и выражение лица мне совсем не понравились. Помолчав, Моррис добавил положенное:

– Прием.

Пауза оказалась такой долгой, что Моррис уже собирался снова вызвать Пейтона. Мало ли что – из-за грозы связь совсем испортилась по всем каналам, даже местные телефонные линии вышли из строя. Но в этот момент голос Пейтона прорезался, и в голосе этом сквозил страх.

– Господи, Господи! Ну что же это такое, наконец! Что творится в этом городе?!

– Женщина сказала, что они идут…

– Я уже слышал, не глухой! – Пейтон закричал так громко, что охрип и заткнулся. – Вали в католическую церковь. Если там начнется заваруха, постарайся ее приостановить, но будь осторожен, не попадись сам. Ты понял меня? Будь осторожен! Я пришлю подкрепление как только смогу… если у меня найдется еще хоть какое-нибудь подкрепление. Ни пуха! Прием.

– А где находится католическая церковь, лейтенант Пейтон?

– Я-то откуда знаю?! – снова завопил Генри. – Я что, Господь Бог?

Следуй за толпой. Отбой!

Моррис повесил микрофон на место. Он толпы уже не видел, но в промежутках между раскатами грома слышал их пение. Он повернул ключ в замке зажигания и двинулся на этот звук.

Дорожка, ведущая к кухне в доме Майры Иванс, была выложена камнями, выкрашенными в различные пастельные тона. Кора выбрала голубой и взвесила его на руке, не занятой пистолетом. Затем подергала дверь. Заперта, как и предполагалось. Она выбила камнем стекло и рукояткой пистолета отколола отбившиеся по краям острые осколки. Затем она просунула руку внутрь и отперла дверь. Волосы ее, намокшие под дождем, прилипли ко лбу и щекам причудливыми завитушками. Платье по-прежнему было застегнуто только на верхнюю пуговицу, полы распахнуты и струи дождя стекали по напрягшимся соскам обнаженной груди.

Чака Иванса дома не было, зато там был Гарфильд, любимый ангорский кот семьи Иванс. Он, бесшумно изящно ступая и мяукая, вышел навстречу Коре, выпрашивая угощение. И он его получил. Кот отлетел к противоположной стене – шерстяной комок, залитый кровью.

– Кушай на здоровье, Гарфильд, – сказала Кора и сквозь облако дыма прошла в холл.

Оттуда вела наверх лестница, и Кора стала по ней подниматься. Она знала, где найдет потаскуху. В постели, конечно. Это ясно, как то, что ее собственное имя – Кора.

– Пора баиньки, – ласково произнесла она. – И тебе придется заснуть, Майра, подруженька дорогая.

Кора улыбалась.

Отец Брайам и Альберт Жендрон вели взвод католиков, доведенных до крайней точки возбуждения, по Касл Авеню к Харрингтон Стрит. Не пройдя и половины пути, они услышали пение. Брайам и Жендрон переглянулись.

– Тебе не кажется, что нам стоит научить их петь в другой тональности, Альберт? – спокойно спросил отец Брайам.

– Я в этом уверен, отец мой, – ответил Жендрон.

– А может научим их гимну «Я торопился домой»?

– Превосходная мысль, отец. Мне кажется, даже такие кретины, как эти, быстро выучат слова.

Небо осветилось вспышкой молнии, и оба предводителя католической процессии увидели другую, марширующую навстречу им.

Глаза людей, составляющих эту группу, казались пустыми и белыми, как глаза мраморных статуй.

– Вот они! – крикнул кто-то, а за ним послышался женский вопль:

– Покажем этим грязным христопродавцам где раки зимуют!

– Да поможет нам Бог!

Отец Брайам счастливо вздохнул и бросился на баптистов.

– Аминь, отец мой, – откликнулся Альберт и тоже прибавил шагу.

Теперь бежали все.

Когда машина сержанта Морриса завернула за угол, новая вспышка молнии расколола небо и ударила в один из старинных вязов, выстроившихся вдоль Касл Стрит, Дерево рухнуло и запылало. В огненном зареве Моррис увидел, как две толпы бросились друг на друга. Одни бежали вверх по склону холма, другие вниз, и те и другие кричали, те и другие жаждали крови. Сержант Моррис пожалел, что сегодня с утра не сказался больным.

Кора открыла дверь спальни Майры и Чака Ивансов и увидела именно то, что ожидала увидеть. Потаскуха лежала обнаженная на двуспальной кровати, на которой, казалось, только что произошла смертельная схватка. Одну руку Майра закинула за голову и под подушку, поддерживая ее повыше, а другой держала фотографию, но держала ее не перед собой, а между ног, между жирных дряблых ляжек. Она как будто пыталась ее затолкнуть как можно глубже внутрь себя. Глаза ее были при этом закрыты. Майра пребывала в экстазе.

– ОООО! Эл! – стонала она. – ОООО! Эл! ОООО! УУУУ!

Непереносимая ревность сковала душу Коры, стиснула сердце и поднялась к горлу, заполнив рот горечью.

– Ах ты, навозная муха! – прошипела она и подняла пистолет.

В этот момент Майра открыла глаза и посмотрела на нее. Майра улыбалась. Она вытащила руку из-под подушки, и Кора увидела такой же пистолет.

– Мистер Гонт предупреждал, что ты придешь, Кора, – сказала она и выстрелила.

Кора услышала свист, с которым пуля пролетела мимо ее левой щеки и вспорола штукатурку на стене у двери. Тогда она выстрелила сама. Пуля разбила стекло на портрете Элвиса Пресли и мягко, как в масло, вошла в ляжку Майры. Но самое главное, эта пуля пробила дыру во лбу Короля.

– Что ты наделала! – завизжала Майра, не чувствуя боли. – Ты убила Элвиса, кретинка!

Она трижды выстрелила в Кору. Две пули пролетели мимо, а третья вонзилась Коре в горло и отбросила к стене. Из горла хлынула кровавая струя. Падая на колени, Кора выстрелила снова и попала Майре в коленную чашечку. Бывшая близкая подруга кубарем слетела с кровати. Тогда Кора упала ничком на пол, и пистолет выпал у нее из разжавшихся пальцев.

«Я иду к тебе, Элвис», – хотела она сказать, но почему-то не получилось. И вообще все было не так, как предполагала Кора. Она оказалась в полной темноте и бесконечном одиночестве.

Баптисты Касл Рок под предводительством преподобного Роуза и католики Касл Рок под предводительством отца Брайама столкнулись у подножия холма Касл Хилл. Не было речи о традиционном перед спортивным боем приветствии, никто не помышлял и о правилах ведения боя, установленных маркизом Квинсберри. Эти люди встретились для того, чтобы разбить друг другу носы и выцарапать глаза. А вполне возможно – уничтожить друг друга.

Альберт Жендрон, верзила-дантист, схватил Нормана Харпера за уши и дернул его голову на себя, подставив свою собственную. Лбы столкнулись с треском, похожим на тот, что возникает во время землетрясения. Норман вздрогнул и обмяк. Альберт отшвырнул его, как мешок с грязным бельем, предназначенный для сдачи в прачечную, и переметнулся к Биллу Сейерсу, продавцу автодеталей в Вестерн Авто. Билл устоял и сделал выпад правой в челюсть. Альберт выплюнул зуб, схватил Билла в объятия и усердно стискивал его до тех пор, пока не услышал треск ломающихся ребер. Билл закричал.

Альберт отшвырнул и этого противника чуть не под колеса подъехавшего автомобиля сержанта Морриса. Тот едва успел затормозить.

Воздух сотрясался и гудел от визгов, криков, воплей, глухих ударов и звонких оплеух. Люди набрасывались друг на друга, падали, скользя в размокшей от дождя грязи, поднимались и снова лезли в драку. Вспышки молний, сопровождавшие побоище, делали его похожим на безумную танцплощадку, где партнеры не кружили друг друга в вальсе, не опускались на колено, как в старинной мазурке, а швыряли и подбрасывали, словно в безумном, дьявольским рок-н-ролле.

Нэн Робертс схватила Бетой Виг сзади за платье, пока та выцарапывала ногтями татуировку на лице Люсилль Данэм. Нэн потянула Бетси, развернула ее к себе и запустила пальцы ей в ноздри чуть не до вторых фаланг. Бетси гнусаво мычала, пока Нэн трясла ее из стороны в сторону, не вынимая пальцев из носа.

Фрида Пулацки огрела Нэн по заднице Библией с такой силой, что та повалилась на колени. Пальцы ее выскочили из носа Бетси с громким хлюпаньем. Когда Нэн попыталась подняться, Бетси ударила ее ногой в лицо, и она упала навзничь на самой середине улицы.

– Сука рваная, – гнусаво кричала Бетси, пытаясь попасть Нэн каблуком в живот. – Так тебе, так!

Нэн изловчилась и, схватив Бетси за ногу, заломила ее так, что бывшая Бетти Ля-Ля повалилась с размаху лицом на землю. Нэн ползла к ней. Бетси только этого и дожидалась: секунду спустя они обхватили друг друга и покатились по улице, царапаясь и кусаясь.

– ПРЕКРАТИТЬ!!!

Это кричал сержант Моррис, но крик его потонул в очередном раскате грома, сотрясшем улицу.

Он выхватил пистолет, поднял его дулом вверх и хотел выстрелить в воздух, но прежде чем успел это сделать, кто-то, неизвестно кто, выстрелил ему в промежность из автоматического пистолета, одного из тех, какие так щедро раздавал мистер Гонт. Моррис опрокинулся спиной на капот своей машины и скатился с него на землю, поджав колени и схватившись руками за то, что осталось от признаков его половой принадлежности. Он даже не мог кричать от боли.

Трудно определить, сколько из дерущихся прихватили с собой адские игрушки, позаимствованные у мистера Гонта. Скорее всего, немногие, а те кто запаслись ими, в большинстве своем порастеряли оружие в панике во время газовой атаки. И все же как минимум четыре выстрела прозвучало, но едва ли кто-нибудь услышал их в зловещем гомоне людских криков и бушующей грозы.

Лен Милликен заметил, как Джейк Пулацки целится в Нэн, которая к этому времени оставила в покое Бетси и взялась за Мид Россиньоль. Лен схватил Джека за запястье и вздернул его руку с пистолетом вверх, в беснующееся небо, за секунду до выстрела. Затем он рванул руку Джейка вниз и со всего размаха ударил о колено, сломав так, как ломают деревянные колья. Пистолет отлетел на мокрую мостовую. Джейк медленно оседал на землю. Лен отступил на шаг и сказал:

– Это научит тебя…

Он не закончил фразы, так как в этот момент кто-то сзади всадил лезвие финского ножа в шею Лена, перебив позвонок у самого основания черепа.

Приближался отряд полицейских машин, сверкая мигалками и воя сиренами, разрывавшими потонувший в потоке дождя мрак. Никто из дерущихся не воспринял их появление как сигнал к тому, чтобы разбежаться или хотя бы приостановить побоище. Никто не собирался сдавать позиции. Вместо того чтобы разогнать толпу, полицейские сами оказались втянутыми в драку.

Нэн увидела отца Брайама. Его ненавистная черная ряса была распорота на спине. Одной рукой он держал преподобного Роуза за горло. Вторая была сжата в кулак и наносила один за другим сокрушительные удары по носу предводителя баптистов. Удар достигал цели, пальцы, сжимавшие шею Роуза, слегка ослабевали, но только для того, чтобы приготовиться к следующему нападению.

С воплем, казалось разрывавшим легкие, не обращая ни малейшего внимания на уговоры полицейского прекратить и прекратить немедленно, Нэн оставила в покое Мид Россиньоль и бросилась к отцу Брайаму.