Нужные вещи Кинг Стивен
Некоторым образом этот поступок был Первым Причастием Питера Ержика.
Он провел ужасный день в неведении и вернулся домой, представляя себе одну картину страшнее другой (мертвая Генриетта и Вильма за тюремной решеткой была самая невинная из всех). Он был потрясен застав Вильму в кухне, распевающей песни.
Пит глубоко вздохнул, слегка приспустил свой щит и спросил Вильму, как решился вопрос с Лонгманшей.
– Она сегодня открыла свое заведение только в двенадцать, а к тому времени у меня уже запал иссяк, – спокойно объяснила Вильма. – Я, конечно, все равно туда пошла, нельзя же не пойти раз обещала, и представь: она предложила мне рюмочку шерри и сказала, что вернет деньги.
– Ооо! Здорово? – обрадовался Пит и на этом… закончилось дело Генриетты. Он еще несколько дней присматривался к Вильме, опасаясь, что ее боевой дух воспрянет, но этого не случилось, во всяком случае по отношению к Генриетте.
Он хотел предложить Вильме посетить доктора Ван Аллена и попросить его выписать успокоительное средство ей лично, но, поразмыслив, отказался от этой идеи. Вильма использует его в качестве пушечного ядра или запустит на орбиту земли спутником, если только он предложит ей начать принимать лекарства. Таблетки принимают только слабаки, а транквилизаторы – только слабачки. Она будет встречаться с жизнью лицом к лицу, благодарим покорно.
И, кроме того, с грустью вынужден был признаться самому себе Пит, Вильме доставляет удовольствие собственное безумие. Вильма в гневе была Вильмой, выполняющей свой долг, Вильмой, наделенной высокой целью.
И Пит любил ее, как наверняка любят аборигены того самого тропического острова Своего Великого И Ужасного Бога Огненной Горы. Как ни странно, его страхи только усиливали любовь. Вильма это Вильма, сила внутри себя, и он старался свернуть ее с намеченного курса, только когда боялся, что она навредит себе… и… о, пути Господни и пути любви неисповедимы… таким образом ему тоже.
С тех пор он ей подкладывал занакс только трижды. Третий и самый жуткий случай, когда понадобилась таблетка, был днем, а вернее Ночью Испорченных Простыней. Он долго и настойчиво уговаривал ее выпить чашку чая и когда она, наконец, согласилась после долгой и весьма вдохновенной беседы с Нетти Кобб, заварил чай покрепче и бросил туда не одну, а целых две таблетки. Утром он в душе поблагодарил Бога, увидев, что стрелка спидометра указывает на значительное уменьшение оборотов.
Вот чего не знала Вильма, уверенная в своей неограниченной власти над мужем; и именно благодаря этому она в пятницу утром не въехала на своем маленьком «юго» прямо в гостиную Нетти Кобб и не попыталась способствовать ее преждевременному облысению.
Вильма, конечно, не забыла о Нетти и уж наверняка не простила ее; не возникло у нее и мысли о том, что виновником вандализма – надругательства над ее постельным бельем, был кто-то другой, не было такой силы на свете, которая смогла бы ее переубедить.
Вскоре после ухода Пита на службу Вильма села в машину и поехала медленно по Уиллоу Стрит. К заднему бамперу ее маленького желтого «юго» было приклеено объявление, возвещавшее всему миру следующее: ЕСЛИ ВАМ НЕ НРАВИТСЯ, КАК Я ВОЖУ МАШИНУ, ЗВОНИТЕ ПО НОМЕРУ 1-800-НАКОСЯ-ВЫКУСИ. Свернув на Форд Стрит, она совсем уже ползком добралась до уютного домика Нетти Кобб. Ей показалась, что занавеска на одном из окон шевельнулась, и Вильма решила, что для начала неплохо… но только для начала.
Она сделала круг по кварталу мимо дома Расков на Понд Стрит, даже не взглянув на него, затем мимо своего и снова проехала Понд Стрит. На этот раз, прогудев дважды, она остановилась напротив дома Нетти и выключила двигатель.
Занавеска снова шелохнулась. Значит, Вильме не показалось, ошибки быть не могло – хозяйка дома следила за ней из окна. Вильма представила себе, как она там стоит, корчась от страха, и поняла, что эта картина ей нравится даже больше, чем та, которую она себе рисовала вчера вечером, ложась спать – она, Вильма, прокручивает голову жертвы вокруг своей оси до тех пор, пока та не отрывается от шеи, совсем как голова девочки в кинофильме «Изгоняющий Дьявола».
– Не надейся, я тебя вижу, – угрожающе пробормотала она, заметив, как занавеска вернулась на место.
Вильма включила двигатель и, еще раз сделав круг по кварталу, остановилась напротив дома Нетти и погудела, дав знать о своем присутствии.
На этот раз она сидела в машине минут пять. Занавеска шевельнулась дважды, и Вильма, удовлетворенная, уехала.
До конца дня, сучья дочь, будет меня дожидаться, думала Вильма останавливая машину у собственного дома и выходя. Побоится нос из квартиры высунуть.
С легким сердцем и летящей походкой Вильма вошла к себе и, взяв со стола каталог, легла на диван. Вскоре она уже заказывала новые комплекты постельного белья – белый, желтый и кремовый.
Налетчик сидел посреди ковра в гостиной и смотрел на хозяйку. Наконец он тихонько взвизгнул, как будто напоминая, что сегодня будний день и Нетти уже на полчаса опаздывает на работу. Сегодня ей предстояло пропылесосить второй этаж в квартире Полли и встретить мастера из телефонного узла, который должен был установить новые аппараты с увеличенными кнопками.
Предполагалось, что людям, страдающим артритом, такими телефонами пользоваться легче. Но как же ей выйти?
Эта ненормальная полька наверняка крутится где-то поблизости в своей маленькой машине.
Нетти сидела в кресле, держа на коленях абажур. Она так сидела и держала свою драгоценность с тех пор, как ненормальная полька впервые проехала мимо ее дома. Потом она приехала опять и загудела. Когда она уехала, Нетти решила, что, может быть, это все кончится, так нет, она приехала еще раз. Нетти не сомневалась, что ненормальная полька захочет проникнуть к ней в дом. Она сидела в кресле, вцепившись в абажур одной рукой и поглаживая Налетчика другой, и думала, как ей быть, как защищаться, когда это произойдет. Но придумать ничего не могла.
Наконец она набралась смелости выглянуть в окно, но ненормальной польки уже не было. Чувство облегчения, возникшее в первый момент, почти сразу сменилось ужасом. Она боялась, что ненормальная полька ездит по улицам, ожидая, когда Нетти выйдет из дома. Вот тогда она появится у нее в доме и это будет еще страшнее.
Ведь в таком случае она сразу увидит прекрасный абажур и разобьет его вдребезги. Налетчик снова заскулил.
– Я знаю, – произнесла Нетти голосом скорее похожим на стон. – Я знаю.
Ей надо уходить. У нее есть обязанности, и она знала, какие и перед кем. Полли Чалмерс была всегда добра к ней. Именно Полли написала рекомендательное письмо с просьбой выпустить Нетти из Джунипер Хилл на поруки, и именно Полли поставила свою подпись на банковском бланке, когда Нетти покупала дом в кредит. Если бы не Полли, чей отец был лучшим другом ее отца, жить ей до сих пор в меблированной квартире по другую сторону Тин Бридж. А что если она уйдет, а ненормальная полька вернется? Налетчик не сможет защитить абажур, он храбрый, но это всего лишь маленький песик.
Ненормальная полька может и его ударить, если он попробует помешать ей.
Нетти, понимая, что не в состоянии решить эту жуткую проблему, совсем растерялась. Она снова застонала.
И вдруг, как будто сжалившись над ней, Бог послал решение. Она встала с кресла и, не выпуская из рук абажур, пересекла гостиную, сумрачную при задернутых шторах. Потом прошла через кухню и открыла дверь в дальнем углу.
К этой стороне дома был пристроен сарай. Тени сложенных там дров и всевозможного хлама сразу всполошились от проскользнувшего луча света.
С потолка на тонком проводе свисала единственная лампочка. Выключателя не было, лампочка загоралась, если ее до конца вкрутить в Матрон. Нетти потянулась к ней… и замерла в нерешительности. Если ненормальная полька подъедет с заднего двора, она тут же заметит свет. А если она заметит свет, то сразу поймет, где искать абажур цветного стекла, разве не так?
– Ну нет, меня так легко не проведешь, – прошептала Нетти и стала медленно пробираться мимо старого маминого буфета и маминого старого книжного шкафа к поленнице. – Нет, Вильма Ержик. Не так уж я глупа, знаете ли. Предупреждаю вас.
Прижимая абажур левой рукой к животу, Нетти стала обмахивать запыленную паутину перед единственным узким окном сарая. Прижавшись носом к стеклу, она обвела задний двор внимательным взором. Так она простояла с минуту. Во дворе не было ни души. На одно мгновение ей показалось, будто она увидела, как в дальнем углу мелькнула фигура Вильмы, но потом оказалось, что это всего лишь тень старого дуба, росшего на заднем дворе дома Фиронсов. Нижние ветви дерева свисали к ней на участок. Ветви покачивались на легком ветерке и ввергли Нетти в заблуждение, изобразив собственной плящущей тенью фигуру ненормальной женщины (ненормальной польской женщины, если уж быть точной).
За спиной Нетти снова заскулил Налетчик. Она оглянулась и увидела его темный силуэт на пороге сарая.
– Знаю, – успокаивала его Нетти, – знаю, мальчик. Но нам надо ее перехитрить. Она думает, что мы с тобой совсем дураки. Но мы ее проучим.
Нетти отошла от окна. Глаза уже начали привыкать к темноте, и она окончательно решила не вкручивать лампочку. Поднявшись на цыпочки, она нащупала на книжном шкафу ключ и отперла им дверцу буфета, стоявшего по левую руку. Ключ, отпиравший ящики, был давно потерян, но этот подошел сразу, а другого Нетти было не нужно. Открыв дверь буфета, Нетти поставила на полку абажур вместе с запыленными безделушками и сломанными мышеловками.
– Он, конечно, заслуживает лучшего места, – объяснила она Налетчику, зато здесь безопасно, а это самое главное.
Она снова повернула ключ в дверце, подергала ее… Дверца была заперта надежно, и Нетти почувствовала, как с души ее свалился тяжелый камень. Она еще разок дернула дверь для пущей верности и, удовлетворенно кивнув, опустила ключ в карман своего домашнего платья. Добравшись до Полли, она повесит ключ на веревочке себе на шею. Это первое что она сделает.
– Ну вот, – сказала она Налетчику, который уже благодушно повиливал хвостом. Вероятно, он тоже понимал, что опасность миновала. – Дело сделано, мальчик, и теперь я должна идти на работу. Совсем опаздываю.
Когда она уже надевала пальто, зазвонил телефон. Нетти сделала к нему два шага и остановилась.
Налетчик коротко тяфкнул, глядя на хозяйку. Разве ты не знаешь, что надо делать, когда звонит телефон, говорили его глаза. Даже мне это известно, а ведь я всего лишь собака.
– Я не буду подходить, – сказала Нетти. Я знаю, что ты наделала, идиотка, знаю, что ты наделала, знаю, что это ты… и ты за это ответишь, вот что ей скажут.
– Я не подойду, – повторила Нетти. – Я ухожу на работу. Она сама идиотка. Я ее пальцем не трогала. Ни одним пальцем ни разу.
Налетчик снова тяфкнул, но на этот раз одобрительно. Телефон перестал звонить.
Нетти слегка успокоилась, но сердце продолжало колотиться.
– Веди себя хорошо. – Сказала она, почесав Налетчика за ухом. – Я вернусь поздно, потому что поздно ухожу. Но я тебя люблю, и если ты будешь об этом помнить, то спокойно дождешься моего возвращения.
Такое наставление произносилось ежедневно перед уходом на работу.
Налетчик знал его наизусть и поэтому согласно завилял хвостом. Нетти открыла дверь и, выглянув, посмотрела сначала направо, потом налево, прежде чем выйти. У нее тревожно екнуло сердце, когда она заметила ярко-желтое пятно на дороге, но это оказалась не машина ненормальной польки, а велосипед мальчика-развозчика, работавшего в рыбном магазине.
Нетти заперла ключом входную дверь, потом пошла на задний двор и проверила надежно ли закрыта дверь сарая. Все оказалось в порядке. Нетти отправилась к Полли, повесив сумочку на руку и внимательно оглядываясь по сторонам в поисках желтого автомобиля ненормальной польки. (При этом она решала вопрос: спрятаться, если увидит машину или продолжать свой путь как ни в чем ни бывало.) Она уже почти дошла до конца квартала, когда вспомнила, что не проверила достаточно ли надежно заперта входная дверь.
Взглянув на часы, Нетти заторопилась обратно. Проверив и убедившись, что дверь заперта, она вздохнула с облегчением, но потом задумалась и решила еще разок проверить замок на сарае, просто так, чтобы быть полностью спокойной.
«Тише едешь, дальше будешь» – пробормотала Нетти себе под нос и направилась на задний двор.
Взявшись за дверную ручку сарая, она замерла. В доме снова звонил телефон.
«Сумасшедшая, – простонала Нетти. – Что я ей такого сделала?»
Дверь сарая была заперта, но она еще постояла во дворе, пока телефон не перестал звонить. Затем она все же отправилась на работу с сумочкой, висящей на руке.
На этот раз она прошла два квартала, прежде чем возникло подозрение, что входная дверь все же осталась незапертой. Она знала, что заперла ее, но почему-то не была в этом уверена.
Нетти в нерешительности стояла у почтового ящика, что на углу Форд Стрит и Диконс Уэй. Она уже намеревалась отправиться дальше, как вдруг заметила в конце квартала желтую машину. Это не был автомобиль ненормальной польки, это был чей-то «форд», но Нетти поняла случившееся, как предзнаменование. Она чуть не бегом вернулась к своему дому и снова проверила дверь, обе двери. И снова, почти пройдя весь путь до работы, она почувствовала неуверенность теперь в том, надежно ли заперта дверца буфета, а это было самое главное.
Нетти знала, твердо знала, что заперла дверцу, и проверила надежность запора, но по-прежнему была в этом неуверена.
В который раз она вернулась и, отперев входную дверь, вошла в дом.
Налетчик подпрыгнул от радости, увидев ее. и завилял хвостом. Она погладила его, но рассеянно, мимоходом. Надо закрыть дверь, ведь ненормальная полька может появиться в любую минуту. В любую.
Она захлопнула дверь, накинула крючок и отправилась в сарай. Буфет, конечно, был заперт. Нетти вернулась в дом и постояла некоторое время в кухне. Ей уже начинало казаться, что она была невнимательна, и буфетная дверца все же осталась незапертой. Может быть, она не слишком сильно подергала дверцу, чтобы быть уверенной полностью, на все сто процентов. А вдруг она просто плотно прикрыта?
Нетти вернулась в сарай. А пока она проверяла надежность замка, в доме зазвонил телефон. Она побежала в гостиную, зажав в потной ладони ключ от буфета. Ударившись лодыжкой о низкий табурет для ног, Нетти вскрикнула от боли.
К тому времени, когда она появилась в гостиной, телефон уже смолк.
«Я не могу сегодня идти на работу. – пробормотала Нетти. – Я должна остаться…»
(сторожить!) Вот оно! Она должна остаться сторожить. Нетти сняла трубку и набрала номер в то время, как ее сознание жевало и пережевывало то, что произошло, как жевал Налетчик свои резиновые игрушки.
– Алло? – ответила Полли. – Ателье Шейти Сами.
– Здравствуй. Полли, это Нетти.
– Нетти? Что с тобой?
– Все в порядке, Полли, но я звоню из дома. Что-то с желудком, – к этому моменту Нетти говорила правду. – Я хотела попросить выходной день. Я помню насчет уборки второго этажа и телефонного мастера… но…
– Это неважно, – перебила Полли. – Мастер не появится раньше двух, а я все равно сегодня собиралась уйти домой пораньше. Руки все еще слишком болят, чтобы долго работать. Так что я его сама впущу. – Если я не очень нужна…
– Нет-нет, – заверила Полли таким мягким тоном, что у Нетти слезы навернулись на глаза. Как Полли добра!
– У тебя сильные боли, Нетти? Может быть, вызвать к тебе доктора Ван Аллена?
– Нет… просто небольшое расстройство. Все будет в порядке. Если смогу, я приду после обеда.
– Ни в коем случае, – отрезала Полли. – Ты ни разу не брала выходного с тех пор, как работаешь у меня. Ложись в постель и постарайся заснуть.
Предупреждаю: явишься – отправлю обратно.
– Спасибо, Полли, – она уже готова была разрыдаться. – Ты так добра.
– Ты заслуживаешь такого отношения. Мне надо идти, Нетти, – клиенты.
Ложись. Я позвоню к вечеру, узнаю как ты.
– Спасибо.
– Не за что. Пока.
– Всего хорошего, – сказала Нетти и повесила трубку. Она тут же подошла к окну и отодвинула штору. Улица была безлюдна… пока, во всяком случае. Нетти прошла в сарай, открыла буфет и достала оттуда абажур. Покой и благость снизошли на ее душу, как только он оказался в ее руках. Она отнесла его в кухню, вымыла теплой водой с мылом и насухо вытерла.
Затем открыла ящик кухонного стола, достала оттуда нож и с абажуром в одной руке и ножом в другой перешла в гостиную. Так она просидела все утро – абажур на коленях, кухонный нож зажат в правой руке – прямая и натянутая как струна.
Телефон звонил дважды.
Нетти не снимала трубку.
Глава 7
Пятница, 11 октября, оказалась для нового магазина Касл Рок днем знаменательным, в особенности то время, когда утро перевалило за полдень, и жители города решились потратить полученную за неделю зарплату. Живые деньги будоражили, сыграли свою роль и отзывы тех, кто успел побывать здесь в среду. Были и такие, конечно, кто считал, предосудительным доверять мнению людей настолько вульгарных, что не постеснялись посетить магазин в день его открытия, но их было меньшинство, и серебряный колокольчик над входной дверью Нужных Вещей трезвонил весь день без отдыха.
Со среды прибыли и были распакованы другие товары. Некоторые циники с упрямством, достойным лучшего применения, твердили, что никаких дополнительных поставок быть не могло – никто не видел, как к магазину подъезжал грузовик – но для большинства это не имело никакого значения.
Важно было одно – в пятницу в магазине Нужные Вещи появилось много нового товара на продажу.
Куклы, например, и множество прелестных, фигурной выпилки, деревянных вещиц, причем некоторые из них оказались двусторонними. Поражали взор уникальные шахматы – фигурки, вырезанные чьей-то умелой рукой из осколков горного хрусталя, в виде африканских зверей: бегущий жираф в качестве коня, угрожающе склонившие голову носороги – ладьи, шакалы – пешки, львы короли, элегантный леопард – ферзь. Было там и восхитительное ожерелье из черного жемчуга, такое, должно быть, дорогое, что никто не отваживался осведомиться о цене, но жемчужины поражали такой красотой, что на них больно было смотреть, поэтому некоторые посетители покинули Нужные Вещи в меланхолической задумчивости, лаская мысленным взором поселившееся в самой темной глубине сознания ожерелье, неотразимое, черное на черном. И не все столь потрясенные были женщины.
Продавалась веселая парочка танцующих марионеток, музыкальная шкатулка – старинная и с изысканным орнаментом – про которую мистер Гонт сказал, что она воспроизводит необычную мелодию, когда открывается, но какую, он забыл, и шкатулка была заперта. Покупателю, сказал он, придется сделать ключ на заказ, но, насколько ему известно, в округе достаточно старых мастеров, знакомых с подобными секретами. Несколько раз его переспросили, можно ли будет вернуть шкатулку, если покупателю или покупательнице придется не по вкусу мелодия, на что мистер Гонт только улыбался и указывал на объявление на стене:
НИ ОБМЕНУ, НИ ВОЗВРАТУ КУПЛЕННЫЙ ТОВАР НЕ ПОДЛЕЖИТ.
БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ!
– Что это значит? – спросила Люсиль Данэм. Она работала официанткой у Нэн и решила сегодня во время перерыва сюда заглянуть вместе с приятельницей Роуз Эллен Майерс.
– Это значит, что если ты покупаешь кота в мешке, то остаешься с этим котом, а он остается в своем мешке, – объяснила Роуз Эллен. Заметив, что мистер Гонт слышал ее слова (а ведь могла бы поклясться, что лишь минуту назад он находился совсем в другом конце магазина), она густо покраснела.
Но мистер Гонт лишь рассмеялся.
– Вы абсолютно правы, – сказал он. – Это означает именно то, что вы сказали.
В витринах были выставлены: длинноствольный револьвер, кукла-мальчик с рыжими волосами из стружек и веснушками на улыбающемся лице, письменные приборы, довольно изящные, но ничем особенно не примечательные, накидки и покрывала, набор старинных открыток, пеналы, чучела животных. Товар был, казалось, на любой вкус, и при этом ни единого ценника.
День для мистера Гонта прошел успешно. Большинство проданных вещей были прелестны, каждая по своему, но ни одну из них нельзя было назвать единственной в своем роде. Произвел он и несколько «особых» сделок, но случалось это только в тот момент, когда в магазине находился всего один покупатель, хотя таких моментов было немного.
– Когда торговля продвигается медленно, я начинаю нервничать, признался он со свойственной ему дружелюбной улыбкой Сэлли Рэтклифф, учительнице Брайана Раска. – А когда нервничаю, теряю бдительность. Плохо для продавца, и редкая удача для покупателя.
Мисс Рэтклифф была одной из верных прихожанок баптистской церкви Преподобного Роуза, там она познакомилась со своим женихом, Лестером Праттом, и помимо значка, взывавшего к непримиримой борьбе с Казино Найт, носила на груди еще один: Я СПАСЕНА! А ТЫ?
Ее внимание тут же привлекла деревяшка, обозначенная как ОКАМЕНЕВШЕЕ ДЕРЕВО СО СВЯЩЕННОЙ ЗЕМЛИ, и она не возражала, когда мистер Гонт достал этот предмет с витрины и вложил ей в руку. Она купила предмет за семнадцать долларов и обещание вполне беззлобно подшутить над Фрэнком Джуэтом, директором Средней школы Касл Рок. Ушла она из магазина ровно через пять минут после того, как туда вошла, и на лице ее при этом витало выражение мечтательной отрешенности от всего земного. Мистер Гонт предложил ей завернуть покупку, но она категорически отказалась, сказав, что предпочитает ощущать прикосновение этого удивительного предмета. Не сводя глаз с деревяшки, она вышла за порог и едва ли посторонний наблюдатель осмелился бы утверждать: ступает она по земле или парит в воздухе.
Зазвенел серебряный колокольчик.
Вошла Кора Раск, намереваясь приобрести фотографию Короля, и была невероятно расстроена, когда мистер Гонт сообщил ей, что вещь продана другому. Кора поинтересовалась, кому именно.
– Весьма сожалею, но леди, купившая фотографию, была из другого штата.
На ее машине я заметил оклахомские номера.
– Черт меня подери, – со злостью и раздражением воскликнула Кора. Она даже не представляла себе, как желала иметь эту вещь, пока мистер Гонт не сообщил, что она продана.
В это время в магазине находились Генри Гендрон и его жена Иветт, и мистер Гонт попросил Кору подождать, пока он их проводит.
– У меня, вероятно, найдется другая вещица, – заговорщицки сообщил он, – которая вас заинтересует не меньше, а весьма вероятно, даже больше.
Продав Гендронам плюшевого медвежонка в подарок дочери и проводив их, он попросил Кору подождать еще немного и направился в подсобку. Кора ждала, но не слишком нетерпеливо и без всякого интереса. Настроение у нее было дурное. Она повидала в своей жизни сотни, а, может быть, тысячи портретов Короля, с полдюжины хранила у себя дома, но эта фотография была… была… в общем такой она еще не встречала. Покупательницу из Оклахомы она ненавидела всей душой.
Наконец вернулся мистер Гонт, и в руках у него был футляр для очков из кожи ящерицы. Открыв футляр, он достал очки с затемненными дымчатыми стеклами. У Коры перехватило дыхание, и правая рука потянулась к горлу.
– Это его… – начала она и больше не смогла произнести ни слова.
– Солнечные очки Короля, – понизив голос, закончил за нее Гонт. – Одна из шестидесяти пар. Но меня заверяли, что эти были его любимые.
Кора купила очки за девятнадцать долларов и пятьдесят центов.
– Кроме того, мне бы хотелось получить некоторую информацию, – сказал Гонт глядя на нее поблескивающими глазами. – Будем считать это доплатой, если хотите.
– Информацию? – с сомнением переспросила Кора. – Какую именно?
– Взгляните в окно. Кора, – предложил Гонт. Не выпуская очков из рук, она сделала, как ей было ведено. На другой стороне улицы стояла полицейская патрульная машина № 1, а рядом с ней Алан Пэнгборн. Он разговаривал с Биллом Фулертоном.
– Видите этого человека? – спросил Гонт.
– Кого? Билла Фул…
– Да нет же, тупица, – резко перебил Гонт. – Другого.
– Шерифа Пэнгборна?
– Именно.
– Вижу, – Кора была в полусне. Ей казалось, что голос Гонта доносится издалека. Все ее мысли были обращены к удивительным очкам. Ей не терпелось добраться до дому и примерить их… но она не могла этого сделать до тех пор, пока мистер Гонт не позволит ей уйти, потому что сделка будет считаться завершенной только после того, как об этом скажет сам мистер Гонт.
– Он похож на зануду, как говорят люди моей профессии. Что вы о нем думаете, Кора?
– Он умен, – сказала Кора. – Его не сравнить, как считает мой муж, с шерифом Джорджем Бэннерманом, служившим до него, но все равно он чертовски умен.
– Неужели? – в голосе Гонта послышалась недоверчиво-утомленная нотка, глаза превратились в узкие щелочки, но взгляда с Алана Пэнгборна он не сводил. – Хотите знать тайну, Кора? Не люблю я умных людей и терпеть не могу зануд. Более того, они мне отвратительны. Такие всегда будут до бесконечности вертеть в руках вещь и искать дефекты, прежде чем ее купить, вы согласны?
Кора промолчала. Она продолжала неподвижным взглядом смотреть в окно, вцепившись мертвой хваткой в футляр с очками.
– Как вы думаете, Кора, если бы мне понадобился человек, который приглядывал бы за шерифом Пэнгборном, кто бы лучше других справился с этой задачей?
– Полли Чалмерс, – ответила Кора потусторонним голосом. – Она с ним в хороших отношениях…
Гонт покачал головой. Он не спускал глаз с шерифа, пока тот не сел в свой автомобиль и не уехал, бросив при этом мимолетный взгляд на магазин Нужные Вещи.
– Не пойдет.
– Шейла Брайам? – нерешительно предложила Кора. – Она работает диспетчером в конторе шерифа.
– Идея неплохая, но тоже не годится. Еще одна зануда. Таких всегда наберется несколько в каждом городе, Кора, печально, но факт.
Кора рассеянно размышляла.
– Тогда Эдди Уорбертон? – предложила она наконец. – Он работает в муниципалитете.
Лицо Гонта просветлело.
– Дворник! – воскликнул он. – Точно! Потрясающе! Пять с плюсом! – Он наклонился и чмокнул Кору в щеку.
Она дернулась, скривившись в гримасе и с силой растирая место, где был запечетлен поцелуй. Короткий булькающий звук родился у нее в горле, но Гонт, казалось, этого не замечал. Лицо его расплылось в широкой довольной улыбке.
Кора ушла, не переставая тереть щеку ладонью, а вместо нее появились Стефани Бонсэйн и Синди Роуз Мартин из Бридж Клуба на Эш Стрит. Кора в спешке чуть не налетела на Стеффи Бонсэйн. Она мечтала только о том, чтобы поскорее очутиться дома. Прийти и сразу нацепить очки. Но прежде тщательно вымыть лицо, чтобы воспоминания не осталось от мерзкого поцелуя. Он до сих пор лихорадочным жаром горел на коже. Над дверью звякнул серебряный колокольчик.
Пока Стеффи стояла у одной из витрин и разглядывала старомодный калейдоскоп, привлекший ее внимание, Синди Роуз подошла к мистеру Гонту и напомнила ему о том, что он говорил в среду: будто бы у него может появиться ваза в пару той, которую она уже купила.
– Ну что ж, – загадочно улыбаясь, сказал Гонт и понизил голос. Вполне возможно. А не могли бы вы на пару минут избавиться от своей подружки?
Синди Роуз тут же сказала Стеффи, чтобы та шла к Нэн и заказала им обеим по чашке кофе, что она, мол, скоро придет. Стеффи послушно удалилась, но на лице ее застыло удивленное выражение.
Мистер Гонт вышел в подсобку и вернулся оттуда с вазой. Ваза не просто походила на первую, они были ни дать ни взять двойняшки.
– Сколько? – задохнувшись спросила Синди, поглаживая дрожащими пальцами очаровательный изгиб вазы. Она с раскаянием вспоминала собственный восторг от покупки, совершенной в среду. Теперь ей казалось, что Гонт в тот раз лишь наживил крючок. Теперь уж он ее поймает на удочку. Эта ваза уже не будет стоить тридцать один доллар, за эту она расплатится сполна. Но она была ей совершенно необходима в пару к той, что уже стояла на каминной полке в гостиной. Синди эту вазу желала, вожделела.
Услышав ответ Гонта, она не поверила своим ушам:
– Раз уж эта неделя первая в моей жизни и работе в вашем городе, почему бы нам не считать сумму, выплаченную за первую вазу, достаточной за обе? Берите, дорогая, и радуйтесь.
Синди была настолько потрясена, что чуть было не выронила вазу.
– Что… вы сказали…
– Вы все поняли правильно, не ошиблись, – подтвердил Гонт, и Синди внезапно поняла, что не может оторвать взгляда от его глаз. Фрэнти была не права, неожиданно для себя самой подумала она, глаза у него не зеленые, а серые, темно-серые.
– Но я должен вас кое о чем спросить.
– О чем же?
– Э-э-э… Знаете ли вы помощника шерифа по имени Норрис Риджвик?
Звякнул серебряный колокольчик.
Эверетт Френкел, фельдшер, работавший с доктором Ван Алленом, купил трубку, на которую в свое время обратил внимание Брайан Раск, за двенадцать долларов и обещание подшутить над Сэлли Рэтклифф. Бедняга Слоупи Додд, заика, ходивший на уроки речи по вторникам вместе с Брайаном, приобрел оловянный чайник в подарок маме на день рождения. Это стоило ему семидесяти одного цента и обещания подшутить над женихом Сэлли, Лестером Праттом.
Мистер Гонт пообещал, что когда придет время, он снабдит Слоупи несколькими вещицами, необходимыми для того, чтобы шутка получилась смешная, на что заика беззаботно отвечал: д-да, к-кон-нечно, ззздоррово. Джун Гэвино, супруга одного из самых богатых людей города, торговца молочными продуктами, стала владелицей вазочки с эмалевым покрытием, заплатив за нее девяносто семь долларов и пообещав подшутить над Отцом Брайамом из Собора Царицы Святой Водицы. Вскоре после ее ухода мистер Гонт устроил так, что очередной покупатель согласился подобным образом подшутить над Преподобным Вилли.
День прошел по-деловому плодотворно, а когда к вечеру Гонт вывесил на двери табличку ЗАКРЫТО, он чувствовал усталость, смешанную с удовлетворением. Он за этот день свернул горы и даже сделал первый шаг к тому, чтобы на его пути не встал шериф Пэнгборн. Прекрасно. Работа в дни открытия всегда приносила самые приятные ощущения, но и выматывала, а иногда оказывалась достаточно рискованной ко всему прочему. Может быть, он, конечно, и ошибается относительно Пэнгборна, но Гонт привык доверять своим чувствам в подобных делах, а Пэнгборн весьма смахивал на человека, от которого надо отделаться, во всяком случае до тех пор, пока он не готов будет схватиться с шерифом один на один. Мистер Гонт рассчитывал, что следующая неделя пройдет с успехом и закончится полной победой с праздничным фейерверком. Ох и ослепительный же будет фейерверк!
В четверть седьмого вечера, в пятницу. Алан Пэнгборн подъехал к дому Полли и выключил двигатель. Полли встретила его в дверях и нежно поцеловала. Заметив, что она надела перчатки даже для того, чтобы выйти из дома на такое короткое время, он нахмурился.
– Перестань, – сказала Полли. – Мне сегодня лучше. Цыпленка принес?
Он протянул ей пакет.
– К вашим услугам, милая дама.
Она шутливо поклонилась.
– А я к вашим.
Забрав пакеты, Полли первой прошла в кухню. Алан выдвинул из-за стола стул и, сев на него верхом, задом-наперед, стал наблюдать, как она, сняв перчатки, выкладывает цыпленка на стеклянную тарелку. Он купил его в Клак-Клак Тунайт. Название у заведения было чудовищно провинциальным, зато цыплят там готовили превосходно (если верить Норрису, то с рыбными продуктами дело там обстояло совсем не так хорошо). Единственной проблемой оставалось неминуемое охлаждение продукта, если везти приходится не менее двадцати минут, но на этот случай, как предполагал Алан, и были изобретены микроволновые печи. Они годились только для того, считал он, чтобы разогреть готовый кофе, консервированную кукурузу и освежить цыплят, если везешь их из такого далека, где располагался Клак-Клак Тунайт.
– Тебе в самом деле лучше? – спросил он, когда Полли положила цыпленка в печь и нажала нужную кнопку. Уточнять не приходилось – оба прекрасно знали о чем речь.
– Немного, – призналась она. – Но я почти уверена, что грядет значительное улучшение. Я уже ощущаю покалывание в ладонях, а это первый признак.
Полли подняла руки. Она никак не могла привыкнуть и стеснялась их уродства, но уже давно поняла, что его сочувствие это часть любви. Алану казалось, что какой-то нерадивый мастер сшил перчатки, нацепил их Полли на руки, а потом взял да и приклеил их навеки к ее запястьям.
– Тебе сегодня не нужно принимать лекарства?
– Я приняла одну таблетку. С утра.
На самом деле она приняла три – две с утра и одну в обед, но боль не уменьшалась по сравнению со вчерашним днем. Она догадывалась, что покалывание, о котором говорила, происходило скорее всего в ее воображении.
Она не любила лгать Алану и считала, что ложь и любовь несовместны, а если и встречаются, то ненадолго. Но она так долго жила одна и теперь так боялась его потерять. Она верила Алану, но не считала нужным рассказывать ему все до конца.
Он уже давно твердил насчет Мэйо Клиник, и Полли опасалась, что если он догадается насколько ей худо теперь на самом деле, то станет еще настойчивее. Она не желала, чтобы ее проклятые руки стали самой важной частью их взаимоотношений… и еще она боялась того, что ей могли бы сказать на консультации в больнице. С болью она еще могла жить, но без надежды едва ли.
– Ты не достанешь из духовки картофель? – попросила Полли. – Я хотела позвонить Нетти прежде, чем мы сядем за стол.
– А что с Нетти?
– Расстройство желудка. Она сегодня не пришла. Я хотела убедиться, что это не инфекция. Резали говорит, что сейчас ходит желудочный грипп, а Нетти до смерти боится врачей.
Алан, который знал и понимал гораздо больше, чем Полли могла себе представить, подумал: кто бы говорил о страхе, любимая? Полли пошла к телефону, а Алан продолжал свои наблюдения. Он был полицейским и не мог расстаться со своими профессиональными привычками даже вне службы. Не мог и не желал, и не пытался. Если бы он был бдительнее в последние месяцы жизни Энни, она и Тодд скорее всего были бы живы до сих пор.
Когда Полли направилась к двери, он обратил внимание на перчатки и вспомнил, что Полли стягивала их зубами вместо того, чтобы снять как снимают все люди. Он видел, как она выкладывает на тарелку цыпленка, и от его внимания не ускользнула гримаса боли и закушенная губа, когда она приподняла тарелку, чтобы поставить ее в печь. Это все признаки плохие. Он встал и подошел к двери, ведущей из кухни в гостиную, чтобы пронаблюдать, достаточно ли легко или с усилием Полли будет снимать телефонную трубку.
Это один из самых верных способов определить ее состояние. Но именно тут он увидел улучшение или ему, во всяком случае, так показалось.
Полли набирала номер Нетти быстро и уверенно, но поскольку стояла в дальнем конце комнаты, он не смог разглядеть, что аппарат, как и все остальные аппараты в доме, был другой конструкции – кнопки огромного размера. Алан вернулся в кухню, продолжая прислушиваться к тому, что происходило в комнате.
– Алло, Нетти?… Я уже собиралась повесить трубку. Я тебя разбудила?… Да… Ага… Как ты себя чувствуешь?… Ну хорошо… Я думала о тебе… Со мной все в порядке. Алан принес на ужин цыпленка из Клак-Клак Тунайт… Да, спасибо.
Доставая деревянное блюдо с полки над кухонным столом, Алан раздумывал: врет она все насчет своих рук. Неважно, как она орудует с телефоном, все равно рукам не лучше, чем в прошлом году, а, может быть, и хуже. Ее ложь Алана не удивляла, он так же как Полли понимал смысл лжи во благо. Вспомнить хотя бы историю с младенцем. Она родила в начале 1971 года, приблизительно через семь месяцев после того, как покинула Касл Рок на автобусе, направляющемся в Грейхаунд. Алану она поведала, что ребенок мальчик, Полли назвала его Келтоном – умер в Денвере в возрасте трех месяцев. Задохнулся во время приступа астмы, кошмар, который пришлось пережить молодой матери. История была вполне реальна, и Алан ни секунды не сомневался, что Келтон Чалмерс в самом деле умер. Проблема с версией, выдвинутой Полли, состояла лишь в том, что она была неправдой. Алан, как профессиональный полицейский, ложь от правды мог отличить всегда (исключение составляло только вранье Энни) Да, подумал Алан, это было единственное исключение из правила, и оно обошлось дорого.
Что подсказывало ему, что Полли обманывает? Мимолетное подрагивание век над широко распахнутыми глазами, чересчур прямой взгляд. Пальцы левой руки, теребящие мочку уха. Переступание с ноги на ногу, крест-накрест как в детской игре, когда надо предупредить – я подвираю.
Все это и ничего из этого. Главное – внутренний звонок. Звонок наподобие того, какой звучит в аэропорту на пропускном пункте, когда через него проходит кто-нибудь с металлическими коронками во рту.
Ложь Алана не злила и не беспокоила. Есть люди, лгущие из корысти, люди, лгущие дабы избежать боли, и те, которые лгут только потому, что правдивость им чужда по сути… но есть и такие, кто лжет, чтобы выиграть время до того момента, когда придется сказать правду. Алану казалось, что вранье Полли насчет Келтона было как раз из последней категории, и он собирался ждать правды столько, сколько понадобится. Пройдет время, и она решится поведать ему свою тайну. К чему спешить? Спешки нет, даже сама мысль об этом казалась роскошью. Голос ее – глубокий и спокойный доносившийся из гостиной, тоже доставлял радость, незаслуженную. Он еще не отделался от чувства вины за то, что находился здесь и знал, где, в каком ящике, на какой полке стоит та или иная кухонная утварь, за то, что знал, в каком ящике гардероба Полли держит свою нейлоновую ночную сорочку, и даже на каком уровне закрепляются летние оконные жалюзи, но все это сразу же переставало мучить, как только он слышал ее голос. Смысл во всем этом простой и единственный – звук ее голоса становился звуком дома.
– Если хочешь, я могу попозже зайти, Нетти… Ты отдыхаешь? Ну, конечно, отдых самое лучшие лекарство. Завтра?
Полли рассмеялась. От ее смеха, такого раскованного и мелодичного, всегда веяло весной, свежестью. Алан думал, что готов до скончания века ждать, когда она решится сказать правду, если только она будет почаще так смеяться.
– О, Господи, нет! Завтра суббота! Я собираюсь валяться в постели и грешить.
Алан улыбнулся. Выдвинув один из ящиков под плитой, он достал оттуда пару рукавиц и открыл духовку. Одна картофелина. Две картофелины. Три…
Четыре… Как им вдвоем удастся поглотить четыре таких огромных печеных картофелины? Но он был заранее готов к тому, что всего будет много, потому что таков был кулинарный стиль Полли. В этих картофелинах тоже наверняка скрыт свой тайный смысли, может быть, когда Алан будет знать ответы на все «почему?», растает и мучительное чувство вины.
Секунду спустя после того, как Алан достал картофель, запищала микроволновая печь.
– Я должна идти, Нетти…
– Все в порядке, – крикнул Алан из кухни. – У меня все под контролем.
Не забывай, что я полицейский, милая дама.
– … но ты мне позвони, если что-нибудь понадобится. Ты уверена, что лучше себя чувствуешь?… А ты скажешь, если станет хуже?… Обещаешь?…
Ладно… Что?… Нет, я просто спросила… И тебе тоже… Спокойной ночи, Нетти.
Когда она вошла в кухню. Алан уже выложил на блюдо цыпленка и занимался картофелем.
– Алан, милый, тебе вовсе не надо было все это делать самому.
– Я весь к вашим услугам, милая дама. – Алан хорошо понимал и то, что когда руки Полли болели, вся жизнь для нее становилась бесконечной битвой; самые простейшие обыденные мероприятия превращались в труднопреодолимые препятствия, а наказанием за неудачу – растерянность и боль. Загрузить посудомоечную машину. Положить поленья в камин. Работать ножом и вилкой, чтобы очистить печеную картофелину от кожуры.
– Садись к столу, – сказал Алан, – и давай лопать.
Она расхохоталась и обняла его. Она гладит мне спину не ладонями, а запястьями, подметил все тот же наблюдатель внутри Алана. Но другая часть, менее наблюдательная, зато более чувственная, обратила внимание на то, как тесно прижалось к нему ее тело и как приятно пахнет шампунь, которым она пользовалась.
– Ты мой самый дорогой, – тихо произнесла Полли. Он целовал ее сначала осторожно, нежно, потом настойчивее, а руки скользнули со спины к округлым ягодицам. Ткань старых джинсов под его ладонями была мягкая и гладкая, как кротовая шкурка.
– Расслабься, парень, – шепнула Полли. – Сначала танцы, потом обжиманцы.
Читать бесплатно другие книги:
