Ледяной укус Мид Райчел

Шесть

Когда на следующее утро я отправилась на наше занятие перед уроками, то была, как никогда, довольна жизнью. Тайные вчерашние посиделки прошли просто супер, и я чувствовала гордость за то, что пошла против системы и подтолкнула Дмитрия поехать с Ташей. И самое лучшее, вчера я впервые взяла в руки серебряный кол и доказала, что умею обращаться с ним. Очень довольная собой, я не могла дождаться начала следующего занятия.

Быстренько одевшись так, как всегда для этих занятий, я буквально полетела к гимнастическому залу. Однако, сунув голову в ту комнату, где мы упражнялись вчера, обнаружила, что она темна и пуста. Щелкнув выключателем, я внимательно огляделась – на тот случай, если Дмитрий придумал для этого занятия что-нибудь странное, завуалированное. Ничего. Пусто.

– Дерьмо, – пробормотала я.

– Его здесь нет.

Я взвизгнула и подскочила на десять футов. Резко развернулась и наткнулась на взгляд карих прищуренных глаз матери.

– Что ты здесь делаешь?

Едва слова сорвались с моих губ, ум зарегистрировал, как она одета. Обтягивающая рубашка с короткими рукавами, свободные, затягивающиеся на шнурок штаны, похожие на мои.

– Дерьмо, – повторила я.

– Попридержи язык! – возмутилась она. – Мало того что ты ведешь себя так, будто ничего не слышала о хороших манерах, еще и выражаешься.

– Где Дмитрий?

– Страж Беликов в постели. Он вернулся всего пару часов назад и нуждается во сне.

Брань чуть снова не сорвалась с моих губ, но я проглотила ее. Конечно, Дмитрий спит. Он возил Ташу в Мизулу днем, в часы работы человеческих магазинов. Технически он не спал всю академическую ночь и, скорее всего, вернулся совсем недавно. Тьфу! Может, я и не стала бы подталкивать его к этой поездке, если бы заранее подумала о таком ее результате.

– Ну, надо полагать, занятие отменяется… – торопливо заговорила я.

– Успокойся и надень вот это.

Она протянула мне что-то вроде боксерских перчаток, но не таких толстых и объемистых. Хотя предназначались они для того же – для защиты рук.

– Мы работаем с серебряным колом, – надулась я, натягивая перчатки.

– Ну а сегодня займемся этим. Вперед!

От всей души жалея, что по дороге от корпуса меня не сбил автобус, я вслед за ней вышла на середину гимнастического зала. Ее вьющиеся волосы были подняты и закреплены заколками – чтобы не мешать, и шея полностью обнажилась. Кожа была покрыта татуировками. Самая верхняя представляла собой извилистую линию: символическое изображение клятвы, даваемой по окончании Академии, и согласия служить. Ниже шли знаки молнии, по одному за каждого убитого стригоя. Точное количество их я сосчитать не могла, но скажу одно – чудо, если на шее моей мамы найдется место еще для одной татуировки. На ее счету немало смертей.

Наконец она остановилась, повернулась ко мне и приняла атакующую позу. Ожидая нападения, я быстренько встала в ту же позицию.

– Чем мы будем заниматься? – спросила я.

– Основы нападения и защиты. Следи за красными линиями.

– Это все?

Она прыгнула на меня. Я отклонилась – совсем чуть-чуть – и в процессе споткнулась о собственную ногу, но тут же поспешно выровнялась.

– Неплохо, – почти саркастически заметила она. – Как ты грубо напомнила мне вчера, я не видела тебя пять лет и понятия не имею, на что ты способна.

Она снова атаковала меня, и снова я отклонилась лишь настолько, чтобы она не достала меня. Так пошло и дальше. Практически она не дала мне ни малейшего шанса перейти к нападению. Или, может, у меня не хватало навыков нападать в такой ситуации. Я только и делала, что защищалась – физически, по крайней мере. С чувством зависти я вынуждена была внутренне признать – она хороша. По-настоящему хороша. Но говорить ей этого я не собиралась.

– Ну так что? – спросила я. – Таков твой способ компенсировать недостаток материнского внимания?

– Это мой способ расшевелить тебя. Ты только и делаешь, что переступаешь с ноги на ногу. Драться будешь? – Она выбросила вперед кулак и ударила меня в предплечье. – Тогда давай драться. Очко.

– Очко, – признала я, продолжая придерживаться прежней тактики. – Я не хочу драться. Я просто пытаюсь поговорить с тобой.

– Огрызаться на меня на уроке – не называется разговором. Очко.

На этот раз я заворчала. Едва начав заниматься с Дмитрием, я жаловалась, что нечестно заставлять меня драться с тем, кто выше на фут. Он заметил, что мне предстоит драться со стригоями, большинство которых выше меня, а старая пословица верна: размер значения не имеет. Иногда я думала, он просто дает мне ложную надежду, но, глядя сейчас на свою мамочку, начала верить ему.

Мне как-то никогда не приходилось драться с тем, кто ниже ростом. Я была одной из очень немногих девушек в классе и прониклась убежденностью, что всегда буду ниже и стройнее своих противников. Однако мать была ниже ростом и не имела ничего, кроме жестких, плотных мышц.

– У меня просто такой уникальный стиль общения, вот и все, – сказала я.

– Тебя снедает мелочное подростковое заблуждение, что последние семнадцать лет с тобой обходились несправедливо. – Она ударила меня ногой в бедро. – Очко. На самом же деле с тобой обращались не хуже, чем с другими дампирами. Фактически даже лучше. Я могла отослать тебя жить с моими кузинами. Ты хотела бы стать кровавой шлюхой? Именно этого ты хотела?

Выражение «кровавая шлюха» всегда заставляет меня вздрагивать. Его обычно применяют к матерям-одиночкам из числа дампиров, которые предпочли не становиться стражами, а растить своих детей. У этих женщин часто случаются кратковременные любовные связи с моройскими мужчинами, за что их все презирают – хотя и понимают, что ничего другого у них быть не может, поскольку женятся моройские мужчины обычно на моройских же женщинах. Само выражение «кровавая шлюха» основано на том факте, что некоторые женщины-дампиры, занимаясь сексом, позволяют мужчинам пить свою кровь. В нашем мире можно пить только человеческую кровь. Когда такое позволяет дампир, это считается грязным и извращенным, в особенности во время секса. Полагаю, на самом деле так поступают лишь немногие женщины-дампиры, но, как часто бывает, выражение совершенно несправедливо применяется ко всем. Когда мы были в бегах, я давала свою кровь Лиссе, и, хотя этого требовала необходимость, клеймо все еще оставалось на мне.

– Нет. Конечно, я не хотела бы стать кровавой шлюхой. – Мое дыхание участилось. – И они вовсе не все такие.

– Они сами создали себе такую репутацию, – проворчала она. Я увернулась от удара. – Им следовало выполнять свой долг стражей, а не развлекаться и заводить случайные связи с мороями.

– Они растят своих детей! – Мне хотелось выкрикнуть эти слова, но жаль было зря расходовать кислород. – То есть делают то, о чем ты понятия не имеешь. Кроме того, чем, собственно, ты отличаешься от них? Что-то я не вижу кольца на твоем пальце. Разве мой папа не был для тебя просто «случайной связью»?

Ее лицо окаменело, что говорило о многом, учитывая, что она уже избивала свою дочь.

– А вот это, – натянуто сказала она, – из разряда того, о чем ты понятия не имеешь. Очко.

Я вздрогнула от удара, но порадовалась тому, что сумела задеть ее за живое. Я действительно понятия не имею, кто мой отец, он турок – вот единственное, что я знаю. Пусть у меня соблазнительная фигура и красивое лицо матери – хотя я не без самодовольства могу утверждать, что сейчас я гораздо красивее, – но у меня смугловатая кожа, темные волосы и глаза.

– Как это произошло? – продолжала я. – Тебя направили в Турцию? Ты встретила его на местном базаре? Или случилось что-то более недостойное? Может, ты проштудировала всего Дарвина и отобрала парня, способного передать твоему потомству гены воина? В смысле, мне известно, я у тебя появилась только потому, что этого требовал долг. Полагаю, ты приложила все усилия, намереваясь вручить стражам лучший экземпляр, на который была способна.

– Розмари, – предостерегающе сказала она сквозь стиснутые зубы, – хотя бы раз в жизни, заткнись.

– Почему? Разве я порочу твою драгоценную репутацию? Сама сказала мне: ты ничем не отличаешься от других дампиров. Ты просто поимела его и…

Недаром говорят: «Гордыня до добра не доводит». Я была настолько захвачена собственной победоносной дерзостью, что перестала следить за своими ногами и оказалась слишком близко к красной линии. Переступить через нее означало лишнее очко не в мою пользу, поэтому я постаралась не сделать этого и одновременно продолжала увертываться от матери. К несчастью, удалось лишь одно. Ее кулак обрушился на меня быстро и сильно – и, самое главное, чуть выше того уровня, который, согласно правилам тренировочных боев, считается допустимым. Он врезался мне в лицо с силой небольшого катка, и я упала навзничь, больно ударившись о пол сначала спиной, а потом головой. И меня выбросило за линию. Проклятье!

Боль расколола затылок, из глаз посыпались искры. Мать мгновенно склонилась надо мной.

– Роза? Роза? Ты в порядке?

Ее голос звучал хрипло и яростно. Мир вокруг поплыл.

Потом появились какие-то люди, и я оказалась в академической больнице. Там мне посветили в глаза и начали задавать совершенно идиотские вопросы.

– Как тебя зовут?

– Что?

Я сощурилась от яркого света.

– Назови свое имя.

Я узнала доктора Олендзки.

– Вы знаете мое имя.

– Я хочу, чтобы ты произнесла его.

– Роза. Роза Хэзевей.

– Ты помнишь, когда твой день рождения?

– Конечно. Почему вы задаете такие тупые вопросы? Вы потеряли мою историю болезни?

Доктор Олендзки раздраженно вздохнула и отошла, унеся с собой режущий глаза яркий свет.

– Думаю, с ней все нормально, – сказала она кому-то. – Я хочу подержать ее здесь до конца школьного дня, желая убедиться, что сотрясения мозга нет.

Весь день я то спала, то просыпалась. Доктор Олендзки продолжала приставать ко мне со своими тестами. Еще она дала мне пузырь со льдом и велела прикладывать к лицу. Когда уроки в Академии закончились, она сочла возможным отпустить меня.

– Клянусь, Роза, на тебя, наверное, нужно завести карточку постоянного пациента. – Она еле заметно улыбнулась. – Если не считать тех, у кого проблемы с аллергией и астмой, по-моему, нет ни одного студента, которого я видела бы здесь так часто за столь короткое время.

– Спасибо, – ответила я, хотя вовсе не желала удостоиться такой чести. – Значит, никакого сотрясения?

Она покачала головой.

– Нет. Хотя какое-то время ты будешь испытывать боль. Я дам тебе лекарство. – Улыбка погасла, и внезапно доктор явно занервничала. – Честно говоря, Роза, больше всего пострадало… ну твое лицо.

Я соскочила с постели.

– Что значит «больше всего пострадало твое лицо»?

Доктор Олендзки сделала жест в сторону зеркала над раковиной на другом конце комнаты. Я подбежала к нему и посмотрела на свое отражение.

– Черт побери!

Багрово-красные пятна покрывали левую верхнюю часть лица, в особенности около глаза. Я в отчаянии повернулась к доктору.

– Это же пройдет, правда? Если я буду прикладывать лед?

Она покачала головой.

– Лед может помочь… но, боюсь, вокруг глаза образуется приличный синяк. Хуже всего он будет выглядеть завтра утром, но окончательно рассосется через неделю или около того.

Я покинула больницу с головокружением, не имеющим никакого отношения к травме головы. Рассосется через неделю или около того? Как доктор Олендзки могла так легко говорить об этом? Не понимала, что ли? На Рождество и большую часть пребывания на лыжной базе я буду выглядеть словно мутант. Синяк. Поганый, страшный синяк.

И кто мне все это устроил? Собственная мать.

Семь

Разъяренная, я распахнула дверь в спальный корпус мороев. Позади кружился снег, и немногие задержавшиеся в вестибюле оглянулись при моем появлении. Неудивительно, что их взгляд остановился на мне. Сглотнув, я заставила себя не реагировать. Все будет нормально. Нечего волноваться. Новички все время получают травмы. Гораздо реже они их не получают. Правда, моя травма больше других бросалась в глаза, но с этим можно жить, пока все не заживет, верно? И непохоже, чтобы кто-либо знал, каким образом я пострадала.

– Эй, Роза, правда, что тебе врезала собственная мать?

Я замерла. Такое насмешливое сопрано ни с чем не спутаешь. Я медленно повернулась и поглядела в темно-голубые глаза Мии Ринальди. Вьющиеся светлые волосы обрамляли лицо, которое могло бы быть привлекательным, если бы его не портила злобная усмешка. На год младше нас, Мия втянула Лиссу (и меня заодно) в войну не на жизнь, а на смерть – в войну, следует добавить, которую она начала. Она увела у Лиссы ее бывшего бойфренда – пусть даже Лисса в конце и сама не хотела больше встречаться с ним – и стала распространять всякого рода слухи.

Правда, у ненависти Мии были кое-какие основания. Старший брат Лиссы, Андрей – погибший во время той же автомобильной аварии, – скверно обошелся с Мией, когда она была первокурсницей. Не стань она теперь такой сукой, я посочувствовала бы ей. Он поступил плохо, и, хотя я могла понять ее злость, по-моему, она повела себя нечестно, изливая ее на Лиссу. В конце мы с Лиссой формально выиграли эту войну, но Мия непостижимым образом быстро оправилась от поражения. С той элитой, к которой она липла прежде, она больше не общалась, но обзавелась небольшой группой друзей. Злобные или нет, сильные лидеры всегда находят приверженцев.

По моему мнению, в девяноста процентах случаев самая эффективная реакция на ее поведение – безразличие. Однако в данный момент мы оказались в области оставшихся десяти процентов, потому что есть вещи, которые невозможно игнорировать, например когда кто-то заявляет во всеуслышание, что твоя мать только что врезала тебе, – даже если это правда. Я остановилась и развернулась. Мия стояла около торгового автомата, прекрасно понимая, что сумела зацепить меня. Я не стала впустую тратить время, спрашивая, откуда она узнала эту новость. Здесь тайны редко остаются тайнами.

Получив возможность полностью разглядеть мое лицо, она с выражением беззастенчивого удовлетворения широко распахнула глаза.

– Класс! Вот это материнская любовь!

Ха! Круто. Скажи это кто-нибудь другой, я бы аплодировала шутке.

– Ну, ты у нас эксперт по части лицевых травм, – сказала я. – Как твой нос?

Ледяная улыбка Мии слегка искривилась, но она не отступила. Примерно месяц назад я сломала ей нос – и не где-нибудь, а на школьной танцплощадке, – и, хотя с тех пор все зажило, сидел он самую чуточку кривовато. Это, скорее всего, можно исправить с помощью пластической хирургии, но судя по тому, что я знала о финансовом положении ее семьи, пока не представлялось возможным.

– Лучше, – ответила она натянуто. – По счастью, его сломала шлюха-психопатка, а не кто-нибудь, по-настоящему близкий мне.

Я улыбнулась ей самой своей психопатической улыбкой.

– Скверно. Члены семьи могут стукнуть разве что случайно. Психопатические шлюхи имеют склонность возвращаться.

Обычно угроза физического насилия тактически оказывалась в отношении нее хорошим приемом, но сейчас вокруг было слишком много народу, чтобы она всерьез заволновалась. И Мия прекрасно понимала это. Не то чтобы такого рода окружение останавливало меня от нападения – черт, я делала это много раз! – однако в последнее время я усиленно работала над собой в плане контроля над импульсивностью.

– Ну, случайно так не врежешь, как тебе кажется? – поинтересовалась она. – Разве у вас нет правил относительно ударов в лицо? В смысле, вид такой, словно все границы остались позади.

Я открыла рот, чтобы отбрить ее… и не произнесла ни слова. Она попала в точку. Моя травма не укладывалась ни в какие рамки, в рукопашных схватках недопустимо наносить удары выше шеи. В данном случае запретная линия была превышена.

Мия заметила мою неуверенность, и на ее лице появилась улыбка, будто рождественское утро уже наступило. До этого момента я даже представить себе не могла, что в процессе наших с ней враждебных действий возникнет ситуация, когда я потеряю дар речи.

– Девушки! – произнес строгий женский голос.

Моройская служащая, сидящая за письменным столом, наклонилась над ним и вперила в нас проницательный взгляд.

– Это вестибюль, а не комната отдыха. Либо поднимайтесь наверх, либо покиньте здание.

На мгновение мной завладела идея снова сломать Мие нос – и плевать на арест или временное исключение из школы. Сделав глубокий вдох, я решила, что сейчас достойнее всего отступить, и зашагала к лестнице, ведущей к спальням девушек. За моей спиной Мия сказала:

– Не волнуйся, Роза. Это пройет. Кроме того, парней в тебе интересует не лицо.

Тридцать секунд спустя я стучалась к Лиссе с такой силой, что просто чудо, как мой кулак не проломил дверь. Она медленно открыла ее и выглянула наружу.

– Ты одна? Я думала, здесь целая армия… О бог мой! – Ее брови взлетели вверх, когда она разглядела левую сторону моего лица. – Что произошло?

– Ты что, еще не слышала? Наверное, ты единственная в школе, – проворчала я. – Дай мне войти.

Развалившись на ее постели, я рассказала о дневных событиях. Она, естественно, была в шоке.

– Я слышала, что ты пострадала, но подумала, обычный инцидент во время тренировки, – сказала она.

Я смотрела на беленый потолок и чувствовала себя ужасно несчастной.

– Хуже всего, Мия права. Это произошло не случайно.

– Что? По-твоему, твоя мама сделала это намеренно?

Я не отвечала, и в голосе Лиссы зазвучали скептические нотки.

– Брось! Это невозможно.

– Почему? Потому что она идеальная Джанин Хэзевей, мастерски владеющая собой? Факт тот, что она также идеальная Джанин Хэзевей, мастерски владеющая искусством боя. В том или ином качестве, она допустила ошибку.

– Ну да, – кивнула Лисса. – Думаю, она не рассчитала свой удар, вряд ли она сделала это сознательно.

– Ну, она разговаривала со мной. От этого любой может выйти из себя. И я обвинила ее в том, что она переспала с моим папой только потому, что с точки зрения эволюции это был лучший выбор.

– Роза! – застонала Лисса. – Ты же давно решила выкинуть это из головы. Зачем тебе понадобилось говорить с ней об этом?

– Потому что, скорее всего, так оно и есть.

– Но ты ведь понимала, что это расстроит ее. Зачем провоцировать ее? Почему не можешь просто помириться с ней?

Я села на постели.

– Помириться с ней? Она поставила мне синяк. Скорее всего, намеренно! Как можно помириться с таким человеком?

Лисса просто покачала головой и подошла к зеркалу проверить свой макияж. Через нашу связь я чувствовала исходящие от нее чувства огорчения и недовольства, ну и еще в глубине ощущалось предвкушение. У меня хватило терпения внимательно разглядеть ее – теперь, когда я выложила все о себе. На ней была шелковая блузка бледно-лилового цвета и черная юбка до колен. Светлые волосы идеально ровные, такой эффект возникает, если провести час, работая феном и специальной щеткой.

– Ты прекрасно выглядишь. Что-то предстоит?

Ее раздражение слегка уменьшилось.

– Вскоре у меня свидание с Кристианом.

На протяжении нескольких минут я чувствовала себя так, словно вернулись прежние дни – только Лисса и я, вдвоем. Когда же она упомянула о Кристиане, а значит, вскоре она покинет меня ради него, в моей душе проснулось темное чувство… И я знала, что это за чувство, хотя мне и неприятно это признавать. Ревность. Естественно, я никак не проявила ее.

– Класс! Чем он заслужил это? Спас сирот из горящего здания? Если так, возникает желание выяснить, не сам ли он поджег его.

Стихия Кристиана – огонь, что вполне соответствует его деструктивной натуре.

Она засмеялась, отвернулась от зеркала и мягко прикоснулась пальцами к моему распухшему лицу.

– Выглядит не так уж плохо.

– Ладно тебе! Я всегда вижу, когда ты лжешь, знаешь ли. И доктор Олендзки говорит, что завтра будет еще хуже. – Я снова откинулась на постель. – И ведь ничем не прикроешь, верно? Нам с Ташей нужно нарядиться в маски в стиле «Призрака оперы».

Она вздохнула и села на постель рядом со мной.

– Жаль, я не могу исцелить твой синяк.

Я улыбнулась.

– А было бы здорово.

Помимо пособности к внушению и харизме те, кто отмечен духом, умеют исцелять.

– Хотелось бы мне найти другой способ управлять духом… чтобы использовать магию…

– Да. – Я понимала ее жгучее желание помогать людям.

Черт, я тоже не против, чтобы мой синяк исчез в считанные секунды, а не рассасывался несколько дней.

– Я тоже хотела бы этого.

Она снова вздохнула.

– И не потому, что я просто жажду использовать силу духа и помогать окружающим. Я… ну… скучаю по магии. Она здесь, просто блокирована таблетками. И она жжет изнутри, требует выхода. Однако между нами стена. Ты просто не представляешь, каково оно.

– Представляю.

Еще бы. Мало того что я воспринимала ее чувства на расстоянии, иногда у меня получалось даже проникнуть в ее мозг. Подобное трудно объяснить и еще труднее осуществить. Тогда я буквально вижу ее глазами. И не раз я чувствовала эту жгучую потребность, о которой она говорила. Часто она просыпалась ночью, тоскуя по силе, до которой не могла пока дотянуться.

– О да, – удрученно сказала она. – Иногда я об этом забываю.

Чувство горечи переполняло Лиссу. Оно было направлено не столько на меня, сколько на неразрешимость ситуации. Внутри вспыхивали искорки гнева. Ощущение собственной беспомощности нравилось ей так же, как и мне. Гнев и разочарование переплавлялись в нечто мрачное, уродливое.

– Эй! – Я коснулась ее плеча. – Ты в порядке?

На мгновение она закрыла глаза и тут же открыла их.

– Ненавижу!

Сила ее чувств напомнила мне о нашем разговоре, происшедшем перед тем, как я уехала в дом Бадика.

– У тебя по-прежнему ощущение, будто действие таблеток слабеет?

– Не знаю. Немного.

– Но ощущение усиливается?

Она покачала головой.

– Я по-прежнему не могу использовать магию. Я вроде как ближе к ней… но она все еще недостижима.

– Но ты сама… твое настроение…

– Да, в этом смысле они действуют. Не волнуйся, – добавила она, заметив выражение моего лица. – Я не вижу никаких странных вещей и не пытаюсь причинить себе вред.

– Хорошо. – Я все еще беспокоилась по этому поводу и потому рада была это слышать. Пусть она по-прежнему не могла дотянуться до магии, мысль об ухудшении ее душевного состояния нравилась мне еще меньше. Я отчаянно надеялась, вдруг ситуация стабилизируется сама собой. – Не забывай, я здесь. Если произойдет что-нибудь странное, ты ведь скажешь мне, правда?

Темные чувства в ее душе исчезли, и я ощутила странную пульсацию нашей связи. Я не знала, что это такое, но содрогнулась от ее силы. Лисса ничего не заметила. Настроение у нее снова поднялось, и она улыбнулась мне.

– Спасибо, – ответила она. – Обязательно.

Я улыбнулась, радуясь ее возвращению к нормальному состоянию. Мы замолчали, и на краткий миг мне захотелось излить ей свое сердце. Со мной столько всего произошло в последнее время: моя мать, Дмитрий и, конечно, дом Бадика. Я держала все переживания при себе, и они разрывали меня на части. Сейчас, впервые за долгое время почувствовав себя с Лиссой так спокойно, я подумала, что для разнообразия могу позволить ей проникнуть в мои чувства.

Однако, не успев открыть рот, я заметила, как ее настроение изменилось, она стала напряженной и нервной. Ей хотелось о чем-то рассказать, что сильно занимало ее мысли. Вот тебе и излила сердце! Если она хочет поговорить, не стоит грузить ее моими проблемами. Я задвинула их подальше и приготовилась выслушать ее.

– Занимаясь с госпожой Кармак, я обнаружила странное…

– Ммм?

Мое любопытство мгновенно ожило.

Морои обычно еще в юношеском возрасте определяют, в какой стихии будут специализироваться. После этого их распределяют по классам в соответствии со спецификой стихии. Однако на данный момент Лисса была единственной, чьей специализацией являлся дух, и, соответственно, такого класса не существовало. Большинство полагали, что у нее просто нет никакой специализации, но она и госпожа Кармак – учительница магии в Академии – встречались помимо занятий и искали сведения о духе. Они изучали и современные, и старые записи, находили подсказки, могущие привести к другим, владеющим духом.

– Я не нашла никаких подтверждений о других, но зато обнаружила отчеты о… ммм… некотором необъяснимом феномене.

– Какого рода? – удивилась я, поскольку плохо представляла себе, что могут счесть необъяснимым феноменом вампиры.

Когда мы с ней жили с людьми, нас рассматривали как необъяснимый феномен.

– Разрозненные записи… Я прочла об одном парне, который мог заставить других видеть то, чего на самом деле не существовало. Он заставлял верить, будто они видят монстров, или других людей, или еще что-нибудь.

– Принуждение?

– По-настоящему могущественное принуждение. Я так не могу, а я сильнее – или, точнее, была раньше сильнее. И я знаю по себе, эту силу дает дух…

– И отсюда ты сделала вывод, – закончила я за нее, – создатель иллюзий тоже использовал дух.

Она кивнула.

– Почему бы тебе не связаться с ним и не выяснить?

– Потому что такой информации нет! Она содержится в тайне. И есть другие, такие же странные. Вроде того типа, который мог физически истощать. Стоящие рядом с ним люди испытывали слабость и теряли силы, а иногда и сознание. А другой мог останавливать в воздухе брошенные в него предметы.

Ее лицо светилось возбуждением.

– Может быть, его стихией был воздух.

– Может быть.

Я чувствовала, какое волнение и любопытство охватили ее. Она отчаянно хотела верить, что не одна такая на свете.

Я улыбнулась.

– Кто знает? У мороев есть Розуэлл – и Зона пятьдесят один – для изысканий. Это просто чудо, что меня до сих пор не взяли на обследование, чтобы разобраться в природе нашей связи.

Лисса решила поддразнить меня.

– Иногда я жалею, что не могу заглянуть в твое сознание. Хотелось бы понять, какие чувства ты испытываешь к Мейсону.

– Он мой друг, – решительно ответила я, удивившись столь резкой смене темы. – Вот и все.

– Раньше ты флиртовала с любым парнем, который подворачивался под руку.

– Эй! – Мне стало обидно. – Я никогда не была настолько скверной.

– Ладно… Может, и нет. Но теперь, похоже, парни тебя вообще не интересуют.

Парни меня очень даже интересовали – ну один парень.

– Мейсон милый, – продолжала она. – И без ума от тебя.

– Да, – согласилась я.

Я вспомнила о том кратком мгновении, когда мы стояли у входа в класс Стэна и Мейсон показался мне сексуальным. Плюс он реально забавный, и мы прекрасно ладим. Не такая уж плохая перспектива, если заводить речь о бойфрендах.

– Знаешь, вы во многом схожи. Оба делаете то, что не должны.