Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии Авченко Василий

Дальневосточную республику провозгласили 6 апреля 1920 года в Верхнеудинске (ныне – Улан-Удэ). Там же расположилась её столица, позже перекочевавшая вслед за Народно-революционной (фактически – Красной) армией республики в Читу. В 1921 году у ДВР появились Конституция и правительство во главе с большевиком Александром Краснощёковым. В республику включили Забайкалье, Приамурье, Приморье, Камчатку и Северный Сахалин, но фактически дальше Забайкалья власть ДВР поначалу не распространялась.

Республика, которую немедленно признала РСФСР, отнюдь не была победой дальневосточного сепаратизма. Если появление в те же годы мини-республик на Кубани или Донбассе было связано с «местническими тенденциями», то ДВР была учреждена сверху, исторических корней не имела. Вот как описывал республику в повести «По ту сторону» писатель Виктор Кин (настоящая фамилия – Суровикин, большевик-подпольщик, в 1921 году попавший на Дальний Восток): «О, это была весёлая республика – ДВР! Она была молода и не накопила ещё того запаса хронологии, имён, памятников и мертвецов, которые создают государству каменное величие древности. Старожилы ещё помнили её полководцев и министров пускающими в лужах бумажные корабли, помнили, как здание парламента, в котором теперь издавались законы, было когда-то гостиницей, и в нём бегали лакеи с салфеткой через руку. Республика была сделана только вчера, и сине-красный цвет её флагов сверкал, как краска на новенькой игрушке».

ДВР имела все внешние признаки самостоятельного государства: правительство, символику, почтовые марки, законы… Власти печатали свои деньги («буферки»), но в ходу была и разномастная валюта, и царское золото.

Историк Юрий Качановский указывает: в ДВР не было ни военного коммунизма, ни нэпа. «С самого начала допускалась свобода торговли и частного предпринимательства. Не были национализированы банки. Не вводился рабочий контроль, не требовались обязательные коллективные договоры предпринимателей с профсоюзами. Не конфисковывались жилища богачей, рабочие не переселялись в лучшие квартиры. Сохранялись частные школы, не было школьного налога на буржуазию. Не вводилось уравнительно-трудовое землепользование, частным лицам сдавались в аренду большие участки пашни и лугов. Не создавались комбеды, не вытеснялось кулачество». Действовало всеобщее избирательное право, сохранялась многопартийность. Вместе с тем политику республики направляло Дальбюро ЦК РКП(б), важнейшие вопросы решались в Москве.

В 1921 году главкомом Народно-революционной армии ДВР стал Василий Блюхер, которого позже сменил Иероним Уборевич. Покончив с «читинской пробкой» атамана Семёнова, армия шла на восток и на юг – на белое Приморье. Противник отступал с боями («Штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни…»). 25 октября 1922 года армия заняла Владивосток, последний островок некрасной России, откуда японцы согласились вывести войска.

На этом история ДВР закончилась. Трудящиеся республики потребовали воссоединения с Советской Россией, и уже в ноябре 1922 года Дальневосточная республика влилась в РСФСР. На пленуме Моссовета Ленин произнёс знаменитые слова о том, что Владивосток – далеко, но «это город-то нашенский». То есть никакой больше самостоятельности, даже на бумаге. Дальневосточную республику поглотила единая Россия.

Удивительно, как Приморье умудрилось в те годы не отвалиться от России. Словно жидкий терминатор, страна разделилась, чтобы потом собраться вновь.

Миф о ДВР стал актуальным в перестройку и сразу после неё. В 1992 году некая Дальневосточная республиканская партия даже потребовала референдума о восстановлении ДВР, угрожая сформировать временное правительство и выступить в ООН и Гааге (тогда это не выглядело совсем уж бредом – вот и свердловский губернатор Россель успел-таки в 1993-м создать Уральскую республику). Якутия установила на границе с Амурской областью таможенные посты и взимала плату за въезд на «суверенную территорию». Хабаровский губернатор Ишаев вспоминал: в 1992 году на заседании Ассоциации экономического взаимодействия регионов Дальнего Востока вице-премьер РФ Махарадзе сказал, что правительство и президент «весьма обеспокоены участившимися высказываниями официальных лиц о создании Дальневосточной республики…»

К началу нового века всё стихло; сегодня едва ли можно говорить о дальневосточном сепаратизме всерьёз.

Ещё одна фантомная страна Дальнего Востока, неудавшийся эксперимент – Зелёный Клин, вторая Украина. В смутных 1917–1919 годах во Владивостоке проходили съезды украинцев Дальнего Востока. На одном из них избрали Украинский Дальневосточный секретариат во главе с Юрием Мовой-Глушко. Предполагалось, что власть возьмёт Дальневосточная Рада; появился проект Конституции украинцев Дальнего Востока. Территорией украинской республики могли стать Приамурье и Приморье в варианте-минимум; звучали названия «Зелёная Украина» и «Новая Украина». Во Владивостоке выходила газета «Украинец в Зелёном Клине», в Благовещенске – «Амурский украинец», в Харбине, где создавалась украинская армия полковника Слищенко для похода на советский Дальний Восток («Далекий схiд»), – «Засiв».

Если просоветская Дальневосточная республика была по сути имперским, хотя и неимперским по форме проектом, то Зелёный Клин (он же «Закитайщина») – антиимперским. Интересно, что его закрыл уже в 1919 году Колчак. После падения Колчака надежды украинских националистов связывались с атаманом Семёновым. Однако советская власть, к концу 1922 года установившаяся на всём Дальнем Востоке, создавать Зелёный Клин не позволила; лидеров украинских организаций судили.

Перебравшиеся в Харбин рассчитывали на японцев, которые обещали в обмен на помощь в войне против СССР создать на Дальнем Востоке независимое украинское государство. Востоковед, писатель Георгий Пермяков упоминает заявление украинцев Харбина на имя начальника Японской военной миссии за подписью «самостийника» Кулябко-Корецкого: «Украинцы-отделенцы просили Японию сделать их собственностью русское Приморье».

Причудливый зигзаг советской национальной политики: в 1931-м в ряде районов Приморья, где с царских времён преобладали малороссы (отсюда многочисленные топонимы: Киевка, Полтавка, Чугуевка, Черниговка и т. д.), начали открывать украинские школы, выпускать газеты, вводить документооборот на украинском, изготавливать вывески. В прессе клеймили «русотяпов», саботировавших украинизацию из соображений великорусского шовинизма. Появились украинские национальные районы: Черниговский, Ханкайский, Спасский, Калининский. Однако уже в конце 1932 года эту политику свернули.

Обилие украинских фамилий в Приморье удивляет приезжих и сейчас. Однако перепись населения 2010 года зафиксировала: за прошедшие после предыдущей переписи восемь лет число тех, кто относит себя к украинцам и белорусам, сократилось в Приморье вдвое (зато впятеро выросло число узбеков). По данным переписи, 92,5 % приморцев назвали себя русскими. Далее идут украинцы (2,8 %), корейцы (1 %), татары (0,6 %), узбеки (0,5 %), белорусы (0,3 %), армяне (0,3 %), китайцы (0,2 %), азербайджанцы (0,2 %), мордва (0,1 %). В 2018 году советник украинского президента Порошенко Олег Медведев заявил о желании украинизировать юг Дальнего Востока, но почвы для этого сегодня не больше, чем для китаизации или, скажем, маоризации.

Один из самых экзотических регионов России – Еврейская автономная область у китайской границы. Она появилась в 1934 году, задолго до Израиля, став первым воплощением мечты евреев о своей земле.

Ещё в 1924 году при правительстве СССР появился Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся. Высказывались идеи создания еврейской автономии в Крыму, но глава республики, лидер крымских татар Ибраимов выступил против. Тогда почвовед Вильямс предложил рассмотреть Амур. Вскоре вышло постановление «О закреплении за КомЗЕТом для нужд сплошного заселения трудящимися евреями свободных земель в приамурской полосе Дальневосточного края». Кремль преследовал в том числе геополитические цели: заселить пустующий приграничный регион. Из Китая, где красного Сунь Ятсена сменил чуждый идеям Коминтерна Чан Кайши, проникали диверсанты-белоэмигранты и хунхузы. Конфликт вокруг КВЖД выльется в локальную войну 1929 года. Ещё через три года Япония создаст в Китае, у границ СССР, государство-плацдарм Маньчжоу-го…

Уже в 1928 году возникло первое еврейское поселение на Амуре – Бирофельд. В прото-Израиль ехали евреи со всего мира, в том числе из депрессивной Америки. Вокруг станции Тихонькой рос город Биробиджан, в имени которого слились реки Бира и Биджан. В 1935 году число евреев в автономии, чуть не вдвое превосходящей Израиль по площади, достигло четырнадцати тысяч человек, или 23 %. Впоследствии эта доля лишь сокращалась.

Заселению мешали экономические трудности, ежовщина (первого главу ЕАО Либерберга расстреляли как троцкиста, КомЗЕТ в 1938 году расформировали), война… В 1948-м возник Израиль, где вместо идиша, слишком близкого к скомпрометированному Гитлером немецкому, возродили древний иврит. В 1989–2010 годах доля евреев в автономии сократилась с 4,1 % до 1 % (около полутора тысяч человек), доля русских выросла с 83 % до 92 %. Не совсем понятно, как называть жителей ЕАО; существует необщепринятый термин «еврейцы». В Еврейской автономии до сих пор выходит газета «Биробиджанер Штерн» с вкладкой на идише. Вывеска на вокзале Биробиджана и таблички с названиями улиц по-прежнему двуязычны. Это единственная территория планеты, где идиш – в законе.

«Штерн» значит «Звезда» – так называлась повесть Эммануила Казакевича о фронтовых разведчиках. До войны Казакевич строил Еврейскую автономию, а его отец Генех (Генрих) редактировал ту самую «Биробиджанер Штерн». Казакевич-младший руководил колхозом «Валдгейм», стройкой Дома культуры, возглавлял театр, переводил на идиш Пушкина и Лермонтова, Горького и Арбузова, публиковал стихи, написал пьесу «Молоко и мёд» («Милх ун хоник»).

Война иногда обнаруживает в людях таланты, которые в них никто не мог предположить. В 1941 году стихи Казакевича вошли в сборник «Фарн эймланд, ин шлахт!» – «За Родину, в бой!». Поэты тогда отвечали за слова и без колебаний брали в руки оружие. Освобождённый от армии по зрению, белобилетник Казакевич пошёл в ополчение, рассовав по карманам запасные очки. Попал в писательскую роту вместе с авторами «Красных дьяволят» и «Дикой собаки Динго…» Павлом Бляхиным и Рувимом Фраерманом. Этого ему было мало. Он рвался в бой, подобно уволенному из армии по здоровью Гайдару, который стал бойцом партизанского отряда, или Хемингуэю, то и дело превышавшему полномочия военкора-«нонкомбатанта». Офицерские курсы, военкорство, побег на передовую, ночные поиски, захват «языков», ранение, боевые ордена, возвращение в Москву на трофейном «опеле»… Русский прозаик Казакевич рождён войной: раньше он писал стихи на идише, теперь – прозу на русском. «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова и «Звезда» Казакевича, опубликованные в 1946 и 1947 годах, открыли лейтенантскую прозу Великой Отечественной.

Дочери строителя Израиля-на-Амуре перебрались в Израиль настоящий, южный.

Не только ЕАО – весь Дальний Восток был землёй обетованной, территорией самореализации, воспитания, эксперимента.

Для попавших сюда не по своей воле он стал местом сурового испытания и даже проклятием.

Трест «Дальстрой», существовавший на северо-востоке СССР в 1931–1957 годах, соотносят с такими колониальными монстрами, как «Компания Гудзонова залива» или «Ост-Индская компания». Сравнение, конечно, хромает: сильнее всего «Дальстрой» – экспериментальное «государство в государстве» – был похож сам на себя.

Его крёстным отцом стал геолог Юрий Билибин, открывший большое золото Колымы. Главной задачей «Дальстроя» – Государственного треста по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы – стала добыча золота, валютного ресурса, пушнины ХХ века. До войны им оплачивали индустриализацию, во время войны – помощь союзников, после войны – восстановление разрушенной страны. Специалистов привлекали в «Дальстрой» зарплатами, льготами, перспективами. Широко применяли труд заключённых. «Спецконтингент» Севвостлага стал на Колыме рабочей силой, строившей прииски, посёлки, дороги, фабрики (сейчас в основном руинированные) в условиях вечной мерзлоты.

4 февраля 1932 года на пароходе «Сахалин» в порт Нагаево (будущий Магадан) прибыл первый директор «Дальстроя» Берзин – выпускник Берлинского художественного училища, ветеран Первой мировой и Гражданской, латышский стрелок. На фото он напоминает партизанского командира Ковпака: бородка, орден, харизма… О нём хорошо отзывался Шаламов: «Эдуард Петрович Берзин пытался, и весьма успешно, разрешить проблему колонизации сурового края и одновременно проблемы “перековки” и изоляции. Зачёты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой – четыре-шесть часов, летом – десять часов, колоссальные заработки для заключённых, позволяющие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми». В годы «берзинского либерализма» на Колыме широко экспериментировали с вольными поселениями, как на чеховском Сахалине. «Колымский ад» начался уже после, когда пришли другие времена и люди. Берзина, расстрелянного в 1938-м (он будто бы морем гнал золото за границу и хотел отторгнуть Дальний Восток в пользу Японии) и реабилитированного в 1956-м, сменил Карп Павлов. В том же 1938-м посадят начальника Севвостлага Степана Гаранина (умрёт в лагере); Павлов застрелится в оттепельном 1957-м.

Помимо золота, «Дальстрой» давал олово (до того стратегический «металл № 2» покупали за рубежом), вольфрам, кобальт, уран. У треста имелась и другая миссия – освоение перемороженных, далёких, необжитых пространств, вовлечение Дальнего Севера в «единый народнохозяйственный комплекс страны». Магадан изначально мыслился не как временный старательский Доусон, а как современный город для жизни. На Колыме не только добывали руды, но обживали землю, застраивали её городами, дорогами и заводами, не считаясь с затратами.

И армия, и геология (если говорить о науке, занимающейся фундаментальными вопросами познания мира, а не о поисках, допустим, нефти) – нерыночные институты. В таких местах, как Север и Дальний Восток, обычное понятие выгоды отходит на второй план. Рынок пусть будет там, где много людей, денег и тепла, а здесь не до рынка, здесь он не сможет работать или будет тянуть не в ту сторону. Здесь результат дают только мобилизация, госплан, порой – и насилие, что ставит вечный вопрос о целях и средствах.

Задолго до прихода царской и советской власти коренные северяне поняли: единственный путь выживания здесь – не конкуренция, а кооперация. Отсюда – «первобытный коммунизм», отмеченный Арсеньевым, коллективизм, отсутствие воровства…

«Комбинат особого типа, работающий в специфических условиях, и эта специфика требует особых условий работы, особой дисциплины, особого режима» – так охарактеризовал «Дальстрой» Сталин. Сначала трест находился в подчинении Совета труда и обороны СССР. В 1938 году его передали НКВД, переименовав в Главное управление строительства Дальнего Севера (сокращённо – просто ДС). «Дальстрой» относился к Дальневосточному, а позже Хабаровскому краю лишь формально. Де-факто это была территория с особым статусом, где власть советских и партийных органов была серьёзно ограничена. Территория эта постоянно прирастала. На своём пике империя «Дальстроя» занимала пространство от Якутии до Чукотки, от Охотского и Берингова морей до Ледовитого океана – в общей сложности до трёх млн кв. км, одна седьмая площади СССР. Здесь действовали свои писаные и неписаные законы. Олег Куваев в «Территории» вывел «Дальстрой» под именем «Северстроя»: «На земле “Северстроя” слабый не жил. Слабый исчезал в лучший мир или лучшую местность быстро и незаметно. Кто оставался, тот был заведомо сильным».

В считаные годы Северо-Восток стал «валютным цехом страны». К 1956 году «Дальстрой» дал 1148 тонн золота, 62 тысячи тонн олова, 3 тысячи тонн вольфрама, 398 тонн кобальта, 120 тонн урана… Непарадная сторона известна из «Колымских рассказов» Шаламова, «Крутого маршрута» Гинзбург, «Чёрных камней» Жигулина. На Колыме побывали ракетный конструктор Королёв, артист Жжёнов, генерал Горбатов, писатель Домбровский… Поэт Нарбут погиб на Колыме. Мандельштам до Нагаево не доехал – умер во Владивостоке, на пересылке.

На Колыме родились музыкант Шевчук (в Ягодном; так и хочется переставить ударение на второй слог), артист Шифрин, провёл детство писатель Аксёнов… Среди заключённых встречались поразительные, невероятные типы. Чего стоит изобретатель музыкального инструмента «терменвокс» и подслушивающих «жучков» Лев Термен, который в Магадане работал бригадиром строителей, пока его не перевели в «туполевскую шарашку» (в 1991 году, на излёте СССР, девяностопятилетний Термен вступит в КПСС, объяснив: «Обещал Ленину»). Среди подневольных строителей Комсомольска-на-Амуре был Мирон Мержанов – «личный архитектор Сталина», возводивший подмосковную дачу вождя и резиденцию «Бочаров Ручей», автор эскизов медалей «Золотая Звезда» и «Серп и Молот», которыми награждали Героев Советского Союза и Социалистического Труда. Певец Вадим Козин, отбыв второй срок, остался в Магадане – то ли из-за «нехороших» мужеложеских статей, то ли Козин действительно, как считал Шаламов, был стукачом. В 1949–1951 годах в Ванине отбывал заключение легендарный подводник, автор «атаки века» Александр Маринеско, осуждённый за разбазаривание социалистической собственности.

Оттепель пришла на Колыму в 1953-м. Здесь образовали Магаданскую область, «Дальстрой» передали от МВД в Минцветмет, а в 1957-м упразднили. Великая и ужасная эпоха героев и мучеников завершилась.