Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире – и почему все не так плохо, как кажется Рослинг Ханс

Глава седьмая. Инстинкт судьбы

О движущихся скалах и о чем мне не рассказывал дедушка

Не так давно меня пригласили в пятизвездочный отель «Балморал» в Эдинбурге, чтобы я выступил перед специалистами по управлению капиталом и их богатейшими клиентами. Устанавливая необходимое оборудование в роскошном зале с высоким потолком, я чувствовал себя ничтожным и гадал, почему успешная финансовая организация хочет, чтобы ее клиенты прослушали лекцию шведского профессора глобального здравоохранения. За несколько недель до мероприятия мне предоставили всю необходимую информацию, но на всякий случай я снова задал этот вопрос организатору конференции, когда поднялся на сцену для финальной репетиции. Он ответил прямо: его клиенты никак не могут понять, что наиболее прибыльные инвестиции теперь следует искать не в европейских столицах с мощеными улицами и средневековыми замками, а на развивающихся рынках Азии и Африки.

— Большинство наших клиентов, — сказал он, — не видят и не понимают, какими темпами идет развитие многих африканских стран. В их представлении Африка никогда не станет лучше. Я хочу, чтобы вы показали свои динамические диаграммы и заставили их отказаться от статической картины мира.

Казалось, моя лекция прошла хорошо. Я показал, что такие азиатские страны, как Южная Корея, Китай, Вьетнам, Малайзия, Индонезия, Филиппины и Сингапур, которые удивили мир своими экономическими успехами в последние десятилетия, на самом деле прогрессировали в социальной сфере задолго до экономического прорыва. Я обратил внимание слушателей на то, что тот же самый процесс сегодня наблюдается в ряде регионов Африки. Я рассказал, что инвестировать сегодня, вероятно, лучше всего в африканские страны, где уже несколько десятилетий совершается стремительный прогресс в сфере образования и сокращения детской смертности. Я упомянул Нигерию, Эфиопию и Гану. Меня слушали внимательно, широко раскрыв глаза. Мне задавали хорошие вопросы.

После выступления, когда я уже убирал свой ноутбук, к сцене медленно подошел седовласый мужчина в клетчатом костюме-тройке. Улыбнувшись, он сказал:

— Я видел ваши цифры и слышал ваши слова, но, боюсь, нет никакого шанса, что Африка выкарабкается. Я знаю это, потому что служил в Нигерии. Понимаете, такова их культура. Она не позволит им построить современное общество. Никогда. НИ-КОГ-ДА.

Я открыл было рот, но не успел сказать и слова, как он уже потрепал меня по плечу и отправился выпить чаю.

Инстинкт судьбы — это идея о том, что внутренне присущие характеристики определяют судьбы людей, стран, религий и культур. Это идея о том, что вещи такие, какие они есть, по неизбежным, неотвратимым причинам: они всегда были такими и никогда другими не станут. Инстинкт судьбы заставляет нас верить, что ложные обобщения из главы 6 или привлекательные разрывы из главы 1 не только верны, но и обусловлены судьбой, что они неизменны и незыблемы.

Несложно понять, как этот инстинкт служил эволюционной цели. Условия жизни людей менялись редко. Достаточно было один раз узнать, как все работает, чтобы затем полагать, что все продолжит работать таким же образом, вместо того чтобы постоянно проводить новую оценку.

Также несложно понять, как выбор конкретной судьбы для группы помогает сплотить эту группу вокруг неизменной цели, а также, возможно, способствовать возникновению чувства превосходства над другими группами. Подобные идеи, должно быть, имели важность для поднятия духа кланов, племен, народов и империй. Но сегодня этот инстинкт видеть вещи неизменными и не обновлять свои знания не позволяет нам заметить революционные перемены, происходящие в обществах вокруг нас.

Общества и культуры не похожи на скалы. Они не стоят на месте. Они меняются. Меняются западные общества и культуры, меняются и остальные — и часто гораздо быстрее. Однако культурные перемены, за исключением самых быстрых — таких, например, как распространение интернета, смартфонов и социальных сетей, — происходят слишком медленно, чтобы заметить их или сообщить о них в новостях.

Типичный пример инстинкта судьбы — представления эдинбургского джентльмена о том, что Африка навсегда останется отсталой и никогда не догонит Европу. Другой пример — уверенность в том, что «исламский мир» фундаментально отличается от «христианского мира». Та или иная религия, культура, страна или континент никогда не изменится (или не должна меняться) в силу существования традиционных и незыблемых «ценностей», и эта идея возникает снова и снова, меняя обличья. На первый взгляд кажется, что эти выводы делаются на основании анализа. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что наши инстинкты нередко обманывают нас. Подобные высокопарные заявления часто оказываются проявлением чувств под маской констатации фактов.

Вопрос 10

В среднем по миру к 30 годам мужчины тратят на учебу 10 лет. Сколько лет тратят на учебу к тому же возрасту женщины?

А. 9 лет

Б. 6 лет

В. 3 года

Надеюсь, вы уже поняли, что в этой книге безопаснее всего выбирать самый позитивный вариант. В среднем по миру к 30 годам женщины тратят на учебу девять лет, всего на год меньше мужчин.

Многие европейцы задирают нос, веря иллюзии, что европейская культура превосходит не только азиатскую и африканскую, но и американскую культуру потребления. Впрочем, когда доходит до дела, я гадаю, кто на самом деле потребляет больше. Правильный ответ в США выбрали 26 процентов опрошенных, в то время как в Испании и Бельгии верно ответили 13 процентов, в Финляндии — 10 процентов, а в Норвегии — всего 8 процентов.

Вопрос касается гендерного неравенства, которое сегодня ежедневно обсуждается в скандинавской прессе. Мы постоянно видим примеры ужасной жестокости по отношению к женщинам, которая проявляется где-то там, в остальном мире, а также читаем сводки новостей из таких стран, как Афганистан, где многие девочки не посещают школу. Эти образы подтверждают популярное в Скандинавии убеждение, что остальной мир не приближается к идеалу гендерного равенства — что большинство культур стоит на месте.

Культуры, страны, религии и народы не скалы. Они постоянно меняются.

Африка может наверстать упущенное

Мысль о том, что Африка обречена оставаться бедной, довольно типична, но часто она основывается на чувствах, а не на фактах. Если же вы предпочитаете оперировать фактами, вот что вам нужно знать.

Да, в среднем Африка отстает от других стран. Средняя ожидаемая продолжительность жизни при рождении в Африке сегодня составляет 65 лет. Это на целых 17 лет меньше, чем в Западной Европе.

Однако вам уже известно, как обманчивы бывают средние значения, а различия между странами Африки огромны. Не все африканские страны отстают от остального мира. В пяти крупных странах — Тунисе, Алжире, Марокко, Ливии и Египте — ожидаемая продолжительность жизни превосходит среднее значение по миру, которое равняется 72 годам. Они находятся на том уровне, на котором Швеция была в 1970 году.

Возможно, этот пример не убедит всех тех, кто не видит будущего для Африки. В конце концов, это арабские страны, находящиеся на севере континента, а следовательно, вовсе не та Африка, о которой они говорят. Во времена моей молодости считалось, что эти страны ничем не отличаются от остальной Африки. После этого они добились прогресса и стали исключениями из правила. Давайте и мы ради чистоты эксперимента не будем учитывать эти страны и взглянем на Африку к югу от Сахары.

За последние шестьдесят лет почти все африканские страны к югу от Сахары превратились из колоний в независимые государства. В этот период все они стабильно расширяли свои образовательные, электроэнергетические, водные и санитарные инфраструктуры в том же темпе, которого на пике развития достигли европейские страны. В каждой из 50 стран к югу от Сахары уровень детской смертности сокращался быстрее, чем это когда-либо происходило в Швеции. Разве это не внушительный прогресс?

Хотя дела и налаживаются, ситуация остается тяжелой. Само собой, в Африке еще достаточно бедняков.

Однако девяносто лет назад Швеция тоже жила в нищете. Пятьдесят лет назад, во времена моей молодости, на уровне африканских стран по многим показателям находились Китай, Индия и Южная Корея — и Азию, как считалось, ждала такая же судьба, которую сегодня пророчат Африке: «Они не сумеют прокормить 4 миллиарда человек».

Примерно полмиллиарда человек в сегодняшней Африке живет в нищете. Если им уготована такая судьба, значит, эта группа бедняков чем-то отличается от миллиардов человек, сумевших выбраться из нищеты в других странах мира, включая некоторые страны Африки. Но, на мой взгляд, эти бедняки ничем не отличаются от остальных.

Думаю, последними из нищеты выберутся беднейшие крестьяне, которые обрабатывают неплодородную землю неподалеку от зон конфликтов. Сегодня таких примерно 200 миллионов человек, и чуть больше половины из них живет в Африке. Без сомнения, их ждут тяжелые времена, но проблема тут не в их незыблемой культуре, а в бедности почвы и постоянных конфликтах.

И все же я не теряю надежды, что из нищеты выберутся и эти самые несчастные люди мира, ведь нищета всегда кажется беспросветной. Пока народ мучили войны и голод, невозможно было представить, чтобы Китай, Бангладеш и Вьетнам встали на путь прогресса. Сегодня эти страны, возможно, производят большую часть одежды из вашего гардероба. Тридцать пять лет назад Индия находилась на том же уровне, на котором сегодня находится Мозамбик. Вполне вероятно, что за следующие тридцать лет Мозамбик, как и Индия, полностью перейдет на второй уровень и станет надежным торговым партнером. Мозамбик имеет выход к прекрасному побережью Индийского океана, которое в будущем станет центром международной торговли. Почему же стране не процветать?

Никто не может предсказать будущее со 100-процентной вероятностью. Я не уверен, что это случится. Но я поссибилист, и факты убеждают меня: это возможно.

Инстинкт судьбы не позволяет нам поверить, что Африке под силу догнать Запад. Африканский прогресс, если его вообще замечают, кажется лишь белой полосой развития континента, временным отступлением от его нищенской, терзаемой войнами судьбы.

Тот же инстинкт заставляет нас воспринимать непрерывный европейский прогресс как должное, в результате чего текущая экономическая стагнация Запада считается лишь временным явлением, от которого страны вскоре оправятся. После мирового экономического кризиса 2008 года Международный валютный фонд неизменно прогнозировал 3-процентный годовой экономический рост для стран четвертого уровня. Пять лет страны четвертого уровня не демонстрировали такие темпы роста. Пять лет МВФ неизменно говорил: «В следующем году мы вернемся к нормальному темпу». В конце концов, МВФ понял, что нет никакого «нормального» темпа, к которому следует вернуться, а потому снизил прогнозируемые темпы роста до 2 процентов. В то же время МВФ признал, что быстрый рост (более 5 процентов в год) в эти годы наблюдался в странах второго уровня, включая Гану, Нигерию, Эфиопию и Кению в Африке, а также Бангладеш в Азии.

Почему это важно? Одна из причин в том, что прогнозы аналитиков МВФ оказывали серьезное влияние на то, куда инвестировались ваши пенсионные накопления. Ожидалось, что страны Европы и Северной Америки будут демонстрировать быстрый и стабильный рост, что делало их привлекательными для инвесторов. Когда прогнозы не оправдались и рост оказался не таким уж быстрым, ваши пенсионные накопления тоже не выросли. Предполагалось, что в этих странах риски будут низкими, а окупаемость инвестиций — высокой, но на самом деле все оказалось наоборот. В то же время африканские страны с огромным потенциалом роста недополучили инвестиций.

Другая причина заключается в том, что, работая в компании на старом «Западе», вы, вероятно, упускаете возможности крупнейшей в истории экспансии на потребительские рынки стран со средним уровнем доходов, которая происходит сегодня в Африке и Азии. Местные бренды уже закладывают фундамент роста, проводят маркетинговые кампании и захватывают эти континенты, а вы до сих пор не понимаете, что именно происходит. Потребительский рынок Запада был только началом. Впереди нас ждет гораздо большее.

Дети и религии

В 1998 году по окончании вводной лекции по глобальному здравоохранению большинство студентов направилось к кофемашине, но одна девушка задержалась. Она медленно шла по проходу со слезами на глазах, а потом, заметив, что я смотрю на нее, остановилась и отвернулась к окну. Она была явно расстроена. Я решил, что у нее возникла проблема, по которой она не сможет с должным вниманием отнестись к занятиям. Однако не успел я произнести и слова утешения, как она повернулась ко мне, взяла себя в руки и спокойным голосом сказала то, чего я никак не мог ожидать:

— Моя семья из Ирана. Вы только что рассказывали, как быстро в Иране прогрессирует здравоохранение и образование. Это первая хорошая вещь, которую я услышала об иранском народе в Швеции.

Студентка сказала это на чистом шведском отчетливым стокгольмским акцентом: она явно всю жизнь прожила в Швеции. Я был поражен. Я просто показал данные ООН об увеличении ожидаемой продолжительности жизни и сокращении среднего числа детей на одну женщину в Иране. Кроме того, я отметил, что это важное достижение, поскольку нигде число детей не сокращалось быстрее: еще в 1984 году женщины в среднем рожали больше шести детей, а пятнадцать лет спустя — уже меньше трех.

Это был один из малоизвестных примеров быстрых перемен в странах со средним уровнем доходов, произошедших в 1990-х годах.

— Не может быть, — ответил я.

— Но это так. Вы сказали, что быстрое сокращение среднего числа детей на одну женщину в Иране свидетельствует о прогрессе в сфере здравоохранения и образования, который особенно сказывается на иранских женщинах. Вы также справедливо отметили, что большинство молодых иранцев сегодня разделяют современные ценности в отношении размера семьи и использования контрацептивов. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь в Швеции озвучивал подобное мнение. Такое впечатление, что даже высокообразованные шведы не знают о произошедших переменах. О прогрессе. О современности. Они считают, что Иран находится на уровне Афганистана.

Самое быстрое в мировой истории сокращение среднего числа детей на одну женщину не нашло отражение в свободной западной прессе. В Иране, где в 1990-х находился крупнейший завод по производству презервативов и пропагандировалось обязательное добрачное половое воспитание невест и женихов, живут высокообразованные люди, имеющие прекрасный доступ к прогрессивной системе здравоохранения. Пары используют контрацептивы, чтобы ограничивать размер семей, и обращаются в клиники для лечения бесплодия. Именно так обстояли дела, когда в 1990 году я посетил такую клинику в Тегеране и пообщался с полным энтузиазма профессором Малек-Афзали, которому Иран обязан столь быстрым прогрессом в сфере планирования семьи.

Сколько человек на Западе догадается, что сегодня женщины в Иране решают рожать меньше детей, чем женщины в США или Швеции? Неужели мы, жители Запада, настолько любим свободную прессу, что это заставляет нас закрывать глаза на прогресс в стране, которая не разделяет нашу любовь? Очевидно, что свобода прессы не гарантирует, что самые быстрые культурные перемены в мире получат освещение.

Почти каждая религиозная традиция так или иначе регламентирует секс, в связи с чем несложно понять, почему так много людей считает, что исповедующие некоторые религии женщины рожают больше детей. Но взаимосвязь религии и среднего числа детей на женщину часто преувеличивается. При этом существует явная взаимосвязь между уровнем дохода и средним числом детей на женщину.

В 1960 году она не казалась настолько очевидной. В 1960 году лишь в 40 странах женщины рожали в среднем менее 3,5 ребенка, и во всех этих странах, за исключением Японии, преобладали христиане. Казалось, меньше детей рожают только христианки и японки. (Даже на этом этапе более внимательный анализ показал бы проблематичность такой логики: во многих странах, где доминирует христианство, например в Мексике и Эфиопии, семьи оставались большими.)

Как обстоят дела сегодня? В пузырьковых диаграммах на следующей странице я поделил мир на три группы по религиозному признаку: христиане, мусульмане и представители других религий. Затем я показал среднее число детей на одну женщину и уровень доходов каждой из групп. Как обычно, размер пузырька соответствует численности населения. Обратите внимание, как христианские страны распределяются по уровням доходов. Обратите внимание, что в христианских странах на первом уровне женщины рожают гораздо больше детей. Теперь взгляните на две другие диаграммы. Закономерность наблюдается повсюду: вне зависимости от религии женщины рожают больше детей, если живут в нищете на первом уровне.

Сегодня в мусульманских странах женщины рожают в среднем 3,1 ребенка. В христианских — 2,7. Существенных различий уровня рождаемости в зависимости от религии не наблюдается.

Почти в каждой спальне на всех континентах, во всех культурах и религиях — в США, Иране, Мексике, Малайзии, Бразилии, Италии, Китае, Индонезии, Индии, Колумбии, Бангладеш, ЮАР, Ливии и в какой угодно стране — пары нашептывают друг другу свои мечты о будущих счастливых семьях.

Все говорят о сексе

Преувеличенные заявления о том, что люди конкретного вероисповедания рожают больше детей, можно считать лишь одним из примеров утверждения, что некоторые ценности или модели поведения присущи только определенной культуре и совершенно незыблемы.

Это неправда. Ценности постоянно меняются.

Возьмем мою прекрасную страну, Швецию. Мы, шведы, славимся своим либерализмом и открытостью в вопросах секса и контрацепции, разве нет? И все же это не всегда было частью нашей культуры. Раньше у нас были другие ценности.

На моей памяти шведы долгое время были весьма консервативны в вопросах секса. Например, отец моего отца, Густав, родился в те годы, когда Швеция находилась на втором уровне, и был, как мне кажется, типичным представителем своего поколения. Он невероятно гордился своей большой семьей, в которой было семеро детей, ни разу в жизни не менял подгузник, не готовил еду и не занимался уборкой, а также никогда не говорил о сексе и контрацепции. Его старшая дочь поддерживала отважных феминисток, которые в 1930-х стали нелегально пропагандировать использование презервативов. Однако, когда она попыталась обсудить вопросы контрацепции с отцом после рождения его седьмого ребенка, этот добрый, спокойный человек не на шутку рассердился и отказался разговаривать с ней. Он разделял традиционные, патриархальные ценности. Но следующее поколение от них отказалось. Шведская культура изменилась. (Кстати, он также воротил нос от книг и отказывался пользоваться телефоном.)

Сегодня в Швеции почти все поддерживают право женщины на аборт. Мощная поддержка прав женщин стала частью нашей культуры. Студенты слушают меня, раскрыв рот, когда я рассказываю о том, как обстояли дела в 1960-х. Аборты в Швеции были нелегальны. Существовало лишь несколько показаний для абортов. Учась в университете, мы основали тайный фонд, чтобы оплачивать женщинам поездки за границу, где они могли сделать аборт без риска. Студенты удивляются еще больше, когда я говорю, куда отправлялись за помощью беременные студентки — в Польшу. В католическую Польшу. Пять лет спустя Польша запретила аборты, а Швеция их легализовала. Теперь молодые женщины ехали за помощью в Швецию. Но важно понять, что так было не всегда. Культуры изменились.

Я сталкиваюсь с ценностями упрямых стариков вроде моего деда Густава при каждом посещении Азии. Например, в Южной Корее и Японии многие жены по-прежнему обязаны заботиться о родителях мужа, а также в одиночку заниматься воспитанием детей. Я встречал многих мужчин, которые гордятся этими «азиатскими ценностями», как они их сами называют. При этом я беседовал и с женщинами и знаю, что у них другое мнение. Они считают эту культуру невыносимой и признаются, что такие ценности снижают их интерес к замужеству.

МЫСЛЬ О МУЖЕ

За ужином на банковской конференции в Гонконге меня посадили рядом с блестящей молодой финансисткой. Ей было 37 лет, и ее карьера шла в гору. Она рассказала мне о многих актуальных проблемах и тенденциях в Азии. Затем мы заговорили о личном.

— Вы планируете заводить семью? — спросил я.

Я не хотел показаться грубым — просто мы, шведы, сегодня любим поговорить об этом. Мой прямой вопрос ее не оскорбил. Улыбнувшись, она посмотрела мимо меня на заходящее солнце.

— Я каждый день думаю о детях, — сказала она, а затем заглянула мне прямо в глаза. — Вот только мысль о замужестве мне невыносима.

Я пытаюсь утешить этих женщин и убедить их, что все изменится. Недавно я читал лекцию для 400 девушек, которые учатся в Азиатском женском университете в Бангладеш. Я объяснил им, как и почему культуры постоянно меняются и каким образом выход из нищеты и предоставление женщинам доступа к образованию и контрацепции повышают количество интимных бесед и снижают число детей. Лекция получилась очень эмоциональной. Молодые женщины в ярких хиджабах улыбались во весь рот.

По окончании афганские студентки захотели рассказать мне о своей стране. Они сообщили, что подобные изменения постепенно происходят и в Афганистане.

— Несмотря на войну, несмотря на нищету, — сказали они мне, — многие молодые люди планируют современную жизнь. Мы афганки, мы мусульманки. И мы хотим найти таких мужей, каких вы только что описали. Мы хотим, чтобы они прислушивались к нам и планировали жизнь вместе с нами. А потом мы хотим родить по двое детей, которых сможем отправить в школу.

Ценности мачизма, которые сегодня типичны для многих азиатских и африканских стран, на самом деле не являются ни азиатскими, ни африканскими. Это не мусульманские ценности. Не восточные ценности. Это патриархальные ценности, которые были типичны и для Швеции всего шестьдесят лет назад. Социальный и экономический прогресс приведет к их исчезновению, как случилось в Швеции. Они не незыблемы.

Как помочь себе увидеть, что скалы не стоят на месте, а ситуация не всегда была и не всегда будет такой, какая она есть сейчас?

Медленные изменения — тоже изменения

Общества и культуры постоянно меняются. Даже незначительные и постепенные изменения со временем накапливаются: ежегодный рост на 1 процент кажется медленным, однако через 70 лет показатель в итоге удваивается, 2-процентный рост приводит к удвоению через 35 лет, а 3-процентный — к удвоению через 24 года.

В III веке до нашей эры король Шри-Ланки Деванампия Тисса создал первый в мире заповедник, присвоив части леса статус официально охраняемой территории. Европейцы впервые реализовали подобную идею в Западном Йоркшире более 2000 лет спустя, а Йеллоустонский национальный парк в США был основан еще на 50 лет позднее. К 1900 году под охраной находилось 0,03 процента суши. К 1930-му — уже 0,2 процента. Постепенно — десятилетие за десятилетием, лес за лесом — доля охраняемых земель росла. Ежегодный прирост был минимальным, почти незаметным. И все же сегодня охраняется уже 15 процентов поверхности Земли, и количество охраняемых территорий продолжает расти.

Чтобы контролировать инстинкт судьбы, не путайте медленные изменения с их отсутствием. Не списывайте годовые изменения со счетов, даже если их темпы не превышают одного процента, просто потому что они кажутся медленными.

Будьте готовы обновлять свои знания

Приятно думать, что у знаний нет срока годности, будто, стоит вам узнать что-то, это знание навсегда останется свежим и вам не придется его обновлять. В таких науках, как математика и физика, а также в сфере искусств это часто оказывается правдой. В этих областях то, чему нас научили в школе (2 + 2 = 4), вероятно, не изменилось. Однако в социальных науках даже базовые знания очень быстро устаревают. Чтобы они оставались свежими, их нужно постоянно обновлять, как вы поступаете с молоком и овощами в холодильнике. Дело в том, что ничто не стоит на месте.

Я сталкивался с этим даже в своей работе. Через тринадцать лет после проведения первого теста мы решили снова задать людям вопросы 1998 года, чтобы проверить, улучшились ли их знания. В том тесте я показывал пять пар стран и спрашивал, в какой из стран в каждой паре выше уровень детской смертности. В 1998 году мои шведские студенты отвечали на этот вопрос неправильно, потому что не могли допустить, что азиатские страны могут быть лучше европейских.

Вернувшись к этому вопросу всего тринадцать лет спустя, мы поняли, что задать его снова не получится, потому что верные ответы изменились. Мир изменился. Разве это не показательно? Устарели даже вопросы Gapminder.

Чтобы контролировать инстинкт судьбы, узнавайте новые данные и будьте готовы освежать свои знания.

Говорите с дедушками

Если вам кажется, что ценности не меняются, попробуйте сравнить собственные ценности с ценностями своих родителей, бабушек и дедушек или с ценностями своих детей и внуков. Постарайтесь найти результаты опросов общественного мнения, которые проводились в вашей стране тридцать лет назад. Вы почти наверняка увидите радикальные перемены.

Собирайте примеры культурных изменений

Люди часто задирают нос и говорят: «Такая уж у нас культура». Или: «Такая уж у них культура». Складывается впечатление, что культура была такой всегда и никогда не изменится. Посмотрите вокруг и поищите контрпримеры. Мы уже выяснили, что шведы не всегда говорили о сексе. Вот парочка других примеров.

Многие шведы считают, что в США господствуют консервативные ценности. Но посмотрите, как быстро изменилось отношение людей к гомосексуальности. В 1996 году однополые браки поддерживало 27 процентов человек. Сегодня — уже 72 процента. И это число продолжает расти.

Некоторые американцы считают Швецию социалистической страной, но ценности со временем меняются. Несколько десятилетий назад Швеция провела радикальную децентрализацию системы школьного образования и теперь разрешает работать коммерческим школам, которые получают прибыль (это смелый капиталистический эксперимент).

В начале этой главы я рассказал историю об одетом с иголочки несведущем мужчине, который не видел возможностей Африки. В подобном же духе я хочу и закончить. (Забегая вперед, скажу, что теперь несведущим буду я.)

Двенадцатого мая 2013 года мне выпала честь выступать перед 500 влиятельными женщинами, которые съехались со всего континента на конференцию Африканского союза под названием «Африканское возрождение и повестка дня до 2063 года». Я не мог сдержать волнения. Это была главная лекция в моей жизни. За полчаса в зале пленарных заседаний прекрасной штаб-квартиры Африканского союза в Аддис-Абебе я рассказал о результатах многолетних исследований жизни крестьянок и объяснил собравшимся на конференции влиятельным женщинам, что за двадцать лет в Африке можно будет положить конец нищете.

Прямо передо мной сидела председательница комиссии Африканского союза Нкосазана Дламини-Зума. Казалось, она внимательно меня слушает. По окончании моего выступления она поднялась на сцену и поблагодарила меня. Я спросил ее, что она думает об услышанном. Ее ответ шокировал меня.

— Ваши графики прекрасны, — сказала она, — и говорить вы тоже умеете. Но у вас нет видения.

Тон ее голоса был мягок, но от этого слова шокировали меня лишь сильнее.

— Что?! Вы думаете, у меня нет видения? — оскорбленно воскликнул я. — Я ведь сказал, что через двадцать лет нищета в Африке может стать историей.

— О да, вы сказали о ликвидации нищеты, и это только начало, но вы на этом остановились, — спокойно, без эмоций ответила она. — Думаете, африканцам достаточно выбраться из нищеты и жить дальше в бедности? — Она положила руку мне на плечо и взглянула на меня без гнева, но и без улыбки. Я понял, что она хочет, чтобы я осознал свою ошибку. — В заключение вы выразили надежду, что ваши внуки будут приезжать в Африку и путешествовать на скоростных поездах по дорогам, которые мы планируем проложить. Что это за видение? Это старое европейское видение. — Нкосазана посмотрела мне прямо в глаза. — Это мои внуки будут приезжать на ваш континент, путешествовать на ваших скоростных поездах и посещать тот удивительный ледовый отель, который, как я слышала, работает на севере Швеции. Мы знаем, на это уйдет немало времени. Понадобится множество мудрых решений. Не обойдется и без крупных инвестиций. Однако я вижу, что через пятьдесят лет африканцы станут в Европе туристами, а не незваными беженцами. — Тут она широко улыбнулась. — Но графики очень хороши. Давайте выпьем кофе.

За кофе я обдумал свою ошибку. Я вспомнил состоявшийся тридцатью тремя годами ранее разговор со своим первым африканским другом, горным инженером из Мозамбика Нигеревой Маселиной. Он смотрел на меня точно так же. Тогда я работал врачом в больнице Накалы в Мозамбике. Однажды мы с семьями отправились на пляж. Невероятно прекрасное побережье Мозамбика в те годы практически не эксплуатировалось, поэтому по выходным на пляже не было почти никого. Увидев 15–20 семей, которые разместились на полуторакилометровой полоске песчаного пляжа, я сказал:

— Как жаль, что сегодня здесь так много народу.

Нигерева положил руку мне на плечо, как спустя много лет сделает Нкосазана, и ответил:

— Ханс, я с тобой не согласен. Мне больно видеть этот пляж. Взгляни на город вдали. Там живет 80 000 человек, то есть 40 000 детей. Сейчас выходные. И лишь 40 из этих детей на пляже. Один из тысячи. Когда я изучал горное дело в Восточной Германии, в выходные я приезжал на пляжи Ростока — и там яблоку было негде упасть. Тысячи детей веселились под солнцем. Я хочу, чтобы Накала стала такой же, как Росток. Я хочу, чтобы дети в воскресенье приходили на пляж, а не работали на родительских полях и не сидели в трущобах. На это уйдет немало времени, но мне хочется именно этого.

Убрав руку, он помог моим детям вытащить из машины купальные принадлежности.

Тридцать три года спустя, выступая перед Африканским союзом после многолетнего профессионального сотрудничества с африканскими учеными и институтами, я был абсолютно убежден, что разделяю их видение. Я считал себя одним из немногих европейцев, верящих, что ситуация может измениться. Однако, прочитав важнейшую лекцию в своей жизни, я понял, что мое мировоззрение осталось старым, статичным, колониальным. Несмотря на все, чему меня за долгие годы научили мои африканские друзья и коллеги, я все равно не представлял, что «они» сумеют догнать «нас». Я по-прежнему не видел, что все люди, семьи и дети будут изо всех сил стараться добиться этого, потому что им тоже хочется ходить на пляж.

Фактологичность — это умение понять, что многие вещи (включая людей, страны, религии и культуры) кажутся неизменными исключительно потому, что изменения происходят медленно, и вспомнить, что даже небольшие, постепенные изменения в итоге накапливаются и приводят к серьезным переменам.

Чтобы контролировать инстинкт судьбы, не забывайте, что медленные изменения — тоже изменения.

Следите за постепенными улучшениями. Небольшие годовые изменения могут привести к огромным десятилетним переменам.

Обновляйте свои знания. Некоторые знания быстро устаревают. Технологии, страны, общества, культуры и религии постоянно меняются.

Говорите с дедушками. Если хотите понять, как меняются ценности, вспомните ценности своих бабушек и дедушек и сравните их со своими.

Собирайте примеры культурных изменений. Не верьте, что сегодняшняя культура не отличается от вчерашней и останется неизменной завтра.

Глава восьмая. Инстинкт единственного ракурса

Почему государства нельзя путать с гвоздями и как ботинки и кирпичи порой могут рассказать больше чисел

Формировать картину мира на основе чтения прессы — это все равно что пытаться представить меня, глядя на фотографию моей ноги. Да, моя нога — часть меня, но при этом довольно страшная. У меня есть части получше. Руки у меня ничем не примечательные, но вполне сносные. Лицо тоже ничего. Дело не в том, что фотография моей ноги намеренно вводит вас в заблуждение относительно меня. Проблема только в том, что она не показывает меня целиком.

Откуда же нам брать информацию, если не из прессы? Кому доверять? Может, экспертам? Людям, которые посвятили жизнь изучению определенной сферы? Здесь тоже следует проявлять осторожность.

Нам нравятся простые идеи. Нам приятно сознавать, что мы действительно что-то знаем и понимаем. Но здесь легко пойти по наклонной — увидеть приятную глазу простую идею и подумать, что она прекрасно объясняет многое или что в ней кроется решение многих проблем. Мир становится простым. Все проблемы возникают по одной причине — мы должны ее осуждать. Все проблемы имеют одно решение — мы должны его поддерживать. Все просто. Только вот какая загвоздка… Мы совсем не понимаем мир. Я называю эту тягу к единственным причинам и единственным решениям инстинктом единственного ракурса.

Например, простая и прекрасная идея о свободном рынке может привести нас к упрощенному выводу о том, что все проблемы возникают по одной причине — из-за вмешательства государства, а потому нам следует ему противостоять, в то время как решением всех проблем станет освобождение сил рынка посредством снижения налогов и снятия ограничений, что нам следует поддерживать.

Подобным же образом простая и прекрасная идея о равенстве может привести к упрощенному выводу о том, что все проблемы возникают из-за неравенства, которому нам следует противостоять, в то время как решением всех проблем станет перераспределение ресурсов, а потому нам следует его поддерживать.

Такое мышление экономит кучу времени. Можно формировать свое мнение и находить ответы на текущие вопросы, не изучая проблему достаточно глубоко, а мозг направлять на решение других задач. Однако такой способ не подходит, если вам хочется по-настоящему постичь мир. Постоянно выступая за или против по какому-либо вопросу, вы не замечаете информации, которая не вписывается в ваши представления. Так реальность не понять.

Вместо этого любимые идеи всегда надо проверять, ища их слабые места. Не переоценивайте собственный опыт. С любопытством относитесь к новым данным, которые не вписываются в ваши представления, а также к информации из других сфер. Не ограничивайтесь разговорами с единомышленниками и сбором примеров, подкрепляющих вашу точку зрения, а встречайтесь с людьми, которые противоречат вам, вступают в споры и высказывают иные идеи, потому что именно так лучше всего постигается мир. Я заблуждался много раз. Порой я замечаю ошибки при столкновении с реальностью, а порой мне помогают в этом разговоры и попытки понять людей, считающих иначе.

Возможно, у вас не хватит времени, чтобы сформировать мнение по стольким вопросам, но и что с того? Разве не лучше иметь верное мнение по немногим вопросам, чем неверное по многим?

Я обнаружил две основные причины, по которым люди часто смотрят на мир с одного ракурса. Первая — и очевидная — это господствующая политическая идеология, о которой речь пойдет позже. Вторая причина — профессиональная.

Я люблю профильных экспертов. Я полагаюсь на них в своем постижении мира, и так стоит делать всем нам. Например, если я знаю, что все эксперты по вопросам населения согласны, что его численность перестанет расти, когда достигнет отметки в 10–12 миллиардов человек, я доверяю их данным. Если я знаю, что историки, палеодемографы и археологи пришли к выводу, что до 1800 года женщины рожали в среднем по пять детей, из которых выживало только двое, я доверяю этим данным. Если я знаю, что экономисты не пришли к единому мнению о причинах экономического роста, это тоже весьма полезная информация, поскольку она говорит о том, что мне следует быть осторожным: возможно, в этой сфере пока недостаточно полезных данных, а возможно, простого объяснения просто не существует.

Я люблю экспертов, но их возможности не безграничны. Прежде всего, вполне очевидно, что они специализируются в конкретных областях. Экспертам (а мы все эксперты в той или иной сфере) бывает непросто это признавать. Нам нравится чувствовать себя осведомленными и полезными. Нам нравится сознавать, что особые навыки делают нас лучше.

Однако…

Специалисты по точным наукам (например, гиперумные люди, которые собираются на ежегодной конференции «Поразительная встреча», куда стекаются любители научного мышления) отвечают на наши вопросы не лучше остальных.

Высокообразованные люди (например, читатели журнала Nature, одного из лучших научных журналов мира) отвечают на наши вопросы не лучше, а порой и хуже остальных.

Признанные эксперты в определенных областях тоже отвечают на наши вопросы не лучше остальных.

Мне выпала честь присутствовать на 64-й встрече нобелевских лауреатов в Линдау и выступать там перед большой группой талантливых молодых ученых и нобелевских лауреатов по физиологии и медицине. Все они представляли интеллектуальную элиту в своих областях, и все же на вопрос о вакцинации детей они ответили хуже, чем случайные люди: правильный вариант выбрали только 8 процентов собравшихся. (После этого я перестал считать само собой разумеющимся, что ведущие эксперты должны хоть немного разбираться в связанных областях за пределами сферы своей специализации.)

Быть умным — хорошо владеть математикой, получить хорошее образование или даже стать лауреатом Нобелевской премии — не значит обладать фактическими знаниями о мире. Эксперты хорошо разбираются лишь в своих областях.

А порой «эксперты» не разбираются и в них. Зачастую активисты называют себя экспертами. Я выступал на многих конференциях активистов, потому что считаю, что образованные активисты помогают делать мир лучше. Недавно я побывал на конференции, посвященной правам женщин. Я — за равноправие. Двести девяносто две отважные молодые феминистки со всего мира съехались в Стокгольм, чтобы скоординировать свои усилия по борьбе за расширение доступа женщин к образованию. Однако лишь 8 процентов собравшихся знали, что к 30 годам женщины в среднем тратят на образование всего на год меньше, чем мужчины.

Я вовсе не хочу сказать, что с образованием девочек все в порядке. На первом уровне, особенно в небольшом количестве стран, многие девочки по-прежнему не посещают начальную школу. Там также существуют серьезные проблемы с доступом девочек и женщин к среднему и высшему образованию. Однако на втором, третьем и четвертом уровнях, где живет шесть миллиардов человек, количество девочек, посещающих школу, не меньше, а то и больше количества мальчиков. Это поразительно! Борцы за расширение доступа женщин к образованию должны знать этот факт. Они должны этому радоваться!

Я мог бы привести другие примеры. Проблема не в борцах за права женщин. Почти каждый встреченный мною активист намеренно или ненамеренно преувеличивает проблему, решением которой занимается.

Вопрос 11

В 1996 году тигры, гигантские панды и черные носороги вошли в список вымирающих видов. Сколько из этих трех видов сегодня находится под угрозой исчезновения?

А. Два

Б. Один

В. Ни одного

Люди истощают природные ресурсы по всей планете. Уничтожается естественная среда обитания, охота привела к исчезновению многих видов. Однако активисты, которые посвящают себя охране беззащитных животных и их среды обитания, часто совершают ту же самую ошибку, которую я только что описал: отчаянно пытаясь заставить людей задуматься, они забывают о прогрессе.

Серьезная проблема требует серьезной базы данных. Я настоятельно рекомендую вам ознакомиться с Красной книгой, где перечислены все находящиеся под угрозой исчезновения виды, статус которых постоянно обновляется силами высококвалифицированных исследователей со всего мира, наблюдающих за популяциями животных в дикой природе и совместно осуществляющих мониторинг тенденций в этой сфере. И знаете что? Если сегодня свериться с Красной книгой или данными Всемирного фонда дикой природы (WWF), окажется, что, несмотря на снижение численности некоторых местных популяций и подвидов, общая численность популяций тигров, гигантских панд и черных носорогов в дикой природе за последние годы выросла. Мы не зря платили за наклейки с пандами, расклеенные на дверях по всему Стокгольму. И все же только 6 процентов шведов знает, что их поддержка оказала положительный эффект.

Прогресс наблюдается в сферах прав человека, защиты животных, образования женщин, информированности об изменении климата, ликвидации последствий катастроф и многих других областях, к которым активисты привлекают внимание, утверждая, что все становится только хуже. Само собой, отчасти мы обязаны этим прогрессом активистам. Однако вполне вероятно, что они добились бы большего, если бы не смотрели на мир так однобоко — если бы они сами понимали, чего уже удалось достичь, и готовы были объяснить это тем, кого хотят привлечь к участию. Свидетельства прогресса могут придать движениям необходимый импульс, чего не добиться постоянным повторением сути проблемы. ЮНИСЕФ, Save the Children, Amnesty International и другие правозащитные и экологические организации снова и снова упускают возможность привлечь новых сторонников.

Вероятно, вам знакомо выражение «когда держишь в руке молоток, все кругом кажется гвоздями».

Имея ценный опыт, каждый хочет его применять. Порой эксперт ищет способы применить свои знания и навыки даже в ущерб пользе дела. Так, математики слишком много внимания уделяют цифрам. Климатические активисты требуют везде использовать солнечную энергию. Врачи пропагандируют лечение, хотя лучше профилактика.

Большой объем знаний порой не позволяет экспертам увидеть, что на самом деле важно. Все эти решения хороши для одной проблемы, но ни одно из них не решит все проблемы разом. Лучше смотреть на мир разными способами.

Цифры не универсальное решение

Я не люблю цифры. Мне очень, очень нравятся данные, но я их не люблю. Моя симпатия не безгранична. Я люблю данные только тогда, когда они помогают мне понять реальность, которая скрывается за цифрами, то есть разглядеть человеческие жизни. В своих исследованиях я обращался к данным для проверки гипотез, но сами гипотезы часто рождались из разговоров с людьми и наблюдения за ними. Хотя без цифр мы не сумеем понять мир, нам следует с осторожностью относиться к выводам, сделанным исключительно на их основе.

В 2002 году Стокгольм посетил премьер-министр Мозамбика Пашкоал Мокумби, который занимал свой пост с 1994 по 2004 год. Он рассказал мне, что в его стране наблюдается серьезный экономический прогресс. Я спросил его, откуда он это знает, ведь качество экономической статистики в Мозамбике наверняка оставляло желать лучшего. Может, он ориентировался на размер ВВП на душу населения?

— Я смотрю на эти цифры, — ответил он, — но они не слишком точны. Я взял привычку наблюдать за ежегодными первомайскими демонстрациями. В нашей стране они собирают много людей. Я смотрю на ноги пришедших и обращаю внимание на обувь. В этот день люди надевают все самое лучшее. При этом они не могут одолжить ботинки у друга, потому что друг тоже идет на демонстрацию. Я смотрю на их ноги и замечаю, идут они босиком, в плохих ботинках или в хороших, а затем сравниваю увиденное с тем, что видел годом ранее. Кроме того, путешествуя по стране, я обращаю внимание на стройки. Если новые фундаменты зарастают травой, это плохой признак. Но если кирпичей становится все больше, я понимаю, что у людей есть деньги, которые они могут вкладывать в строительство, а не тратить на еду.

Мудрый премьер-министр смотрит на цифры, но не только на них.

К тому же некоторые важнейшие аспекты человеческого развития вообще невозможно оценить в числовом выражении. С помощью цифр мы можем оценить количество жертв болезни. Можем оценить улучшение материальных условий жизни. Однако цель экономического развития — свобода личности и культура — числовому измерению не поддается. Многие люди категорически не понимают, как можно цифрами измерить человеческий прогресс. Я склонен согласиться с ними. Цифры никогда не расскажут все о жизни на Земле.

Медицина не универсальное решение

Медики нередко мыслят однобоко, особенно когда речь заходит о конкретном разделе медицины.

В 1950-х годах датский врач Хальфдан Малер предложил Всемирной организации здравоохранения способ искоренить туберкулез. В рамках его проекта в деревни Индии отправили небольшие автобусы с рентгеновскими аппаратами. Идея была проста: победить одну-единственную болезнь. Планировалось сделать рентген всему населению, найти больных туберкулезом и вылечить их. Но ничего не вышло, потому что людям не понравился такой подход. У всех них была куча проблем со здоровьем — и наконец к ним приехал автобус, полный врачей и медсестер. Однако они не лечили переломы, не давали лекарства от диареи и не помогали женщинам при родах. Они только делали всем рентгеновские снимки, ища заболевание, о котором никто из этих людей и не слыхивал.

Провал этой попытки искоренить одно-единственное заболевание привел к возникновению идеи о том, что вместо борьбы с отдельными болезнями лучше обеспечить и постепенно улучшать первичную медицинскую помощь всему населению.

В другой области медицинского мира начали падать прибыли компаний «Большой фармы». Большинство из них сосредоточено на разработке новых, революционных препаратов для повышения продолжительности жизни. Я пытаюсь убедить их, что следующее существенное повышение продолжительности жизни (и их прибылей) произойдет не за счет прорыва в фармакологии, а за счет прорыва в сфере планирования бизнеса. Сегодня компании «Большой фармы» не обслуживают огромные рынки стран второго и третьего уровней, где сотни миллионов людей, таких как пациент с диабетом из Кералы, нуждаются в уже известных лекарствах, но по более разумным ценам. Если бы фармацевтические компании лучше регулировали свои цены для разных рынков и разных потребителей, они озолотились бы, лишь продавая то, что уже изобрели.

Специалисты по материнской смертности, которые понимают проблему молотков и гвоздей, видят, что для спасения жизней беднейших матерей важнее всего не обучить как можно большее количество местных медсестер делать кесарево сечение и не обеспечить лучший уход при серьезных кровотечениях и инфекциях, а наладить транспортировку пациенток в местные больницы. Мало толку от больниц, если женщины не могут до них добраться — если нет машин скорой помощи или нет дорог, по которым эти машины могли бы ездить. Подобным образом специалисты в сфере образования знают, что часто обучению способствует не большее количество учебников и даже не большее количество учителей, а более широкое распространение электричества, потому что так ученики получают возможность делать уроки после захода солнца.

КУДА ГИНЕКОЛОГИ НЕ СУЮТ ПАЛЬЦЫ

Я беседовал с гинекологами, которые собирали в бедных общинах данные о заболеваниях, передающихся половым путем. Они были профессионалами своего дела, не боялись засунуть пальцы в любую полость человеческого тела и задавали людям всевозможные вопросы об их сексуальном опыте. Мне было интересно, чаще ли определенные ЗППП встречаются в группах с определенным уровнем доходов, поэтому я попросил гинекологов включить в свой опросник вопрос об уровне доходов.

— Что? — удивились они. — Нельзя спрашивать людей об уровне их дохода. Это очень личный вопрос.

Очевидно, им совершенно не хотелось совать свои пальцы в чужой кошелек.

Несколько лет спустя я встретился с сотрудниками Всемирного банка, которые проводили глобальные опросы о доходах, и попросил их включить в свой опросник вопрос о сексуальном опыте. Меня по-прежнему интересовало наличие взаимосвязи между половым поведением и уровнем доходов. Они отреагировали примерно так же, как гинекологи. Они без проблем расспрашивали людей об их доходах, о черном рынке и прочих подобных вещах. Но спросить о сексуальном опыте? Ни в коем случае.

Странно, когда люди так резко проводят черту и чувствуют себя воспитанными и культурными, не выходя за собственные рамки.

Великая идея может сплотить людей, как ничто иное, и позволяет нам строить общество нашей мечты. Идеология дала нам либеральную демократию и государственное медицинское страхование.

Однако идеологи, как и эксперты, могут зацикливаться на одной идее или одном решении, причиняя тем самым еще больший вред.

Абсурдные последствия фанатичного следования единственной идее, например идее о свободном рынке или о всеобщем равенстве, вместо того чтобы оценивать прогресс и делать верные вещи, очевидны каждому, кто достаточно хорошо знаком с реальностью жизни на Кубе и в США.

Куба: самые здоровые из бедных

В 1993 году я провел некоторое время на Кубе, изучая ужасную эпидемию, затронувшую 40 000 человек. Я несколько раз встречался с самим Фиделем Кастро, а также общался со многими квалифицированными, высокообразованными и преданными своему делу сотрудниками министерства здравоохранения, которые делали все возможное в своей негибкой и деспотической системе. Поскольку я жил и работал в коммунистической стране (Мозамбике), я отправился на Кубу с любопытством, но был лишен романтических иллюзий. Никаких иллюзий у меня не возникло и там.

Я мог бы рассказать бессчетное количество историй об абсурдных вещах, которые видел на Кубе. Я мог бы рассказать, как местные варили токсичный, флуоресцентный самогон в радиолампах, используя воду, сахар и грязные подгузники, чтобы вырастить необходимые для ферментации дрожжи; как в гостиницах не было еды, потому что никто не ожидал приезда постояльцев, и нам приходилось обедать в доме престарелых, где мы доедали остатки стандартных взрослых продуктовых пайков; как мой кубинский коллега понимал, что его детей отчислят из университета, если он отправит рождественскую открытку своему двоюродному брату в Майами; как мне пришлось объяснить свои методы лично Фиделю Кастро, чтобы получить одобрение. Но я сдержусь и просто расскажу вам, зачем я ездил на Кубу и что там узнал.

В конце 1991 года бедные крестьяне табачной провинции Пинар-дель-Рио начали терять цветовое зрение, а затем испытывать неврологические проблемы с потерей чувствительности рук и ног. Кубинские эпидемиологи занялись исследованием проблемы и обратились за помощью к иностранным коллегам. Поскольку Советский Союз только что распался, ждать помощи оттуда не имело смысла. В поисках немногочисленных специалистов, имеющих опыт изучения неврологических пандемий в среде бедных крестьян, они вышли на меня. Член кубинского политбюро Кончита Уэрго встретила меня в аэропорту. В первый же день я увиделся и с самим Фиделем, явившимся в сопровождении вооруженных охранников, которые меня обыскали. Фидель ходил кругами, и его черные кроссовки скрипели на бетонном полу.

Я потратил на изучение эпидемии три месяца и пришел к выводу, что несчастные крестьяне страдали не от массового отравления продуктами с черного рынка (как утверждали слухи) и не от микроба, вызывающего проблемы с обменом веществ, а от простой нехватки питательных веществ, вызванной глобальной макроэкономикой. Советские подводные лодки, которые прежде приходили на Кубу полные картошки, а уходили нагруженные сахаром и сигарами, в этот год не приплыли. Продукты выдавались по карточкам. Люди отдавали свои порции питательной пищи детям, беременным женщинам и старикам, в то время как отважные взрослые питались одним рисом и сахаром. Я представил свои выводы как можно осторожнее, поскольку было очевидно, что они говорят о провале государственного планирования, которое не сумело обеспечить свой народ. Плановая экономика не работала. Меня поблагодарили и отправили домой.

Год спустя меня снова пригласили в Гавану, чтобы выступить с презентацией «Кубинское здравоохранение в мировой перспективе». К этому времени кубинское правительство, заручившись поддержкой Венесуэлы, сумело найти способ обеспечить народ продовольствием.

Я показал чиновникам положение Кубы на пузырьковой диаграмме здоровья и благосостояния в мире. Хотя доходы на Кубе были в четыре раза ниже, детская выживаемость была на том же уровне, что и в США. Как только я закончил свое выступление, на сцену поднялся министр здравоохранения, который подвел итог сказанному.

— Мы, кубинцы, самые здоровые из бедных, — сказал он.

Раздался гром аплодисментов, после чего собрание подошло к концу.

Однако не все на основании моей презентации сделали этот вывод. Когда я подошел за кофе, моего плеча коснулся молодой человек. Он отвел меня в сторону и объяснил, что работает со статистикой в сфере здравоохранения. Затем он наклонил голову и смело шепнул мне на ухо:

— Ваши данные верны, но министр ошибается. — Он взглянул на меня, словно ожидая, что я разгадаю его загадку, но затем сам сообщил мне ответ: — Мы не самые здоровые из бедных, мы самые бедные из здоровых.

Он отнял руку, улыбнулся и быстро отошел от меня. Само собой, он был прав. Кубинский министр описал положение с однобокой государственной точки зрения, но посмотреть на вещи можно было и иным образом. Что хорошего в том, чтобы быть самыми здоровыми из бедных? Разве кубинцы не заслуживают быть такими же богатыми и свободными, как другие здоровые нации?

США: самые больные из богатых

Теперь пора взглянуть на США. Куба стала самой бедной из здоровых стран из-за приверженности единственной идее, а США по этой же причине стали самыми больными из богатых.

Идеологи предложат вам противопоставить США Кубе. Они будут настаивать, что вы должны выбрать, на чьей вы стороне. Они скажут, что если вы предпочитаете жить в США, а не на Кубе, то вы должны отказываться от всего, что делает кубинское правительство, и поддерживать все, от чего оно отказывается, а именно свободный рынок. Поймите меня правильно, я бы точно предпочел жить в США, а не на Кубе, но такая логика кажется мне ущербной. Она однобока и некорректна. Учитывая уровень амбиций США, сравнивать их следует не с коммунистической Кубой, существующей на третьем уровне, а с другими капиталистическими странами с четвертого уровня. Если американские политики хотят принимать решения на основе фактов, им стоит ориентироваться не на идеологию, а на цифры. А если бы мне пришлось выбирать, где жить, я бы делал выбор не на основе идеологии, а на основе того, что страна дает своим людям.

При подсчете на душу населения США тратят на здравоохранение более чем в два раза больше других капиталистических стран с четвертого уровня — около 9400 долларов против примерно 3600 долларов, — но ожидаемая продолжительность жизни в США на три года меньше. При подсчете на душу населения США тратят на здравоохранение больше любой другой страны мира, но ожидаемая продолжительность жизни в 39 странах выше.

Вместо того чтобы сравнивать себя с радикальными социалистическими режимами, граждане США должны задаться вопросом, почему они не могут добиться того же уровня здоровья, тратя на здравоохранение те же деньги, что и другие капиталистические страны со сходным объемом ресурсов. Ответ, между прочим, довольно очевиден: мешает отсутствие базового государственного медицинского страхования, доступ к которому имеют граждане большинства стран с четвертого уровня. Сегодня богатые, застрахованные американцы посещают врачей чаще, чем необходимо, что повышает расходы на здравоохранение, в то время как бедные пациенты не могут позволить себе даже простое, недорогое лечение и умирают раньше срока. Вместо того чтобы спасать жизни или лечить болезни, врачи тратят свое время на обеспечение бесполезного ухода. Какая напрасная трата драгоценного времени!

Необходимо уточнить, что есть небольшое число богатых стран, где ожидаемая продолжительность жизни ниже, чем в США. Это богатые страны Персидского залива: Оман, Саудовская Аравия, Бахрейн, Объединенные Арабские Эмираты и Кувейт. Однако у этих стран совершенно иная история. До 1960-х годов, когда они начали богатеть на добыче нефти, их граждане были бедны и неграмотны. Их системы здравоохранения построены на памяти двух последних поколений. В отличие от США, эти страны не боятся относиться критически к государственным программам, поэтому я не удивлюсь, если через пару лет все они обгонят США по ожидаемой продолжительности жизни. Возможно, в таком случае США, не желающие учиться на примере западноевропейских стран, все же станут рассматривать их в качестве образца для подражания.

Коммунистическая система Кубы показывает, как опасно пребывать в плену единственного ракурса, цепляясь за вроде бы логичную, но на самом деле в корне неверную идею о том, что центральному правительству под силу решить все проблемы народа. Я понимаю, почему, глядя на Кубу и видя ее проблемы, бедность и недостаток свободы, люди приходят к выводу, что правительства нельзя допускать к планированию жизни обществ.