Летняя практика Зайцева Мария

Данил оказался прав в своих прогнозах.

Ночь получилась очень интересная. И горячая до невозможности.

Лена оказалась до такой степени открытой, жадной и искренней в своих эмоциях, настолько полностью, без остатка отдавалась, что он просто потерял на время голову.

Определенно, это самая чувственная женщина, что у него была.

Самая чувственная, самая жаркая, самая сладкая. Самая доверчивая.

Ну все, хватит! Данил опять, как и каждый раз, вспоминая те свои ощущения, нехило возбудился.

Как мальчик, даже смешно самому.

Так, где там блондиночка? Ей сегодня повезет.

Данил привстал, поискал глазами сегодняшнюю свою жертву, не нашел, и слегка даже расстроился.

Но потом решил, что она, наверно, ушла за столик, и надо бы просто поприглядываться.

И пригляделся, на свою голову.

Прямо на ловца. Сюрприз, мать его.

Лена в очередной раз посмотрела на часы, решая, достаточно ли прошло времени, чтоб тактично смыться, или все-таки посидеть еще чуть-чуть?

Она не то чтобы жалела, что пришла сюда, в этот новый пафосный клуб, с таким интересным, стильным интерьером. Просто не ее. Не в своей тарелке она себя тут ощущала.

Слишком дорого, слишком роскошно, слишком громкая музыка, слишком… Да все было слишком.

Впрочем, опыта хождения по подобным заведениям у нее было очень мало, и поэтому, вполне возможно, что сейчас везде так, просто она не в курсе.

Последний раз она выбиралась куда-то в октябре, на день учителя, с коллегами. Но это было какое-то странное кафе, где под вечер начиналась живая музыка (играла какая-то группа, солист перепевал песни Лепса, Михайлова и кого-то еще, кого она не могла опознать), и под нее танцевали. Лене не понравилось. Да и за Вадимку, за которым присматривала соседская девочка, переживала.

Сейчас дома ее никто не ждал. Вадимка, за месяц жизни на природе вытянулся еще больше и поправился на бабушкиных пирогах, а подруга, отмечавшая круглую дату (но про это нельзя, нельзя, нам всегда восемнадцать! ну, максимум, двадцать пять!), настаивала. У нее, заведовавшей сетью небольших кофеен в городе, все было в порядке с деньгами, и уж хороший столик, в хорошем клубе она могла себе позволить.

Подруга умотала танцевать практически сразу же, две другие, малознакомые женщины, с которыми они отмечали это событие, тоже испарились, и Лена сидела в одиночестве.

Салат был доеден, коктейль допит, в ушах гремело, а танцевать Лена под такую музыку не умела и не любила.

Пора собираться домой.

Лена как раз изучала экран телефона, когда диван рядом с ней чуть просел под весом еще одного человека. Немаленьким весом, потому что она, неожиданно для себя, скатилась в образовавшееся углубление, под бок к пришельцу.

К Данилу.

Лена оторопела. Она совершенно не была готова к тому, что встретит его еще раз.

И что он будет так близко. Слишком близко. Опять.

Сердце застучало сильно и неровно, от невольного испуга в животе все сжалось.

– Ну привет, Елена Николаевна.

Музыка грохотала, Лена практически не слышала его голос, угадывая сказанное по губам.

Ох, не надо бы ей смотреть на его губы так пристально, не надо!

– Здравствуй, Данил.

Хорошо, что музыка грохочет, и он не слышит дрожь в ее голосе.

– Как ты? Что здесь делаешь?

Лена не поняла, что он спросил, отрицательно помотала головой, с улыбкой показывая на уши и надеясь, что он, может быть, уйдет…

Но он, наоборот, наклонился еще ближе и, касаясь губами ее уха, повторил вопрос. Совершенно нейтральный вопрос. Обычный. Чего же она так загорелась-то?

– Я тут на дне рождения. Уже ухожу.

Она решительно произнесла последнюю фразу, обозначая завершение общения, но Данил, так же, как и она до этого, с улыбкой покачал головой, дескать, не слышит.

Лене пришлось повторить сказанное ему в ухо.

Борясь с диким желанием вдохнуть глубоко его запах, дотронуться губами до щеки. Небритой. С колкой щетиной.

О да, она помнит!

– Посиди еще, – так же, в ухо говорит он ей, и его голос, его горячее дыхание, процарапывают внутри нее колкую жаркую дорожку, от шеи до самого низа живота, где рассыпаются острыми жалящими осколками.

От этого ноги гудят, руки дрожат, голова дуреет.

Плохие признаки, очень плохие признаки! Лена уже знает их, помнит их, помнит, чем в прошлый раз все закончилось!

Ей такого больше не надо!

И так еле отошла!

Заставила себя не думать, забыть.

Особенно после того, как поддалась соблазну и нашла его страницу в вк.

Типичную мужскую, мальчишескую даже, страницу, с фотографиями себя, любимого, во всех ракурсах и с разными девушками, фотоотчетами путешествий по России, по Европе, ссылками на свои интернет-магазины(что-то связанное с автомобилями, мотоциклами и запчастями), какой-то привлекательной рекламой. И невероятным количеством лайков и комментариев от девушек.

Она тогда словно в замочную скважину подглядела. На другую жизнь. Свободную, безбедную, веселую, не ограниченную никакими рамками. Полную энергии и планов на будущее.

И лишний раз уверилась, что все правильно сделала.

Откусила сладкий кусочек, полакомилась, и хватит ей.

У нее сын, у нее ипотека за квартиру, у нее работа. У нее своя жизнь. Их жизни не пересекутся. И не надо. И дразнить не надо.

Но он дразнит, так дразнит!

Он сидит совсем близко, говорит еще что-то, чего она не слышит, и не пытается больше прислушиваться, потому что ей это не надо. Она уже уходит. Вот только не уходится никак.

Потому что Данил близко, практически прижимается к ней, и это не от слишком мягкого дивана!

Он делает знак официанту, и перед Леной оказывается еще один коктейль.

Он улыбается, этой своей очаровательной, обескураживающей улыбкой, от которой низ живота тянет так сладко и предвкушающе.

Он опять наклоняется к ней, говорит на ухо:

– Как там твой муж?

Лена, уже успевшая машинально пригубить коктейль, от неожиданности замирает.

Точно.

Она же ему тогда про мужа говорила. Судорожно собирается с уже практически растекшимися по всей поверхности головного мозга, мыслями, и начинает что-то говорить, сама не соображая, что, но он, покачав головой, опять говорит, прислоняясь уже внаглую губами к ушной раковине:

– Да расслабься. Нет у тебя никакого мужа. Я же не дурак.

Лена опять пытается что-то просипеть, невнятное, переубедить его, но чувствует горячее влажное прикосновение его языка в своему уху, и все слова просто со свистом вылетают из головы.

– Ты – чистый секс, ты знаешь об этом? – урчит он ей на ухо, в перерыве между облизыванием и покусыванием.

Нет, она не знает.

Она ничего не знает. Что она делает. Опять. Что он делает.

Мозг, судя по всему, окончательно отключается, потому что никаких сигналов бедствия не поступает.

Лена, чуть слышно застонав, извивается от невероятно приятных, колких ощущений, не находит себе места буквально.

Данил, похоже, окончательно потеряв всякий стыд, прижимается к ней все плотнее, лезет лапами под юбку, нашаривает резинку тонких чулок, жарко дышит ей в шею.

– Хочу тебя, ты ведь знаешь? – опять шепчет он, и Лена не слышит грохот музыки. Он полностью забивается гулом крови, ревущей в ушах.

Нет, она не знает.

Но узнает об этом, Данил ей очень отчетливо дает это понять своими действиями.

Он кладет ее ладонь на ширинку своих джинсов, и Лена опять стонет, ощущая его готовность, вспоминая, телом вспоминая, каково это, когда он в ней. И сходя с ума от одного только воспоминания.

И не имея сил сопротивляться, сил вообще хоть что-то сказать ему, хоть как-то возразить, и забывая все свои, так твердо и окончательно принятые решения, когда Данил встает, подхватывает ее под локоть, приобнимает за талию и ведет вниз, куда-то в сторону, к служебным помещениям.

Лена едва переставляет ноги, позволяя ему увлечь себя в полутемную комнату. Только на мгновение она трезвеет, с удивлением осматриваясь. Это, похоже, чей-то кабинет. Стол, заваленный бумагами, кресло, шкаф.

Данил не дает опомниться, задать вопрос, просто сажает ее на стол, сдвигая документы в сторону. Задирает платье, на секунду замирая, оглядывая открывшуюся ему картину ног в тонких телесного цвета чулках с широкой резинкой, бежевых кружевных трусиков, с легким хрипом втягивает воздух, восхищенно улыбается.

Лена совершенно дуреет от этой улыбки, от невероятно развратной своей позы и вообще ситуации, в которой она оказалась, неосознанно выгибается ему навстречу.

И Данил срывается на нее ураганом, все сминающим вокруг.

Лена может только послушно следовать в его водовороте, только отвечать, только принимать его силу, его желание.

Звенит пряжка ремня, тонкие трусики просто сдвигаются в сторону, жесткие руки впиваются каменно в бедра, дергая на себя, ближе. Максимально близко.

Лена вскрикивает, чувствуя его в себе, откидывается назад, на стол, с которого листопадом летят бумаги, планируя по всему кабинету.

Размашистые, сильные движения, хриплое бормотание, стук столешницы о подоконник.

И полное, абсолютное ощущение нереальности происходящего. Словно она спит и видит сладкий, развратный сон, где можно быть любой. Где можно делать все.

Можно подаваться бесстыдно бедрами ему навстречу, можно шептать невероятно пошлые, глупые слова, можно упрашивать, молить, командовать даже! Все можно.

И Лена двигается навстречу Данилу, и обхватывает его руками, прижимает, с радостью чувствуя на себе его тяжесть, его горячие ладони, исследующие, мучающие ее, его настойчивые губы, его жар, его силу, его бешеный напор.

Движения все грубее, стол скрипит все сильнее, и Лена, уже не имея сил сдерживаться(да и зачем сдерживаться?), кричит от невозможного, нереального удовольствия, яростно сжимая Данила бедрами, выгибаясь и окончательно сбрасывая остатки документов со стола.

Ее еще трясет от последних всплесков оргазма, когда Данил, сделав несколько совсем уже бешеных по своей силе движений, рычит и придавливает ее к столешнице тяжелым торсом.

Они какое-то время не двигаются, унимая дыхание, затем Данил приподнимается на локтях, заглядывает Лене в лицо жадными горящими глазами, целует щеку, скулу, шепчет горячо в ушко:

– Офигеть, как круто, малыш, ты просто супер.

И Лену опять ничего не коробит в этих банальных, но таких нужных и правильных сейчас словах.

Потому что он говорит то, что думает. И говорит с таким искренним восхищением, что просто прорывает на эмоции, на слезы, на нежность.

Может, это последствия пережитого, остатки подаренной телу радости, не важно. Лена обнимает Данила за шею, садится, прислоняясь к нему всем телом, целует в губы, легко и аккуратно. Невесомо. И смотрит в глаза. И видит там подтверждение его слов. И буквально умирает от нежности. И…

– Бляяяяяя, да ну бля! Даня, ебаный ты скот! Ну просил же, ну предупреждал же!

Голос, раздраженный и злой, раздается внезапно. Мужчина, примерно Лениного возраста, стоит на пороге и матерится, тоскливо разглядывая последствия урагана по имени Данил.

– Ну какого хуя! Ну ведь все разложено было для проверки!

Данил, посмеиваясь и совершенно не смущаясь, застегивает ширинку, поправляет на Лене задравшуюся юбку, ссаживает ее со стола:

– Серег, ну ты же знаешь, все возмещу, не кипишуй, – весело говорит он, беря Лену за руку и проходя мимо разъяренного хозяина кабинета.

Тот только машет рукой и злобно захлопывает за ними дверь.

Лена вздрагивает, и словно приходит в себя, пытаясь вырвать руку у Данила.

Боже, как стыдно-то! Опять! Опять!

Она краснеет, бледнеет, поправляет на себе юбку в запоздалой и неактуальной уже попытке соблюсти приличия.

Данил смотрит на нее, смеется и качает головой. А затем, наклонившись, сладко и долго целует, не обращая внимание на жалкое протестующее копошение женщины в своих руках.

И тащит ее прочь из клуба.

Ночь в самом разгаре.

Август

– Да, мама, конечно, – тихо говорит Лена, выглядывая в окно. – Да, я очень рада, спасибо вам.

На лавочке перед подъездом с самого утра обосновались соседки, до Лены доносятся их ворчливые голоса, обсуждающие все на свете, моментально переключаясь с одной темы на другую, и тут же забывая начало разговора. Начало деменции, это точно…

На построенной весной детской площадке полно малышей, визг и крики долетают и даже иногда перекрывают гомон старушек.

Мама весело щебечет о том, как им повезло, как все хорошо сложилось, так удачно.

Лена вяло соглашается.

Ее планы уехать на весь август в деревню к родителям ломаются, как карточный домик.

– Надеюсь, ты хоть отдыхаешь там? – голос мамы звучит бодро, настойчиво.

– Да, конечно…

– На пляж ходи, плавай…

– Да, конечно… На пляж, да…

Лена, испытывая внезапное желание положить трубку, только тихо поддакивает, не сумев отогнать от себя навязчивые воспоминания.

Пляж… Она очень хорошо съездила на пляж в последний раз, да.

Феерично. Ровно как и до этого отдохнула.

В клубе, ага.

Она неосознанно прижимает ладонь к опять загоревшейся щеке. Температура, не иначе.

– Сейчас как раз хорошая погода… – Словно сквозь вату доносится голос мамы из трубки, – но лучше всего вечером купаться, солнце не такое активное…

Вечером, да. А еще лучше ночью.

Ночью там никого нет, песок прохладный, уже успевший остыть после дневной жарищи, лежак под голой спиной жесткий, и брошенная небрежно мотоциклетная куртка очень кстати.

Его руки накатывают в такт волнам, не оставляют ни одного нетронутого местечка на коже. Его губы обжигают мучительно-сладко, клеймят, и это клеймо до сих пор ярко горит на коже. Его шепот сливается с шепотом реки, он еле различим, но Лена помнит каждое слово, и эта память заставляет щеки гореть лихорадочным болезненным румянцем. Его взгляд темен, он не дает закрыть глаза, заставляя смотреть на него все время, и Лене кажется, что она летит в пропасть.

Она ошибается. Она уже на дне.

– А кто это был? Там, в клубе? – она лежит на Даниле, укрытая его курткой от свежего бодрящего ветерка с реки, наслаждаясь ощущением тяжелых рук, лениво скользящих по ее спине, перебирающих распущенные волосы.

– Это Серега, – голос Данила глуховат, Лена с удовольствием слушает, как вибрирует звук в горле, – владелец.

– Твой друг? Он явно был расстроен…

– Да, друг. Да не, не бери в голову, – опять глухой смешок, дрожь удовольствия по телу, – ему не привыкать…

– Ты … И раньше так делал?

Лена замирает. Не надо было спрашивать. Зачем? Конечно, делал! И, судя по реакции Сереги, не раз…

Стыд накатывает волной, заставляет замереть, закаменеть.

Данил не замечает перемены, слишком хорошо ему, сыто и лениво.

– Бывало…

Тут он ощущает руками ее напряжение, понимает причину, и пытается исправить ситуацию.

– Да ладно тебе, ну ты чего?

Сильные руки подтягивают по телу выше, к лицу, Данил целует, нежно и настойчиво, ловя губы отворачивающейся Лены, фиксируя ладонью затылок.

Лена какое-то время сопротивляется, пытается смыкать рот протестующе, но Данил слишком опытен, он умело обходит преграды, добиваясь своего. И опять увлекаясь.

Резкий переворот. Лежак слишком узок, а песок мягок и сыпуч.

Он забивается в волосы, ощущается на горячей коже, покрытой потом, но не раздражает, не мешает, а добавляет остроты ощущений.

Лена, выгибаясь покорно от умелых ласк парня, забывает свои обиды.

На время.

Осознание приходит утром, когда, стоя под душем, глядя на песок на дне ванны, Лена намыливает и намыливает тело, и все никак не может почувствовать себя чистой.

Ей надо успокоиться, надо найти укрытие, забиться в нору и пережить произошедшее.

Принять себя новую.

Такую, какой она никогда не была. И не думала, что будет.

Нужно время.

Данил ей его не даст, Лена это прекрасно понимает.

Он привез ее домой под утро, разбудив ревом байка всех окрестных собак, и сказал, что днем заедет. Это было заявлено не терпящим возражения тоном, уведомляющим.

Хозяин положения, как же.

Лена только головой покачала, осознавая, что он вполне может позволить так себя вести с ней.

Он далеко не дурак, просек ситуацию сразу.

Для него это игра, всего лишь игра, интересная своей новизной.

А вот она попала. Увязла. И все больше и больше увязает.

Еще немного и она потеряет все. Себя потеряет.

Лена позвонила маме. В конце концов, она все равно планировала уехать на август в деревню. Уедет чуть пораньше. Побудет подольше с Вадимкой.

Но мама сразу огорошила радостной новостью. Профсоюз непонятно почему расщедрился и выделил путевки в санаторий от завода, в Анапе.

Заезд через два дня, и они хотели бы забрать внука с собой. Лена не придумала, что возразить. Вадим будет просто счастлив, родителям она доверяла полностью. Такой случай нельзя упускать, да.

И она не обижается, нет. И она спокойно побудет в городе, отдохнет, выспится, да.

Они могут спокойно ехать. Она справится.

Лена смотрит, как Данил подъезжает прямо к подъезду, с шиком, вызывая нездоровый ажиотаж у соседок и малышни.

Как идёт к двери, невозможно привлекательный с своей молодости и уверенности.

Как весело подмигивает ошалевшим от такой наглости бабкам. Ноги слабеют, голова дуреет, тело горит.

Она не справится.

Не справится.

Данил сидит на своём привычном месте, в Гэтсби, дымит кальяном и наблюдает за танцполом. Вернее, за одним человеком на танцполе.

За одной.

Лена движется плавно, раскованно, глаза полузакрыты, распущенные волосы струятся вдоль спины, колышутся, как водоросли.

Она максимально расслаблена, лицо в мерцающих вспышках танцпола нереально красивое и молодое. Нежное.

Он и не знал, что она может двигаться так. Хотя мог бы догадаться, ведь в постели Лена огонь просто.

И дело даже не в технике, здесь её ещё учить и учить, дело в том, как она отдаётся процессу.

Полностью. Абсолютно. Ничего не оставляя себе.

И это заводит похлеще любой техничности. Это понимание, что твоя женщина – полностью твоя. И душой и телом.

Такого у него ещё не было.

И Данил с удовольствием наблюдает за Леной, вспоминая прошедший месяц.

Как один день пролетевший.

Сладким кальянным дурманом.

Лена полюбила кальян. До этого она его даже не пробовала никогда.

Лена полюбила быструю езду на байке. Раньше она не садилась на него. Лена полюбила спонтанный секс. Хоть она особо и не делилась, но по её реакциям становилось понятно, что этого она тоже никогда не пробовала.

Данилу нереально нравится её непосредственная чистая реакция на него, на то, что он делает с ней. Ему нравится роль первооткрывателя.

Лена чище, чем все девки, что были у него раньше.

Он с удовольствием глубоко затягивается, ощущая, как сладкий дурман кружит голову. Это совсем лёгкая дрянь, практически незаметная.

Ему что слону дробина, учитывая общажный опыт, когда чего только не пробовал, а Лену унесло с одной затяжки.

Легко так унесло, приятно, и теперь Данил наслаждается своим новым открытием: Лена умеет и любит танцевать.

Причём так танцует, что, если б не лёгкий расслабон, то уже давно бы прекратил это все, утащил её куда-нибудь, в местечко поукромней, и вытрахал всю душу.

Но это можно потом, потом… Потом обязательно.

А пока что он получает удовольствие, наблюдая.

Данил ловит себя на том, что улыбается. Непроизвольно. Как раньше. Он вообще стал больше улыбаться за этот месяц.

Практически, как тогда. Когда мир был добрым и открытым, а родители – живыми.

Когда он был солнечным мальчиком.

Данил иногда думает, а что бы было, если б они тогда остались с ним, как он просил, не поехали никуда? Каким бы он был сейчас?

Баловнем судьбы, золотым ребёнком, которому так легко все удаётся? А, может, наоборот, быстро бы разочаровался, или влип, по своей неистребимой вере в то, что с ним никогда ничего плохого не произойдёт, в какую-нибудь хрень?

Привык полагаться на каменную стену за своей спиной?

На подушку безопасности?

Его мир изменился в одну секунду, и ему ничего не оставалось, как приспосабливаться. Давить тоску и обиду на несправедливость. И включать голову.

Хотя, поначалу, без дерьма не обошлось, конечно.

Всё отцовские активы оказались внезапно на партнёре, его доля переписана за несколько дней до аварии.

И нет, это никому не показалось странным.

Семнадцатилетнего парня, только окончившего школу, слушать никто не стал.

Хорошо, хоть хватило ума свалить. И не отсвечивать. Без денег, зато живой.