Последний койот Коннелли Майкл

Michael Connelly

THE LAST COYOTE

Copyright © 1995 by Michael Connelly

All rights reserved

Перевод с английского Ирины Тетериной

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Вадима Пожидаева-мл.

© И. А. Тетерина, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство Азбука^®

Глава 1

– Ну, есть у вас какие-нибудь соображения?

– Какие соображения?

– Да какие угодно. По поводу инцидента.

– По поводу инцидента? Да, кое-какие имеются.

Она ждала продолжения, но он молчал. Он еще до того, как доехал до Чайна-тауна, решил, что все будет на его условиях. Пусть вытягивает из него каждое слово.

– Вы не могли бы поделиться ими со мной, детектив Босх? – спросила она наконец. – Ведь мы с вами тут ради этого и…

– Я считаю, что все это бред. Абсолютный бред. Вот ради чего мы тут.

– Стоп, погодите. В каком смысле бред?

– Ну, то есть да, я толкнул этого придурка. Наверное, даже ударил. Я не помню точно, как именно все было, но я же ничего не отрицаю. Ну, ладно, отстраните меня на время, переведите в другой отдел, вызовите на дисциплинарную комиссию, что угодно. Но вот это все устраивать – бред. Этот принудительный отпуск – бред. Почему я должен трижды в неделю таскаться к вам на эти разговоры, как будто какой-то… Вы же меня вообще не знаете, вы ни малейшего представления обо мне не имеете. Почему я должен с вами разговаривать? Зачем мне ваш допуск?

– Ну, технически ответ находится в вашем собственном заявлении. Вместо того чтобы наказывать вас, руководство хочет, чтобы вы прошли терапию. Вас отправили в принудительный отпуск, что означает…

– Я знаю, что это означает, и это и есть бред. Кто-то по велению своей левой пятки решает, что я нахожусь в состоянии стресса, и это дает руководству право отстранить меня от работы на неопределенное время, ну или по крайней мере до тех пор, пока я тут достаточно перед вами не поунижаюсь.

– Ничья левая пятка тут ни при чем. Решение руководства было обусловлено вашими действиями, которые, на мой взгляд, недвусмысленно свидетельствуют о том, что…

– То, что произошло, было никак не связано со стрессом. Это было связано с… а, не важно. Я уже сказал, что это бред. Давайте не будем разводить турусы на колесах и перейдем сразу к сути. Что я должен сделать, чтобы вернуться к работе?

Ее глаза гневно сверкнули. Полное пренебрежение с его стороны к ее науке и квалификации задело ее за живое. Гнев ее, впрочем, быстро улегся. Постоянно имея дело с полицейскими, она наверняка должна была к такому привыкнуть.

– Неужели вы не понимаете, что все это ради вашего же собственного блага? Я полагаю, ваше руководство считает вас ценным активом, в противном случае вы бы здесь не оказались. Вас попросту уволили бы по дисциплинарной статье. А они делают все возможное для того, чтобы спасти вашу карьеру и ее текущую ценность для отдела.

– Ценным активом? Я полицейский, а не актив. И когда ты на улице, никто не думает ни о какой текущей ценности. Что это, кстати, вообще такое? Мне что, постоянно придется выслушивать подобное словоблудие?

Она откашлялась, потом строгим тоном произнесла:

– У вас есть проблема, детектив Босх. И она гораздо масштабнее, нежели тот инцидент, в результате которого вас отправили в вынужденный отпуск. Это именно то, чему будут целиком и полностью посвящены наши сессии. Вы понимаете? Это не единичный инцидент. У вас уже и раньше были проблемы. Что я сейчас пытаюсь сделать – без этого я не смогу подписать вам допуск к исполнению ваших обязанностей в любом качестве, – это вынудить вас заглянуть внутрь самого себя. Что вы делаете? Какие цели преследуете? Почему с вами происходят все эти события? Я хочу, чтобы наши с вами сессии представляли собой открытый диалог, когда я задаю вопросы, а вы высказываете свои мысли, но с определенной целью. И цель эта заключается не в том, чтобы нападать на меня и мою профессию или на руководство вашего отдела, а в том, чтобы поговорить о вас. В фокусе тут только вы, и никто иной.

Гарри Босх молча смотрел на нее. Ему страшно хотелось курить, но он был совершенно не готов просить у нее разрешения. Не хватало только признаться ей в своем пристрастии. Еще, чего доброго, заведет шарманку про оральную фиксацию и никотиновые костыли. Он сделал глубокий вдох и принялся разглядывать женщину за столом напротив него. Кармен Инохос была миниатюрной брюнеткой с дружелюбным лицом и манерой держаться. Босх понимал, что она неплохой человек. Он даже слышал про нее хвалебные отзывы от тех, кого отправляли в Чайна-таун. Она просто делала свою работу, а его гнев на самом деле был направлен не на нее. И у нее, скорее всего, хватало ума тоже это понимать.

– Послушайте, я должна попросить у вас прощения, – произнесла она. – Мне не следовало начинать наш разговор с открытого вопроса. Я понимаю, что для вас все это нелегко. Давайте попробуем начать сначала. Да, кстати, можете курить, если вам так хочется.

– Это тоже было в моем досье?

– В досье этого не было. Но тут никакого досье не нужно. Вы постоянно подносите руку ко рту. А вы не пробовали бросить?

– Нет. Но в государственных учреждениях курить запрещено. Вы же знаете правила.

Отговорка была неубедительная. Он сам ежедневно нарушал этот закон, куря в помещениях полицейского участка.

– Здесь это правило не действует. Я не хочу, чтобы вы считали этот кабинет частью Паркер-центра или государственным учреждением. Это главная причина, по которой наш офис вынесен за их пределы. Здесь эти правила не действуют.

– Не важно, где мы находимся. Вы все равно работаете на УПЛА.

– Постарайтесь думать, что вы сейчас вдалеке от Управления полиции Лос-Анджелеса. Когда вы здесь, старайтесь представлять, что приходите повидаться с другом. Поговорить. Здесь вы можете говорить что угодно.

Босх знал, что ее нельзя считать другом. Ни за что. Слишком многое стояло на кону. И тем не менее он коротко кивнул, чтобы сделать ей приятное.

– Не очень-то убедительно.

Он дернул плечами, как будто говоря, что это максимум, на который он способен, и это так и было.

– Кстати, если хотите, я могла бы избавить вас от никотиновой зависимости при помощи гипноза.

– Если бы я хотел бросить, я бросил бы. Люди делятся на курильщиков и нет. Я курильщик.

– Да. Это, пожалуй, самый характерный симптом личности, склонной к саморазрушению.

– Простите, меня отправили в отпуск, потому что я курю? Из-за этого весь сыр-бор?

– Я думаю, вы прекрасно понимаете, из-за чего он.

Он не стал ничего отвечать, придерживаясь своего решения говорить как можно меньше.

– Что ж, тогда давайте продолжим, – произнесла она. – Вы находитесь в отпуске уже… так, во вторник будет неделя?

– Угу.

– И чем вы все это время занимались?

– Главным образом заполнял разнообразные бумажки на дом.

– На дом?

– Мой дом пострадал во время землетрясения. Правительственная комиссия признала его непригодным для проживания.

– Но землетрясение было три месяца назад. Что же вы так затянули?

– Мне было некогда. Я работал.

– Ясно. У вас хоть страховка была?

– Что вам ясно? Ничего вам не ясно. Вы никогда не сможете взглянуть на вещи моими глазами. Нет, страховки не было. Как и почти все остальные, я жил в отрицании. Так это называется на вашем птичьем языке, да? У вас-то наверняка страховка была.

– Была. Сильно ваш дом пострадал?

– Это как посмотреть. Инспекторы говорят, его теперь только под снос, даже внутрь заходить нельзя. А я считаю, что все нормально, нужно только кое-что подремонтировать. Меня в строительном магазине уже в лицо узнают. Я нанял бригаду. Они скоро все закончат, и тогда я буду оспаривать решение комиссии. У меня уже есть адвокат.

– И вы сейчас так там и живете?

Он молча кивнул.

– Вот это совершенно определенно отрицание, детектив Босх. Не думаю, что вы поступаете разумно.

– А я не думаю, что вас хоть как-то касается то, что я делаю в свободное от работы время.

Она вскинула руки, признавая его правоту:

– Что ж, хотя я этого и не одобряю, наверное, тут можно найти и свои положительные стороны. Хорошо, что у вас есть дело, которым вы можете заняться. Хотя я лично предпочла бы, чтобы это был какой-то спорт, хобби или, возможно, планы куда-то выехать из города. Думаю, вам сейчас очень важно чем-то себя занимать, чтобы не думать об инциденте.

Босх ухмыльнулся.

– Что такое?

– Даже не знаю. Все почему-то упорно называют то, что произошло, «инцидентом». Сразу вспоминается Вьетнамская война, которую предпочитали именовать конфликтом, а не войной.

– Ну, хорошо, а вы сами как назвали бы то, что произошло?

– Не знаю. Но инцидент… это звучит как-то… не знаю. Безлико. Слушайте, доктор, давайте вернемся немного назад. Я не хочу никуда уезжать из города. Я ловлю убийц. Это моя работа. И мне очень хотелось бы к ней вернуться. Думаю, я могу принести еще кое-какую пользу обществу.

– Если руководство вам позволит.

– Если вы дадите мне допуск. Вы же знаете, что это будет зависеть от вас.

– Возможно. Вы никогда не обращали внимания на то, что говорите о своей работе как о некой миссии?

– Ну, примерно так оно и есть. Это ж практически святой Грааль.

Он произнес это с сарказмом в голосе. Терпеть это становилось уже совершенно невозможно, а ведь это была всего лишь первая сессия.

– В самом деле? Вы действительно считаете, что ваша миссия – раскрывать убийства, сажать преступников в тюрьму?

Он снова дернул плечом – в знак того, что не знает. Потом поднялся и, подойдя к окну, устремил взгляд на Хилл-стрит. По тротуарам спешили толпы пешеходов. Каждый раз, когда он оказывался в этом квартале, на улицах были толпы. Он обратил внимание на двух женщин европейского вида. В море азиатских лиц они выделялись, как изюминки в рисе. Женщины поравнялись с витриной китайской мясной лавки, и Босх разглядел за стеклом рядок подвешенных за шеи копченых утиных тушек.

Дальше по улице виднелся переброшенный через Голливудское шоссе виадук, темные окна старой тюрьмы и здание Уголовного суда. Слева серела громада городской администрации. Верхние этажи были затянуты черным строительным брезентом. Выглядело это как знак траура, но Босх знал, что брезент призван предотвратить падение строительного мусора во время восстановительных работ после землетрясения. За зданием городской администрации виднелась Стекляшка. Паркер-центр, штаб-квартира Управления полиции Лос-Анджелеса.

– Расскажите мне, в чем заключается ваша миссия, – негромко произнесла у него за спиной Инохос. – Я хотела бы, чтобы вы это сформулировали.

Он снова сел и попытался облечь свои мысли в слова, но в конце концов лишь покачал головой.

– Я не могу.

– Ну, я хочу, чтобы вы об этом подумали. Ваша миссия. В чем именно она заключается? Подумайте об этом.

– Доктор, а ваша миссия в чем заключается?

– Это сейчас не имеет для нас никакого значения.

– Разумеется, имеет.

– Послушайте, детектив, это единственный личный вопрос, на который я вам отвечу. Мы здесь не ради того, чтобы разговаривать обо мне. Мы здесь ради того, чтобы разговаривать о вас. Моя миссия, в моем понимании, заключается в том, чтобы помогать мужчинам и женщинам, работающим в отделе. Это если в узком смысле. А если в более широком – занимаясь этим, я помогаю обществу, я помогаю всем, кто живет в этом городе. Чем лучше полицейским, которые патрулируют наши улицы, тем лучше нам всем. Тем в большей безопасности мы все находимся. Устроит вас такой ответ?

– Сойдет. Применительно к моей миссии, вы хотите, чтобы я уложил свой ответ в пару подобных предложений и отрепетировал их, чтобы от зубов отскакивало?

– Мистер… э-э-э… детектив Босх, если вы намерены и дальше ерничать и огрызаться, мы с вами далеко не уедем, а это означает, что вы в ближайшее время не сможете вернуться к работе. Это именно то, чего вы пытаетесь добиться?

Босх вскинул ладони, признавая поражение. Она уткнулась в свой желтый блокнот, и он получил возможность разглядеть ее повнимательнее. У Кармен Инохос были маленькие смуглые руки, которые она положила перед собой на стол. Никаких колец. В правой руке она держала дорогую на вид ручку. Босх всегда считал, что дорогие ручки – удел людей, чрезмерно озабоченных впечатлением, которое они производят на окружающих. Но, возможно, в случае с Инохос это было не так. Ее темно-каштановые волосы были забраны в хвост на затылке. На переносице – очки в тонкой черепаховой оправе. Ей следовало бы в детстве выпрямить зубы, но они так и остались кривоватыми. Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

– По моим сведениям, этот инци… эта ситуация совпала по времени или произошла вскоре после того, как у вас случился разрыв романтических отношений.

– И откуда у вас эти сведения?

– Из материалов досье, которое мне предоставили. Источники этих материалов не имеют значения.

– Нет, еще как имеют, потому что ваши источники никуда не годятся. Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Разрыв, как вы его называете, произошел почти три месяца тому назад.

– Боль от таких событий может длиться куда дольше. Я понимаю, что это личное и что вам может быть тяжело об этом говорить, но, думаю, поговорить следует. Это даст мне возможность сделать выводы о вашем эмоциональном состоянии в момент нападения. Вам это будет сложно?

Босх взмахнул рукой.

– Как долго вы состояли в этих отношениях?

– Около года.

– Официально?

– Нет.

– А речь о том, чтобы их узаконить, заходила?

– Нет, в открытую – никогда.

– Вы жили вместе?

– Время от времени. У каждого из нас было свое жилье.

– Вы расстались окончательно?

– Думаю, да.

Кажется, произнеся эти слова сейчас вслух, Босх впервые признал, что Сильвия Мур исчезла из его жизни навсегда.

– Расставание произошло по взаимному согласию?

Босх кашлянул, прочищая горло. Говорить на эту тему ему не хотелось, но нужно было покончить с этим.

– Наверное, можно сказать, что по взаимному, но узнал я об этом только после того, как она собрала вещи. Три месяца назад мы с ней обнимали друг друга в постели, когда дом ходуном ходил во время землетрясения. Можно сказать, что она ушла еще до того, как закончились остаточные толчки.

– Они до сих пор не закончились.

– Это просто фигура речи.

– Вы хотите сказать, что причиной разрыва ваших отношений стало землетрясение?

– Нет, я такого не говорил. Я сказал, что это произошло в одно и то же время. Вернее, сразу после. Она работала учительницей в школе в Вэлли, и ее школа оказалась разрушена. Учеников перевели в другие учебные заведения, и так много учителей стало не нужно. Им предложили взять отпуск на год, и она согласилась. И уехала из города.

– Из страха перед новым землетрясением или из страха перед вами? – Она в упор посмотрела на него.

– С чего бы ей было испытывать передо мной страх?

Он отдавал себе отчет в том, что тон у него несколько оборонительный.

– Не знаю. Я просто задаю вопросы. Вы давали ей какие-то основания вас бояться?

Босх замялся. Это был вопрос, которого он в своих сокровенных мыслях об их разрыве с Сильвией никогда не касался.

– Если вы имеете в виду в физическом отношении, то нет, она не испытывала передо мной страха, и я не давал ей к этому никаких оснований.

Инохос кивнула и что-то записала в своем блокноте. Босха беспокоило, что она собралась делать записи.

– Послушайте, это не имеет никакого отношения к тому, что случилось в участке на прошлой неделе.

– Почему она ушла? Что было настоящей причиной?

Босх отвел взгляд. Его переполняла злость. Так оно дальше и будет. Она будет задавать ему любые вопросы, какие взбредут ей в голову. Лезть к нему в душу при каждой возможности.

– Я не знаю.

– Нет, так не пойдет. Я думаю, вы знаете или, по крайней мере, предполагаете, почему она решила уйти. Вы должны это знать.

– Она выяснила, кто я такой.

– Она выяснила, кто вы такой? И что это означает?

– Это у нее надо спрашивать. Это же она так сказала. Только она сейчас в Венеции. В той, что в Италии.

– Ну, тогда, по вашему мнению, что она имела в виду?

– Мое мнение не имеет никакого значения. Она же это сказала, и она от меня ушла.

– Не кипятитесь, детектив Босх. Пожалуйста. Мое самое горячее желание – это чтобы вы вернулись к работе. Как я уже сказала, это моя миссия. Вернуть вас в строй, если вы будете способны вернуться. Но вы такой сложный человек, что это все усложняет.

– Может, это и есть то, что она выяснила. Что я сложный человек.

– Сомневаюсь, что все так просто.

– А я иногда – нет.

Она посмотрела на часы и наклонилась вперед, явно недовольная тем, как проходит сессия.

– Ладно, детектив, я вижу, что вам тяжело об этом говорить. Оставим пока эту тему, но я подозреваю, что в будущем нам все равно придется к ней вернуться. Я хочу, чтобы вы над ней поразмыслили. Попытались облечь свои чувства в слова.

Инохос умолкла, ожидая от него какого-то ответа, но он ничего не сказал.

– Давайте попробуем еще раз поговорить о том, что произошло на прошлой неделе. Насколько я понимаю, это имеет отношение к делу об убийстве проститутки, которое вы расследовали.

– Да.

– Оно было жестоким?

– Это вопрос определений. Смотря что под этим понимать.

– Ну, хорошо. Тогда так: в вашем понимании это было жестокое убийство?

– Да, жестокое. Убийство – это вообще жестокость. Когда человека убивают, это жестоко. По отношению к нему.

– И вы задержали подозреваемого?

– Да, мы вдвоем с напарником. Вернее, нет. Он добровольно согласился проехать с нами в участок, чтобы ответить на вопросы.

– Это убийство задело вас за живое сильнее, чем, скажем, другие подобные дела, которые вы расследовали?

– Возможно. Не знаю.

– А почему?

– Вы имеете в виду, с чего бы мне переживать из-за проститутки? Я и не переживал. Ну, то есть не больше, чем из-за любой другой жертвы. Впрочем, я в своей работе стараюсь придерживаться одного правила.

– И что же это за правило?

– Или все имеют значение, или никто не имеет.

– Поясните, пожалуйста.

– Что тут пояснять? Или все имеют значение, или никто не имеет. Точка. Это означает, что я буду абсолютно одинаково рвать задницу ради того, чтобы раскрыть убийство хоть проститутки, хоть жены мэра. Это мое правило.

– Я поняла. А теперь давайте поговорим об этом конкретном деле. Мне хотелось бы услышать от вас рассказ о том, что произошло после задержания, и о причинах, которыми мог быть обусловлен ваш срыв в участке.

– Наш разговор записывается?

– Нет, детектив, все, что вы мне говорите, защищено законом о врачебной тайне. По итогам наших сессий я просто выдам заместителю начальника отдела Ирвингу заключение. Никакие подробности наших сессий раскрыты не будут. Заключение, которое я даю, обычно умещается на половине листа и не содержит подробностей этих диалогов.

– Эти пол-листа дают вам немалую власть над людьми.

Инохос ничего не ответила. Босх ненадолго задумался, глядя на нее. Она производила впечатление человека, заслуживающего доверия, но природное чутье и жизненный опыт твердили ему, что доверять нельзя никому. Она, похоже, поняла, перед какой дилеммой он оказался, потому что просто молча ждала.

– Значит, вы хотите услышать мою версию этой истории?

– Да, хочу.

– Ладно, я расскажу вам, что случилось.

Глава 2

Всю дорогу домой Босх курил не переставая, но в конце концов понял, что для того, чтобы унять нервы, ему сейчас на самом деле нужна не сигарета, а выпивка. Он взглянул на часы и пришел к выводу, что в бар ехать рановато. Поэтому закурил еще одну сигарету и поехал домой.

Преодолев Вудро-Вильсон-драйв, он припарковался у обочины в полуквартале от дома и прошелся в обратную сторону пешком. Откуда-то доносилась негромкая фортепианная музыка, что-то классическое, но кто это мог играть, он не знал. С соседями он практически не общался и представления не имел, кто из них умеет играть на пианино. Поднырнув под желтую ленту, которой был обнесен его участок, он через дверь зашел в примыкающий к дому гараж.

Парковаться дальше по улице и скрывать тот факт, что он живет в собственном доме, за эти три месяца уже стало для него делом совершенно обыденным. После землетрясения дом был признан непригодным для проживания и определен под снос. Но Босх проигнорировал предписания жилищной инспекции, срезал с электрического щитка замки и все три месяца в нем жил.

Это был маленький домик, обшитый коричневой вагонкой и стоящий на стальных сваях; сваи были вбиты в пласт осадочных пород, который сложился и сформировался в тот период, когда горный хребет Санта-Моника выдвигался вверх из пустыни на протяжении мезозойской и кайнозойской эры. Во время землетрясения сваи выстояли, а вот сам дом сместился, частично отделившись от свай и противосейсмических креплений. Съехал в сторону, всего-то на пару дюймов, но этого оказалось достаточно. Незначительное смещение обернулось большим ущербом. Каркасную конструкцию перекосило, оконные и дверные проемы повело. Стекла лопнули, входную дверь намертво заклинило в дверной коробке, которая вместе со всем остальным строением накренилась к северу. Если бы Босх захотел ее открыть, ему, пожалуй, пришлось бы взять напрокат полицейский бронетранспортер с тараном. Он и дверь гаража-то вынужден был вскрывать при помощи ломика. Теперь эта дверь служила парадным входом в его жилище.

Босх заплатил подрядчику пять тысяч долларов, чтобы дом приподняли при помощи домкратов и сдвинули назад на те самые злосчастные два дюйма. Затем его водрузили обратно на полагающееся место и заново укрепили на сваях. После этого Босх в свободное от работы время принялся своими руками потихоньку приводить в порядок окна и внутренние двери. Первым делом он застеклил окна, а в последующие месяцы заново смонтировал дверные коробки и перевесил двери. Не имея никакого опыта, он вооружился справочниками по плотницкому делу и все равно вынужден был практически каждую дверь переделывать по два-три раза, пока не удавалось добиться мало-мальски приличного результата. И тем не менее он обнаружил, что занятие это доставляет ему удовольствие и даже обладает в некотором роде терапевтическим эффектом. Работа руками давала возможность отвлечься от будней убойного отдела. Входную дверь он оставил как есть, решив, что и так сойдет. Пусть будет памятником силам природы. А его и через гараж ходить вполне устраивает.

Впрочем, все его усилия не помогли исключить дом из городского списка зданий, подлежащих сносу. Гауди, инспектор, отвечавший за его сектор, наотрез отказался изменить статус дома, несмотря на всю проделанную Босхом работу. Так началась игра в кошки-мышки, в которой Босх прокрадывался в свое собственное жилище и из него тайком, точно шпион в иностранное посольство. Окна, выходящие на улицу, он затянул изнутри черной пластиковой пленкой, чтобы ненароком не выдать себя предательским светом. И всегда, всегда высматривал Гауди. Гауди был его проклятием.

А пока что Босх нанял адвоката, чтобы оспорить вердикт инспектора.

Из гаража дверь вела прямо в кухню. Едва войдя, Босх открыл дышащий на ладан холодильник, достал банку кока-колы и некоторое время стоял перед распахнутой дверцей, наслаждаясь приятной прохладой и задумчиво созерцая его содержимое в поисках чего-нибудь такого, что сгодилось бы на ужин. Он наперечет знал все, что лежало на полках и в ящиках, и все равно смотрел, как будто надеялся, что где-нибудь неожиданным образом обнаружится бифштекс или куриная грудка, про которую он забыл. Это был типичный ритуал одинокого мужчины. И это тоже он знал.

Устроившись на террасе с тыльной стороны дома с колой и сэндвичем, который он соорудил себе из хлеба пятидневной давности и ветчины из пластиковой упаковки, Босх пожалел, что нет чипсов, поскольку после ужина, состоящего только из сэндвича, он очень скоро должен был неминуемо проголодаться снова.

Покончив с едой, он подошел к ограждению террасы и устремил взгляд на Голливудское шоссе, по вечернему времени понедельника забитое машинами. Он успел выбраться из деловой части города перед самым началом часа пик. Придется ему очень внимательно следить за тем, чтобы не задерживаться на приемах у этой психологини. Они были назначены на половину четвертого по понедельникам, средам и пятницам. Интересно, эта Кармен Инохос когда-нибудь позволяет своим сессиям затянуться сверх положенного? Или ее рабочая миссия строго ограничена рамками с девяти до пяти?

Отсюда, с горы, ему были хорошо видны почти все полосы шоссе, проложенного через перевал Кауэнга в направлении долины Сан-Фернандо. Он снова и снова прокручивал в голове все сказанное во время сессии, пытаясь решить, хорошая это была сессия или нет, но мысли разбредались, и он принимался наблюдать за точкой, где шоссе выныривало из-за гребня перевала. Рассеянно выбрав какие-нибудь две машины, показывавшиеся на гребне плюс-минус одновременно, он отслеживал их на отрезке шоссе приблизительно в милю длиной, который был виден ему с террасы, ставил на какую-то из них и наблюдал за гонкой без ведома ничего не подозревавших водителей, провожая их взглядом до финишной черты, которой служил съезд на бульвар Ланкершим.

Через несколько минут такого времяпрепровождения Босх осознал, что делает, и отвернулся, чтобы не смотреть на шоссе.

– Твою ж мать, – выругался он вслух.

Именно тогда к нему пришло понимание, что недостаточно будет просто занять чем-то руки на время отстранения от работы. Он вернулся в дом и достал из холодильника бутылку пива, но не успел откупорить ее, как раздался телефонный звонок. Звонил его напарник Джерри Эдгар. Возможность отвлечься от тишины обрадовала Босха.

– Ну, Гарри, как все прошло в Чайна-тауне?

Поскольку каждый полицейский втайне опасался, что в один прекрасный день может, не выдержав нагрузки, сорваться и стать кандидатом на психотерапевтические сессии в отделе поведенческого анализа, это подразделение в управлении редко именовали официальным названием. Про походы на сессии в ОПА обыкновенно говорили «ездить в Чайна-таун», поскольку офисы отдела располагались на Хилл-стрит, в нескольких кварталах от Паркер-центра. Если про кого-то из полицейских становилось известно, что он туда ходит, по управлению начинали распространяться толки о том, что у него Хилл-стрит-синдром, а шестиэтажное здание, в котором размещались офисы ОПА, было известно под названием «номер пятьдесят один пятьдесят». И это был не адрес. Это был полицейский радиокод, обозначавший психически нездорового человека. Подобные коды были частью защитной структуры, использовавшейся с целью преуменьшить и, следовательно, легче обуздать собственные страхи.

– Все прошло просто зашибись, – саркастическим тоном отозвался Босх. – Попробуй как-нибудь тоже, очень рекомендую. Сижу вот теперь, машины на шоссе считаю.

– Ну, по крайней мере, ты оттуда не сбежал.

– Угу. Ну а у тебя какие новости?

– Паундз наконец-то это сделал.

– Что сделал?

– Поставил меня в пару с новым человеком.

Босх немного помолчал. Ну вот и все. Возможно, он никогда больше не вернется на работу.

– В самом деле?

– Ну да, поставил все-таки в конце концов. Мне сегодня утром поручили новое дело. Так что он поставил со мной в пару одного из своих подпевал. Бернса.

– Бернса? Из отдела автоугонов? Он же никогда не работал в убойном. У него вообще опыт раскрытия ППЛ есть?

Детективы в управлении, как правило, избирали для себя одну стезю из двух потенциально возможных. Одни специализировались на имущественных преступлениях, другие – на преступлениях против личности. Последние включали в себя убийства, изнасилования, вооруженные нападения и грабежи. Детективы из отдела ППЛ расследовали более сложные дела и обыкновенно смотрели на своих коллег из отдела имущественных преступлений свысока, считая тех канцелярскими крысами. В городе совершалось такое количество имущественных преступлений, что следователи львиную долю своего рабочего времени тратили на составление разнообразных отчетов и – крайне редко – на аресты. Практически никакой следственной работы они не вели. Им было попросту не до того.

– Он только и умеет, что бумажки перекладывать, – сказал Эдгар. – Но Паундзу нет до этого никакого дела. Ему просто нужно было заткнуть дыру в убойном отделе кем-то, кто плясал бы под его дудку. А Бернс как раз из таких. Думаю, он начал прощупывать почву на предмет перехода в убойный сразу же, как только в управлении стало известно о твоем отстранении.

– Да и хрен с ним. Я скоро вернусь, и он снова будет заниматься своими угонщиками.

Эдгар немного помолчал, прежде чем ответить, как будто Босх ляпнул какую-то нелепицу.

– Ты действительно в это веришь, Гарри? Паундз палец о палец не ударит ради того, чтобы ты вернулся. После того-то, что ты сделал. Когда он сказал мне, что я теперь буду работать в паре с Бернсом, я ему говорю: без обид, но я лучше подожду, пока не вернется Гарри Босх. А он мне на это в ответ: эдак ты будешь ждать до пенсии.

– Так и сказал? Опять же, и хрен с ним. У меня осталась еще в управлении пара друзей.

– Ирвинг до сих пор перед тобой в долгу, так ведь?

– Я посмотрю, что можно будет сделать.

Продолжать Босх не стал. Ему хотелось сменить тему. Эдгар был его напарником, но их отношения никогда не были настолько близкими, чтобы доверять друг другу целиком и полностью. В их паре Босх исполнял роль наставника, и Эдгару нередко доводилось прикрывать ему спину. Но то было на улице. В стенах управления дело обстояло совершенно иначе. Босх никогда никому не доверял и никогда ни на кого не рассчитывал. И определенно не собирался начинать это делать сейчас.

– Ну и что за дело тебе поручили? – спросил он, направляя разговор в другое русло.

– А, да, я как раз собирался тебе рассказать. Там странность на странности. Начиная с самого убийства и заканчивая тем, что произошло потом. Вызов поступил из дома на Сьерра-Бонита. Это было около пяти утра. Звонит, значит, один из тамошних жителей и говорит, что слышал какой-то звук вроде оружейного выстрела, только приглушенный. Ну, он взял ружье и пошел на улицу посмотреть, что происходит. А в том районе же в последнее время торчки орудуют, помнишь? Только в одном его квартале за последний месяц было четыре кражи со взломом. Вот у него ружье и стояло наготове. В общем, выходит он из дома и видит, что дверца его машины открыта и оттуда торчат чьи-то ноги. Машина была припаркована перед гаражом.