Девочка для генерала Кистяева Марина

Шарапов устало провел рукой по переносице.

– Потапову назад верну. Слушай, Рус, у меня тут такой бардак… Задрало всё. Не спал уже несколько суток.

– Поставь мне в камеру кондей. Дышать нечем. Что за бардак? Помочь могу?

Шарап покачал головой.

– Нет. Сам разберусь. Но за предложение спасибо.

Руслан кивнул.

– Вызывай парней.

Его снова проводили в камеру. День, много посторонних в отделении. Мельтешат, с любопытством на него смотрят. Да ради Бога, ребята, на здоровье. Любопытство даже хорошо, если оно не праздное и уметь его направить в нужное русло.

Конечно, а тут опальный генерал. Обвиняемый в хищении нескольких миллиардов рублей. Найденных на одной из его квартир. В мешках.

Особенно возмутило общественность то, что деньги находились в мешках. Пресса раздула до неимоверных масштабов. Мол, генералы воруют столько, что не хватает банковских ячеек, приходится хранить в специальной квартире. Ну-ну. Ещё писали, что эти деньги едва ли не ментовский «общак», хотя какое отношение он имел к ментам, непонятно. Но журналистам не всё ли равно, из чего раздувать скандал? Лишь бы читали, тиражи росли, остальное – побоку. Некоторым очень активным быстро заткнули рот.

Не туда сунулись, ребята.

И не к тем.

Как говорят в России: если кого-то сажают, значит кому-то это надо.

Руслан, выматерившись, бросил папку с делом Кати на кровать, скинул с себя футболку и начал тренироваться. Независимо от того, где он находился и в каком состоянии был, тело должно работать. Всегда. Инстинкты хищника, присущие любому солдату, позволили ему выжить там, где другие ломались. От вида крови, от жары, от подставы своих же. От собственной лени. Некоторые забывали, что враги везде. Расслаблялись.

Генерал – никогда. Слишком честолюбивый. Слишком о многом мечтавший. Он всегда был перфекционистом. С самого детства. Стремился, чтобы у него было то, что он хотел. И он знал, как это получить. То самое для себя определившее «самое лучшее».

У каждого оно было своим.

Как и определение слову «счастье».

Руслан отжимался. Потом делал упражнения на пресс. Потом удары кулаками по стене. Разбивая костяшки в кровь, выгоняя дурь из головы. Голова должна оставаться свежей. Незатуманенной, незадурманенной.

А ещё он считал. Умножал числа. Тренировка нужна не только телу.

Час. Именно столько он тренировался минимум каждый день.

Выдохнул, тряхнул головой, отчего капли пота полетели в разные стороны.

И лишь потом Генерал посмотрел на кровать. Его взгляд зацепился за папку.

Что ж, Воробушек, вот пришло и твоё время.

Через пять минут Руслан достал кнопочный телефон, нашёл в адресной книжке нужный номер и нажал на вызов. Дождался ответа и коротко сказал:

– Коваль беспокоит.

Катя умирала.

Она не знала, что с ней происходило. Ничего хорошего – точно.

Она лежала на кровати, свернувшись клубочком, и тихо постанывала.

Как же больно…

Болел низ живота. Сначала тянуло, теперь появились спазмы. Казалось, у неё внутри всё разрывалось.

Она не притронулась к еде, что ей принесли от Коваля. Только пару сладостей съела.

Трусики надела. Без них никак.

Каждое движение отзывалось тяжестью внизу живота. Сначала Катя даже решила, что это последствия ночи с генералом. Не подготовлена и так далее, и тому подобное. Да, было по принуждению, от разрыва девственной плевы она не получила ничего, кроме неприятных ощущений. Но даже она со своей неопытностью понимала: её не порвали, с ней не сделали ничего такого, через что проходили многие другие. Да, без ласки. Насильно. Но не жестоко. Частично на сухую. Опять же – внутренние органы не травмированы, да и крови, чтобы прямо вот очень сильно, не было. Всё в пределах нормы.

Тогда почему она с трудом сдерживается, чтобы не заорать?

Про душу и про то, что в ней творилось, Катя не думала. Не та ситуация. Когда ты находишься в следственном изоляторе, как-то не до щепетильности. Катя предпочитала максимально трезво и объективно оценивать ситуацию.

А прошедшую ночь – забыть…

Что было, то было.

Впереди – колония. Там будет пожестче.

Катя очень надеялась на поселение. Вдруг… У неё первое серьезное преступление, ранее она не привлекалась. Ей могут вынести смягчающий приговор.

Несколько лет жизни у неё заберут.

И это правильно. Она же забрала жизнь у другого человека.

Катя зажмурилась. Чей-то отец. Муж. Сын. Самое страшное для Кати – увидеть родственников того мужчины. Вот к этому она совершенно не готова. Но на суде придется.

Катя тихо застонала, боль снова резанула, заставив её поджать ноги выше.

Звук открывающейся двери заставил Катю приподнять голову.

Потапов.

Мужчина входил в камеру по-свойски. Распахнул дверь, задержался в дверном проеме, сосредоточив внимание на единственной занятой койки. Потапов находился на довольно приличном расстоянии, и Катя не могла видеть его взгляда. К лучшему. Капитан сделал несколько шагов вперед, закрыл с глухим стуком дверь. Кате показалось, что в его действиях проскальзывал сдержанный порыв – он бы с удовольствием хлопнул дверью, да железо с крепкими петлями не позволяло побуянить от души.

Как ни странно, страх не обрушился на девушку, как она думала ранее. Она была готова к визиту Егора Васильевича. Не сомневалась ни на мгновение, что он к ней заявится поутру. Вернее, вызовет. Он же решил снизойти лично.

Потапов прошёл дальше, шаг за шагом приближаясь к кровати Катя. Девушка растерялась. Происходящее выходило за рамки протокола.

Капитан выглядел хуже, чем вчера. Лицо помятое, глаза – дурные. Волосы кое-как приглажены, а вот состояние кителя и рубашки вызывали сомнения в том, что были сменены накануне. Неужели капитан провел ночь в отделении? Всё возможно. Рабата в полиции подразумевала ненормированный график. Тут Кате было впору рассмеяться над собой. Кого она обманывает?

– Что, Катя-Катерина, хорошую ночку провела под Ковалем? – без прелюдий начал капитан, останавливаясь в полушаге от кровати, возвышаясь над самой Катей, заставляя её чувствовать себя ещё более беззащитной. От Потапова разило перегаром, видимо, похмелился с утра. Почему тогда не ушёл домой? Где начальство? Или руководитель лояльно относится к выпившим сотрудникам? Господи, ей-то какое дело.

– Доброе утро, Егор Васильевич, – собравшись, поздоровалась с ним Катя, облизнув пересохшие от волнения губы. Она давно хотела пить, но встать не было сил.

Взгляд опухших глаз мгновенно метнулся к её языку, и мужчина оскалился, вызвав у Кати удивление, граничащее с шоком. Если она думала, что видела вчера Потапова во всей красе, сильно ошибалась.

– Доброе, значит, да, Катя? Доброе, спрашиваю? Что, Коваль тебя так оттрахал за ночь, что сил нет ходить и стоять? Ноги поджимаешь, лежишь, скрючившись! – каждое его слово было пропитано яростью и ненавистью. К Ковалю и к ней лично. Если отношения задержанного генерала и оперативника мало заботили Катю, то ненависть к себе обжигала и не сулила ничего хорошего. Если бы Катя ранее имела отношения с мужчинами, она бы подумала, что Потапов ревнует.

Её.

Он выглядел так, точно находился на грани того, чтобы обрушиться на неё с кулаками. Его лицо, отекшее, со следами бессонной ночи и чрезмерного употребления спиртного, покраснело от едва сдержанной ярости. Грудная клетка шумно поднималась и опускалась. Вся фигура застыла в немом напряжении.

Катя не понимала, чем вызвана его ярость. Его претензии. Она всегда была осторожна с Потаповым, и если вчерашний случай можно отнести к чрезмерному принятию спиртного, то что сегодня?… Да и камеры… Разве за всеми подследственными устанавливают наблюдение?

– Вы…

Катя хотела что-то сказать, как-то осадить его, но ей не дали.

– Встать, сука, когда с тобой разговаривает офицер полиции!

Потапов резко выбросил руку вперед, схватил её за предплечье и дернул на себя. Катя вскрикнула. Такое чувство, что ей сейчас вырвут руку. Хватка у капитана была жесткой. На глазах мгновенно навернулись ещё ранее не до конца просохшие слезы.

Ей пришлось подняться, иначе – хуже. Потапов её не отпускал, тянул на себя, едва ли не сдергивал с койки. Катя спустила ноги, и сразу же поджала босые пальчики. Какой же холодный пол!

Потапов стоял непозволительно близко. Её ноги уперлись в железное основание кровати. Девушка не хотела соприкасаться с Потаповым, который вызывал у неё омерзение, а про запах, исходящий от него, она вообще молчала. Никогда не любила алкоголь, а тех людей, кто злоупотреблял, тем более.

– Что скажешь, а? – Потапов сжал её плечи сильнее, оставляя красноватые следы. Скривил губы, прищурившись. – Понравилось трахаться с Ковалем?

– Пустите меня, – процедила Катя. Боль внизу живота усилилась.

– Отвечай, сука!

Её тряхнули, как тряпичную куклу. Волосы, не собранные ни в хвост, ни в косу, разметались по лицу, закрыв глаза и попав частично в рот. Катя снова вскрикнула, больше не от жестокого обращения, а от новой волны спазмов.

– Тебя надо было разложить ещё накануне! – прорычал капитан, обдав её перегаром и невольно заставив поморщиться. Катя не увидела, как исказилось от ещё большей злости мужское лицо. – Ах, ты… Нос воротишь, да? Значит, так? Что ты о себе возомнила, дрянь? Что тобой попользовался Генерал, и теперь ты звезда? Ну так я тебя поспешу разочаровать! Ты никто! И зовут тебя никак! Будешь моей подстилкой, поняла? Я буду приходить к тебе и иметь, когда и как захочу! И ты будешь покорной, будешь вставать при виде меня на колени и заглатывать по самые гланды, облизывая мой член! Поняла, сучка?

– Не поняла.

– Чтооо?

Глаза мента сузились до узкой щели.

Катя воспринимала слова Потапова через искаженную призму. Угрозы на неё сейчас точно не действовали. Пусть, что хочет говорит, только бы поскорее ушел.

Но тут Катя прогадала. Истощенная морально, она не смогла правильно просчитать ситуацию с Потаповым, за что вскоре и поплатилась.

Мужчина, потерявший голову от ревности, от тех картин, что он представлял ночью раз за разом своим воспаленным, затуманенным алкоголем разумом, опрокидывая в себя очередной стакан и не отвечая на звонки, а потом сообщения жены, наделенный властью, пусть и узконаправленной, способен на многое. Он постоянно, каждые полчаса проверял, не вернули ли Катю в камеру. Не отпустил ли её Коваль… Ублюдок не отпускал. Лишь утром её привели.

Работа на некоторое время закружила и отвлекла Потапова. Непосредственное начальство с утра спустило на него собак, где заслуженно, по делу, где ради волшебного пенделя, чтобы не расслаблялся. Егор слушал в пол-уха, его мысли снова и снова возвращались к Катерине и Ковалю. Начальство задержало его, и когда Егор вернулся к себе, выгнал взашей стажера, чтобы остаться одному в кабинете и просмотреть запись. Его руки дрожали, когда он нажимал на кнопку.

А там она… девочка с нереально красивыми волосами. Лежит, ножки свои стройные поджала.

Рядом коробки из брендовых магазинов и ресторанов.

Что за хрень?

Потапова понесло. Он сорвался с цепи. Швырнул папки с делами со стола, опрокинул кресло. Правда, последнее пришлось поднять. А вот папками…Пусть стажер занимается. У него есть дела поважнее.

Вернее – дело.

Он хотел заглянуть ей в глаза. Этой сучке, что свела его с ума. Что лишила покоя, превратив в безумца. Егор снова наорал на жену, но сегодня ему уже было плевать. Если устроит скандал, выгонит. Квартира его, детей у них нет, вот пусть и валит, если не одумается и будет дальше его доставать. Некогда ему, понятно?!

Потапов шёл по коридору, с трудом различая лица. И это не из-за алкоголя. С утра он не пил, хотя башка и раскалывалась. От него разило перегаром. Что ж, бывает. Не он первый, не он последний. И не такое видели эти серые стены.

Дальше – хуже.

Открыл дверь и пропал. Никогда не реагировал ни на одну бабу, как на Катю-Катерину. У Егора реально ехала крыша. Где-то на задворках сознания всплыла мысль, что не помешало бы выждать время, девочку только что привели, да и коробки что-то да значили. Подсуетился Генерал, хотя для того эта суета ничего и не стоило. Поговаривали, что у Генерала есть едва ли не своя армия. Бред, конечно. Но свои люди у него точно были. А ещё бабло. Баснословное. При других обстоятельствах всегда осторожный Потапов умел сосредоточиться на важном, не совершать роковых ошибок.

Его слабостью стала Катя.

Бесовской, отчаянной. С которой он ничего не мог поделать. Единственный выход – взять Катю, отодрать её, чтобы понять, что она такая же, как все. И тогда снова зажить обычной жизнью.

Так нет же… Увидел Катю и всё, в нем проснулся сатана.

– Что слышали, – негромко повторила она, поднимая лицо кверху. – Отпустите меня и уйдите.

– Чегоооо?

Он правда опешил. От наглости девчонки.

Перед глазами возникла кровавая пелена.

Порвет на хрен на части.

– Уйдите, Егор…

Она не договорила, потому что он дернул её с такой силой, что светлые волосы растрепались сильнее.

– Пасть закрой, дрянь! Иначе изуродую к херам собачьим.

Катя приготовилась драться. Она не знала как, но приготовилась. Рядом с ней стоял здоровый крепкий мужчина, и он был разъярен. Она не понимала причину или не хотела понимать. Ей хотелось, чтобы её оставили в покое. Перестали оскорблять, обзывать. Кто дал ему право говорить гадости? Капитан Потапов ничего о ней не знал, а вел себя так, словно имел на неё какие-то права. Она подследственная, приговор судья ей не вынес.

– Только попробуй… тронь…

Катя сама не заметила, как перешла на ты. Грань, за которой кончалась её сдержанность, её женская осторожность, мудрость, растворилась. Остался лишь инстинкт выживания. Готовность отстаивать себя, своё здоровье, своё существование во что бы то ни стало, не задумываясь о том, что будет потом.

Катя просто устала.

– Вот как заговорила, – оскалился Потапов, окончательно перестав скрываться. Его глаза жадно загорелись, в них отразилась вся жестокость, что сейчас переполняла мужчину.

Мысленно он уже знал, что сделает с непослушной девчонкой, что посмела ему противостоять. Посмела противиться. Личико своё красивое воротить. Смотреть на него, как на ничтожество. Думает, он не видит, как она кривится? Как взгляд отводит? Ничего… Ничего… Скоро стонать будет под ним, голос срывая уже по другому поводу! У неё иного выбора не будет.

Если захочет жить…

Катя тяжело дышала, отчего её красивая грудь поднималась и опускалась, невольно привлекая внимание. Упругая? Вот он сейчас и проверит.

Продолжая скалиться, удерживая девушку одной рукой за плечо, вторую он опустил ей на грудь и с силой сжал, прекрасно осознавая, что делает больно и оставляет синяки.

Катя сначала охнула. Она до конца не верила в то, что капитан осмелится.

Мерзко… Как же мерзко…

Катя дернулась назад, ещё веря, что приход капитана для неё закончится без травм.

Наивная…

– Что? Не нравится? А ласки Коваля нравились?

– Да пошёл ты…

Перед ней стоял не капитан, перед ней стоял мудак, который пытался её запугать, лапал её и унижал. Катя больше не могла терпеть.

Она разозлилась. Впервые с того дня, что её взяли под стражу. Злость колыхнулась в душе, и Катя, резко выставив руку вперед, ударила ей по кисти капитана.

Тот зарычал.

– Ах, так…

Он толкнул её, не сильно, но довольно ощутимо, и, между тем, не выпуская из цепкого захвата. Катя ударилась спиной о железную спинку кровати, охнула. Её тело стало слишком чувствительным, остро реагируя на каждое чужое прикосновение. Да и кое-где уже проступали синяки от жестокого обращения.

Катя никак не успела отреагировать. Лишь воздух хапанула.

Капитан на этом не остановился.

Снова рванул Катю, уже на себя, так чтобы она врезалась в его грудь. Он не замечал, что швыряет её, на грани сознания её беззащитность кружила голову и пробуждала в нем темные, похотливые инстинкты.

– Так что там Коваль с тобой делал, а? Разработал дырочку, да? Вот я сейчас и проверю!

Его рука, сминая и задирая платье, добралась до бедра, жадно сжимая кожу, оставляя на ней кровавые росчерки. Дальше – выше.

– Нет! – Катя попыталась вырваться, но тщетно.

Её держали крепко.

Из глаз хлынули слезы.

Катя успела лишь почувствовать, как натягивают трусики, как те больно врезаются в кожу. Их не отодвигали в сторону, их именно рвали.

А потом два пальца – грубых, с отросшими ногтями, с крупными фалангами, ворвались в её ещё не зажившее лоно, вызвав огненную волну боли.

И Катя, не сдержавшись, закричала во весь голос.