Лунный ветер Сафонова Евгения

Глава четвёртая,

в которой происходит разумное чаепитие

Хепберн-парк располагался сразу за лесом. Даже не столько за лесом, сколько на его краю. Я всегда считала старинный мрачный особняк, окружённый темнокорыми елями, подходящей декорацией для историй с привидениями; не слишком высокий, почти чёрного камня, он странным образом давил на гостей, вызывая у них желание скорее войти внутрь или уехать восвояси.

Надо сказать, нынешний владелец подходил Хепберн-парку куда больше, чем покинувшая его леди Хепберн. Добродушные морщинистые старушки не особо вписываются в страшные истории.

Нас встретил вначале мальчик-конюший, а затем чопорный лакей, проводивший меня в гостиную и усадивший перед очагом. Каменные стены особняка источали холод; я с наслаждением протянула руки к огню, дожидаясь хозяина дома, который отправился переодеваться. Его слова насчёт бури оказались правдивыми: стоило нам войти в дом, как в окна требовательно застучал ливень.

Мистер Форбиден вернулся ко мне одновременно с лакеем, нёсшим поднос с чаем. Одно его чёрное одеяние сменилось другим. Странная любовь к краскам ночи и траура…

– И плед, будь добр, Уильям. Мисс Лочестер продрогла, как вижу.

– Не надо.

Как бы ни были холодны стены Хепберн-парка, я понимала, что дрожу не от холода.

– Как пожелаете. – Усевшись в кресло напротив, мистер Форбиден наблюдал, как я помешиваю сахар в фарфоровой чашке; насколько я могла судить, это был очень хороший фарфор. – Итак, мисс Лочестер… полагаю, лорд Томас всё же чем-то вас обидел? Как обманчива внешность, однако.

– С чего вы взяли? – вновь обретя дар речи, спросила я.

– Как я догадался? – безжалостно поправил мой собеседник. – Не заметить, как он на вас смотрит, мог лишь полный слепец, а я таковым не являюсь. Учитывая, что в поле вы выкрикивали проклятия в адрес некоего человека, который сделал вам предложение, свести концы с концами нетрудно.

Я молча поднесла чашку к губам.

– Чем же вас не устраивает лорд Томас Чейнз, мисс Лочестер?

Я молча сделала глоток.

– Мисс Лочестер, вы можете промолчать, и ваша душевная рана затянется сама собой. Но если дать ей затянуться, не приняв противовоспалительных мер, возникнет безобразный и болезненный нарыв, который со временем вскроется. И, поверьте, время это будет самым неподходящим.

Я молча звякнула чашкой о блюдечко.

– Том – достойнейший юноша из всех, что я знаю. – Слова сорвались с губ, казалось, против воли. – Он красив, он умён, он добр, благороден и учтив…

– Но. Далее определённо должно следовать какое-то «но».

Я опустила взгляд, рассматривая искусно вытканные цветы на пёстром ковре.

– Мы дружны с ним с детства. – Говорить было легко: точно разговариваешь с кем-то, знакомым давным-давно. – Чейнзы всегда большую часть года проводили не в Ландэне, а здесь, в Энигмейле…

– Их поместье?

– Да. Тому было скучно там одному, и он часто отлучался в Грейфилд, к ближайшим соседям. К нам. С высочайшего позволения отца, конечно. – Я сделала ещё глоток. – Он всегда относился ко мне очень бережно. Поэтому я не сразу поняла, когда… когда…

– Когда из друга обратились для него в возлюбленную? – Мистер Форбиден склонил голову к плечу, разглядывая меня, словно диковинного зверька. – Но чем же всё-таки вас не устраивает лорд Томас, мисс Лочестер?

– Это, знаете ли, слишком личный вопрос.

Он пожал плечами:

– Как знаете. Скажу только, что вам не пристало особо воротить нос. Сын самого графа Кэрноу – блестящая партия для девушки из рода вроде вашего, не блещущего ни древностью, ни богатством. А для девушки, от которой предпочтёт держаться подальше любой приличный молодой человек, тем более.

– Я чем-то вас оскорбила, что вы решили сделать оскорбление взаимным?

– Это не оскорбление, мисс Лочестер, а констатация факта. Невеста должна быть мила, скромна, послушна, ничего не знать и ничего не желать от этой жизни. Смелость, дерзость, желание расправить крылья… всё это не в чести. Готов поспорить, все званые вечера вашей матушки вы просиживали взаперти в своей комнате, потому что стоило вам попасть в общество, как вы начинали говорить; но приличной девушке дозволено говорить лишь тогда, когда к ней обращаются, и не более чем нужно, чтобы выразить благодарность за то, что на неё обратили внимание. А между тем окружающие так напыщенны, так глупы, и так хочется внести в их пустую болтовню хоть что-то настоящее… Omnium rerum quarum usus est, potest esse abusus, virtute solo excepta. Знаете, что это значит?

– «Может быть злоупотребление всеми вещами, которые употребляются, за исключением одной только добродетели».

– О, так вы ещё и образованны? Тем хуже для вас. Какие языки вы знаете?

– Я свободно говорю на фрэнчском и знаю латынь.

– А! Тогда для вас ещё не всё потеряно. Два языка – в пределах нормы. Вот когда девушка знает три-четыре, как в Руссианской империи… для наших соотечественников это уже слишком.

– Autant de langes qu’un homme sait parler, autant de fois est-il homme[6]; но наша гувернантка просто не могла научить нас большему.

– Скажу вам, мисс Лочестер, что я обычно сам был своим учителем. И, должен признать, всегда оказывался своим любимым учеником.

Я прищурилась:

– Мистер Форбиден, осмелюсь предположить, что гордыня – главный ваш грех.

– Ошибаетесь, мисс Лочестер. Если говорить о грехах, то я в одинаково добрых отношениях со всеми семью. – Он улыбнулся моей оторопи. – Кстати, это возвращает нас к добродетели и к тому, что в наших гостиных даже из неё умудрились сделать доходный товар. И вы, не сочтите за оскорбление, по меркам почтенных матрон не слишком-то дорого стоите.

– И вы не считаете это оскорблением?

Почему-то я не была сердита. Забавно, но наш разговор странным образом меня… веселил?

– Констатацией факта, повторюсь. К примеру, сейчас вы в комнате наедине с посторонним мужчиной. Более того, почти незнакомым посторонним мужчиной. Не боитесь, что я посягну на вашу честь? Ведь мы, мужчины, только об этом и думаем, завидев молоденькую девушку… если верить почтенным матронам.

– Нет, не боюсь.

– Только за это любая добропорядочная девица будет иметь полное право презрительно от вас отвернуться.

– Возможно, я подтвержу ваше невысокое мнение о моей персоне, но мне будет абсолютно всё равно.

Я действительно не боялась. Возможно, напрасно.

Особенно если вспомнить события сегодняшнего утра.

– Вы подтвердите моё мнение, но отнюдь не невысокое. – Он сидел, с королевским достоинством откинувшись на спинку кресла, соединив кончики длинных пальцев. – Мисс Лочестер, я не знаю, что плохого сделал вам Томас Чейнз, но я могу сказать одно: вы рождены не для него, а он – не для вас. Вы – дикая птица, загнанная в клетку условностей. Он обмотает вашу клетку нерушимой цепью бесконечных аристократических обязанностей.

– Кто вы такой, чтобы об этом судить?

– Человек, который достаточно пожил на этом свете. И повидал больше, чем ваши достопочтенные родители, вместе взятые. – Он улыбнулся: не порочной, а вполне приветливой, лишь хитрой немного улыбкой. – Вы противоречите мне, хотя я высказываю ваши же мысли, которых вы страшитесь. Не думаю, что лорд Томас когда-нибудь сможет постичь хотя бы тень этих мыслей.

Я помолчала, глядя в окно, плачущее под ударами тяжёлых капель.

– Забавно, – вдруг произнесли мои губы, – я никогда в жизни ни с кем не разговаривала так… просто. А с вами… человеком, едва мне знакомым…

– Существует родство душ, мисс Лочестер. В том, что вы – моя духовная родственница, я убедился, едва вас увидел. Растрёпанная, с пылающими щеками и серым штормом в глазах – до чего же вы были хороши, фомор побери! Особенно после двух часов, проведённых в стерильном обществе вашей пустоголовой сестрицы и матушки, похожей на сушёную рыбину.

– Я не давала вам никакого права оскорблять мою семью.

– Ваше право, мисс Лочестер, мне совершенно ни к чему. Впрочем, прошу прощения. – Мистер Форбиден поглядел в окно. – Мне кажется или вам немного полегчало?

– Немного, – поколебавшись, согласилась я.

– Тогда, пожалуй, я велю подать экипаж. Ливень не думает утихать, а дома вас скоро хватятся. Не имею ни малейшего желания способствовать тому, чтобы вас посадили под замок.

– А вам какой интерес?

Поднявшись на ноги, он подал мне руку.

– Надеюсь ещё не единожды разбавить своё одиночество приятной беседой с моей очаровательной родственницей.

Я вложила свои пальцы в его ладонь почти без промедления.

Пока мистер Форбиден отдавал распоряжения, я стояла под зонтом, который мне любезно одолжили, и с любопытством оглядывала окрестности. Окутанный ливневой дымкой мир казался нереальным. Может, я всё-таки сплю?..

Край глаза уловил движение у угла дома. В льющемся из окон свете блеснули два золотых пятна. Я сощурилась – и страх прокатился по телу волной ледяного оцепенения.

Белй? Посреди дня? Здесь?..

– Волк!

Крик вырвался одновременно с тем, как белая тень рванулась вперёд. Я отшатнулась, понимая, что не успеваю, решительно не успеваю…

Но тень пронеслась мимо.

– А, вот и ты, разбойник! Ты напугал нашу гостью!

Я не сразу поверила своим глазам, когда увидела, как мистер Форбиден почёсывает мокрую шерсть за острым ухом зверя, севшего у его ног.

– Знакомься, Лорд. Мисс Ребекка Лочестер, – глядя волку в глаза, с самым серьёзным видом продолжил хозяин Хепберн-парка. – Мисс Лочестер, это Лорд.

– Это… волк? – зачем-то беспомощно уточнила я.

– Я умею находить со зверьём общий язык. – Мистер Форбиден поднял голову и улыбнулся: – Лорд – мой старый приятель.

Волк обернулся, взглянув на меня умными бледно-жёлтыми глазами. Чрезвычайно умными.

Возможно, то была лишь игра света и дождливой мороси, однако в глазах зверя и в глазах его хозяина мне почудилось некое странное, невероятное сходство.

– Когда-нибудь и вы поладите, я уверен, – добавил хозяин Хепберн-парка под дробь приближающегося перестука копыт. – А, вот и ваш экипаж. Думаю, вы не сильно оскорбитесь, если я не стану вас провожать: я и без того достаточно докучал вам сегодня своим обществом. Матушке расскажете, что я наткнулся на вас в полях и любезно предоставил вам свой экипаж, предпочтя пешую прогулку до дома. А чтобы легенда выглядела правдоподобней, отдайте мне зонт. Вам не помешает немножко промокнуть.

Я подчинилась, и ливень не замедлил забарабанить по макушке. Искоса поглядела на Лорда.

Волк сидел спокойно, точно комнатная собака.

– Не держите зла за всё, чем обидел. – Видимо, удовлетворившись влажностью моей одежды и волос, мистер Форбиден услужливо распахнул передо мной дверцу кареты. – Я, в сущности, неплохой человек… если со мной не общаться.

Я засмеялась почти невольно.

– Спасибо, мистер Форбиден, – произнесла я искренне. – Вы мне… помогли.

– Всегда рад. – Он поклонился. – Всего доброго, мисс Лочестер.

Я смотрела в окно, пока Хепберн-парк не скрылся из виду. Затем задёрнула шторку и отвернулась, уставившись в темноту перед собой.

Общество нового соседа вызывало у меня ни с чем не сравнимое чувство: словно тебя одновременно терзают жар и холод. Было в этом человеке что-то… притягательное. Хищность его взгляда, порочность его улыбки – всё это странным образом привлекало. Так детей привлекают страшные сказки, даже если они знают, что заплатят за это бессонной ночью.

Наверное, так пламя привлекает мотыльков.

Странно, но никто и никогда не был для меня столь приятным собеседником, даже Рэйчел, моя добрая подруга. Возможно, один лишь Том… до недавнего времени. Я ни с кем не могла говорить о том, что поведала новому соседу. Мать велела бы мне выйти вон, не удосужившись дослушать; Бланш лишь похлопала бы ресницами, не замедлив после наябедничать кому только можно. Отец выслушал меня как-то раз, но ответом мне были грустная улыбка и слова, которых я, в принципе, ожидала.

«Ребекка, вы с Томом – давние друзья, а это уже немало. Мы с твоей матерью были лишены и этого. Однако я ни разу… да, ни разу… не пожалел о нашем браке. – Я и сейчас помнила ласковое прикосновение к волосам, которым меня тогда наградили. – Чувство приложится со временем, вот увидишь».

Да, какое-то чувство определённо приложится. Дружба, которая станет нежнее, чем прежде. Уважение.

Но не то, о котором писали в моих любимых книгах.

Что делать, если я чувствую, каким-то шестым чувством чувствую, что не должна сейчас всовывать голову в брачную петлю? Что делать, если душа порой замирает в предчувствии чего-то неведомого, а вересковый ветер нашёптывает: «Что-то случится, вот сейчас, совсем скоро, подожди ещё немного, ещё чуть-чуть…»

Правда, теперь мне казалось, что я знаю ответ на этот вопрос.

Глава пятая,

в которой мы узнаём, что цепи дружбы сковывают не слабее прочих цепей

Когда я вышла у родного крыльца, дождь уже кончился. На террасе нервно прохаживался отец; завидев меня, он всплеснул руками и поспешил навстречу.

– Несносная девчонка! И что с тобой эти дни творится? С чего ты опять убежала? Мы уже отправили слуг тебя искать! – Сердитому тону немного не соответствовали объятия, в которые меня не замедлили заключить. – Но ты не слишком промокла, как я погляжу! Чей это экипаж?

Значит, Том никому ничего не сказал…

– Мистера Форбидена. – Я кивнула кучеру, который, откланявшись, вновь вскочил на облучок и щёлкнул кнутом, понукая коней. – Он встретил меня… в полях. Любезно одолжил экипаж.

– А где же он сам?

– Решил вернуться домой. Пешком.

– В ближайшее же время навещу его, дабы выразить благодарность, – сердечно изрёк отец.

– И, возможно, я составлю вам компанию, мистер Лочестер, – негромко произнёс кто-то за моей спиной. – Признаться, слухи и домыслы касательно личности нашего нового соседа изрядно меня заинтриговали.

Склонив голову, я обернулась – и присела в реверансе:

– Милорд…

Отец Тома, как всегда, без улыбки глядел на меня.

Поджарый и статный, с бледным, гладко выбритым лицом, с тёмными, без блеска, глазами – лорд Чейнз всегда чем-то меня пугал. Отчасти ещё и потому, что был магом. Однажды он даже колдовал при мне; я до сих пор помню, как сквозь белый шёлк его рубашки пробивалось алое свечение магической печати, украшавшей его руку сияющим клеймом, проявлявшейся, когда её владелец использовал свой дар.

– Добрый день, Ребекка, – промолвил лорд Чейнз бесстрастно. – А вы похорошели.

– Благодарю, милорд, но вы льстите мне.

Матушка была бы мной довольна. В кои-то веки я не поднимала глаз, что могло бы сойти за смущение.

Впрочем, довольство её было бы весьма непродолжительным.

– Мистер Лочестер, вы не будете против, если я немного пройдусь по саду в сопровождении вашей дочери?

Отец удивлённо вскинул голову – одновременно со мной.

– Сейчас?..

– Боюсь, стоит вашей супруге её увидеть, и нам будет не до этого.

Страдальчески ущипнув себя за бакенбарды, отец кивнул.

– Мисс Лочестер, не откажетесь составить мне компанию?

Всё-таки удосужился спросить. Надо же.

Я кивнула, первой направившись к яблоневой аллее.

– Том рассказал мне всё, – заговорил граф, когда мы отошли достаточно далеко. – Как о вчерашнем вечере, так и о сегодняшнем утре.

Я молчала, каждым шагом вминая в гравий ещё одну снежинку мокрых яблоневых лепестков, следя за отблесками света на рукояти его трости.

– Я насилу удержал его от того, чтобы поведать об этом… инциденте всем вокруг. Окружающим ни к чему об этом знать. Мой сын глубоко раскаивается в случившемся, и я не смог бы покарать его больше, чем он карает себя. Однако я знаю, мисс Лочестер, что вы – человек с железной волей. Такие люди не склонны легко прощать… и легко ломаться под давлением обстоятельств. Я знаю, вы способны отвергнуть предложение моего сына, невзирая на то, что за это вашу жизнь обратят в преисподнюю. Более того, я знаю, что в крайнем случае вы вполне способны порвать с этой жизнью и пуститься в вольное плаванье… но к чему такие жертвы?

– Я понимаю, куда вы клоните, милорд, однако…

– Ребекка, подумайте, что мой сын… что мы предлагаем вам. Богатство. Уважение. Безбедную жизнь. Такую любовь, которую вам вряд ли сможет дать кто-либо ещё. Разве это так плохо?

Bouche de miel, coeur de fiel[7], – подумала я.

– Диких птиц не утешит то, что их клетки сделаны из золота.

– Понимаю, – вздохнул граф, вроде бы действительно вполне понимающе. – Ну что ж, давайте рассмотрим следующий вариант. Вы отвергаете предложение Тома, надеясь на мифический брак по любви. Однако вероятность того, что вам посчастливится встретить человека, которого полюбите вы и который полюбит вас, ничтожно мала, равно как и вероятность того, что ничто не помешает вам сочетаться законным браком. Зато вам будет обеспечено кое-что другое: презрение со стороны всех членов вашей семьи… да-да, всех. Поубавьте скептицизма во взгляде: ваш отец надеется на этот брак не менее вашей уважаемой матушки.

Спохватившись, я снова опустила глаза.

– Да, презрение, – явно смакуя это слово, повторил граф, – и, возможно, разрыв родственных связей. А также муки совести, которая до конца ваших дней будет неустанно напоминать вам о том, как вы одним неосторожным словом убили своего друга.

Не понимая, о чём он, я недоумённо повторила:

– Убили?..

– Молодые люди нынче так категоричны. – Граф пожал плечами: – Порой они предпочитают смерть жизни без любимой. О чём и пишут в своём дневнике, думая, что достаточно надёжно его спрятали… – Заметив, что я отстала, он обернулся: – Что с вами, мисс Лочестер? Вы будто побледнели.

Я кое-как разомкнула пересохшие вдруг губы:

– Том этого не сделает.

– Романтические истории оказали пагубное влияние на его сознание. Вы наверняка помните, какое впечатление произвёл на него образ Вертера[8]. Романтизм, повальное увлечение вашего времени… Вы, кажется, тоже его не избегли. Помнится, читали ему отрывки вслух…

– Том этого не сделает!

– Я бы на вашем месте хорошенько взвесил все за и против, Ребекка. На одной чаше весов – жизнь, о которой многим дано только мечтать. На другой – ничего, кроме боли и унижения. И ради чего? Ради призрачной… свободы. – Граф резко отвернулся, взметнув полами сюртука; его тон ясно дал понять, сколь низко он оценивает последнее понятие. – В ваших руках возможность спасти две юные жизни – или погубить. Думаю, уже завтра Том повторит своё предложение, но сегодняшний день… Я дарю вам это время, мисс Лочестер, чтобы вы могли принять правильное решение.

Так и не найдя в себе сил двинуться с места, я молча смотрела в черноту его удаляющейся спины.

И найденные в карете силы сказать «нет», казалось, удалялись вместе с ним.

Я смутно помню, как меня отчитывали за побег из дома; как я сидела в гостиной, слушая Джона, распевающего душещипательную арию под фортепианный аккомпанемент Бланш; как, снова сославшись на головную боль, шла в свою спальню.

Я отправилась в гостиную, надеясь поговорить с Томом, но его там не было. Лорд Чейнз объявил, что его сын дурно себя чувствует. Значит, разговор откладывался до завтра, и я слабо представляла себе, каким он будет. Не начинать же беседу с вопроса: «Том, это правда, что, если я отвергну твоё предложение, ты покончишь с собой?»

Глупость какая. И почему, рассказывая мне это, лорд Чейнз был так спокоен? Он никогда не проявлял сильных эмоций, но речь идёт о жизни его сына! Возможно, это просто шантаж…

А возможно, и нет.

Я почти не спала: мало того, что вихрь лихорадочных мыслей всю ночь заставлял меня ворочаться с боку на бок, так ещё и ночную тьму периодически с грохотом рассекали змеистые лезвия молний. Впрочем, в какой-то миг я всё-таки забылась сном.

Но из объятий Морфея меня вырвал крик отца:

– Ребекка, ты цела!

– Что? – Я рывком села в постели. – Отец, что случилось?