Луна Верховного. Том 2 Эльденберт Марина
Вспоминая нашу встречу, я могу представить, что сексуальная жизнь Рамона была более чем насыщенной. Но и я к нему не девочкой попала, так что ерунда это все!
– Вы же хотели стать парой, – напоминаю я.
– Этого я хотела. Иногда мне кажется, что я ему навязалась.
Сиенна прикрывает глаза и откидывает голову на спинку дивана. Несчастной она не выглядит, а вот усталой – да.
Мне не хочется это признавать, но:
– Это не так.
Волчица вскидывает голову, снова распахивает глаза, и в них злость.
– Решила меня пожалеть?
– Нет. Я просто наблюдательная. Наши с Рамоном отношения складывались не сказать чтобы гладко…
– С Рамоном никогда не бывало гладко! – фыркает она. Ну она и взрывная!
– Мне показалось, что он сожалеет о том, что произошло. Винит себя и хотел бы, чтобы все произошло иначе.
– Сожалеет? Серьезно? Да я буду самой счастливой волчицей, зная, что он испытывал хотя бы десятую долю страданий, которые выпали мне!
Вот теперь мне становится искренне обидно за Рамона. Потому что я чувствовала, что испытывает мой истинный. Как он относится к нашей дочери. Уверена, малыша Сиенны он тоже любил.
– Послушай, но он тоже страдал из-за ребенка. Это был его ребенок. И в отличие от тебя, ему больше нельзя было иметь детей.
– Что-то это его не остановило.
В ней когда-нибудь закончится яд? Или это бесконечный запас?
– Это случайность. Тем не менее Рамон взял ответственность за дочь. Он ее любит.
– А тебя он любил? – неожиданно спрашивает Сиенна, подперев подбородок кулаком. – Мы все про детей говорим, но не про тебя.
– Да, – отвечаю, не задумываясь и глядя ей в глаза. – Рамон не говорил мне этих слов, но говорил другие. И речь не только про слова: он много всего для меня сделал. Из-за меня он пошел против собственных правил.
– Рамон любил нарушать правила. С юных лет. Это ничего не доказывает.
Новые жалящие слова заставляют меня хмуриться.
– Ты говоришь, что по-прежнему любишь его, что хочешь почтить его память. Но при этом поливаешь его память грязью. Почему?
Сиенна сжимает губы в тонкую линию: видно, что она многое хочет сказать или сделать. Но ее ответ звучит холодно:
– Потому что он умер, а у меня до сих пор не получается его простить. За нашего ребенка. За наш неслучившийся союз. За то, что разрушил мою жизнь. – Она кривится: – Пафосно, но как есть.
А у меня от нахмуривания, кажется, скоро между бровей морщина появится.
– По-моему, ты утрируешь, Сиенна. У тебя прекрасная жизнь. Муж. Дети. И красота и мозги тоже с тобой.
– Красота, говоришь? – выдыхает волчица, закусываю губу так, что она белеет. – Что тогда ты скажешь на это?
Он оттягивает ворот водолазки так сильно, будто собирается разорвать ее на себе. Но эта мысль в следующее мгновение от меня ускользает, потому что я вижу, что Сиенна выбирает одежду под горло не просто так. Она прикрывает жуткий, уродливый, рваный рубец, будто рассекающий шею от края до края.
Этот шрам настолько страшный, что я не нахожу слов. Вся моя выдержка уходит на то, чтобы оставаться спокойной: не показать ни отвращения, ни тем более жалости. Возможно, первого Сиенна и ждет, иначе не устроила бы мне такое шоу, а вот второго никогда не простит. Слишком гордая она, чтобы позволять кому-то себя жалеть. А у меня едва получается сглотнуть горький ком в горле, ком сожаления и злости на того, кто это сделал. Потому что я знаю, каково это: месяцами прятать шрамы, пока они не сойдут, не рассосутся, благодаря регенерации вервольфов.
Если этой отметина на ее коже настолько давно, то почему он не проходит?
– Этому шраму больше десяти лет? Почему он не рассосался?
У меня получается сбить Сиенну с толку: очевидно, я реагирую не так, как она привыкла. Не падаю в обморок, не спешу утешать или убеждать ее, что ничего страшного. Это самая тупая фраза на свете, особенно, когда человек признается, что ему больно. А слышит в ответ: «Ничего страшного!» Тот, кто первым ее придумал, умом не отличался, но другие повторяют. Я понимала, что это страшно. Страшно каждое утро и каждый вечер смотреть на себя в зеркало и видеть не просто пару лишних килограмм, а отметину, напоминающую о том, что однажды ты потеряла все.
Сиенна сжимает-разжимает пальцы на водолазке, словно раздумывая: спрятать шрам или «пугать» меня дальше. Но потом все же поправляет ткань, приглаживает ее ладонями, слегка подрагивающими, выдающими бурю чувств внутри, которые она всеми силами пытается скрыть. Если бы еще их получилось прикрыть так же легко, как отметину плотной тканью! Для нее это непросто, для нее это эмоциональный стриптиз, обнажение перед другой женщиной.
– Это подарок безликих. Знаешь таких?
Я молча киваю, и она продолжает:
– У меня, как у любой волчицы, хорошая регенерация, поэтому они это предусмотрели и смазали клинок ядом осиной гарги.
Мои глаза широко распахнулись:
– Ядовитой змеи?
– Их любимое оружие, – горько усмехнулась Сиенна. – Фирменный знак. Позволяет замедлить регенерацию до человеческой. Мне перерезали горло, повредили связки… много всего повредили, я даже есть не могла, как все. Я должна была подохнуть, но каким-то чудом выжила. Лишилась ребенка и голоса. После долгих изнуряющих тренировок заговорить получилось, выносить и родить тоже. Но забыть весь этот кошмар…
Она осекается, разжимает кулаки, но все равно смотрит на меня с вызовом.
Что ж, откровенность за откровенность!
– Мой бывший муж очень любил «острые» игры и пользовался тем, что, в отличие от человеческих игрушек, меня можно было ломать долго. Такие любовные игры. Хорошо, что он не знал об этом яде, иначе бы оставил следы не только на моей душе, но и на моем теле. Чтобы я о нем вспоминала. Проблема в том, что я и так о нем помню. О нем и о жизни рядом с ним. Это как твой шрам, его не видно другим, не станет видно, даже если я выйду на улицу голышом.
Вызов из взгляда Сиенны с каждым моим словом ускользает, на смену ему приходит отражение моей боли и ярости. Отвращение там тоже есть, но я понимаю, что оно относится к поступкам Августа, а не ко мне, которая позволила так с собой обращаться. Раньше в этом всем я винила себя, но давно уже не виню.
– Рамон убил его? – кровожадно спрашивает Сиенна.
– Его опередили.
– Туда и дорога этой твари!
– Согласна, – киваю я. Август не был ни хорошим мужем, ни хорошим волком. У меня не получилось его простить, но себя за чувства к нему, за эту ненависть я простила. Его смерть многих освободила, а еще многих уберегла от боли, которую он с таким наслаждением любил дарить. И Сиенна со мной солидарна. Кажется, мы с ней впервые на одной волне, пусть даже это волна ярости и горечи воспоминаний. – Но эта боль всегда со мной. Я годами пыталась от нее избавиться, и у меня ничего не получилось. Это как пытаться избавиться от прошлого. От части себя. Для этого нужно, как минимум, стереть память, но, даже если бы это было возможно, это была бы уже не я.
– Что тебе помогло?
– Кто. Мой психотерапевт. Друзья. Возможность стать матерью, когда даже доктора говорили, что это невозможно. Рамон. Рядом с ним я поверила, что снова могу довериться кому-то, полюбить. Хотя вначале он меня здорово пугал и мотал мне нервы.
Сиенна рассмеялась, кажется, впервые не сдерживаясь, искренне, не комплексуя по поводу своего голоса и смеха.
– Теперь мы точно про одного волка говорим.
Я тоже смеюсь, и это освобождение. Сдвиг в наших с ней отношениях.
– Того безликого нашли? – спрашиваю осторожно. Опасаюсь, что все вернется на круги своя, и Сиенна снова закроется. Но она не закрывается:
– Рамон нашел. Настиг его, но эти монстры предпочитают смерть плену. Поэтому имя заказчика выяснить так и не удалось.
– Ты поэтому до сих пор на него злишься? – задаю самый главный вопрос. – Это не можешь простить?
– Нет, – она мотает головой, и этот отчаянный жест острее всех слов. – Наверное, нет. Никто не мог предвидеть, что меня закажут. Он тоже не мог. Но он меня бросил. Когда увидел с этим порванным горлом. Когда узнал, что я потеряла нашего волчонка. Когда мне больше всего нужна была его поддержка. Он бросил! Меня. Мать. Стаю. И стал верховным старейшиной. Он предпочел месть мне!
Я так прочувствовала боль Сиенны, что у меня защемило сердце. Быть покинутой любимым – это не просто больно, это несправедливо.
– Это его не оправдывает, но, думаю, он хотел защитить тебя. Пусть даже выбрал такой странный способ.
Глаза Сиенны вспыхивают холодной яростью, от грусти и отчаянья не остается и следа:
– Я тоже в это верила. Считала, что Рамон отгородился от всех. Что никого так никогда и не впустит в свое сердце. Одинокий волк. Но потом он привез тебя. Беременную его волчонком. Снизошел до того, чтобы просить Мика о помощи. Он словно стал прежним. Таким, каким он был, когда мы были парой. Я увидела его влюбленным, и уже тогда поняла, что мне нужно за тебя молиться.
– Чтобы со мной не случилось того, что случилось с тобой?
– Да. Уверена, история бы повторилась. Рамон снова потерял бы семью и отправился искать невидимых врагов. Еще более безумным и поломанным.
У меня холод по спине от нарисованного Сиенной будущего, отчего я ежусь. Но еще больший холод охватывает меня после ее слов:
– Я хочу, чтобы он оказался мертв, Венера. Я хочу, чтобы все это закончилось. Тот, кто на него охотился… Он останется ни с чем. Рамон получит возмездие. Ты же будешь жить и растить свою малышку.
На языке осадок горечи от нашего разговора. От разговора и от всей этой истории. Грустной, несправедливой и жуткой. Обидной. Потому что мне обидно за Рамона, который устраивает всех страдающим, а вот счастливым, живым и здоровым он всем мешает.
– А ты? Что будешь делать ты? – интересуюсь сухо.
– Наконец-то прощу его.
– Сомневаюсь, что у тебя это получится, – поднимаюсь из кресла.
Изучающая каминную полку Сиенна вскидывает на меня голову, врезается в меня взглядом.
– Объясни.
– С удовольствием. Вы все говорите, что любили Рамона. Но на самом деле это не так, если общее прощение он может заслужить исключительно собственной смертью.
Психолог из меня получился бы так себе. Хорошо, что я не психолог, и могу сказать все, что думаю.
Пока Сиенна не пришла в себя от шока, ухожу из гостиной. Надеюсь, она задумается. А даже если не задумается, ладно. Я буду искать Рамона сама.
Искать. Ждать. Верить.
ГЛАВА 8
Рамон
Те шрамы, что светлыми полосами оставались на его теле, сошли за неделю. Календаря здесь не было, но солнце вставало и опускалось за горизонт семь раз.
Он ушел на следующий день, был еще слаб, но смог перекинуться в волка и убежать в джунгли. Чем привел в дикий восторг местных детишек, потому что других племен Рамон не нашел. Этот остров, по видимому, принадлежал Наиле и ее народу. Можно было переплыть на другой, тем более что ближайшие острова хорошо просматривались с берегов. Проблема заключалась в другом.
Этих островов было слишком много.
Рамон прекрасно помнил, насколько архипелаг большой. Даже если учесть, что остальные племена встретят его настолько же гостеприимно, а не попытаются сразу же убить, на исследование каждого в лучшем случае уйдут недели, в худшем – месяцы. А ему нужно выбираться отсюда как можно скорее. Пока Венера под защитой Мика, но что придет в голову его врагу, когда он узнает, что Рамон мертв? Он был уверен, что Союз посчитал его погибшим: кто вообще выживет после такого? Но это означало и другое – верховные старейшины могут разбомбить архипелаг и стереть с лица земли племена джайо по итогам одного совещания. Чудо, что еще не стерли! Потому что они такого не прощают и всегда бьют в ответ. Не посмотрят они ни на вековые традиции, ни на уникальную флору и фауну.
Значит, времени у него в обрез.
И, конечно же, его главная причина – Венера. Она должна как можно скорее узнать, что он жив. Представлять, как его nena скорбит о нем, было больнее, чем гореть в пылающем вертолете. Его малышки не должны страдать ни единой лишней минуты.
Поэтому после дня прогулки Рамону пришлось вернуться к изначальному плану: убедить Наилу ему помочь, найти Мишель и телефон, связаться с кем-либо из Волчьего Союза и тем самым защитить племена джайо. По крайней мере, тех, кто не покупает оружие на материке.
Сложности начались с Наилы. Альфа продолжала стоять на своем. Сначала он ей божественного ребенка, потом она подумает. Зачем ей еще дети, если у них с великаном их уже пятеро?! Пятеро симпатичных волчат, ходивших за ним хвостиками. В общем, отпускать бога она не собиралась. Тогда Рамон схватил жрицу за горло, встряхнул и пригрозил свернуть шею. Не из-за того, что нервы сдали: он прекрасно осознавал, что делает, просто не собирался с ними церемониться. Надо быть злым богом – он будет! Жестоким? И с этой ролью справится!
Учитывая, что случилось это посреди деревни, остальные вервольфы упали на колени и принялись умолять. Слов он не понимал, но по интонациям мог догадаться, что они просят отпустить благословенную альфу. Появившийся огромный волк метнулся к Рамону, но тот лишь качнул головой и оскалился. Одно движение – и его пара останется без головы. Свернуть шею человеку проще простого. Если взгляд великана (волком он был еще более громадным) мог стать еще более диким, он стал. Неразбавленная ярость самца, готового умереть за свою истинную. Рамон прекрасно его понимал, видел, что вервольф готов разорвать его на части.
Вопреки всему в глазах альфы не отразилось ни капли страха или злости: она смиренно опустила голову, повиснув в его захвате, и толкнула какую-то речь. Достаточно короткую, но напряженную. После чего попыталась мне перевести.
– Смерть. Наила готова. Боги.
– Хочешь попасть к богам после смерти? – скривился он и отпустил жрицу. – Так попадешь совсем скоро! Только я с вами не хочу, понятно?
Кто сказал, что имани – венец эволюции? Именно в этой не было ни капельки мозгов.
Великан не набросился на него только потому, что Наила преградила ему путь. Тогда дикарь вернул себя человеческую ипостась, принялся жестикулировать и что-то ей доказывать.
– Что он хочет?
– Пнур, – недовольно проворчала Наила, рубанула ладонями в воздухе и показала зубы.
– Бой, – перевел он для себя. Дикарь хотел сражаться за свою женщину.
– Я отказываюсь, – покачал он головой и указал на Наилу. – Мне она не нужна. У меня есть своя луна.
Жрица сжала губы так, что они побелели, вздернула подбородок и гордо ушла прочь. Бросив на Рамона злой, непонимающий взгляд, великан утопал за ней. Но в этот момент бывший верховный старейшина понял, что чаша весов его удачи все-таки перевесила.
Ревнивый дикарь вполне мог стать хорошим союзником.
Но поговорить с ним получилось только через несколько дней. Наила будто чувствовала его планы и постоянно ходила вместе с великаном. Или, что более вероятно, после угроз Рамона великан сторожевым псом шастал за ней и старался не оставлять свою женщину ни на минуту.
Рамон уже начал раздражаться: время утекало как вода. К тому же, отказ от Наилы на глазах у всех привел к досадным последствиям. Другие волчицы решили тоже попытать счастья с божеством. На попытки собственного соблазнения Рамон неизменно отвечал вежливым отказом, но на своей шкуре ощутил то, что чувствуют звезды музыки и спорта, которых преследуют фанатки.
То ли мужчины в стае не выдержали такого расклада, то ли это не понравилось великану лично, но он удивил и пришел в хижину Рамона сам.
– Ты должен исчезнуть, – сказал он. Великан говорил на языке исли, общем языке народов, что живут на материке, недалеко от архипелага. Но Рамон его знал.
Готовый объясняться с помощью рисунков, верховный разломал палочку и выбросил ее.
– Твою мать, ты знаешь исли?!
Чувство было такое, что над ним все до этого издевались!
– К сожалению. Это язык хэлаиров. Язык проклятых. Долго на нем говорить буду, буду проклят тоже.
– Тогда не стану спрашивать, откуда ты его знаешь. И даже о том, почему Наила не снизошла до простого общения.
– Она хэла. Она не осквернит себя нечистым языком.
– Даже если он твой? – не удержался Рамон от шпильки.
Великан нахмурился, до него не сразу дошла соль шутки, но когда дошла, его глаза вспыхнули синим светом, особенно ярким из-за полутьмы хижины без окон.
– Да ты тоже имани, – присвистнул Рамон. Вот так номер! – И много вас здесь?
Дикарь «погасил» свою ярость, его глаза снова стали темными.
– Много болтаешь, бог.
– Ты же в мою божественность не веришь, – приподнял бровь Рамон.
– Я хочу, чтобы ты ушел туда, откуда пришел, – процедил великан.
– С радостью. Мне нужно найти сестру. Я здесь из-за нее. Ее похитили ваши, с архипелага.
– Не наши. Мы не крадем людей. Волков тоже. Большой грех. Боги проклянут. Тебе нужно к Ману, что все знает. Я отведу.
– Когда?
– На рассвете. Будь готов.
Рамон даже спрашивать не стал, кто такой этот «Ману, что все знает». Ману так Ману, хоть какая-то зацепка. Конечно, существовала вероятность, что великан просто его разводит. Надеется по-тихому прикончить бога где-нибудь в лесу. А главное, с генами имани у него были все шансы, потому что сам Рамон полностью не восстановился. Но верховный видел, как тот морщился при упоминании грехов и грешников, которые уволокли Мишель. Пусть, дикарь не верил в то, что он бог, но верил в свою веру. И Рамон решил довериться ему.
Он не уснул той ночью, думал о Венере. Вспоминал, какие на ощупь ее волосы, мягкость кожи, сладость поцелуев. Предки, каким глупцом он был, когда пытался оттолкнуть от себя свою нежную малышку! Нужно было наслаждаться каждой минутой рядом с ней. Ее смехом. Ее улыбкой. Ее искренностью, с которой она дарила себя. Ее силой духа.
Сейчас он расплачивается именно за это. За то, что не оценил дарованное ему сокровище.
Но можно было заниматься самобичеванием, а можно – идти вперед, чтобы вернуться к ней. И быть вместе.
Великан явился даже раньше: на темном небе было еще полно ярких звезд. Но покидающий деревню Рамон чувствовал себя наконец-то выпущенным на свободу зверем. Наила хотела, чтобы ее племя стало для него домом, но у него уже был дом, и он всеми силами стремился туда.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он у дикаря, когда они покинули поселение.
– Арула.
– А я Рамон.
– Мне все равно, – рыкнул дикарь и вмиг обернулся большим бурым волком, а затем побежал через чащу.
Рамон последовал его примеру и ринулся за имани следом. Впрочем, уже спустя полчаса верховный понял, что великану даже не нужно будет сражаться с ним в лесу и брать грех на душу. Потому что когда бурый волк спрыгнул со скалы в воду, первое что Рамон подумал – что с ним скорее расправится океан.
Он видел противоположный берег, значит, плыть до следующего острова недолго, но не знал, какие здесь течения. Впрочем, Арула его не ждал, быстро увеличивая расстояние между ними, а Венера наоборот ждет. Ждет где-то там в слезах и верит в него. Он очень надеется, что она по-прежнему верит в него.
Это придало ему сил. Поэтому Рамон прыгнул. Вода оказалась даже теплее, чем в реке, в которой он купался, а течение – не таким уж сильным. Он добрался до соседнего острова за полтора часа. Останавливался несколько раз, отдыхал, а потом вновь усиленно работал лапами.
– Про лодки вы не слышали? – спросил он у Арулы, оказавшись на другом берегу и сменив ипостась.
Бурый волк ничего не ответил и скрылся в лесу.
Как догадался Рамон, это было только начало дикой гонки. Они бежали, затем снова плыли и снова бежали. Пили воду из родников, валялись на берегу под палящим солнцем. Рамон, кажется, обгорел, но сейчас его мало заботила зудящая кожа. Даже великан под конец этого бега устал. Он давно мог бы кинуть Рамона, но продолжал двигаться вперед. Уже на закате они обошли стороной какую-то деревню и заночевали в лесу, а утром все продолжилось.
В отличие от некоторых вервольфов, который кайфовали от охоты и пойманной дичи на месте, Рамон предпочитал смаковать разделанную и приготовленную еду в обличье человека. Но здесь выбирать не приходилось. Он охотился на птиц и грызунов, потому что телу нужны были силы и энергия. Рамон двигался на таком пределе, что пару раз думал, что просто упадет или пойдет ко дну, но потом вспоминал улыбку Венеры и шел-плыл дальше.
Только ее улыбка имела значение.
И он прошел бы, проплыл бы еще сотню морей и островов, если бы это понадобилось, но на рассвете взгляду открылись высокие по меркам этой местности сооружения. Каменные пирамиды.
Пирамиды в четыре этажа было видно еще с воды, обвитые лианами и заросшие тропической зеленью, они выступали из предрассветной лиловой дымки, из-за чего Рамон сначала принял их за мираж, сотканный из облаков. Но дымка развеялась, аккуратно обтесанные камни остались. И это были не хибары вервольфов-дикарей, часть из которых ходили в зверином обличии, это уже жирный намек на цивилизацию. Правда, достаточно древнюю, чтобы надеяться на то, что у них есть вай-фай.
Усмехнувшись собственной шутке, Рамон решил пока остаться волком. Мало ли что его ждет впереди. Наила искренне верила в то, что он божество, а эти пирамиды либо усыпальницы, либо храмовый комплекс.
Он насчитал пять пирамид, все абсолютно одинаковые, с широченными лестницами и плоскими вершинами. Значит, наверх поднимаются. Вопрос – зачем. Ради молитвы или для жертвоприношения? Или и того, и другого.
Остров оказался больше тех, что они оставили за спиной, но они быстро добрались до пирамид. Арула подбежал к центральной и обернулся человеком. Затем вытащил из скрытой в зарослях объемной корзины большой кусок ткани и повязал вокруг бедер.
– Туда только ну двух ногах, – объяснил он. – Правила.
Чихать ему на правила! Выжить волком шансов у Рамона было больше, а он не сказать чтобы доверял своему молчаливому помощнику, но в этой ипостаси можно хотя бы задавать вопросы. Волки все равно разговаривать не умеют.
Поэтому Рамон принял привычный облик и закутался в предложенную ему ткань. После всей этой жары, после палящего солнца, она приятно холодила кожу, но уже в следующую минуту они нырнули в темный коридор, и солнце стало последним, о чем стоило заботиться.
Камень под ногами был прохладным и чистым, без каменной крошки, засохших растений и даже пыли – будто здесь прошлась уборщица с пылесосом и шваброй. Они двигались в темноте: ни факелов, ни окошек, и у Рамона создалось впечатление, что они где-то в офисе или музее, а не в древнем храме. Впрочем, шли они недолго: свернули налево, поднялись по ступенькам и оказались в зале с низким потолком.
Здесь горели факелы, много факелов. Они освещали колонны и рисунки на стенах. Фрески, переливающиеся перламутром красок, были настолько изумительно выполнены, а детали проработаны, что Рамон завис перед первым сюжетом. На нем было изображены вервольфы, меняющие свою ипостась. Кто-то уже полностью обернулся волком, кто-то частично, у кого-то только отросли клыки и покрылись шерстью лапы. Они будто бежали по стене друг за другом, чтобы затем натолкнуться на полностью обнаженных женщин с длинными светлыми волосами. На них художник вовсе не пожалел сил, передавая изящность и красоту. Вервольфы присвоили себе красавиц: содержание следующих фресок было достойно фильмов для взрослых, а может, в чем-то даже смогло бы удивить современных режиссеров «клубнички». После оргии все девушки понесли, и на свет появилось… Племя Джайо?!
– Постой! – Рамон догнал великана, который давно ушел вперед и теперь, недовольный, ждал его на ступенях, ведущих к трону, или как еще назвать эту скамейку на возвышении? – Вы все потомки нирен? Все имани? Как такое возможно?
– Боги благословили, – ответила за него женщина, появившаяся из-за колонны. Высокая, статная, она двигалась как королева. Годы полностью превратили ее длинные, заплетенные в широкие косы, волосы в серебро, украсили лицо и шею морщинами, но не пригнули к земле – она держала спину прямо и шла легко, как девушка. И смотрела прямо на Рамона, хотя ее глаза будто заволокло туманом.
Он так удивился появлению жрицы (кем еще она могла быть, чтобы чувствовать себя настолько уверенной в таком месте?), что не сразу осознал – она говорит на его родном языке. Уже после отметил, что кожа у нее не такая темная, как у Арулы и Наилы, как и то, что она человек. То есть нирена.
– Ману, что все знает?
– Да, это я.
Жрица подошла ближе. Двигалась она уверенно, а вот взгляд остановила на плече Рамона. Все-таки слепая. Это объясняло пелену на глазах.
– Меня зовут Рамон Перес. Я…
– Я знаю, кто ты, – перебивает его жрица. У нее легкий акцент, который бывает у тех, кто долго не разговаривал на том или ином языке. – Я Ману, что все знает.
– Правда знаете все? – Не скрывает он собственного сарказма. Если досталась бесцеремонная старуха, то зачем с ней церемониться? – Тогда кто я по-вашему? Упавший с неба бог?
– Нет, ты не бог.
Ну хоть у кого-то в порядке с мозгами! А то уже надоело, что от него требуют божественных детей.
– Но ты вождь.
– Я не альфа.
– А разве я сказала – альфа? Ты гораздо больше, чем альфа. Ты король, что сражается за свое королевство. Умерший и воскресший.
Рамон мигом серьезнеет, всматриваясь в пустые глаза жрицы, пытается понять, что это: догадка старой шарлатанки, или она действительно что-то знает о нем?
– Продолжайте, – говорит он. – Что еще?
– Мы не на ярмарке, а я не гадалка, – усмехается жрица. – Я слепа, но вижу больше остальных.
– Гадалка? Ярмарка? Вы не из этих мест. Родились в Вилемие?
– В Родокии. Моя мать была вилемийкой.
– Как вы оказались здесь?
– Меня еще совсем девчонкой похитили волки из племени Джайо.
Похитили? Как похитили Мишель!
Жрица проходит мимо него и поднимается по ступенькам. Рамон следует за ней, пытается подставить локоть, но Ману его предупреждает:
– К жрицам нельзя прикасаться, вождь. Только если я сделаю это первой.
Она смотрит куда-то за его плечо, Рамон вспоминает про великана и убирает руку. Жрица грациозно опускается на трон.
– Хотите сказать, что к вам никогда не прикасались, с тех пор, как похитили?
– Прикасались, – улыбается Ману. – Иначе как бы на свет появился Арула?
Казалось, удивиться еще больше невозможно… Хотя, судя по тому что великан ослушался свою альфу, он не так прост.
– Значит, он тоже божественный ребенок?
– Все мы здесь божественные дети, – вздыхает Ману, – но кто-то желает стать более божественным.
– Наила?
– Мало ей моего сына. Она хочет мое место. Известная история. Борьба за власть. На материках за статус альфы сражаются мужчины, а здесь все решают женщины. Да только не доросла она еще до такой ноши.
Великану придется долго объясняться со своей жрицей, куда он дел бога. Значит, дело не в его божественности, а в политике.
– Меня ваше противостояние не касается. Ты знаешь, кто я, тогда должна знать, что ждет ваши племена, если я не вернусь в Вилемию.
– Знаю, – вздыхает она, – несущий перемены вождь. Чем быстрее ты покинешь наши земли, тем лучше, что правда, то правда. Но ведь ты не просто хочешь уехать?
– Сложно объяснять что-то «гадалке», – кивает Рамон. – Я прилетел сюда ради девушки, которую похитил кто-то из вашего племени. Часто крадете девушек?
– Это старая, позабытая традиция. На острове рождаются нирены, и все они становятся жрицами. У каждой нирены может быть свое племя, за обладание каждой мужчины сражаются друг с другом. Кто победил, тот достоин быть ей мужем.
– А проигравший?
– Остается ни с чем. Но можно обмануть закон, украсть нирену у хэлаиров.
И стать вождем при жрице. Умно! Но не ту нирену они выкрали.
– Ты знаешь, где она?
Ману посовещалась о чем-то с великаном на местном языке и только после ответила:
– Арула покажет дорогу. Тебе по пути.
– Что значит «по пути»?
– Поймешь. Тебе еще многое суждено понять. Самая большая твоя битва впереди, и все зависит от того, какую женщину ты выберешь.
Рамон напрягся:
– Я уже выбрал.
– Нет, – покачала головой жрица. – Еще не выбрал. Но от этого зависит исход твоей битвы.
Рамон не любил ребусы, но нирена не стремилась ничего объяснять, а он и так потратил много времени на острове. Времени, которое могло закончиться в любую минуту.
– У Джайо несколько племен, стай, – перешла на деловой тон Ману, поднимаясь и направляясь в новый коридор, – они все мирные. Но есть те, кто считает, что для них закон не писан. Они уходят из дома и присоединяются к свободной стае.
– Все как у хэлаиров, – хмыкнул он, вместе с Арулой следуя за ней, но нирена и бровью не повела.
– Тебе нужен Лорра, он предводитель всех инакомыслящих. Он был первым, кто предал нашу веру и заключил союз с хэлаирами.
– С этого момента поподробнее!
– Нет подробностей, – отрезала жрица. – Якшаться с ними – значит, пойти против себя и наших богов. Но они достали оружие хэлаиров и направили его против стай. Пролили много крови, заняли самой большой остров на священных землях Джайо и обрекли всех нас на гибель.
– Не обрекли. Если я успею отсюда выбраться, то обещаю – вас не тронут.
Власти верховного старейшины Волчьего Союза достаточно, чтобы защитить архипелаг, сохранить его культуру и историю. Сохранить живущих здесь нирен, о которых Союз не знал. Или знал?