Золотой миллиард Прашкевич Геннадий
Алди часто кивал. Он понимал: сейчас все объяснится.
– Ладно, встань! – лениво разрешил Дьердь, останавливая патрульных. В его зеленоватых умных глазах таилась какая-то опасность. Настоящий Охотник на крокодилов. Во всех смыслах.
Сердце Алди пело. Сейчас все объяснится!
– Он еле стоит на ногах!
– Не скажи, – возразил патрульный, стоявший в стороне. – Это так только кажется. А дай волю, он запросто добежит до разделительной линии. Смотри, какие крепкие у него ноги. Если бы не морда, я бы и не поверил, что он урод. Но если он тебе не нравится, – засмеялся патрульный, – пусть бежит. Завалишь его сразу за разделительной линией, пусть с его трупом возятся другие уроды.
– Да, это их дело, – подтвердил другой.
Дьердь внимательно (но не узнавая) оглядел Алди.
Он рассматривал его как скульптуру, в которую можно внести изменения.
– У нас остался Язык? Дайте ему кусок. Больно слабым он выглядит.
Алди машинально поймал промаслившийся сверток. Неужели это и есть Язык? Он целых два года мечтал его попробовать. Слабый запах непропеченного хлеба. Почему все вспоминают про вкус банана? С непонятным холодком в животе Алди вспомнил урода, попавшего в его флип два года назад. Он прыгнул с обрыва где-то здесь и ужасно много врал. Будто бы работал живой мишенью. Будто бы его к этому принудили силой. Но если и не врал, ко мне это не имеет никакого отношения.
Алди незаметно повел взглядом и понял, что каменистое плато ему не перебежать.
Нет, не перебежать. Пули быстрее.
Но почему вкус банана? Может, откусить? Может, мне сразу станет легче?
Соленый вкус крови мешал Алди. Сейчас я съем весь кусок. Нельзя умереть, не попробовав. А уж потом…
Но я не умру, вдруг решил он. Я не позволю себя убить.
– Ешь! – улыбнулся Дьердь.
Ему в голову не приходило, что перед ним стоит не урод, не перебежчик, не лазутчик из Остального мира, а настоящий биоэтик, бывший штатный сотрудник Комитета биобезопасности.
– Ешь!
Алди покачал головой.
«Ты пробовал Язык?» – вспомнил он голос сестры.
«Хочешь спросить, похож ли он вкусом на банан?» «Значит, не пробовал, – пробормотала Гайя. – Если сможешь, и впредь воздержись от этого».
Что она имела в виду?
Он устал от всех этих загадок.
Все в нем кричало: проглоти кусок! Все в нем просило: проглоти сколько можешь! Пока ты будешь рвать Язык зубами, в тебя ни за что не выстрелят. Им зачем-то надо видеть меня крепким. Сперва все съешь, потом вступай в переговоры. Ты не самый слабый пока, так утрой, удесятери силы.
– Ну? – спросил Дьердь.
Красивая улыбка приподняла уголки сильных губ. Дьердь даже засмеялся. Очень красивый, очень уверенный человек. Так смеются над извивающимся червем. У червей ведь нет ни единого, даже самого завалящего шанса полететь к звездам, если, конечно, его не задействуют в каком-нибудь биологическом эксперименте. У червей нет мечты, у червя нет желаний. О чем им мечтать? О жирном перегное и палых листьях?
– Ешь!
Патрульные улыбнулись.
Глядя на урода, они расслабились.
Даже стволы казались безопасными. А может, и не были заряжены.
Красивые рослые парни с тонкими черными усиками (наверное, это сейчас модно), в защитных рубашках милитари с короткими рукавами. Сандалии на застежках. В таких удобно бегать и по камням. Алди невольно перевел взгляд на свои голые, покрытые язвами и нарывами ноги. Если съесть кусок Языка…
– Ну!
Патрульные присели на камни.
Невысокое живое дерево распространяло над ними тенистую крону.
Наверное, заранее обработали дерево специальным спреем, потому что ни бабочек, ни мошкары вокруг не наблюдалось.
Надо хотя бы надкусить Язык, тогда они отстанут от меня.
Вместо этого Алди запустил в Дьердя промасленным свертком.
– Не стрелять! – видимо, Дьердь проводил учебную тренировку и хотел, чтобы все соответствовало инструкции.
Пуля свистнула над огрызком искалеченного уха. Алди упал, но сразу вскочил. Он бежал к обрыву. Это успокоило Охотника на крокодилов. Бросившись к разделительной линии, урод имел шанс уйти. Пусть смутный, но шанс. Тень шанса, можно сказать, всего лишь намек на шанс, но мало ли что случается в этой жизни? А вот кинувшись к обрыву, урод сразу терял все шансы. Ведь бежать ему приходилось на фоне плотных диоритовых скал. Сплошная темно-зеленая стена. Ни трещин, ни расщелин.
Но Алди знал, что какая-то расщелина здесь должна быть. Два года назад косоглазый урод бросился в бухту с этого обрыва. Может, я не добегу, думал Алди, но расщелина должна быть. Он уже полз по расщелине, выточенной в камне водой и временем, но никак не мог поверить в удачу. Оказывается, урод не врал. Ударившись коленом, Алди захрипел от невыносимой боли. Пуля больно обожгла лицо разбрызганной при ударе каменной крошкой. Змея, затрепетав раздвоенным языком, в ужасе выскользнула из-под руки. В лицо ударил простор.
Синяя дымка.
Смутная толчея волн.
Чудесно размывались очертания бесконечных рифов, наклонно торчали над белыми бурунами мачта и покосившаяся труба давно потопленного фрегата, по ту сторону бухты исполинская гора Экополиса слепила глаза мириадами зеркальных отражений. Чудесные кварталы, разбегающиеся по холмам, башни трехсот – и четырехсотлетней давности, мосты над ущельями магистралей, изящные зонтики воздушных приемных пунктов, стиалитовые щиты ангаров и перемычек.
А внизу – флип.
Прямо под обрывом.
Он стремительно несся с волны на волну.
Когда-то Алди все это видел. Когда-то он точно все это видел, но никак не мог вспомнить – когда. За спиной слышались возбужденные голоса, азартная ругань. Алди тоже выругался и захромал к обрыву. Выбора у него не было. Надо было всего лишь оттолкнуться и прыгнуть. Но он боялся.
И все же пересилил себя.
И рухнул вниз, в бездну.
Часть III
Пароход философов
– Так кто же здесь хотел свободы и когда?
– Никто и никогда. Хотели хлеба и покоя. Все обман.
Н.Бромлей
1
Пневматика сработала бесшумно.
Так же бесшумно дверь вернулась в пазы.
Связать ноги, обмотать скотчем рот… Как той собаке…
Правда, собаку в известном романе Гаммельнского Дудочника прятали в тесной комнатке где-то в Верхних кварталах, а здесь был просто водный гараж. Самый обыкновенный гараж. Зачем Гайя вытянула меня из воды? Алдер не понимал. Он видел, что глаза Гайи полны брезгливости. Она не могла скрыть этого. Ниточка бровей, приподнятые уголки губ, – она вполне может сойти за стерву или распутницу. И все же вытянула его из воды.
– Я урод.
– Понимаю.
Гайя вкладывала в ответ какой-то особый смысл.
– Как ты оказалась на флипе?
– Ты забыл? – ответила она без улыбки. – Я обещала встретить тебя.
– Два года назад! Целых два года!
– Но я обещала.
Он кивнул. Два года. Пузыри беспамятства мешали ему.
«За рифами… Против затонувшего фрегата…» Действительно он говорил это новенькой из Комитета. Но мало ли, что он говорил два года назад. Запомнилась мерцающая оборка ее рукава. Туффинг. Желание. Он улетел на Территории, а Гайя ушла с Гаммельнским Дудочником. Он был уверен, что в тот вечер она выбрала писателя. Но при этом запомнила про течение, в которое нужно входить под правильным углом. Он тогда успел сказать ей про течение.
Кто мог подумать, что до встречи пройдет два года.
Забившись в угол большого дивана, повязав на бедра тонкий халатик (ничего другого в гараже не нашлось), Гай осматривался. Он жадно искал каких-то прицепок, чего-то такого, что могло бы ему напомнить…
Что напомнить? Он не знал.
Полка с инструментами. Аварийный люк. Вездесущий подиум гинфа.
Гай еще не просох, наверное, от него пахло, потому что Гайя старалась держаться в стороне. Она считает меня уродом, беспомощно подумал Гай. В отполированных плоскостях мелькали смутные слабые отражения.
– Как Отто?
Он не собирался никого жалеть.
Когда-то он сам вот так привез на флипе урода и хотел сдать его в Нацбез (но тому уроду повезло), теперь из воды выловили его самого. Два года назад он не поверил ни одному слову косоглазого, почему Гайя должна ему верить? Два года отсутствия, ген-карта отправлена в архив, имя из всех списков вычеркнуто… Действительно, что ей о нем думать? Обезображенное рубцами лицо… Ее-то линии совершенны. Рядом с Гайей мать Хайке выглядела бы ночным чудовищем: потрескавшиеся от работы руки, секущиеся пепельные волосы…
Гайя вызывающе улыбнулась.
И все же она вытянула его из воды.
Правда, ноздри ее брезгливо вздрагивали. Она ведь не знала, как пахнет Терезин в жаркий полдень, когда глубокие рвы доверху набиты полуразложившимися трупами, а тяжелая техника еще не подошла.
– Зачем ты вытащила меня?
– А ты бы как поступил?
– Не знаю.
Она улыбнулась.
Она затеяла опасную игру.
Действительный член Комитета биобезопасности (он видел метку на ее рукаве), – в Нацбезе к ней возникнет много вопросов. Зачем выловила урода? Почему не вызвала патруль и прошла под входными знаками, не сообщив о нежелательном пассажире? Ну и все такое прочее. Рыжеватые волосы, зеленые глаза. Она мало изменилась. Его тянуло к ней, как к Языку.
– Что с Отто? – повторил он.
Гайя улыбнулась. Суше, чем ему хотелось. Она видела его насквозь. Видела страх, надежду, нелепое нежелание признать себя проигравшим. «Где Отто?» Будто главное – узнать, где находится Гаммельнский Дудочник.
– У Отто все плохо.
Ей даже не хотелось на этом останавливаться.
– Никогда не следует афишировать свои пристрастия. Отто этого не понимал. Мы в одной лодке, кричал он, имея в виду нас и уродов, – странно, но рассуждала Гайя не торопясь. – Лодку надо бросать. Крысы сбежали, совсем не стыдно последовать примеру мудрых тварей. Так он говорил. Он всем надоел. Он не делал разницы между нами и уродами. Типичный дельта-псих. – Гайя старалась не смотреть на Гая. – У него был свой взгляд на то, как прорваться из загаженного сегодня в светлое завтра. Взорвать Языки, вот чего он хотел. Взорвать Языки и встретить волну остальных, когда они бросятся на Экополис. – (Ну да, большая медитация, вспомнил Гай.) – Он считал, что только это приведет к великому очищению.
– Но он заигрался, – улыбнулась Гайя. – Существуют бескровные пути.
– Что значит бескровные?
– Процесс великого очищения, если пользоваться этим термином, можно растянуть на некоторое время. – Она запнулась. Видимо, боялась, что он не понимает терминов. – Только в этом случае отбраковка населения может пройти бескровно.
– Отбракована?
– Придумай другой термин.
– Я даже не знаю, о чем идет речь?
– О перенаселении, – ответила Гайя терпеливо. Было видно, что она много думала над сказанным. – Дело ведь во внутренней организации, в новом качестве взгляда на мир. Нам надоели игры в мораль. Мы хотим жить. Для себя, а не для уродов, – подчеркнула она. – Надоели нелетающие космонавты, океанологи, никогда не спускавшиеся в глубину течений, архитекторы, не имеющие возможности реализовать оригинальный проект. Сам знаешь, на девяносто пять процентов мы работаем только на остальных. На умиротворение их желаний. Сколько можно? Мы не хотим спасти человечество только как вид. Мы считаем, что сами заслужили будущее.
– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.
– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.
– Значит речь идет об остальных?
– Об уродах, – усмехнулась она. И напомнила: – Миллиард против семи.
– Когда-то так говорил Дьердь…
– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок. На Камышовом плато Дьердь его не узнал. Может, это и хорошо, что он не узнал меня.) – Ты тоже будешь говорить, как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен. Ты два года провел на Территориях, – зеленые глаза блеснули. Это был поразительный блеск, раньше он ничего такого не видел. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное Желание уродов – добраться до Языков, насытиться, смотреть в небо и мечтать. Разве не так?
– Но ты сказала – отбраковка!
– Это честный термин. Природа, от которой мы отказываемся, сама тысячи раз устраивала отбраковку. Смерть всегда являлась самым эффективным ее инструментом. Где неандертальцы, овладевшие огнем? Где умные кроманьонцы, изобретшие каменный топор? Где синантропы, питекантропы – надежда будущего? Почему ты не жалеешь миллиарды живых существ, изобретших для тебя колесо, двигатель внутреннего сгорания, построивших мировую Сеть? Почему ты о них не вспоминаешь? Их ведь нет, они давно отбракованы. Природа любит очищать планету от лишнего. Стоит какому-то виду возвыситься, как природа бесцеремонно сбрасывает его со сцены. Тупая, ни на что не претендующая гаттерия может неопределенно долго занимать свою незначительную экологическую нишу, но динозавры, к примеру, быстро лишаются всех преимуществ. Безмозглая латимерия миллионы лет может скрываться в глубинах океана, но саблезубые тигры не протянут долго. Говорю же, природа не любит умников. – Гайя старалась не смотреть на него. Безобразный черный огрызок уха, рубцы и шрамы ее пугали. – Отбор никогда не останавливается. Мы первые, кто выступил против природы. Смотри на наши действия, как на последний отбор. Конечно, потребуется время. Вымирающие группы уродов долго еще будут бродить рядом с Языками, но нас это не должно тревожить. Нелепо тревожиться о судьбе вредных насекомых, правда? Гнилой картофель ни один генетик не возьмется реставрировать, в этом нет смысла, легче вывести и вырастить новый сорт. Все живые формы, выработавшие свои жизненные ресурсы, обречены. Такова реальность.
– Но семь миллиардов…
– Мы им поможем.
– Чем?
– Они уйдут, почти не заметив этого.
– Но семь миллиардов! Ради чего?
– Ради нашего будущего, Гай. Только ради него.
– Остальные тоже хотят будущего. Они нам братья по крови.
– Старший брат болен, – холодно улыбнулась Гайя. – Разве тебя не мучает мысль о твоей несбывшейся мечте? Два года назад ты летел в Ацеру вовсе не для того, чтобы спасать уродов. Разве не так? Ты же знаешь, что эволюция необратима. Ты же понимаешь, что мы никогда уже не станем такими, как прежде. А уроды только этого и хотят. Они готовы жить в очередях к Языку, быть счастливыми без перерыва.
– Я не понимаю…
– Положи сюда руку.
Она ткнула пальцем в клавишу анализатора, спрятанного в стене, и короткая игла, уколов палец Гая, мгновенно спряталась.
– Зачем это?
– Твой единственный шанс. – Гайя усмехнулась. Она из всех сил старалась не отворачиваться. – Твоя кровь ушла на тестирование. Я не указала имя. Действительный член Комитета биобезопасности имеет право на несколько анонимных анализов. Считай, эта капля крови – цена твоего будущего. Если изменения в твоем организме зашли слишком далеко, тебя просто вышлют обратно на Территории. – (Сердце Гая на секунду замерло). – Кстати, скоро туда отправится и Гаммельнский Дудочник. Скоро туда уйдет целый пароход гуманистов. Держать Гаммельнского Дудочника в Экополисе опасно. Если он увел крыс, – намекнула она на древний миф, – то может и детей увести.
– Но ты с ним дружила?
– Мы и с тобой могли подружиться, – беспощадно ответила Гайя. – Отто слишком заигрался. Он посчитал искусство смыслом и назначением жизни. Верная мысль, но он механически переносил ее на уродов. Когда его изолировали, – (Сердце Гая дрогнуло), – он потребовал отправить его на Территории. «Зачем?» – спросили его. – «Я буду помогать вам». – «Каким образом?» – «Раздражать остальных, злить их». – «С какой целью?» – «Чтобы они напали на Экополис. Тогда вам ничего не придется объяснять. Вы их просто уничтожите». – «Если нам понадобится помощник, похожий на тухлую рыбу, мы про тебя вспомним», – ответил Дьердь Гаммельнскому Дудочнику. – (Сердце Гая опять дало сбой.) – Он сказал ему: «Зачем нам твой доисторический опыт? Ты всю жизнь плавал в грязном бассейне, только-только научился различать смутные силуэты, а мы уже вышли на сушу и видим окружающее отчетливо. Сам подумай, зачем нам твой устаревший опыт? Глухих в хор не приглашают». И Отто понял. Он сам додумался до философского парохода. Выслать всех, кто мешает быстрым и точным решениям. В этом Отто получил поддержку. Уроды должны видеть, что мы настроены решительно.
Гай смотрел на Гайю, а видел сестру: мутные глаза, оплывшее тело, поблескивающие из темноты глаза уродцев. Как гнилушки. Сестра прикрывала собой детей, как настоящая самка. И десятки самцов, сотни. Даже от Тэтлера она прижила детей. Герой Территорий не жалел своего семени, его крысята везде.
И не только крысята.
Документы, вспомнил Гай.
Они могут восстановить справедливость и повлиять на события.
2
Он не знал, сколько у него времени, ведь сотрудников Нацбеза Гайя могла вызвать в любой момент. Он не строил иллюзий по поводу тестирования. Вряд ли капля крови откроет ему вход в счастливое будущее. Скорее оно (не обязательно счастливое) может открыться благодаря тайным документам Героя Территорий. Наверное, это важные документы, если офицер Стуун так хочет их заполучить.
Дети вырастут – разберутся.
Уходя, Гайя закрыла гараж на ключ.
Открыть дверь невозможно, другого выхода нет.
Возможно, Гайя вернется уже с сотрудниками Нацбеза, уйти невозможно. Да Гай никуда бы и не пошел. Все эти гаражи на одно лицо. Диван, подиум гинфа. Бронзовая фигура, вплавленная в стиалитовую стену – раскинувшая руки женщина. Символ жертвенности? Последнее объятие?
Он покачал головой. Чего я так боюсь?
Разумеется, я потерял статус, а Гайя выросла. Но так и должно быть. Два года не могли пройти бесследно. Официально я, наверное, еще не лишен прав полноценного гражданина, но… Вряд ли в Нацбезе встретят меня восторженно. Мой опыт слишком специфичен. Отбраковка, да. Но уроды тоже хотят чего-то такого. Войти в Экополис. Сжечь обсерваторию, космопорт, забросать взорванные каналы дрянью. Срубить фосфоресцирующие керби, разбить живые леса. Пусть заразные белочки красиво скачут по веткам, оплетенным ядовитыми лишайниками… Земля объята гневом, и зыбь морская зла, противу нас под небом народы без числа… Главное сейчас – восстановить статус. Пока еще не поздно и наш не пробил час… Произвести впечатление.
Он включил гинф.
Над подиумом расцвел сноп цветных лучей.
Ежесуточная статистика… Гинф-альманахи… Новости искусства… Отчеты с границ… Сдача нового Языка…
Стоп!
Он увидел трясущегося человека.
Плешивый, морщинистый. Голова обезображена язвами.
Сегодня утром этот урод, сдержанно сообщила ведущая, вынырнул в сообщающемся с Камышовым плато колодце Сары. У него было некое примитивное устройство для дыхания под водой, но уроды сами по себе живучи, как крысы. Формулировки в Экополисе теперь отличаются прямотой, отметил про себя Гай. Указанный урод шел с приятелем, но приятеля застрелили.
С плешивого брата Худы текло.
Он шевелил разбитыми губами, растерянно почесывался.
Колодец Сары теперь придется закрыть, покачала головой ведущая.
Настоящая звезда. В ее улыбке больше обаяния, чем во всех любовных играх уродов.
По словам брата Худы выходило, что он вел в Экополис некоего шестипалого по имени брат Зиберт. Как бы миссия доброй воли, растерянно почесывался брат Худы. Этот Зиберт непременно хотел выступить в Большом Совете, чтобы напомнить жирующим жителям Экополиса, что все мы братья. И еще шестипалый хотел напомнить о конце света. У него было шесть убедительных доводов того, что конец света совсем близок. Пять доводов он никогда не скрывал, их все знают, но шестой держал при себе, таил его, хотел обнародовать только в Большом Совете. Но на Камышовом плато нас даже останавливать не стали, а сразу начали стрельбу, нагло врал брат Худы. Две пули попали в голову шестипалого.
Мы даем вам возможность слышать урода напрямую, заявила ведущая.
Старший брат болен. Кто теперь в этом сомневается? На Камышовом плато расположен всего лишь учебный лагерь. Ни один офицер Экополиса не позволит себе поднять ствол на урода. (Сердце Гая давало частые перебои). Всем известно, уроды не умеют говорить правду. Этот сбой у них на генетическом уровне.
Ведущая улыбнулась.
Наверное, ее хорошо понимали.
Мы не знаем, сказала она, ни одного достоверного случая нарушения дисциплины в учебных военных лагерях. К тому же, урод заранее изучил все подходы к колодцу Сары. Наверное, у него имелись карты и схемы, потому что он удачно обошел все контрольно-пропускные посты.
3
Сразу после сообщения пошел уличный опрос.
Гай узнал Нижние набережные. Под огромным светящимся керби с чудесной неподвижной листвой стоял молодой человек. Культ здоровья облагородил удлиненное лицо, зеленоватые глаза смеялись. Они поблескивали от возбуждения, как бутылочное стекло.
«Уроды хуже пауков, – уверенно сообщил молодой человек. – Бегают на кривых ногах и растрясают с себя микробов».
«Вы лично сталкивались с уродами?»
«Никогда. Но я за настоящие границы. Хватит разделительных линий, надо четко указать, где и что. Если надо, поставить исполинскую стену из стиалита. Как нам пользоваться колодцами, если каждый день в них будут всплывать трупы?»
«Питьевую воду мы качаем из-под земли».
«Ну и что? Все равно противно. Я вот услышал и мне противно. Во всех Комиссиях сейчас идет переаттестация. Откуда-то появились у уродов карты? Кто-то нарушает установленные правила, ведь так? Я за то, чтобы имена нарушителей постоянно обнародовались. Мы хотим по-новому смотреть на мир, значит, подход должен быть новым».
Гай насторожился.
Но молодого человека явно понимали.
«Значит, вы за тотальный пересмотр всех ген-карт?»
«Я за счастливый свободный мир».
4
«Как я представляю себе счастливый свободный мир?» Это уже смеялась рыжеволосая (наверное, модный цвет) Девушка.
Совершенство ее подчеркивалось минимумом одежд. Уроды просто посходили бы с ума, увидев мерцающее под шелестящей накидкой тело и серебристую звездочку на голом предплечье.
«Мир искусств, вот как я представляю будущее. Мы ведь непременно достигнем времени, когда не надо будет думать только над развитием Языков, правда? Тогда сама природа начнет работать на нас. Не мы на уродов, а природа на нас! Мы освободимся от ненужного труда, пустим по каналам дрессированную энергию. Это и Мутти говорит, – зарделась девушка. – Фидий, Пракситель, Леонардо, Шекспир, Гете, Толстой – все они только предтечи, вступление в истинное искусство. – Глаза девушки зеленовато поблескивали. – Настоящее искусство возможно лишь в эру великого отдыха, когда природа перестанет нам досаждать. А уроды закрывают будущее. Они как туча. Их не должно быть».
«Но уродов гораздо больше, чем нас», – осторожно заметила ведущая.
«Люди Есен-Гу не должны привыкать к такой мысли».
«Предполагаю, что вы знаете, как это сделать?»
«Для начала закрыть границы».
«Вы знаете, как?»
Девушка засмеялась.
Ответ, наверное, знали все.
5
«Уроды все врут», – сообщил красивый старик.
Оказывается, он помнил времена самого первого Языка.
«Мы разрабатывали Языки для будущих марсианских станций, но космические программы пришлось закрыть. Уроды хотели жрать, они не давали нам жить, сами знаете. Мы пошли на крайние меры и пустили Языки по Территории. С их появлением уроды стали меньше нам досаждать. Но проблема не снята. Мы – островок в бушующем океане. Я всегда стоял за то, чтобы Языки пускали вдали от Экополиса, вдали от границ Есен-Гу. Может, только по северным областям. Старший брат болен, а климат на севере все-таки здоровее. – Старик многозначительно пожевал красивыми губами. – Среди уродов немало умников. На дармовой пище всякое можно придумать. Уроды смеются: разве у человека Экополиса лучший, чем у них, слух? А обоняние? Может, человек Экополиса за несколько миль, как они, слышит запах самки? Уроды тычут в нас кривыми, изуродованными полиартритом пальцами, и кричат: какой же это прогресс? У человека Экополиса слабые зубы, вялые мышцы, изнеженные тела. Ну и все такое. Я лично за Референдум, – неожиданно закончил старик. – Почему и мои дети, как я, должны работать на уродов?»
«Они наши братья».
«Они уроды», – возразил благородный старик.
«И все равно, как ни крути, старшие братья».
«Тогда смею напомнить: времена майоратов прошли. – Старик много чего знал. – Не имущественное наследство, а здоровье и ум определяют наше родство, наше будущее. Даже последнему уроду понятно, что планета не способна прокормить восемь миллиардов».
«Значит, вы призываете голосовать за Референдум?»
«А вы нет?»
«Я – да».
«Вот и нужно, чтобы все так поступили».
«А если Носители не смогут собраться в назначенное время?»
«Я думаю, такой риск исключен. Нацбез в расцвете. Мы Должны раз и навсегда понять, что планета не вынесет чудовищного скопления. Уроды опасны для цивилизации. Они Дышат нам в лицо отработанным воздухом и отнимают последние средства, ничего не давая взамен. Они отнимают наше будущее, неужели до вас это не доходит? Старший брат болен. Хватит болтать!»
«Вы о расширении Территорий?»
«Ну уж нет, – возмутился благородный старик. – Территории – неотъемлемая часть Есен-Гу. После хорошей термической обработки, – добавил он, подумав.
Комментариев не последовало.
6
«Первые живые клетки появились на Земле примерно четыре миллиарда лет назад, – забормотал с подиума какой-то ученый тип. Глаза поблескивали, он красиво касался лба длинным пальцем. Такому всегда можно предложить роль первого любовника, подумал Гай. Но ученого интересовало другое. – Первые окаменелые микроостатки находят в горных породах именно такого возраста. Более четырех миллиардов лет! До этого планета находилась в полужидком состоянии. Значит, чтобы создать живую клетку природе понадобилось не менее трехсот-пятисот миллионов лет. Понимаете? Всего-то. Последующие миллиарды ушли лишь на организацию клеток в единое целое, в „нечто“, все более и более усложняющееся по функциям. Живой организм, – коснулся он пальцем лба. – Потрясающее создание! Жаль, что тупиковые отклонения растворяются во времени не сразу».
Это, по-видимому, тоже не надо было пояснять.
7
Гай сжал виски.
Все-таки брат Худы привел в Экополис шестипалого.
У брата Зиберта не было зубов, а понятных слов еще меньше, все равно он хотел выступить в Большом Совете, дурачок, потому его и застрелили на Камышовом плато. Никто не верит уродам. Гай вспомнил брезгливый взгляд Гайи и сильно засомневался в том, что ему повезло.
«Тут все вранье, – подтвердила его мысль чудесная лохматая девушка. – Зачем вы все время показываете уродов? Они все врут. Нам мало Гаммельнского Дудочника? – Этот намек тоже был, видимо, всем понятен. – Мы выгнали крыс из Экополиса, – наверное, девушка считала это заслугой какого-то специального отдела. – Теперь нужно выгнать уродов. Отовсюду. Со всех Территорий. – Наверное, она плохо представляла себе возможности Есен-Гу. – Я хочу заниматься чистым творчеством. У меня есть мечта. Я хочу поставить здание, не дающее тени. В нашем департаменте разрабатываются чудесные проекты, но все средства отбирают у нас на освежение Языков».
Она решительно взмахнула крошечным, но твердым кулачком:
«Сколько можно? Почему Территории заняты уродами?»
«На указанную проблему можно взглянуть иначе».
«Как это?» – удивилась девушка.
Читать бесплатно другие книги:
