Врата войны Маркова Юлия

И еще они наглядно свидетельствовали о том, что произошло невероятное – и мы со старшиной только что уничтожили девять солдат вермахта, которые перед этим с садистским удовольствием убивали наших, российских, детей из своих пулеметов. А ведь те поначалу даже не поняли, что происходит… Ну что поделать, если за семьдесят с лишним лет мирной жизни народ отучился бояться мерзавцев в серых шинелях и касках характерной формы. Тем временем по дороге из Красновичей в большом количестве к нашим старым «приятелям» подъехали еще десятка два мотоциклов с колясками. Даже страшно предположить, что там творилось во время их визита, и что могло случиться с теми людьми, которые были моими хорошими знакомыми. Остановив мотоциклы, немецкие солдаты начали спешиваться, оправлять форму и снимать с плеч карабины. На глаз, их было там не меньше роты. Чтобы жизнь этим козлам не казалось медом, старшина, который к тому моменту как раз разобрался с трофейной машинкой, дал по ним длинную очередь и, судя по всему, в кого-то все-таки попал, потому как дойче зольдатены прыснули с дороги как тараканы из-под тапка, залегая в кюветах и за придорожными кустами, а оставшиеся в седлах водители, за исключением нескольких несчастливцев, завели свои байки и убрались на безопасное, как им казалось, расстояние.

Но все это замешательство было ненадолго. Видимо, поняв, что противостоящий им противник ничтожно мал в числе, и в качестве серьезного аргумента использует их же трофейный пулемет, немцы пошли в атаку короткими перебежками, при этом пригибаясь и используя в качестве укрытия каждый бугорок или придорожные кустики. Старшина сделал по ним еще несколько коротких очередей, но никакого успеха не достиг. Тут бы нам бросать все и отходить, или же геройски, но бесцельно погибать; но вдруг земля, на которой мы залегли, стала мелко вибрировать, а со стороны Унечи до наших ушей донесся протяжный гул с характерным посвистыванием, а также лязг гусениц. К нам на выручку шло что-то достаточно тяжелое, гусеничное и бронированное. Немцы явно тоже услышали весь этот шум и даже, возможно, увидели то, что идет по дороге – потому что вместо перебежек вперед они залегли и начали окапываться, а от черного облака – точнее, от хутора Кучма – в их сторону рванулись несколько грузовиков с маленькими пушечками на прицепе. За рулем там явно были какие-то коллективные Шумахеры, потому что поворот от поселка Кучма на трассу эти парни проходили почти не снижая скорости, так что сам грузовик наклонялся, а пушки вообще вставали на одно колесо, чуть ли не переворачиваясь.

Нет, ребята, поздно пить сироп, когда уши уже отвалились. За вами уже пришли. Оглянувшись, через просветы в деревьях я увидел как по дороге одна за другой идут боевые машины пехоты, буквально облепленные похожими на марсиан бойцами российской армии в полной боевой экипировке. Что там наши две «ксюхи» и трофейный пулемет, добытый старшиной… мощь, сила!

20 апреля 2018 года 10:45. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка Красновичи.

Старшина контрактной службы Андрей Петрович Дубинин, командир мотострелкового отделения и замкомвзвода в 182-м мотострелковом полку, 144-й мотострелковой Виленской Краснознамённой, орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского дивизии.

Сначала мы думали, что начались очередные учения, и задача выдвинуться в район расположенного совсем рядом хутора Кучма, и уничтожить там небольшое бандформирование является учебной. У нас на учениях любой противник именовался бандформированиями. Не будет же командование прямо в лоб сообщать, что нас готовят к войне против американцев, французов, англичан или иных регулярных армий стран-членов НАТО. В учебности задачи убеждало и место обнаружения предполагаемой банды. Хутор Кучма находится прямо в противоположном направлении от границы, и непонятно, откуда там могли взяться правосеки, или кто-либо там еще. Не с неба же они упали.

Короче, первоначально по тревоге поняли только нашу роту, которая, правда, и так была дежурной, а потому находилась в пятиминутной готовности – то есть все, от командира роты до последнего мотострелка, находились в парке при оружии, около прогретой и готовой к маршу техники, не отлучаясь никуда дальше сортира. Поскольку наш полк постоянной готовности и дислоцирован не на самой спокойной границе, то вся техника в боксах стоит полностью исправная, заправленная топливом и с загруженным боекомплектом – только заведи, и в бой. Лишь дежурная рота способна выступить через пять минут, а весь остальной полк, в случае начала боевых действий, начнет покидать пункт постоянной дислокации не раньше чем через час – в крайнем случае, минут через сорок.

Даже если вся техника разом выйдет из территории парков, сломав заборы, то дальше сразу же возникнет затор на дорогах. Ведь вокруг нашего полка не сплошная степь, по которой езжай в любую сторону – а поля, леса, болота и речки, среди которых крайне мало дорог, а по большей части одни направления, ведущие в никуда. Кстати, когда машины нашей роты покидали парк, на территории полка наметились признаки нездорового шевеления. Механики-водители пока не очень спешно потянулись к парку – заводить и прогревать технику, а остальные начали строиться для получения оружия и экипировки из оружейных комнат. Я подумал, что если бы речь шла о марше в условиях настоящих боевых действий, то наша рота выступила бы в качестве головной походной заставы полка, которая по уставу следует в двадцати километрах впереди основных сил.

В то же время, когда БМП нашей роты, проходя через КПП, покидали территорию части, прямо из парка, от боксов разведроты, один за другим взлетели два свермалых и сверхбесшумных электрических беспилотника, которые, в свою очередь, должны были проверить дорогу по маршруту нашего следования. В принципе, с учетом последних технических веяний, это являлось самой обычной процедурой, ибо еще во время афганской и обеих чеченских войн было установлено, что армейская колонна без предварительной разведки с воздуха становится крайне уязвимой для засад. Только тогда это были хорошо защищенные и вооруженные вертолеты Ми-24 по прозвищу «Крокодил», а теперь маленькие и компактные беспилотники, главным оружием которых является малозаметность. Одним словом, маленькие, почти бесшумные аппаратики улетели вперед, а мы продолжили свой марш, находясь в полной уверенности, что выполняем чисто учебную задачу в рамках очередной «внезапной проверки».

Но когда была пройдена треть пути и мы уже находились у железнодорожного переезда, нашему командиру роты капитану Погорелову поступила новая вводная, которая привела нас всех, мягко выражаясь, в оторопь.

– Значит так, товарищи-командиры и орлы-сержанты, – сказал он по командирскому каналу, который принимали только командиры взводов и отделений, – пришел новый приказ. Это не учения, мальчики, это война. Поэтому, магазины к автоматам примкнуть, затворы передернуть, оружие с предохранителей снять. По людям, одетым в немецкую форму времен Великой Отечественной Войны, огонь на поражение открывать без предупреждения. Повторяю – по людям, одетым в форму немецко-фашистских захватчиков, и технике, маркированной опознавательными знаками вермахта, приказано стрелять на поражение без всяких колебаний.

В тот момент я вообще не понял. Какие к бениной бабушке в наше время могут быть немецкие фашисты? Украинские могут быть, литовские, латышские, эстонские могут, даже молдавско-румынские имеют право на существование, а вот немецких быть не может по определению. Мы – то есть на самом деле наши деды – трансплюгировали этих тварей еще семьдесят лет назад. Каждый раз, когда мы проводим учения, эти немцы ссутся себе в кровати, думая, что мы снова готовимся прийти по их души.

Хотя в подобие вермахтовской формы мог переодеться кто угодно – хоть те же хохляцкие правосеки, свободовцы или еще какие гитлеролюбы, решившие таким образом отметить день рождения своего кумира. Но этого, мягко говоря, недостаточно для того, чтобы нам было отдано такое суровое распоряжение. Суровее может быть только приказ «живыми не брать». Возможно, что эта банда уже успела совершить нечто настолько ужасное, что было решено ликвидировать ее, даже не дожидаясь подтягивания Росгвардии, которая и должна заниматься такими проблемами. Но действительность оказалась даже поганей, чем нам всем казалось первоначально. Проезжая коттеджный поселок «Аэродром», расположенный на северной окраине Унечи, у поворота на трассу Унеча-Сураж, мы увидели ДПСовский блокпост, заворачивающий обратно всех любителей быстрой автомобильной езды, решивших прокатиться в направлении Суража. Но и это было еще не все. Со стороны перекрытой трассы отчетливо доносились звуки стрельбы из автоматического оружия и редкие, но настойчивые хлопки винтовок. Нехороший знак, говорящий о том, что версия о внезапной проверке или учениях померла, так и не успев по-хорошему родиться.

Очевидно, наш командир получил какие-то особые распоряжения от командования, потому что у самого блокпоста его БМП на мгновенье притормозила, и на броню не особо ловко влез молоденький мент. Командирское БМП резко рванулось вперед, чтобы занять свое место в колонне, а откинувшийся назад мент, неловко ухватившись рукой за скобу, выпрямился и начал что-то горячо втулять нашему капитану. Не знаю, о чем он там говорил, но командир приказал прибавить ходу – и теперь мы мчались по почти прямому шоссе, как на гонках Формулы-1; и звуки стрельбы впереди становились все отчетливей. Вот дорога сделала чуть заметный поворот; впереди, примерно в километре, открылся выезд из леса – именно оттуда доносились звуки стрельбы. Ротный приказал нам быть готовыми к бою, и у самого выезда из леса наши БМП начали притормаживать и останавливаться, а бойцы спрыгивать на асфальт, собираясь плотными компактными группами за корпусами своих боевых машин, которые прикрывали их от вражеского ружейно-пулеметного огня.

Тогда же и там же.

Капитан Петр Васильевич Погорелов, командир 4-й мотострелковой роты 182-го мотострелкового полка, 144-й мотострелковой Виленской Краснознамённой, орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского дивизии.

Да, вот тебе и менты. Повоевали знатно, ничего не могу сказать. Поперек дороги была расстелена шипованная лента, какую обычно используют ДПСники для того, чтобы прокалывать колеса всяческим нарушителям, и в левом от нас кювете валялись два перевернутых и разбитых мотоцикла с колясками в весьма характерной раскраске, какую я много раз видел в кино про войну. А совсем рядом, по тем же кустам, в нелепых позах были разбросаны тела тех самых людей, «одетых в форму немецко-фашистских захватчиков». Ну, что же, значит, будем знакомы, господа пришельцы.

Третий такой же мотоцикл, чадно воняя паленой резиной и горелым мясом, догорал прямо посреди дороги. И это именно обгорелая тушка его водителя, лежащая грудью прямо на бензобаке, издавала такое противное амбре. Седок в коляске обгорел значительно меньше, и там воняла основном обуглившаяся шинель. Третий мотоездок, раскинув ноги и придавив собою карабин, распластался на асфальте в двух шагах от своего сгоревшего средства передвижения, и расплывшаяся вокруг головы лужа крови, перемешавшаяся с дождевой водой, говорила о том, что он мертв так же, как и его обгорелые приятели.

Ну ладно, сдохли – туда им, поганцам, и дорога. Я уже знал, что они тут вытворяли не далее как полчаса назад, как расстреливали из пулеметов беззащитных детей. Командир полка при уточнении поставленной задачи изложил мне все это в общих чертах. Но на милицейском блокпосту на мою машину подсел милиционер Сергей, который, напротив, расписал все в цветах и красках, поскольку был очевидцем и непосредственным участником произошедшего. Сказать честно, на какое-то время я был ошарашен и выбит из колеи. Но меня шокировало совсем не то, что у нас на территории России вдруг объявились люди, которые по всем признаками были немецкими солдатами еще той, Великой Отечественной Войны. Нет. У меня в голове не укладывалось, как эти звери в человеческом облике могли хладнокровно расстреливать спасающихся детишек в ярких, хорошо заметных, курточках и платьях, а потом еще и добивать раненых выстрелами в упор.

Но на первых порах нам было некогда задумываться о морально-этических аспектах и любоваться местными красотами, потому что над нашими головами засвистели пули, некоторые из которых противно цвикали по броне БМП. Я подумал, что эти три мотоцикла с девятью солдатами, расстрелянные ментами на дороге, должны были составлять походный головной дозор перед основной группой мотоциклистов; и, поскольку они все полегли в этой засаде, то их приятели не рискнули соваться в лес, в котором засел противник неизвестной численности, вооруженный автоматическим оружием.

В результате две сотни солдат в серых шинелях залегли по обе стороны от дороги метрах в двухстах-трехстах от опушки леса, чуть дальше раскиданных во все стороны обломков, в которых с трудом можно было узнать ментовской автомобиль – и сейчас обстреливали нас из винтовок и пулеметов. Еще большее количество таких же бабуинов – тысяча или две, точнее сказать сложно – копошились в полутора километрах от нас в окрестностях черного облака, раскинувшегося по соседству с хутором Кучма. Что они там делали, понять издалека было сложно – но и к гадалке не ходи, что рыли окопы, пытаясь закрепить за собой кусок нашей земли. Если тут смогли появиться эти вражеские солдаты, то неизвестно, сколько еще их сюда вылезет.

Ну что же – на войне как на войне. Если нас обстреливают, то мы просто обязаны подавить этот огонь и оттеснить противника от опушки леса. Тем более, что на тот момент я уже знал, что вслед за нашей ротой в район боя с неизвестным бандформированием выдвигается весь наш полк и, скорее всего, не он один. Присутствие на нашей территории, как любят выражаться политики, «группы одетых в военную форму вооруженных лиц неустановленной государственной принадлежности», которые к тому же с ходу успели совершить достаточно военных преступлений и зверств – это совсем не та вещь, к которой командование нашей армии и руководство страны могло бы отнестись спокойно. Просто для того, чтобы понять уровень угрозы и осознать, какие силы и средства понадобятся для ее устранения, им необходимо определенное время. А пока на острие борьбы стоит именно наша рота, и именно нам стоять тут насмерть, прикрывая собой развертывание основных сил.

Поскольку на узкой, окруженной лесом дороге огонь по противнику* могли вести только операторы-наводчики двух головных машин, я отдал приказ – и техника, перестроившаяся в двойную колонну, снова медленно двинулась вперед, своими корпусами укрывая следующих позади бойцов. Задача была проста – выдвинувшись колонной на открытое место, развернуться в цепь и, подавив огнем автоматических пушек и пулеметов расположенного напротив нас противника, оттеснить его от Красновичей в сторону того самого черного облака.

Но с самого начала не все пошло так гладко, как хотелось бы. Конечно, вражеской пехоте, (а точнее, спешенным мотоциклистам) шквальный огонь наших БМП не понравился, и они начали потихоньку отползать назад, стремясь разорвать дистанцию. Досталось и тем четырем грузовикам с прицепленными позади них мелкокалиберными пушечками, которые на большой скорости попытались выйти к нам на расстояние прямой наводки, но были прошиты длинными очередями еще на достаточно большом расстоянии, вспыхнув на дороге чадными бензиновыми кострами.

Увидев, что их камрады терпят бедствие, от позиций, которые противник оборудовал вокруг черного облака, прямой наводкой начала стрелять вражеская артиллерия, причем пара пушек была крайне неприятного калибра. При близких разрывах осколки их снарядов могли даже повредить бортовую броню БМП, не говоря уже о том, что бойцы моей роты начали нести неоправданные и совершенно ненужные потери, и были вынуждены залечь и тоже начать окапываться. Просто перенести огонь автоматических пушек с отступающей вражеской пехоты на новую цель оказалось недостаточно. Вражеские орудия хотя и замедлили темп стрельбы под градом мелких осколочных снарядов, но подавлены не были, и время от времени посылали в нашу сторону весомые и очень неприятные сюрпризы, а солдаты в серых шинелях вокруг них, пригибаясь только при близких разрывах, интенсивно орудовали лопатами, углубляя окопы.

Пришлось запрашивать огневую поддержку у командира нашего полка, тем более что артиллеристы нашего гаубичного дивизиона по данной цели могли отработать, прямо с пустыря расположенного непосредственно за территорией парка, выйти на который им было очень просто, достаточно снести специально отмеченную для этого секцию железобетонного забора. Подполковник Фомин выслушал мою просьбу и переключил меня на командира самоходного гаубичного дивизиона майора Музыку (вот уж наградил Бог человека фамилией). Майор выслушал мою просьбу и сказал, что через минуту (а это значит, что дивизион развернут и готов к открытию огня) он даст пристрелочный выстрел одним орудием, а беглый огонь откроет только после моей корректировки. И точно! Через две минуты в чистом поле, метрах в четырехстах правее немецких позиций и с довольно значительным недолетом рванул первый пристрелочный гаубичный снаряд. После первой поправки и обещания артиллерийского майора выдернуть руки косорукому наводчику следующий снаряд лег почти так, как надо, только с небольшим перегибом в противоположную сторону. И уже вторая поправка стала последней и решающей – на позиции вражеских артиллеристов обрушился настоящий град из фугасных снарядов, который принялся методично перемешивать живых людей и технику с песчаной брянской землей. Такого аргумента вражеские артиллеристы не выдержали и заткнулись окончательно.

Пока наши артиллеристы вбивали в землю вражескую батарею, противостоявшие моей роте солдаты мотоциклетного батальона противника (те, которые смогли уцелеть) отступили и начали окапываться метрах в пятистах от опушки леса, зацепившись за дающую иллюзию защиты большую группу кустов и деревьев, расположенных слева от дороги. Там же, где-то за кустами, прятались от нас их байки с водителями. Также солдаты противника в серых шинелях и характерных касках были замечены на ближней к нам окраине Красновичей, откуда их еще придется выкуривать. Моя рота под прикрытием артиллерийского обстрела также отошла на опушку леса и заняла там оборону в один эшелон, тем самым полностью блокировав противнику дорогу на Унечу. Итогом этого боя в моей роте стали трое убитых и пятнадцать раненых, в том числе командир второго взвода лейтенант Алешин, а также незначительные повреждения двух боевых машин. Хуже было с боеприпасами, в первую очередь со снарядами к автоматическим пушкам, которые из-за интенсивной стрельбы были истрачены почти наполовину. При этом неким подобием второго эшелона обороны стал расположенный прямо у дороги в четырехстах метрах позади опушки леса и переднего края и тщательно замаскированный командный пункт роты, на котором, помимо отделения управления, занимали позиции две боевых машины пехоты. Любой, кто сунется по дороге в сторону Унечи, напорется на кинжальный огонь их пушек.

То место, где эти мерзавцы расстреляли детей, оказалось на нейтральной полосе. При этом те дети, которые смогли избежать смерти или тяжелого ранения, уже в конце боя лесом начали выходить на наш правый фланг – и мои бойцы тут же, не задерживая, отправляли их в тыл вместе с нашими ранеными. Напуганные и часто раненые детишки, многие из которых были младшекласниками, вызывали в моих бойцах чувство горя и ярости, и я думаю, что с этого момента они просто не будут брать в плен одетых в немецкую форму пришельцев из другого мира. И я тоже не буду. Разве что только по тактической необходимости. Правильно было сказано: «Там, где ты его увидишь, там его ты и убей!». Тем более что здесь у нас этим незваным гостям совсем не место, кем бы они ни были.

Кстати, было бы неплохо наконец выяснить, кто все эти вооруженные люди, и откуда они взялись. Встреча с двумя ментами, вышедшими на мой командный пункт, тоже окончательной ясности не внесла. Ну, имеют место солдатские книжки с символикой нацистской Германии… и что? Я, например, никак не могу сказать, настоящие они или поддельные, потому что не специалист. То же самое касается униформы этих пришельцев, их оружия и техники. Один из подбитых ментами байков оказался почти исправным, если, конечно, не считать проколотых шин. Хороший такой образчик изделий фирмы БМВ – в меру тяжелый, но зато очень крепкий и надежный. Будучи вытащен на дорогу при помощи четырех бойцов и такой то матери, он завелся с первого пинка по кик-стартеру, готовый ехать куда угодно, стоит только заклеить шины.

Но с другой стороны, можно, конечно, принять за основу рабочую гипотезу, что это облако есть некая дыра, через которую к нам лезут незваные гости из нашего прошлого или, по крайней мере, такого мира, который можно отличить от нашего прошлого только под микроскопом. Тот майор-участковый сказал мне, что если эти пришельцы выглядят как фашисты, вооружены как фашисты, одеты в фашистскую форму и поступают соответственно – то они фашисты и есть, и наша общая обязанность – убивать их до тех пор, пока хоть один такой мерзавец топчет нашу землю.

20 апреля 2018 года 12:05. Брянская область, Унечский район, сельское поселение Красновичи, хутор Кучма.

Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.

Я и сам не ожидал, что наши армейцы примутся воевать с такой резвостью, что даже у привычных ко всему немецких офицеров от удивления отвиснут челюсти. Мне не верили, когда я по-английски рассказывал гауптману Зоммеру о том, что наша армия сильна, могуча и непобедима, что, несмотря на облачный покров, наши разведывательные спутники уже обнаружили их группировку, влезшую сюда совершенно некстати и что в наших штабах уже пересчитали все их грузовики, бронетранспортеры, мотоциклы и прочие подлежащие счету единицы, вплоть до отдельных солдат. В конце я добавил, что если раньше была хоть малейшая надежда на переговоры, то теперь из-за того, что они обстреляли машину участкового (не стоило им этого делать), с ними теперь будут обращаться как с обычным бандформированием, которое сперва уничтожают, а потом опознают трупы.

Гауптман слушал меня с недоверчивым видом, скептически кривил губы, но ни разу не возразил, и тем более не заорал, требуя заткнуться. А весь секрет в том, что мои слова никоим образом не противоречили тому, что они и сами могли нарыть в интернете. Десять лет назад убедить кого угодно в мощи и боевом духе нашей армии было бы затруднительно, двадцать лет назад – просто невозможно. Зато сейчас все эти армейские байки про комплекс «Хибин» и подавшую в отставку команду американского эсминца, а также о том, как наши лихо воруют у хохлов НАТОвские беспилотники, и как наши танкисты обыгрывают всех в танковый биатлон, а летчики в авиадартс, попадаются в инете буквально на каждом шагу.

Тогда, когда я рассказывал гауптману все эти истории, я еще не знал, что под едва слышное татакание в отдалении совершается нечто такое, после чего наше армейское командование забегает как ошпаренное, а с этими немцами потом будут поступать как с теми бородатыми козопасами в Беслане. Помнится, тогда из них в плен взяли только одного, который громко кричал на камеру о том, как сильно он хочет жить. Если бы я в том момент знал об этом, то постарался бы свалить при первой возможности, но что увы, то увы. О чем ты не знаешь, того не сможешь предотвратить.

Потом перестрелка в отдалении усилилась, стрельба стала почти непрерывной, какой-то басовитой, злой и отрывистой, после чего на поле по соседству с моим домом начали стрелять пушки. Гауптман Зоммер с гордостью сказал, что это немецкие пушки, и что нашей мелкой пехотной части с легкими танками, которая наскочила на их передовую группу, теперь, несомненно, конец. Но стрельба все продолжалась и продолжалась, а потом где-то совсем неподалеку ахнуло с такой силой, что во всем доме завибрировали стекла.

Гауптман Зоммер замолчал и напрягся, и тут со страшной силой рвануло где-то совсем рядом, чуть ли не в моем собственном огороде – или, по крайней мере, на том месте, где это огород был, когда была жива бабка моего приятеля. Весь дом содрогнулся так, будто какой-то великан пнул его в стену. С потолка посыпался всякий мусор, пыль и древесная труха. Стекла в окошках вылетели звенящим дождем, аппаратура подпрыгнула на столе, а индикатор спутникового канала упал до нуля. Явно этот взрыв своротил со своего места антенну, и теперь для ее установки требуется вызывать специалистов из Унечи, что в данном случае является недостижимой мечтой. Сам бы я не взялся ставить антенну на ее законное место, тем более что она, возможно, не только сдвинута с места, но и повреждена. По счастью для нас самих, снаряд рванул напротив торцевой стены, не имеющей окон, поэтому те, кто был в доме, не пострадали от его осколков.

Но это было еще далеко не все. Буквально через минуту такие снаряды начали градом падать на том поле, где немецкие солдаты в настоящий момент резво рыли окопы – по словам Зоммера, для того, чтобы предотвратить вторжение нашей армии в свой мир. Тогда я ему сказал, что если наш президент захочет куда-нибудь вторгнуться, то обязательно это сделает, и ничего ему не помешает. И вот теперь совсем неподалеку грохотали разрывы, дом весь трясся и ходил ходуном, свет в комнате мигал, а я думал, что стоит одному такому случайному снарядику немного отлететь в сторону – и тогда хана всем приключениям либерального блогера Тимофейцева среди фашистов. Кстати, именно в тот момент я смог вволю полюбоваться на растерянного и бледного Зоммера, старающегося не подавать виду, насколько ему страшно. Сразу было понятно, что раньше обстрела такой силы он не видал и сам под него не попадал⁶.

Но ничто на этом свете не бывает вечным; Бог нас всех миловал, и обстрел закончился. Когда все стихло, я выскочил во двор и первым делом, прямо на крыльце, наткнулся на труп часового с пробитой головой – вероятно, его убило тем самым снарядом, после которого у меня пропал интернет. Искореженная, смятая антенна валялась чуть поодаль от дома, головка была свернута набок, а кабель перебит осколком. Бесполезный неремонтопригодный хлам, который можно только выбросить. Еще раз глянув в ту сторону, я плюнул, после чего сказал Зоммеру, что наш интернет-серфинг закончился, антенна повреждена необратимо – короче, метро дальше не едет.

Гауптман посмотрел на антенну, потом на меня, коротко выругался, а затем приказал нам с унтер-офицером Шульцем собирать все то, что необходимо взять на ту сторону. После этого он почти бегом направился к черному облаку – Николай потом мне сказал, что на доклад к какому-то генералу Модулю. Кстати, бронетранспортер, на котором мы сюда приехали, был сильно поврежден близким взрывом снаряда, его водитель получил тяжелое ранение, а пулеметчик, из-за несдержанности которого и случилась эта история с обстрелом участкового, оказался и вовсе убит. Тогда я впервые в жизни увидел, как выглядит человек, у которого в буквальном смысле вместе с каской осколком железа сорвало крышу.

«Пора отсюда валить, – подумал я, – а то сожрут, вместе с этими, и не подавятся. Артиллерия свое отработала, теперь на сцене появятся ВКС – крутые парни с обложки журнала – в белых блестящих шлемах, с солнцезащитными блистерами; со звенящих голубых высот они засыплют тяжелыми бомбами роющихся в земле жалких сосисочников и меня вместе с ними, да так, и что хоронить будет нечего. Знаем, видели по телевизору. Для наших бомберов что бородатые боевики, что бритые нацисты – одна хрень. У них же даже банальных «стингеров» против вертолетов нет, не говоря уже о чем-то более серьезном. Так что валить, валить, валить из этой сраной Кучмы… Но только не на ту сторону – там тоже скоро станет жарко, потому что ботоксный карлик не удержится, и, разгромив немцев на этой стороне, влезет и в сорок первый. К тому же там, по нечаянности, можно попасть в лапы к усатому и его хряку в пенсне. Эти не пощадят!

Но только как отсюда валить? Теперь, когда я на положении пленника, а не добровольного сотрудника, это гораздо тяжелее осуществить. Разве что во время следующего обстрела, и на пару с Шульцем. Но как ему об этом сказать? Вдруг он тоже фанатичный нацист – и сдаст меня в гестапо или пристрелит, как только я объясню ему свою идею? Тут тщательнее надо, как говорил когда-то один известный юморист…

Тогда же и там же.

Унтер-офицер вермахта Николас Шульц, он же Николай Максимович Шульц.

Удар русской артиллерии по окапывающемуся пехотному полку был внезапным и уничтожающим. Слова господина Тимофейцева полностью подтвердились – огневой удар по артиллерии пехотного полка был таким эффективным, что из строя вышла почти вся наша артиллерия. Да что там говорить – один-единственный снаряд во время пристрелки, перелетом упавший поблизости от дома, где мы находились, сильно повредил само строение, вывел из строя бронетранспортер, убил троих и тяжело ранил двух солдат моего отделения. От его осколков тяжелые ранения получили копавшийся в моторе водитель и второй номер пулеметного расчета, который во время обстрела как раз сидел в русском деревенском сортире. Еще на той стороне он обожрался русских зеленых яблок – и теперь дристал при каждой возможности.

При этом я не знал, что стало с моим заместителем⁷, обергефрайтером Кречмером и его людьми, оказавшимися поблизости от этого рукотворного артиллерийского тайфуна. Выяснить это не было никакой возможности, потому что гауптман Зоммер приказал мне оставаться здесь и следить, чтобы господин Тимофейцев собрал все, что необходимо переправить в наше время, а послать вместо себя мне некого. Стонущих раненых забрали санитары, а все остальные просто погибли от осколков русского снаряда.

Никогда еще за все время пока мы воюем, мое отделение не несло таких ужасных боевых потерь. Раньше наши солдаты гибли и попадали в госпиталь по собственной глупости и неосторожности, а совсем не потому, что поблизости падал шальной гаубичный снаряд. Возможно, погибли и остальные солдаты моего отделения, а может, злая доля их миновала; и теперь они только и ждут, чтобы я к ним присоединился. А может, и нет – и присоединиться к ним я смогу только в аду. В любом случае в самом скором времени я это узнаю.

Когда мы складывали в сумку вещи, в отдалении послышался свистящий шум и вой, как будто там клекотало несколько огромных птиц; во все это вплетались звуки стрельбы из автоматических пушек и тяжелых пулеметов. Выскочив на крыльцо, я увидел, что в северном направлении, на некотором отдалении от нас, кружат несколько огромных темно-зеленых геликоптеров очень хищного вида, которые, описывая круги и восьмерки, раз за разом атакуют что-то находящееся на дороге. Чадные столбы дыма, поднимающиеся в серое небо, говорили о том, что эти атаки достаточно успешны, и наша мотоциклетная рота (которой было поручено разведать дорогу в северном направлении), если не уничтожена, то понесла серьезные потери. Не стихали звуки перестрелки в южном направлении, где на опушке леса закрепилась вражеская моторизованная часть. Самым явным образом сделалось понятным, что нас возле этого облака обложили со всех сторон, и это кольцо неумолимо сжимается.

Я вообще-то не боялся умирать, совесть моя была чиста, да только вот теперь мне было совсем непонятно, ради чего я должен сложить здесь свою голову. Ради будущего германского народа? Так выяснилось, что даже в случае поражения немцам как нации ничего не угрожает, и сохранится даже германская армия, ибо победитель, кем бы он ни был, будет нуждаться в союзниках, которые прежде были его врагами. Ради освобождения России от ига жидобольшевизма? В этом мире она освободилась от него сама, да и там, у нас, фюрер ставит эту цель не всерьез, а лишь для отвода глаз, чтобы замаскировать благородными намерениями обыкновенный военный разбой и грабеж. Ради торжества дела национал-социализма? Абсолютно не имею такого желания! Поганенькая теория национального превосходства, выдуманная обиженным на всех рижским немцем, которого не захотели брать в свою компанию те же большевики. Ради завоевания для немецкой нации жизненного пространства на востоке и уничтожения России как государства? Ни в коем случае! Все поколения семьи Шульцев, с начала восемнадцатого века, верно служили русским императорам, и они проклянут меня посмертным проклятием, если я положу свою жизнь за такую поганую цель. Тем более что почти двести лет, пока у власти была династия Романовых, немцам в России ничего не надо было завоевывать. Приезжай, поступай на службу – и в твоем распоряжении самое огромное в мире жизненное пространство, от питерских болот и причерноморских степей до самого Тихого океана.

Таким образом, душа моя была в смятении, мысли путались, и я не знал, ради чего нахожусь на этой стороне и что мне делать дальше. Оставались еще, конечно, мои командирские обязанности перед парнями моего отделения, но в последнее время от некоторых их привычек меня начало уже подташнивать. Как, например, покойный пулеметчик Ганс с моего бронетранспортера – он просто обожал стрелять по деревенским псам, да так, чтобы не убить наповал, а чтобы животное еще долго каталось в пыли, мучаясь от боли, что доставляло многим из моих парней особое удовольствие. Я уже знал, что точно так же они открыли стрельбу из пулеметов по идущим по дороге школьникам, и думаю, что эта их выходка еще навлечет на Германию множество бед. Артиллерийский налет, который мы пережили совсем недавно, был только самым началом грядущих проблем. В ближайшее время наверняка последует продолжение экзекуции… Впрочем, ждать долго не пришлось.

Когда все необходимые вещи, включая большое вычислительное устройство, были собраны в большую сумку, и мы, разогнувшись, осматривали комнату на предмет того, не забыли ли мы чего важного, на улице вдруг снова послышался протяжный свист. Выскочив во двор, мы увидели, как совсем низко над деревьями на окапывающихся вокруг облака пехотинцев заходят в атаку два странных самолета без винтов, с крыльями трапецевидной формы⁸, на которых совершенно отчетливо были нарисованы красные звезды. Нет, красные звезды на голубых плоскостях я увидел потом, когда эти самолеты пролетели почти над самыми нашими головами. Но первым делом, опустив носы, они выпустили из-под своих крыльев по паре оставляющих белые дымные следы реактивных снарядов наподобие наших «Небельверферов»⁹, и тут же заложили вираж, не желая проходить над целью, где их уже могли ждать развернутые «флаки¹⁰» механизированной зенитной роты нашей дивизии; после чего, как я уже говорил, пролетели почти над нашими головами. А там, куда они полетели, громыхнуло со страшной силой, во все стороны полетели обломки, и в небо поднялся столб жирного черного дыма.

Русские самолеты возвращались к черному облаку еще три раза, каждый раз наводя своими тяжелыми ракетными снарядами ужасающий разгром на позициях пехотного полка. Напоследок, снизившись, они дополнительно прочесали из своих пушек лощинку, где мотоциклетная рота укрыла свои мотоциклы, и несколько секунд спустя оттуда в небо поднялись жирные клубы черного дыма, свидетельствующие о том, что и эта атака тоже была вполне успешной.

Я смотрел на весь этот разгром, на горящие разбитые грузовики, на перевернутые орудия, на беспорядочно разбросанные тела немецких солдат и офицеров и суетящихся среди них санитаров (одна пара тяжелых ракет угодила туда, где располагались машины и автобусы штаба полка)… И думал, что, оказавшись по это сторону временного барьера, мы, немцы, превратились в мальчиков для битья. Что еще обрушат на нас местные русские, разъяренные нашим бесцеремонным вторжением, и не должен ли я вспомнить о том, чему меня учил отец, чтобы перейдя на их сторону, хоть немного искупить свой грех участия в походе на восток?

Видимо, мои чувства были написаны прямо на лице, потому что господин Тимофейцев неожиданно обернулся и спросил с совершенно серьезным видом:

– Николай, а вы не задумывались над тем, чтобы остаться здесь, в нашем мире?

– Как так остаться? – не понял я. – Вы вообще о чем сейчас говорите?

Тимофейцев воровато оглянулся по сторонам и, убедившись, что на крыльце мы одни, быстро прошептал:

– Поймите, Николай, то, что вы сейчас видели – это только начало, скоро тут появятся по-настоящему серьезные парни и начнут со знанием дела втаптывать вас в землю, пока не убьют всех. Потом они перейдут на вашу сторону и продолжат заниматься тем же самым, потому что так тут положено. Если враг не сдается, то его уничтожают. А вы – в смысле, немцы сорок первого года – враги по определению. Но вы же, Николай, совсем молодой, вам надо еще пожить в свое удовольствие… Как этнический немец, в этом мире вы имеете право на гражданство Федеративной Республики Германия, а как потомственный петербуржец в Бог его знает каком колене – право на российское гражданство. Для этого надо только доказать, что кто-то из ваших предков родился и жил на территории Российской Федерации.

– Постойте, господин Тимофейцев, – сказал я, – ведь совсем недавно вы собирались остаться на нашей стороне и верно служить Великой Германии. Неужели вы поменяли свое мнение?

– Э-э, Николай, – махнул рукой господин Тимофейцев, – тогда я думал, что все, что нам показывают по телевизору – все эти парады, учения, война в Сирии – лишь показуха, кино, и пыль в глаза, а на самом деле ничего нет, все проржавело, солдаты умеют только красить заборы и строить генеральские дачи. А тут оказалось, что никакой показухи нет. Что действительно броня крепка и танки наши быстры. А вот когда они пойдут в яростный поход, то лучше быть отсюда подальше. На вашей стороне теперь жизни не будет – это я ответственно заявляю. К тому же я-то рассчитывал, что вы, немцы, умные, сделаете все тихо, без шума и жертв, а лучше всего попробуете договориться с нашими властями. Ведь если бы никто тут не стрелял, то и нашему бы ботоксному карлику тоже было бы невозможно отдать приказ начать войну на полное уничтожение. А вы тут устроили такое, что хоть святых выноси – шум, гам, тарарам и второе издание Великой Отечественной, чем, наверное, немало разозлили наших отцов-командиров. И будет вам за это Большая Бяка. Какая, я и сам не знаю, но обязательно будет, это вы еще увидите. Поэтому, пока не поздно, лучше все переиграть и перебежать обратно на сторону наших. Заодно и хорошего человека спасу, то есть вас. Я ведь никаких расписок не давал, и если даже наши возьмут в плен этого самого гауптмана Зоммера или лейтенанта Рикерта, я от всего отопрусь. Нет у наших фсбэшников никаких доказательств против Макса Тимофейцева. Руки у них коротки меня посадить. Моя, между прочим, подружка – генеральская дочь. Если надо, адвокаты меня вытащат и не из такой жопы.

Я слушал этого Тимофейцева, и на душе мне как-то сразу стало гадливо, будто я перемазался в дерьме. Человек по три раза на дню не может менять свои убеждения. Все его метания говорят только о том, что единственное убеждение, какое у него есть – это эгоизм и себялюбие. Такого большого мерзавца, как этот, свет еще не видывал. Мои сослуживцы, руки которых по локоть в крови русских гражданских, перед ним просто невинные ягнятки, потому что они совершают свои зверства из идейных соображений, а не из банального эгоизма. Но я не стану сдавать его в ГФП, нет. Нет смысла. Я сделаю лучше. Сдавшись вместе с ним русским властям, я сдам его уже им. Должны же у такой технически развитой цивилизации существовать средства проверить, правду говорит им этот человек или нагло врет. Но действовать мы будем по моему плану, а не по его.

– Значит так, – сказал я, подводя его к крыльцу и указывая на труп рядового Грубера, – берите вашего тезку за ноги, а я возьму его за плечи.

– А зачем? – удивленно спросил Тимофейцев.

– Сейчас мы занесем моего покойно сослуживца в дом, благо этого никто не видит, – ответил я, – разденем его до исподнего, после чего вы переоденетесь в форму немецкого солдата, возьмете лопату, пулемет, патронные коробки и мы с вами на законном основании пойдем копать окоп для этого пулемета. Или вы думали, что сможете спокойно передвигаться здесь в своем гражданском костюме? Да вас сначала пристрелят, а потом будут задавать вопросы! Ну, давайте, берите тезку за ноги – раз-два, подняли и понесли.

Переодетый в форму немецкого солдата господин Тимофейцев выглядел несуразно, но терпимо. Иногда в пехотных ротах встречаются и не такие чучела. Последним штрихом к портрету был бинт из индивидуального пакета, обмотанный вокруг горла. Если придется объясняться, то скажу, что поле перенесенной ангины доктор отправил этого солдата долечиваться в роту, но при этом запретил ему говорить. Еще нам следовало захватить с собой все, что мы собрали для гауптмана Зоммера – но это была огромная сумка, которую по-хорошему следовало бы тащить вдвоем, и поэтому ее наличие при нас было способно разрушить любую легенду. И тут в голову Тимофейцеву пришла замечательная идея. Пусть он гад и подлец, но голова у него все-таки варит.

– Слушай, Николай, – спросил он, – а почему нам нельзя поехать на моей машине? Или у вас в вермахте запрещают пользоваться разного рода трофейным автотранспортом, раннее принадлежавшим местным жителям?

И действительно, его машина стояла с другой стороны дома и внешне выглядела совсем не пострадавшей ни от взрывной волны, ни от осколков. Кстати, как там говорит старая русская пословица, которую частенько повторял мне отец: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Трофейные средства использовать не запрещается, даже наоборот. Единственным недостатком машины господина Тимофейцева является то, что жрет она исключительно авиационный бензин. Но пока не пришла пора заправляться, это нас не особо волнует. Первым делом мы, дрожа, что вот-вот вернется гауптман Зоммер, беспощадно выкинули с заднего сиденья и из багажника все то, что Тимофейцев закупил для длительного проживания в деревне, оставив только блоки с сигаретами. Во всех армиях курево является настоящей солдатской валютой, и многие вопросы можно решить, просто угостив человека сигареткой. Тем более наши немецкие сигареты – это просто сухая трава (некоторые говорят капустные листья) пропитанная синтетическим никотином, а тут имеет место натуральный высококачественный табачок, настоящее отдохновение души. После этого мы загрузили в багажник сумку со всем важным для рейха барахлом, а на заднее сиденье положили пулемет и вытащенные из бронетранспортера коробки с патронами. Господин Тимофейцев завел мотор, и мы вместе с ним выехали со двора, надеясь, что наша затея обернется успехом.

Сказать честно, у меня было такое чувство, что все это происходит не со мной, как будто не я собрался изменить Великой Германии и непобедимому вермахту; и теперь мне просто интересно, получится у меня что-нибудь или нет. Как ни странно, но все получилось. У выезда из деревни вообще не было выставлено никакого поста, сказывались последствия авианалета и вызванного им хаоса. Зато у поворота на трассу стояли сразу два задерганных солдата из мотоциклетного батальона, причем у одного из них голова под каской была замотана окровавленной повязкой, а второй сильно хромал. Притормозив машину, я хладнокровно угостил этих кригскамрадов сигаретами и объяснил, что наше начальство послало меня оборудовать секрет с пулеметом у следующего перекрестка дороги, а так как наш бронетранспортер сгорел, то мы взяли брошенную машину местного жителя.

Затянувшись сигаретой и блаженно выпустив ароматный дым, старший патруля сказал, что в ту сторону, вообще-то на разведку уже уехали их мотоциклисты из второй роты, но потом в той стороне была большая стрельба и взрывы, а в воздухе кругами летали машины, похожие на огромных стрекоз. И с тех пор от второй роты ни ответа, ни привета. Так что, возможно, ее уже нет, и начальство не зря озаботилось блокпостом. А то ударят в спину – а мы тут голые и без штанов. И вообще, местные русские воюют не по правилам – прошло всего полдня, а от батальона хорошо если осталась полнокровная рота…