Вовка-центровой Санфиров Александр

– Ну, как сказать, в раздумье протянул парень, – бывало и больней.

В это время к ним подошел мужчина, наблюдавший за ходом игры.

– Ты ведь Володя Фомин, не так ли? – сразу перешел он вопросам.

– Ну, да, а что вы хотите?

– Ну, во-первых я физорг нашего завода зовут меня Юрий Александрович, так вот Володя, ты наверняка, знаешь, что наша партия и правительство и лично товарищ Иосиф Виссарионович Сталин, уделяют огромное внимание развитию в нашей стране физкультуры и спорта. А вот, что ты не знаешь, в этом году нам пришла директива организовать заводскую футбольную команду. Ты, конечно, по возрасту еще нам не подходишь, но мы тут с директором завода и профкомом обговорили и решили, что нам нужна еще молодежная команда, которая будет резервом нашей основной. Поэтому, я который день обхожу вот такие самодеятельные игровые площадки и агитирую игроков, которые выделяются на общем фоне.

– И много вы таких игроков нашли, – спросил Вовка с интересом?

– Вполне достаточно и даже с избытком, – в тон ему ответил физорг, – я и тебя уже видел недели две назад, но тогда ты на меня впечатления не произвел, а сегодня временами показывал, что-то похожее на игру. Это правда, что тебя молния ударила?

– Да было дело, – сказал Вовка и задрал майку.

– Однако! – воскликнул Юрий Александрович, – но все равно, если пройдешь наших эскулапов, то я тебя возьму, а там посмотрим. Ты то, как согласен?

Да я согласен, вот только вам надо с моим отцом поговорить, он хотел, чтобы я десять классов закончил, и пошел учиться на инженера. А так ведь мне придется поступить рабочим на завод.

– Послушай парень, – серьезно посмотрел ему в глаза физорг, – ты будешь работать, получишь рабочую специальность, и сможешь угостить девушку мороженым, – тут он кинул взгляд на Лену, – на свои заработанные деньги, которые не надо клянчить у родителей. Притом у тебя будет укороченный рабочий день еще два года, хватит времени на тренировки, и притом, никто не мешает тебе идти в вечернюю школу. А потом все равно ты пойдешь служить в армию. И подумай сам, кем там будет служить хороший футболист? Конечно, если ты им станешь, – оговорился он под конец.

– Хорошо, Юрий Александрович, – я согласен, легко сказал Вовка, – ваше дело переговоры с моим отцом.

– А он у тебя в партии?

– Да, он с 42 года коммунист.

– Ну, какие тогда проблемы, позовем в партком, сообщим о чести, которой удостоился его сын, думаю, проблем не будет.

– Хрен его знает, будут они у вас или нет, Павел Александрович человек настроения, – подумал Вовка.

На этом они распрощались, договорившись, что дальнейшее ему расскажет отец, и Юрий Александрович целеустремленным шагом двинулся дальше.

– Вова, так, что с нами не будешь учиться? – разочарованно спросила Лена, – а как же я?

– Ох, ничего себе, моя девушка расстроилась, что не будет мордобоя, – восхитился он.

Лена, ну, что ты, мы же может встречаться и без школы, я могу даже в гости к тебе приходить, – нахально предложил он.

– Хорошо, мы еще поговорим об этом, а пока давай пошли быстрее, там видишь, рыжие косы Скобаревой торчат, – нетерпеливо сказала Климова.

В это время к Вовке подлетел Славка.

– Ты, что уже уходишь, а мы с парнями идем в водонапорную башню, Сашка Плесковский у отца мелкашку взял и патронов тридцать штук. Пошли, может и нам раза по три выстрелить дадут.

Вовка посмотрел на Лену, которая с тревожным выражением лица следила, как к ним подбираются ее заклятые подруги, и с сожалением сказал:

– Не Слава, как-нибудь в другой раз.

– Ну, и дурак, другого раза может и не быть, – сказал Славка и побежал к четырем парням, ждавших его неподалеку.

После этого Вовка и Лена, взявшись за руки, побежали и скрылись из вида разыскивающих их подруг, и в той стороне некоторое время были слышны затихающие возмущенные Мишкины вопли.

– Погодите и я вами!

Накупавшаяся троица сидела в тени кустов, потому что июльское солнце жарило со страшной силой, и, кроме того, они надежно защищали их от нескольких девчонок, которые уже пару раз проходили мимо, периодически пытаясь докричаться до Климовой.

Мишка увлеченно строил замок из песка, который бы при своих сверстниках строить не стал. А Вовка с Леной болтали за жизнь. За последний час Вовка узнал о своих одноклассниках столько, сколько вращаясь только среди парней, просто никогда бы не услышал. Вот только сведения эти были ему теперь почти ни к чему. Свидетельство об окончании семи классов у него было, и на завод его могли взять, хоть завтра. Так, что в школу он этой осенью не идет. Он не сомневался, что отец, не пойдет против партийного комитета, и разрешит все, что там попросят. Конечно, не очень улыбалась перспектива плыть по течению, но в настоящий момент ничего лучшего у него и не было.

Рассуждая про себя, он не забывал болтать с Леной, шутил, рассказал несколько анекдотов, которые не сильно выходили за рамки этого времени.

Поэтому, когда наступило время идти домой, Ленка поднялась с песка неохотно, и, натягивая через голову платье, сказала:

– Никогда не думала, что с мальчишкой буду сидеть и болтать, лучше, чем с подружкой. Ты оказывается Фомин еще тот болтун.

Они вместе дошли до поселка.

Дома был кавардак, с постелей снято все постельное белье, которое горой лежало на полу. Павел Александрович бережно строгал хозяйственное мыло, в большой оцинкованный бак, с краями, проржавевшими от старости.

– Где черти вас носят, – недовольно сказал он, – знаете же баня сегодня. В это время мама начала скидывать белье в бак, залила его водой, и сказав:

– пусть замокнет, – закрыла крышкой.

Сумки в баню были давно готовы, и они отправились в путь. Когда семейство Фоминых вышло на улицу, таких семейств, шло в баню не один десяток. Все вежливо здоровались друг с другом, и продолжали, не спеша, идти по краю пыльной дороги.

– Батя, – зашептал Мишка, – ну давай хоть раз быстрее пойдем, хоть кого-нибудь обгоним.

– Я тебе обгоню, – лаконично ответил отец, – как придем, так придем, баня пока кто-то будет мыться, не закроется.

– Ага, а пар, ты сам все время говоришь, что пару не хватило.

– Ну, это такое дело, сынок, пару вишь, всегда не хватает.

Они зашли в почти полностью заполненный вестибюль, люди сидели на стульях, ступеньках лестницы, и даже на своих сумках. Мама прошла к кассе, у которой, как ни странно, народа не было, и купила четыре билета.

После этого они разошлись, отец с сыновьями занял очередь в мужской гардероб, а мать в женский. Настало томительное время ожидания. Время от времени со второго этажа спускался распаренный побритый мужичок вальяжно подходил к стойке гардероба и протягивал алюминиевый номерок на шнурке. В ответ ему выдавалась кепка, или куртка, и потом он нырял в темный проход, откуда раздавались мужские голоса и звяканье пивных кружек. Счастливчик из очереди срочно отдавал гардеробщику какую-нибудь вещь, и почти бегом устремлялся наверх. Не прошло и трех часов, как Фомины получил два номерка, двинулись наверх.

В раздевалке в три ряда стояли шкафчики с номерами. Мишка бегущий впереди быстро нашел нужные, соответствующие номеркам гардероба.

Сумки были поставлены на пол шкафчиков, грязная одежда сложена в пакет, достаны лыковые мочалки и куски стирального мыла. И, наконец, батя, развернув главный пакет, вытащил сухой дубовый веник.

– Ты Лександрыч, я гляжу, веников на год вперед сушишь, – сказал, улыбаясь, раздевающийся рядом мужчина, – лето на дворе можно и свежий нарвать, он духовитей будет.

– Ага, – скептически ответил батя, – духовитей – это да, а вот лист как сопли липнуть на теле будет. Я уж лучше прошлогодним побьюсь.

Его старший сын из своего опыта, гораздо большего, чем у отца и его соседа, мог бы многое добавить по этому поводу, но благоразумно промолчал.

– Вовка, сходи-ка к тетке Марье, пусть наши шкафчики закроет, сказал отец и встал, собираясь идти в мыльню.

Тот отправился к выходу из раздевалки и дошел до стола, за которым пила чай неопрятная старуха, равнодушно взирающая на мужские муди.

– Э-э, здравствуйте, батя шкафчики просил закрыть, – сказал он бабке, даже не поднявшей на него взгляда. Вместо ответа она вздохнула, встала и взяла ключ, представляющий ручку с короткой изогнутой углом толстой проволокой. Она прошла за ним вставила проволоку в дырку на дверце и поворотом ручки, закрыла его, потом второй.

– Номерок не потеряй, тетеря, – сказала она Вовке, увидев. что тот вертит его на пальце.

– Не бабуля, не потеряю, – ответит тот и пошагал в мыльню. В большом гулком зале мылись несколько десятков мужчин и детей самого разного возраста, не было только самых мелких. Пока Вовка ходил, его брат и отец уже нашли себе место и на лавке стояли три шайки с положенными туда мочалками. Места эти уже были окачены кипятком и слегка парили. Батя обвел глазами зал и не найдя больше свободных тазов в своем запарил веник. Номерки были привязаны к ручкам шаек.

– Ну, что орлы, пошли в парилку, – сказал отец.

– Да ну ее, там страшно, ничего не видно, шум такой, все кричат, можно я здесь посижу, буду мыться, честно! – начал ныть Мишка.

Отец посмотрел, махнул рукой.

– А, сиди, а то, как в прошлый раз не дашь посидеть нормально, пошли Вовка.

Они зашли в дверь парной и замешкавшему Вовке сразу крикнули сверху:

– Эй, пацан, двери закрывай!

Да, пожалуй, такой парилки ему видеть не приходилось. К ее обустройству отнеслись очень просто, про сухой пар здесь никто знал. Под, возвышающимися к потолку сиденьями, из стены торчала труба с вентилем, откуда с шумом, клубами тумана вырывался пар. В этом пару было почти ничего не видно, одна лампочка под стеклянным колпаком не могла хорошо осветить эту камеру пыток. И на всех ступенях сидели и хлестали себя вениками десятка полтора мужиков. Кто есть, кто можно было разглядеть только с полуметра, но старшего Фомина узнавали по размерам.

– О Пашка, зашел, ну давай к нам на верхотуру залазь! И сынка привел, правильно, о ни… себе, это что у него от молнии, что ли, – разошелся один дедок, увидев Вовкину спину.

– И вечно ты Ермолаич, лезешь с вопросами своими, – прогудел с верней полки здоровый черноволосый амбал, – Пашка, давай сюда сразу наверх, и сынка волоки, будем его по-нашему лечить, по-деревенски.

Они уселись на горячую, мокрую, широкую скамью, Некоторое время сидели молча, ожидая, пока кожа даст пот. Но во влажном пару, было трудно определить этот момент.

– Нет, конкретно, – эта парилка Вовке не нравилась, очень влажно, душно. Но другой, увы, не пока не было.

Он посидел среди мужиков, без особого желания попарил себя веником.

Мужики, же от души нахлестывая себя вениками, разговаривали о том, о, сем. Как вдруг один из них сказал:

– Слушайте, собрался в баню выхожу на улицу, а к Плесковским черный «воронок» подъезжает…

Все на мгновение замолчали, потом уверенный голос Ермолаича нарушил тишину.

– Да что вы, робя, приуныли, что там с Мишки взять, работает на своем компрессоре, и знать больше ничего не знает. Может, перепутали с кем?

Постепенно разговор оживился, всем хотелось, чтобы у Мишки, который, видимо был известен всему поселку, все было хорошо.

Но в Вовкиной, сейчас почти фотографической памяти звучали Славкины слова:

– Сашка Плесковский взял у отца мелкашку пострелять.

Ему вдруг надоело в парной, он вышел и присоединился к Мишке, который сидел около тазика и валял дурака.

С его приходом брат оживился и начал кое-как мыться. Вскоре к ним присоединился и отец. Он был мрачен, и несколько раз выругался, а Мишка словил подзатыльник. Они помылись до красноты натерли друг другу спины и, ополоснувшись пошли одеваться. Увидев очередь в парикмахерскую, отец чертыхнулся и направил свои ноги в буфет. Мама, как и следовало, ожидать, еще не появлялась.

Буфет также был полон народа, но из этой очереди Павла Александровича уже было не оторвать За стойкой стояла огромная буфетчица, увидев Фомина, к которому была явно неравнодушна, она воскликнула:

– С легким паром, Павел Александрович, вам, как всегда?

И тут же налила ему две кружки жигулевского, причем шапка пены была не в пример меньше чем у его предшественников.

Парням было куплено по бутылке ситро, они подошли к одной из пустых бочек, во множестве, стоявших в зале и принялись за питье.

Краем уха Вовка слышал разговор стоявших за соседней бочкой.

– Это пацанье, придурки, стреляли в водонапорной башне. Представляешь, по газетному портрету Сталина, суки. Ушли и даже пробитую газету не сняли. Кто стукнул, х. з.? Только кипешь такой поднялся, всех парней и родителей взяли, что теперь будет х. з?

Батя тоже услышал этот разговор и, наклонившись к Вовке, очень тихо спросил:

– Ты то почему не там? Славка же твой друган лепший?

Вовка в тон ему шепнул:

– Я отказался, пошел гулять с Леной.

Отец выпрямился, и облегченно вздохнул, по его лицу потек пот, он залпом выдул вторую кружку и пошел еще за двумя.

Вскоре в дверях буфета появилась мама, она с тревогой оглядывала зал, и, увидев своих, мгновенно успокоилась.

– А вы еще лимонад пьете, налейте и мне стаканчик, – попросила она, тщательно заматывая голову полотенцем.

Закончив с пивом, отец повел свое семейство домой. Уже совсем стемнело, и только редкие фонари освещали улицу, по которой шли такие же припоздавшие банщики.

Когда пришли домой, и мать стала разбирать сумки, отец взял кисет с махоркой, ловко не глядя, скрутил самокрутку, и предложил Вовке прогуляться.

Они медленно шли по улице, было тепло, и даже душно, наверно скоро соберется гроза.

Отец курил, и молчал. Стоявшая на углу стайка подростков, приблатненого вида, увидев их, перебежала на другую сторону улицы, и оттуда робко поздоровались.

– Ну, что сын, ты понял, что все не так просто, – наконец, спросил он, – ведь эта девочка тебя сегодня спасла от тюрьмы, ты понимаешь?

– Вовка сделал вид, что проникся, не будет же он говорить отцу, что если бы он присутствовал при этом событии, то просто не дал бы повесить такою газету в качестве мишени.

– Ты уже взрослый парень, понимать должен, что можно, что нельзя.

– Папа, – прервал его сын, – ты знаешь, сегодня ко мне физорг завода подходил, спрашивал, не соглашусь ли я в молодежной заводской команде играть.

Отец нахмурился.

– Ну, а ты что сказал?

– Я сказал, что, в общем, не против, но чтобы он сам с тобой поговорил, разрешишь ты или нет.

Старший Фомин повеселел.

– Ну, если с моего разрешения, тогда подумаем. Тебе же придется на работу устраиваться на завод. Я слыхал, про эту команду, говорили, завод купит, форму спортивную, отдельный паек у вас спортивный будет, по крайней мере, на партийном собрании это дело мы обсуждали, все понимают, что если после работы, да еще и бегать, без еды вы ноги протянете. Ну, а учиться сможешь в вечерней школе, да и деньги не лишние в семье будут. Ты знаешь, я пожалуй и соглашусь, только вот возьмут ли тебя? Хлюпик ты у меня еще.

Ну, тут батя, пожалуй, хватил лишку, хотя, конечно, он сравнивал сына с собой. Только, что сравнивать кряжистого мужика 190 сантиметров роста и сто двадцать килограмм веса, который на войне чуть ли не одной рукой подталкивал снаряд Катюши на направляющие вместе с двумя заряжающими, тащившими этот снаряд на лямках. и, паренька, пятнадцати дет, который только начинает, по-настоящему расти. А так он ничем не был хуже своих сверстников.

Они пришли домой, ужин уже грелся на плите, рядом с огромным баком, в котором собиралось кипятиться белье.

– Ну, что насплетничались, – с любопытством спросила мама, – со мной то поделитесь, о чем разговор был.

– Так вот мать, будет наш сын футболистом, честь завода защищать, – громко сообщил Павел Александрович.

Мать села на табуретку.

– А как же школа, мы уже и деньги на учебу отложили? – спросила она.

– А что деньги пригодятся, парень работать будет, тренироваться, ну и вечернюю школу будет посещать – бодро изложил батя.

– Ну, вот, Вовка на завод пойдет работать, а мне в эту школу снова идти, так нечестно, – заныл Мишка.

Отец улыбнулся.

– Учись парень, ученье свет, а не ученье тьма. Кто это сказал, не помнишь?

Мишка уныло покачал головой.

– Великий полководец это сказал – Александр Васильевич Суворов, так что учись сынок, ты у меня точно офицером станешь, – сообщил отец.

Вовка мог бы уточнить происхождение русской пословицы, но не стал, зачем вносить смуту в тихий вечер и говорить о библии.

Когда сели за стол отец огласил программу на воскресенье:

– Так завтра встаем в пять часов, Вовка, помогает матери с бельем разобраться. Мишка за червями. Я готовлю снасти. И чтобы к шести мы были уже на реке.

– Ура, рыбалка, – раздался Мишкин вопль. Мама сердито сказала:

– Пашка, ты опять за свое, сколько можно, один выходной и ты опять на рыбалку и парней за собой тащишь. А кто уборку делать будет, белье полоскать?

– Люда, это ты опять за свое. Ну, что переживаешь. Посидим зорьку, и часам к десяти-одиннадцати придем. Парни займутся уборкой, а мы на колонку пойдем белье полоскать. Ну что ты хмуришься, моя желанная.

Отец обнял маму за плечи, та, казалась в его объятьях маленькой девочкой.

– Паша, ну так нельзя, то меня в упор не видишь, а как, что-то нужно, так сразу желанная, – воскликнула мама. Но по ее порозовевшему лицу и улыбке было видно, что Павел Александрович хорошо знает, как разговаривать со своей женушкой.

– Ладно, – сказала она, – идите уж, но смотрите, если к одиннадцати утра не появитесь, худо вам будет.

– Появимся, мама, появимся, – хором заверили три мужика, сидящие за столом.

Когда сильные руки отца сдернули с Вовки одеяло, тот еще спал и видел сны, как он вколачивает очередной гол в ворота соперников на стадионе в Лунниках, и тысячи людей на трибунах кричат: – Гооол.

– Вовка, вставай, пора, – шепнули ему в ухо. Он открыл глаза, было еще совсем темно. Над ним отец расталкивал не желающего вставать Мишку. Тот сонно ворочался в постели и отбивался, как мог. Отцу надоело, и он просто взял и вытащил его оттуда.

Чайник уже гудел на плитке. Вовка выжимал еще горячее белье и складывал его таз, из которого потом мать будет его доставать и отстирывать на стиральной доске. Мишка схватил жестяную банку в коридоре и саперную лопатку убежал с воплями палисадник копать червей.

Отец тем временем заварил сухарницу, их любимое блюдо. Полпакета черных сухарей с небольшими вкрапления единичных белых сухариков, было щедро посыпано солью, мелко нарезанным луком, это все он залил бурлящим кипятком и удобрил двумя столовыми ложками постного масла.

Мишка, зашедший через двадцать минут восторженно взвизгнул.

– Ура тюрю будем есть!

– Тише, – угрожающе сказал батя, – сейчас мать разбудишь, получишь по башке!

Они сели за стол и в три ложки в мгновения ока подъели всю сухарницу из большой жестяной миски. Потом был кирпично-красный чай с отколотым кусочком кускового сахара в прикуску, и затем рыбаки, накинув куртки, отправились к реке. По широкой тропе таких рыбаков двигалось немало. Они тихо беседовали между собой, старательно избегая темы рыбной ловли. Когда пришли к реке, то солнце уже освещало их берег. Другая же сторона была еще в тени.

Старая плоскодонка, лежала затопленная в воде. Отец напрягся, мышцы на руках вздулись буграми и он с хеканьем за цепь, вытащил лодку, заполненную водой на берег. Потом они повернули ее на бок и смотрели, как оттуда выливается вода, вместе с мальками и прочей живностью.

– Батя, – спросил Вовка, – а почему у нас лодка затоплена в воде?

Тот с недоумением посмотрел на сына.

– Ох, я все сам забываю, что ты не помнишь ни черта, – ругнулся он, – да все руки понимаешь, не доходят высушить, а потом проконопатить, и просмолить. А так, по крайней мере, если и течет, то совсем малость.

– М-да – подумал Вовка, – вот еще у меня одна задачка появилась, – ведь рыбалку он любил не меньше, чем его новый отец.

Из прибрежных кустов было извлечены весла, две доски и камень с веревкой, какие-то глиняные шары. Со скрежетом открылся замок на цепи. И через несколько минут лодка была уже на воде.

– Вовка, Мишка давайте на весла и на наше место гребите, – сказал отец и уселся на заднее сиденье, отчего нос лодки немедленно задрался вверх.

Парни налегли на весла и медленно двинулись вверх по течению. Двигались они недолго до большого затона и по указанию отца встали как раз в том месте, где течении реки встречалось с медленной водой затона, образуя заметную струю с мелкими водоворотами.

Тем временем, пока они пыхтели на веслах, отец разбирал удилища.

Когда встали на якорь, и течение развернуло лодку, батя вручил им удочки. Длинные сухие ореховые удилища были, в общем неплохи. Но вот все остальное… Толстая, пожелтевшая леска, наверно с полмиллиметра, конечно, никаких катушек, ржавые крючки и поплавок из пробок, через который продернута леска и заткнута спичкой. Грузила были сделаны из свинцовой ленточки обернутой вокруг лески и закушенной зубами.

– М-да, – скептически подумал Вовка, и кто на это интересно клюнет?

В это время на дно с плеском и шумом ушел первый глиняный шар, за ним второй.

– Ну, все, – с удовлетворением сказал отец, – теперь ловим.

– А что там, в шарах? – спросил Вовка брата.

– Ох, Вовка, трудно с тобой, – вздохнул тот, – мы же сами ракушки собирали и камнями молотили, чтобы потом с глиной мешать. Батя все говорит, что на тухлятину сом придет.

– Но сомов пока не было, зато крупная густера, начала хватать наживку не раздумывая, и вскоре на дне лодки уже заметно отсвечивало серебром. В очередной заброс Вовкин поплавок ушел под воду, и он подсек, что-то приличней, чем густера. Минута борьбы и на поверхности блеснул желтизной большой лещ.

Отец закричал:

– Осторожней не поднимай!

Но Вовка и не собирался этого делать, Он аккуратно подвел рыбину к лодке, и та моментально попала в стальные пальцы бати, который век не возил с собой подсачек.

За таким клевом время шло незаметно, но солнце поднималось, и рыба клевала все реже.

Было поймано еще три крупных голавля, но леща, такого, как у Вовки больше не было.

Наконец, был отдан приказ, поднять якорь и лодку медленно понесло течением туда, откуда она пришла три часа назад. Вовка, подправляя веслами путь, размышлял:

– Интересно, сколько рыбы можно будет поймать, если заиметь нормальные снасти?

На берегу, они переложили всю рыбу в мешок. Вновь затопили лодку и с сознанием хорошо сделанного дела пошли домой.

Батя был доволен и, пыхтя самокруткой, по дороге разглагольствовал, что давно так не отдыхал. И что теперь густеры навялит прилично, а уж лещ с голавлями пойдут сегодня на сковородку. Все равно хранить негде.

Когда они пришли домой, у мамы уже заканчивалась стирка, на улице в тачке лежала оцинкованная ванна и белье в тазах, Сама мама сидела на кухне и сплетничала с соседкой, Увидев рыбаков, та льстиво начала расспрашивать:

– Лександрыч, я смотрю удачно вы порыбалили, мешок, то эвон какой несете, рыбки мне на бедность не подкинешь?

Батя сморщился, но сунул руку в мешок и, вытащив одного из голавлей, сунул в руки настырной бабе. Та рассыпалась в благодарностях и выскочила за дверь.

Когда дверь за ней закрылась, он с недоумением сказал:

– И ведь как узнает, что с рыбой мы сегодня, вот в прошлый раз не поймали ничего, и этой профурой тут не пахло?

– Ой, ладно, Пашка, не обеднеешь ты от одной головы, помогать соседям надо, – наставительно сказала мама.

– Ага, обеднеть, не обеднею, только она, к нам, как на работу сюда ходит, – уже спокойнее сказал Павел Александрович.

На этом беседа закончилась. Отец подхватил тяжелую тачку, и отправился на колонку вместе с женой. А братьям осталось задание засолить всю рыбью мелочь и приготовить остальное к жарке. Они занимались этим на улице, и скоро около Мишки собралось несколько пареньков, которые о чем-то с ним шушукались. Когда они убежали дальше, по своим мальчишечьим делам Мишка сказал:

– Вовка, слышь, ребята рассказали, что сегодня с утра почти всех парней с родителями домой отпустили. Оставили только Сашку Плесковского и Славку Свистунова, говорят, их судить будут. Ну и правильно, ишь чего придумали, в самого Сталина стрелять, – добавил он с ожесточением, – Если бы не Сталин, нас всех фашисты убили, а они сволочи, так им и надо – завершил он свою краткую речь.

Его брат, в этот момент, заливавший солевым раствором рыбу, согласно кивнул головой. Хотя, в отличие от Мишки он так категорично не считал, ведь когда ребята вешали эту газету на стену, они не размышляли, кто там изображен, а просто думали, что это удобная мишень, и если бы у них был выбор, то, скорее всего, на стене висело другое изображение.

– Вовка, пойдешь сегодня на танцплощадку? – неожиданно спросил Мишка, – ты ведь все время со Славкой туда ходил?

– А, я, что на танцы ходил? – удивился тот.

– Конечно, ты этим летом все время с ним шлялся. Хотя пацаны говорили, что вы только рядом ошивались, а на саму площадку не заходили.

– Мишка, ты же знаешь, что я не помню ничего, ты все, что хочешь сейчас можешь насочинять?

– И ничего я не сочиняю, – протянул тот обиженно, – Мне Жека рассказывал, что вы со Славкой только стояли и рты раскрывали.

– Понятно, – сказал Вовка, – не Миха, на танцплощадку я не пойду, что-то нет желания.

– Конечно, я так и думал, – вздохнул младший, – с тех пор, как тебя молния треснула, ты здорово изменился. Мама тут папке сказала, что ты резко повзрослел, и тебя просто не узнать, когда поняла, что это ты розетку прикрутил, так бате сразу фитиль вставила.

Она то сперва думала, это батя постарался. Ну ладно, если ты не хочешь на танцы идти, может, пойдем к Кияновым, где на углу дрова лежат, вечером все там собираются, а ты гитару возьмешь.

– Конечно, – подумал старший брат, – хочет прильнуть к славе гитариста, и песни там придется петь соответствующие.

– Мишка, ты же сам только сказал, что все мои одноклассники на танцплощадку пойдут, так мне, что с мелкотой твоей сидеть.

– Вовка, ты знаешь, – неожиданно серьезно сказал Мишка, – после того, как ты Графа побил, ты у нас считаешься самым здоровым. Меня тут раньше Генка Чернов все подлавливал и колотил, если я вовремя не удеру. А когда про тебя узнал, начал за руку здороваться, все спрашивает, когда ты в Софроновскую кодлу пойдешь. Вот было бы здорово! – добавил он мечтательно, – меня бы тогда тоже зауважали.

– Забудь, – жестко ответил Вовка, – никаких кодл не будет, ты, что вором хочешь стать, узнаю, что корешишься с такими обалдуями, сам, без бати тебе плюх навешаю.

– Да это я так, думаю просто, – поспешно ответил Мишка, – а все-таки здорово, – добавил он мечтательно, – вон Чернов так плюется, цикает на два метра, самокрутки курит, и никого не боится, потому, что кодла за ним, кепка у него тоже клевая, нам бы купили такие, а то все тюбетейки носим. А стрижка у него какая – полубокс, а нас то в парикмахерской налысо стригут.

На этом их диалог на некоторое время закончился, потому, что в конце улицы показались родители. Отец вез тачку с прополосканным бельем, а рядом с гордым видом шла мама.

– Да, уж – мелькнула мысль у Вовки, – действительно, может гордиться, муж прошел всю войну и пришел домой без единой царапины, когда вокруг сирот полным полно, и сейчас вдовы, смотрят на нее из-за занавесок. И сегодняшняя гостья, не зря сюда бегает, а она то ее как раз зря привечает.