(Не)Чаянная дочь для магната Крынская Юлия

Глава 40

Рита

— Не думала, Фролушка, что ты всё помнишь в таких подробностях, — я лежу на груди у Фрола и задумчиво смотрю на наше отражение. Впервые вижу, чтобы в гостиницах вдоль кроватей вешали зеркала.

— А ты как меня вспоминаешь? Мне показалось я тебе поначалу жутко не понравился, — Фрол неторопливо пальцами разминает мои позвонки. Это у него вошло в полезные привычки.

— Не понравился, скажешь тоже. Сказать, что я остолбенела, ничего не сказать. Ты мне с порога напомнил мою школьную любовь. Вылитый Максимус.

— Максимус? — Фрол удивлённо поднимает брови. — Я же твоя единственная и неповторимая любовь, Маргош? Или нет?

— Единственная, факт. Но кто из нас не влюблялся в школе? Не целовался… Скажи, ты первый раз когда это сделал.

— С тобой, — медоточит Фрол.

— Мы же договорились не врать, — напоминаю я ему.

— Я не вру. Просто хочу вспоминать лишь то, что случилось у нас с тобой. Меня, кстати, всегда вот какой мучил вопрос. Ты тогда к кому на свидание так намазюкалась?

— Не поверишь. К Никите, — улыбаюсь, вспоминая тот вечер. — Он задолбал меня своими уговорами…

— То есть ты шла к Никите потеребунькаться, а подвернулся я? Нормально крыша протекла.

— Фу, Фрол! Я вырядилась и накрасилась так отвратительно, чтобы отвадить его раз и навсегда. А позвонил Костик. Мы с ним и Максимусом с казачьих лагерей дружили.

— Казачьих лагерей? — приподнимает голову Фрол. — Тебя-то как туда занесло?

— Вслед за Максимусом, — закрываю глаза, пытаясь прогнать наваждение. Не думала, что на Мальдивах всех так потянет на откровения и воспоминания. — Мы несколько раз были на сборах там. А после школы я сначала в медицинский хотела поступать, но не добрала баллов. Зато Костик туда поступил в лёгкую. Его дед и отец не последние хирурги в городе. Костик младше меня на три года. Когда мы тебя зашивали, он на третьем курсе института первого меда учился, а я на пятом в ветеринарке…

— Подожди-ка, Максимус… Что за погоняло такое? В честь киношного гладиатора что ли? — Фрол на локтях подтягивается к спинке кровати, увлекая меня за собой. Дотягивается до бутылки с минералкой и протягивает мне.

Усаживаюсь рядом и пью из его рук. Похоже, всё-таки придётся по новой вспороть так до конца и не зарубцевавшуюся рану. Никогда и никому не доверяла свои переживания, и менее всего собиралась о них рассказывать Фролу. Но с каждым днём мы становимся ближе, и у меня правда есть желание рассказать ему свою боль. Ведь это она определила мою дальнейшую судьбу.

— Максимус был волком. Вожаком по крови и нраву. Как ты.

— Когда ты говоришь об этом парне, твоё сердце стучит сильнее, — Фрол пьёт, и я невольно любуюсь, как кадык мерно двигается на крепкой шее мужа.

— Не говори ерунды, — я провожу ладонью по его щеке.

— Маргош, ты на мне лежала в этот момент. Такое сложно не почувствовать?

— Какое? — округляю я глаза, и моя рука зависает в воздухе.

Фрол склоняет голову набок и с хитрецой глядит на меня:

— Не знаю, как у вас женщин устроено, но будь ты пацаном, у тебя бы в этот момент в штанах прибыло.

Я закатываю глаза и уже не знаю, хочется ли мне ещё откровенностей.

— Лапуль, — продолжает Фрол, — расскажи мне о твоей первой любви. Всё нормально. Просто это поможет мне ещё лучше понять тебя.

— А чего понимать-то? — я забираю у него бутылку. — Девочка, как и все другие.

Надеюсь на призрачный шанс съехать с темы.

— А вот и нет. Ты вообще такая одна на свете. Вопрос почему? И вот уже одно упоминание о казачьих лагерях многое объясняет.

— Хочу твой рассказ о нашей первой ночи! — канючу я, выпятив губы.

— Баш на баш, — Фрол разворачивает меня к себе спиной и его сильные пальцы берутся за мои плечи. — Ты мне рассказываешь о Максимусе всё без утайки, а я о нашей первой ночи. С меня бонусом массаж.

— Я даже не знаю с чего начать, — теряюсь я, подвываю от удовольствия. У Фрола волшебные руки. Под его массаж я готова шехерезадить хоть до утра.

— Начни с главного. С признания, с поцелуя, ­— вкрадчиво шепчет Фрол.

— Такое разве можно рассказывать мужу.

— Нужно.

— Да мы целовались-то всего один раз.

— Добро.

Рита

В школе мне безумно нравился мальчик из нашего класса, Макс. Я звала его Максимус за любовь во всём идти до конца. Темноволосый, с пламенным взглядом и холодным сердцем, предмет моего обожания обладал массой энергии и нордическим темпераментом. Из класса в класс, я вступала за ним в школьные кружки. Мне пришлось полюбить шахматы, волейбол, тир, мотоциклы и пристраститься к урокам юного патриота. В десятом классе Максимус увлёкся дзюдо. Я упросила родителей купить кимоно и весь учебный год умирала на татами от счастья, когда удавалось встать с ним в пару. Он опрокидывал меня, как котёнка, склонялся надо мной и голосом с хрипотцой спрашивал:

— Марго, оке?

— Норм, — выдавливала я из себя, рисуя в воображении, что в следующий раз обязательно отвечу иначе. Тогда он поднимет меня на руки и отнесёт в раздевалку. Поцелуй его чётко очерченных губ обожжёт также сильно, как сейчас пронзает насквозь взгляд карих глаз.

Как своему лучшему другу, Максимус в конце мая поведал мне о своей победе. Красавица Светка из одиннадцатого класса пригласила его на свидание. Разница в два года её не смущала. Максимус выглядел старше многих её сверстников, и его широкие плечи часто вызывали у них завистливые взгляды. Светку же небо одарило щедро. В чашу её лифчика спокойно влезла бы моя коротко стриженная голова. При этом у неё была осиная талия и два бразильских ореха сзади.

Признание происходит на крыше высотки, куда мы забираемся после уроков погреться на солнышке и подготовить выступление Максимуса на районном патриотическом форуме.

Как сейчас помню. Чёрная обшивка крыши греет спину и приятно пахнет смолой. Положив сумку под голову, я скольжу глазами то по тексту, то по дорожке мышечных кубиков на животе Максимуса. С недавних пор они меня волнуют донельзя.

— И наша обязанность, как будущих защитников родины… — Завязав рубашку на бёдрах, Максимус расхаживает по крыше и жестикулирует, как учитель у доски. Любой бред из его уст мне кажется сладкой музыкой. Я уже не ищу в нём хоть что-то от вампира-вегетарианца, героя нашумевшего в прошлом году романа. Максимус больше походит на оборотня из этой же книги.

— Сегодня иду к Светке Клешнёвой домой, прикинь! — заявляет он, закончив речь.

Сажусь резко, и на небе некто выключает солнце для меня.

— Зачем? — тихо мямлю. В рот словно напихали мела.

— Она мне нравится, а я ей, — пожимает плечами Максимус, закидывает руки за голову и покачивает бёдрами из стороны в сторону. — Всё просто.

Это его жизненный принцип. Всё просто. А у меня из-за этого парня наоборот — всё сложно.

— Удачи! — я опускаю тёмные очки на глаза, чтобы он не увидел слёз.

Максимус вытягивается рядом и тянет меня за край футболки.

— Падай обратно, позагораем.

Я послушно ложусь рядом.

— Вчера читал про сосамбу. Скажу тебе, проще разобраться в сборке двигателя мотоцикла, — в этом весь Максимус. Для него ко всему должна быть чёткая инструкция.

— Борьба что ли такая? — вздыхаю я. Только немного к дзюдо привыкла, а моего оборотня опять куда-то несет.

— Борьба, — смеётся Максимус. — Целовашки- обнимашки хотел освоить. Чтобы со Светкой замутить по всем правилам.

На грудь мне будто бухается слон. Максимус включает игру на телефоне и гонит на любимом синем мотоцикле в виртуальную реальность.

Во мне сцепляются два зверя. Один требует встать и уйти с гордо поднятой головой, второй, с ликом коварной Джоконды, предлагает побороться за своё счастье.

— Всё просто, — произношу я волшебную для Максимуса фразу.

— Что просто, Маргош?

К моим щекам приливает кровь. Не без труда я вкладываю всю мыслимую и немыслимую беспечность в следующие слова:

— В технике поцелуя.

Мотоцикл на экране телефона врезается в ограждение, а Максимус, отшвырнув телефон, взирает на меня, как голодный абориген на Кука.

— Ты можешь… Меня научить? — приподнимается он на локте. — Не хочется облажаться в первый раз.

Ревность метает копьё в разум, а обида пронзает сердце.

— Как два пальца! — произношу я вторую волшебную фразу для Максимуса и снимаю очки.

Видела я поцелуи только в кино, и то всегда смущённо отводила глаза. Герои-любовники настоятельно умоляли своих возлюбленных расслабиться и закрыть глаза. Я решаю воспользоваться советом экранных гуру.

— Я сейчас просто закрою глаза, — теперь каждое слово даётся мне с трудом. — И у тебя всё сразу получится.

— Ты хочешь… — Максимус смущается не меньше меня. — Чтобы я это на тебе… Отработал технику.

— Да, представь, что мы на татами, — мои веки прикрыты. Однажды мне довелось побывать на операционном столе, и сейчас меня охватывает знакомое волнение.

Сначала я только ощущаю взгляд Максимуса на себе. Ещё доля секунды и сорвусь с места.

— А ты красивая. — Тепло его дыхания с ароматом арбузной жевки касается моего лица. Её он, судя по звуку, только что выплюнул.

Максимус касается меня губами. Сначала робко, потом смелее. Его влажная ладонь забирается ко мне под футболку и ложится на живот. Я точно лечу в пропасть, вверив свою жизнь и не только в руки другого человека. В висках пульсирует, уши закладывает, сердце бьёт бешенную чечётку, а разум выключает свет в голове и ложится спать.

— Мокро, вкусно, горячо, — первые слова Максимуса возвращают меня в реальность. Сытый взгляд его глаз скользит по мне с усмешкой. — А я и не думал, что ты такая горячая штучка. Где так целоваться научилась?

— На крыше, — растерянно говорю я, всё еще витая в облаках.

— И часто ты здесь бываешь? — хмурится он.

Я молчу. Этот человек даже не понимает, что я только что подарила ему свой первый поцелуй. Дрожащими руками одёргиваю смятую футболку, задранную чуть ли не до шеи. С моим размером груди я ещё не всегда заморачиваюсь с ношением лифчика и впервые жалею об этом.

— Тебе какое дело? — огрызаюсь я и пытаюсь встать. — Иди к своей Светке.

— А ну назад! — он опрокидывает меня на спину, и волшебный сон повторяется.

Думаю, к Светке Максимус в этот день не пошёл. Я на подкашивающихся ногах явилась домой под вечер и закрылась в своей комнате. Мне казалось, я сделала нечто постыдное, но мне не хотелось смывать с себя следы поцелуев Максимуса. Утром я сказалась родителям больной и не пошла в школу. От Максимуса пришло сообщение: «Решила задвинуть шарагу?» Я не ответила. К полудню прилетело ещё три сообщения:

«Выйдешь вечером?»

«ТЫ ТАМ ВООБЩЕ ЖИВА?»

«Не придёшь на форум завтра, убью».

Неделю я не выходила из дома, родителям сказала, что с Максимусом поссорилась. Мама забрала в школе мой дневник с оценками и держала у дверей квартиры оборону. Максимус приходил трижды. Так и не ответив ни на один его звонок, я уехала к бабушке в деревню.

— А ты стратег. Я думал Маруся в меня такая продуманная, — Фрол вытягивается рядом со мной. — И что было потом?

— А потом не было ничего. На последнем родительском собрании родители заполняли таблицу, куда отправляют чадушек на лето. Максимус раздобыл эту бумажку, свистнул ключи от мотоцикла у своего старшего брата и оставил записку: «Поехал извиняться перед Марго». На шоссе Максимус попал в грозовой фронт, не справился с управлением и улетел на встречную полосу под колёса иномарки. Когда приехала «скорая» Максимусу уже ничем нельзя было помочь. Я приехала на похороны, но его мать прогнала меня. Последний год мне пришлось доучиваться в другой школе. Все бывшие друзья, поголовно обвинили меня в смерти Максимуса. Но попросила я перевести меня не из-за гонений. Я сама считала себя виноватой, а каждый угол в школе, каждый кабинет напоминал мне о моей первой, так поздно понятой любви.

— Лапуля моя, — Фрол обнимает меня и покрывает поцелуями, залитое слезами, лицо. — Прости, что заставил тебя вытащить всё это наружу.

— Я, наверное, показалась тебе странной и легкодоступной тогда, — всхлипываю я. — Но в тебе я сразу увидела Максимуса. А потом безоглядно влюбилась в тебя самого.

Глава 41

Фрол.

— У тебя лёгкая рука, Марго, — я ничуть не лукавлю, впрочем, это может ты просто обезбол грамотно вколола. — А ты в какой больничке работаешь?

— Я ещё учусь, — цедишь ты, ловко орудуя в ране. — Костя, пинцет!

— В первом меде? Серёга говорил, что ты студентка с Божьим даром.

— Какой Серёга? В ветеринарной академии я учусь, — ты извлекаешь из моей руки пулю и показываешь мне. — Оставить на память?

— Если только на память о тебе, — мне удаётся задержать твой взгляд на себе, и я не могу понять, что за боль таится в бездонных, серых, как дождливый рассвет, глазах.

— Это лишнее, — ты бросаешь пулю в лоток, и она с противным металлическим клацаньем ударяется о дно. — Костя, чистим!

Я смотрю с каким старанием ты накладываешь мне швы и задумываюсь о полном несоответствии твоего внешнего вида внутреннему содержанию. Это всё равно, если бы тюрьму разрисовали в ромашку. Мне улетать в Италию, а я всё больше хочу остаться дома. Душа болит за Руслана, сердце начинает стучать сильнее при мыслях о тебе.

— Через неделю снимем, — ты бросаешь иглу в лоток, туда же отправляется зажим. Снимаешь перчатки. — Костя, забинтуй парня и прибери здесь, а я пойду чайник поставлю и бутербродов настругаю.

Я провожаю взглядом твою стройную фигурку, и мне безумно хочется, чтобы ты покормила меня со своих рук. А ещё мне хочется, чтобы Костя ушёл. С нетерпением жду, пока он перевяжет мне плечо и лезу в задний карман штанов за портмоне.

— Я хочу остаться вдвоём с Марго, — заявляю ему негромко, но без обиняков. Достаю несколько купюр сверх того, что условлено за ваши с Костей услуги. Обвожу взглядом единственную комнату явно съёмной халупы и добавляю. — Отвёз бы девушку к себе, да рука онемевшая. За руль не сяду сегодня больше.

— Так Маргоша и поедет с тобой, раскатал губу, — Костя возвращает мне лишние деньги, делит оставшиеся пополам и убирает свою долю к себе в карман. — А здесь она так и так останется. Мало ли, что с тобой случится. Мне завтра рано утром кровь из носа нужно во Пскове быть. Выставка у собаки.

— И ты так спокойно с незнакомым пацаном свою напарницу оставляешь?

— Во-превых, тебя Серёга рекомендовал, — пожимает плечами Костик и добавляет, краснея. — А во-вторых, я тебя узнал сразу. Фанатею по футболу с детства.

— М-да, — вздыхаю тяжело, — меньше всего предполагал с утра, что так карта ляжет. Спасибо тебе, Костя.

Входишь ты с подносом в руках, и от аромата докторской колбасы рот наполняется слюной. Костя поднимается, забирая со стола лоток и пелёнку с окровавленными марлевыми тампонами.

— Марго, я в стерилизатор всё закину и поеду. Послезавтра вечером тебя сменю, — он оборачивается ко мне и подмигивает. — Надеюсь, вы не поссоритесь.

— А раскладушка где? — оглядываешь ты комнату.

— Слушай, хозяева приезжали и забрали, — Костя протискивается мимо тебя в коридор.

— Так мне в кресле что ли спать две ночи? — ты проходишь в комнату и смотришь на единственный диван, где я, мысленно снимая с тебя одежду, лежу довольный. На лице же у меня выражение узника совести:

— Я подвинусь. Или можем лечь валетом. — В голове наш валет мне представляется совсем иначе.

Ты ставишь поднос на стол и спрашиваешь:

— Что за деньги?

— Твоя доля, как я понимаю.

— Хорошо, разберёмся. — Ты убираешь свою выручку, размером со среднюю месячную зарплату служащего в сумку и садишься снова рядом со мной. — Чай сладкий и бутик будешь? Надо силы восстановить.

— Буду, — мурлычу я.

— Садись.

— Не могу, — вру, напуская на себя вид самого больного в мире Карлсона. — Голова кружится. Покорми меня, пожалуйста.

Ты с подозрением смотришь на меня. Я пытаюсь приподняться и с тихим стоном закусываю губу.

— Лежи уже, — качаешь головой и разливаешь по чашкам крепкий чай. — Сахар кладу? Тебе нужно сейчас немного.

— Клади, — мне нравится следить за движениями твоих рук, поворотом головы, взмахом ресниц.

Последний раз меня кормили в глубоком детстве. Я так голоден, что готов откусить бутерброд у тебя вместе с руками, но сдерживаюсь. Веду себя скромно и нерешительно, как божий одуван.

Костя просовывает в комнату голову:

— Ребятки, я полетел!

— Ты не поешь что ли? — ты вытираешь мне рот салфеткой и оборачиваешься.

— Маргош, извини!

— Удачи, Барону! С меня ему сахарная косточка в любом случае, — впервые я вижу на твоём лице улыбку. Ты так хороша, когда на мгновение сбрасываешь с себя личину колючего ежа.

— Я ему передам, — Костя шлёт тебе воздушный поцелуй, скрывается из виду, и вскоре хлопает дверь.

— Ну, что, жулико-бандито, сыт? — ты явно сейчас не в своей тарелке. Неужели я начинаю тебе нравится?

— Марго, я не бандит.

— А кто ты? — в глазах твоих прыгают смешинки.

— Я обычный, российский футболист, — объявляю с гордостью за себя и за державу.

— А, — усмехаешься ты, — всегда хотела посмотреть, правда ли у вас обе ноги левые.

— Джинсы снять? — парирую с досадой в голосе. Не такого ответа я ожидал. Обычно девы пускают берёзовый сок, когда я так представляюсь. Но ты особый случай. Сложный.

Встаёшь и потягиваешься сладко:

— Думаю, не стоит.

Я мысленно играю с ударением на последнем слове и обдумываю как бы уже притушить немного свет. Но ты и здесь удивляешь меня.

— Давай спать ложиться, — ты говоришь это так буднично, точно мы с тобой лет десять женаты. — Можешь в кресло как-нибудь перебраться? Я постелю.

Язык мой от удивления прилипает к нёбу. Ты встаёшь и уносишь поднос на кухню, а я лежу, как дурак, и пытаюсь осмыслить услышанное.

Фрол

Перебираюсь в кресло и жду твоего возвращения, как манны небесной. Ты входишь и уверенным движением разбираешь диван. Достаёшь из его ящика бельё. Значит не первый раз ночуешь здесь. Стелешь простынь, кидаешь в изголовье подушки и накрываешь всё это хозяйство одеялом.

— Ванную найдёшь, горе ты моё луковое? — ты достаёшь лекарства и шприцы. — Умойся, и я уколы тебе поставлю.

— Спинку потрёшь? — мне лениво даже просто встать с кресла.

— В душ не влезай, рану не нужно сегодня мочить, — вынимаешь из сумки зазвонивший мобильник, и лицо твоё меняется, словно дольку лимона проглотила.

Зажав плечом и головой телефон, ты усаживаешься на стул напротив меня.

— Привет-привет… Не сложилось, Ник! Не судьба, значит! — ты расстёгиваешь на ботфортах молнию. Сдёргиваешь с себя один сапог, другой, совершенно не обращая на меня внимания. — Не знаю. Мне тут халтурку подкинули дня на два.

Ты закидываешь ногу на ногу, а я сижу подтираю кулаком слюни. Старушка Шерон со своим «Инстинктом»[1] отдыхает. Халтуркой меня ещё никто не называл. Ох, устрою я тебе сегодня!

— Курсовую я и без тебя напишу, — ты выпрямляешь ногу и взглядом изучаешь свои пальцы под колготками. Шевелишь ими. Мысленно разминаю твои ступни, целую коленки, поднимаюсь выше. — «Огнестрельные ранения у животных» я тему взяла. Это мой конёк.

Очередной ушат холодной воды сбивает весь настрой. Животных? Точно, ты же ветеринар. Но раз Серёга тебя дёрнул, значит ты правда профи, и язык за зубами умеешь держать.

— Всё, Ник! Не мороси! У меня тут собака под капельницей тяжёлая. Спокойной ночи.

Ты оставляешь телефон на стуле и относишь ботфорты в коридор.

— Что сидишь, как на именинах? Идёшь мыться? Если нет, то ложись, — командуешь, как тебе вздумается. Конечно, я же тяжёлая собака.

— Позже пойду, — я встаю и одной рукой расстёгиваю джинсы. Медленно выбираюсь из них, оставаясь в одних семейных труханах.

Ты смущённо отводишь взгляд и достаёшь из сумки переносную капельницу. Пока вводишь в большой флакон лекарства из шприцов, я забираюсь под одеяло. Ты подключаешь меня к системе переливания и смотришь на настенные часы.

— Тут минут на тридцать, — киваешь на капельницу. — Дать тебе твой телефон.

— Угу, — ещё немного и во мне взыграет чувство неполноценности. Ты упорно не клеишься ни на какие мои выпады. Я просто не могу понять. Ты сейчас вот так просто ляжешь рядом со мной? И что? Почитаешь перед сном, потреплешь меня по загривку, как пса, и пожелаешь спокойной ночи? — А часто ты таких, как я здесь… Оперируешь?

— Вообще, я здесь лечу животных. Костя предложил снять квартиру, пока мы клинику не открыли. У него деньги, у меня талант.

— Скромно. А откуда анатомию человека знаешь?

— Я ещё в школе врачом решила стать, — в твоих глазах будто кто-то выключает свет. — Чтобы людей от нечаянной смерти спасать. Мне в медицинский баллов не хватило. Но я всё равно учу, что да как у человека устроено. У Кости отец хирург, он меня даже на операции приглашает посмотреть. Говорит, жаль поздно встретились. Он бы мне протекцию составил.

Ты снова оставляешь меня одного, и я слышу, как хлопает дверь в ванную. Негромкое пение и звук включаемой воды. Мама дорогая! Мысленно представляю тебя под душем. Время тянется томительно медленно. Ты возвращаешься в полотенце без грамма косметики на лице.

— Ты очень красивая, — у меня даже язык немеет от восторга.

— Не привезла ещё сюда в чём ночевать, — ты раскрываешь пустой шкаф.

— Возьми мою рубашку, — предлагаю я.

— С окровавленным рукавом? Смеёшься?

— Отрежь. Всё равно я её уже носить не буду.

— Хорошая идея, — ты смотришь, как заканчивается лекарство в флаконе, прокручиваешь колёсико до упора и извлекаешь из моей вены иглу. В лотке лежит ещё один приготовленный шприц. Прямо доктор Медуница. — Как ты себя чувствуешь?

— Будто десять лет женат на тебе, — ляпаю первое, что приходит в голову.

— Не поняла, — ты замираешь со шприцом в руке.

— Я сам ещё ничего не понял, но хочу, чтобы ты надела мою рубашку.

— Тоже ничего не поняла. Но, пожалуй, воспользуюсь твоим предложением, — ты смазываешь моё здоровое плечо спиртовым тампоном и ставишь укол.

Достаёшь ножницы из сумки, уверенным движением отсекаешь от рубашки рукав и, придирчиво оглядев наряд, заявляешь:

— Ты глазоньки закрывай, а я пойду переоденусь и над курсовой на кухне поработаю.

— Что? — приподнимаюсь я на локте. — А как же я?

— А ты спи, — пожимаешь ты плечами. — Снотворное я тебе хорошее вколола. До утра, как ангел продрыхнешь.

[1] «Основномй инстимнкт» — эротический триллер 1992 года режиссёра Пола Верховена, с участием актеров Майкла Дугласа и Шэрон Стоун.

Глава 42.

Рита

Выхожу на кухню, и зарываюсь носом в твою рубашку. Твоё сходство с Максимусом убило меня с порога. Но это полбеды. Меня тянет к тебе со страшной силой, хоть я и сопротивляюсь всеми четырьмя лапами. Никого не хочу пускать в своё сердце. С Никитой согласилась на свидание просто потому, что задолбал. Хотела перед ним распутную девицу разыграть, чтобы не лез больше ко мне. Никита ведь весь такой правильный. Ботаник из «хорошей семьи». И Костя из «хорошей семьи». И ты тоже, скорее всего, из «хорошей семьи». У меня совсем другая история. На долю моих родителей выпало много испытаний, но они любят друг друга, и это помогает им держаться на плаву. Обожаю их, но знаю, что в зубах должна принести домой что-то я. Рассчитывать мне не на кого.

Костин папа, Игорь Кириллович, клеит ко мне ласты. До вчерашнего дня я держала его на расстоянии вытянутой руки. Профессиональный опыт, полученный благодаря ему, бесценен. Но, похоже, визиты мои в его клинику закончились. Игорь Кириллович подвозил меня вчера и полез целоваться. Не сразу мне удалось отбиться. Хорошо дотянулась до кнопки блокировки дверей. Я выскочила из лакированного джипа, вбежала в подъезд и, перепрыгивая через ступеньку, добежала до шестого этажа. Дома закрылась в ванной и влезла под холодный душ. До утра мне не спалось. Вспоминалось обжигающее дыхание Игоря Кирилловича и то, как он положил мою руку себе на брюки, как шептал слова неприличные. Не могу я без любви принимать поцелуи. А любила в своей жизни только Максимуса. В мои двадцать два я всё ещё девственница. Может со мной что-то не так? Другие девчонки находят себе папиков и горя не знают. Но пузатые спонсоры не мой путь.

Выпутываюсь из полотенца и надеваю твою рубашку. Ткань приятно холодит тело, и вершинки моей груди твердеют от её прикосновения. Мне стыдно себе признаться, но я хочу вернуться в комнату и продемонстрировать тебе мой новый наряд. Смотрю на себя в отражение оконного стекла: мужская рубашка с одним рукавом на моём тощем теле смотрится забавно. Мир высокой моды, ни дать ни взять. Вздрагиваю от твоего крика.

— Марго!