Бокал шампанского Стаут Рекс

– В тот день, когда я и вправду попытаюсь вас просветить, меня отправят в сумасшедший дом. Просто я помню, что Гудвин – ваш человек, и счел за лучшее обрисовать вам ситуацию. А разумнее всего это сделать за разговором с ним в вашем присутствии. Согласны?

– Не исключено. Я отвечу, когда послушаю вашу беседу.

Кремер вонзил в меня пристальный взгляд своих серых глаз:

– Не пугайся, Гудвин, я не собираюсь возвращаться к самому началу. Тебя я допрашивал дважды и твои показания тоже читал. Меня интересует лишь одно, крайне важное обстоятельство. Для начала я скажу кое-что, не подлежащее распространению далее. Показания всех остальных никоим образом не опровергают версию о самоубийстве. Понял? Более того, налицо множество улик, которые в совокупности делают эту версию крайне убедительной. Короче, если бы не ты, все давно признали бы смерть жертвы самоубийством, и кажется – кажется, подчеркиваю, – что именно таков будет окончательный вердикт. Догадываешься, к чему я клоню?

– Ага, – кивнул я. – Я как муха в супе. Мне это нравится не больше вашего. Спросите у мух, каково им в супе, особенно в горячем.

Инспектор достал из кармана сигару, покатал в ладонях, сунул между зубами, белыми и ровными, и извлек обратно.

– Все-таки начну сначала, – заявил он. – Ты там был, когда все случилось. Я помню твой рассказ, и в показаниях ты сообщил, что тебе позвонил Остин Байн, а за ним – миссис Робилотти. Так и было, разумеется. Когда ты сообщаешь то, что можно проверить, твои слова всегда подтверждаются. Но что, если ты или Вулф причастны к преступлению? Зная Вулфа и зная тебя, я должен учесть возможность того, что ты хотел попасть на прием – или Вулф захотел, чтобы ты там был, – и все устроили нужным образом. Какие оправдания у тебя есть?

– Прошу прощения. – Я широко зевнул. – Могу просто ответить, что это глупость, но давайте чуть подробнее разжую. Зачем и как я попал на прием, объясняется в моих показаниях. Уверяю вас, там ничего не упущено. Мистер Вулф отговаривал меня от приема на том основании, что участием в этом сборище я себя унижаю.

– Никто из присутствовавших не являлся или не является клиентом Вулфа?

– Миссис Робилотти обращалась к нам пару лет назад. Мы завершили расследование за девять дней. Кроме нее, никто.

Кремер посмотрел на Вулфа:

– Подтверждаете?

– Да. Это неуместный вопрос, мистер Кремер.

– С вами и Гудвином поди сообрази, что уместно, а что – нет. – Кремер снова развернулся ко мне. – Позволь рассказать, что мы выяснили на данный момент. Первое – это цианид, никаких сомнений. Второе – яд был в шампанском, его следы нашли на полу, куда пролилось вино из упавшего бокала; да и скорость, с какой он подействовал, говорит в пользу такой версии. Третье – маленький пластмассовый флакончик в сумке жертвы оказался наполовину забит кусочками цианида натрия. В лаборатории написали «аморфные объекты», но я говорю по-простому – кусочки. Четвертое – жертва показывала этот флакон разным людям и говорила, что желает покончить с собой. Так продолжалось больше года. – Инспектор поерзал в кресле. Он всегда садился лицом к Вулфу, но сейчас смотрел на меня. – Поскольку сумка лежала на стуле в пятнадцати футах от жертвы, а флакон был внутри, она не могла взять кусочек оттуда, когда Грантэм принес ей шампанское или прямо перед этим, зато могла достать отраву заранее и добрый час прятать ее, допустим, в носовом платке. Проверить платок на следы яда, увы, невозможно, потому что жертва уронила его в пролитое шампанское. Точнее, проверить-то можно, но бесполезно. Такова картина самоубийства. Ты видишь в ней какие-либо изъяны?

– Нет, конечно же. – Я подавил зевок. – Вы описали все просто идеально. Я не утверждал, что она не могла совершить самоубийство, а лишь сказал, что она этого не делала. Когда она приняла бокал от Грантэма правой рукой, ее левая рука покоилась на коленях, и она эту руку не поднимала. Бокал она взяла за ножку, а когда Грантэм поднял свой и что-то сказал, приподняла чуть выше рта, потом опустила и отпила. Инспектор, а вы не прячете в рукаве туза? Может, Грантэм заявил, что, когда он передавал ей бокал, она бросила что-то в вино?

– Нет. По его словам, она могла подсыпать какой-то порошок в вино прежде, чем отпить. Но это лишь догадка.

– Я утверждаю, что она этого не делала.

– Помню. Я же читал твои показания. – Он ткнул в мою сторону сигарой. – Послушай, Гудвин, ты признаешь, что в картине самоубийства нет изъянов, но что насчет картины убийства? Сумка лежала на стуле, все ее видели. Неужели кто-то подошел, раскрыл ее, достал флакон, отвернул крышку, вытряхнул кусок отравы, снова завернул крышку и сунул флакон внутрь сумки, а потом взял и удалился? Для этого, знаешь ли, требуются железные нервы.