Песнь бича Брэнд Макс
Девушка повернулась к отцу.
– А этот Халиска не лишен чувства такта, – заметила она.
– Не понимаю, о чем ты, – отозвался дон Томас.
– Ну конечно, не понимаешь, – усмехнулась дочь, – однако… – Тут она рассмеялась и посмотрела на дона Эмилиано.
– А ты знаешь, в чем еще, дорогой мой Эмилиано?
Глянув на нее, он сдавленно ответил:
– Надеюсь, что нет.
– И все же ты знаешь! – весело смеясь, заявила Доротея. Она вообще была очень веселой девушкой.
– Так вы полагаете, – вновь заговорил дон Томас, – что на белом свете существует только один человек, способный на подобную дерзость? Только один бесстрашный дьявол, который разбирается в лошадях, как в своих пяти пальцах?
– В лошадях и во многом другом, – повторил жандарм. – Готов присягнуть, что здесь побывал Эль-Кид.
Я слышал, как его описывал дон Эмилиано. Дон Эмилиано, можно вас спросить?
– Спрашивай, черт тебя побери!
– Давайте, давайте! – подбодрил жандарма Леррас.
– Когда вы увидели его, – начал Халиска, – он показался вам крупным мужчиной?
– Да, – ответил Лопес.
– С могучими плечами?
– Да.
– И тем не менее по тому, как он двигался, можно было определить, что он без труда взберется на дерево?
– Да, – снова подтвердил дон Эмилиано. – Он двигался легко, как кошка… Да, очень похоже на кошку.
– На нем была маска?
– Да.
– И поэтому вы не смогли как следует разглядеть его?
– Да.
– А цвет его волос?
– Черный.
– А цвет его глаз? Они, случайно, не были синими?
Тут Лопес впервые за все время сорвался.
– Да, синие, синие, синие! – закричал он. – Боже праведный! Этот человек прав! Это действительно был Эль-Кид!
– Ой! – воскликнула Доротея. – Как бы мне хотелось увидеть его!
– Доротея! – снова одернул ее отец.
– В цепях и с петлей на шее, – закончила девушка.
– Но что из всего этого следует? – оттягивая ворот рубашки, чтобы стало легче дышать, спросил дон Эмилиано.
– А вот что. Когда Эль-Кид уезжал, то поклялся, что, если мать Хулио тронут хотя бы пальцем, он спустится с гор и свершит возмездие…
– Да, это его слова. Но откуда вам они известны? Я говорил об этом только одному человеку, – полюбопытствовал Лопес.
– Сеньор, слухами земля полнится, – парировал жандарм.
– Ладно, не важно. Это правда, – нетерпеливо заключил дон Томас. – Но что нам это даст?
– Очень многое, сеньор, – облизал губы кончиком языка Бенито Халиска.
– Не тяните! – поторопил его Леррас.
– Ведь мать этого Меркадо так и не тронули? – поинтересовался жандарм.
– Она старая женщина, – вмешался дон Эмилиано, – и не несет ответственности за то, что ее сын спятил.
– А если ее, предположим, бросить в тюрьму? Слегка выпороть – только для вида – и посадить за решетку? – предложил Халиска.
– И что? – не понял дон Томас. – Не думаете же вы, что этот гринго Эль-Кид, каким бы дураком он ни был, будет настолько безрассуден, что примчится ей на выручку?
– Сеньор, он всегда ведет себя безрассудно, когда дело касается его слова, – объяснил жандарм. – А в данном случае Эль-Кид дал обещание.
– Он никогда этого не сделает, – покачав головой, возразил Леррас.
– А вдруг сделает? Или все же не сделает? – пробормотала девушка.
– Позвольте мне рассказать вам одну историю, – обратился к хозяину поместья Халиска.
– Ну рассказывайте! – позволил дон Томас, доставая цигарку и прикуривая от спички, с готовностью зажженной доном Эмилиано.
– Однажды, – начал жандарм, – к Эль-Киду, которого в стране гринго называют Монтана, явились двое проходимцев и поведали о богаче по имени Лэвери, чей сын много лет назад был похищен мексиканскими бандитами. У этого мальчика были черные волосы и синие глаза, а на спине – родимое пятно. Ну, в общем, они сделали на спине Монтаны татуировку, имитирующую родимое пятно, и он отправился к тому самому богачу Лэвери. Там родимое пятно на спине «случайно» заметили, и счастливый отец принял его за родного сына. Но однажды Эль-Кид вспомнил, что когда-то видел так называемого сына известного бандита Рубриса, Тонио. Этот Тонио был серьезно ранен в жестокой схватке с жандармами, в которой я тоже принимал участие. Его захватили в плен и перепроводили в городскую тюрьму. И вот, когда его вели по улицам, полуобнаженного, истекающего кровью, Эль-Кид и увидел на спине Тонио родимое пятно – настоящее родимое пятно. Теперь он понял, кто был настоящим сыном Лэвери. Недолго думая, Эль-Кид отправился на юг, в глубь Мексики, вызволил Тонио из тюрьмы и чуть ли не насильно отвез его на родину. Рубрис, как обезумевший ягуар, следовал за ними по пятам, то и дело атакуя беглецов. Вот так Эль-Кид вернул Тонио настоящее имя и причитающееся ему по праву наследство. Теперь этого парня зовут Ричард Лэвери… А рассказал я вам эту историю, сеньор, для того, чтобы показать, что в Эль-Киде сидит настоящий бес, которого нам, простым смертным, не понять. Этот бес толкает его на поступки, которые другие ни за что не стали бы совершать. И как верно то, что Монтана добровольно отказался от благородного имени, любви достойного семейства и миллионов песо, точно так же верно, что он спустится с гор, дабы выполнить свое обещание, стоит вам лишь пальцем коснуться матери Хулио Меркадо.
– Пусть же так и сделают! – воскликнула Доротея Леррас. – Пусть схватят мать пеона, высекут и бросят за решетку! Вот тогда-то мы и посмотрим, действительно ли Эль-Кид таков, как о нем говорят.
– Терпение, детка, терпение, – остановил дочь дон Томас. – Это будет сделано, и очень скоро.
Глава 6
Брат Паскуаль изо всех сил стукнул о землю посохом. Потом снова поднял его и с силой воткнул в щель между скал, слегка расщепив прочную древесину на самом конце.
Он все еще слышал песню, которая плыла над горным перевалом среди огромных скал, отзываясь эхом от пустынных холмов, таких же голубых и сияющих, как небеса.
Эту старинную песню брат Паскуаль слышал и раньше. И всегда она заставляла его неодобрительно качать головой, поскольку слова ее мало походили на христианское воспевание любви. Но сейчас, помимо всего прочего, у монаха защемило сердце, потому что он узнал голос, исполнявший песню.
Разве можно перевести на наш грубый, тяжеловесный язык искрящийся водопад мексиканских слов? Но если сделать это добросовестно, строку за строкой, и постараться придать переводу некоторое подобие поэтической формы, то получится примерно следующее:
- О, ветер марта! Скоро ль ты задуешь,
- Развесели цветами склоны гор?
- Апрель! Когда же ты дохнешь теплом весны,
- С глаз наших снимешь пелену зимы?
- О май! Когда же принесешь в мои объятия
- Желанного любовника в ночи?
Последняя строка здесь настолько приглажена, что мало соответствует оригиналу, поскольку истинный ее смысл заставил бы покраснеть даже самого развязного стихотворца. Однако в Мексике то, что мы в нашей холодной стране зовем стыдливо «естественными потребностями», вызывает лишь веселый смех.
Одним словом, брат Паскуаль так и стоял, опершись огромной дланью о посох, слушая песню, пока из-за поворота не появилась девушка, столь легконогая, что казалось, она не ступает, а летит над землей.
Завидев монаха, девушка раскинула руки и с радостным криком бросилась к нему. Обняв широкие, мощные плечи великана, она подпрыгнула и расцеловала его в обе щеки. Потом, рассмеявшись, отстранилась от него и воскликнула:
– Брат Паскуаль! Ну надо же! Как я рада тебя видеть! Ну и чудеса – сколько бы ты ни бродил по горам, твой живот ничуть не уменьшается?! – и ткнула указательным пальцем в складки рясы повыше веревочного пояса.
– Что ты такое говоришь, Розита? – забыв, что собирался выговорить ей, произнес монах. – Живот мой не так уж и велик; просто я подтянул рясу повыше, чтобы было легче идти. Вот и получились складки, хотя на самом деле я вовсе не толстый.
– Ни за что не поверю, пока не увижу собственными глазами, – воскликнула Розита.
– Ну, тогда… – По простоте душевной монах уже начал приподнимать рясу, но, опомнившись, остановился. – Ах, Розита, – покачал головой укоризненно, – ты ведешь себя как чертенок. И сам старый черт всегда где-то рядом с тобой.
– Потому что он любит хорошеньких, – заявила Розита.
– Уж это точно, – согласился брат Паскуаль. – Ты очень красивая девушка, Розита.
– Небось ты каждый день встречаешь женщин в тысячу раз красивей, чем я, – поддела его Розита.
– Ну что ты! – не согласился монах. – Когда я брожу по горам и иногда размышляю о прекрасных женщинах, то у них у всех оказывается твое лицо.
– А что ты делаешь здесь, разгуливая среди скал? – полюбопытствовала девушка.
Монах выдернул из расселины посох, куда сам забил его, потом со всего маху вонзил палку на место.
– Послушай, Розита, бывают моменты, когда я просто не знаю, как мне разговаривать с тобой…
– А ты когда-нибудь знал, как надо разговаривать с женщинами, не считая старух, конечно?
– Я? Не уверен, – замялся брат Паскуаль.
– А почему не уверен?
– Потому что меня об этом никогда не спрашивали, – грустно признался монах. – А что, я совсем не умею разговаривать с женщинами?
– Ты говоришь так замечательно, что я просто не могу не любить тебя. – Розита снова попыталась расцеловать его.
Однако монах отстранил ее огромной ручищей:
– Дорогая, мне нужно кое-что сказать тебе.
– Я тебя слушаю. Может, поговорим по дороге?
– Во время ходьбы я сбиваюсь с мысли.
– Тогда зачем понапрасну тратишь столько времени, расхаживая по горам?
– Я хотел тебе что-то сообщить, и вот, пожалуйста, забыл, что именно, – сокрушенно вздохнул брат Паскуаль.
– Наверное, что-то насчет меня? – подсказала Розита.
– Ах да! – обрадовался монах. – Вернее, насчет этой замечательной… я хотел сказать – скверной песенки, что ты только что пела, Розита.
– Я думала, что, кроме гор и овец, меня никто не слышит, – улыбнулась девушка. – Братец, дорогой, я же пела ее не для мужчин.
– Почему ты всегда только и делаешь, что думаешь о мужчинах? – возмутился он.
– А о чем еще думать девушке?
– Ну, есть же эти горы, чистое голубое небо над ними, а за всем этим – вечное царство небесное.
– Но я спрашиваю, что делать девушке здесь, на земле?
– Цыц, Розита! Иногда ты выводишь меня из себя.
– Но, брат Паскуаль, если я стану петь о святом и возвышенном, то что останется на твою долю?
– Не знаю, – в замешательстве проговорил монах. Потом вдруг остановился и с силой опустил посох на землю. – Ты снова насмехаешься надо мной, Розита.
– Самую малость…
– И все же насмехаешься! Но вовсе не это сердит меня, Розита, а то, что ты расхаживаешь повсюду и распеваешь о мужчинах. Вот что печалит меня.
– Я пела не о мужчинах, а о ветре.
– Помилуй тебя Господь, бедное дитя! И прости меня, Господи, за то, что я не могу сердиться на нее.
– Но я же пела не о всех мужчинах, а только об одном.
– Какая разница?
– Еще какая! – возразила Розита. – Это все равно что сравнивать законное супружеское ложе с кое-чем другим… Но мы же не будем рассуждать на эту тему?
– Нет-нет! Конечно нет! – торопливо прервал ее брат Паскуаль. – Но, дорогая…
– Да, брат?
– Я хотел сказать… Что собирался сказать?
– Что-то насчет мужчин.
– Ты нашла своего мужчину?
– Нашла.
– И он тебя любит?
– Немного, – задумчиво склонив головку, призналась девушка.
– А он хороший человек?
– Он умеет красиво говорить с женщинами.
– Ах, Розита! – возмутился монах. – Неужели ты поддалась очарованию какого-то юного болтуна?
– Он очень смелый.
– Это он так говорит, – пробурчал себе под нос брат Паскуаль.
– Я так сильно люблю его, что даже решилась прийти к нему сюда, в горы.
– Мне придется молиться за тебя, Розита.
– Не забудь заодно помолиться и о себе.
– Помолюсь. Обязательно.
– Но что завело тебя так далеко в горы? Ведь здесь не твой приход и не то место, где люди могут обратиться к тебе.
– Бедные монахи, Розита, должны быть везде, где людям может понадобиться помощь и успокоение – как телесное, так и духовное.
– Однако, брат, ты идешь ко всем здешним людям или к кому-то одному?
– В данном случае – к одному.
– И он нуждается в тебе?
– Да.
– Он великий грешник?
– Есть и грешнее его, Розита, но таких немного.
– И он станет прислушиваться к твоим проповедям?
– Прислушиваться? Я на это надеюсь.
– А раньше прислушивался?
– Розита, о чем ты говоришь?
– Брат Паскуаль, дорогой мой брат Паскуаль, какой же ты слепой осел! Ты что, думаешь, я не знаю?
– Что ты знаешь?
– Я иду той же тропинкой, что и ты.
– Похоже на это – раз мы встретились.
– Ты что, не догадался, что мы идем к одному и тому же человеку?!
– Боже всемилостивый! – воскликнул монах.
– Не всегда он такой уж милостивый, но все же пусть поможет мне добраться до него! Ведь ты же разыскиваешь Эль-Кида.
– Так это в него ты влюбилась, Розита?
– А почему ты говоришь так, словно это тебе нож по сердцу? Ведь ты и сам любишь его.
– Люблю. Но он никогда еще не принес счастья женщине.
– Мне принесет… Хоть чуть-чуть.
– Розита, этот путь приведет тебя к греху.
– А разве бывает счастье хоть без небольшого греха?
– Цыц, дитя мое! Счастье в грехе? Грех в счастье? Нет, конечно нет.
– И что же тогда делать?
– Выйти замуж за порядочного человека, дитя мое.
– Который ложится спать в десять вечера и держит лавку?
– Почему бы и нет?
– Послушай, брат, а стал бы ты скитаться среди незнакомых гор и чужих людей ради спасения души такого вот лавочника?
– Надеюсь, что да.
– Надеешься, но – стал бы?
Брат Паскуаль совсем не умел врать. Крепко сжав пальцами посох, он покачал головой:
– Очень странно, но ты добралась до тех уголков моей души, в которых я еще сам до конца не разобрался. Да простит меня Господь!
– Господь возлюбит тебя еще сильнее, – заявила Розита.
– Однако, дорогая, ты пытаешься учить меня, хотя наставником должен быть я.
– Тогда пойдем вместе. Если мы будем говорить о нем, то тем самым будем наставлять друг друга. Ведь ты хочешь поговорить о нем?
– Когда я говорю о нем, у меня начинает щемить сердце… Кто может назвать его плохим человеком, Розита?
– А кто может назвать его хорошим? – подхватила девушка. – Ведь он же разбойник.
– Это так. Но он такой добрый, Розита. Такой великодушный и отважный.
– А скольких он убил?
– И это правда. Он убивал людей. За каждого убитого им я воздал Господу не одну сотню молитв… И все же он убивал их, и это разрывает мне сердце. Не хочу даже думать об этом.
– Но если мы думаем о нем, то не должны забывать и об этом.
– Истину говоришь, – отозвался монах. – А пока мы идем к нему, спой-ка мне песенку, Розита.
Девушка запрокинула голову и запела старинную мексиканскую песню:
- Ящерица юркнула в щель,
- Косуля приникла к скале,
- Камнем упал ястреб с неба,
- Я знаю: идет он, идет…
- Звон его шпор уж близко,
- Я вижу – идет он, идет…
– Цыц, Розита! – оборвал ее монах.
Распевая песню, девушка еще и пританцовывала, поэтому слегка запыхалась, но, несмотря на это, весело рассмеялась.
– В моем сердце только он, – воскликнула она, – поэтому я должна петь и танцевать для него. Поспешим же! Какая удача, что я повстречала тебя, брат. Ты послужишь мне пропуском в ущелье.
– А что ты знаешь об ущелье?
– Я знаю то, о чем никто и не предполагает, что я могу знать, – вновь рассмеялась девушка.
Расправив плечи, монах покачал головой и, погрузившись в мрачные мысли, зашагал вперед. Он понял, что никакие разговоры не помогут образумить Розиту.
Глава 7
Человек, прибывший с севера, был настоящим обитателем пустынь: тощий, иссушенный солнцем, с глубокими морщинами вокруг глаз. Ресницы его выгорели до такой степени, что стали почти белыми. Он стоял перед Рубрисом, а тот взволнованно расхаживал по комнате, сверкая глазами то на посланца, то на Хулио Меркадо, который примостился возле окна, тревожно подергивая головой.
Наконец Рубрис произнес:
– Советую тебе держать язык за зубами. Кроме меня и Меркадо – никому ни слова. А самое главное – Эль-Киду.
Взмахом руки велев посланцу убираться, Рубрис повернулся к Хулио:
– Если Эль-Кид узнает, что твою мать били – пусть даже не сильно, – он голубем полетит на север, во владения Лерраса. И угодит прямо в пекло. Именно в пекло. Ни одна живая душа не сможет подобраться к поместью и остаться при этом в живых. Они поставили под ружье несколько сотен человек и охраняют каждую тропинку на пятьдесят миль вокруг. Им просто не терпится распять Эль-Кида, да еще содрать с него кожу, чтобы он каким-нибудь чудом не уцелел… Ты понимаешь меня, Хулио?
– Понимаю, – моргая, ответил тот.
– А чуть позже, – продолжал Рубрис, – я возьму своих ребят и найду способ вытащить ее оттуда. Но только не сейчас, а когда все немного поутихнет. А она… Ведь она крепкая старушка, не так ли? Ну конечно, она именно такая! Вот и хорошо. Пусть немного потерпит. Отдохнет в тюрьме. А чуть погодя я вызволю твою мать, живую и невредимую. Ты меня слышишь?
– Да, сеньор.
– Ты мне веришь?
– Да, сеньор.
– Тогда пошел с моих глаз долой. Ты доставляешь мне слишком большие неприятности. Значительно большие, чем стоишь… И если до ушей Эль-Кида дойдет хотя бы одно слово… Я сдеру с тебя шкуру, как с козла!
А празднование в честь возвращения Эль-Кида все продолжалось. И пока легендарный герой был с ними и пока не иссякли запасы говядины, баранины и козлятины, казалось, что веселому застолью не будет конца.
На этот раз к ужину подали особое блюдо – зажаренного целиком кабана, которого водрузили прямо перед Рубрисом. Разделывая его на порции, Матео действовал с необыкновенной ловкостью. Он разрубал кости топориком с широким лезвием, а здоровенным охотничьим ножом рассекал мясо на огромные куски, которые затем передавал всем собравшимся за столом. Стол этот заслуживал особого внимания, поскольку именно ему была обязана своим существованием сама хижина. На этом месте когда-то давным-давно ураган повалил могучую сосну, своими гигантскими размерами поразившую воображение Рубриса. И пока часть его людей возводила вокруг ствола дерева стены бревенчатой хижины, остальные под его руководством, вооружившись топорами и теслами, обрабатывали поваленную громадину.
Сначала они обтесали верхнюю часть ствола, получив плоскую столешницу восьми футов диаметром, весившую не менее нескольких тонн. Потом занялись обработкой нижней его части, которую обрубали до тех пор, пока не образовалось достаточно места, чтобы туда поместились не только колени, но и вытянутые ноги. Так бревно приобрело форму стола. В одном его конце выдолбили специальную выемку для самого Рубриса, а в другом – точно такую же для другого места, которое обычно оставалось незанятым. Но этой ночью там восседал Монтана. Торцы бревна обровняли, придав им форму сердца. Получился стол сорока футов длиной; ствол сосны был огромным и практически не сужался по длине, из-за чего создавалось впечатление бесконечности. За таким столом свободно умещалось более двадцати человек. В центре его были вырезаны инициалы или имена разбойников. Таким образом, огромный сосновый ствол здорово походил на «Круглый стол» короля Артура с начертанными на нем именами рыцарей.
Большинство пирующих были молоды. При том разбойничьем образе жизни, который они вели, человек уже после двух лет набегов и перестрелок становился ветераном, а если ему удавалось прожить лет пять, то его можно было считать счастливчиком. Однако немалое число этих молодцов пробыло в банде Матео Рубриса уже более пяти лет – и все благодаря тому, что тот обладал особым талантом выводить своих парней из самых невероятных переделок с минимальными потерями.
Все собравшиеся в эту ночь за столом, за исключением новичка, Хулио Меркадо, были людьми прославившимися. Взять хотя бы Вильяхена, знаменитого своим виртуозным искусством владеть ножом.
Это он спустился с гор и в одиночку выступил против генерала Папантла и его тысячи солдат. Под покровом ночи этот смельчак пробрался в лагерь генерала. В тишине раздался лишь свист рассекаемого воздуха; удар достиг цели и здоровенный нож пронзил грудь генерала. А когда труп обнаружили и извлекли из него нож, то на рукоятке увидели надпись: «Счастливого пути, дорогой генерал. С наилучшими пожеланиями. Вильяхен».
Солдаты бросились на поиски убийцы, но Вильяхен словно растворился в той самой темноте, под покровом которой проник в лагерь.
Круглолицый человечек с наивной улыбкой, по имени Колоньяс, больше походил на деревенскую девушку, чем на головореза, но при этом отличался необыкновенной изобретательностью в вытягивании секретов из самых стойких людей.
Паредон когда-то был знаменитым карманником, изворотливым как змея. Поговаривали, будто он способен, стоя на коленях и получая у епископа благословение, незаметно срезать с его мантии золотые кисти.
Роблес не мог жить без своих ружей. Постоянно под рукой у него находилась парочка отличнейших дробовиков. Это был тихий, спокойный парень, пока дело не касалось опасного задания. Тут он становился настоящим маньяком, который мог с легкостью отнять чужую жизнь лишь ради удовольствия убивать.
Ороско оказался тем самым бандитом, который, не долго думая, отправился прямиком в Мехико-Сити только потому, что увидел в газете фотографию великолепных лошадей президента республики. Он украл этих красавцев и вернулся с ними обратно, на север.
За каждым из сидевших за столом тянулась целая история, долгая и увлекательная. Это были настоящие головорезы, однако Рубрису удавалось железной рукой сдерживать их буйный нрав. И сейчас он, с потным, сияющим от счастья лицом, восседал во главе стола, одаривая благосклонностью всех присутствующих. Он передавал им огромные дымящиеся куски свинины, стопки вкуснейших маисовых лепешек, приготовленную тремя различными способами горячую фасоль, караваи свежеиспеченного хлеба, початки молодой кукурузы, хорошо прожаренной, необычайно нежной и сладкой… Все эти яства запивались целыми реками красного вина. Но вот в самый разгар веселья дверь неожиданно распахнулась и в комнате появилась громадная фигура брата Паскуаля.
Все пирующие с радостным ревом поднялись на ноги. Рубрис вскочил на кресло и, как был босым, бросился прямо по столу к дверям. Спрыгнув на пол, он очутился в медвежьих объятиях улыбающегося монаха. Восторженно вопя и поднимая чаши с вином, разбойники сгрудились вокруг прибывшего гостя.
Один только Монтана не спешил. Он выжидал, пока монаха не обступили плотным кольцом, ведь каждый старался пробиться как можно ближе, чтобы поднести ему чашу вина первым. Затем несколькими шагами достиг края толпы и, оттолкнувшись от плеча ближайшего парня, взлетел над бандитами, приземлился прямо перед носом брата Паскуаля.
Раздался громкий восторженный вопль. Вне себя от радости при виде Монтаны, монах схватил его обеими ручищами, поднял высоко над головой и двинулся по направлению к столу, неся вырывающуюся и брыкающуюся ношу.
Увидев славного героя в столь беспомощном положении, молодцы Рубриса пришли в неистовый восторг. А Монтане, так и не сумевшему освободиться, пришлось с улыбкой покориться своей участи. Когда здоровенный монах снова опустил героя на ноги, лицо его полыхало как маков цвет.
Рядом возник повар с огромным кубком, в который вмещалось не меньше кварты вина. Для того чтобы наполнить его до краев, понадобилось опустошить в него несколько чаш поменьше.
Брат Паскуаль поднял богатырский кубок и, воздев глаза к небесам, провозгласил:
– Господь Всемогущий, обрати свой взор с небес на этих нехристей и постарайся разглядеть в их сердцах только хорошее. Аминь!
Прочитав молитву, он уселся за стол между двумя разбойниками, готовыми ради него перерезать всех остальных. Но и другие не пожелали оставаться в стороне. Они сгрудились вокруг, похлопывая брата Паскуаля по спине, щупая его могучие мускулы и посмеиваясь, будто брат истощал и стал худым, как подросток.
Вдруг монах вскочил с места и воскликнул:
– Матео! Матео! Я чуть не забыл о самом главном… Ты помнишь танцовщицу Розиту? Она, как и я, догадалась, что Эль-Кид у тебя, и пришла вместе со мной. Как только услышала о событиях в поместье Лерраса, так сразу и догадалась. Можно ей войти?
Читать бесплатно другие книги:
