Инженер. Часть 7. Вторая итерация Южин Евгений
Архивариус немного смутился, но тем не менее не колебался ни минуты, схватил вожделенный предмет, мгновенно оживший под его пальцами.
Сказать, что он потерялся, – ничего не сказать. Через какое-то время, с трудом расслышав слова эля, поднял глаза, обнаружил того сидящим в расслабленной позе в глубоком кресле грубого вида. Смысл его слов медленно просачивался в голову, возвращал с далекой планеты на Мау, в реальность.
– Храм не переделывает мозги. Думаю, это невозможно. Он считает, что достаточно снабдить нас дополнительными рецепторами, которые будут воспринимать часть реальности, ранее нам недоступную. А мозг со временем сам изменит структуры языка, пытаясь описать воспринимаемое.
– Простите? – Сомтанар все еще не мог сосредоточиться.
– Это как со скелле. Думаю, что создатели Храмов не зря выбрали Мау для колонии. Часть людей здесь могли воспринимать то, что обычно для нас недоступно.
Архивариус окончательно очнулся:
– Вы хотите сказать, что они уже меняли мозги наших предков?
– Не знаю. – Илья равнодушно пожал плечами. – Возможно, меняли, возможно – все сформировалось по естественным причинам. Важно другое – вместо того, чтобы дать основы для новой языковой структуры, дар превратился в банальное таинство – магию. Привитие новых рецепторов, искусственное или естественное, не дало того, на что рассчитывали боги. В условиях примитивной культуры люди не стали разбираться с подарками. Это как дикарям выдать радиоприемник. Они быстро научатся с ним обращаться – и только. Чего там исследовать – магия!
Сомтанару почему-то стало обидно.
– Вы сами говорили, что цивилизация древних ни в чем не уступала земной, и, возможно, даже превосходила ее!
Илья усмехнулся и поднял в миролюбивом жесте руки:
– Говорил, говорил. И даже убежден, что превосходила. Во всяком случае, мои соплеменники о прыжках с планеты на планету могут только мечтать. Но мы знаем достоверно три факта: первый – третий эль отказался от предложения Храма, второй – при его жизни цивилизация древних только начинала свой скачок, и третий – Катастрофа. Иными словами, если для контакта необходимы два компонента – нужным образом структурированное индивидуальное сознание и развитая культура, способная обслуживать коллективный разум, – то на Мау оба условия одновременно не сложились.
Илья надолго замолчал, Сомтанар задумался, невидящим взглядом посмотрел на планшет, поднял глаза на эля:
– Возможно, тайна Катастрофы связана именно с предложением Храма.
Эль подался вперед, прищурился:
– Вы что-то знаете об этом?
Сомтанар не удержался, рассмеялся:
– Это другой вопрос! – Повертел в руках планшет, с сожалением положил его на стол, поднялся. – Илия, если я правильно понял, вы получили от Храма некое предложение. – Он всмотрелся в откинувшегося назад с непонятной гримасой эля, открыл рот, собираясь продолжить, но тот его перебил.
– Да. Уважаемый архивариус, вы правы. Храм решил, что земная культура вполне созрела для его целей. Осталось немного подправить некоего персонажа, – Илья характерным жестом постучал себя пальцем по голове и продолжил: – И отправить его на Землю. Так сказать, сеять доброе и вечное.
Сомтанар вскочил. Мысли в его голове вспухали, сталкивались и лопались, как пузыри на кипящей от дождя луже. Забыв о правилах и условиях, брызги сознания выплескивались наружу:
– На Землю?! Это возможно?! А?! – Он повторил жест эля, постучав себя по голове. – Храм что-то сделал?! Он что-то дал?! – замахал руками. – Извините! Слишком много вопросов!
Сомтанар отвернулся, невидящим взором уставившись в унылый пасмурный день, набиравший силу над темными клубами леса внизу, заполнившими все до далекого горизонта. Из-за спины раздался голос хозяина:
– Ничего страшного. Вы, можно сказать, тот, кто мне нужен.
– Что вы имеете в виду? – обернулся архивариус.
– Я не принял решения. Я завис и не вижу пока выхода. Обсуждать же ситуацию с кем-либо здесь, на Мау, – бесполезно. Скелле, более других готовые воспринимать мои слова, как выяснилось, еще те ретрограды. Все их интересы сосредоточены вокруг прошлого: мифы, предания, обеты, клятвы. Боятся возвращения ужасов, о которых не имеют ни малейшего понятия. Вы, пожалуй, единственный человек за долгое время, который понимает, о чем я говорю. Поэтому не извиняйтесь. Я сам жажду поделиться.
Илья встал, подошел к Сомтанару, облокотился на ограждения пропасти, заговорил, всматриваясь в клубящийся у подножия лес:
– Есть два препятствия. Первое – я боюсь возвращаться на Землю. – Эль сделал паузу. – Тому множество причин. В то же время я скучаю. Вы не представляете, как я скучаю по Земле! На целой планете я нашел, и то благодаря случаю, единственного человека, который хоть что-то понимает в моих словах, – вас. У меня здесь семья, ребенок, друзья, есть связи и важные знакомства, я вообще неплохо тут устроился. И при этом я чудовищно одинок! – Эль на мгновение оторвался от вида долины, слегка прищурившись посмотрел на притихшего архивариуса. – Знаете, я хорошо говорю на вашем языке, я более-менее освоил древний, но не могу поделиться своим беспокойством с собственной женой, к примеру. Ощущение, что отсутствует масса слов, таких знакомых и привычных на Земле. Мне постоянно приходится изобретать какие-то иносказания, метафоры, эвфемизмы, чтобы объясниться. И этого все равно мало. Мне нужна Земля! Здесь я неполноценный огрызок своего мира. Вы не представляете те ощущения, которые я пережил, когда попал туда, нечаянно использовав Дорогу Домой. Я говорил и не чувствовал этого. Я не думал о языке, о сложностях перевода. Говорить там – это как дышать. Просто быть там, среди людей, которые думают, как ты, которые читали в детстве те же книги, смотрели те же мультики, играли в те же игры, которые верят в то же, что и ты, – счастье!
Эль выпрямился и замолчал. Сомтанар замер, чувствуя, как прикоснулся к кусочку настоящего иномирья. Этот высокий худощавый пришелец, важная персона и пугающий своими возможностями маг, затворник, в удаленное логово которого, как баржи по Дону, идут караваны, предстал перед ним не как человек, а как оторвавшаяся деталь инопланетного космического корабля – одинокая и бесполезная без улетевшего в дали космоса скитальца. Он еще переживал это чувство, когда Илья равнодушно развернулся спиной к грандиозной панораме и заговорил снова:
– Второе препятствие – дар Храма. – Эль внимательно посмотрел на молчаливого архивариуса. – Храм переделал какие-то клетки под рецепторы нового типа. Я теперь должен воспринимать новые аспекты реальности. Но. – Он сделал паузу. – Я не могу ими пользоваться.
– Почему? – не удержался Сомтанар.
– Все работает как задумано. Я легко их активирую, если можно так выразиться. Но новая реальность настолько тошнотворна, что меня выбрасывает из этого состояния буквально за несколько секунд.
– Вы видите что-то чудовищное? – осторожно, ощущая некоторый испуг, спросил Сомтанар.
– Да нет, нет, – быстро ответил эль, махнул рукой, немного помолчал. – Понимаете, это как-то связано со временем. Я воспринимаю в этом состоянии всю материю, как тени в быстром потоке. Как завихрения на поверхности текущей воды от камней или порогов, которых нет. Объекты, которые я вижу, – вы вот, например, – становятся как бы памятью. Память есть, и она постоянно наполняется, а реальности нет. Ощущение, что реален только сам поток. – Он поморщился. – Начинает тошнить. Кажется, что и меня самого нет. Все в голове спутывается, и меня выбрасывает. Сколько ни пытался, удержать себя в таком состоянии долго не могу.
– Может, Храм может помочь?
– Не, – эль мотнул головой. – Он сказал – все штатно. Мол, новые связи растут медленно. Занимайся регулярно, и будет тебе счастье. – Илья усмехнулся. – Только вот я не понимаю, как это делать, если меня выдергивает из нового состояния не мое решение, а какой-то рефлекс, которым я не управляю.
Они молчали.
– Илия? А что вы должны делать на Земле? Ну вот прибыли вы туда – что дальше?
Эль вздохнул:
– Тонкая тема. Насколько я понимаю, со временем в моей голове должна образоваться сама собой структура, адаптирующая сознание к новому восприятию. Ну, как музыканты от длительной тренировки начинают воспринимать ноты, написанные на бумаге, как настоящие звуки, а со временем и движения пальцев, извлекающие уже реальный звук, становятся неосознанными, автоматическими. Они как бы сразу думают музыкой. Для них услышанный тон или мелодия – уже движение пальцев, без участия сознания. А нотные знаки – язык, описывающий новое восприятие мира. Храм считает, что со временем и я, подобно музыкантам, начну воспринимать реальность по-новому, и отражением этого станет новый язык. Он даже подселил его элементы в ткань моего мозга, чтобы оформление произошло легче.
Илья оторвался от ограждения, подошел к столу, взял с тарелки небольшой остаток бутерброда, задумчиво посмотрел на него и бросил в рот. Прожевав, обернулся к задумчивому собеседнику:
– Моя миссия – сообщить новый язык землянам. Вроде как к дикарям, не знающим музыки, возвращается похищенный иноземцами скиталец и привозит не только идею мелодии, но еще и нотную грамоту для комплекта. Ну а уж дикари сами это дело оприходуют, напишут пару нетленных шедевров, и тогда иноземцы примут их в большую семью меломанов.
– А если туземцы не примут родича? Скажут, не нужны нам эти заморские штучки?
– Примут, примут. Они любопытны от природы. Как только услышат музыку, оценят ее реальность, сразу найдутся те, кто это дело исследует. Конечно, творить они будут уже свое, но сама идея – извлекать гармонический набор звуков, влияющий на эмоциональное восприятие, станет привычной и понятной.
– Я так понимаю, что для этого все же надо, чтобы дикари были не сильно дикие. А то съедят они скитальца – и дело с концом!
Илья усмехнулся:
– Ну да.
– И это причина, почему Мау сейчас Храм не устраивает.
Илья задумчиво посмотрел на Сомтанара:
– Не уверен, но, кажется, да.
– Может, для начала, для опыта, попробовать передать идею какому-нибудь дикарю, который заведомо не будет кусаться?
– Вы, Сомтанар, кажется, намекаете на себя?
Архивариус почувствовал себя неуютно под, как ему показалось, слегка насмешливым взглядом Ильи, но пересилил смущение и честно признался:
– Ну, а почему нет?
Похоже, этот архивариус – родственная душа. Готов, из чистого любопытства – вернее, любознательности – сунуть голову в темноту инопланетного логова. Я какое-то время разглядывал его: хотелось понять, есть ли внешние черты, судя по которым можно было бы сразу определить этот тип авантюристов-исследователей. Но невысокий лысоватый человечек напротив мог быть кем угодно – от мелкого торговца до крестьянина. Ничто, кроме умных быстрых глаз, не выдавало в нем человека, занимавшего одну из самых засекреченных должностей в монархии Мау. Разве что говорить с ним было намного проще, чем с теми же мастерами в Саутриме, которым, помнится, пришлось долго и иносказательно разжевывать идею калибра – не диаметра ствола огнестрельного оружия, а средства измерения. Этот, похоже, понимал меня – во всяком случае, он ни разу не потребовал пояснений, к чему я уже привык, имея дело с купцами и мастеровым людом. Не хотелось его огорчать, но он, при всех его достоинствах, не годился. Язык Храма должен воспринять не отдельный человек, а человечество. Да и я, честно говоря, до сих пор не понимал, что делать с этим даром. Но огорчать гостя не хотелось, поэтому я дипломатично уклонился от ответа:
– Мы обсудим этот вариант. Но мне кажется, что вам стоило бы для начала выполнить поручение его величества. Что оно – величество, я имею в виду, – поручило вам?
Сомтанар нахмурился, встал, слегка поклонился:
– Прошу прощения, Илия. Вы правы. Давайте покончим, пожалуй, с этим.
Он подошел к небольшой сумке, которая раньше болталась у него на плече и которую он скинул на верстак, едва попал в мастерскую, порылся в ней и извлек небольшой пакетик. Немного торжественно произнес:
– Его величество просили передать, что не держат на вас зла за нарушение запрета на посещение Храма. Вместе с тем они просили напомнить, что ваши потомки на Мау остаются их подданными от рождения, и они надеются, что ваши не вполне обдуманные поступки не повлияют на будущую судьбу ваших детей.
Он уставился на меня, я кивнул, и Сомтанар продолжил:
– Кроме того, его величество благосклонно велели передать в ваше пользование древний артефакт, принадлежавший вашему предшественнику. – Архивариус начал разворачивать сверток, ничуть не соответствуя предыдущим почти торжественным словам, впился зубами в неподатливый узел, после чего весело взглянул на меня, продолжая извлекать непонятную штуковину. – Я, каюсь, любопытен. Навел кое-какие справки – предмет этот доставила во дворец лично Старшая сестра. Что это такое, я не знаю, но хранилось оно, похоже, в ее личном сейфе.
Наконец, процесс удаления упаковки был завершен, и Сомтанар протянул мне длинную прямоугольную пластину серого цвета, один угол которой был как будто надкушен. Я взял оказавшийся неожиданно легким предмет, повертел в руках – никаких надписей, символов, ничего больше, просто прямоугольник, фактурой поверхности напоминающий камень. Ровные, слегка скругленные грани не оставляли сомнений – это искусственный объект. Упоминание Старшей сестры немного насторожило, и я принял непрошеный дар с опаской.
– Вы знаете, что это? – Сомтанар, похоже, уже неоднократно исследовал непонятный предмет, и сейчас его больше интересовала моя реакция, чем содержимое разодранного пакета.
– Понятия не имею! – честно признался я. – А вы? Знаете, что это?
– Откуда?! Я же не эль!
Я всмотрелся в собеседника:
– Хотите сказать, что его величество отправил мне в подарок предмет, о котором не имеет ни малейшего представления?
Сомтанар как-то поежился и согласился:
– Да, странно. Но мне более ничего не сказали. Я думал, что вы знаете, что это.
– Насколько я понимаю, с вами беседовал Ас?
– Да. Но он только сказал: «Отдашь еще вот это. Передай, что он принадлежал последнему элю».
– И только ради этого вас отправили в это путешествие?
– Конечно нет! Разве вы не поняли? Речь идет о судьбе ваших детей!
– Погоди ты! Что это за хрень такая?!
Сомтанар выгнул бровь и, задумчиво глядя на булыжник в моих руках, предположил:
– Возможно, они рассчитывали, что эль сможет разобраться с этим?
Ну да – подумалось. Я же эль! Я повертел предмет в руках, привычно накрыл им источник, отбросив его тень на себя, но ничего особенного не почувствовал. Покрутил его, как если бы это был кристалл, меняя оси вращения, но не почувствовал даже легкого дуновения ветерка. Что бы это ни было, оно не давало тени. А без тени моя природа инопланетянина ничего не чувствовала. Уже собираясь отложить непонятное на потом, я бросил быстрый взгляд на застывшего архивариуса, на его вытянутое от любопытства лицо, и нырнул в безумие Храмового дара.
Черной водой рванулось в лицо ускользающее прошлое, знакомо забились текучими отблесками ближайшие предметы, и неожиданно пугающей звездой вспыхнул непонятный подарок. Словно река, в холодном потоке которой я стоял, против всех законов природы извернулась, и часть ее воды ускоряясь рванула против течения, ослепительной иглой разбиваясь о невидимую преграду впереди. Сознание зацепилось за новую картину, позволяя удержаться, не выскочить раньше времени из тошнотворного водоворота. Я, обрадованный новой возможностью задержаться, осмотреться в искажении реальности, шагнул вперед, вглядываясь в сверкающие брызги, и те дрогнули. Поток подхватил меня, время впереди раздвинулось, смещаясь, блеснуло блестящими текучими разводами, огибающими настоящее. Испугавшись, я попробовал вырваться, выскочить назад, но было поздно.
3
Старший лейтенант Володин развалился в удобном кресле, забросив, по ковбойскому обычаю, ноги на рабочий стол. От давних предков голливудских героев он все же отличался – вместо пыльных сапог из толстой потертой кожи на его ногах красовались белые носки из натурального хлопка – известная редкость по нынешним временам. Подобная вольность, неуместная для обитателей Москвы, в данный момент была им справедливо заслужена. Володин переживал небольшой личный триумф, и никто не посмел бы сделать ему замечание. Да, честно сказать, и некому было это делать – в просторном кабинете, где обычно помещались сразу трое сотрудников одного из самых секретных подразделений союзной полиции, никого, кроме него, не было.
Просторное окно из сложного бутерброда поляризованных стекол и тончайших токопроводящих структур, призванных предотвратить любую возможную утечку данных, выходило в обширный двор хозяйственного управления столичной полиции, где их отдел, в целях конспирации, и располагался. Стояло лето, и отблески солнечных лучей, причудливо преломляясь в многочисленных окнах, пятнавших стены, окружавшие ведомственную территорию, придавали кабинету, где наслаждался заслуженным отдыхом старший лейтенант, пестроту дна бассейна или обширного аквариума, расцвеченного солнечными зайчиками. Володин пошевелил пальцами, задумчиво следя за изгибами ткани на носках, и подумал, что, возможно, скоро станет капитаном – капитаном полиции, если быть точным.
Чем новое звание привлекало Володина, который никогда в жизни не имел собственной формы – даже для фотографии в личное дело китель с галстуком ему был предоставлен на время прямо в ведомственном фотоателье, как по старинке назывался отдел учета и регистрации, – он не знал. Володина сманили на работу в полиции прямо из университета, по окончании которого он планировал заняться наукой. Видимо, планировал без должного энтузиазма, зато отличался известной долей авантюризма и тягой к приключениям, что, без всякого сомнения, учли полицейские вербовщики. Как бы там ни было, но он сейчас здесь и крайне доволен собой.
В голове мелькали детали раскрытого дела, отчет о котором он полминуты назад благополучно зарегистрировал. Странный день – ни разу не праздник, но сидит занозой в голове у каждого русского человека – 22 июня 2045 года. Июнь понятно – война началась, но это было в сорок первом. 2045-й тоже ясно – официальный юбилей, отгремел парад на Красной площади – все дела! А все равно кажется, что сегодня еще какой-то праздник, или не праздник?
Когда Володин только родился, камеры видеонаблюдения, как рассказывал отец, уже украшали собой едва ли не каждый столб в столице. Но никто тогда и представить себе не мог, во что это превратится через четверть века. Мало того, что камеры сами по себе стали микроскопическими и почти вездесущими, так и с развитием динамических сетей они превратились в один из самых многочисленных и самых распространенных узлов. Как морской прибой или океанские волны, данные перекатывались по просторам бесконечно перестраивающихся дин или дюн, как называли в его среде эти сети для краткости. Ничто и никто не мог спрятаться от их взора. Регистрировалось все! Можно сказать, что в глубинах сетей постоянно мигрировало отражение самой реальности. Сложные комплексы высокого уровня непрерывно обслуживали это отражение, стремясь спасти от неизбежной деградации то, что было важно. Преступность изменилась принципиально. Она никуда не исчезла, но теперь злоумышленник мог надеяться лишь на одно – то, что его активность не привлечет ничье внимание. Только так он мог надеяться избежать правосудия. Но если ты уже был замечен, то все – суши сухари! И вот, посреди этого царства упорядоченной тотальной слежки, в центре Москвы, исчезает подозреваемый – мелкий торговец дурью. Да как исчезает – с концами! Ни один из десятков тысяч потенциальных регистраторов его не обнаружил!
Собственно, отдел, куда угодил Володин, занимался именно этим – необъясненными исчезновениями, неразгаданными глюками и прочими секретами, нарушавшими тотальную гармонию правосудия. Секретность была связана в основном с тем уровнем допусков и ресурсов, которые вручались его сотрудникам. Пожалуй, именно их богоподобное положение и требовало столь трепетного внимания и охраны. Ни одно из загадочных исчезновений, которыми занимался лично старший лейтенант, само по себе не стоило такого внимания. Вот, возьмем этого торгаша – толкал таблеточки студентам через нескольких посредников. Кому он нужен?! Исчез? И слава богу! Но если исчез один – могут исчезнуть и другие. А вот это уже опасно! И именно эту опасность, благодаря толковому оперативнику, удалось ликвидировать!
Володин сбросил ноги со стола, подошел к окну. Возбужденный мозг никак не хотел успокаиваться, прокручивая детали только законченного отчета.
Настоящую революцию в цифровой мир принесло создание аналоговых систем распознавания. Распознавания всего: лиц, людей, слов, звуков, интонаций, настроений, дорожной обстановки и прочего и прочего. Аналоговые машины с легкостью и практически мгновенно переводили на любые языки, системы идентификации узнавали людей даже в таких обстоятельствах, когда сами люди были не вполне уверены в выборе, автопилоты давно стали привычной опцией любого автомобиля, самолета или поезда. Но была одна небольшая заминка – прежде чем модуль идентификации, например, уверенно скажет, что этот персонаж на видео – Вася Пупкин, этот самый модуль надо создать. Не запрограммировать, не записать в глубины памяти мировой сети, а создать – физически. Аналог, брат, это тебе не вечно текучая цифра!
Когда Володин получал паспорт, огромный суперкомпьютер, располагавшийся на окраине города, потратил десяток минут, только чтобы спроектировать модуль идентификации, затем притаившийся в том же здании высокотехнологичный завод еще целый день выращивал тонкопленочную структуру, которая по традиции называлась чипом – не одного, конечно, только Сашки Володина, но еще нескольких тысяч старшеклассников, и на этом все не закончилось. Готовую сборку из нескольких сотен чипов, так называемый банк, доставили в особый центр, где присоединили к одному из крупнейших общесоюзных узлов. Только после – а это произошло уже на следующий день после формальной процедуры «паспортизации» – невидимое око государства стало распознавать Володина как своего нового гражданина.
Такие центры, где сопрягались два мира – цифровой и аналоговый, – были разбросаны по всей Москве, как и по остальным городам огромной страны. И в отличие от почти совершенно виртуального мира сети, они требовали много большего внимания – нельзя было просто скопировать в цифре модуль распознавания или сохранить на всякий случай виртуальный отпечаток, модуль каждый раз требовалось создавать, как говорится, во плоти.
В одном из таких центров трудился рядовой техник – Глоба Роман Николаевич. В его обязанности входил контроль за работой специальной программы. Последняя непрерывно сканировала виртуальное отражение реальности, переливающееся по узлам подвижного мира дюн в поисках заданных объектов. Информации было слишком много, с избытком, и задачей программы было скопировать и сохранить в дата-центрах стационарной сети только то, что было действительно важно.
Специфика аналогового мира часто требовала от техников непосредственной работы руками. После очередной возни с капризным банком чипов наш техник обнаружил небольшой глюк – сохраненное изображение дергалось, как если бы из него удалили небольшой фрагмент. Быстро выяснилось время в аналоговой части банка, задающееся собственным генератором, хотя периодически и синхронизировалось с глобальной сетью, но именно что – периодически, и, когда неловким движением кто-то задел выводы кристалла генератора, прошел сбой, и оно сместилось на 16 секунд. Сбой этот сохранялся недолго – до очередной синхронизации. Однако все пакеты, прошедшие через систему распознавания, приобрели неверную маркировку. Надо сказать, что программа слежения, кроме всего прочего, выполняла обязанности мусорщика. Специфика динамических сетей подразумевала распределенное хранение пакетов по всей сети, следствием чего было появление множественных копий одной и той же информации в разных узлах. Чтобы избежать перегрузки и освободить ресурс, программа удаляла все дубли при выгрузке пакета, а так как часть пакетов оказалась промаркирована с ошибкой, она приняла их за те же дубли и удалила.
Рома оказался парнем сообразительным. Он догадался, что безобидный глюк может быть использован для того, чтобы удалить всю информацию из динамической сети за заданный период, пусть и небольшой. Конечно, это будет замечено, и глюк устранят. Но потерянной информации уже не вернуть. Да и не факт, что это быстро заметят. Если пропадет десяток секунд скучного ночного пейзажа, вряд ли кто-то обратит на это внимание. Главное, чтобы в кадре ничего не происходило именно в моменты начала и восстановления целостности отражения.
Читать бесплатно другие книги:
