Менталист Фексеус Хенрик

Умберто поднял руку с соединенными большим, указательным и средним пальцами.

– Не думаю, что нам стоит продолжать этот спор, – сказал он. – Все – adresso basta![7] Иногда ты ведешь себя как ребенок. Пьешь ты эту воду или нет, это никому не интересно, о’кей?

Винсент пожал плечами. Ему всего лишь не нравилось, что театр бросает деньги на ветер. И потом, много бутылок – это много этикеток на бутылках, которые надо выровнять в одном направлении.

– Ты помнишь иллюзиониста, с которым вы работали раньше? – сменил тему Винсент. – Ну, того… с ящиками… Распиливание женщин, водяной куб – старая школа. Не знаешь, что он потом сделал со своим реквизитом?

Умберто взял печенье и задумался.

– Ты имеешь в виду Тома Престо? Да… этот не мелочился. Восемь танцовщиц, три грузовика реквизита и непомерно раздутое самомнение. По мне, так слишком затратно. С чего ты вдруг о нем вспомнил?

– Подумалось, как можно на него выйти, если кто-то вдруг захочет купить что-нибудь из его вещей. Ящик с мечами, к примеру.

Умберто затолкал в рот остатки печенья, смахнул с бороды крошки и покачал головой:

– Мы все продали, как только у него не заладилось шоу. Одному французскому коллекционеру, насколько я помню. Думаю, этот реквизит хранится у него в сарае где-нибудь в Ницце. Мне почему-то не верится, что французский коллекционер нашел всему этому более достойное применение. Не знаю, видел ли ты шоу Тома Престо, но человек он был рисковый.

– Вот кто нуждался в контроле с твоей стороны.

– Примерно это говорил мне и коллекционер, но я плохо разбираюсь в трюках. Один этот гигантский аквариум, которым Том…

– Водяная камера, так называл это Гудини, – подсказал Винсент, но Умберто отмахнулся:

– Там, наверное, какая-то секретная дырочка сзади… Если что-то пошло не так и артист не может выбраться из камеры, ассистенту достаточно выдернуть пробку, чтобы вся вода вылилась за несколько секунд.

– Есть такая хитрость. – Винсент кивнул.

– Так вот, ничего подобного у Тома Престо не было. Гордость не позволяла ему подстраховываться. Француз не захотел иметь в своей коллекции такую опасную штуку, так прямо и сказал: «C’est trop extreme»[8]. Даже не знаю, в каком сарае теперь этот аквариум собирает пыль, но для тебя могу навести справки… Кстати, насчет сбора пыли… – Умберто хлопнул себя по лбу: – У меня для тебя завалялся рождественский подарок. Одну минуту…

И исчез из комнаты, прежде чем Винсент успел что-либо возразить. Спустя полминуты Умберто появился снова с огромным фолиантом в руках.

– Рождество было несколько месяцев назад. Ты, похоже, заработался; скоро Пасха.

– Я знаю, но это прислали за неделю до Рождества. Все это время она пылилась в офисе. Я просто забыл о ней, извини.

Толстенная книга «Млекопитающие Мексики» была перевязана красной лентой, собранной в изящную розу. На золоченом шнурке висела открытка – «Винсенту. Не совсем ваша тема, но может оказаться интересней, чем вы думаете. От поклонницы». Буквы с завитушками. Каллиграфический почерк, определенно женский. Винсенту показалось даже, что он узнал руку, но так и не смог вспомнить ничего определенного. С обложки скалил зубы мексиканский леопард.

– Спасибо, – ответил Винсент, взвесив в руке книгу на тысячу с лишним страниц. – Это именно то, с чем я собирался сегодня таскаться весь день.

Умберто рассмеялся.

– Это твои фанаты, не мои… Так что мы будем делать с жалобами? Ты не можешь и дальше провоцировать сердечные приступы у работников театра.

– Не волнуйся, – успокоил его Винсент. – Оставшаяся часть турне пройдет без потрясений, обещаю. Если только уборщицы будут заходить в гримерную не раньше чем час спустя после выступления.

Умберто рассмеялся и протянул Винсенту руку:

– Договорились, дорогой амиго.

– Заметано.

Винсент взял книгу под мышку и пошел к двери, по пути захватив со стола бумажный пакет с печеньями.

Мина сидела с прижатой к уху телефонной трубкой. Как все-таки хорошо, что она успела протереть ее алкогелем, перед тем как ответила! Мина слушала, делая отметки на обратной стороне счет-фактуры – ближайшей попавшейся под руку бумажке. Задавала встречные вопросы. Спустя полминуты взглянула на часы и направилась в буфет.

Рубен, спиной к ней, с аппетитом уплетал фрикадельки с салатом. Он отказался от сложных углеводов, после того как прибавка в весе стала очевидной, и не забывал напоминать об этом коллегам перед каждым обедом.

– Ты занимался случаем самоубийства два с половиной месяца тому назад? – спросила Мина в его спину. – Тринадцатое января, Агнес Сеси, двадцать один год.

Рубен замер, не донеся вилку до рта.

– Да, что-то такое было… А в чем дело?

Он поморщился, когда Мина, выдвинув стул, села напротив, закатил глаза и положил вилку.

Мина старалась не думать о грязи, скопившейся в этой комнате, и о всех крошечных существах, от которых сразу зачесалось тело. На работе она держалась, но это забирало столько энергии, что дома вечером Мина без сил падала на диван. Она опустила рукава, чтобы защитить кожу от нежелательных соприкосновений, облокотилась на стол и посмотрела на Рубена:

– Рассказывай.

– Ну… что тут рассказывать? Я и Линдгрен – он из молодых – прибыли на место первыми. Сразу было ясно, что это самоубийство.

– Откуда?

Рубен снова вздохнул. Тоскливо взглянул на холодные фрикадельки в соусе, уже покрывшемся пленкой. Мина игнорировала его голод. Рубену не следовало обедать в буфете отделения полиции, хотя бы из гигиенических соображений. Он еще будет благодарить ее за это.

– Выстрел в рот. Оружие с ее отпечатками лежало рядом. И никакой верхней одежды, несмотря на зиму. Короче, все признаки того, что она не была в ладах с головой.

– Предсмертная записка?

– Нет, никакой записки. Но Агнес долго лечилась от депрессии. Несколько раз лежала в больнице Святого Георгия. Никто из ее знакомых не удивился, узнав, чем она кончила, включая приятеля, с которым она снимала квартиру.

– Что, совсем никаких подозрений?

– Ты имеешь в виду подругу? Разве поначалу, поскольку предсмертной записки все-таки не нашли. Такие эксцентричные особы обычно оставляют записки. Кроме того, это приятель позвонил в полицию. Но подозрения отпали после того, как мы нажали на него на допросе… Похоже, минутная слабость, если учесть, что все произошло на скамейке в парке. Почему ты об этом спрашиваешь?

– У тебя есть фотографии? Тела? Места преступления?

– Какого места преступления? Я же сказал, это самоубийство.

Но Мина не слушала. Ей предстояло объяснение с коллегами, но для начала не мешало взглянуть самой.

– Пойдем. – Рубен со вздохом поднялся со стула.

Мина заметила, что он не убрал за собой поднос. Хотела спросить, не работает ли здесь, в буфете, его мама, но воздержалась. Мужчины болезненно воспринимают такие замечания, а Рубен вообще обидчив. Кроме того, Мина нуждалась в его помощи. Он направился к лифту, она – за ним.

Того, что она только что услышала по телефону, вполне хватило бы, но фотографии могли стать хорошей опорой ее версии. Если подозрения Мины подтвердятся, это изменит все.

– Что случилось? – Юлия вошла в комнату с перекинутым через руку пальто. – Я собиралась домой, но тут позвонила Мина… она мне так ничего и не объяснила.

– Мне тоже, – кисло подхватил Кристер с большой чашкой кофе в одной руке и булкой в другой.

– Ты не прихватил с собой еще одной булочки? – с надеждой спросил Рубен.

Никого не слушая, Мина магнитами крепила новые фотографии к доске, не сняв старые.

– Где Педер? – Она оглянулась. – Я хотела собрать всех.

Рубен пожал плечами и громко хрустнул яблоком, которое взял из вазочки на столе. Мина не могла на это смотреть. Это яблоко пролежало там не один день. Внутренним взором она видела маленьких зловредных зверьков, которыми кишела его кожица и которые сейчас исчезали во рту Рубена. Мина старалась не думать ни о том, что еще было во рту Рубена, ни о том, где еще этот рот был. Ее воображению было бы не под силу представить такую армию бактерий. Мина сглотнула, подавляя подступающую рвоту. В любом случае нужно делать вид, что всё в порядке.

– Он не отвечает на звонки, – сказал Рубен, громко чавкая.

– Ты не заходил к нему? – подавляя раздражение, спросила Мина.

Рубен пожал плечами.

Мина отложила пустую папку и вышла из комнаты для совещаний. Педер обнаружился в своем кабинете. Он храпел, запрокинув голову и откинувшись на спинку стула. Кто-то из коллег нарисовал у него под носом усы.

– Педер! У нас совещание, пойдем!

Педер вздрогнул и заспанно огляделся.

Мина не стала его дожидаться, но, возвращаясь в комнату для совещаний, услышала за спиной шаркающие шаги.

Когда она вошла, коллеги разглядывали новые фотографии на доске. Мина знала, что они ничего не поймут без ее объяснений. Этой идеей она была обязана судмедэксперту Мильде и Винсенту, благодаря которому в голове Мины зародились первые подозрения. Группа все еще была настроена скептически по отношению к менталисту. Теперь это ненадолго. Он незаменим, и уже доказал это.

Педер вошел следом за Миной и устало плюхнулся на стул. Он тер глаза кулаками, перемещая посиневшие мешки. Коллеги хихикали, глядя на его усы, но молчали.

Мина оглядела аудиторию, остановив на каждом пристальный взгляд. Теперь ей предстояло убедить их в том, в чем сама она почти не сомневалась.

Мина глубоко вздохнула и показала на доску:

– Думаю, Винсент прав. Мы имеем дело с серийным убийцей.

Тишина. Они были в растерянности. Мина это предвидела.

– Как вы знаете, я почти не сомневалась, что на бедре у нашей жертвы вырезана цифра, – продолжала она. – Это навело меня на естественные подозрения и заставило искать цифры и на других телах. Я обратилась за помощью к Мильде из судмедэкспертизы – сегодня, когда навещала ее в связи с трупом, найденным в ящике. С ходу Мильда не смогла припомнить ничего такого, но вскоре перезвонила мне и рассказала про Агнес. Агнес Сеси.

Мина показала на фотографию рыжеволосой девушки, полулежавшей на скамейке в парке. Лужицу крови под ее ногами можно было принять за тень. Девушка была без пальто, несмотря на зиму. Справа от нее на земле лежал пистолет, словно только что выпал из ее руки.

– Снимок сделан в парке Берцелли, возле Китайского театра.

– Что-то не похоже на мюзикл, – пробормотал Кристер и пожал плечами в ответ на полные недоумения взгляды коллег.

Мина перевела палец на другой снимок, с видом прозекторской. Теперь эта же девушка лежала голой на металлическом столе, так, что на ее правом бедре отчетливо вырисовывались три линии – одна вертикальная и две сходящиеся друг с другом в нижней точке в виде буквы «V». Оставалось добавить две горизонтальные, сверху и снизу, чтобы получилась римская «четыре».

– Вот еще одна цифра, как и говорил Винсент, – сказала Мина. – И это то, во что вы не верили и что мы с вами пропустили.

Коллеги дружно вытянули шеи. Теперь все смотрели, во всяком случае, заинтересованно. Изогнутая бровь Рубена красноречиво выражала скепсис. Педер хлопал глазами, стараясь сфокусировать взгляд.

Мина снова показала на фотографию в прозекторской:

– Конечно, это было замечено при осмотре и занесено в протокол вскрытия. Но, с учетом истории Агнес, мы списали порезы на ее психическое нездоровье и не особенно ими занимались.

– Мы решили, что это она сама себя изрезала, и это объяснение все еще не потеряло силы, – скептически заметил Рубен, откидываясь на спинку стула. Он забросил ногу на ногу и раскачивался всем телом.

– Разумеется, такое вполне могло быть, – спокойно согласилась Мина. – Мы с вами видели и более странные вещи. Если бы только еще не это…

Мина показала на другой снимок, а потом – еще на один, в том конце доски, где были фотографии первой жертвы из ящика.

Ничего объяснять не пришлось, снимки говорили сами за себя. Юлия встала и подошла к доске. Еще раз вгляделась в фотографии, на которые показывала Мина.

– Разбитые часы…

Мина кивнула:

– Именно. И у этой жертвы тоже разбитые часы, которые показывают два часа ровно, а часы женщины из ящика – ровно три. Я верю в одно совпадение, но не в два.

Тишина в комнате сгустилась. Каждый старался переварить то, что только что сказала Мина.

– Думаешь, это сделал один человек? – неуверенно спросил Рубен. Теперь он был почти готов прислушаться к версии Винсента.

– А ты как думаешь? – в свою очередь, спросила Мина.

Рубен как будто собирался что-то возразить, но снова закрыл рот. Юлия с серьезным лицом рассматривала фотографии, выставленные Миной.

– Мы должны еще раз пройтись по всему этому с самого начала, – сказала она. – Рассмотреть все до мельчайших деталей. Приготовьтесь к долгому вечеру. Позвоните домой и предупредите, что сегодня не получится вернуться пораньше. Хорошая работа, Мина.

Все закивали. Педер прокашлялся.

– Но если есть жертва под номером три, – начал он, едва ворочая языком от усталости, – и жертва под номером четыре, то этот убийца много чего успел сделать, прежде чем обратил на себя наше внимание, так?

– Вот и я спрашиваю себя о том же, – кивнула Мина.

Она потрогала пальцем папку. Что-то здесь было не так. Нечто такое, что она должна была увидеть, постоянно ускользало от ее внимания. Мина тряхнула головой. Все всплывет на поверхность рано или поздно.

Она вытащила из кармана упаковку влажных салфеток и протянула несколько штук Педеру:

– Вытри под носом, там тебе кое-что пририсовали.

Винсент с трудом открыл глаза. Большую часть ночи он просидел за компьютером в поисках информации о возможных продавцах и покупателях ящика и прилагавшихся к нему мечей. Он столкнулся с серьезной проблемой. Количество предложений могло бы удивить непосвященного человека. Желание во что бы то ни стало оправдать ожидания Мины нагнетало стресс. С другой стороны, именно это и держало Винсента на плаву, не давая провалиться в сон.

Спустя пару часов он проснулся от странного звука и долго не мог понять, что это такое. Как будто пение – абсолютный диссонанс. Невообразимые перепады из одной тональности в другую заставили Винсента пожалеть о том, что природа одарила его хоть каким-то музыкальным слухом. Выражение «медведь на ухо наступил» раздражало его своей легкомысленностью. На самом деле речь шла о редком феномене – неспособности человека отличать одну звуковую последовательность от другой. Полная противоположность этому – абсолютный слух, то есть способность узнавать отдельные по высоте звуки даже без соотнесения их друг с другом. Относительный слух означает, что человек может различать интервалы между звуками, не распознавая их по отдельности. И вот сейчас для Винсента настал момент возблагодарить судьбу за то, что наделила его всего лишь относительным слухом.

– …уууу… те… бя……

На этом песня, похоже, закончилась. Винсент сел в постели и прищурился. Семья в полном составе стояла в ногах его кровати. Мария и Астон – с восторженно распахнутыми глазами. Беньямин и Ребекка – как у подножия собственного эшафота. Винсент сразу почувствовал близость к своим старшим детям. Он ненавидел дни рождения. То есть не дни рождения вообще, конечно, а прежде всего свои собственные.

– …поздравляя-яяем те-еебя-яя…

Астон заорал и схватился за ногу. Сердито оглянулся на Беньямина, но тот пожал плечами и показал на Ребекку. Та подняла бровь. Астон набычился, но сдержался. Младший сын был венцом иерархии в семье Винсента. Но коварная Ребекка могла причинить и физическую боль, если Астон делал не то, что она хотела.

– Поздравляю, дорогой! – Мария поставила на постель серебряный поднос с тортом домашней выпечки.

Винсента чуть не затошнило. Взбитые сливки – не самое любимое его блюдо по утрам, хотя в семье Марии это, похоже, было традицией. Иначе как объяснить то, что и в годы жизни с Ульрикой Винсент не был избавлен от этого странного ритуала. Он понимал, что торт в данном случае следует воспринимать как символ любви, а вовсе не как орудие атаки на пищеварительную систему, поэтому в конце концов растянул рот в широкой улыбке.

– Астон, пакеты!

Глаза Марии влажно заблестели, когда она осторожно опускалась на край кровати.

В отличие от мужа Мария любила дни рождения. Больше всего свои собственные, но и всех остальных тоже. Астон прыгнул на кровать с двумя пакетами в руках, едва не опрокинув торт.

– Это мы с мамой испекли его вчера вечером! – гордо провозгласил он. – Мы вообще профи по тортам. Получилась та-аакая гора сливок…

Каркающий американский акцент на слове «профи» был явным следствием влияния «Ютьюба». На какое-то мгновение Винсенту даже захотелось, чтобы торт соскользнул на пол навстречу своей преждевременной кончине. Он прекрасно осознавал масштабы этой катастрофы. Дело не только в том, что семья лишится сладкого. Мария непременно увидела бы в этом дурной знак, и остаток дня прошел бы под знаком проклятия, что, в свою очередь, означало череду катастроф, которые не замедлили бы последовать одна за другой.

– Вот, папа. – Астон протянул Винсенту пакет, не переставая прыгать на одеяле, и они с Марией обменялись радостными взглядами.

Первый пакет, кое-где перетянутый полосками скотча, выглядел довольно небрежно. Винсент узнал подарочную бумагу – в нее был завернут «Монстер трак», который они с Марией подарили Астону на прошлый день рождения в феврале. Винсент улыбнулся и обнял сына. Кто не любит «Монстер трак»?

Но в пакете оказался галстук. Мария взъерошила волосы на голове Астона. У Винсента было уже два таких галстука, и все дареные. Наверняка Мария выделила детям деньги, предоставив самим выбрать, чем порадовать папу. И они не придумали ничего лучше, как пойти по проторенной дорожке. Их фантазии хватило только на галстук! С другой стороны, если галстук понравился папе в прошлом году, почему в этом надо что-то менять? Тем более что у Винсента есть прекрасная возможность отплатить тем же. Когда Астону исполнится двадцать лет, он получит свой первый галстук.

– Еще один, папа!

Белоснежная шапка из взбитых сливок уже съезжала набок.

– Успокойся, дорогой, – урезонивала Астона Мария.

Она выжидательно смотрела на мужа.

Этот пакет был совсем тонкий и обернут не в пример аккуратнее. Винсент с первого взгляда заподозрил руку Марии. В пользу этой версии говорила и наклейка в виде сверкающего сердечка на верхней стороне. Он развернул бумагу.

– Мы поплывем на пароме, папа! Все вместе!

Винсент взглянул на открытку – только не это… Финский паром – можно ли придумать что-либо более кошмарное? Пятьдесят тысяч тонн насквозь пропитавшегося пивом железа. Он оглянулся на Беньямина и Ребекку – та же боль в глазах. Их лица отражали отчаяние Винсента. Старшие дети обменялись с отцом понимающими взглядами.

Все трое знали, что если Марии пришла в голову «просто фантастическая идея» на тему семейного отдыха, то это необратимо. А значит, в скором времени всем им придется провести целые сутки запертыми в стальном бункере. Винсент взглянул на обратную сторону – срок подарочного сертификата истекал через год. В его распоряжении оставалось двенадцать месяцев, чтобы покинуть страну.

– Попробуй торт, любимый. – Счастливая Мария протягивала Винсенту блюдце с громадным куском, который только что отрезала. – Астон прав, мы по тортам профи. И столько сливок…

Винсент сглотнул и улыбнулся. Это была любовь – и ничего другого. Ему желали добра, а значит, все, что оставалось, – подыгрывать из последних сил.

– Благодарю, дорогая, но, может, мы попробуем торт все вместе, за столом?

Они собрали подарки, бумагу, взяли торт и вышли на кухню.

По пути Винсент захватил себе еще один подарок с полки – двойной альбом «Ксерокс4» Альва Ното[9]. Он сам перевязал его красной лентой, которую снял, осторожно поддел ногтем первую пластинку, вытащил из конверта, пару минут повертел в руке, предвкушая наслаждение, и только потом поставил на проигрыватель в гостиной. Это было то, что надо.

Затем взял банку, насыпал в ладонь немного корма для рыбок и направился к аквариуму, где поднес ладонь к самой поверхности воды. Винсент не зрявыбрал именно американских евдошек. Не самые красивые рыбки – зато единственные, которых можно кормить с руки. Долго ждать не пришлось. Скоро четыре рыбки, окружив руку Винсента, стали хватать из нее белые хлопья.

– Сегодня будет шумно, – сказал им Винсент. – Прошу прощения заранее. Вы знаете, как это бывает.

И, установив нужный ему уровень громкости, вышел на кухню.

Только в объятиях этой музыки и получалось немного расслабиться. Реакция Марии, судя по напряженным плечам, была противоположной. Она вздыхала каждый раз, когда заставала Винсента с виниловой пластинкой в руках. И в этом Мария тоже не понимала мужа. Она предпочла бы слушать Эда Ширана в музыкальном приложении «Спотифай», которое, в отличие от проигрывателя совсем не занимает места. Но Мария видела красную ленту, которая сегодня обозначала территорию Винсента.

Винсент сел за стол и взял свой кусочек торта. Часы показывали восемь ноль-ноль. Еще шестнадцать часов. Девятьсот шестьдесят минут. Пятьдесят тысяч шестьсот секунд. Потом этот день рождения закончится.

– Может, сегодня поделишься?

Мина покачала головой:

– Сегодня не самый подходящий день для этого. И вообще, я здесь только для того, чтобы слушать, ты знаешь. Вспомни, когда ты видел меня здесь в последний раз?

– Да, да, это так. Меня тоже давно здесь не было. Держался… И вот сейчас я снова здесь. Кофе?

Мужчина с собакой – так его окрестила Мина – держал в руке бумажный стакан. Она даже не знала, как его зовут, а вот прозвище, которым одарила его с первого взгляда, прилипло к нему раз и навсегда. Кроме него в группе были Тетенька в лиловой шали, Сконец и Девушка с дельфином. Мина помнила, как их зовут на самом деле, но имена плохо ассоциировались с людьми в этом странном месте. В конце концов, это был клуб анонимных алкоголиков. При том что сама Мина алкоголиком себя не считала, поэтому и не рассматривала себя как часть коллектива, который, как обычно и бывает в таких местах, сложился быстро и естественно.

Мина покачала головой на бумажный стакан в руке Мужчины с собакой. Ее тошнило при одной мысли о том, какими опасными микроскопическими созданиями кишел не только этот стакан, но и термос, которым пользовались все кому не лень.

Мужчина с собакой пожал плечами и нацедил себе кофе.

Один вид этого напитка заставил Мину брезгливо поежиться. Глядя на его маслянистую поверхность, она подумала, что не стала бы пить такой даже из самой стерильной посуды.

– Почему пришел так поздно? – спросила Мина и едва не прикусила язык.

Вопервых, ее это совершенно не интересовало. А вовторых, вопрос вполне можно было истолковать как неприличный.

– Отвозил жену в больницу, ей нужно обследоваться после операции. Сколиоз в тяжелой форме, второй год в инвалидном кресле.

Мина кивнула, еще раз пожалев о своей несдержанности. Вопрос оказался еще более личным, чем она могла подумать. Слава богу, что Мужчина с собакой не стал и дальше углубляться в историю своей жены. Вместо этого он нагнулся, налил воды в чашку своему золотистому ретриверу и почесал у него за ушами.

– Как зовут собаку?

Опять – ну что ты будешь делать? Мина не могла взять в толк, с чего вдруг взяла на себя обязанность заполнять паузы между словами. Она терпеть не могла вежливую болтовню ни о чем. Но мужчине вопрос понравился.

– Боссе, – гордо ответил он. – Ему четыре года.

Мина кивнула. Животные – явно не ее хобби по вполне понятной причине. Лапы Боссе были черными от грязи после небольшой прогулки по улице.

– Привет, рада тебя видеть!

К кофейному столику приближалась Девушка с дельфином и широко улыбалась Мине.

Девушка с дельфином всегда выглядела очень счастливой, что воспринималось почти как симптом с учетом специфики места. В отличие от Мины, которая приносила сюда что угодно, только не безмерную радость. Эту девушку звали Анна, а дельфин, благодаря которому она получила свое прозвище, был вытатуирован у нее на лодыжке. Мина заметила его уже при первой встрече. Она не стала расспрашивать Анну, есть ли у дельфина приятели на других частях ее тела, из опасения, что та разденется перед ней донага. Мина ведь вполне смогла бы прожить даже и без этого дельфина. Но Анна оказала ей большую услугу, поэтому Мина широко улыбнулась ей и кивнула в ответ.

– Спасибо, что вывела меня на Винсента Вальдера, – сказала она. – Моя начальница сразу взяла его в оборот.

Девушка с дельфином засияла:

– То есть это что-то вам дало?

– Думаю, да, – ответила Мина. – Надеюсь на это.

Девушка с дельфином засияла еще ярче. Мина даже испугалась за нее.

– То есть ты все-таки связалась с ним, с Винсентом Вальдером? Как здорово! Я ведь с ним почти не знакома, он такой мрачный… Сама не знаю, как получилось, что я рассказала тебе о нем. И… еще раз извини, что тогда подслушала. Мне так неудобно…

В тот день Мина решила позвонить Юлии в перерыве между занятиями. Это случилось вскоре после того, как они нашли ящик. А потом подошла Анна и посоветовала связаться с Винсентом. Мина засомневалась поначалу, но быстро осознала, что идея не лишена разумных оснований. В результате знакомство с эксцентричным менталистом не только пошло на пользу расследованию, но и здорово скрасило существование Мины за последние несколько дней.

Жизнь, конечно, порядком усложнилась, зато стала интереснее. И это казалось странным Мине, до сих пор никого близко к себе не подпускавшей. Она, для которой дистанция была святым понятием, вдруг решила приоткрыть дверку совершенно чужому человеку. Но, насколько это могла осознать Мина, до сих пор ситуация оставалась под полным ее контролем. Разве что говорить по телефону следовало бы тише.

Ретривер Боссе напился и пошел на нее, высунув язык. Мина сжала кулаки, пытаясь совладать со страхом, что удавалось ей на протяжении трех-четырех секунд, после чего она все-таки попятилась, почувствовав на своей руке мокрый собачий нос.

– Он добрый… – Заулыбавшись, мужчина почесал у Боссе за ушами.

Изо рта собаки упала капля слюны. Пес подобрался и радостно замахал хвостом. Он, как видно, решил, что им любуются, неправильно истолковав внимание Мины.

– Хммм… – Та еще раз подозрительно покосилась на грязные лапы Боссе.

Стало тихо. Собака осторожно приблизилась еще на шаг.

– В следующий раз я подумываю сделать волка, – услышала Мина голос Девушки с дельфином.

Мина не сразу догадалась, что та имеет в виду татуировку.

– И еще какой-нибудь клевый текст, который я еще не придумала. Carpe diem, думаю… Хотя, это, наверное, избито? Но все равно красиво. «Лови момент» – вот что это значит. Разве это не то, что всем нам нужно? Жить в настоящем, быть здесь и сейчас…

Девушка с дельфином закатала рукав футболки и показала свое предплечье.

– А знаешь, о чем бы я думала на твоем месте? – перебила ее Мина и ответила, встретив вопросительный взгляд девушки: – Достаточно ли хорошо продезинфицирована игла, чисты ли чернила…

– О, это и в самом деле круто! – оживилась девушка. – Сразу понимаешь, что живешь… по-настоящему. Потому что никто не может сказать, что случится в следующий момент. Может, ты будешь инфицирована и получишь в кровь порцию этих бактерий-убийц. Которые будут пожирать тебя изнутри…

– Living on the edge, – сухо перебила Мина.

– Именно! Спасибо! «Жизнь на грани» – именно этого я и хочу. Спасибо за идею! Просто замечательный девиз.

Мина смотрела в восторженное лицо девушки и не знала, о чем с ней теперь говорить. То, что Анна приняла за идею, вовсе не было таковой по замыслу Мины. Той подумалось, что отныне любое ее слово имеет шанс рано или поздно проявиться на предплечье этой девушки в виде инфицированной татуировки.

– Пора в зал! – позвал мужской голос со стороны двери.

Мысленно поблагодарив его за спасение, Мина пошла за остальными.