Ноги из глины Пратчетт Терри

– О. Тогда заходите, прошу вас.

Дверь распахнулась. Ваймс прошел внутрь.

Несколько десятков пар глаз с подозрением уставились на Ваймса. Одни были маленькие и красные. Другие, крупные, выдавались над поверхностью мутного пруда, который занимал изрядную часть двора. Третьи таращились с насеста.

Во дворе было полно животных, но животного запаха в этом дворе было куда больше. В большинстве своём звери были очень старые, что делало запах ещё гуще.

На Ваймса зевнул беззубый лев. Шествующий лев – или, по крайней мере, праздношатающийся – являл собой удивительное зрелище, но еще удивительнее был тот факт, что на нем, как на подушке, возлежал пожилой грифон, задрав кверху все четыре лапы.

Здесь были ежи, и седеющий леопард, и облезлые пеликаны. Позеленевшая поверхность пруда вздыбилась, и наружу с зевком высунулось двое гиппопотамов. Никто не сидел на привязи, и никто никого не пытался съесть.

– Тут у нас по первому разу все разевают рты, – сказал его провожатый, тоже немолодой. Одна нога у него была деревянная. – Мы тут все одна дружная семья.

Ваймс повернулся и уперся взглядом в маленькую сову.

– О боги, – сказал он. – Это же морпорк, да?

Лицо старика расплылось в радостной улыбке.

– Да вы, сэр, не чужды геральдике! – крякнул он. – Предки Дафны прибыли с далеких островов по ту сторону Пупа, да, именно оттуда.

Ваймс достал значок Городской Стражи и всмотрелся в отчеканенный герб.

Старик заглянул ему через плечо.

– Это, конечно, не Дафна, – сказал он, указывая на сову, сидевшую на кресте-анке. – Это ее прапрабабушка Оливия. Морпорк на анке, видите? Это каламбур, игра слов. Смешно, правда? А я только начал! Тут полным-полно поводов для веселья. Нам бы не помешала пара для этой совы, скажу вам откровенно. И самка гиппопотама. Его светлость, конечно, говорит, что у нас и так есть два гиппопотама, и он совершенно прав, я просто хочу сказать, что для Родрика и Кита не очень естественно… я никого не осуждаю, но как-то это неправильно, вот и все, что я хочу сказать. Простите, как, вы говорите, вас зовут?

– Ваймс. Сэмюэль Ваймс. Это моя жена назначила встречу.

Старик снова крякнул:

– О, так оно обычно и бывает.

Двигаясь, несмотря на деревянную ногу, весьма проворно, старик провел его среди дымящихся куч самого разнообразного навоза к строению в глубине двора.

– Что ж, для сада это, наверное, хорошо, – заметил Ваймс в попытке как-то поддержать разговор.

– Я пытался этим удобрять ревень, – сказал старик, толкая дверь. – Но он вымахал до двадцати футов, сэр, а потом вдруг вспыхнул и сгорел. Осторожно, тут проходила виверна, хворает она сейчас… ох, какая досада. Но не переживайте, это очень легко отчистить, когда высохнет. Покорно прошу вас, сэр, заходите.

Насколько во дворе было светло и шумно, настолько темно и тихо было в зале. Здесь стоял сухой могильный запах старых книг и храмовых сводов. Когда глаза привыкли к темноте, Ваймс разглядел над головой многочисленные знамена. В зале было несколько окон, но завеса из паутины и дохлых мух делала сочащийся через них свет тусклым и серым.

Старик закрыл дверь, оставив Ваймса одного в зале. Ваймс через окно проследил, как тот, прихрамывая, возвращается к занятию, прерванному его появлением.

А занимался он сооружением живого герба.

Во дворе стоял внушительных размеров щит. К нему была прибита капуста – самые настоящие кочаны капусты. Старик что-то произнес – Ваймс не расслышал, что именно. Маленькая сова спорхнула с насеста и приземлилась на крупный крест-анк, приклеенный к верхней части щита. Гиппопотамы выбрались из воды и заняли позиции по обеим его сторонам.

Старик разложил перед щитом мольберт, поставил на него холст, взял кисть, палитру и крикнул:

– Оп-ля!

Гиппопотамы натужно взревели. Сова раскинула крылья.

– Боги всемогущие, – пробормотал Ваймс. – Мне всегда казалось, что они все это просто выдумывают!

– Выдумывают, сэр? Выдумывают? – возмутился голос позади него. – Мы бы далеко не ушли, если бы что-то выдумывали, ох, не ушли бы.

Ваймс обернулся. За его спиной вырос еще один старичок, который жизнерадостно моргал сквозь толстые стекла очков. Под мышкой он сжимал несколько свитков.

– Простите, что не смог встретить вас у ворот, но у нас сейчас очень много работы, – сказал он, протягивая свободную руку. – Круассан Руж.

– Э-э… Красная слоеная булочка? – оторопело переспросил Ваймс.

– Нет-нет, вовсе нет! Переводится как «Алый Полумесяц». Это мой титул. Очень древний титул. Я геральдист. А вы, вероятно, сэр Сэмюэль Ваймс?

– Да.

Алый Полумесяц сверился со свитком.

– Ладно. Хорошо. Что насчет ласок? – спросил он.

– Ласок?

– У нас тут есть несколько ласок. Животные не совсем геральдические, но надо же их куда-то девать, и я, если честно, подумываю их отпустить, если только мы не уговорим кого-то взять их себе, а это огорчит Пардессю Шатена. Он всегда запирается в сарае, когда огорчен…

– Пардессю… вы про того старика во дворе? – спросил Ваймс. – Но я… почему он… я хочу сказать, герб – это же просто рисунок. Вам не обязательно писать его с натуры!

Алый Полумесяц, похоже, был поражен.

– Что ж, если вы хотите превратить это в фарс, то, конечно, можете все выдумать. Ваше право, – сказал он. – В общем… значит, ласки не подходят, да?

– Лично я предпочел бы вообще ни с чем не возиться, – сказал Ваймс. – И уж точно не с ласками. Моя жена говорила, что драконы…

– К счастью, нам не придется беспокоиться, – донесся голос из темноты.

Такие голоса невозможно услышать на свету. Он был сухим, как прах. Он звучал так, будто исходил изо рта, никогда не знавшего радости слюны. Этот голос казался мертвым.

И не только казался.

Булочные воришки взвесили свои перспективы.

– У меня рука на арбалете, – сказал самый деятельный из троицы.

– Да? А у меня сердце в пятках, – сказал самый здравомыслящий.

– Ох, – сказал третий. – У меня слишком слабое сердце для такого, я…

– Да-да, но я имел в виду… Он ведь даже меч не обнажил. Если я возьму на себя волка, с парнем вы справитесь на раз-два, разве нет?

Тот, что поразумнее, посмотрел на капитана Моркоу. Его броня сияла. Как и мускулы на руках. Даже колени у него поблескивали.

– Кажется, мы в патовой ситуации, – сказал Моркоу. – Проще говоря, зашли в тупик.

– А что, если мы просто отдадим деньги? – спросил тот, что поразумнее.

– Это определенно улучшит положение.

– И ты нас отпустишь?

– Нет. Но это совершенно точно вам зачтется, и я при случае выскажусь в вашу поддержку.

Тот, что похрабрее, с арбалетом, облизал губы и перевел взгляд с Моркоу на волка.

– Натравишь его на нас – кому-то не поздоровится, так и знай! – предупредил он.

– Да, не исключено, – с грустью подтвердил Моркоу. – Мне бы хотелось по возможности этого избежать.

Он поднял руки. В каждой было что-то плоское, круглое, около шести дюймов в диаметре.

– Это, – сказал он, – гномий хлеб. Гордость пекарни Ломозуба. Конечно, это не классический боевой хлеб, но для нарезки, думаю, сгодится…

Моркоу взмахнул рукой. Взвился фонтан опилок, и плоская буханка, взрезав плотную древесину повозки, остановилась в полудюйме от жулика со слабым сердцем – и, судя по всему, столь же слабым мочевым пузырем.

Вор с арбалетом отвел взгляд от хлеба, только когда ощутил легкое влажное нажатие на запястье.

Животные просто не способны так быстро двигаться, но этому волку удалось. А еще он ухитрился мягко намекнуть выражением своей морды, что нажатие может усиливаться почти бесконечно, было бы желание.

– Отзови своего волка! – сказал вор и свободной рукой отшвырнул арбалет. – Прикажи ему, чтобы отпустил!

– О нет, я не могу ей приказывать, – сказал Моркоу. – Она сама решает, что делать.

Послышался грохот кованых сапог, и из ворот пекарни высыпали полдюжины гномов с топорами. Высекая подметками искры, они подбежали к Моркоу и замерли.

– Взять их! – проорал господин Ломозуб. Моркоу опустил руку ему на шлем и развернул гнома к себе.

– Это я, господин Ломозуб, – сказал он. – Я так полагаю, это и есть ваши воры?

– Они самые, капитан Моркоу! – ответил пекарь. – А ну, ребята, вздернем этих мерзавцев за бур’а-дзакк![3]

– О-о-о, – сокрушенно простонал вор со слабым сердцем.

– Тише, тише, господин Ломозуб, – успокаивающе сказал Моркоу. – Мы в Анк-Морпорке не практикуем этот вид наказания[4].

– Они оглушили Бьорна Тугоштана! А Олафа Рукисилу пнули прямо в бад’дхаз![5] Да мы им отрежем…

– Господин Ломозуб!

Гном-пекарь секунду колебался, а потом, к изумлению и облегчению воров, отступил на шаг.

– Ну ладно, капитан Моркоу, так и быть. Раз уж вы говорите…

– Меня ждут дела, но я буду признателен, если вы отведете их в Гильдию Воров, – сказал Моркоу.

Мозговитый вор побледнел.

– Пожалуйста, не надо! Они очень строги к тем, кто ворует без лицензии! Что угодно, только не это!

Моркоу обернулся, и свет упал на его лицо под очень своеобразным углом.

– Что угодно? – спросил он.

Нелицензированные воришки переглянулись и хором заговорили:

– Гильдия Воров. Хорошо. Как скажете.

– Мы любим Гильдию Воров.

– Жду не дождусь, поскорее бы попасть в Гильдию!

– Отличная организация.

– Суровая, но справедливая.

– Вот и славно, – сказал Моркоу. – Значит, договорились. Ах да, – он запустил руку в кошель с деньгами, – вот пять пенсов за буханку, господин Ломозуб. Одной из них я воспользовался, но, думаю, вы ее без труда отшкурите.

Гном часто заморгал, уставившись на монеты.

– Вы платите мне за то, что сберегли мои деньги? – спросил он.

– Городская Стража обязана вас защищать как честного налогоплательщика, – ответил Моркоу.

Повисла неловкая пауза. Господин Ломозуб опустил глаза. Кто-то из гномов хихикнул.

– Вот что, – дружелюбно сказал Моркоу, – я улучу минутку, зайду к вам и помогу разобраться с отчетностью. Что скажете?

Затянувшееся молчание нарушил вор:

– Э-э-э… А можно ваша… можно ваша собачка отпустит мою руку? Пожалуйста!

Волк разжал челюсти, отпрыгнул от повозки и подошел к Моркоу. Тот уважительно отдал честь.

– Хорошего всем дня, – сказал он и направился прочь.

Воры и их жертвы смотрели ему вслед.

– Нам это все не примерещилось? – спросил мозговитый.

Пекарь зарычал, а потом завопил:

– Ах вы ублюдки! Паршивцы поганые!

– Ну что еще? Ты же получил назад свои деньги!

Двое работников пекарни удержали господина Ломозуба от того, чтобы броситься на воров.

– Три года! – крикнул он. – Три года, и всем было плевать! Три года, черт бы их побрал, и никто даже в дверь не постучал! А тут он. Такой вежливый, такой любезный! Он, наверное, даже принесет бумажек с запасом, чтобы ко мне точно никто не придрался! Почему вы, мерзавцы этакие, просто не сбежали?

Ваймс обвел глазами сумрачный зал, пропахший сыростью. Голос донесся будто бы из могилы.

В глазах у маленького геральдиста мелькнула паника.

– Будет ли сэр Сэмюэль Ваймс так любезен подойти сюда? – спросил голос. Он звучал резко, четко, чеканя каждый слог. Говорить таким голосом – все равно что глядеть не моргая.

– А это, э-э… Дракон, – сказал Алый Полумесяц.

Ваймс потянулся за мечом.

– Дракон, Король Гербов, – уточнил геральдист.

– Король Гербов? – переспросил Ваймс.

– Это всего лишь титул, – произнес голос. – Прошу вас покорно, входите.

Почему-то в подсознании Ваймса эти слова сами собой сложились в приказ: «Покорно входите».

– Король Гербов, – повторил Дракон, когда Ваймс вошел в сумрак его кабинета. – В мече нет нужды, командор. Я Дракон уже больше пяти сотен лет, но, уверяю вас, так и не научился дышать огнем. Ах-ха. Ах-ха.

– Ах-ха, – отозвался Ваймс. Он не мог четко разглядеть силуэт Дракона. Свет исходил только из запыленных окошек высоко под потолком да от нескольких дюжин коптящих свечей. В тени угадывались разве что сгорбленные плечи.

– Прошу покорно, садитесь, – сказал Дракон, Король Гербов. – И я буду чрезвычайно признателен, если вы посмотрите налево и приподнимете подбородок.

– Чтобы обнажить шею, что ли? – спросил Ваймс.

– Ах-ха. Ах-ха.

Фигура взяла канделябр и придвинулась поближе. Костлявая рука ухватила Ваймса за подбородок и мягко повернула его сначала вправо, потом влево.

– О да. Профиль у вас определенно Ваймсов. А вот уши… Ну конечно же! Ваша бабушка по матери была из Скобов. Ах-ха…

Ваймс снова ухватился своей определенно ваймсовой рукой за рукоять не менее ваймсового меча. Столько силы в таком хрупком теле могло быть только у одного существа.

– Я так и думал! Вы вампир! – сказал он. – Кровосос проклятый!..

– Ах-ха, – Дракон то ли засмеялся, то ли закашлялся. – Да. Я действительно вампир. И наслышан о ваших взглядах на вампиров. «Слишком шустрые для мертвецов», – кажется, так вы выражаетесь? Очень метко сказано. Ах-ха. Вампир – да. Кровосос – вовсе нет. Кровяная колбаса, эта вершина мясницкого мастерства, – другое дело. А в крайнем случае на Длиннососисочной улице полно кошерных мясных лавок. Ах-ха. Мы все справляемся как можем, ах-ха. Девственницам меня можно не опасаться, ах-ха, – уже несколько сотен лет, как ни прискорбно. Ах-ха.

Фигура отступила – вместе с кругом света.

– Боюсь, вы зря потратили время, командор Ваймс.

Глаза Ваймса постепенно привыкали к мерцающему свету. Комната была заставлена книгами. Все они лежали в стопках на полу. Из каждой торчали закладки, похожие на раздавленные пальцы.

– Не понимаю, о чем вы, – сказал Ваймс. То ли Дракон, Король Гербов, очень сильно сутулился, то ли под его бесформенным одеянием прятались крылья. Кое-кто из этих тварей умеет летать, как летучие мыши, вспомнил Ваймс. Интересно, сколько лет этому вампиру? «Жить» они могут практически вечно…

– Я полагаю, что вы здесь, поскольку, ах-ха, по общему мнению, вам подобает иметь свой герб. Боюсь, это невозможно. Ах-ха. Герб Ваймсов существовал, но восстановлению он не подлежит. Таковы правила.

– Что за правила?

Послышался глухой стук – Дракон взял из стопки книгу и открыл ее.

– Уверен, вы знаете своих предков, командор. Вашим отцом был Томас Ваймс, его отцом – Гиллиам Ваймс…

– Дело в Старине Камнелице, да? – ровным голосом произнес Ваймс. – Все наверняка упирается в Старину Камнелица.

– Совершенно верно. Ах-ха. Я-Сама-Справедливость Ваймс. Ваш предок. Командор Городской Стражи Анк-Морпорка в 1688 году. И цареубийца. Как известно каждому школяру, это он убил последнего короля Анк-Морпорка.

– Не убил, а казнил!

Дракон пожал сгорбленными плечами.

– Так или иначе, его фамильный герб был, как выражаются у нас в геральдике, Excretus Est Ex Altitudine. То есть Depositatum De Latrina. Уничтожен. Запрещен. Предан забвению. Его земли отняли, его дом снесли, его страницу вырвали из истории. Ах-ха. Знаете ли, командор, забавно, что многие наследники, ах-ха, «Старины Камнелица», – вокруг прозвища безошибочно угадывались изгибы кавычек, как будто Дракон аккуратно вынул его пинцетом из кучи прочих гадостей, – были офицерами Стражи. Полагаю, командор, что вы тоже не избежали этого прозвища. Ах-ха. Ах-ха. Интересно, передается ли по наследству желание стереть память о бесчестье. Ах-ха.

Ваймс скрипнул зубами.

– Хотите сказать, что у меня не может быть герба?

– Так и есть. Ах-ха.

– Потому что мой предок убил… – Он осекся. – Нет, это была даже не казнь, – продолжил он. – Казнят людей. Животных просто забивают.

– Он был королем, – мягко сказал Дракон.

– Да-да, конечно. А в подземелье у него стояли машины для…

– Командор, – сказал вампир и поднял руки, – у меня такое чувство, что вы меня не понимаете. Кем бы он ни был, он был королем. Видите ли, корона – это не шлем Стражи, ах-ха. Даже если ее снять, она останется на голове.

– Старина Камнелиц снял ее вместе с головой.

– Но короля даже не судили.

– Потому что не нашлось охотников на роль судьи, – сказал Ваймс.

– Кроме вас… то есть вашего предка.

– И что? Кто-то должен был это сделать. Есть чудовища, которым не место на земле.

Дракон нашел страницу, которую искал, и развернул книгу к Ваймсу.

– Так выглядел его герб, – сказал он.

Знакомая сова на кресте венчала собой щит, разделенный на четыре части. В каждой части был свой символ.

– Что это за корона, пронзенная кинжалом?

– О, это традиционный символ, ах-ха. Означает, что он защитник короны.

– Серьезно? А эти прутья, из которых торчит топор?

– Фасции. Они символизируют, что он был… служителем закона. Кстати, кто бы мог подумать, что топор окажется предвестником грядущих событий? Только, боюсь, топором ничего не решишь.

Ваймс посмотрел на третий сектор щита. Там было изображено что-то вроде мраморного бюста.

– Это символизирует его прозвище, – с готовностью подсказал Дракон. – Он просил, чтобы к нему сделали какую-нибудь отсылку. Иногда геральдика – это просто искусство каламбура.

– А вот этот, последний символ? Гроздь винограда? Что, любил приложиться к бутылке? – угрюмо спросил Ваймс.

– Нет. Ах-ха. Просто игра слов. Виноград по-лататиански – Vinum, он же Vitis. Чем-то похоже на его фамилию.

– А, ясно. Искусство плохого каламбура. Вы небось по полу катались от смеха.

Дракон захлопнул книгу и вздохнул.

– Те, кто просто выполняет свой долг, редко удостаиваются похвалы. Увы, таковы обстоятельства, и я не в силах на них повлиять. – Его мертвый голос слегка оживился: – И все же, командор… мне было чрезвычайно приятно услышать о вашем бракосочетании с леди Сибиллой. Очень знатный род. Одно из самых благородных семейств в городе, ах-ха. Овнецы, Силачии, Вентури, Шноббсы, конечно…

– Так что, мы закончили? – спросил Ваймс. – Я пошел?

– Ко мне редко приходят посетители, – сказал Дракон. – Обычно всех встречают геральдисты, но я подумал, что вы заслуживаете обстоятельного объяснения. Ах-ха. У нас сейчас напряженное время. Когда-то мы занимались настоящей геральдикой. Но, как все любят повторять, на дворе век Летучей Мыши. Такое ощущение, что теперь, стоит человеку открыть вторую лавку с пирожками, он уже поневоле причисляет себя к знатным особам. – Он обвел бледной иссохшей рукой три листа пергамента, приколотые к доске друг за другом. – Сапожник, портной… – Он тонко усмехнулся. – Вернее, мясник, пекарь и свечных дел мастер. И никуда не денешься: приходится копаться в архивах и выискивать следы их благородного происхождения…

Ваймс взглянул на три нарисованных щита.

– Вот этот я как будто где-то видел, – заметил он.

– Это как раз герб господина Артура Мастерса, продавца свечей, – сказал Дракон. – Едва дела пошли в гору, как он возомнил себя аристократом. Щит en metal gris рассечен левой перевязью d’une mche – то есть щит серо-стального цвета, символизирующего упорство и душевный жар обладателя (ох и задал нам жару этот свечник!), разделен надвое фитилем. В верхней части – chandelle dans la fentre avec rideaux houlant (свеча в окне, заливающая все теплым сиянием, ах-ха), в нижней – два зажженных подсвечника: они знаменуют, что этот жалкий тип продает свечи и бедным, и богатым. К счастью, его отец владел пастбищами, так что в нижней части удалось изобразить голову яка – символ плодородия. А в верхней части – символ нового времени, летучую мышь. Девиз я оставил на современном общеупотребимом языке – он звучит как «Свечи, рожденные мастерством». Не удержался от небольшого каламбура, ах-ха.

– Просто живот надорвешь, – сказал Ваймс. Какая-то мысль билась у него в голове, требуя внимания.

– Это для господина Герхардта Крюка, главы Гильдии Мясников, – сказал Дракон. – Жена ему сказала, что у всех порядочных людей есть герб, а кто мы такие, чтобы спорить с дочерью колбасного магната? Так что мы сделали для него красный щит, в цвет крови, с синими и белыми полосками – в цвет мясницкого фартука, рассеченный перевязью из сосисок, а в центр поместили руку в перчатке, сжимающую тесак, – в боксерской перчатке, потому что всякий хороший боец тоже в своем роде мясник, ах-ха. Девиз – Futurus Meus est in Visceris, что переводится как «Мое будущее во внутренностях»: намек одновременно на его профессию и на давнюю традицию, ах-ха, предсказания…

– …будущего по внутренностям, – закончил Ваймс. – Потрясающе.

Мысль, пытаясь привлечь к себе внимание, отчаянно заколотила изнутри в череп.

– А вот этот герб, ах-ха, для Рудольфа Горшка из Гильдии Пекарей, – сказал дракон, указывая костлявым пальцем на третий щит. – Сможете сами его прочитать, командор?

Ваймс угрюмо взглянул на герб.

– Ну, он разделен на три части, и тут нарисованы роза, пламя и горшок, – сказал он. – Э-э-э… В печи горит огонь, а горшок, наверное, для воды…

– И отсылает к имени. Как и роза, – добавил Дракон.

 Но его же не Розой зовут… – Ваймс недоуменно моргнул. – Роза золотая, как пшеница, значит, это намек на зерно. Зерно, огонь и вода! Ох. А еще золото – это руда, а его зовут Рудольф… Только горшок какой-то странный… как будто ночной.

– Пекарь по-лататиански – pistor. Почти как писсуар, – сказал Дракон. – Да вам впору самому становиться геральдистом, командор! А девиз?

– Quod Subigo Farinam, – прочитал Ваймс и наморщил лоб. – «Потому что»… Тут что-то про зерно или про муку, да?.. А хотя погодите-ка… «Потому что крутой замес»?

Дракон хлопнул в ладоши.

– Превосходно, сэр!

– Я погляжу, вы тут развлекаетесь на полную катушку, – сказал Ваймс. – Что, это и есть геральдика? Шарады и каламбуры?

– Конечно же, это лишь малая ее часть, – ответил Дракон. – Эти гербы довольно нехитрые. Мы, по сути, выдумываем их с нуля. Тогда как гербы древних родов, таких как Шноббсы…

– Шноббсы! – воскликнул Ваймс, которого наконец-то осенило. – Точно! Вы говорили про Шноббсов! Когда перечисляли знатные семейства.

– Ах-ха. Простите? Ах да. Верно. Да, действительно, очень почтенный род. Ныне, увы, пребывающий в упадке.

– Вы же не хотите сказать, что Шноббс… капрал Шноббс… – с дрожью в голосе проговорил Ваймс.

Снова со стуком раскрылась книга. В рыжеватом свете Ваймс мельком увидел несколько перевернутых щитов и буйно разросшееся генеалогическое древо.

– Ну надо же. Вы говорите о С. У. С-Дж. Шноббсе?

– Э-э-э… да. Да!

– Сыне Сконнера Шноббса и леди, обозначенной здесь как Мэйси с улицы Вязов?

– Возможно.

– Внуке Сляпа Шноббса?

– Похоже на правду.

– Того самого, который был незаконорожденным сыном Эдварда Сен-Джона де Шноббса, графа Анкского, и, ах-ха, горничной неизвестного происхождения?

– Святые угодники!

– Граф умер, не оставив наследников, кроме того, ах-ха, того самого Сляпа. Нам так и не удалось пролить свет на местонахождение его потомка – по крайней мере, до сей поры.

– Святые угодники!..

– Вам знаком этот господин?

Ваймс изумленно замер, впервые в жизни столкнувшись с тем, как Шноббса кто-то всерьёз называет «господином».

– Э-э-э… да, – ответил он.

– Он человек при деньгах?