Красные цепи Образцов Константин

Глава 5

Алина сидела в кабинете медицинского центра «Данко» и откровенно скучала. Точнее было бы сказать – «в своем кабинете», но она пока не могла привыкнуть к тому, что это роскошно обставленное огромное помещение, так не похожее на скромное рабочее место в Бюро, теперь является ее кабинетом. Плавные металлические обводы письменного стола со столешницей из толстого матового стекла. Роскошное кожаное кресло с несколькими режимами раскачивания – видимо, для того, чтобы было чем заняться в долгие часы вынужденного безделья. Черные стулья для посетителей на блестящих стальных рамах. Пустые шкафы, сверкающие хромом и стеклом множества полок, только на одной из которых стояли пять канцелярских папок, лишь подчеркивающих пустоту незанятого пространства. Белоснежная смотровая кушетка, которая вполне могла бы стать стильным предметом домашней мебели. При этом в кабинете еще оставалось достаточно места, чтобы здесь мог разместиться танцпол небольшого клуба. На все это великолепие Алина любовалась уже добрых полтора часа, не зная, чем занять себя в ожидании приезда Кобота, который звонил ей пару часов назад и обещал прибыть с минуты на минуту. Дошло до того, что она даже принялась раскладывать пасьянс на рабочем компьютере, внутренне презирая себя за это занятие, достойное разве что секретарш и офисных бездельников.

Ничегонеделание было особенно тяжелым по контрасту с предельно насыщенными последними днями. В четверг она закончила повторное исследование тела последней жертвы, и потом, не в силах оставаться без всякого занятия, еще немного занялась текущей работой: автомобильная авария, самоубийство, утопление. В пятницу утром она ездила на кладбище: Кобот сдержал обещание и в немыслимо короткие сроки получил запрос на эксгумацию трупа девушки-телохранителя, и весь день ушел на то, чтобы провести вскрытие уже изрядно тронутого разложением тела и составить заключение. Алина решила не затягивать с докладом Коботу о результатах своих изысканий, к тому же ей хотелось побыстрее выйти на работу в «Данко» хотя бы для того, чтобы принять дела и посмотреть на этот знаменитый медицинский центр. Поэтому в пятницу вечером она позвонила Коботу, получила от него гордые заверения в том, что «Данко» работает «семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки», и договорилась на встречу в субботу. Дисциплинированная Алина была на месте уже в десять утра, полагая, что ей понадобится достаточно много времени, чтобы разобраться со своими новыми служебными обязанностями, и встретила здесь Эдипа. Он поджидал ее у входа как дорогую гостью и сказал, что Кобот поручил ему «все показать и все рассказать». Было заметно, что он отнюдь не лучился счастьем от перспективы именно так провести субботний день, но Алина отметила, что Эдип-Эдуард свое недовольство тщательно скрывает, демонстрирует радушие и вообще ведет себя с ней несколько заискивающе.

Работа, о сути которой рассказал ей Эдип, оказалась более чем странной – как, собственно, и сам центр.

«Данко» расположился в огромном четырехэтажном здании бывшей текстильной мануфактуры – невероятная роскошь по меркам тесного городского центра, где дома так плотно прижаты друг к другу, что уже слиплись от времени, плесени, болотной сырости и туманов. Стены были сложены из красного необработанного кирпича в духе промышленного конструктивизма начала прошлого века. Большие квадратные окна забраны частыми переплетами рам. Одна сторона здания с огромными двустворчатыми дверьми главного входа выходила на набережную канала и храм, расположенный напротив, две других – на узкие боковые переулки. К четвертой стене приклеился старый пустой дом, обнесенный высоким забором с колючей проволокой и с намертво заколоченными листовым железом дверьми и окнами первого этажа. Видимо, дом был расселен и теперь покорно ждал начала капитального ремонта, щурясь в серое небо пустыми глазами окон, слезящимися разбитыми стеклами.

Над парадным входом красовалась помпезная золоченая вывеска с названием, логотипом – поднятые вверх ладони со стилизованным изображением сердца, – и слоганом «Сердце – людям!». За входными дверями был небольшой пустой холл и широкая лестница, ведущая к внутренним дверям. У подножия лестницы застыли позолоченные статуи лежащих львов, видимо, доставшиеся по наследству от сгинувших в забвении первых хозяев здания. Справа от лестницы был пост охраны: массивная железная будка с пуленепробиваемыми стеклами и двумя мрачными вооруженными стражами, внешностью и габаритами более подходящими для охраны офиса какого-нибудь «авторитетного бизнесмена», а не частной клиники. Проходя мимо, Алина заметила в углу караульного помещения прислоненный к стене дробовик.

За второй дверью, которую Эдип открыл электронным ключом-картой, среди античных колонн, огромных аквариумов и навязчиво золотого декора располагались гардероб, вестибюль и длинная стойка регистратуры. За ней Алина увидела пару смертельно скучающих девиц, судя по виду, имевших отношение скорее к конкурсам красоты и модельным показам, чем к медицине. На втором этаже были лаборатории, кабинет компьютерной томографии и прочие диагностические отделения, на третьем – несколько кабинетов врачей, в том числе и новое рабочее место Алины, а весь четвертый этаж занимали рабочие апартаменты самого Кобота.

– Ну, туда мы пока не пойдем, – замявшись, сказал Эдип. – Даниил Ильич не любит, когда ходят по четвертому этажу в его отсутствие. Да и потом, туда дверь открывается только его картой, а у меня нет доступа, пришлось бы охрану просить… Лучше уж подождем.

Алина отметила некоторую странность в планировке внутренних помещений: на каждом этаже коридор, ведущий в сторону заброшенного дома, был гораздо короче, чем его противоположная часть. Коридоры заканчивались глухой стеной. На взгляд Алины, за этими стенами могла скрываться добрая треть общей площади здания.

Когда после короткой экскурсии по медицинскому центру они пришли в ее кабинет и Эдип приступил к объяснениям должностных обязанностей, Алина удивилась уже по-настоящему. Конечно, она ожидала, что ее работа в «Данко» будет носить в известной степени символический характер, но чем дальше она слушала пояснения Эдипа, тем больше становилось ее удивление.

– Все, что тебе нужно делать, – вести прием. Это занимает максимум два дня в неделю. Пациентов тут все равно немного: у меня их восемь, например, у Мампории – семь. Для тебя вот подобрали пятерых. Так что спокойно можешь приходить сюда пару раз в неделю на несколько часов, и все.

Эдип достал из шкафа стоящие там папки и положил на стол перед Алиной.

– Так вот, – продолжал он. – Приходит к тебе пациент, ты вежливо с ним общаешься и направляешь на полную диагностику: анализ крови, КТ, флюорография, короче, вообще все. В некоторых случаях даже не на полную диагностику, а только на некоторые виды исследований. Потом получаешь результаты, убеждаешься, что клиент совершенно здоров, сообщаешь ему об этом по телефону – и все. Дело сделано. Подшила результаты в папку и ждешь следующего месяца, когда пациент снова придет.

– И все?

– Все.

Алина посмотрела на Эдипа. Он сидел напротив и совершенно спокойно смотрел на нее.

– А если пациент не совершенно здоров? Эдик, ты же врач, ты не хуже меня знаешь, что такого почти не бывает, чтобы полная диагностика чего-нибудь не выявила. Что тогда?

Эдип ухмыльнулся.

– Ну, а вот здесь такое бывает. Точнее, тут всегда так. Пришел, обследовался, здоров – всего хорошего, приходите через месяц.

Алина помотала головой.

– Мы работаем с отрядом космонавтов?

Эдип коротко хохотнул, обнажив крупные желтые зубы.

– Нет, не космонавты. Хотя в каком-то смысле можно и так сказать. Да ты посмотри сама, – он кивнул на лежащие перед Алиной папки.

Алина открыла первую.

– Ого! – сказала она и открыла вторую. – Ого!

И тут же откинула обложку третьей папки.

– Ничего себе!

Эдип с улыбкой наблюдал за ней.

– А ты как думала, – сказал он. – Тут все клиенты такие… непростые.

– Знаешь, – медленно произнесла Алина, листая вложенные в папки страницы. – Я могу представить, как совершенно здоровой может оказаться молодая жена иностранного футболиста. Но я не могу понять младенческого здоровья пожилого эстрадного певца, двух уже немолодых бизнесменов и, что уж совершенно невероятно, генерал-полковника из Министерства обороны.

Она подняла взгляд на Эдипа.

– Это нормально, по-твоему?

Тот как-то искоса посмотрел на нее.

– Ну… здесь нормально. И вообще, привыкай не удивляться. – Эдик показал на раскрытые папки. – Это еще что! У меня, между прочим, кроме бизнесменов, два члена городского правительства – и тоже богатырского здоровья. А еще, – он понизил голос, – начальник ГУВД и Галачьянц.

– Да что ты говоришь, – протянула Алина. – Начальник полиции города? Надо же… А Галачьянц – тот самый?

– Ну да, – сказал Эдип. – Тот самый. «Алеф Групп» и прочее. Миллиардер.

Алина посмотрела на Эдипа чистым взглядом зеленых глаз.

– Слушай, Эдик, – сказала она – а ты завтракал сегодня? Я вот как-то не успела. Пойдем, перекусим куда-нибудь? Посидим, поболтаем. А Коботу я расскажу, как ты все чудесно и замечательно мне объяснил.

Эдик поморгал и кивнул.

Перекусить они направились в расположенную недалеко японскую забегаловку, из того огромного множества сетевых заведений, которые так легко спутать друг с другом. Алина выбрала дальний столик в углу зала для курящих, чтобы Эдип чувствовал себя комфортно. Долговязый прыщавый юноша принес им перепачканное чем-то липким меню, которое они оба тут же отложили в сторону и попросили принести им бизнес-ланч. В ожидании заказа Эдип курил, пуская в воздух густые клубы дыма, и говорил, периодически понижая голос и наклоняясь к Алине через стол.

– Бабла вложено немеряно, – сообщил он, обдавая Алину запахами табака и нечистых зубов. – Все это здание, в котором сейчас «Данко», было куплено за деньги, представляешь? Четыре этажа таких площадей коммерческой недвижимости в центре! Плюс оборудование – все самое современное, закупали за границей, вообще не торгуясь. А ремонт? Здание купили в декабре, а уже в марте начали принимать людей. Три месяца! Там бригады работали круглые сутки. Вообще, Ильич, конечно, красавец, такое сделал!

Эдик выдохнул, и Алина чуть поморщилась от окутавшего ее дыма.

– Это же фонд какой-то швейцарский деньги вложил, да? – спросила она.

Эдип махнул рукой с сигаретой, серый столбик пепла упал на несвежую скатерть.

– Да какой фонд! Все деньги отсюда, так только, для приличия прогнали через зарубежные конторы, чтобы вопросов не было.

«Язык твой – враг твой, Эдик, – подумала Алина. – Язык, а еще любопытство».

Прыщавый отрок принес на подносе миски с чуть теплым супом, салаты из каких-то растений и по длинной тарелке с суши и роллами. Эдип потушил сигарету и с жадностью принялся за еду. Алина тоже аккуратно взяла ложку и попробовала суп, бульон для которого, кажется, варили на чистой соли.

– Слушай, ты вот говорил про здание, – сказала она, – а что там за стеной? Ну, я имею в виду, есть же какое-то пространство за стенами, с той стороны, где пустой дом? Там что?

Эдип быстро посмотрел на нее и пожал плечами.

– Я не знаю. Может, склад какой-то: Кобот ведь не только диагностическое оборудование закупал, а еще и лечебное, и исследовательское. Я сам видел, как привозили хирургические столы, например, но они же не используются. Значит, должны где-то храниться. И много еще чего купили и спрятали куда-то.

Он звучно отхлебнул суп из ложки.

– Туда проход есть, с четвертого этажа – на одной стороне коридора кабинет шефа, а на другой – железная дверь. Только я там не был никогда. Она всегда закрыта, доступ имеет только шеф, к тому же там еще дополнительный механический замок есть. И ключ Ильич у себя в кабинете держит.

– Да, так странно. – Алина покачала головой. – Надо же, лечебное оборудование закупили и закрыли. И никого не лечат, все и так здоровы…

Она бросила взгляд на Эдипа. Тот сосредоточенно ел с видом человека, которому страшно хочется что-то сказать и он изо всех сил сдерживается, заталкивая себе в рот пищу, как кляп.

– Удивительно, – продолжала рассуждать вслух Алина. – Такие люди, все приходят здоровые – и просто наблюдаются. И ведь непонятно, откуда узнают про клинику: рекламы никакой нет. Ну ведь не просто так, мимо проезжали и зашли убедиться, что здоровы?

Эдип со стуком положил ложку.

– Ну конечно, не просто так! – Он снова нагнулся к Алине. – Вообще, я думаю, что всех приводит Кобот, по знакомым там или еще как-то. Происходит так: приезжает новый клиент. Сразу идет на четвертый этаж. Сидит там с шефом час, иногда больше – я не знаю, что они там делают. Может, договор подписывают, может, деньги считают, может, водку пьют.

«А может, гуляют туда-сюда через запертую дверь в закрытую часть здания», – подумала Алина.

– Потом клиент уходит, а ровно через месяц возвращается для диагностики. И все – потом просто раз в месяц, день в день, приезжает, проверяется. Ну, в виде исключения, к некоторым я сам езжу. Например, к Галачьянцу. Он, правда, не сам у нас наблюдается, а его дочь, Маша. У нее просто нужно кровь брать на полный лабораторный анализ, так что ничего, мне не сложно раз в месяц поработать медбратом на дому. И то же самое: анализ сделали, все в порядке, отзвонились, доложились.

Эдип взял палочками кусочек сырой рыбы на слипшемся холодном комке риса и бросил в рот.

– Раньше, когда только начинали, клиентов мало было, человека три, – сказал он, жуя. Несколько зернышек риса вылетели изо рта на стол. – Маша Галачьянц была с самого начала и еще два пациента, их Мампория сейчас ведет. А один раз был случай – клиента привезли ночью. Мне один наш охранник рассказал, Гоша, мы с ним курить ходим. Так вот, ночью, часа в два, сначала Кобот примчался, а минут через десять привозят человека: пожилой мужик, почти без сознания, еле дышит. Его двое на носилках занесли прямо на четвертый этаж. А потом через час где-то этот же мужик спускается сам вниз, жмет Коботу руку, благодарит и уезжает. Вот так. И знаешь, кто это был?

Эдип нагнулся почти к самому лицу Алины, и она чуть отстранилась на случай, если изо рта ее собеседника снова полетят фрагменты пищи. И в самом деле: Эдип прошипел имя загадочного ночного пациента таким свистящим шепотом, что рис обильно посыпался ему на подбородок.

– Вор в законе, – прокомментировал Эдик названное имя, вытираясь салфеткой, – Смотрящий по Питеру.

Алина слушала и кивала. Настало время для последнего, очень деликатного вопроса.

– Эдик, вот ты все знаешь, – начала она.

Тот откинулся на спинку стула и важно кивнул, ковыряя в зубах.

– Я все думала… В декабре Кобот приобретает здание в центре, потом покупает оборудование, делает ремонт, нанимает врачей на диагностику и лабораторные анализы. А начиная с марта, когда центр начинает работу, одновременно начинаются и эти… происшествия. Убийства.

Эдип замер и напряженно смотрел на Алину. Зубочистка неподвижно торчала у него во рту.

– И происходят они каждый месяц. И клиентов в «Данко» становится все больше, и они тоже приходят каждый месяц, здоровые, как на подбор. А еще эти закрытые помещения за стеной… Ты не думал, как все это связано?

Зубочистка сломалась со слабым треском. Эдип бросил обломки в пепельницу, снова закурил и серьезно посмотрел на Алину.

– Не думал, – тихо сказал он. – И тебе вот на эту тему думать не советую. Мы делаем свое дело и получаем свои деньги. Сколько он тебе дал в месяц, триста?

Алина промолчала.

– Ну триста, триста. Я знаю, он и нам с Мампорией столько же дал. И за десятку баксов в месяц, работая пару дней в неделю, я готов не думать о том, о чем не следует. А писать как раз то, что следует.

Эдип сделал большой глоток зеленого чая и шумно прополоскал рот.

– Может быть, он кого-то прикрывает. Может, это чей-то сын, или брат, или сват резвится по ночам с ножом. Я не знаю и знать не хочу, правда. И пока мне платят триста тысяч в месяц за работу медбрата на четверть ставки, я правила игры буду соблюдать.

Повисла неловкая пауза. Эдип молчал и курил, глядя в окно. Внезапно зазвонивший телефон Алины заставил его вздрогнуть и повернуться в ее сторону. Алина посмотрела на экран.

– Это Даниил Ильич, – улыбнулась она. – Наверное, звонит сказать, что скоро будет.

Эдик криво ухмыльнулся в ответ, выловил пробегавшего мимо долговязого официанта и попросил счет.

Кобот потянулся и шумно втянул ноздрями жаркий воздух. Алина вышла от него минут десять назад, но тонкий волнующий аромат духов еще витал в кабинете. Даниил Ильич еще раз глубоко вздохнул, печально покачал головой и склонился над папкой с отчетом об эксгумации, который оставила ему Алина.

Конечно, ему бы следовало поговорить с ней гораздо раньше. Теперь это стало совершенно очевидно, и Кобот не мог понять, почему в свое время он привлек к своим делам только Иванова и Мампорию, но не решился предложить сотрудничество Алине. Отчасти это заслуга Эдипа-Эдуарда: он был так убедителен, говоря о принципиальности Алины, что Кобот ему поверил и решил поосторожничать и не посвящать ее в некоторые деликатные детали работы Бюро. К тому же у них уже был второй эксперт, Георгий Мампория, который согласился на предложенные ему условия, а двое – это уже много для того, чтобы тайна оставалась тайной. Отчасти сказалось и то, какой сам Кобот видел Алину: всегда строгая, профессионально сдержанная, в образе маленькой неприступной Снежной Королевы с золотисто-рыжими волосами. Кобот даже не представлял, как вот так запросто пригласит ее в кабинет и предложит каждый месяц давать фальсифицированные заключения по исследованиям явно криминальных трупов в обмен на материальное вознаграждение. Подсознательно он ожидал от нее именно той реакции, которая последовала три дня назад, когда между ними состоялся первый разговор на эту тему: резкий отказ и заявление в прокуратуру со всеми вытекающими последствиями, не смертельными, конечно, но малоприятными.

Но выходит, что он зря опасался. Алина в итоге согласилась на его предложение так же, как и остальные. Все-таки деньги есть деньги, и убитые девушки, что ни говори, чужие, а вот триста тысяч в месяц – свои. Но Коботу хотелось думать, что Алина дала согласие на сотрудничество не только из-за денег. Наверное, значительную роль во всем этом все же сыграли его мужское обаяние и харизма, в которых он не сомневался.

Кобот снова покачал головой и улыбнулся. Да, нужно было предложить Алине сотрудничество раньше, и сейчас он не имел бы тех чисто организационных проблем, которые возникли из-за этого неожиданного трупа девицы-бармена и не менее неожиданного появления Алины на месте преступления. Да и сама она уже побывала бы здесь, в «Данко», в его кабинете на четвертом этаже, и прониклась бы еще большим уважением к его силе и статусу. А ведь сила и статус мужчины – это то, что очень, очень важно для любой женщины. И личные апартаменты Кобота в медицинском центре подчеркивали эти качества со всей возможной полнотой.

В отличие от минималистичного хай-тека, в котором были выдержаны кабинеты врачей, четвертый этаж должен был поражать торжественным и пышным имперским стилем. Широкий коридор, стенные панели из благородных пород дерева, толстые ковры, сотканные вручную. Огромная комната для переговоров, которую уместнее было назвать залом, с длинным столом и двумя десятками стульев, стилизованных под антикварную мебель девятнадцатого века. Обширная приемная, которой заканчивался коридор, с кожаными креслами, диванами, и гигантским столом, за которым восседала секретарша – и не какая-нибудь унылая поношенная кляча, как в Бюро, а самая настоящая мисс Краса России то ли прошлого, то ли позапрошлого года: высокая, холеная, блондинистая и дорогая, как мебельный гарнитур в приемной. Апофеозом всего этого великолепия был сам кабинет. К его обустройству Кобот подошел с особым тщанием: если кабинет в Бюро был рабочим местом функционера, пусть даже высокопоставленного, и хранил в своей обстановке и атмосфере память обо всех тех унылых патологоанатомах, которые занимали его раньше, то кабинету в «Данко» Кобот стремился придать черты своей собственной яркой индивидуальности. Кроме дорогой тяжеловесной мебели – мореный дуб, кожа, ткань ручной работы, – расположившейся на широких просторах букового паркета и персидского ковра, тут были написанные маслом картины на стенах, книги в кожаных переплетах, слипшиеся на полках шкафов в декоративные ряды, блестящие стеклом рамки с дипломами и сертификатами и даже охотничьи трофеи. Голова кабана с двумя устрашающе торчащими из пасти клыками укреплена над длинным кожаным диваном, а напротив нее, глаза в глаза – голова оленя, украшенная ветвистыми рогами.

Кобот был уверен, что кабинет произвел на Алину сильное впечатление. В конце концов, так и задумано: тут все должно подчеркивать стиль, вкус и статус хозяина. Он видел, как внимательно посматривала она по сторонам, когда рассказывала о результатах эксгумации. Надо придумать предлог и как-нибудь попросить ее задержаться в «Данко» допоздна. Тогда он отпустит свою декоративную секретаршу и пригласит Алину к себе: хороший коньяк или коллекционное вино, вечер, дождь за окном, негромкая проникновенная беседа… кто знает, как долго сможет сопротивляться всему этому кажущееся бесстрастным сердце маленькой Снежной Королевы.

Кобот помотал головой и постарался все-таки сосредоточиться на чтении. Так уж несправедливо устроена жизнь: успехи и достижения обязательно должны быть отравлены какой-нибудь неприятной, досаждающей пакостью, преподнесенной тебе судьбой неожиданно и словно бы с издевательской усмешкой. Вся роскошь его апартаментов вряд ли могла сильно впечатлить клиентов «Данко», да они и не особо рассматривали столь тщательно подобранные детали интерьера: быстро проходили прямо в кабинет, проводили там ровно столько времени, сколько было нужно, и быстро уходили, получив желаемое. Огромный зал для переговоров пустовал, и самым частым его посетителем являлась уборщица, стиравшая пыль со стола и антикварных стульев: совещания проводить было не с кем и незачем, многочисленным делегациям деловых партнеров тоже было взяться неоткуда, а с теми партнерами, которые действительно имели решающее значение для бизнеса Кобота, приходилось встречаться в других, гораздо менее приятных местах. Для своих пациентов он не стал ни другом, ни даже знакомым: никто не спешил приглашать Кобота на праздники или клубные вечеринки, и он с досадой думал о том, что остается для всех просто патологоанатомом, пусть и ставшим по ряду причин незаменимым, но от этого нисколько не более уважаемым. Временами он чувствовал себя человеком, который прошел без приглашения на светский прием, и все знают, что приглашения у него нет, и смотрят на него с легким презрением. А теперь даже женщина, которая так ему нравилась и о которой он думал все чаще, явилась к нему в кабинет только затем, чтобы сообщить не самые лучшие новости. Да что уж там, прямо скажем: тревожные и неприятные новости.

Кобот еще раз пробежал глазами строки акта исследования эксгумированного тела, вздохнул, взял в руки телефон и набрал номер.

– Абдулла, привет. Это я.

– Да, привет, ну, что у нас? – прокаркал в трубке знакомый голос. На заднем фоне был слышен звук включенного сигнала поворота и чей-то невнятный бубнеж: видимо, Абдулла куда-то ехал со своим водителем и многочисленными охранниками, на которых Кобот не мог смотреть без дрожи.

– Мой эксперт закончил все исследования, мы даже выкопали одно тело. Ну что, все подтвердилось. Последний инцидент – это наш случай. Вот.

– Точно знаешь?

Кобот помедлил.

– Да, – наконец сказал он. – Я уверен, и мой эксперт тоже. Оружие и способ…

– Давай по телефону меньше слов, да? – перебил его Абдулла. – Понятно все. Значит, кинуть меня захотели… – И он добавил несколько хриплых ругательств на незнакомом языке.

Пауза. Кобот ждал. В трубке по-прежнему слышались голоса: то ли брань, то ли просто разговор – он никогда не мог разобраться в интонациях земляков Абдуллы.

– Слушай меня, – заговорил тот. – Я сегодня в Москву лечу по делам, а им встречу назначу на следующей неделе, когда буду готов, разберусь раз и навсегда, чтобы непоняток таких у нас больше не было. Встречаться у тебя будем, где и раньше. Ты тоже придешь, понял?

– Понял. – Кобот проглотил неприятный комок в горле.

– Хорошо. Ну а ты давай там, нажимай по своей главной работе. У нас теперь другого не дано, все от тебя будет зависеть, как ты сработаешь. Я когда вернусь, тебе еще материал привезу, много, так что старайся, если все так сложилось, времени совсем немного у нас. Понял меня?

– Да.

– И что там эта твоя экспертша? Точно нормально все с ней?

Кобот снова вздохнул.

– Все совершенно нормально, Абдулла. Она уже на работу ко мне вышла, все исследования сделала, как надо. Нет проблем.

– Ну хорошо. Смотри, под твою личную ответственность, ясно?

Кобот с тоской посмотрел в окно и кивнул.

– Ясно.

– Все тогда. Позвоню тебе, когда встреча будет. – И, прокаркав, по обыкновению, несколько непонятных слов, Абдулла отключился.

Кобот положил трубку на стол и вытер со лба мелкие капельки пота: проклятые нервы, проклятая жара в кабинете, с которой ничего нельзя поделать. Иногда цена, которую ему лично приходилось платить за этот кабинет, за огромные деньги, которые он здесь зарабатывал, за лимонно-желтый «Range Rover», за всю свою теперешнюю жизнь, казалась ему несправедливо большой.

Он еще некоторое время посидел в кресле, потом открыл ящик стола, вытащил оттуда стальной ключ, встал и направился к дверям. Абдулла был прав: у него есть гораздо более важная работа, чем выполнять представительские функции хозяина «Данко», и в работе этой надо было «нажимать», и чем сильнее, тем лучше. К тому же в ее результатах он был заинтересован лично – и даже больше, чем мог себе представить Абдулла.

Кобот вышел из кабинета и не спеша пошел по широкому коридору в сторону массивной железной двери в дальнем его конце.

В воскресенье Алина хотела отдохнуть и спокойно подумать. Ей нужно было снова почувствовать стремительно забытое ощущение нормальной жизни: начать день с пробежки в парке, позвонить папе и наконец-таки приехать к нему в гости, что она собиралась сделать уже пару месяцев. Сейчас ей очень этого хотелось: провести с ним время, поговорить, может быть, даже съездить на стрельбище – отец увлекался стендовой стрельбой, и Алина несколько раз присоединялась к нему, азартно пытаясь попасть по летящим тарелочкам из тяжелого ружья. Потом можно вместе поужинать в тихом, приличном месте: что-нибудь итальянское идеально подойдет для такого случая. А вечером она будет сидеть дома с книжкой и бокалом вина под уютное бормотание телевизора, и вот тогда, когда мысли ее, взбудораженные лихорадкой событий последних дней, успокоятся, она сможет здраво и отстраненно подумать обо всем, проанализировать происходящее и решить, как действовать дальше.

Но не тут-то было.

Гронский позвонил в субботу поздно вечером, когда Алина уже готовилась ко сну, полная приятного предвкушения завтрашнего, так чудесно распланированного дня. Признаться, она и не вспоминала о нем последнее время, и вот под вечер он снова замаячил на ее горизонте в своем черном одеянии, неся в себе скрытую угрозу всему, что Алина привыкла называть нормальным, как темная полоска туч несет угрозу ясному солнечному дню. Однако Гронский был и оставался единственным человеком, не только посвященным в ее семейную тайну, но и тем, с кем она обсуждала загадочные и пугающие события последней недели. Поэтому Алина только вздохнула и согласилась встретиться с ним завтра, в полдень, в баре «Винчестер», том самом, где работала убитая Марина и во дворе которого состоялось их знакомство.

Они вошли в бар через расшатанную деревянную дверь, и тусклое звяканье колокольчика возвестило об их прибытии. При свете серого дня «Винчестер» показался Алине похожим на лавку сумасшедшего старьевщика, в которую стащили содержимое пары древних коммуналок и бабушкиных дач: разномастные хромые столы, колченогие скрипучие стулья, какие-то немыслимые шкафы и буфеты, один из которых стоял справа от входа и отгораживал входную дверь от того, что в более приличном месте называлось бы залом. Затоптанный ковер, вросший в пол перед барной стойкой, казалось, лежал тут с самой постройки дома и был так грязен, что с трудом можно было различить рисунок. Сам пол, темный, дощатый, был испещрен черными пятнышками растоптанных жевательных резинок, следами окурков и засохшими пятнами разлитого пива. К потолку были приклеены старые пластинки, прибиты посеревшие от грязи майки футбольных клубов, а рядом с перекошенной железной люстрой угрожающе покачивалась на двух тонких шнурах дырявая байдарка. Над барной стойкой печально свисали многочисленные бюстгальтеры, всех цветов и размеров, похожие на вымпелы корабля, попавшего в штиль. В баре царила пыльная душная тишина.

– Это место мне кажется необитаемым, – заявила Алина, скептически оглядываясь вокруг. – Не удивлюсь, если увижу в углу скелет последнего посетителя, обнимающий пивную кружку. Сюда вообще кто-нибудь ходит?

– Днем и в будни почти никто, только свои, – ответил Гронский. – Но в пятницу и субботу сюда не войти, а столики заказывают за несколько дней.

И в подтверждение своих слов он показал на зеркало напротив входа, на котором красовалась надпись: «В пятницу и субботу – АД!»

– Я вижу, – скептически отозвалась Алина. – По-моему, тут уже ад. Банька с пауками в углах, как у Достоевского.

Гронский улыбнулся и прошел направо, лавируя между беспорядочно стоящих столов и стульев. Алина последовала за ним, опасливо придерживая полы своего светлого пальто. Они сели за столик, сооруженный из старого пивного бочонка и верхней части большой деревянной катушки для кабеля, при этом Гронский уселся на бесформенный грязно-синий диван, который выпустил из себя облако пыли, а Алина, старательно отгоняющая мысли о клещах, клопах и прочих паразитах, живущих в этих мягких недрах, осторожно присела на ветхий деревянный стул.

– Похоже, вчера вечеринка удалась, – произнес Гронский, стягивая пальто и оглядывая бар. – Девочки даже прибраться не смогли.

И действительно: на барной стойке и некоторых столах стояли полупустые пивные бокалы, пепельницы, похожие на ежей, ощетинившихся окурками вместо иголок, и тарелки с присохшими объедками.

– А где сами девочки? – спросила Алина.

– Сейчас найдем. – Гронский поднялся. – Заодно и закажу что-нибудь. Будете кушать?

– Вы, верно, шутите, – ответила Алина. – Мне только минеральную воду. Желательно в закрытой бутылке.

Гронский снова улыбнулся и направился мимо стойки во второй зал, в котором располагалась грубо сколоченная маленькая дощатая сцена. Там же обнаружились и девочки: одна спала крепким сном, свернувшись калачиком, на диване, являвшемся, по-видимому, младшим братом того, на котором до этого сидел Гронский. Другая расположилась в гамаке, подвешенном в оконном проеме, и выставила босые ноги навстречу белесому свету дня.

– Привет, Снежана, – сказал Гронский. – Как прошла ночь?

Девушка в гамаке зашевелилась и повернула голову на звук его голоса.

– Привет, Родион, – слабо отозвалась она. – И не спрашивай. Слушай, сделаешь себе сам кофе или покушать? У меня сил нет.

– Снежа, я бы с радостью, но я не один. Кстати, а кто сегодня на кухне?

– Рома. Но он тоже спит.

– Я буду очень признателен, если ты его разбудишь и попросишь сделать для меня яичницу, он знает, как я люблю. И еще нам два кофе и минералку.

Снежана со стонами принялась выбираться из гамака, а Гронский вернулся к ожидавшей его Алине.

– Ну вот, все прекрасно, – возвестил он. – Я разбудил девочек, и сейчас нам сделают кофе и яичницу. Кстати, очень рекомендую, если все же передумаете насчет второго завтрака. Это блюдо удается местному повару на удивление хорошо. Правда, это вообще единственное, что ему удается.

Алина покачала головой.

– Нет уж, увольте. Я собиралась сегодня поужинать с отцом в итальянском ресторане, не хочу перебивать аппетит. Если, конечно, разговор, ради которого вы меня привели в это чудесное место, не затянется до вечера.

За барной стойкой надрывно загудел кофейный аппарат. Гронский откинулся на спинку дивана, закурил и посмотрел на Алину.

– Я нашел мотив, которым руководствуется убийца. Точнее, источник этого мотива. Думаю, это существенно сузит круг наших поисков.

Гронский как мог коротко рассказал Алине о том, как провел последние дни: про библиотеку, про логику своих исследований и про то, как постепенно все нити его изысканий сошлись к одной книге – «Красные цепи», в которой говорилось о возможности создания эликсира, ассиратума, из органов человеческого тела и крови. К тому времени, когда он закончил свой рассказ, у Алины уже кончились кофе и терпение.

– То есть вы полагаете, что убийца читал вот эту книгу, «Красные цепи»? – спросила она.

– Я в этом не сомневаюсь, – кивнул Гронский.

– И на основании изложенного в ней он совершает свои преступления каждое новолуние?

– Именно так.

– Что ж, это только подтверждает мою версию о том, что мы имеем дело с сумасшедшим.

– Почему? – искренне удивился Гронский.

– Да потому что только психически нездоровый человек в состоянии всерьез полагать, что может почерпнуть знания о создании какого-то снадобья…

– Ассиратума, – подсказал Гронский.

– Да неважно! О создании какого-то чудодейственного лекарства из книги по алхимии, да еще и начать действовать в соответствии с тем, что вычитал. Говорю же, это сумасшедший.

Гронский вздохнул и посмотрел на Алину с сожалением.

– Что вы знаете об алхимии? – спросил он.

Алина вдруг почувствовала, что растерялась.

– Ну… это что-то связанное с получением золота из свинца, так?

Гронский покачал головой.

– Беда современного человека, – сказал он, – в уверенности, что он знает все и обо всем, а на самом деле может только читать ярлыки, кем-то навешенные на предметы и явления, да к тому же еще и подписанные с ошибками. Что такое алхимия? А, это получение золота из свинца – все, знаю, бежим дальше. Что такое астрология? Это гороскопы на последней странице журнала и предсказание будущего по звездам. Все, и это тоже знаю, дальше.

Алхимия, астрология и теургия – то, что упрощенно называется магией, – три составляющих герметизма, древней науки об основных законах природы и мироздания. Истоки герметизма лежат в египетских мистериях, а название он получил от своего легендарного основателя, Гермеса Трисмегиста, в египетской традиции носившего имя бога Тота. По сути это именно наука, имеющая сформулированные космологические принципы аналогии и подобия, теоретическую и практическую часть. Герметизм начал проникать в Европу в раннем Средневековье, вместе с рыцарями, священниками, монахами, которые возвращались из крестовых походов и несли с собой кроме золота гораздо более ценную, но и опасную добычу – древние эзотерические знания. Эта оккультная наука вобрала в себя элементы разных религий и философий: платонизма, христианства, суфизма, каббалы, и явилась основой всего западноевропейского мистицизма, сформировав целый пласт культуры, символы и элементы которой живы и сейчас. Алхимия является практической частью герметизма и изучает свойства веществ и возможность их влияния на материальный и духовный мир. Иногда алхимию подразделяют на внешнюю и внутреннюю, но я не думаю, что это верно: просто в разное время разные адепты этой науки ставили перед собой различные задачи. Но основной целью всегда было одно: получение абсолютного вещества, которое в алхимической традиции называется философским камнем или эликсиром, имеющего свойство делать совершенным любое несовершенное вещество. Для тех, кто практиковал внутреннюю алхимию, философский камень был средством исправления внутренней человеческой природы, достижения божественного состояния духа, в различных религиях называемого святостью или просветлением. Это вполне сочеталось с христианской аскетикой, во всяком случае, в декларируемой алхимиками цели, но, конечно, не в используемых методах. Для внешней алхимии было важнее изучение мистической природы материальных веществ, а также достижение абсолютного состояния человеческого тела: искомый эликсир должен был освободить человека от болезней и страданий, худшим из которых считалась смерть. Это преображение называлось трансмутацией, и то самое превращение свинца в золото, о котором чаще всего вспоминают в связи с алхимической наукой, в большей степени тест, символический эксперимент на состоятельность полученного вещества: истинный эликсир должен был превратить несовершенный земной свинец в подлинное, сияющее небесное золото. Кстати, Парацельс, знаменитый врач, о котором вы должны были слышать на лекциях по истории медицины, тоже был алхимиком и выделял ту часть алхимической науки, целью изучения которой был человек, его здоровье и бессмертие, в отдельное направление – ятрохимию. В своих изысканиях и опытах алхимики опирались на принципиально важный для герметизма закон подобия, изложенный в «Изумрудной скрижали» Трисмегиста: «Все, что есть вверху, подобно тому, что есть внизу». Мир – это овеществленная эманация Духа, и все предметы и явления зримого материального мира есть только знаки, символическое отображение того, что существует в ином, высшем, невидимом мире. Следовательно, каждая манипуляция с материальными веществами и предметами может запустить иные, космические процессы, которые приведут к получению нужного результата. Собственно, на символике основаны все религиозные обряды, мистические ритуалы и магические действия в разных культурах. Алхимики тоже активно экспериментировали с магией – в конце концов, это тоже практическая часть герметической науки и важный способ установления взаимосвязей и законов окружающего мира, который отнюдь не исчерпывается только зримой нами частью реальности. Альберт Великий ставил магические опыты и при всем своем рационализме ни разу не усомнился, что магия может творить чудеса. Роджер Бэкон писал, что отличить черную магию от науки не так просто – гениальное наблюдение, на мой взгляд! – и признавал так называемую натуральную магию, приемы которой применяются во благо. Аббат Тритемий имел еще при жизни репутацию черного мага, после смерти почти все его труды были запрещены к изданию, а рукопись его знаменитой «Стеганографии» была сожжена по приказу Филиппа II, который нашел ее в отцовской библиотеке и пришел в ужас от прочитанного. Алхимики экспериментировали не только с веществами, они занимались и лингвистикой, и математикой, были одновременно и богословами, и ремесленниками, и учеными, и магами. Основные из изученных ими взаимосвязей были установлены и прописаны: так, духу, душе и телу человека соответствовали сера, ртуть и соль, основные вещества алхимии, с ними же были связаны четыре стихии мира – огонь, вода, воздух и земля. В человеческом теле с ними соотносились сердце, почки и селезенка. Все вместе это образовывало общий гармонический баланс стихий, веществ, внешней и внутренней природы человека.

– Значит, к идее кровавых убийств привели духовные поиски, правильно я понимаю? – спросила Алина.

Гронский кивнул.

– Да, и в этом нет ничего удивительного. Уберите из слова «духовность» его современное положительное эмоциональное значение, и вы увидите, что она может быть различной: от вершин святости до самых темных бездн падения. В этих, как вы их назвали, духовных поисках очень важен вектор направления, а у алхимии он был изначально несколько сомнительный.

Тайные науки недаром являются тайными. Считалось, что герметические знания были получены еще на заре времен от неких ангелов или иных высших существ – и я думаю, что это вряд ли были посланцы доброй воли, а скорее, представители той публики, которую изгнали с небес на землю, как в ссылку. Герметизм – это тот самый запретный плод с древа познания, и человечество очередной раз с наслаждением запустило в него свои молочные зубы так, что сок потек по подбородку.

Само по себе знание не является достоинством, а ум не является нравственной категорией. Можно быть умным и начитанным негодяем. Алхимия, как и весь герметизм в целом, является не религией, а наукой, которая полагает, что знания и есть путь к Божеству. В ней отсутствуют нравственные ценности и ориентиры – им просто неоткуда взяться. Есть знание, и это знание должно служить определенной высшей цели – в случае алхимии достижению вполне понятных материальных результатов совершенства тела, здоровья и бессмертия. Методы могут быть мистическими по своей природе, но результат – всегда нагляден и зрим. В этом причина того что Церковь осуждала как алхимию, так герметизм и магию вообще: вместо того, чтобы войти в трансцендентное через открытые церковные двери, мистики пытались пробраться через черный ход. Оккультизм – это хакерская атака на закрытую информацию об устройстве мира, подкоп под целый склад плодов с древа познания с целью использовать их в личных целях. И в этом алхимия, как это ни парадоксально для учения, в котором есть место и христианской мистике, идеологически смыкается с черной, по сути, вампирской магией: обретение бессмертия здесь, в тварном мире, при помощи материальных элементов этого самого мира, в чем есть и богословская ересь, и узость человеческой мысли. Какие бы высокие цели ни ставили перед собой алхимики, как бы ни декларировали божественный характер своих изысканий, их союз с вампиризмом и черной магией был лишь вопросом времени и решимости достичь желаемой цели.

– Так тут еще и вампиры замешаны? – не без иронии спросила Алина.

– А что вы знаете о вампиризме? – мгновенно отозвался Гронский.

Алина поостереглась отвечать.

– Ну, смелее. Вы же кино про вампиров смотрели, наверное. Какое их основное свойство?

– Они пьют кровь и живут вечно, – нехотя ответила Алина.

– Вы в церковь ходите? – неожиданно спросил Гронский.

– Что? – Алина почувствовала, что уже окончательно сбилась с толку.

– Ну хорошо, хотя бы Евангелие читали? Для общего развития? Просто чтобы не ляпнуть что-нибудь вроде того, что в Библии написано о том, что земля на трех китах стоит?

– Я такого не говорила, – огрызнулась Алина.

Гронский чуть улыбнулся и продолжил:

– Я спросил потому, что любому, кто хотя бы пару раз был на церковной службе или читал Евангелие, должны быть знакомы слова: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную». Это слова Христа, сказанные на Тайной вечере, они же произносятся на литургии в священный момент преображения даров. Это основа Церкви, главное, ради чего совершается служба: претворение хлеба и вина в плоть и кровь Христа и причащение ими, чтобы иметь жизнь вечную и за пределами этой земной жизни. Это символическое действие, и цель его – сделать бессмертной душу.

Черная магия – это извращение христианской мистики. Черная месса – пародия на Божественную литургию. А вампиризм – искажение таинства причащения Святых Даров, когда вместо символического потребления Плоти и Крови Богочеловека для вечной жизни духа вампир буквально, физически пьет человеческую кровь для обретения бесконечно долгой жизни своего тела, согласно тому же принципу подобия. Это продление мнимой жизни через уничтожение жизни истинной. Все известные истории случаи вампиризма были связаны с занятиями алхимией или черной магией со всеми ее атрибутами. Пресловутый маршал Жиль де Ре активно практиковал алхимию в свободное от потрошения детей время. Его наставник в этих занятиях, некий Франческо Прелати, проводил для него черные мессы и вызывал дьявольских духов, которым приносились человеческие жертвы. Знаменитая Эржберет Батори была окружена колдуньями и знахарями, которые, кстати, и посоветовали ей принимать кровавые ванны. Майкл Скотт, алхимик и маг, живший на рубеже XII и XIII веков, писал о заклинателях, которые смешивают человеческую кровь с водой, используют в своих практиках части человеческого тела и куски плоти, принося их в жертву демонам, и добавляют стихи из Библии в тексты черной мессы. Я не говорю сейчас о феномене вампиризма в том виде, в каком он присутствует в народном фольклоре, хотя даже там вампир, встающий из своей могилы, это чаще всего умерший колдун. Я говорю о той точке пересечения, которая объединяет черную магию, вампиризм и алхимию. Оккультные манипуляции с веществами материального мира, стремление к вечной жизни физического тела, понимание значения человеческой крови как источника жизненной силы, в котором растворена человеческая душа. Алхимия дала знания, магия – методологию. И наиболее полно они сошлись вот здесь.

Гронский полез в сумку и достал оттуда небольшую книжку в картонном переплете с лохматящимися уголками, потрепанную так, как бывает потрепана только библиотечная книга. На сизой обложке стилизованным готическим шрифтом было выведено: «Красные цепи».

– Инструкция по потрошению девушек в новолуние?

– Скорее его теоретическое обоснование.

Между страницами книги торчало несколько ярко-желтых листочков-закладок. Гронский стал открывать заложенные страницы:

– Взял в районной библиотеке. Ничего особенно таинственного и сакрального. Автор неизвестен. По форме это напоминает диссертацию на тему «Некоторые аспекты герметической алхимии и их связь с магическими практиками: поиск и создание совершенного эликсира». Книга была последний раз издана в Петербурге, в 1991 году, когда такие труды пользовались большой популярностью, как, впрочем, и все остальное, до чего дорвались читатели, изголодавшиеся на скудном советском духовном пайке. Я помню это время: на книжных лотках могли соседствовать с одинаковым успехом стихи поэтов Серебряного века и «Практическая магия» Папюса, молитвословы и детективы Чейза, «Молот ведьм» и «Доктор Живаго». В этой книге восемь глав: первые семь посвящены практическим комментариям к семи принципам герметизма, а восьмая – обобщение и теоретическая основа получения ассиратума. Вот тут, например, приводится то самое указание на органы человеческого тела, символически связанные с ключевыми элементами и первостихиями: сердце, почки, селезенка. Затем излагается мнение автора о том, что нужно разделять живую и неживую природу, и для создания эликсира, могущего сделать совершенной человеческую природу, нужно использовать органы человеческого тела и кровь, которая «есть то же, что эфир в мировом пространстве, то есть оживляющая, проникающая и одушевляющая квинтэссенция». Дальше еще интереснее: «женщина – это дух плодоносящий, питающий и рождающий, дающий жизненную силу всему, что от нее исходит. Луна же есть воплощение женского начала в мироздании, ибо светит лишь тем светом, что получает от солнца, она вместилище света, сосуд и материнское чрево. Фазы Луны, когда она только зачинает новую форму, и когда рождает ее во всей полноте, есть движение от зачатия до рождения. А значит, и в создании эликсира мы не можем пренебречь очевидностью того, что использовать для него нужно лишь женские органы, а приготовление его совершать в новолуние».

– Иногда я думаю, что строгая цензура – это благо. Странно, что никто не решил воспользоваться этими выводами раньше.

Гронский кивнул.

– Да, странно. Почему-то для этого потребовалось почти два десятка лет. Может быть, это связано с тем, что в книге полностью отсутствует описание методики приготовления эликсира, она словно обрывается на том месте, где автор должен был бы приступить к прикладной части. Есть отсылки к некромантии, черной магии и очень любопытная сентенция: «Потому мы считаем, что крайне невежественно разделять магию белую и черную, натуральную и запретную, ибо магия лишь инструмент, зависящий от воли его применяющего, и с благими намерениями будет оправдано даже вызвать духов ада, если они послужат доброму делу». Последнее практическое замечание относится к тому, что еще одним ингредиентом для эликсира должно быть вино – собственно, потому автор и дает ему название ассиратум: так в Древнем Риме назывался напиток из вина и крови.

Гронский закрыл книгу и постучал пальцем по обложке.

– Тут все. Мотив, время, метод. Осталось только найти, кто осуществил все это на практике: учитывая некоторую экзотичность подобного рода занятий и сравнительную редкость книги, сделать это будет не так сложно.

Алина промолчала. Пришла официантка Снежана, поставила перед Гронским большую сковородку с яичницей, бросила на Алину быстрый любопытный взгляд и ушла, покачивая бедрами. Гронский принялся за еду: четыре яйца, которыми были залиты обжаренные до черноты сосиски и помидоры, плавающие в коричневом масле, являли собой настоящий фестиваль холестерина. Гронский жадно ел, как человек, толком не питавшийся уже несколько дней, и поглядывал на Алину.

– Послушайте, – сказала она. – Вы серьезно вот во все это верите? В алхимию, магию, вампиров?

– Верят в Бога, – отозвался Гронский. – А я знаю.

Алина внимательно посмотрела на Гронского, с невозмутимым видом продолжавшего поедать сомнительное творение местного повара.

– Что именно вы знаете? – осторожно осведомилась она.

– Я знаю, что все рассказанное мной сегодня есть объективная реальность. Что абсолютное большинство описанных в этой книге методов и принципов действуют и работают – здесь и сейчас, и то долгое время, пока они пребывали в забвении у большей части человечества, никак не сказалось ни на их истинности, ни на действенности.