Император Единства Марков-Бабкин Владимир

– Откуда такая уверенность?

– Бросьте, майор. Я не блефую, и вы это прекрасно знаете. То, что я прошел через все ваши посты и сижу в вашей комнате, как мне кажется, должно достаточно ярко проиллюстрировать наши возможности. Заметьте, я прошел незамеченным. И ни один ваш часовой не пострадал. Но может быть и иначе. Слишком несопоставим уровень подготовки боевого офицера сил специальных операций Русской императорской армии и разжиревших разленившихся в тылу солдат, которые делают вид, что охраняют склады от воровства со стороны местных.

– И что вы от меня хотите?

– Мы не хотим понапрасну проливать кровь в Святом городе. Но сегодня мы войдем в Иерусалим. В покинутый вами Иерусалим или переступив через ваши бездыханные тела.

– Это просто пустая похвальба! Мы будем сражаться и покажем, как умеют воевать немцы!

Капитан заметил:

– Ну, в этом нет сомнений. Немцы умеют умирать. Гибель «Гебена», «Бреслау», десяти германских линкоров в битве в Моонзундских полях, множество других случаев на суше и на море – все это доказывает, что немцы умеют погибнуть во имя Фатерлянда. Правда, сдача линкора «Гроссер Курфюрст» доказывает, что и капитуляция знакома германцам, не так ли? К тому же доблестных немцев у вас примерно с роту, против двух русских и итальянских бригад, а чего стоят ваши османские союзники, нам очно показала резня у Вифлеема, где за считаные минуты глупо погибла целая конная дивизия.

Германский майор хмуро смотрел на русского офицера.

– Чего вы хотите? Вы же понимаете, что мы не сдадимся, даже если османы разбегутся. Мы дадим бой. Даже если он станет последним для нас.

– Мне кажется, есть лучший выход.

– Какой же?

– Мы входим в город, а вы покидаете его. Без боя. Без капитуляции. С честью. Уступая превосходящей силе.

– Это невозможно. Мы будем сражаться.

Устинов устало покачал головой.

– Герр майор, не будет никакой героической гибели. Наши снайперы уже на местах, и на рассвете, еще до того, как вы успеете добраться до своих позиций, вам и большей части ваших офицеров просто вышибут мозги. Долго ли после вашей глупой гибели будут сражаться ваши солдаты? А те же османы, которые уже только и думают о том, как бы сбежать с поля боя, не так ли?

– Это все блеф.

– Что ж, до рассвета осталось два часа. Ждать уже не так долго. У вас есть возможность проверить мои слова.

– А если я сейчас вызову караул?

– Валяйте. И вы умрете прямо сейчас, не дожидаясь рассвета.

Контр-адмирал Хорти ехал в машине привычным маршрутом и оттого без особого интереса скользил взглядом по спешащим по улицам жителям венгерской столицы.

В сущности, с начала войны в Будапеште мало что изменилось. Сражения полыхали где-то там, в сотнях километров отсюда, и лишь большое количество военных на улицах указывало на то, что война все же идет. Особенно резало глаза немалое количество солдат в германской военной форме, коих тут практически не было раньше.

Адмирал криво усмехнулся. Союзнички. В той же Вене германцы контролировали уже почти все ключевые посты и места, явно не доверяя австрийцам. В Будапеште до недавнего времени было полегче, но в последние дни в город стало прибывать все большее количество немецких частей. Якобы транзитом на фронт, но Хорти прекрасно знал, что это лишь предлог.

Операция «Цитадель», в которой ему пришлось участвовать с венгерской стороны, не допускала двоякого толкования – только тотальная мобилизация всех ресурсов, только полное единение управления войсками союзников, только централизация всей полноты власти в руках военной верхушки двух империй могли дать шанс Центральным державам вырвать победу в этой затянувшейся войне.

Фактически в двух державах произошел военный переворот, поскольку и в Германии, и в Двуединой монархии сами монархи были явочным порядком отстранены не только от управления войсками, но и вообще от управления государством как таковым, довольствуясь ничего не значащими церемониальными постами далеко от своих столиц. Но тут уж было не до сантиментов и церемоний. На карту было поставлено все.

Хорти был согласен с Гинденбургом и Людендорфом в части того, что потеря Османской империи и измена Болгарии хотя и нанесли тяжелейший удар по союзникам, но все же этот удар не стал смертельным. Как и разгром немецкого флота при Моонзунде, и потеря самим Хорти нескольких австро-венгерских линкоров в Адриатике.

И Германия, и Австро-Венгрия еще были способны воевать и были достаточно далеки от поражения. Минимум еще на полгода ресурсов у них должно хватить, и призрак голода и, как следствие, призрак тотальных беспорядков, по всем прогнозам аналитиков, ожидались ближе к весне будущего года, когда исчерпаются все запасы продовольствия, а новый урожай еще не взойдет. Были даже совершенно отчаянные предложения пустить на прокорм и посевной фонд, но это означало гарантированный голод уже летом-осенью, поэтому о таких мерах, как о шансе последней надежды, пока рассуждали сугубо теоретически.

Немало вреда нанес неурожай картофеля, что весьма усугубило положение и грозило весьма серьезными проблемами, но, опять же, до начала весны продовольствия должно хватить, пусть и в очень урезанных нормах на человека.

Но было главное – армии Центральных держав все еще были готовы воевать, а время от времени вспыхивающие мятежи все же не носили пока всеобщий характер. На их стороне было преимущество хорошо развитых транспортных сетей и возможность оперативно перебрасывать войска с одного фронта на другой, в то время как их противники хотя и имели численное преимущество, но все же были лишены такой возможности, поскольку растянули свои силы по огромным пространствам, с плохими дорогами и трудными условиями.

Более того, с каждым днем противоречия во вражеском лагере становились все более явными и все более острыми.

Что ж, не зря ведь руководители «Цитадели» считали, что ключ от победы Центральных держав лежит в Москве. Чем больше побед одерживает этот русский царь Михаил, тем больше у него врагов среди союзников. Царь Михаил уже здорово напугал англосаксов по обе стороны Атлантики, и они все меньше заинтересованы в крахе Германии и Австро-Венгрии, явно понимая, что поднимающемуся на задние лапы русскому медведю нужно в Европе кому-то противостоять.

Так что перспектива объединения всех сил западной цивилизации против русских варваров и прочей примкнувшей к ним мелочи становилась реальнее с каждым днем.

Да и в самой России становится все более неспокойно, слишком резко Михаил заложил руль, слишком велик крен государственной машины, слишком многим новый царь встал поперек дороги. Сохраняя внешнее благополучие, российский корабль уже черпает бортом воду.

Хорти усмехнулся своим мыслям.

Нет, ничего еще не кончено. И болгары еще пожалеют о своем предательстве.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ,

МЫ, МИХАИЛ ВТОРОЙ,

ИМПЕРАТОР

и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,

Царь Польский, Великий Князь Финляндский,

И прочая, и прочая, и прочая

Объявляем всем верным НАШИМ подданным:

Взойдя на Престол Всероссийский, МЫ обещали верным НАШИМ подданным решить ряд важнейших вопросов нашего бытия, общественного развития и основ нашей жизни.

Исполняя обещание НАШЕ, МЫ Высочайше Повелели созвать Съезд аграриев России для решения краеугольного вопроса крестьянской жизни – вопроса земли и упорядоченного пользования нашими пашнями, садами, пастбищами и прочим.

Выбранные обществом делегаты по повелению НАШЕМУ собрались в столице государства НАШЕГО городе Москве 7 сего августа для подготовки положений «Закона о земле в Российской империи», который опирался бы в основе своей на чаяния народные и на благо всей Державы НАШЕЙ.

Съездом аграриев России был подготовлен окончательный документ, который лег в основу Закона и был поддержан большинством делегатов.

Опираясь на наказы народных собраний на местах, в армии и на флоте, на мнения и предложения делегатов-аграриев, а также отвечая на общественные чаяния, настоящим Манифестом МЫ Высочайше одобряем «Закон о земле в Российской империи».

Настоящим МЫ Высочайше утверждаем:

1) Вся земля, все недра ее, леса и воды, степи и пастбища, прочие природные богатства, дарованные нам Творцом для прокорма человеческого, являются общественным достоянием и пребывают извечно в коллективной собственности народа НАШЕГО, даруя плоды свои через труды людские и попечение ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА ВСЕРОССИЙСКОГО.

2) Земля не может быть никоим образом из всенародной собственности отчуждаема. Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая и прочая, обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней.

За пострадавшими от имущественного переворота признаются права на справедливую компенсацию, порядок которой определяется Законом, а также право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям.

3) Все недра земли, руда, нефть, уголь, соль и прочее, а также леса и воды, имеющие общегосударственное значение, состоят в исключительной собственности Государства Российского, кое определяет права и порядок распоряжения и пользования ими. Все мелкие реки, озера, леса и проч. переходят в пользование сельских обывателей, при условии рачительного заведывания ими местными органами самоуправления.

4) Земельные участки с высококультурными хозяйствами: садами, плантациями, рассадниками, питомниками, оранжереями и прочими товарными сельскохозяйственными угодьями, не подлежат разделу и используется под особым надзором, в порядке, оговоренном Законом.

Не подлежат конфискации земли сельских общин и товариществ, а также земли простых казаков и крестьян, как и земли иных сельских владельцев в размерах, не превышающих установленной на данной территории подушной нормы.

Усадебная городская и сельская земля, с домашними садами и огородами, остается в пользовании настоящих владельцев, причем размер самих участков и высота налога за пользование ими определяются Законом.

5) Право пользования землей получают все подданные (без различия пола) Российской империи, желающие обрабатывать ее своим трудом, силами своей семьи или в товариществе. Наём работников землепользователем возможен только для временных срочных работ по севу или уборке урожая.

Пользователь земли несет бремя её содержания обработки, а также подати, устанавливаемые государством и местным самоуправлением.

6) Формы пользования землею в сельских общинах избираются исходя из местных условий и особенностей: подворная, хуторская, общинная, товарищеская, артельная.

7) Вся земля, по ее отчуждении, поступает в общенародный земельный фонд. Распределением ее между трудящимися заведуют местные и центральные органы самоуправления, начиная от бессословных сельских и городских общин и кончая центральными, губернскими/областными учреждениями.

Размер надела при этом не может быть большим или меньшим, чем установлено Законом и органами народного самоуправления данной местности. Герои и участники Великой войны имеют право на увеличенные участки и льготы, за соблюдением коих следит МВД и Фронтовое братство.

Эти и прочие особенности пользования и распределения земли определяются Законом.

8) Если в отдельных местностях наличный земельный фонд окажется недостаточным для удовлетворения нужд всего местного населения, то избыток населения подлежит переселению.

Организацию переселения, равно как и расходы по переселению и снабжению инвентарем и проч., берёт на себя государство, сельское общество обеспечивает переселенцев продовольствием не менее чем на 40 дней.

Переселение производится в следующем порядке: желающие ветераны и безземельные крестьяне, затем прочие желающие члены общины и, наконец, по жребию, либо по решению сельской общины. Дезертиры и виновные в порче или краже имущества отселяются государством вместе с семьями в административном порядке.

9) Земля признается всенародной с момента подписания сего Манифеста. Какая бы то ни была порча имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким преступлением, караемым судом. Уездные земства и начальники, вместе с МВД, Фронтовым братством и Корпусом служения создают местные земельные комитеты, вместе с которыми принимают все необходимые меры для соблюдения строжайшего порядка при обобществлении земель и имений, для определения размеров и особенностей участков, подлежащих обобществлению, для составления точной описи всего обобществляемого имущества и для строжайшей охраны всего переходящего к народу хозяйства. До справедливого перераспределения земли владевшие ею ранее осуществляют пользование ею под надзором Земельных комитетов в порядке, установленном Законом.

10) Во исполнение данного Манифеста, до конца 1917 г. принимаются все необходимые законы, акты и прочие разъяснения. До мая 1918 г. местные земельные комитеты проводят полный учет земли, а в дальнейшем организуют её распределение в соответствии с данным Манифестом и Законом.

Я слушал Суворина. Суворин в цветах и красках расписывал применяемые рекламно-пропагандистские стратегии продвижения в массы темы заботы царя-батюшки о верных своих подданных в контексте принятого Манифеста. Причем, как и полагалось, стратегии эти были ориентированы на разные целевые аудитории, использовали разные каналы продвижения, несли в себе цепляющие якоря, стоп-слова и прочие глубинные посылы, которые должны быть близки той или иной группе потребителей…

Иной раз я снова чувствовал себя в своем московском офисе лет сто тому вперед, когда мои службы докладывали мне о своих ходах в битве за медиарынок и за рейтинг в прайм-тайм. И про тому подобное прочее. И ловил себя периодически на мысли о том, что пройдоха Суворин прекрасно устроился бы и в третьем тысячелетии, не говоря уж о времени нынешнем, в котором, по существу, ему и не было серьезных конкурентов. Ну, кроме меня, разумеется. Но я на хлеб его и не претендовал. Наоборот, ненавязчиво подсказывал новые ходы и идеи, задавая в нужное время нужные вопросы, которые заставляли его удивленно смотреть на меня и лихорадочно искать ответ.

И, конечно же, я давал деньги. Обширнейшее финансирование, в том числе на закупку требуемого оборудования для печатного, визуального и устного слова во всех их проявлениях.

В общем, мы готовились. Крепко готовились. Так, подготовке информационно-пропагандистского сопровождения местного варианта Декрета о земле были посвящены не одно совещание и не один месяц скрытой от лишних глаз и ушей работы. И не только в сфере пропаганды. И не только Сувориным.

Была проведена очень большая работа и по подбору и отсеву кадров, по выдвижению вперед нужных людей, идей и потребностей исторического момента. И, как я любил в прежней жизни, в этот раз нам вновь удалось дать собравшимся на всякие там дебаты, съезды и прочие поместные соборы провести очень горячие дискуссии (вплоть до физического насилия, переходящего в откровенный мордобой) и фактически подвести их к подготовленному нами заранее решению, которое было принято ими как компромиссное, единственно возможное и выстраданное лично каждым из них.

Да, не спорю, это обычное дело. В опытных руках аппаратчика. А как иначе может быть? У кого это как-то иначе устроено, тот идет, солнцем палимый, к лесу гонимый, подальше от ключевых позиций. Вовсе нехитрое дело заставить кого-то принять навязанное силой решение, но ведь это ошибка. Это ОНИ должны САМИ принять нужное именно ТЕБЕ решение. САМИ. И горячо уговаривать тебя согласиться с ИХ решением, давая согласие идти со своей стороны на уступки и компромиссы, лишь бы ТЫ согласился. И быть чрезвычайно довольными тем, что ОНИ УГОВОРИЛИ ТЕБЯ. Как это и было с моим согласием на учреждение Конституции в обмен на самороспуск парламента и фактический возврат к неограниченной самодержавной власти, пусть и на короткий период «войны и чрезвычайной ситуации».

В этом суть большой игры. Иного и быть не может.

Но ведь не просто так Кутепов обзавелся приставкой «граф» перед своей фамилией, верно ведь? Равно как и премьер-министр Маниковский, да и сам Суворин. Тем более что общественное мнение (и мнение самих делегатов) мы начали готовить сильно заранее, формируя не только повестку дня и обозначая единственно возможные варианты решения.

Десятки и сотни репортажей о всякого рода собраниях, на которых выдвигались делегаты в Москву, освещались обсуждения и прочие наказы. И что ж тут поделать, если некоторые наказы были в нашей прессе чуть более наказистыми, чем другие? Что поделать, если мнение начали формировать в низах еще до всяких там собраний, а делегаты выбирались стихийно лишь с точки зрения неискушенного наблюдателя, и что в Москве каждый из них не был предоставлен самому себе, а был взят во вдумчивый, хоть и ненавязчивый оборот? Фронтовое братство, Корпус служения и Министерство информации ведь не просто так создавались на этом свете!

– Благодарю вас, Борис Алексеевич.

Граф Суворин склонил голову и, увидев мое дозволение, сел на место.

– Что у нас с настроениями и общественным порядком?

Министр внутренних дел Анциферов поднялся для доклада.

– Ваше императорское величество! На улицах столиц и крупных городов сохраняется порядок и проявлений массового недовольства не отмечено. По имеющимся у Департамента полиции сведениям, общественные настроения можно охарактеризовать как достаточно возбужденные, хотя имеются лишь несколько случаев открытого осуждения отдельных положений Манифеста о земле. По отдельным случаям приняты меры, остальные пока находятся под нашим наблюдением. В деревне большей частью царит ликование, хотя отмечены несколько случаев попыток начать передел земли явочным порядком. Законность восстановлена, но подразделения внутренней стражи могут понадобиться при увеличении числа подобных поползновений.

Хмурюсь.

– Такие случаи, Николай Николаевич, нужно незамедлительно и со всей решительностью пресекать! Мы не можем допустить стихийного передела земли. Если ситуация выйдет из-под контроля, то без применения силы будет обойтись совершенно невозможно, а это, как вы сами понимаете, может привести к тому, что Россия полыхнет изнутри, а солдаты побегут с фронта, спеша принять участие в переделе.

Обращаюсь к Суворину:

– Борис Алексеевич, нужно усилить разъяснительную работу в деревне. Направьте ваших агитаторов из Корпуса служения в проблемные районы и давайте свои предложения по исправлению ситуации.

– Сделаем, ваше величество.

Когда Суворин сел, я обратился к командующему Отдельного корпуса жандармов генералу Курлову:

– Павел Григорьевич, что по вашему ведомству?

– Государь! ОКЖ отслеживает ситуацию в России в целом и в особенности ситуацию в крупных городах империи. В целом реакция довольно благожелательная. Разумеется, по различным сословиям и группам населения она имеет свои особенности. Так, среди так называемой интеллигенции наблюдается определенный душевный подъем, сходный с тем, какой был отмечен в дни после провозглашения вашим величеством Конституции в России или провозглашенным вашим царственным братом Манифеста 17 октября. Отдельно мы отслеживаем настроения среди лидеров общественного мнения, активистов движений и политических партий, деятельность которых приостановлена вашим величеством до конца войны. Более подробная информация об настроениях и темах обсуждения будет мной представлена на высочайшее имя сегодня после окончания данного совещания. Отдельно хотел бы обратить внимание на настроения в среде землевладельцев. Имеется ряд недовольных, отмечены отдельные попытки придать недовольству организованный характер. Все случаи находятся в разработке для выявления круга общения и возможных связей.

– Чем недовольны в основном?

– Данной земельной реформой в целом, тем, что ваше величество уступили, как они выражаются, давлению мужичья, тем, что вместо верных выкупных денег им навязали облигации тридцатилетнего «Земельного займа», тем, что земли, находящиеся в залоге, фактически конфискуются государством, поскольку возможностей погасить кредиты почти ни у кого из землевладельцев нет.

– Алексей Алексеевич, как ваша встреча с крупными землевладельцами?

Председатель Совета министров граф Маниковский поднялся с места.

– Государь! Лично мной проведено четыре круглых стола с крупными землевладельцами. Также встречи проводили министр земельных и природных ресурсов господин Кофод, министр торговли и промышленности господин Шаховской, при участии главы Высочайшего Следственного комитета генерала Батюшина и командующего ОКЖ генерала Курлова, руководителей Дворянского земельного банка, Крестьянского банка и Имперского банка развития. Всем присутствующим были доведены сведения о настроениях в армии и в деревне, о рисках выхода ситуации из-под контроля и ограниченной возможности государства удержать ситуацию под контролем. О том, что миллионы мужиков нынче держат в руках оружие, которое может быть обращено вовнутрь государства, и тогда все собравшиеся лишатся всего, а многие из них и жизни…

Морщусь.

– Алексей Алексеевич, это я все знаю. Давайте по существу. Что, по-вашему, дает почву для недовольства землевладельцев? Мы им и так дали слишком многое.

– Да, это так, государь. Но любой слом привычного образа жизни воспринимается болезненно. К тому же, действительно, немало тех, кто фактически ничего не получит, поскольку заложенная в банке земля, при невозможности вернуть средства, будет обращена в пользу государства безо всякой компенсации. А таковых землевладельцев весьма значительный процент. Кроме того, 5 % доходности по облигациям хотя и равняются их нынешним доходам с этих участков, но рассчитаны из рыночной стоимости земли на данный момент, а, во-первых, земля дорожает, во-вторых, инфляция съедает фактическую стоимость облигаций, обесценивая их, и через тридцать лет выплаты по облигациям могут превратиться с сугубо символические суммы. Немало недовольных привязкой стоимости облигаций к ассигнациям и отказом государства номинировать их стоимость в золоте. А возможность обмена облигаций на земельные участки под промышленную застройку, строительство железных дорог и разработку полезных ископаемых обставлена ограничениями в виде конкурсов и необходимости подачи проектов в Имперское агентство по развитию. Многих это пугает. В том числе и тем, что придется строить только то, что предписано утвержденным планом, да еще и в установленные сроки. А если сроки и график строительства сорвать, то государство вправе конфисковать землю безо всякой компенсации.

Этот факт действительно имел место. Все было крайне непросто. Причем для всех слоев и участников процесса земельного передела.

Да, земля не была нами просто конфискована и национализирована, но и компенсацию землевладельцы получили «справедливую», хотя и отнюдь не такую жирную, как многим хотелось. А надеялись они на нечто схожее с реформой по отмене крепостного права в 1861 году, когда помещики получили все сливки, а крестьяне остались должны в буквальном смысле по гробовую доску, выплачивая выкупные платежи на протяжении последующего полувека.

Разумеется, на такое я дать согласие не мог. И будь я на месте деда, Александра II, я на такое согласие и не дал бы. Это было самоубийственным для России решением. Крестьяне за реформу платить были не должны. Во всяком случае, напрямую. Это проблема государства, которое довело ситуацию до критического уровня, за которым уже наступала катастрофа.

Но и изымать землю было очень опасным решением. Большевики могли так поступить, а я не мог. Есть определенные правила игры, которые власть в стране должна соблюдать, если не хочет немедленной гражданской войны или смуты. Или как минимум соблюдать видимость таких правил игры.

Равно как я не мог согласиться на прямой выкуп «национализируемой» земли у землевладельцев. Во-первых, таких денег в казне просто не было. Во-вторых, соглашаться на отсрочку выкупа в виде привязки облигаций к золоту я также не собирался, поскольку это подвешивало дамоклов меч над всей экономикой страны, которая и так должна всем, как та земля колхозу. А так, действительно, часть стоимости съест инфляция, причем часть весьма значительную, в этом можно было не сомневаться.

Но вся фишка затеи была в том, чтобы стимулировать держателей облигаций «Земельного займа» обменивать их стоимость на земли промышленного, транспортного или сырьевого назначения, что позволяло нам в короткие сроки существенно уменьшить число держателей облигаций, вернув их деньги и энергию в экономику. Ведь облигации менялись на землю не просто так. Во-первых, по принятому коэффициенту обмена для каждого конкретного случая, вида земли и местности, и отнюдь не 1 к 1. Во-вторых, выделение земли осуществлялось под конкретный проект, который еще требовалось утвердить в Агентстве по развитию, и либо вложить в проект собственные средства, либо получить льготный целевой кредит в Банке развития. Таким образом я старался перенаправить в промышленное и транспортное развитие страны энергию массы людей, которые лишились своей земли в обмен на фантики «Земельного займа».

Понятно, что это смогут сделать далеко не все. Одно дело, заложить свою землю в банк и уехать шиковать в Ниццу, уповая на то, что царь-батюшка в очередной раз простит своим помещикам все долги, а совсем другое – включиться в рыночные механизмы и зарабатывать деньги, вкладывая их в те или иные проекты, интересные государству и обществу.

Но я ничем не могу помочь тем бывшим помещикам, кто вообще ни на что не способен. И не хочу. Бог подаст. Сорняки надо выпалывать.

Кроме того, через механизм проектов и льготных кредитов я имел возможность держать в узде всю эту братию, обеспечивая «зеленую улицу» одним и ставя палки в колеса недовольным смутьянам. Лояльность к власти всегда и везде дорого стоит. Как и близость к ней.

Впрочем, и многих крестьян ждало некоторое разочарование. Все же мой Манифест, при всей внешней схожести риторики, существенно отличался от ленинского варианта Декрета о земле. Хотя бы тем, что «взять все, да и поделить» я никому не дам.

Нет, формально требования крестьянской общественности были полностью соблюдены, ведь частная собственность на землю была отменена, крупные наделы были переданы под земельный передел, были установлены минимальные и максимальные наделы земли на крестьянина, а фронтовики и прочие герои, как я им и обещал, получили значительные льготы и преимущества при разделе участков.

Даже возможность найма работников была ограничена сезонными работами.

Все это так. Но, как всегда, ищите подробности в мелочах.

Например, под раздел категорически не попали крупные хозяйства, которые являются основными поставщиками продукции в «закрома Родины». Разорвать на куски эффективно работающую инфраструктуру и хозяйство – это не самая разумная идея, как по мне. Нет, конечно, оставить все как есть было решительно невозможно, но совместными усилиями мы нашли выход из этой коллизии, да так, что земля таковых хозяйств действительно подпадала под национализацию. А нюанс был в том, что бывший владелец этой земли получал свою пачку облигаций и, согласившись с нашим предложением, обретал не только приоритетное право пристроить эти облигации в дело, но и возможность начать новый успешный этап своей жизни. Таким успешным хозяйственникам мы предлагали должность директора «государственного народного агропредприятия», в которое преобразовывалось его же бывшее хозяйство. С выплатой хороших процентов от результата. Либо, как вариант, такие хозяйственники становились собственниками конно-машинных станций, благо национализация касалась лишь сельскохозяйственной земли, но не касалась ни его недвижимости, ни движимого имущества, включая технику и прочий инвентарь. Причем тем, кто соглашался перепрофилироваться под создание КТС, бумажки облигаций также конвертировались в материальные ценности в приоритетном порядке.

Некоторые, кстати, соглашались быть директором ГНАП и одновременно организовывали КТС, намереваясь еще и оказывать услуги соседям. Да и не могли многие просто взять и бросить дело всей своей жизни, ведь жизненный успех далеко не всегда был результатом лишь почивания на лаврах за счет удачного наследства от предков. Многие были настоящими подвижниками, болевшими душой за свои поля и сады, за то, что создавали их отцы и деды. Как я могу таких людей тупо изгнать в Париж? Тем более что бегут к нам сейчас из Франции, а не наоборот.

Отдельно замечу, что, провозгласив о том, что «формы пользования землею в сельских общинах избираются исходя из местных условий и особенностей: подворная, хуторская, общинная, товарищеская, артельная», мы ускоряли распад допотопного общинного метода хозяйствования. Во-первых, льготные кредиты на закупку техники и прочего банки будут давать только агропредприятиям – артелям, кооперативам, товариществам, но не отдельным крестьянам или абстрактным их общинам, стимулируя таким образом разделение функций общины на функции местного самоуправления в виде сельсовета и функции коммерческого агрохозяйства.

Мне нужно было укрупнение на селе и повышение эффективности работы, а добиться этого с помощью мелких нищих хозяйств или общин, которые не могут прокормить даже сами себя, было решительно невозможно. Как и невозможно обеспечить механизацию деревни.

Конечно, установив не только максимальный разрешенный размер надела, но минимальное его значение, мы не только заботились о крестьянине и о его возможности прокормиться с этого участка. Нам нужен был механизм массового переселения из деревни масс народа, в том числе и механизм принудительного переселения. Что-то такое пытались делать и при Столыпине, но у нас были совершенно иные масштабы и подходы.

И избежать принудительного переселения можно было лишь двумя путями: либо добровольно выбрать место переселения, либо завербоваться по программе Минслужения на стройки народного хозяйства или на заводы с фабриками.

А учитывая, что в любой общине постараются в первую очередь избавиться от самых нерадивых работников и прочих горлопанов, то я надеялся и на некоторое оздоровление атмосферы в деревне. Кроме того, устроив передел земли и заложив всякие плюшки фронтовикам, я собирался использовать их против «тыловых крыс» в деле наведения порядка и подавления всяческих проявлений недовольства в деревне.

– Такие панические настроения среди крупных землевладельцев?

– Нет, государь, с ними вроде как нам удалось прийти к взаимопониманию, тем более что многие из них проявляют интерес к вложению своих капиталов в промышленность, в том числе через получение земли под строительство новых предприятий, которые массово будут строиться в России в ближайшее время. И, разумеется, заинтересованы в покупке акций данных предприятий. Есть и такие, кто в высшей степени заинтересован в доступе на рынок Ромеи и в создании там своих торговых представительств и производств.

Делаю неопределенный жест.

– Ну, это мы можем обсудить. Так все же, кто мутит воду?

– В основном те, кто по факту лишится заложенной в банке земли и останется ни с чем. А таких немало.

– Среди этой публики есть толковые люди?

Маниковский пожал плечами.

– Не могу ответить, государь. Их слишком много. Возможно, и есть, но вряд ли их большой процент. Есть те, кто служит в армии или на госслужбе, но в основном бузят те, кто никогда не занимался никакой коммерцией и жил лишь тем, что имел со своей земли, либо сдавая ее в аренду, либо закладывая в банк, либо то и другое.

– Понятно. Вот тех, кто верно служит Отечеству, нужно как-то уважить. Жду ваших предложений.

– Слушаюсь, ваше величество!

– Павел Григорьевич, вы можете держать остальную эту публику под контролем, не допуская серьезных заговоров?

Командующий ОКЖ генерал Курлов поднялся и оправил мундир.

– Думаю, да, государь. Они разрознены, денег у них не так много. Я бы скорее опасался, что крупная рыба может через них попытаться нанести удар.

Помолчав несколько мгновений, заключаю:

– Что ж, тогда следите за ними. И за теми, кто попытается через них ударить. И при малейшем намеке на попытку потрепаться о заговоре берите всех. Устройте несколько показательных процессов с самыми жесткими публичными карами. Нам нужно жестко напугать эту публику, да так, чтобы они мочили штанишки только от одной мысли о крамоле. Никакой жалости. Всех под нож истории. Вы меня понимаете?

– Да, государь!

Майор Вюрт фон Вюртенау смотрел, как последние из его подчиненных выходят из ворот Святого города. Они выходили при полном вооружении и даже с обозом, который русские любезно разрешили им взять с собой.

– Как видите, герр майор, мы люди слова, и вы забрали все, что хотели, и все, что могли увезти с собой. Вы поступили очень мудро, отказавшись от сопротивления и избавив своих людей от верной гибели.

Немец покосился на самодовольного русского офицера. Знал бы этот Устинофф о том, что он, фон Вюртенау, ни на секунду не колебался и был готов умереть сегодня утром. Как и многие его солдаты. Но приказ из Берлина был однозначным – Иерусалим срочно сдать русским до подхода британских сил.

Он мог лишь гадать, чем было вызвано столь странное решение.

Очевидно, тут замешана какая-то политика из высших сфер, которая недоступна для понимания простому тыловому майору, пусть и с благородной приставкой «фон» перед его древней фамилией.

Я отыскал Машу в библиотеке и с удивлением увидел, что она обложилась всякого рода путеводителями и справочниками по Италии и по югу Франции.

– По Италии соскучилась, солнышко?

Царица подняла голову и лукаво улыбнулась.

– Ну… как война эта закончится, я бы, конечно, съездила туда. С официальным визитом.

Чмокаю ее в губы и усаживаюсь в кресло напротив.

– Понимаю. Вероятно, будет презабавным это ощущение – вернуться в Рим, уже будучи императрицей двух других Римов.

Кивает.

– Ну, и это тоже. Но, как ты сам понимаешь, не это главное. Кем я оттуда уезжала? Вот если объективно смотреть на вещи? Пусть высокородной, но все же барышней, которая отправлялась в далекую столицу покорять ее и сердце будущего мужа, так ведь?

– Ну, вероятно. Не смотрел на это под таким углом.

Маша рассмеялась и погрозила мне пальчиком.

– Врунишка, все ты отлично понимаешь. Но я не об этом. Я прекрасно знаю, насколько я популярна сейчас в Италии, после всего, что произошло. И я хочу обратить эту популярность в те реформы, которые необходимы моей исторической родине. Солидарность, служение, освобождение – эти идеи уже набирают популярность в Италии, так почему бы не помочь?

– Это да, дуче вполне оценит.

Удивленный взгляд:

– Вождь?

Делаю небрежный жест.

– Неважно пока. Крутится в голове что-то не оформившееся. Какой-то обрывок похожего сна. – Киваю на путеводители: – Так вот для чего ты смотришь эти справочники!

– Нет.

Я запнулся.

– Объяснись, солнце мое.

Маша рассмеялась.

– Нет-нет, для этого мне не нужны справочники и путеводители. Те места я знаю великолепно, и мне для визита не нужны подсказки. Я просто готовлюсь к завтрашнему совещанию с Минспасом и с его новым Управлением по оздоровлению и профилактике.

Заметив мой удивленный взгляд, императрица поясняет:

– Да, я понимаю, что мы готовимся к пандемии этой твоей «американки». Но ведь это не единственная наша забота, верно?

Киваю. Жена продолжает:

– Так вот, если мы сейчас вербуем во Франции врачей, инженеров и техников, почему мы упускаем из виду другую категорию, которая может быть полезна нам здесь? Тем более что многие из этих людей сейчас, так или иначе, либо в Италии, либо под контролем итальянских войск. Вижу, что ты все еще не понял.

– Уверен, что ты сейчас все пояснишь.

– Конечно. До войны огромные деньги вывозились из России на всякого рода средиземноморские курорты. Италия, Ницца, Лазурный берег и прочие прекрасные места, где русская знать и прочие состоятельные люди оставляли свои богатства. Но ведь у нас сейчас есть собственный выход в Средиземное море, не так ли? Да еще и побережье Антиохии к тому же. Почему не вложить деньги в создание всей необходимой курортной инфраструктуры? Причем инфраструктуры на самый разный кошелек и достаток, ведь у нас появилась огромная береговая линия в Средиземном, Мраморном и Черном морях!

Хмыкаю. Вот уж действительно.

– И ты предлагаешь…

– Перекупить французских и итальянских специалистов, которые занимались организацией подобного отдыха на курортах. Думаю, что года два на организацию всего у нас есть. Нужно принять программу развития курортной сферы, наметить места для создания всякого рода санаториев с целебными водами и прочим. Наверняка в наших новых землях можно найти что-то подобное. Кроме того, насколько я могу судить по Италии, всяческие исторические места вызывают интерес у путешественников. Понятно, что там многотысячелетние руины Древнего Рима, но ведь и Малая Азия полна древних развалин! Одна Троя чего стоит! Рима тогда и в помине не было!

Тут за окном что-то бабахнуло.

Маша обеспокоенно бросила взгляд в окно.

– Что это?

Улыбаюсь.

– Десять вечера. Праздничный салют в честь взятия Иерусалима. Забыла?

Девушка грустно улыбнулась.

– Ох, совсем тут засиделась! – и добавила, надув губки: – А я хотела посмотреть, между прочим!

Протягиваю жене ладонь.

– Так ничего не потеряно, я все предусмотрел. Из окон второго этажа библиотеки видна Красная площадь и сам фейерверк. Всего лишь несколько ступенек по лестнице вверх. Пойдем, любовь моя, я покажу тебе праздник по случаю нашей славной победы.