Китай Резерфорд Эдвард
– У правительства их нет. А если бы и были, то они не дали бы. Так откуда же деньги?
– Я не знаю.
– От самих китайцев. Мы должны заставить их заплатить.
– Вы говорите про войну?
– Война – громко сказано. Китай огромен, а тут тьма народу. О сухопутной войне не может быть и речи. Но береговая оборона устарела, военные джонки, которые мы видели, неуклюжи и плохо вооружены. Любой британский военный корабль разнесет их в щепки. Вот что мы должны делать. Проще говоря, мы должны сбить их с толку.
– А потом? – спросил Трейдер.
– Знатоки истории Китая говорят, что для китайцев обычная практика – откупиться от неприятностей, если есть такая возможность. Их империя древняя и закрытая. Пока все возвращается на круги своя, им все равно. Но они ненавидят терять лицо. Я считаю, что, вместо того чтобы потерять лицо и потопить еще больше своих кораблей и разбить береговые батареи, они согласятся на скорейшие условия перемирия. Естественно, туда включат торговые уступки и репарации, которые можно направить для возмещения наших военных расходов и компенсацию нашим торговцам за опиум. Мистер Рид проницателен, и он прав. – Эллиот улыбнулся. – Британской империей правит флот.
Итак, Эллиот замышлял войну между своей страной и Китаем.
Трейдер был под впечатлением. Он привык к высокомерным военным, опытным местным чиновникам и циничным торговцам Калькутты, но это было его первым настоящим знакомством с холодным, безжалостным дипломатическим интеллектом, который стоял за всем происходящим.
Но мне это мало чем поможет, подумал он. Моя единственная надежда даже не на британское правительство, а на будущую войну против огромной империи, которой может и не случиться и в исходе которой, что бы там себе ни считал Эллиот, нельзя быть уверенным.
– У меня последний вопрос, – сказал он. – Вы знаете, что эмиссар Линь написал письмо королеве. Оно написано на корявом английском, но его аргументы достаточно ясны. Что, если ее величество согласится и встанет на сторону Китая?
Эллиот пристально посмотрел на него и улыбнулся.
– Мой дорогой Трейдер, ради всего святого, что заставляет вас думать, что письмо ей покажут?! – мягко спросил он.
В начале мая войска и полиция покинули набережную. Но Мэтисон, Дент, Одсток и большинство английских торговцев все еще оставались заложниками до тех пор, пока весь обещанный опиум не сдали китайцам. Только на последней неделе мая пришло известие: «Линь получил свои двадцать тысяч ящиков».
Но все же эмиссар на этом не успокоился, у него появилось еще одно требование.
– Этот проклятый Линь хочет, чтобы мы подписали обязательство, что ни в одном грузе, который в будущем мы ввезем на территорию Китая, не будет опиума. Любой экипаж, у которого обнаружат опиум, арестуют, – сказал Талли.
– Это логично, – отозвался Трейдер, – после того, с каким трудом он уничтожил весь опиум в этом сезоне.
– Будь я проклят! – пробурчал Талли. – Насколько я знаю, он использовал бы это основание, чтобы арестовать меня. Осмелюсь предположить, что меня бы даже казнили. Он потребовал, чтобы Эллиот подписал обязательство, выступив таким образом гарантом всех требований Линя. А Эллиот отказывается даже смотреть на бумаги.
Настоящим сюрпризом стало то, что через два дня Мэтисон как бы невзначай сообщил, что он подписал обязательство.
– Какого черта?! – возмутился Талли.
– Чтобы выбраться отсюда, Одсток.
– И вы намерены сдержать слово?
– Определенно, нет, – улыбнулся Мэтисон. – Лично я подписал обязательство исключительно под принуждением, так что это не в счет.
– Черт возьми! – протянул Талли с невольным восхищением.
Еще несколько человек подписали обязательство. Однако Эллиот так и не подписал. Но больше никаких требований не выдвигалось. Возможно, Линя это не беспокоило, ведь в глазах императора, что немаловажно, Линь уже победил.
Британские купцы начали уезжать. Однажды Трейдер стал свидетелем того, как портрет бывшего короля упаковали и унесли на набережную. В другой день он видел, как один торговец погрузил свои запасы – сорок ящиков вина – в лодку и отправился в путь. Однако, когда Талли сказал, что они уезжают следующим утром, Трейдер сообщил, что присоединится к своему партнеру в Макао несколько позже.
– Рид и кое-кто из американцев задержатся тут еще на пару дней. Я приеду с ними.
Талли выглядел слегка удивленным, но не стал возражать.
По правде говоря, Джон не мог заставить себя уехать. Ему было где остановиться в Макао. Талли предложил Трейдеру комнату в своем доме. Это не проблема.
Джона Трейдера сдерживала смутно маячившая перспектива банкротства. Как он мог позволить себе даже самую скромную светскую жизнь в Макао? Что он мог сказать о себе женам и семьям торговцев, чтобы не соврать? Дело в том, что он предпочел бы прятаться от мира, чем вращаться в нем.
Если бы я мог, то лучше провел бы все лето в одиночестве в фактории, подумал он.
Поскольку это было невозможно, Трейдер начал предаваться другой мечте. Что, если он сбежит? Можно написать кредиторам, сказать, чтобы они потребовали вернуть долги из государственной компенсации, когда ее выдадут, а затем с чистой совестью он возьмет все наличные деньги, что у него были, и исчезнет.
Мир огромен. Письма, отправленные из Индии на самых быстрых судах, по-прежнему добирались до Англии несколько месяцев. Если бы его кто-нибудь и попытался искать, на это ушли бы годы.
Но куда податься? Скитаться по свету, как Рид? Можно было бы устраиваться на работу тут и там. Или даже отправиться в Америку. Кто знает, не исключено, что он сколотит там состояние.
Так странно! Еще совсем недавно Трейдер мечтал поселиться с Агнес в шотландском поместье. Теперь мысль о том, чтобы жить как перекати-поле, без корней, без связей, почти без идентичности, внезапно показалась привлекательной. Освободиться от обязательств. Делать то, что душе угодно. Свободно заводить женщин в любом уголке мира. Мечта многих молодых людей.
Рид, похоже, любил подобную жизнь. Возможно, они могли бы какое-то время путешествовать вместе.
Прошло несколько дней. Все британцы уехали. Миссионер доктор Паркер пока оставался в своей импровизированной больнице, но фактории закрывались. Наконец Рид сказал Трейдеру, что он тоже уезжает в Макао и Трейдеру стоит отправиться вместе с ним.
– Но для начала, мой юный друг, вы присоединитесь ко мне и еще нескольким друзьям в увеселительной поездке.
– Хорошо. А куда мы поедем?
– Сами все увидите.
Солнце сияло над водами залива, когда Шижун гордо стоял рядом с эмиссаром Линем, наблюдая за уничтожением опиума.
С каждым днем его восхищение эмиссаром росло. Дело было не только в его моральной силе, поскольку Линь определенно оправдал свою репутацию благопристойного конфуцианца. В одиночку, не пролив ни капли крови, он заставил варваров сдаться. Но не менее впечатляющей была и его скрупулезность. Манера его управления внушала трепет.
– Остановить торговцев наркотиками – только первый шаг, – объяснил он Шижуну. – Мы должны избавить наш народ от дурной привычки.
По всей провинции проводились облавы на опиумные притоны. В самом Гуанчжоу были конфискованы горы трубок с опиумом высотой более десяти футов.
– Даже этого недостаточно, – заявил Линь. – Мы должны найти способы помочь наркоманам избавиться от тяги к наркотику. Говорят, есть какие-то эффективные снадобья из слив или цветов ивы и персика. Поспрашивайте, – приказал он, – не сможете ли узнать, что они собой представляют. Если лекарства не помогут, наркоманов можно запереть за решеткой и запретить принимать наркотики до полного излечения.
Слухи о впечатляющих результатах Линя уже достигли ушей императора. Однажды на глазах Шижуна эмиссару доставили подарок из Пекина. Он прибыл в великолепном футляре, и Линь сначала девять раз исполнил коутоу перед этим футляром, поскольку его касалась рука Сына Неба, затем открыл и радостно ахнул.
– Это мясо! Оленина! – воскликнул он. – Вы же понимаете, что это означает?
Китайцы писали иероглифами, которые выражали идею, а не звучание, но в речи очень многие слова произносились похоже, что давало пищу для игры слов. На разговорном мандаринском слово «олень» звучало так же, как слово, обозначающее успешную карьеру.
– Поздравляю, господин эмиссар, – тихо произнес Шижун. – Повышение по службе вам обеспечено.
Линь кивнул. Он был слишком переполнен эмоциями, чтобы говорить.
План Линя по уничтожению двадцати тысяч ящиков с опиумом был настоящим шедевром. С этой целью он выбрал место, где небольшая река впадала в Жемчужную. Там уже был огромный склад, в котором ящики с опиумом стояли длинными рядами. Ближе к берегу Линь начал строить, вернее, копать.
Он распорядился вырыть огромную яму – двадцать пять ярдов на пятьдесят. Потом вторую и третью. Ямы были всего несколько футов глубиной. День за днем небольшая армия рабочих укладывала каменные плиты на дно каждой ямы. Затем они обшивали стены бревнами и устанавливали трубы для подачи пресной воды из речушки и шлюзы, чтобы содержимое каждой ямы вытекало в реку, откуда прилив уносил его ежедневно в море. Через каждую яму Линь распорядился перебросить широкие деревянные мостки.
В то же время на телегах доставили мешки с солью и известью и сложили под навесами. А еще Линь приказал соорудить небольшую приподнятую платформу, с которой можно было наблюдать за происходящим. К началу июня все было готово.
Но прежде чем приступить, нужно было выполнить одну важную обязанность, которая послужила для Шижуна еще одним доказательством благочестия его начальника. Вместе со своими подчиненными Линь отправился в местный храм, где молились рыбаки. Сделав подношения, он с глубокими извинениями предупредил морское божество, что вынужден сбросить большое количество опиумных отходов в океан, и умолял приказать всем рыбам уплыть подальше от опасного места.
В то утро они уже час как трудились, когда к ним явились американцы. Они попросили об аудиенции пару дней назад, и их просьбу удовлетворили.
– Американские варвары могут прийти, – заявил Линь. – За исключением некоторых, типа Делано, они, в отличие от английских варваров, почти не промышляют контрабандой опиума и представляют меньшее из зол.
Шижун привел с собой господина Сингапура на случай, если эмиссар пожелает поговорить с посетителями.
Они стояли на платформе с видом на выкопанные ямы. Линь был одет в простой халат, без знаков чиновничьего ранга, и в обычную коническую шляпу. Слуга держал высоко над его головой зонтик на длинном шесте.
На мостках рабочие растаптывали черные шарики опиума в порошок, чтобы затем сбросить получившуюся массу в воду. Они уже избавились от содержимого двадцати ящиков, а Линь намеревался уничтожить в восемь раз больше только за сегодня.
Пока американцы пробирались через обломки ящиков, которыми была завалена вся прилегающая территория, эмиссар Линь нахмурился.
– Я дал разрешение на трех посетителей. А пришли четверо, – резко сказал он.
Шижун посмотрел на варваров. Какое-то время их лица было трудно разглядеть из-за слишком яркого света, но потом он узнал Трейдера.
– Господин эмиссар, четвертый – английский ученый, о котором я вам говорил. Велите его отослать?
– Ученый? – задумчиво переспросил Линь. – Пусть подойдет.
Все четверо низко поклонились, им разрешили встать в нескольких футах от эмиссара, чтобы наблюдать за работой. Рабочие сбросили опиум в ближайшую огромную яму и добавили известь и соль. После этого другие рабочие спрыгнули в яму и начали перемешивать это месиво веслами. Вокруг распространился едкий запах. Шижун с удовольствием наблюдал, как посетители закрывали нос и морщились. Даже эмиссар позволил себе криво улыбнуться. Он и его люди привыкли к этой вони.
– Варвары пожалели, что пришли, – хмыкнул он, но, когда варвары более или менее пришли в себя, распорядился: – Приведите английского ученого.
Господин Сингапур перевел. Шижун наблюдал за происходящим. Эмиссар был очень добр.
– Эмиссар Линь слышал о вас. Хотя вы и торговец, но сдавали у себя в стране экзамены. Вы ученый. Даже слышали о Конфуции.
– Это правда, – ответил Трейдер с вежливым поклоном.
– Эмиссар верит, что вы не лишены моральных принципов. Как видите, мы уничтожаем наркотик, который ваши соотечественники привезли, чтобы отравить наш народ, и господин эмиссар надеется, что они усвоили урок. Эмиссар спрашивает, не стыдно ли вам того, что они сделали.
Трейдер ответил не сразу, он выглядел задумчивым.
– Стыдно, – наконец произнес он.
– Эмиссар рад слышать это. Ваш ответ доказывает, что у вас доброе сердце и высокие нравственные принципы. Он спрашивает, помните ли вы письмо, которое он написал вашей королеве.
– Да.
– Письмо стало даже лучше. Эмиссар отправил две копии, но не знает, передадут ли их вашей королеве. У него нет доверия.
– Я думаю, она их увидит, но откуда я могу знать.
– Эмиссар спрашивает, знакомы ли вам честные ученые в вашей стране.
– Определенно. Мои учителя в Оксфорде – честные люди.
– Эмиссар желает, чтобы вы взяли копию его письма и отправили своим знакомым честным ученым, чтобы передать королеве. Вы это сделаете?
И снова Трейдер замялся, а потом твердо ответил:
– Это большая честь, и я сделаю все возможное, чтобы письмо доставили королеве. – Он склонил голову. – Даю слово.
Эмиссар Линь выглядел очень довольным и велел Шижуну дать Трейдеру копию письма.
Через некоторое время варвары ушли.
– Как думаете, он действительно раскаялся? – спросил Линь Шижуна.
– Трудно сказать, господин эмиссар, но, кажется, да.
Линь кивнул. Шижун видел, что его начальник тронут, и это ему в нем нравилось.
– Похоже, – задумчиво сказал Линь, – что Владыка десяти тысяч лет[29] может научить добродетели даже варваров.
На следующий день, когда Трейдер и Рид отправились в Макао. Их лодка проплывала то место, где опиумные отходы смывали в залив. Рид повернулся к своему юному другу и тихо заметил:
– Вы понимаете, что дали Линю слово, что доставите письмо?
– Я перепугался, что он не выпустит меня из Кантона, пока я не соглашусь со всем, что он скажет, – признался Трейдер.
– Допустим. Но как бы то ни было, вы дали слово.
Через час ребенок появился на свет. Деревенская повитуха находилась в доме Лунов с прошлой ночи. Ива долго не могла разродиться. Мэйлин и Матушка помогали. Когда наконец все случилось, акушерка передала младенца Матушке. Ребенок плакал, но тихонько. Все молчали. Усталая Ива посмотрела на свекровь, а потом запрокинула голову; ее глаза ничего не выражали.
Она родила вторую девочку.
В тот день в доме было очень тихо. Никто даже мимо шмыгнуть не смел. Все в деревне, конечно, знали новости. Те, кто мог бы зайти по делам, боялись встретить гневное лицо хозяйки дома. Слуги с головой ушли в работу. Никто не обсуждал, удачный день или нет, и не делал предсказаний относительно характера новорожденной.
Мэйлин вымоталась и попросила Матушку отпустить ее отдохнуть ненадолго. Та ответила согласием. За последний месяц живот стал просто огромным, а Матушка была более заботливой, чем когда-либо, почти не позволяла ей работать и даже не ругала, если Мэйлин делала что-то не так.
Немного переведя дух, Мэйлин зашла к Иве. Та не спала, но выглядела бледной и подавленной. Малышка, завернутая по традиции в белую ткань, которую прислала мать Ивы, лежала в бамбуковой колыбельке рядом с кроватью матери. Мэйлин рассмотрела ребенка. У девочки на головке был небольшой пушок. Возможно, она похожа на Иву. Трудно судить.
– У тебя пара дней на отдых, сестрица, – улыбнулась Мэйлин.
После этого должна была приехать мать Ивы с одеждой для малышки и подарками.
Ива, казалось, даже не слышала.
– Теперь я знаю, каково это – быть тобой, – наконец сказала она.
– О чем ты?
– Когда я вышла за сына Лунов, со мной тут обращались со всеми почестями, поскольку мой отец богат, а с тобой не были так милы.
– Ничего другого я и не ожидала. Мне повезло выйти за Младшего Сына. Он ко мне очень хорошо относится.
– Я была добра к тебе?
– Очень.
– А я уверена, что не была достаточно добра. Прости, сестрица. – Ива вздохнула. – Ну а теперь я испытала то же самое на собственной шкуре. У меня нет сына, зато родились две девочки. Матушка недавно заходила и почти со мной не разговаривала. Она смотрела на меня как на грязь. Как только я приду в себя, то в следующий раз, когда сделаю что-то не так, она мне всыплет. Вот увидишь.
Через некоторое время Ива сказала, что устала, и Мэйлин ушла.
Но то, что Мэйлин увидела в тот вечер, заставило ее подумать, что Ива может ошибаться насчет Матушки. Солнце уже садилось, когда ребенок проснулся и начал попискивать. Мэйлин сидела в тени за невысоким апельсиновым деревом, когда свекровь вышла с младенцем. Она ходила взад-вперед по двору, нежно покачивая малышку, и Мэйлин слышала, как свекровь приговаривала:
– Вот, моя красавица. Спи, бедняжка.
Мэйлин показалось, что голос Матушки, обращенный к крошечной внучке, настолько полон нежности, что не пройдет много времени и она простит Иву за то, что родилась еще одна девочка. Младенец вскоре заснул, и свекровь вернулась в комнату Ивы. А затем и Мэйлин отправилась к себе, легла рядом с мужем и сама погрузилась в сон.
Утром она проснулась и с удивлением увидела, что Младший Сын стоит рядом с трагичным лицом.
– Девочка умерла ночью, – сообщил он.
– Умерла? Что ты имеешь в виду?
– Должно быть, перестала дышать. Такое иногда случается.
Мэйлин вскочила и побежала к Иве. Ребенка не было. По щекам Ивы струились слезы.
– Что случилось?! – воскликнула Мэйлин. – Как это произошло?
Взгляд, которым одарила ее Ива, был ужасен. В нем смешались гнев, горечь и беспомощность.
– Может, теперь Матушка простит меня, – глухо произнесла она, – раз ребенок умер.
В тот день Мэйлин изначально собиралась к родителям. Она засомневалась, стоит ли идти, но Матушка сказала:
– Если хочешь, иди!
Мэйлин пришла к родителям в полдень и пробыла у них пару часов, а когда вернулась, Матушка сидела в одиночестве посреди пустого двора под апельсиновым деревом. Она выглядела мрачной. Жестом велев Мэйлин сесть на скамеечку напротив, Матушка какое-то время молча смотрела на нее, а потом наконец попросила:
– Расскажи, какие слухи ходят в деревне. – Мэйлин замялась, но Матушка приказала: – Говори правду! Выкладывай все.
– Говорят, что мы убили ребенка.
– Мы?
– Наша семья.
До Мэйлин и раньше доходили истории про девочек, рожденных в бедных семьях, которые не могли их прокормить или у которых и так уже было слишком много девочек. О новорожденных, которые незаметно исчезли. Утонули они, задушены или просто умерли внезапно естественной смертью, как часто случается с младенцами? Кто знает. И она предположила, что те, кто знал, вероятно, не говорили. Она никогда не слышала, чтобы подобное происходило в их родной деревне. Такие вещи творятся в другой деревне или даже в провинции, а не в вашей собственной. Но люди все равно об этом судачат.
– То есть они говорят, что это я сделала, – категорично заявила Матушка.
Мэйлин не ответила. Этого и не требовалось. Матушка вздохнула:
– Они меня боятся. А ты думаешь, что это сделала я?
Мэйлин вспомнила выражение лица свекрови, когда та укачивала малышку.
– Нет, Матушка.
– Хорошо, – кивнула свекровь. – Я этого не делала.
Это должен был быть конец истории.
Однако на следующую ночь Мэйлин внезапно проснулась и так резко села в постели, что разбудила Младшего Сына.
– Что такое? – пробормотал он.
– Мне приснился кошмар. Просто ужас!
– Расскажи.
– У меня родился ребенок, но не мальчик, а девочка. – Она смотрела в отчаянии прямо перед собой. – А потом Матушка взяла его и… – Она прижала руки к животу, словно могла защитить ребенка в своем чреве. – Взяла и убила.
– Она ни за что бы так не сделала. Ты же знаешь.
– Да, знаю. – Мэйлин покачала головой.
Но на самом деле она не знала. В этом-то вся проблема.
– Людям снятся кошмары, – сказал Младший Сын. – Зачастую это просто самое ужасное, что они могут представить. Это естественно. Но кошмар не становится от этого реальностью.
– Все в деревне думают…
– Я знаю. Это глупо. Они просто боятся ее.
– И я тоже.
Младший Сын обнял ее за плечи:
– Я не позволю, чтобы с нашим ребенком что-нибудь случилось. Обещаю. А теперь ложись-ка спать.
Но ей было не уснуть.
Макао
У Рида в Макао была женщина. Иными словами, он снимал у нее комнату и был единственным квартирантом. Ее муж, голландский капитан, умер много лет назад.
Рид нашел жилье почти сразу же по прибытии. Через некоторое время съездил вверх по побережью с Макбрайдом и Трейдером, затем вернулся к вдове и снова уехал, чтобы отправиться в Кантон. Конечно, он не ожидал, что так долго будет заперт в Кантоне, но вдова не принимала других постояльцев, и комната ждала Рида, когда он вернулся.
Незадолго до отъезда Рида в Кантон благонамеренный, но излишне любопытный член здешней общины подошел к нему на улице и заявил, что неприлично открыто жить в грехе с местной жительницей. Мгновение спустя он пожалел о своих словах.
Рид повернулся к нему и достаточно громко, чтобы его могли услышать другие прохожие, заявил:
– Вы предлагаете, сэр, честную вдову, которая, чтобы сводить концы с концами, сдает комнату респектабельному человеку, обвинить в непристойности? Вы так говорите о каждой домовладелице, сдающей жилье?
– Нет, конечно, сэр, – возразил джентльмен, – но вы ее единственный постоялец, и вы должны согласиться…
– Я ничего вам не должен, сэр! Если бы у нее было шесть жильцов, вы бы ходили по городу и распускали слухи, что она блудит сразу с шестерыми?
– Ни в коем случае…
– Знаете ли вы о законах, карающих за клевету, сэр? Должен ли я обратиться в суд, дабы защитить имя невинной женщины? Или отхлестать вас прямо здесь?! – яростно крикнул Рид.
Добропорядочный джентльмен поспешил прочь, а весь Макао еще час смеялся. Больше Рида никто не беспокоил по поводу его квартирной хозяйки.
Трейдер услышал эту историю от Талли в тот самый день, когда они прибыли на остров.
– В Кантоне вы и словом не обмолвились, что у вас тут женщина, – сказал Трейдер на следующее утро Риду.
– Трейдер, приличный человек никому не рассказывает о своих женщинах. – Рид сурово посмотрел на него. – Женщина должна верить, что мужчина не станет болтать лишнего. – Затем он улыбнулся. – Найдите себе хорошую женщину. Это то, что вам нужно.
На португальском острове в Южно-Китайском море царила средиземноморская атмосфера: скромные холмы Макао усеивали крошечные старинные форты, скорее живописные, чем угрожающие.
Это место знало славные дни. Два с половиной века назад, в расцвет династии Мин, еще до того, как в Риме возвели великолепный собор Святого Петра, иезуиты построили прекрасный каменный храм Святого Павла на вершине холма в самом сердце Макао, чтобы провозгласить могущество католической веры даже в Азии. Его видно было с расстояния двадцати миль, как и иезуитский форт с пушкой, расположенный на холме.
Но слава Макао канула в Лету. Совсем недавно огромная церковь сгорела, уцелел лишь южный фасад, теперь одиноко стоящий на вершине холма, словно огромная театральная декорация, и сияющий на рассвете и в лучах заходящего солнца, но тем не менее он бездействовал.
Джону Трейдеру нравился Макао. Квартира, где он обосновался с Талли, находилась в переулке, сразу за авенидой де Прайя-Гранде, изгибавшейся вдоль широкой бухты. В первый день он гулял с Талли по набережной. Вереница прелестных домиков, в основном оштукатуренных в португальском стиле – одни белые, другие выкрашенные в яркие тона, в красный, зеленый или синий, – весело смотрела на вымощенную камнем улицу, волнорез, каменистый пляж, на джонки с квадратными парусами, бороздящие мелководье, и на мачты изящных европейских кораблей, стоящих на якоре, а вокруг пахло морской солью и водорослями.
– Я счастлив, что мы сняли квартиру здесь, – объяснил Талли. – Можно каждый день гулять по набережной без необходимости пыхтеть и карабкаться по холмам.
Над набережной, на склонах, португальские улицы уступили место оштукатуренным виллам и британским колониальным резиденциям.
Макао по-прежнему называли островом, хотя в наши дни узкая песчаная коса соединяла его с материком. Это был международный порт, но, поскольку гавани требовали углубления дна, здесь могли плавать только мелкие местные джонки, а европейские суда обычно ставили якорь в более глубоких водах – на рейде.
Но действительно важным было то, что, хотя португальские губернаторы веками управляли Макао, он по-прежнему принадлежал императору Китая.
– Вы должны понять, – сказал Трейдеру Талли, – что Макао – пример типично китайского компромисса. Если здесь и идет торговля опиумом, а она идет, просто в небольших количествах, португальский губернатор хранит это в тайне. Конечно, португальцы – католики. Но вы можете быть чертовски уверены, что губернатор велит миссионерам-иезуитам с осторожностью проповедовать среди местных. Китайские власти не любят, когда их сограждане переходят в другую веру, даже в Макао. Тем не менее, – подытожил он, – пока губернатор проявляет хотя бы капельку здравого смысла, китайцы особо не трогают Макао. До сих пор он был для нас довольно безопасным убежищем.
Официально начался сезон дождей, но погода все еще стояла прекрасная, как в лучшее английское лето. Трейдер был рад вдохнуть полной грудью соленый морской воздух и снова обрести свободу.
Его беспокоило только одно: привезенное из Кантона письмо Линя королеве Виктории.
Он задавался вопросом, что делать с письмом. Отдать Эллиоту? Это самое простое решение. Трейдер очень сомневался, что Эллиот отправит его, но зато тем самым Трейдер снимет с себя ответственность. Конечно, если он действительно намеревался выполнить обещание, данное эмиссару, то должен отправить письмо доверенному лицу в Англии. Кому-нибудь из профессоров в Оксфорде, кто вхож ко двору. Или можно сжечь письмо и забыть обо всем. Через неделю он решил просто положить его в сейф, который стоял под кроватью.
Англоязычное сообщество в основном составляли семьи торговцев, кроме того, здесь жили и миссионеры, учителя и ремесленники, хотя их было немного. Трейдера, как холостяка, приглашали повсюду, и никто не ожидал, что он ответит любезностью на любезность. Британские и американские семьи умели развлекаться: карты, музыка, любительские театральные представления и прогулки вверх по холмам, откуда открывался прекрасный вид, или вниз по равнине Кампу к северу от города. Трейдер прекрасно проводил время и почти не тратил деньги. Раз в неделю они с Ридом встречались, чтобы выпить в любимом баре Рида на набережной.
Несмотря на совет Рида, Трейдер с осторожностью подходил к поиску женщины. В некоторых англоязычных семьях были девушки на выданье. Однако Трейдер был осмотрителен. В конце концов, он сейчас и не имел возможности ухаживать за кем-либо из них. Дав понять, что его дама сердца осталась в Калькутте, он сделался респектабельным, безопасным и довольно интересным как для молодых леди, так и для их матерей, что его вполне устраивало.
Как и в любом порту, в Макао было несколько борделей. Но Трейдер всегда был несколько разборчивым, кроме того, боялся подцепить какую-нибудь нехорошую болезнь. Две замужние дамы, жены торговцев, прозрачно намекали, что не прочь узнать его получше. Но в небольшом сообществе такие связи сулили неприятности. Меньше всего ему было нужно, чтобы обозленные мужья усугубили уже имевшиеся проблемы. Так что пока он просто обходился без женщин.
В итоге Трейдера беспокоили только долги. В пылу светской жизни ему обычно удавалось не думать о них. Но полностью позабыть не выходило. Если Трейдер просыпался ночью, проблема настойчиво лезла в голову.
Лежа без сна, он, казалось, слышал, как в первый рабочий день каждого месяца медленно-медленно капают платежи с его банковского счета в далекой Калькутте, уничтожая его состояние. Заснуть уже не получалось.
И вот однажды ночью Трейдеру приснился сон. Он пересекал веревочный мост над какой-то бескрайней пропастью, оглянулся и, к своему ужасу, увидел, что деревянные доски, по которым он только что шел, отрываются и падают одна за другой. Поспешив вперед, он снова оглянулся и осознал, что падающие доски почти догнали его. А потом внезапно доски под ногами исчезли, и он полетел в бездонную пустоту.
Двумя днями позже кошмар вернулся, и, проснувшись с криком, он до рассвета пролежал в полном душевном раздрае. После этого чувство страха навещало его все чаще и чаще, и он ничего не мог с этим поделать. Его секрет намертво приклеился к нему и шагал рядом, близкий, как друг, и смертельный, как враг. Иногда Трейдер чувствовал себя настолько подавленным, что приходилось силой вытаскивать себя из постели. Но ему всегда удавалось сделать веселую мину, чтобы продемонстрировать ее миру. Он даже гордился, что мастерски скрывает страхи.
Так тянулись дни, и Джон Трейдер, постоянно размышлявший обо всем на свете, даже не осознавал, что он одинок.
Шла третья неделя июня, когда он побывал на старом кладбище. Влажная жара, свойственная сезону дождей, в этом году наступала медленно, но в тот день она дала о себе знать.
Они с Талли прогулялись по Прайя-Гранде, но Трейдер почувствовал потребность еще пройтись.
– Почему бы вам не подняться на холм? – предложил Талли. – Если захотите передохнуть, загляните на Старое протестантское кладбище. Довольно приятное местечко.
По пути наверх Трейдер вспотел. Он чувствовал себя подавленным. Макао выглядел красиво на расстоянии, но вблизи все было не так радужно. И сегодня недостатки бросились в глаза.
Покрашенные оштукатуренные стены домов потрескались. Карнизы над дверными проемами отсутствовали. Повсюду грязь. Уличная пыль липла к ботинкам. Казалось, в каждом переулке сидит нищий. Трейдер увидел в канаве дохлую кошку, которую разрывали на части вороны.
На полпути к холму он подошел к церкви Святого Доминика в стиле барокко. Кремово-желтые стены, белая отделка, высокие зеленые двери. Какая-то старуха подметала каменную террасу перед входом, но, кроме нее, на маленькой площади никого не было. Поблизости стояла уютная скамейка, но Трейдеру пока не требовалась передышка, и он продолжил свой путь. Наконец миновав огромный открытый фасад храма Святого Павла и обойдя позицию иезуитских орудий, он оказался на вершине холма и теперь наслаждался прекрасными видами и легким ветерком.
А сейчас пора немного отдохнуть, подумал он.
Протестанты получили разрешение построить скромную часовню всего двадцать лет назад. Это было небольшое простое белоснежное здание. Сюда заглядывали в основном британцы и американцы, хотя привечали протестантов любой национальности. И на ровной площадке чуть ниже часов с лужайкой, мягко затененной деревьями и огороженной толстыми каменными стенами, находилось Старое протестантское кладбище.
Здесь было прохладнее, чем на улице. Слабый морской ветерок касался верхушек деревьев, хотя листья почти не шуршали. Надгробия, видневшиеся из травы, и таблички на стенах были больше, чем он ожидал, некоторые аж шесть футов высотой. Надписи, очевидно высеченные местным каменщиком, казались немного грубоватыми, но все имели одну общую черту: это были последние свидетельства о тех, кто прибыл на далекий остров и ушел из жизни, не успев вернуться на родину.
Участники Ост-Индской компании, голландские морские капитаны, американские торговцы, их жены, иногда их дети – все они ушли вдали от дома.
Некоторое время Джон Трейдер сидел на камне, затем прошелся по траве, читая надписи на надгробиях. На одной из стен он заметил мемориальную плиту. Некий лейтенант Фредерик Вестбери, служивший в Британском военно-морском флоте, умер в ходе боевых действий, и о нем скорбела вся корабельная команда. Моложе, чем Трейдер сейчас. Плита была довольно большой, так что товарищам по команде лейтенант, должно быть, нравился.
Трейдер задавался вопросом: установили ли убитые горем родные этого юноши еще один памятник в какой-нибудь деревенской церкви в Англии? Он решил, что да. И тогда ему пришла в голову мысль: если бы он сегодня умер, появилась бы здесь мемориальная плита? Талли позаботится об этом? Бог его знает. Но совершенно ясно, что ни в одной деревенской церкви в Англии никаких памятников не предвидится.
Его никто не станет оплакивать. Да и помнить-то будет лишь жалкая горстка людей. Чарли Фарли загрустит и захочет написать соболезнования, но, увы, их на самом деле некому адресовать.
Внезапно тени деревьев, вместо того чтобы приносить долгожданное облегчение от жары, навеяли печаль. Трейдер почувствовал невыразимую грусть и медленно побрел к камню, на котором сидел раньше. Там он обессиленно сел и опустил голову. Хорошо, что рядом никого нет, так как, к своему удивлению, Трейдер обнаружил, что в глазах у него стоят слезы.
Он пробыл там двадцать минут, и, слава Богу, слезы окончательно высохли к тому моменту, как рядом раздался голос:
– Приветствую, мой юный друг! – (Трейдер поднял глаза и увидел Рида.) – Вы выглядите подавленным, – заметил Рид.
– Нет, не особо.
– Приятное место, не так ли? Я часто гуляю здесь. Как ни странно, я как раз думал о вас. О том, что вы мне сказали во время нашей первой встречи.
Читать бесплатно другие книги:
