Стоя под радугой Флэгг Фэнни
– Бобби! А ну положи на место!
На веранду поднялся человек, перегнулся через подоконник в гостиной и вручил Дороти записку, которую она тут же прочитала в микрофон:
– Мерл сообщает: «Если в субботу пойдет дождь, пикник Клуба Лосей будет перенесен в Зал собраний Американского легиона, через дорогу». Хорошо. Спасибо, Мерл, но давайте надеяться, что дождя не будет. Следующий номер программы – интервью с нашим знаменитым автором из далекого Нью-Йорка, который расскажет нам все о своей новой книге, и я уверена, вам это будет интересно.
Дороти дотянулась до бумажки, приклеенной скотчем – чтобы не забыть – к коробке блинной муки «Голден флейк», стоящей на столе.
– Кстати, коли уж разговор о книге, вот для вас интересный факт, мистер Корабель. Вы знали, что некая миссис Патриция Леннон из Сент-Поля, штат Миннесота, прибираясь на чердаке, наткнулась на библиотечную книгу, просроченную на двадцать три года? Сумма библиотечного штрафа за невозврат составила около трех тысяч долларов. Название книги? «Как улучшить память». Так что смотрите возвращайте книги вовремя. Но, прежде чем передать микрофон мистеру Корабелю, позвольте вас спросить: вы никогда не мечтали о путешествии к югу от границы, в сторону Мексики? – Соседка Дороти кивнула Маме Смит, и та немедленно изобразила мексиканскую мелодию. – Люди из «Ниблетс» уверяют: скука убивает, пряность оживляет. Да здравствует новый «Ниблетс Мексикорн»! Цельнозерновая кукуруза, смешанная с красным и зеленым перцем. Теперь вы сможете устроить настоящий мексиканский праздник прямо в собственной кухне, и вся ваша семья будет кричать «Оле!».
Мистер Корабель, писатель, худощавый человек в галстуке-бабочке, сидел на веранде, ошеломленный, в плетеном кресле – в руке печенье, на колени взгромоздился большой кокер-спаниель, а вокруг, терзая взбивалку для яиц, носится мальчишка. Отдыхавшие на веранде восемь человек внезапно вскочили, подхватили чемоданы и кинулись к просигналившему автобусу до Грейхаунда, а один из щенков, опровергая поговорку «милый как щеночек», вылез из картонной коробки и принялся с аппетитом жевать шнурок писательского ботинка.
Несколько детей не старше шести из детского сада, организованного на заднем крыльце дома, то и дело заскакивали за печеньем или потискать щенков, а из-за угла дома выглядывали две девчонки-подростка и, хихикая, таращились на него. Внезапно мимо прошествовали две одинаково одетые женщины средних лет – это были Ада и Бесс Гуднайт. Они сели перед микрофоном и превосходно исполнили жуткую песню об утонувшем «Титанике», радостно кивая писателю, улыбаясь и помахивая руками. Он через силу кивал в ответ и криво улыбался, не понимая, какого черта он тут делает и о чем думали издатели, посылая его в этот дурдом. Пересечь всю страну, оказаться невесть где – зачем? А они так расписывали, что эта, как ее, Соседка Дороти продала через свою программу больше книг, чем весь Средний Запад. Но теперь, глядя на непримечательную пампушку-домохозяйку, сидевшую за столом, на котором громоздились ворохи бумаг, горшки с цветами, зеленый керамический кот и аквариум с золотой рыбкой, писатель Мило Корабель с трудом в это верил.
Спустя двадцать девять минут, одно интервью и три рецепта Дороти подняла глаза и произнесла:
– Ох уж эти строгие старинные часы на стене… Я вижу, время истекло. Так приятно каждое утро сидеть и болтать с вами, потягивая кофеек. Пообщаешься с друзьями – и так хорошо на душе. А когда я заглядываю в почтовый ящик и вижу, сколько писем от вас пришло, я чувствую себя миллионером, так что знайте: я буду по вам скучать до следующей встречи. Возвращайтесь завтра, хорошо? Соседка Дороти и Мама Смит желают вам хорошего дня, дорогие!
На отдаленной ферме Элнер Шимфисл встала, выключила радио, выплеснула в раковину остатки кофе. Лучше бы Соседка Дороти раздавала котят, а не щенков. Уилл обещал, что в следующий раз, как она станет предлагать котиков, они поедут в город и возьмут одного. Элнер приколола сегодняшний рецепт к остальным и записала название книжки того человека, что был в передаче. Она была не ахти какой читательницей, но эта книжка вроде ничего. И день потек дальше. Но у Элнер было такое радостное чувство, словно в гости заглянула подруга.
Что же до мистера Корабеля, он понятия не имел, как ему повезло, что Соседка Дороти согласилась пригласить его на передачу. Огромное число ее слушателей из пяти штатов, если не больше, знали, что она никогда ничего не станет рекламировать зазря. И были совершенно уверены, что если книга понравилась Соседке Дороти, то им она тоже должна понравиться.
Через три недели мистер Корабель сидел в офисе своего издателя, а все вокруг наперебой повторяли: «Я же тебе говорил». Пришлось ему признать, что поездка на Средний Запад была не такой уж глупой затеей и напрасно он, значит, так громко возмущался по возвращении в большой город. К его удивлению, роман «На вершине холма под дождем» вдруг подскочил до третьего места в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс», куда автора прежде ни разу в жизни не заносило. Кто бы ожидал! Но не один мистер Корабель удивлялся Соседке Дороти. Оказывается, эта женщина многое могла изменить – и сейчас, и годы спустя.
Гуднайты
Хотя мистер Мило Корабель и решил, что сестры Гуднайт, которые пели и жестикулировали в унисон, несколько не в себе, горожане, знавшие их всю свою жизнь, не находили в близнецах ничего странного.
Разумеется, когда они родились, это вызвало немалый фурор. Близнецы были редкостью, и народ со всей округи приезжал полюбопытствовать. Их мать, Хейзел Гуднайт, в то время начальница почтового отделения, выставляла их на обозрение всем желающим в задней комнате почтамта, пока им не исполнилось по пять лет.
Хейзел утверждала, что они однояйцевые близнецы, и одевала их соответственно, но это было не так. Ада, родившаяся на полторы минуты раньше, платья носила на размер больше и всегда была на десять фунтов тяжелее Бесс, но чтобы доставить удовольствие матери, они продолжали носить одинаковое – и одежду, и прически: завивали короткие волосы в мелкие завитушки и в парикмахерскую приходили в один день. Две добродушные, дружелюбные сестрички слыли в городе юмористками. Спрашиваешь, к примеру, одну – ответит другая. Они были настолько близки, что заканчивали друг за друга фразы. После нападения на Перл-Харбор Ада, которая всегда была храбрее сестры, приняла случившееся как личное оскорбление и на следующий день всех удивила. Она поклялась всеми силами помогать «стереть япошек с лица земли» и собрала чемодан. В эту клятву поверило большинство горожан, ведь в 1936-м Ада вывела женскую команду по софтболу в чемпионат штата. Ада имела некоторое представление о самолетах, поскольку встречалась с Верном Саттлом, пилотом кукурузника, и потому записалась на программу подготовки летчиц ВВС США. Занятия проходили на Поле мести в Суитуотер, Техас. Подготовка была жесткой, многие выбыли. Аде приходилось несладко, но в письме домой она пожаловалась только на две вещи: слишком мало мужчин и слишком много насекомых.
Когда Ада поступила на военную службу, ее сестра Бесс развернула боевые действия на домашнем фронте. Она приняла на себя обязанности начальника офиса телеграфа «Вестерн юнион» в центре города, кроме того, стала добровольцем Красного Креста и все свободное время помогала раздавать еду на железнодорожной станции. Вскоре после начала войны Соседка Дороти организовала женский комитет по приему воинских эшелонов, проходящих через Элмвуд-Спрингс, чтобы их встречали горячим кофе, пирожками и домашним печеньем. Большинство солдат были просто напуганными мальчишками, старались храбриться, но все равно бросали в окна бумажки со своим именем и адресом в надежде, что какая-нибудь девушка станет писать им письма. В конце войны Элмвуд-Спрингс гордился тем, что ни один мальчик, бросивший в окно поезда такую бумажку, не остался без ответа. Всю войну девушки по вечерам часами отвечали на письма. С утра, накрасив губы помадой, они помечали конверты большим красным поцелуем. Сотни коробок с печеньем, пряниками, конфетами и вязаными носками были отправлены за море. В обязанности Бобби и Монро входило бегать по всему городу, собирать письма и приносить в почтовое отделение, чтобы отправить их с первой почтой. Мак Уоррен, симпатичный светловолосый парнишка, слишком юный для военной службы, был недоволен, что его девушка, Норма, пишет такому количеству солдат, однако молчал. Непатриотично ревновать к воинам. Солдаты, не успевшие до войны обзавестись своей девушкой, просили прислать карточку. В результате фотографии Анны Ли, Нормы, Петси Мэри и прочих девочек побывали в сражениях на другом конце света, радуя незнакомых ребят. За эти годы солдаты, которым редко писали из дому, крепко сдружились с подругами по переписке из Элмвуд-Спрингса. Но не все писавшие были молодыми девушками. Бесс Гуднайт, замужняя тридцатилетняя женщина, писала восемнадцати солдатам и подписывалась: «С любовью, Бесс Гуднайт». Всем своим мальчикам она послала фото Риты Хейворт. После войны несколько ребят приехали познакомиться с той, чьи письма так поддержали их в трудные годы. Все войны сводят людей, которые иначе могли бы не встретиться. Например, Ада Гуднайт, получив в 1943-м крылышки на погоны, поехала на выходные в Нью-Йорк и столкнулась там со знаменитостью – с настоящей голливудской звездой.
В тот вечер Ада вместе с девушками из ее эскадрильи отправились в город и оказались в одном известном ночном клубе, где ее пригласили танцевать.
Потом она рассказывала:
– В клубе «Эль Морокко» я танцевала румбу с кинозвездой и даже не догадалась. Симпатичный невысокий парнишка пригласил меня на танец и, когда я встала, схватил за руку и давай крутить. Дергал, швырял туда-сюда, мотал по всему залу, потом я наконец вернулась на место отдышаться, и тут – представляешь, Анна, – человек за соседним столиком и говорит: «Вы, может, не в курсе, девушка, но вы плясали румбу с мистером Джорджем Рафтом!» Какой дурой я себя почувствовала! Не только Джорджа Рафта не признала, но даже не поняла, что румбу танцевала!
После этого у Ады было много волнующих и опасных приключений. В обязанности ее эскадрильи входило летать над артиллерийским стрельбищем с длинной мишенью из белого шелка, чтобы наши солдаты могли упражняться в стрельбе по вражеским самолетам. Некоторые не слишком опытные снайперы нередко промахивались. Ада писала Бесс: «В меня столько раз попадали, что хвост самолета напоминает швейцарский сыр».
Жизнь родного города протекала, может, не столь ярко и опасно, как жизнь Ады, но все были сосредоточены на победе. Соседка Дороти подкорректировала свои радиорецепты, убрав из них вовсе или уменьшив количество дефицитных продуктов – сахара и жира, масла и мяса. Повсюду разбивали «огороды победы»[4], а Док Смит был уполномоченным по гражданской обороне. Несколько раз они репетировали светомаскировку с отключением электричества, хотя мало кто по-настоящему верил, что японцы или немцы изменят запланированные маршруты ради того, чтобы атаковать Элмвуд-Спрингс. Но даже если не брать во внимание слабую угрозу авианалетов, годы войны, как и везде, принесли городу несчастья и перемены. В 1942-м футбольная команда выпускников школы Элмвуд-Спрингса после выпускного бала целиком записалась в добровольцы, и вернулись не все. Нордстромы, хозяева пекарни, потеряли своего мальчика Джина в битве при Иводзиме в 1944-м, несколько ребят из окрестных ферм тоже погибли. Некоторые женщины и девушки постарше, кто подался на заработки в большие города, вернулись с амбициями и другим отношением к жизни. Ада Гуднайт сказала сестрам, что коли она смогла летать, значит, для женщин нет предела возможностей, – и доказала это. Она привезла домой мужа и гордо представила его всему городу, а вскоре открыла собственную летную школу. Парни возвращались с войны посерьезневшими. Но даже те, кто остался дома, повзрослели слишком быстро, и Анна Ли не была исключением.
В том возрасте, когда ей полагалось только бегать на танцульки, наряжаться и веселиться, она получила письмо.
24 октября 1945
Йоркшир, Англия
Дорогая мисс Смит,
С сожалением сообщаю, что Ваш друг, рядовой 1-го класса Гарри Кроуфорд, Армия США, сегодня утром скончался в госпитале от полученных ран.
Хотя я знала его не так долго, могу сказать, что он был славный парень и до самого конца служил примером храбрости и достоинства.
Если это принесет хоть малейшее утешение, знайте, что Ваши письма и фотокарточка доставляли ему радость вплоть до последнего дня. Поскольку я лично читала их Гарри, я решилась написать Вам и вернуть письма и фото, а также принести глубочайшие соболезнования.
Глинис Нил, медсестра,
Госпиталь ветеранов
Мать пыталась ее успокоить, но впустую, оставалось только сидеть и слушать всхлипывания Анны Ли.
– Ох, мама, мне так стыдно, я не ответила на его последнее письмо. Подумала – раз война закончилась, это уже неважно, напишу я или нет… А теперь поздно. Мне так плохо. Хочется умереть.
Вскоре после этого Анна Ли торжественно заявила семье, что приняла решение никогда не выходить замуж и посвятить свою жизнь работе медсестры. Мать ей сказала:
– Дорогая моя, это прекрасно, но давай подождем до окончания школы, а там будет видно.
Дороти и вправду не возражала. Как говаривала ее соседка, медсестра Руби Робинсон, «сестринское дело – хорошая, надежная профессия». Просто Дороти не была уверена, что Анна Ли не изменит своего мнения. В прошлом году Анна Ли объявила, что станет профессиональным конькобежцем и будет путешествовать по всему миру. Довольно странное решение для особы, которая ни разу в жизни даже близко не подходила к ледовой дорожке. Мама Смит тогда заметила, что девочка, видимо, пересмотрела фильмов с Соней Хени[5].
Пташка Певчая
После войны народонаселение в городе почти не изменилось – появились лишь муж Ады Гуднайт и Марион с ребенком, невестка Нордстромов, которые поселились в их доме. Беатрис Вудс, известная своим радиопоклонникам как Слепая Пташка Певчая, переехала в Элмвуд-Спрингс весной 1945-го. Официально она была постоялицей Руби и Джона Робинсон и платила за комнату, однако приходилась Руби дальней родственницей. И для всего Элмвуд-Спрингса ее приезд был огромной удачей. Как сказала Соседка Дороти, «все оказались в нужном месте в нужное время».
Нужным местом в этом конкретном случае послужили похороны миссис Лилиан Спротт, старшей сестры Руби. Руби с Джоном поехали прощаться с ней во Франклин, штат Теннесси. Беатрис Вудс, племянницу Лилиан по линии мужа, попросили спеть на похоронах. В то время Беатрис с отцом жили на маленькой ферме за городом.
Слепая с рождения, Беатрис провела девятнадцать лет своей жизни практически не выходя из дому. Радиоприемник «Филко» был ее единственным окошком в мир. Кроме церкви по выходным да редких прогулок она проводила дни наедине с приемником и выучила много мелодий.
С того момента, когда она впервые спела в церкви, слава ее стала расти и быстро разлетелась по округе. Люди издалека приезжали послушать слепую девушку с голосом ангела. Однажды в воскресенье заезжий священник был растроган до слез красотой ее высокого, чистого, почти неземного голоса и сказал, что девочка поет, как певчая птица на рассвете. С тех пор ее называли не иначе как Слепая Пташка Певчая из Теннесси.
В день похорон Лилиан Спротт, когда священник подал знак, отец Беатрис провел дочку в белом платье по проходу, усадил на стул и положил ей на колени цитру. Она спела старинный церковный гимн «Кто-то ждет меня там, наверху» и закончила службу песней «Будет покой в долине».
Когда она умолкла, в церкви не осталось ни одной пары сухих глаз. Женщина, почти не знакомая с усопшей, заметила, что старую Лилиан сегодня наверняка будут воспевать на небесах, заслужила она того или нет. Джон Робинсон шепнул Руби, что надо отвезти Беатрис спеть в программе Соседки Дороти. Дороти всегда искала таланты. Отец спросил Беатрис, хочет ли она поехать. Она не задумываясь сказала «да» и через два дня спела по радио песню «Всегда».
Заезжие артисты в передаче были делом привычным. За годы работы в эфире Дороти представила слушателям многих певцов. Всего неделю назад двенадцатилетний Ян Барнард, которого называли не иначе как Удивительный Танцующий и Поющий Мальчик из Уиндзора, прибыл из самой Канады и устроил бум, танцуя чечетку под песню «Если бы вы знали Сузи». Но никогда раньше после единственного выступления не было такого широкого отклика, как после появления в эфире Беатрис Вудс. Звонки и письма затопили радиостудию, все хотели еще раз услышать Слепую Пташку Певчую из Теннесси. И в следующий раз Беатрис спела «Старого пастуха», песню про собаку. Каждый, кто пережил смерть своего любимца, и даже те, кто не пережил, плакали, включая Соседку Дороти, которая выбежала из гостиной, а когда вернулась, с трудом закончила эфир. В магазине инструментов помогавший отцу пятнадцатилетний Мак Уоррен так затосковал по своей собаке Тесс, что наревел себе температуру, и пришлось отправить его домой. Пташка стала настоящей звездой, и Дороти попросила ее появляться в передаче каждую неделю, а компания «Мука Голден флейк – легче перышка» согласилась оплачивать ей пансион. Отец отвез ее обратно в Элмвуд-Спрингс, на этот раз прихватив ее одежду и радиоприемник. Оказалось, Беатрис знает сотни песен и может петь все что угодно: гимны, популярные песенки, госпел, кантри – только назови. Очень скоро ее завалили заявками, и она стала выступать в передаче каждый день. Раз теперь она жила в Миссури, слова «из Теннесси» откололись от ее сценического псевдонима, и она осталась просто Слепой Пташкой Певчей. Ходить ей особо было некуда, поскольку Руби с Джоном жили по соседству со Смитами. Док протянул веревку от задней двери их дома к своей веранде, и теперь Беатрис без труда находила дорогу туда и обратно. Это отлично работало, если не было дождя. В обратном случае ей было велено дожидаться на заднем крыльце, чтобы кто-то пришел и отвел ее.
Тайна
Бобби первым узнал тайну Беатрис. Одним дождливым утром Дороти выглянула в окно кухни. Увидев, что дождь и не думает прекращаться, она велела привести Беатрис. Бобби доел завтрак, сказал «о’кей» и направился к двери, но был остановлен:
– Бобби, возьми зонт.
Бобби застонал. Не потому что не хотел идти за Беатрис – нет, она ему нравилась. Не нравился ему зонт. Ворча под нос, он открыл стенной шкаф в прихожей, с трудом раздвинул тяжелые зимние пальто и извлек на свет огромный черный зонтище, к которому питал ненависть, и, похоже, взаимную. Помимо того что костлявое создание было с него ростом, оно еще обладало гнусным, злобным характером и на все имело свое мнение. Одна спица вечно выскакивала, и пока ее поставишь на место, вылетят еще три-четыре. Другая проблема состояла в том, чтобы выдворить зверюгу за дверь, не свалившись при этом со ступенек. Мама Смит запрещала раскрывать зонт в доме: дурная примета, но пока откроешь его под дождем, вымокнешь до нитки, и какой тогда в нем смысл.
Бобби отволок чудовище к задней двери, надавил изо всех сил, зонт раскрылся, одна вреднючая спица, как всегда, торчала оголенной шпагой. Ну и шут с ней, решил Бобби и протиснулся в дверь. Беатрис, готовая к выходу, ждала – в желтом дождевике, резиновой шляпке и галошах, без которых Сестра Руби не выпускала ее, хотя ходу здесь две минуты. Беатрис поздоровалась прежде, чем он открыл дверь с москитной сеткой:
– Привет, Бобби.
Она узнала его по тому, с какой скоростью он взлетел по ступеням.
Они шли рука об руку и болтали.
– Что сегодня будешь петь, Беатрис?
– Пока не знаю. А чего бы ты хотел?
Бобби задумался. Они огибали большую лужу.
– Как насчет «Холодная, холодная вода»? – Бобби всегда начинал с ковбойских песен. – Или, может, «Апрельские дожди»?
Беатрис кивнула:
– Обе хороши.
Мама Смит ждала их в конце пути и открыла дверь.
– Погодка что надо, верно? Заходи и давай-ка снимем с тебя эту мокрятину.
Беатрис нравилось каждое утро приходить к Смитам. Это был для нее настоящий праздник – с запахом теплого, свежеиспеченного печенья, гомоном снующих туда-сюда людей и целым автобусом фанатов, приехавших на передачу. Полная противоположность тишине комнат, где она проводила большую часть времени.
В доме Робинсонов, где царил страх Сестры Руби перед всякими вирусами («Нет в природе такой заразы, которую я не смогу убить!»), всегда витал запах дезинфекции. После передачи Беатрис обычно оставалась обедать и возвращалась после полудня. В тот день дождь так и лил не переставая, и, чтобы проводить Беатрис, Бобби был вызван с чердака, где его танк, подозрительно похожий на большую спичечную коробку, косил армию глиняных солдатиков. Когда они выходили, Беатрис услышала, как Бобби бормочет, сражаясь с зонтом, и шепнула:
– Брось его, Бобби. Пойдем так.
У Бобби загорелись глаза.
– А промокнуть не боишься?
– Нет. Тебе не кажется, что гулять под дождем гораздо веселее?
– Ага!
Она сдернула свою непромокаемую шляпу и сунула в карман:
– Идем!
Через десять минут Бобби и Беатрис бегали взад-вперед по улице, шлепали босиком по всем встречным лужам. И тут Руби Робинсон, только что вернувшаяся с работы, выглянула в окно и узрела их чуть ли не в квартале от дома. Она выскочила на веранду и завопила, чтоб они немедля шли домой. Ее беспокойство носило чисто медицинский характер: она чувствовала себя ответственной за здоровье квартирантки.
Оба проказника промокли до нитки. Когда они поднялись на крыльцо, Руби была вне себя.
– Ну, знаете ли, слыхала я о людях, которым хватает глупости гулять под дождем, но собственными глазами вижу такое впервые. Бобби Смит, уж от тебя-то я не ожидала. Подумать только, потащил бедную слепую девочку мокнуть под ливнем.
Беатрис вступилась за Бобби:
– Он не виноват. Я сама захотела погулять.
Сестра Руби смотрела на Бобби, с которого уже порядком натекло на ее коврик у двери. Переставив его на газету, она сказала с некоторым скепсисом:
– Сама или не сама – какая будет разница, когда вы оба помрете от воспаления легких? Не стыдно – подвергать себя риску ради глупой забавы? Удивлюсь, если вы переживете эту неделю.
Несмотря на ее зловещие предсказания, никто не заболел – ни кашля, ни чиха. Какое разочарование для Сестры Руби, которая вела температурный дневник всю неделю. На седьмой день, не выявив ни малейшего симптома простуды, она сдалась. Поднеся термометр к свету и снова увидев 36,6, она сказала:
– Ладно, но знайте – на сей раз вам просто повезло.
Вечером того же дня она говорила Дороти:
– Представь, если бы девочка слегла от пневмонии и отдала концы, живя под одной крышей с дипломированной медсестрой, что бы люди подумали? В конце концов, я отвечаю за здоровье всего общества и отношусь к этому серьезно.
Соседка Дороти сказала:
– Я знаю, и все это ценят, просто…
Руби не слушала.
– Беатрис восприняла происшествие легкомысленно, ей-то что, а мне, между прочим, нужно поддерживать репутацию медицинского работника. Как, скажите на милость, мне давать медицинские советы по радио, если моя собственная квартирантка окочурится прямо у меня на глазах?
Дороти старалась проявить сочувствие и такт.
– Руби, я знаю, как ты за нее беспокоишься, и это очень мило с твоей стороны, но тебе не кажется, что иногда ей нужно хоть немного свободы?
Руби фыркнула и закинула за плечо конец голубого капора.
– Свободы? Ну, Дороти, если подвергать здоровье риску ты называешь свободой, то нет, не кажется.
Убеждать Руби – дохлый номер, но Бобби с Беатрис считали так: меньше знаешь – крепче спишь. С этого дня Беатрис брали в разные секретные экспедиции, о которых Сестра Руби не догадывалась. То дикая поездка на тачке или путешествие в Блю-Спрингс на мотоцикле приятеля Анны Ли, то прогулка галопом на спине старого мула, которого где-то одолжил Монро, то катание со снежной горки на сплющенной картонной коробке.
Застукали их всего однажды. Некий доброжелатель поведал Руби:
– Кстати, я видел нынче вашу квартирантку Беатрис на ярмарке, они с Бобби Смитом катались на американских горках и вопили во все горло.
Информация оказалась достаточно серьезной, чтобы Руби надела не только официальную медсестринскую шапочку, но и капор, и немедленно отправилась к дому Смитов жаловаться. Даже Дороти была немного озадачена, представив слепую девушку на американских горках.
– А если бы она вывалилась и сломала себе шею? – распекала она потом Бобби.
Бобби оставалось только благодарить небо, что Сестре Руби не доложили о других аттракционах, на которых они с Беатрис в тот день отрывались: Петля, Удар молнии, Хлыст, Дикая мышь, Гусеница и электромобили с бампером. Особенно на последнем было круто. Что Бобби вытворял! Они оба могли пострадать. Он выжимал из машины максимальную скорость, врезался во всех подряд, носился по площадке как ненормальный, голубые электрические искры у них над головой так и брызгали во все стороны. И Монро – демон скорости – в ответ нападал беспощадно и яростно. Не говоря уж о том, что Лютер Григгз так крепко врезался в них сзади, что они оба едва не вылетели из машины. Но Беатрис понравилось все. В конце она воскликнула:
– Ой, Бобби, давай повторим!
И они повторили. Даже дважды.
Этим летом Бобби раскрыл ее тайну. Тайну, о которой люди ни в жизнь бы не догадались, глядя на эту милую, спокойную девушку, почти небожительницу. Беатрис Вудс была с дичинкой. Она мечтала о романтике и приключениях. И больше всего на свете любила скорость.
Анна Ли
Сестра Бобби и две ее лучшие подруги, Норма и Петси Мэри, росли вместе. Отец Нормы управлял единственным в городе банком. Родители Петси Мэри, Мерл и Вербена, заведовали химчисткой «Голубая лента». Петси Мэри была из их троицы самой успевающей ученицей, но далеко не красоткой. Как выразилась ее тетка, «у бедняжки на лбу с шести лет написано, что коротать ей век старой девой, школьной училкой». Но Петси Мэри была славной девочкой. Все трое были славными, а мелкие огрехи можно списать на то, что сейчас они переживали фазу «мой киногерой».
Всякий раз, как в элмвудский кинотеатр привозили новую картину, они сидели на двенадцатом ряду в центре. Актеров любили разных. У Анны Ли в этом месяце предметом обожания стал Дан Эндрюс. Она заполнила гору альбомов его фотографиями, вырезанными из киножурналов. Петси Мэри на тот момент сходила с ума по Алану Ледду, только что сыгравшему в «Голубом георгине». Но выбор Нормы удивлял ее подруг. Ее любимой кинозвездой был никому не известный актер по имени Уильям Бендикс, совсем не красавчик и даже не симпатяга. На вопрос «Почему он?» Норма отвечала:
– В том-то и дело. Должен же по нему хоть кто-нибудь фанатеть.
Однако школа близилась к концу, они сосредоточились на предстоящем выпускном, и страдания по звездам экрана отошли на второй план. Норма пойдет на бал, разумеется, с Маком, Петси Мэри, как всегда, со своим кузеном. Анна Ли единственная пока никому не дала согласия. Их больше волновал вопрос, что надеть. Все как одна старшеклассницы требовали купить им выпускное платье в магазине, ведь надеть бальное платье домашнего пошива все равно что написать на лбу огромную красную букву «Д». У Соседки Дороти в серванте лежал диплом модельера, и она считалась одной из лучших портних в штате, однако понимала, что делать нечего – придется отпустить Анну Ли вместе с подружками в универмаг «Морган бразерс» – выбрать готовое платье. Это будет втрое дороже, чем сшить самой, но ее дочь или получит магазинное, или умрет от унижения. По крайней мере, так она выразилась.
Еще в универмаге «Морган бразерс» работала удивительная продавщица, миссис Марион Нордстром, заведующая «Отделом лучших платьев». Если миссис Нордстром поможет тебе с выбором, ты точно не ударишь в грязь лицом. Все девчонки в компании Анны Ли считали эту даму самой изысканной женщиной в мире. Высокая и отчужденная, всегда безукоризненно одетая по последней моде, она была их идеалом. Военная вдова Марион приехала из самого Сан-Франциско, Калифорния, и привезла с собой гардероб, ставший предметом постоянного обсуждения в среде старшеклассниц.
– Она каждый день в разном, – говорили они восхищенно.
После школы Анна Ли и Петси Мэри шли в универмаг будто бы за покупками, а на самом деле – чтобы увидеть сегодняшний наряд миссис Нордстром.
Анна Ли даже высокую прическу с нее копировала. Прическу слишком взрослую – считала Дороти – для девочки, которая до сих пор носит белые носки и кеды, но Анне Ли это казалось верхом утонченности. Но Дороти переживала из-за другого – дочь может вырасти немного избалованной. В каждой школе есть одна девочка, по которой все мальчишки сходят с ума. Анна Ли с первого класса как раз такой девочкой и была.
Из представителей мужского населения ее чары не действовали только на Бобби. Он изводил сестру и мучил при всяком удобном случае. Она же в ответ ябедничала, и, поскольку была старше, верили, конечно, ей, а не ему. Так что Бобби не был рад, что Анна Ли появилась на свет шестью годами раньше, чем он, – факт, о котором она напоминала при каждом удобном случае. Бобби ненавидел, когда на семейных посиделках все начинали вспоминать события, случившиеся до его рождения. Снова и снова он спрашивал: «А где был я?» Мать отвечала: «Тебя еще не было», на что сестра вздыхала: «Старое доброе время. Тогда я еще была единственным ребенком в семье» – или другую какую гадость придумает.
Бобби, как ни старался, не мог представить мир без себя. Это совершенно сбивало с толку. Где он был? Что делал? Однажды, привязанный к дому, оттого что Лютер Григгз караулил поблизости, чтобы снова его поколотить, он воспользовался случаем и ходил за матерью по кухне, задавая все те же вопросы.
– Но если меня здесь не было, где я был?
– Ты еще не родился, – отвечала она, нарезая картошку.
– Ну а до рождения где я был?
– Ты был искоркой в папином глазу, как говорится. Подай, пожалуйста, масло.
– Когда я родился, я уже был собой или сначала родился, а потом стал?
– Всегда был.
Он протянул ей тарелку с маслом.
– А если бы я родился в Китае, я все равно был бы собой – или китайцем?
– Ох, Бобби, лучше бы ты не спрашивал меня о таких глупостях. Я только знаю, что ты – частичка меня и папы и что ты такой, каким тебе суждено быть.
– Да, но если бы ты не вышла замуж за папу, что тогда?
– Не знаю, – сказала она, обмазывая стеклянную форму маслом. – Могу только сказать, что ты появился в то время и в том месте, как было задумано, и что я тебя загадала.
– Правда? – удивился Бобби. – Типа как на куриной косточке?
– Вроде того.
– А что говорила, когда загадывала?
– Что хочу мальчика с карими глазами и темными волосами, точно такого, как ты, – и вот ты здесь. Так что ты – сбывшаяся мечта.
– Ух ты! – Бобби с минуту обдумывал, потом сказал: – А вдруг тебе не тот мальчик достался, почему ты так уверена?
– Потому что, не забывай, там, наверху, кое-кто есть. И ему виднее.
Дороти включила духовку, вынула сыр из холодильника, а Бобби все ходил за ней хвостиком.
– А вот если Бог перепутал? Что, если я родился не в том году или даже не в той стране?
– Он не ошибается.
– А вдруг все же ошибся?
– Не ошибся.
– Ну просто представь: все же ошибся. И что тогда?
Дороти поставила форму в духовку, вымыла руки. А Бобби стоял сзади и ждал. Вытерев руки полотенцем, она повернулась и посмотрела на него:
– А что, Бобби, ты бы хотел родиться в другой семье, не у нас?
Бобби с невинным видом моментально пошел на попятный:
– Нет, я просто… интересовался.
И тут же вспомнил, что не полил папиных червей для рыбалки. Папа разводил их в саду, в «червятнике».
Вообще-то он не был до конца откровенен с матерью. Иногда по ночам он фантазировал, что однажды к ним в дверь постучат и скажут:
– Мы прибыли за мальчиком.
И тогда его родители признаются, кто он на самом деле. Что он полноправный принц Англии, что его отдали на воспитание, пока ему не исполнится двенадцать. Потом он поедет по улицам в карете, а народ будет кланяться и шептать: «Это юный принц». Все учителя из их школы будут кланяться. Вот он подъезжает к дому, а на веранде стоят родители и бабушка, и все кланяются. Он поскорей махнет им, чтоб разогнулись, и тут Анна Ли подбежит к карете и падет к его ногам в слезах.
– Простите меня за все, ваше величество. Я не знала, кто вы. Простите, простите!
– Ты… прощена, – скажет он и красиво взмахнет рукой.
Он будет великодушным, всепрощающим правителем – со всеми, кроме Лютера Григгза. Его он арестует и проведет по городу в цепях, а Лютер будет рыдать и тщетно молить о пощаде. Вот он, момент чистейшей радости.
В другие дни Бобби представлял себя сыном Роя Роджерса и Дэйл Эванс, похищенным при рождении, и вот его наконец нашли и устроили парад на Мэйн-стрит, и он сидит верхом на лошади вместе с Роем, и его новый отец приподнимает ковбойскую шляпу, приветствуя толпу. Дейл и Габби Хэйз скачут рядом. Он поедет жить к ним на ранчо и возьмет с собой элмвуд-спрингскую семью. Днем будет объезжать скот, а вечерами сидеть у костра, слушая ковбойские песни в исполнении группы «Сыновья пионеров», и все они будут жить счастливо до конца своих дней. «Счастливых дорог тебе… и до встречи».
Но пока что (ненадолго, конечно) он был обычным Бобби Смитом. И увы, как и подозревала Анна Ли, он кое-что задумал.
Бобби нашел верный способ поквитаться с сестрой за предательство: она наябедничала маме, что он ездил в Блю-Спрингс. Его в наказание не пустили в субботу в кино на двойной сеанс, и он пропустил «Парни в седле» и «Облаву на дикую лошадь». Они с Монро много недель планировали месть и наметили провернуть дело перед выпускным.
Его мама и Бабушка Смит помогали в проведении праздника, а Док держал аптеку открытой допоздна, чтобы ребята могли поесть мороженого после торжества. У Джимми по вечерам в пятницу всегда покер с друзьями в Доме ветеранов. Так что весь дом остался в полном распоряжении Бобби и Монро, и они привели свой план в исполнение.
Когда дело было сделано, они затаились в комнате Бобби и стали ждать. Анна Ли вернулась домой последняя – вся сияющая, вплыла в розовом облаке в 23.29, за минуту до своего «комендантского часа». Весь вечер она танцевала под бумажными серебряными звездами и бело-голубыми баннерами, свисающими с потолка спортзала. Танцевала она с Билли Нобблитом, похожим на Вана Джонсона, по крайней мере, так ей казалось. Она мечтательно разделась под звуки до сих пор не смолкающих в голове мелодий – «Это должен быть ты» и «Пятнышки и лунные лучи».
Юркнула в ночную рубашку, почистила зубы, осторожно сняла с корсажа приколотый цветок и положила в стакан с водой на комоде. Забралась в постель, усталая и счастливая, и блаженно вытянулась… Но это блаженство длилось не дольше секунды.
Со скоростью пули она выскочила из-под одеяла, вопя во все горло:
– Змеи! Змеи!
Вбежала в комнату родителей с воплем:
– Спасите! Меня укусила змея!
И рухнула без сознания.
После того как Док и Дороти привели дочь в чувство и кое-как успокоили, после того как Мама Смит в сетке для волос и запахнутом халате объявила: «Если в доме рептилии, я не останусь», воцарился мир. Но ненадолго. Мама Смит отказывалась возвращаться в постель, пока Док не проверит комнату Анны Ли. Это не был ночной кошмар, как убеждали ее родители. У нее под одеялом извивалось около сотни склизких розовых червей – родом из «червятника» в саду, как быстро догадался папа.
– Не пойму, с чего она такой шум подняла. Это же безобидные червячки, – сказал Бобби, когда отец выудил его из-под кровати.
Но случилось непредвиденное и печальное: в ту самую секунду, когда папа открыл дверь его комнаты, Монро – верный кровный брат Монро – выскочил в окно и без остановки бежал до самого дома в пижаме, на спине которой красовался портрет благородного героя Хопалонга Кэссиди, грозы злодеев на Диком Западе. Предоставив Бобби одному держать ответ за содеянное.
Анна Ли страшно разозлилась и заявила, что Бобби для нее больше не существует. Она довольно долго с ним не разговаривала, пока однажды вдруг не забыла, случайно попросив принести с кухни молока.
Он расхохотался:
– Ха-ха-ха, я думал, ты со мной не разговариваешь. Сама сходи! – И выскочил на улицу.
Анна Ли с отвращением встала и, открывая в кухне холодильник, спросила мать:
– Хоть убей, не пойму, зачем вам понадобился второй ребенок? Почему вы не остановились на мне?
Дороти улыбнулась:
– Дорогая, мы вообще-то думали, что остановились.
Анна Ли глянула на мать с удивлением: об этом она слышала впервые.
– Что же произошло?
– Наверное, Господь решил даровать нам еще одного ангелочка с небес.
– Меня сейчас стошнит, – сказала Анна Ли и вышла.
В дверях появилась Мама Смит.
– Что это с ней? – спросила она.
Дороти засмеялась:
– Хотела знать, зачем нам понадобился Бобби.
– И что ты ей наплела?
– Во всем обвинила Господа Бога.
– Чем не объяснение. Пресвитериане считают, что в мире все предопределено. По крайней мере, так говорит мать Нормы.
– Ида? Откуда ей-то знать, она методистка.
– Уже нет. На прошлой неделе она клялась, что пресвитерианка. Объявила это прямо посреди турнира по бриджу.
Дороти разбила три яйца в миску с синей полосой и принялась взбивать.
– Но вокруг на много миль нет ни одной пресвитерианской церкви. С чего это вдруг она заделалась пресвитерианкой?
Мама Смит налила себе чая со льдом.
– Наверное, считает, что это продвинет ее вверх по социальной лестнице.
– Ну… даже не знаю, что сказать. Лимон в холодильнике. Надеюсь, она будет счастлива.
Мама Смит дотянулась до холодильника.
– Я тоже надеюсь, но вряд ли, разве что Норма выйдет за Рокфеллера. Тогда Ида наконец займет в обществе место, которого достойна.
Высшее общество
Мама Смит сказала правду. Если и было в Элмвуд-Спрингсе некое подобие высшего общества, мать Нормы стремилась как раз этим обществом быть. Ну еще бы, ведь муж Иды Дженкинс, Герберт, был городским банкиром, и потому Ида ощущала, что обладает некоторым положением, а его необходимо укреплять. В конце концов, ее общественный долг – устанавливать стандарты аристократического поведения. Освещать путь, так сказать. Подавать пример. Она была ответственна за все мелочи жизни, и ее непрестанные усилия нести людям культуру и красоту сводили с ума Норму и ее отца.
Хоть и проживала Ида в городке, который язык не поворачивается назвать городом, она подписывалась на все модные женские журналы, дабы идти в ногу со временем. В конце тридцатых годов она взялась произносить слово «модерн» как «модерне», дом свой называла «бунгало», а одежду – «платьем». Слово «интригующий» использовала к месту и не к месту, стриглась под Ину Клэр, звезду Бродвея, и вместо слова «плакать» старалась употреблять выражение «выплакать все глаза», а то и «обессилить от рыданий».
А еще Ида была клубной женщиной до мозга костей. Она была гранд-дамой в Национальной федерации женских клубов Миссури, возглавляла местный клуб садоводов, клуб бриджа, клуб «Встречи по средам», книжный клуб и городской клуб театралов. И ее ни разу не видели на улице без шляпы и белых перчаток. А ели в доме исключительно заправив за ворот салфетку, что ждала сложенной корзинкой возле каждой тарелки, и на белой скатерти.
– Только дикари принимают пищу на голом столе, – утверждала Ида.
На шестнадцатый день рождения она подарила Норме новое, расширенное издание книги по этикету Эмили Пост, которую подписала таким наставлением:
Если бы это прочитал каждый человек, мир был бы избавлен от многих неприятностей.
С днем рождения!
С любовью,
мама
С экспертом по этикету Ида была «на короткой ноге» и частенько приговаривала:
– Интересно, как бы с этим справилась Эмили?
А порой начинала фразу со слов «Эмили говорит…».
Жизненной задачей Иды и, как она полагала, всей Америки было просвещение людей не только в Элмвуд-Спрингсе, но и во всем мире, покуда в самых отдаленных иглу на Северном полюсе и в темных, непролазных дебрях джунглей Борнео не запомнят, что вилка – слева, а свежие цветы на столе радуют глаз, что чистый дом – счастливый дом; покуда все не признают, что повышать голос в гневе – грубо и неприемлемо ни при каких обстоятельствах.
Ида всегда говорила:
– Помни, Норма, в Америке аристократами становятся не по происхождению, а по поведению.
Судя по ее поведению, Ида уже считала себя герцогиней Кентской.
Читать бесплатно другие книги:
