Остров Проклятых Лихэйн Деннис

2

На причале их встретил Макферсон, помощник смотрителя заведения, достаточно молодой для своей должности, с длинноватыми, не по уставу, блондинистыми волосами. В его движениях сквозила томная грация, которая у Тедди ассоциировалась с техасцами либо с лошадниками.

Он стоял в окружении санитаров, в основном негров, у белых же лица были каменные, как будто в младенчестве их недокормили и они выросли чахлыми и недовольными.

Санитары в белых рубашках и белых брюках ходили стадом. На Тедди с Чаком они даже не посмотрели. Они ни на что не смотрели, просто подошли к парому и остановились в ожидании, пока его разгрузят.

По просьбе Макферсона Тедди и Чак предъявили свои удостоверения, и он их долго изучал с прищуром, сравнивая фотографии с лицами владельцев.

– Кажется, до сих пор я никогда не видел удостоверение судебного пристава, – признался он.

– А тут сразу два, – сказал Чак. – Знаменательный день.

Макферсон ответил ему ленивой ухмылкой и вернул удостоверение.

Над береговой линией море хорошо поработало за эти две-три ночи: она была вся завалена ракушками, сплавным лесоматериалом, остовами моллюсков и полуобглоданными дохлыми рыбешками, над которыми потрудились неизвестные падальщики. Тедди обратил внимание на мусор, прибитый течением из внутренней гавани, – пустые банки, размякшие бумажки, номерной знак, вытравленный водой и солнцем. В основном на острове росли сосны и клены, худосочные, побитые ветрами, а сквозь просветы деревьев, на вершине склона, можно было разглядеть отдельные строения.

Долорес, любившая загорать, наверное, оценила бы это место по достоинству, ну а что касается Тедди, то он воспринимал нестихающий бриз как угрозу океана, что тот готов в любой момент вцепиться в него когтями и уволочь на дно.

Санитары снесли на причал мешки с почтой и коробки с медикаментами и погрузили их на ручные тележки, а Макферсон расписался в акте за полученный товар и передал его одному из паромщиков.

– Ну, мы тогда отчаливаем, – сказал тот.

Макферсон щурился на солнце.

– Шторм, – продолжал паромщик. – Никто не знает, чего от него ждать.

Макферсон покивал.

– Мы свяжемся со станцией, когда придет время нас забирать, – сказал Тедди.

Паромщик согласно кивнул.

– Шторм, – повторил он.

– Да-да, – подал голос Чак. – Мы учтем.

Макферсон вел их вверх по тропинке, полого поднимавшейся среди деревьев. Когда они кончились, тропинка уткнулась в мощеную дорогу, этакую ухмылочку на их пути, в уголках которой стояли два дома. Тот, что слева, попроще, представлял собой красно-коричневый викторианский особнячок с мансардой и маленькими оконцами в черной оправе – такие местные дозорные. Тот, что справа, смахивал на тюдоровский замок.

Они двинулись дальше вверх по крутому склону, поросшему буйной армерией, пока не вышли на поросшее травой плато, а вскоре и на вполне традиционную лужайку, растянувшуюся на несколько сотен ярдов, вплоть до стены из оранжевого камня, которая, как казалось, тянется вокруг всего острова. Эту трехметровую стену венчала проволока под током, и, глядя на нее, Тедди почувствовал внезапную жалость к тем, кто находился по ту сторону стены и, прекрасно понимая ее назначение, отдавал себе отчет в том, что мир всеми правдами и неправдами желает удержать их в заточении. Двигаясь вдоль стены, мужчины в синей униформе что-то разглядывали на земле.

– Тюремные охранники в клинике для душевнобольных, – заметил вслух Чак. – То еще зрелище, мистер Макферсон, уж извините.

– У нас больница строгого режима, – отозвался Макферсон. – Мы работаем по двум лицензиям – от Массачусетского департамента по охране душевного здоровья и от федерального управления тюрем.

– Я понимаю, – сказал Чак. – Просто интересно… вам, ребята, наверно, есть о чем поговорить за ужином?

Макферсон улыбнулся и покачал головой.

Тедди обратил внимание на брюнета в такой же униформе, что и остальные охранники, только с желтыми эполетами и стоячим воротничком, а также с золотым беджиком на груди. Он единственный шагал с поднятой головой, заложив руку за спину, и Тедди сразу вспомнил встречавшихся ему во время войны полковников, считавших свое командование ношей, которую на них взвалила даже не армия, а сам Господь Бог. Вторая рука прижимала к груди черную книжицу. Он кивнул в их сторону и начал спускаться по тому же склону, и никакой бриз не мог пошевелить его ежик.

– Смотритель, – сказал Макферсон. – Вы с ним познакомитесь позднее.

Тедди кивнул, а сам подумал, что ему мешает познакомиться с ними сейчас. А тем временем смотритель скрылся за гребнем.

Один из санитаров открыл ключом ворота в стене и распахнул створ, после чего тележки въехали на территорию. К Макферсону подошли два охранника и встали по бокам. Он же распрямился во весь свой рост и, обращаясь к судебным приставам, официальным тоном произнес:

– Я должен ввести вас в курс дела.

– Давайте.

– Господа, вы будете приняты со всем уважением, вам будет оказана необходимая помощь. Ну а вы во время своего короткого визита будете вести себя в рамках протокола. Ясно?

Тедди кивнул, а Чак сказал:

– Так точно.

Макферсон сфокусировал взгляд на точке поверх их голов.

– Доктор Коули наверняка разъяснит вам детали протокола, но хочу сразу подчеркнуть: бесконтрольные контакты с пациентами запрещены. Ясно?

Тедди чуть не сказал «да, сэр», как будто дело происходило в тренировочном лагере, но в результате отделался коротким «да».

– Корпус А, для мужчин, за моей спиной, справа. Корпус B, для женщин, слева. Корпус С за этими скалами, позади комплекса и казарм для персонала, в помещении бывшего Уолтонского форта. Вход в корпус С только с письменного разрешения и в присутствии смотрителя больницы и доктора Коули. Ясно?

Оба пристава кивнули. Макферсон протянул свою лапищу, словно обращаясь с мольбой к солнечному светилу:

– А сейчас прошу вас сдать оружие.

Чак посмотрел на Тедди. Тот покачал головой и сказал:

– Мистер Макферсон, мы являемся официально назначенными судебными приставами и по уставу обязаны находиться при оружии двадцать четыре часа в сутки.

Голос Макферсона разрезал воздух, как стальной кабель:

– Статья триста девяносто первая федерального закона о пенитенциарных учреждениях и заведениях для невменяемых преступников гласит, что требование о ношении оружия гражданскими лицами может быть отменено как их непосредственным начальством, так и лицами, отвечающими за работу и меры предосторожности в тюрьмах и психлечебницах. Господа, вы находитесь под юрисдикцией этой поправки. С оружием вы не войдете в ворота больницы.

Тедди посмотрел на Чака. Тот уставился на протянутую ладонь и пожал плечами.

– Мы хотим, чтобы это было зафиксировано, – сказал Тедди.

Макферсон повернулся к одному из сопровождающих:

– Охранник, прошу зафиксировать факт применения поправки в отношении судебных приставов Дэниелса и Ауле.

– Есть, сэр.

– Господа? – повторил Макферсон.

Охранник справа от него раскрыл небольшую кожаную сумку.

Тедди поднял полу плаща и вытащил из кобуры служебный револьвер. Движением кисти открыл барабан и положил оружие в протянутую ладонь. Макферсон передал его охраннику, тот спрятал оружие в кожаную сумку, Макферсон же повторно протянул ладонь.

Чак, в отличие от Тедди, какое-то время возился с кобурой, но Макферсон, не выказывая нетерпения, ждал, пока тот неуклюже положит револьвер на его широкую ладонь.

Макферсон передал оружие охраннику, тот пополнил содержимое сумки и прошел в ворота.

– Ваше оружие будет храниться в комнате личных вещей рядом с офисом смотрителя, – голос Макферсона прошелестел, как листья на ветру, – в главном здании, которое находится в центре комплекса. Вы его заберете в день отъезда. – Он снова позволил себе ковбойскую ухмылочку. – Ну что, официальная часть на сегодня закончена. Не знаю, как вы, а лично я вздохну с облегчением. Как вы насчет того, чтобы познакомиться с доктором Коули?

Он повел их вперед, ворота за ними закрылись.

По обе стороны от главной дорожки, вымощенной тем же кирпичом, из которого была сложена стена, раскинулись лужайки. За травой, и деревьями, и клумбами, и даже за кустами роз, высаженными вдоль здания больницы, ухаживали садовники с кандалами на ногах, под присмотром санитаров. Другие пациенты, тоже в кандалах, прохаживались по территории утиными шажками. В основном мужчины, лишь несколько женщин.

– Видели бы вы старые фотографии, – сказал Макферсон. – Когда сюда приехали первые врачи, тут были сплошные заросли армерии и кустарник. – А сейчас…

Справа и слева от больницы стояли два одинаковых здания из красного кирпича в колониальном стиле c цоколем, выкрашенным в яркий белый цвет, зарешеченными окнами и переплетами, пожелтевшими от морских испарений. Сама больница, из отполированного морской стихией камня и выкрашенная в угольно-черный цвет, имела шесть этажей, и сверху к гостям внимательно приглядывались мансардные окна.

– Здание построили перед Гражданской войной для штаба батальона, – пояснил Макферсон. – Очевидно, были планы использовать его как тренировочную базу, но, когда война стала неизбежной, все переключились на форт, а здесь позднее разместили военнопленных.

Тедди смотрел на башню, которую заприметил еще с парома. Ее макушка выглядывала из-за верхушек деревьев в дальнем конце острова.

– Что за башня?

– Старый маяк, – ответил Макферсон. – В этом качестве не используется с начала восьмисотых годов. Я слышал, что армия северян держала на нем сторожевых наблюдателей, ну а теперь мы там обрабатываем…

– Пациентов?

Он помотал головой:

– Сточные воды. Вы не поверите, какую только дрянь к нам не приносит. С парома все выглядит красиво, но отходы целого штата, попадающие из рек в эту гавань, в конце концов оказываются у нас.

– Потрясающе, – сказал Чак, щурясь на солнце, и затянулся сигаретой, чтобы подавить зевок.

– Там, ближе к стене, – Макферсон махнул рукой в сторону корпуса В, – стоит дом командующего северян. Вы могли его заметить, когда поднимались на гору. Тогда он обошелся в кругленькую сумму, и, когда дядя Сэм получил счет, командующего сняли с должности. Этот дом стоит посмотреть.

– И кто там сейчас живет? – спросил Тедди.

– Доктор Коули, – ответил Макферсон. – И смотритель больницы. Эти двое создали здесь нечто уникальное.

Они огибали комплекс с тыла, встречая по дороге новых садовников в кандалах, за которыми присматривали санитары; многие мотыжили суглинок возле задней стены. Одна садовница, женщина средних лет с жиденькими пшеничными волосами, просвечивавшими на макушке, вытаращилась на Тедди и приложила палец к губам. На ее шее выделялся багровый шрам размером с лакричную конфету. Она улыбнулась ему, не отнимая пальца от губ, и медленно, в знак запрета, покачала головой.

– Коули в своей области человек легендарный, – говорил Макферсон, пока они огибали здание больницы. – Лучший студент, что в Джоне Хопкинсе, что в Гарварде, опубликовал свою первую работу по патологии бреда в двадцать лет. Многократно консультировал Скотленд-Ярд, МИ-6 и УСС[2].

– Зачем?

– Зачем? – переспросил Макферсон.

Тедди кивнул. Вопрос казался ему логичным.

– Ну… – Макферсон был в замешательстве.

– Взять УСС, для начала, – сказал Тедди. – Зачем им консультироваться с психиатром?

– Военная область, – наконец ответил Макферсон.

– Допустим. – Тедди говорил с расстановкой. – А конкретнее?

– Информация засекреченная, – сказал Макферсон. – Так я предполагаю.

– Какая же она засекреченная, если мы об этом говорим? – заметил Чак, переглянувшись с напарником.

Макферсон, уже поставивший ногу на ступеньку лестницы, что вела к дверям больницы, застыл в растерянности. Он скользнул взглядом по изгибу оранжевой стены, а затем сказал:

– Спросите у него сами. У него как раз должно было закончиться совещание.

Они поднялись по ступенькам и вошли в отделанное мрамором фойе, увенчанное купольным сводом с кессонами. Перед ними с характерным звуком открылись автоматические двери, и они очутились в большой приемной, где за столами, справа и слева, сидели санитары, а вглубь уходил длинный коридор, упиравшийся в еще одни автоматические двери. У подножия лестницы, пока Макферсон записывал все три фамилии в реестр, они предъявили свои удостоверения санитару, тот сравнил их фото с подлинниками и вернул их владельцам. За спиной у санитара, в зарешеченной клетушке, сидел мужчина в такой же униформе, как смотритель больницы; за ним, на стене, висели ключи.

Они поднялись на второй этаж и свернули в коридор, пропахший лесным мылом. Дубовый пол блестел, отражая свет, проникавший через большое окно в конце коридора.

– Охранников у вас хватает, – сказал Тедди.

– Мы принимаем все меры предосторожности, – отозвался помощник смотрителя.

– За что общественность вам благодарна, мистер Макферсон, не сомневаюсь, – вставил Чак.

– Поймите одну вещь. – Макферсон снова обращался к Тедди. Они шли мимо закрытых кабинетов с именами врачей на серебряных табличках. – Другого такого заведения в стране просто нет. Мы принимаем самых сложных пациентов. Тех, с кем больше ни одна больница не справится.

– Здесь находится Грайс, верно? – спросил Тедди.

Макферсон кивнул:

– Винсент Грайс, да. В корпусе С.

– Грайс – это тот, который… – обратился Чак к напарнику.

– Да. Укокошил всю свою родню, потом скальпировал и сделал себе из их скальпов головные уборы.

– И в них разгуливал по городу, – продолжил Чак.

– Если верить газетам.

Они остановились перед двустворчатой дверью. Медная табличка гласила:

НАЧМЕД ДОКТОР ДЖ. КОУЛИ

Макферсон, взявшись за ручку двери, повернулся к ним и посмотрел пронзительным взором.

– В менее просвещенный век, – сказал он, – этого Грайса посадили бы на электрический стул. А здесь его изучают, выявляют патологию, возможно, даже сумеют купировать отклонения в мозгу, заставившие его столь радикально нарушить общепринятые нормы поведения. Если так, то можно надеяться, что наступит день, когда подобные аномалии в нашем обществе будут полностью искоренены.

Его пальцы застыли на дверной ручке. Казалось, он ждал ответной реплики.

– Мечтать не вредно, – сказал Чак. – Не так ли?

3

Доктор Коули был до того худ, что казался истощенным. Не то чтобы ходячий скелет, каковых Тедди насмотрелся в Дахау, но немного откормить его не мешало бы. Его маленькие темные глаза сидели глубоко в глазницах, на лицо легли тени. Его щеки даже не ввалились, а провалились, и кожа вокруг была вся в застарелых прыщах. Тонкие губы и заостренный нос лишь усиливали его худобу, подбородок практически отсутствовал. Остатки волос были такими же темными, как глаза и тени под ними.

Зато он обладал яркой взрывной улыбкой, в которой сквозила уверенность в себе, отчего радужная оболочка глаз делалась светлее. Именно эту улыбку он и пустил в ход, выходя из-за стола им навстречу с протянутой рукой.

– Пристав Дэниелс. Пристав Ауле. Рад, что вы смогли так быстро выбраться.

Его рука оказалась сухой и гладкой, как у статуи, а пожатие жестким, до костей, и оно отозвалось у Тедди до самого предплечья. В глазах Коули зажегся огонек – дескать, не ожидал, да? – а затем он повернулся к Чаку:

– Очень рад, сэр. – Улыбка пулей улетела, он уже обращался к помощнику смотрителя. – Пока всё, Макферсон. Спасибо.

– Да, сэр, – откликнулся тот. – Мое почтение, господа. – И с этими словами вышел из кабинета.

Улыбка вернулась на лицо Коули в клейкой версии, напомнившей Тедди пленку на супе.

– Хороший человек. Макферсон. Неравнодушный.

– К чему? – спросил Тедди, присаживаясь возле стола.

Улыбка трансформировалась, съехав на одну сторону и там застыв.

– Простите?

– Он неравнодушный, – повторил Тедди. – К чему?

Коули, сев за стол из тикового дерева, развел руки:

– К работе. В нашем случае это моральный сплав закона, порядка и врачебного внимания. Еще пятьдесят лет назад, а то и меньше, отношение к таким пациентам, как наши, было однозначное: в лучшем случае заковать в кандалы и пусть гниют в собственном дерьме. Их систематически избивали, как будто психоз можно выбить из человека. Их демонизировали. Их истязали. Подвешивали на дыбе. Загоняли шурупы в черепную коробку. Иногда топили.

– А сейчас? – спросил Чак.

– Сейчас мы их поддерживаем. Морально. Мы пытаемся их вылечить, поставить на ноги. А если это не удается, то, по крайней мере, обеспечиваем им необходимый покой.

– А как же их жертвы? – спросил Тедди.

Коули поднял брови. Он ждал продолжения.

– Это ведь люди, совершившие жестокое насилие, – сказал Тедди. – Так?

Коули кивнул:

– Весьма жестокое, да.

– Они кого-то мучили, – продолжал Тедди. – Кого-то даже убили.

– Подавляющее большинство.

– Тогда почему их покой важнее покоя их жертв?

Коули ответил, тщательно подбирая слова:

– Моя работа состоит в том, чтобы лечить этих людей, а не их жертв. Их жертвам я уже не в силах помочь. В любой работе существуют свои рамки. В моей тоже. Она ограничена кругом моих пациентов. – Он улыбнулся. – Разве сенатор не объяснил вам ситуацию?

Тедди и Чак обменялись короткими взглядами.

– Мы ничего не знаем ни о каком сенаторе, доктор. Нас назначила окружная судебная палата.

Коули поставил локти на зеленую книгу записей, сложил ладони и, опустив на них подбородок, воззрился на приставов поверх очков.

– Стало быть, я ошибся. И что вам сказали на инструктаже?

– Нам известно, что пропала заключенная. – Тедди положил на колени блокнот и перелистнул несколько страниц. – Рейчел Соландо.

– Пациентка, – поправил его Коули с застывшей на лице улыбкой.

– Пациентка, – согласился Тедди. – Прошу прощения. Если мы правильно поняли, с момента побега еще не прошло двадцати четырех часов.

Коули чуть наклонил подбородок вместо кивка.

– Побег был совершен прошлой ночью. Между десятью и полуночью.

– И до сих пор ее не нашли, – уточнил Чак.

– Верно, пристав… – Доктор поднял руку, как бы извиняясь.

– Ауле, – напомнил Чак.

Лицо Коули вытянулось поверх сложенных рук. Об оконное стекло за его спиной шлепнулось несколько капель. То ли с неба, то ли с моря – Тедди не смог определить.

– А имя – Чарльз?

– Да.

– Я буду вас звать Чарльз, если не возражаете, – сказал Коули.

– Мне повезло.

– В смысле?

– Мы свои имена не выбираем, – сказал Чак. – Хорошо тому, кто доволен своим именем.

– И кто же его выбрал?

– Мои родители.

– Нет, фамилию?

Чак пожал плечами:

– Кто знает. Нам придется вернуться на двадцать поколений назад.

– Или на одно.

Чак подался вперед:

– Простите?

– Вы грек или армянин, – сказал Коули. – Кто же?

– Армянин.

– А фамилия Ауле…

– Когда-то была Анасмаджан.

Коули перевел взгляд на Тедди:

– А ваша?

– Дэниелс? Ирландская фамилия в десятом поколении. – Губы Тедди тронула улыбка. – И я знаю всех своих предков, доктор.

– А полное имя? Теодор?

– Эдвард.

Коули отвалился на стуле, руки упали на стол. Он постучал ножичком по краю столешницы. Звук был тихий и настойчивый, как падающий на крышу снег.

– Имя моей жены Маргарет, но, кроме меня, никто ее так не называет, – сказал он. – Для старых друзей она Марго, и в этом есть смысл, все же прочие зовут ее Пегги. И вот это мне совершенно не понятно.

– Что?

– Как из Маргарет получилась Пегги. И ведь это распространенный случай. Или как из Эдварда получается Тедди. В Маргарет нет «п», в Эдварде нет «т».

Тедди пожал плечами:

– Как ваше имя?

– Джон.

– Вас никогда не называли Джеком?

Коули покачал головой:

– Для большинства людей я просто «доктор».

Вода поплевывала в оконное стекло. Коули как будто прокручивал в уме их разговор, глаза его сделались блестящими, а взгляд отсутствующим. И тут голос подал Чак:

– Мисс Соландо считается опасной?

– Все наши пациенты склонны к насилию, – ответил Коули. – Поэтому они здесь. Как мужчины, так и женщины. Рейчел Соландо – вдова убитого на войне. Она утопила троих своих детей в озере за домом. Отводила по очереди и удерживала их головы под водой, пока они не захлебнулись. Потом принесла их обратно домой и рассадила за кухонным столом. Когда к ней заглянул сосед, она спокойно ела.

– Она и его убила? – спросил Чак.

Брови Коули приподнялись, он тихо вздохнул:

– Нет. Пригласила с ними позавтракать. Он, естественно, отказался и позвонил в полицию. Рейчел по-прежнему считает, что дети живы и дожидаются ее дома. Это может объяснить мотив ее побега.

– Желание вернуться домой, – уточнил Тедди.

Коули кивнул.

– А где ее дом? – спросил Чак.