Закон Кремля Силлов Дмитрий

– Стрелять умеешь? – поинтересовался я.

– Спрашиваешь! – хмыкнула девица. Подобрала АК убитого бандита, ловко перехватила оружие, отомкнула магазин, проверила, еще два магазина вытащила из бездонных карманов убитого. Похоже, и впрямь с оружием знакома.

И со сбором хабара – тоже.

Василиса ловко и быстро обыскала трупы, в результате чего были найдены две советские консервы, кусок чего-то похожего на хлеб, три фляги с водой, сломанная зажигалка и дохлая вяленая крыса без головы и хвоста, бережно завернутая в тряпку.

– Хороший хабар, – кивнула Василиса, сложив добычу в холщовый вещмешок одного из бандитов. После чего откусила солидный кусок крысятины, остальное протянула мне: – Будешь?

Я, конечно, был голоден. И, конечно, в своей жизни кушал всякое. Но по возможности предпочитал обходиться без экспериментов.

Особенно в мире Кремля.

Тут же как в Индии. Местные индусы запросто пьют воду из Ганга, куда без каких-либо ограничений сбрасывается дерьмо, останки трупов и отходы предприятий. А турист хлебнет такой водички – и запросто в лучший мир отъедет.

Тут – то же самое. То, что едят местные, нужно кушать с большой осторожностью. И уж точно не крысу-мутанта, мясо которой имело подозрительный фиолетовый оттенок.

– Благодарю, воздержусь, – сказал я.

– Как хочешь, – пожала плечами девица. – Мне больше достанется.

И пока мы шли по направлению к «Маяковской», с аппетитом доточила крысу.

Кстати, памятник пролетарскому поэту сохранился отлично. Возможно, потому, что его накрыло огромное Поле Смерти. Это аномалии местные, встречающиеся разных цветов и отличающиеся свойствами. Плотоядные, естественно, – кто ж в этом мире друг друга не жрет? Да и в других, в принципе, тоже.

Куполообразная аномалия, которая обволокла памятник, выглядела необычно. Полей Смерти с золотистым оттенком я еще здесь не видел. От нее лился мягкий, приятный свет. Хотелось подойти и потрогать поверхность Поля, которая казалась бархатистой и очень приятной на ощупь.

Внутри этой полупрозрачной субстанции поэт выглядел эпично – его фигуру словно обвивали жгуты из тяжелого жидкого золота, которые стекали вниз, по постаменту, и уходили в землю, покрытую черной травой.

– Красиво, – заметил я.

– Ага, – согласилась Василиса. – Только близко лучше не подходить. Это Поле стреляет жгутами, утягивает в себя и, выпив все соки, выкидывает сухую шкуру. Гляди.

Я присмотрелся.

Действительно, возле памятника в грязи валялись смятые и рваные клочья кожи и обрывки одежды. Костей не было. Видимо, Поле Смерти не только соки выпивало, но и выжирало жертву изнутри.

– Да уж, – сказал я. – Наглядная картинка к пословице «Красота требует жертв».

– Чего? – не поняла Василиса.

– Неважно, – сказал я.

И удивился, кинув взгляд на девушку.

Она казалась невзрачной с самого начала нашего знакомства. Из-под телеги вылез тощий парень, похожий на серую полевую мышь. Никакой. Лицо совершенно незапоминающееся. Встретишь такого через неделю знакомства – и не вспомнишь, что уже виделись.

Когда выяснилось, что Васька не парень вовсе, а девушка, – мало что поменялось. Ну, волосы красивые, густые, волнистые из-под капюшона выбились, которые после заварушки девушка тут же убрала обратно. Но с одними волосами красавицей не станешь, если у девицы лицо, которое, стоит отвернуться, тут же забудешь. Не фиксируется оно в памяти, бывает же такое.

А тут глянул – и взгляд невольно зацепился за губы, которые, оказывается, довольно полные, с красивым изгибом. И овал лица приятный, и глаза цвета чистого неба, оказывается, большие, с длинными ресницами…

Блин, наваждение какое-то. Куда я раньше-то смотрел? Хотя понятно куда – вокруг. Чтоб никакая тварь сожрать меня не попыталась. Да и потом – не до разглядываний спутника было, нет у меня интереса на мужиков пялиться. Тут же невольно задержал взгляд – и Василиса это, естественно, заметила, девчонки всегда такое замечают. Улыбнулась краем рта, не отвернулась. М-да, однако… Вот уж не думал, что могу кому-то понравиться с небритой и немытой рожей, местами забрызганной присохшими чужими мозгами.

– Кстати, лет тебе сколько? – поинтересовался я как бы между делом.

– Мы зимами года меряем, – отозвалась девушка. – Зиму пережил – считай, заново на свет народился, можно своей жизни новый отсчет вести. Той зимой девятнадцать стукнуло. А с чего такой интерес, перехожий?

– Неважно, – нахмурился я. Еще не хватало, чтобы подумала, будто я на нее глаз положил. Вот доведу до красных стен, сдам ее кремлевскому начальству с рук на руки, и пусть дальше они сами с ней возятся, ибо воспитатель юных дев из меня архихреновый.

Между тем смеркалось, надо было подумать о ночлеге. До Кремля засветло дойти не успеем сто процентов. Это по старой, довоенной Москве можно было сделать запросто, перебирая ногами по чистому тротуару. Сейчас же он сохранился лишь незначительными растрескавшимися фрагментами, выглядывающими из куч мусора, что скопился за двести лет на улицах города. Вернее, его руин, так как целых зданий тут практически не осталось.

Полуразрушенный дом слева показался мне более-менее надежным убежищем. Окна одной половины здания кто-то забил досками, почерневшими от времени, а во вторую половину пару столетий назад врезался подбитый танк с сорванной башней – да там и остался навеки, похороненный под обломками стены, рухнувшей на него.

Пару досок я отодрал, и мы влезли внутрь. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь дыры в верхнем перекрытии, которое чудом не рухнуло – строили в те времена знатно.

Комната, в которой мы оказались, была завалена старым хламом – разбитый и полусгнивший шкаф, обломки тумбочки, колченогий стол, останки телевизора, который кто-то зачем-то разбил на части. А еще там была большая старая кровать с отломанными ножками, которая стояла прямо на полу. Зачем у нее подпорки выдернули, тоже оставалось загадкой истории… Стало быть, так кому-то было надо.

Кучи ссохшегося дерьма по углам не оставляли сомнений – здесь жили, но давно, так как дерьмо уже высохло и не воняло. Пахло тлением, сыростью, плесенью – но это были нормальные, знакомые запахи, к которым я еще в Зоне привык давным-давно, а привычное со временем перестаешь считать неприятным.

– Годное место для ночевки, – сказал я, прикидывая, откуда могут сюда вломиться враги. Получалось, что только через дыру, в которую мы влезли – выход из комнаты загораживал облезлый бок танка… Если кто с улицы надумает нас навестить, стрелять придется только в одном направлении.

– Ага, – согласилась со мной Василиса. – Странно, что никто мебель не сжег.

– А это идея, – хмыкнул я. – Окно пока тряпкой занавесь, а я костром займусь.

Через четверть часа в комнате стало тепло и светло. Обломки старинной мебели горели замечательно, дым уходил вверх через дыры в перекрытии, а в костре разогревались две банки с тушенкой, которыми снабдил меня бармен в «Янове».

– Романтика, блин, – усмехнулся я.

– Чего? – переспросила Василиса.

– Хорошо, говорю.

– Наверно, – пожала она плечами. – Иногда не пойму тебя. Вроде по-нашему говоришь, а вроде и нет.

Ясно. В этом мире слово «романтика» забыли. Ну и правильно, наверное. Лишнее слово. Когда выживать надо, всякая посторонняя ерунда из прошлого быстро забывается.

С голодухи тушенка зашла как отборный деликатес. Понятное дело, разве крысой наешься? Василиса свою банку опустошила быстрее меня – вроде тощая, и куда в нее лезет? Хотя…

Я почесал подбородок, проморгался – может, зрение меня обманывает или свет от костра так картинку искажает. Вроде худышка рядом со мной сидела, а пригляделся – да нет, все у Василисы на месте. Камуфлу расстегнула, жарко – а под ней бюст прям торчком стоит. Да и задница довольно круглая, на которой она сидит прямо на полу, поджав под себя ноги по-турецки…

Я нахмурился, недовольный собой. Не дело так на девчонку пялиться, которая к тому же серьезно младше тебя. Может понять не так, обидится еще…

– Нравлюсь? – спросила Василиса.

И посмотрела на меня так, как девятнадцатилетние девушки не смотрят. Оценивающе. И одновременно выжидающе: мол, долго еще сидеть собрался, как бы между делом скользя взглядом по моим формам? А как тут не скользить, когда оно такое все, выпирает отовсюду…

– Нравишься, – честно сказал я.

– Ну так чего сидеть, время терять? – пожала плечами девушка. – Давай разденемся, что ли. Я голая люблю этим заниматься. Так слаще.

Бывают предложения, от которых не отказываются. Если кушать хочешь, а тебя к столу зовут, можно, конечно, ради приличия сделать вид, что еда тебя не интересует. Но зачем? Глупо же, верно? Разве только в случае, если предлагают то, что ты жрать не будешь, даже подыхая с голодухи. Ну, а коль оно все аппетитно настолько, что голова кружится, – почему бы и нет?

…Секс на ворохе гнилых, вонючих тряпок – так себе удовольствие. Если сыт. А когда у тебя его не было черт знает сколько времени – в самый раз. Тем более, если партнерша тебе подходит.

А она – подходила. Идеально. Так, что только начали, и я улетел сразу. Не думал, что подобное удовольствие возможно от обладания другим человеком. Будто пазлы сошлись, словно ключ в свой замок вошел, а не как до этого, когда чужие открыть пытался. Да, до этого тоже бывало хорошо, порой даже очень.

Но не так, как сейчас!

Это было что-то невообразимое, которое словами не передать. Все тело рвалось навстречу этому новому наслаждению, когда не замечаешь ничего, а словно плывешь в ревущем потоке, сливаясь с ним полностью, сам становясь этим потоком и где-то краем сознания ловя, что этот рев – твой! И заткнуться бы, потому что не в своем домике у речки кайфуешь, а в очень опасном месте… Но – никак, и ты бьешься в экстазе, вбивая в старую кровать это упругое, но в то же время податливое тело, и боишься лишь одного – что это нереальное наслаждение когда-нибудь завершится…

Но все хорошее, как известно, все же заканчивается. Я и сам, признаться, чуть не скончался, когда меня сотрясло так, словно я пулеметную очередь своей тушкой поймал…

А потом мы лежали рядом, не в силах пошевелиться, – не знаю как она, а я так сто процентов. Весь на трах изошел и сейчас валялся, ощущая себя той самой пустой оболочкой возле памятника, которую видел недавно…

– А ты ничего, – произнесла Василиса. – Выносливый. Может, еще разок?

– П-попозже, – слегка заикаясь, проговорил я. Тут нижнюю челюсть непросто провернуть, чтоб ответить, а она на второй раз нацелилась! Хорошо, что у кровати ножек не было, а то бы мы их точно переломали, что в процессе соития штука крайне неприятная. Особенно такого. Хотя глядя на то, как она, голая, встала с кровати, вытащила из моего рюкзака флягу и начала пить, запрокинув голову и подчеркнуто выпятив все, что при этом выпятилось, я почувствовал, как у меня внизу живота вновь зашевелился интерес к этой девушке. При этом я был уверен, что от второго раза точно сдохну, но, с другой стороны, один раз живем, была не была!

– Ладно, не напрягайся, – сказала она, кладя флягу обратно, накидывая камуфлированную куртку и присаживаясь на корточки возле почти потухшего костра так, чтобы видеть меня. – Ты и правда крепкий мужик. Большинство не выживали.

– От секса с тобой? – удивился я, приподнимаясь на локте – откуда только силы взялись?

– Ага, – равнодушно произнесла она. – Дар мне выпал такой. Башню от меня у мужиков срывает, как у этого танка, что в доме застрял. Зато те, кто выжил, точно не забудут. И ты в том числе.

Костер отбрасывал длинные, резкие тени, пляшущие не только на обшарпанных стенах с остатками обоев, но и на лице девушки. И казалось, что оно постоянно меняется, плывет, словно нечеткая голограмма, и сколько ни вглядывайся – не уловить черт лица, ибо как разглядеть то, что зыбко, словно пустынный мираж…

– Ты мутант? – прямо спросил я.

Она не ответила, протянув руки к костру, – и пламя отстранилось от нее, словно огненно-рыжий кот, решительно не желающий, чтобы его гладили.

– Что такое мутант? – спросила она.

Я хотел ответить, но она перебила:

– Это тот, кто изменился? Стал другим? Не таким, как были те, кто погиб в Последней войне?

Я кивнул. Мутанты, конечно, разные бывают, в том числе и рукотворные. Но в целом ее определение подходило.

Она покачала головой, горько усмехнувшись.

– Тебе не понять, перехожий. Все мы здесь мутанты. Даже те, кто пока не знает об этом. Я о себе узнала в девять лет, когда ударила здорового мужика, который решил, что пора меня сделать бабой. Зло ударила, сильно, потому что не люблю, когда меня лапают без моего разрешения. И грудину ему пробила насквозь, так, что аж пальцами почувствовала его позвоночник. Никогда этого не забуду. Я трогаю мокрую суставчатую кость и чувствую, как мне в локоть бьется живое сердце. Тогда я со страху пихнула его рукой, и оно остановилось. Я потом мужика того на его же нож насадила, чтоб выглядело, будто он сам на него упал. Вроде поверили – детская рука тонкая, а нож был большим, гораздо больше члена того урода. Раз в пять, наверно, а может, и больше.

Она снова замолчала, заодно прекратив попытки погладить неприветливый костер, но тот все равно горел так, словно от Василисы в мою сторону дул ветер. Думаю, был бы он живым, точно уполз бы от нее подальше.

Да уж, везет мне на девок-мутантов. Судьба, вероятно, такая – подобное к подобному тянется…

– И ты – мутант, – сказала она. – Иначе б со мной не выдержал. Вижу, что хочешь еще. И я хочу. Но не надо. Умрешь. Даже мутанты второй раз не выдерживают. Так что лучше спи.

И тут я почувствовал, как меня накрывает теплая, мягкая волна, приятная и уютная настолько, что хочется в нее завернуться, уткнуться лицом и больше не шевелиться. Противиться этому было невозможно, хотя где-то билась в голове заполошная мысль, что неестественно это все, что не меня рубит от усталости, а срубают меня вопреки моей воле…

Но сил противиться нереально приятной волне не было, да и не хотелось, потому что и вправду устал я, как крысособака. Я и не стал – и меня мгновенно унесло далеко-далеко, туда, где нет грязного и опасного мира вокруг, вонючих тряпок поверх кровати и дырявого потолка, сквозь который заглядывают в наше убогое убежище любопытные звезды…

Я проснулся мгновенно. В какой бы из миров ни закинула тебя судьба, но сталкерская чуйка, хорошо натренированная в Чернобыльской Зоне, всегда с тобой. Вот и сейчас меня будто изнутри толкнуло: опасность!

Василиса лежала рядом. Спала, как кошка, свернувшись калачиком. И не скажешь, что мутант, девчонка и девчонка, такая же, как тысячи других.

Но сейчас мне было не до нее.

Через дыры в потолке проникал скудный утренний свет – видимо, солнце только взошло и лишь частично разогнало ночной мрак.

Но не только хилые лучи проникали сверху в наше убежище.

Там, над нашими головами, шевелилось что-то, будто змея спускалась в комнату, проникнув сквозь пролом в перекрытии.

И не одна…

Их было несколько. Толстых, гибких, с широко открытыми пастями…

Я столкнул Василису с кровати и сам кувыркнулся вбок…

Вовремя!

Две змеи ударили одновременно в то место, где мы лежали мгновение назад, – и тут же взвились вверх, схватив лишь вонючие тряпки – которые тут же стряхнули с зубов, поняв, что добыча ускользнула. А сверху быстро спускались еще две, тусклые, стального цвета, с пятнами ржавчины на чешуйчатой поверхности.

Значит, это были не змеи.

Схватив «Вал», я выстрелил несколько раз…

Бесполезно. Пули с визгом отскочили от бронированной чешуи, и я еле ушел от удара еще одной пасти.

Хотя нет. Не пасти. Манипулятора с острыми стальными зубами, похоже, выдвижными. Удобно. Надо что-то прихватить понадежнее – выдвинутся чуть-чуть. А если убить кого-то понадобится, станут, как сейчас, длиной с мой указательный палец.

– Коллектор… – сдавленным голосом произнесла Василиса.

Понятно.

Помню такого биоробота. Собиратель запчастей и жратвы для заокеанских тяжелых боевых машин. Бронированный, очень подвижный паук с двенадцатью длиннющими ногами, внушительным стальным коробом под брюхом и четырьмя манипуляторами, свешивающимися с туловища, расположенного на высоте второго этажа. Твари довольно трусливые, однако с голодухи эволюционировали и научились заниматься самостоятельной охотой.

Теоретически можно было попытаться вылезти через окно, но что-то мне подсказывало – этого делать не нужно. На открытом пространстве коллектор нас еще быстрее отловит, он на такую охоту и запрограммирован изначально. А тут манипуляторам было развернуться сложнее, вон как о стены шарахаются, пытаясь до нас добраться.

Один из них нацелился на Василису, которая ловко увернулась, и манипулятор прямо в пол врезался, аж металл по бетону заскрипел. Второму со мной тоже не повезло – я метнулся в сторону, и стальная пасть поймала массивный подголовник кровати, который тут же размолотило в щепки.

Но это не могло продолжаться вечно – я начал уставать.

И осталось только одно…

Ладонь пронзила привычная адская боль, и полумрак комнаты озарился сиянием цвета чистого неба.

«Бритва». Мой нож, который с некоторых пор прижился у меня в руке и вылезал наружу по моей мысленной просьбе, причиняя мне при этом нешуточные страдания.

Но когда стоит вопрос жизни и смерти – хочешь не хочешь, а пострадать придется…

Неожиданно появившееся освещение воодушевило манипуляторы – видимо, добычу они выслеживали примитивненько, с помощью встроенных глаз-видеокамер. Ну, все четыре манипулятора ко мне и метнулись, мешая друг другу. Видать, сильно робот оголодал, совсем соображать перестал с пустым биореактором.

Это меня и спасло от синхронного удара четырех стальных змей, толкающих друг друга от жадности.

Я упал навзничь, на спину, предварительно ее скруглив и прижав к груди подбородок, чтоб затылком о пол не треснуться, и стальные пасти пронеслись надо мной, обдав меня вонью гнилого сала – видимо, по причине отсутствия машинного масла робот вместо него научился использовать животный жир.

И тогда я ударил.

«Бритвой», со всей силы!

И мой нож, который умеет разрезать и любой предмет, и пространство между мирами, сработал на славу.

Одно щупальце, извиваясь, упало на пол, отсеченное напрочь. Два других «Бритва» повредила серьезно, прорезав примерно на половину толщины.

Этого оказалось достаточно.

Сверху раздался рев, словно я мамонта ранил. Оставшиеся манипуляторы, искря, взметнулись вверх и исчезли, после чего мы услышали гулкие удары, от которых слегка завибрировал пол, – это раненый биоробот убегал с поля боя.

Отсеченное щупальце дернулось еще пару раз – и замерло, похожее на располовиненную змею с раскрытой пастью. Я поднялся на ноги, стиснул зубы и, пережив возвращение «Бритвы» обратно в руку, смахнул со лба выступившие капли пота. Может, в Кремле найду мастера, который нормальные ножны для моего ножа сделает, а то ж уже прям сил нет, до чего это больно, когда «Бритва» то из моей руки вылезает, то обратно туда лезет!

– Я ж говорила, что мутант, – сказала Василиса, проследив взглядом путешествие моего ножа в меня. – И это хорошо. Потому что если б ты им не был, сегодня это был бы наш последний рассвет.

– Твой, – поправил я, поднимая с пола свой «Вал» и проверяя, цел ли он после падения. – Ты ж в случае, если б я был не мутант, должна была меня затрахать до смерти.

– Тогда мой, – невозмутимо пожала плечами она. – Но если ты жив и выспался, то, думаю, можно это дело отметить.

– Ну уж нет, на фиг, – пробормотал я, чувствуя, что еще не пришел в себя после вечернего марафона. Умереть от секса – перспектива, конечно, заманчивая, но не за этим я пришел в мир Кремля.

– Уверен? – улыбнулась Василиса, делая шаг ко мне.

Я поднял взгляд на нее – и понял, что не уверен… Потому что ко мне шла девушка, поразительно похожая на ту, которую я очень постарался забыть. Нет, не одно лицо, разумеется, но глаза, губы, фигура, походка… И как я раньше не заметил, что Василиса так похожа на…

– Уверен? – повторила она, приблизившись ко мне вплотную и скидывая камуфлированную куртку…

Тысяча кутрубов, как же она похожа на Марию! А я был уверен, что полностью выжег ее из своего сердца, – и вот передо мной снова она, желанная до того, что воздуха в груди не хватает, и вдохнуть тяжко, так как горло перехватило…

– Не бойся, сейчас не буду пить твою жизненную силу, – прошептала она, нежно касаясь пальцами моей груди и неторопливо опуская ладонь ниже… – Ты и правда спас меня, и за это я отблагодарю тебя так, как умею только я…

Но тут я почувствовал нестерпимый жар в руке, куда спряталась «Бритва». Мой нож снова предупреждал меня об опасности, а у него чуйка покруче, чем у любого сталкера-ветерана…

И этот жар привел меня в чувство.

– Тормози, оборотень, – прохрипел я, делая шаг назад. – По ходу, не такая уж ты беспомощная, какой хочешь казаться. Чего тебе надо от меня?

Она усмехнулась.

– Ну, ты вроде меня в Кремль отвести собирался.

– Я туда пацана-сироту обещал доставить, а не перевертыша-псионика, умеющего принимать чужое обличье.

– Ладно, как хочешь, – сказала она – и принялась одеваться. И куда делась ее схожесть с Марией, ее красота несказанная, на которую я так запал вечером? Обычная девчонка с неплохой фигурой, хотя бывают и получше.

– Спасибо за комплимент, – сухо проговорила она. – Считай мою способность макияжем – ведь так в вашем мире называют умение красить морду, чтобы мужикам нравилось? Только мой получше будет, чем краска и тушь. Прощай.

И ушла, откинув рваную тряпичную занавеску и выскользнув через окно. Я же сел на останки кровати, подождал немного, пока перевозбужденное воспоминаниями сердце перестанет колотиться, оделся, доснарядил магазин «Вала», сожрал холодной последнюю банку тушенки – и тоже вылез наружу. В мир Кремля, который будет поопаснее любой Зоны отчуждения моего мира.

Страшна своим запустением Чернобыльская Зона – особенно район Припяти, где панельные девятиэтажки смотрят тебе прямо в душу выбитыми окнами и беззвучно кричат пустыми проемами подъездов, лишенных дверей. Там все поросло деревьями, мхом, больной серой травой и унынием, которое, кажется, висит в воздухе подобно ядовитому радиоактивному облаку.

Но Москва после ядерной войны – страшнее. Тут здания много лет назад будто в ярости грыз кто-то огромный, отхватывая гигантской пастью целые куски стен, проламывая их мощными лапами, снося таранными ударами мускулистого корпуса… А потом это все проросло корявыми деревьями, растрескалось, много где разрушилось, обвалившись бетонным крошевом, и лишь торчащие прутья ржавой арматуры напоминали о том, что этот холм, покрытый мхом цвета крови, когда-то был домом, где жили люди…

Но меня все это не трогало. Насмотрелся в те дни, когда мотался по разрушенной столице, преследуя какие-то цели, о которых уже и позабыл слегка, – старые проблемы смазываются в памяти под пулеметной очередью новых, которые в моей жизни, похоже, никогда не закончатся.

Я шел по разрушенному городу и думал о том, что увидел сегодня утром. Нет, не о псионике, который влез в мои мозги, раскопал там старые воспоминания, а потом натянул на себя чужой образ – сделал так, чтобы я увидел то, что втайне очень желал увидеть. Причем втайне от себя. Есть у меня одна удивительная способность – я быстро забываю то, что мне не требуется. Наверно, просто мой организм не любит, чтобы на чердаке скапливался лишний хлам, и довольно быстро вышвыривает его оттуда, чтоб не захламлять полезное пространство.

Вот и образ Марии потускнел за то время, что я ее не видел, стал блеклым, расплывчатым. Я был уверен, что уже не помню ее лица, тем более что в последнюю нашу встречу она уже была не человеком, а монстром, в которого ее превратила эта вселенная…

Но псионик напомнила. Вытащила из затаенных уголков памяти и ткнула меня носом – на, мол, получай то, чего больше всего на свете желаешь. Вернее, ту.

Нет. Бред крысособачий. Мария выбрала другого – и это только ее решение. Значит, так тому и быть. А то, что осталось во мне от старого чувства, так это, думаю, не что иное, как уязвленное самолюбие: как же, не меня выбрала, а здоровенного кремлевского дружинника, из тех сверхлюдей, которых специально вывели до Последней войны! Эти совершенные биологические боевые машины с эталонными лицами, словно вырезанными из камня, любую девчонку с ума сведут – так что ничего удивительного.

Впрочем, как я понимаю, вряд ли что-то путное из той любви вышло. Мария превратилась в чудовище, дружинник Данила поклялся ее найти и защищать всеми силами, а если потребуется – и жизнь за нее отдать. Им, дружинникам, это запросто, их на то и программировали, чтоб обороняли до последней капли крови то, что прикажут оборонять.

Я усмехнулся своим мыслям. Ну да, сейчас во мне вновь говорит обида самца, от которого самка ушла к другому. Глупо. Давно пора уже отпустить старые чувства и воспоминания. Да я и был уверен, что отпустил, если б не сегодняшнее утро…

Так я и шел себе вперед, гоняя невеселые мысли. Но Москва, пережившая ядерную войну и последующее нашествие вражеской армии, не лучшее место для неспешных прогулок. О чем мне напомнили довольно быстро.

– Хомо! – раздался рык из-за полуобвалившейся стены дома, и я еле увернулся от обломка бетона, пущенного мне в голову с нечеловеческой силой.

– Хитрый хомо! – рыкнули с другой стороны улицы, и на этот раз мне пришлось упасть и перекатиться, иначе б две стальные арматурины, пущенные на манер копий, проткнули меня насквозь.

Ясно, чего ж тут неясного. Это были нео, человекообразные, гориллоподобные и вполне себе разумные обитатели этих мест. «Новые люди», как они себя называли, – а по мне, так не новые, а вполне обычные, в результате мутаций деградировавшие до наших лохматых пещерных предков, от которых им досталась силища и ловкость. При этом они практически полностью сохранили человеческий разум и речь, в результате превратившись в совершенное биологическое оружие.

И сейчас эти твари банально на меня охотились. Организовали засаду по обе стороны неширокой улицы, и если бы я еще пару секунд поразмышлял об оставшейся в прошлом неразделенной любви, мой теплый труп уже б тащили к костру для прожарки с последующим поеданием свежатинки.

Плохо было то, что я нападающих не видел. Слева вдоль улицы тянулась череда полуразрушенных зданий с черными проемами выбитых окон, справа то же самое. Хуже нет, когда противник в курсе твоего местонахождения, а ты понятия не имеешь ни о его дислокации, ни о численности нападающих…

От кирпича, летящего в затылок, я увернулся чисто на интуиции и даже успел выстрелить по тени, мелькнувшей в черном провале окна. Которую задел, судя по хриплому взвизгу, но не убил.

Что изрядно разозлило нападающих.

– Не убивать! Живым брать! – взревел кто-то внутри здания, и эхо гулко отразилось от стен, усилив зловещий эффект приказа. Значит, не только кушать собираются, но перед этим еще и помучить. Хреново.

И я рванул вдоль улицы, «качая маятник», то есть бросаясь из стороны в сторону, чтобы тем, кто собирается меня оглушить, метнув дубину или обломок подоконника, было сложнее в меня попасть.

Увы, я жестоко ошибся, недооценив своих противников, которые именно этого и добивались.

Внезапно сверху раздалось громкое:

– Давай!

И на меня упала сеть, состоящая из тончайших, практически невидимых нитей. По ходу, нео натянули ее между домами, и когда я пробегал под ней, синхронно отпустили.

Для бегущего человека такой неожиданный сюрприз – вещь неприятная. Естественно, я моментально запутался и, не успев затормозить, упал, вдобавок «Вал» чуть не выронил. Хотя он мне ничем не помог. Обмотанный сетью ствол особо не повернешь, а нео уже неслись ко мне со всех сторон огромными прыжками. Всех мне точно не завалить, а два-три убитых сородича серьезно разозлят остальных, за что меня наверняка прям на месте разорвут.

Мелькнула, конечно, мысль воспользоваться «Бритвой», по-прежнему покоившейся у меня в руке, даже кончик клинка немного высунулся из ладони. Разумеется, своим суперножом я бы с сетью справился, но вот с толпой нео – точно нет. Потому оставалось только одно: расслабиться и ждать подходящего шанса.

Что я и сделал.

Через несколько мгновений надо мной нависла толпа мохнатых, экстремально вонючих туш.

– Хомо, – сказала одна из них. – Тощий. Невкусный.

Я прям готов был расцеловать эту обезьянью харю за такие слова. И уже собрался было рассказать ее соплеменникам, что я еще и радиацией отравленный, и что если меня скушать, можно потом на светящийся понос изойти…

Но здоровенный нео, по ходу вожак стаи, безапелляционно заявил:

– Нормальный. Соль есть, крыш-трава есть. Брюхо хомо выпотрошим, травой набьем, солью сверху натрем, на вертеле жарить станем – хорошо будет. Вкусно.

Спорить с вожаком я не стал – и так ясно, что бесполезно. И аргумент насчет моей возможной радиоактивности им точно пофиг будет: если они в Поля Смерти залезают и сидят там, прокачиваются, то наплевать им на сталкера, отравленного Зоной. Сожрут и не почешутся, не такое жрали.

Вожак меж тем нагнулся, дернул нити сети и буквально выковырнул из мелких ячеек мой «Вал»; сопротивляться я даже и не подумал. Толку-то?

Позади вожака раздался скулеж. Громадный нео обернулся.

За ним со скорбной мордой стоял его соплеменник – похоже, тот, кого я подстрелил. В лапе он держал, как мне показалось, кусок окровавленной шерсти величиной с раскрытую ладонь.

– Что? – рявкнул вожак.

– Великий Дрог, – проныл соплеменник. – Этот проклятый хомо, да поразят его небо и облака, да провалится он под землю…

– Короче! – проревел Дрог.

– Этот ничтожный кожаный червяк оторвал мне хвост из своей огненной трубы!

Морда вожака из яростной мгновенно стала глубокомысленно-озадаченной. Видно было, что он серьезно обеспокоен проблемой подчиненного.

– Весь оторвал?

– Весь! – ретиво выкрикнул раненый, горя жаждой мщения.

– Показывай.

Нео повернулся. Ага, вот, значит, кого я подстрелил! Правда, не особо эффективно – лишь полхвоста пуля отмахнула. И кровотечение уже остановилось. Вот же регенерация у этих человекообразных, прям позавидовать можно!

– Врешь ты, Урт, – нахмурил брови вожак. – Оторвал, но не весь. Корешок остался.

Стоявшие рядом соплеменники заухмылялись. Раненый обернулся, на морде растерянность и обида.

– Вот если б задницу совсем оторвал, большой ущерб роду был бы, – продолжал рассуждать Дрог. – Или то, что ниже, тогда совсем беда. А так ты теперь просто бесхвостый обезьян, ничего страшного.

Ага. Значит, друг друга они обезьянами называют – это нормально. А если кто другой такое произнесет – смертельное оскорбление. Часто встречающаяся политика двойных стандартов, причем во многих известных мне мирах.

Соплеменников после слов Дрога согнуло. Ржали все, кроме, разумеется, предельно серьезного вожака и Урта, который чуть не плакал и при этом еще и агрессивно оскалился. Видать, совсем от боли и ненависти разум потерял, потому немедленно получил громадной начальственной лапищей по оскалу, отчего кубарем покатился по растрескавшемуся асфальту, что вызвало еще больший смех соплеменников. Гоготали они зычно, разинув громадные желтозубые пасти, в любой из которых запросто поместилась бы моя голова.

Однако Дрог быстро пресек балаган, просто громко рявкнув – как из безоткатного орудия стрельнули, аж уши заложило. Нео хором заткнулись, мне даже показалось, чуть не по стойке «смирно» вытянулись.

Вожак обвел всех суровым взглядом, прорычал:

– Взять, нести.

И пошел себе вперед, держа в лапище мой «Вал» словно игрушку, абсолютно уверенный, что никто не осмелится нарушить приказ.

Подчиненные и не осмелились, даже Урт, периодически вытирающий мохнатой лапой кровавые сопли. Взяли добычу – то есть меня, запутавшегося в сети, – и понесли куда-то вглубь нагромождения полуразрушенных зданий…

Происходящее нравилось мне все меньше. Меня тащили в какие-то развалины, причем по пути то тут, то там валялись обглоданные кости, лохмотья полуистлевшей одежды, в том числе и камуфлированной, обломки оружия, в том числе и огнестрельного. Ржавые, прогнившие насквозь, но все равно вполне можно было узнать в этих останках ствольные коробки и магазины наиболее популярных в мире автоматов. Как российских, так и иностранных.

Судя по всему, данное племя нео предпочитало кушать людей, причем целенаправленно их отлавливало. Один раз я заметил изуродованный страшным ударом шлем кремлевского дружинника, рядом с ним – рваная, покрытая коррозией кольчуга и фрагменты костей руки. Ясно. Убили, руку оторвали, сожрали тут же с голодухи, остальное в логово отнесли.

Кстати, вот и оно само, то логово – довольно прилично сохранившееся старинное трехэтажное здание. Вокруг ожидаемо осколки костей разбросаны, все ими усеяно – видать, очень любили обезьяны костный мозг высасывать. Если выживу, я долго еще буду вспоминать скрип этих осколков под мощными пятками нео…

Навстречу добытчикам из здания высыпал молодняк. Прямо скажем, дофигища молодняка – от пока еще неуверенно передвигавшихся детенышей размером с крупную собаку до подростков, которые еще не полноценные нео, но уже и не мелочь, которая едва ходить научилась.

Завидели добычу, то есть меня, – и давай радостно орать, аж в ушах от их ора засвербило. На писк мелких спиногрызов самки из дома повылезали, надавали орущим подзатыльников, принялись большой костер разводить. Принесли рогульки из арматуры высотой метра в полтора, воткнули в землю по бокам костра, который пока что не хотел разгораться, а лишь дымил. И вертел приволокли. Большой, черный от запекшейся крови. В землю воткнули рядом со мной, чтоб далеко не ходить.

Все это мне совершенно не нравилось. Но что тут сделаешь, если спеленат сетью, словно коконом? Даже «Бритву» не достать, правая ладонь, как назло, к ноге оказалась примотана насмерть…

Ко мне подошел довольно упитанный нео с большим поварским ножом, грубо откованным из какой-то железяки, и с грязным мешком, набитым вонючей дрянью. Ухмыльнулся, показав крупные желтые зубы.

– Будет больно, хомо, – сказал. – Но ты крепкий, выдержишь. Жарить хорошо, когда свежий, еще живой, да. Так вкуснее. Ты пасть открой, да? Надо крыш-траву тебе в пасть совать. Много, чтоб глотал. Глотать не будешь – зубы выбью. Глаза выковыряю и съем, еще больнее будет, да.

Свое «да» он говорил многозначительно, весомо. Убедительно, мать его. И что делать в такой ситуации? Траву жрать?

Между тем пузатый повар воткнул нож в землю и начал распутывать сеть, стянувшую мне лицо, – а иначе как кормить сеном потенциальное жаркое? Делал он это неуклюже, рывками – и от одного из таких рывков у меня из-за пазухи выкатился шар размером с мой кулак. Красный такой, переливающийся, прозрачный, с завихрением в центре, напоминающим маленькую галактику. Бронекостюм-то у меня удобный, с виду на обычную одежду похож, можно спереди расстегнуть вдоль нагрудных пластин, если жарко, например. Правда, имеются у него и недостатки: если тебя в сеть ловят, бывает, что фиксатор за нити цепляется, и броник сам расстегивается, отчего теряются ценные артефакты.

Повар несколько секунд смотрел на шар, как африканский абориген на стеклянную бусину, которую до этого никогда не видел. Потом воровато посмотрел по сторонам, схватил, зажал в лапище – и тут же заорал, затряс конечностью, сквозь которую невиданный предмет вывалился, словно та была слеплена из жидкого теста.

В лапе нео теперь зияла дыра, хлестала кровища. А артефакт, который я нашел в Чернобыльской Зоне и назвал «кровью затона», неторопливо так подкатился ко мне и ткнулся в плечо. Интересно. В том месте, которого он коснулся, опутавшая меня сеть просто исчезла. Одежда цела, а сети нет. Бывает же.

Нео обалдело смотрели на соплеменника, который орал и визжал, потрясая изуродованной лапой, а я потихоньку ерзал, извиваясь червем и подставляя под артефакт все новые и новые фрагменты сети.

Пока обезьяноподобные каннибалы разбирались, что произошло, я полностью выпутался из сети, поднял с земли «кровь затона», поднялся на ноги… и наткнулся на несколько десятков угрюмых взглядов, от которых почувствовал себя довольно неуютно.

Особенно неприветливо смотрел на меня Дрог, здоровенная мохнатая машина для убийства. Не иначе, вожак этой кодлы в Поле Смерти прокачался, так-то нео поскромнее размерами будут. И дубина у него в лапах под стать – целое дерево, вырванное из земли, только ветки и корни оторваны.

Понятное дело, если бы не «кровь затона» в моей руке, меня б уже разорвали на фрагменты либо вон той дубиной размазали в лепешку. А так стоят, смотрят, ждут, что вождь скажет.