Черное пламя Раграна. Книга 2 Эльденберт Марина

ГЛАВА 4

Если бы я не открывала танец, не знаю, что было бы. Потому что внутри костром полыхнуло пламя – черное или ярости – это ж надо было додуматься притащить эту… Иртханессу! Сюда! И музыка была под стать моему состоянию, поэтому я рывком оттолкнулась от сцены и взлетела.

Справа мелькнул зал, утонувший в приглушенном на время выступления свете, а я считала безумные удары сердца. Один, другой, третий – разворот! Кружение мимо Пейта, уход от протянутых ко мне рук.

И не думать! Не думать о том, как они там мило сидят за столиком.

Глазея на меня!

И-и-иртхан!

Если бы я могла это сейчас озвучить, получилось бы самое изысканное, самое шикарнейшее оскорбление всех времен и народов, повторить которое не смог бы никто. Ладно, риамер Вайдхэн! Хотели представления с огоньком? Будет вам представление с огоньком!

Балет в Грин Лодж допускал отклонения от классического стиля, поэтому сейчас, когда руки Пейта легли мне на талию, и мы закружились вместе, я, вместо того чтобы отпрянуть, подалась вперед. Положила ладони ему на лицо, скользя по резким мужским скулам.

– Ты что делаешь, Аврора? – одними губами спросил он.

– Импровизирую. Доверься мне.

– Только это мне и остается.

Говорить в танце, а если быть точной, в сумасшедшем кружении, достаточно сложно, но сейчас короткое промедление выглядело как мгновение особенной близости. Именно мгновение: когда я положила ладони на его грудь и с силой толкнула в сторону, мы снова разлетелись в разные края сцены. И замерли – на миг.

В балете, как и в танце, как и в любом искусстве, каждый видит что-то свое. Нашу сцену тоже можно было интерпретировать по-разному: столкновение хищников, борьба света и тьмы, противостояние мужчины и женщины, или вообще никак. Просто наблюдать, следить, следовать за танцем, и за нами наблюдали. Я чувствовала, как текут по коже внимание и взгляды, в такт музыке, замирая – на осторожных шагах – когда сейчас я шла по самому краю сцены.

Пейт – напротив меня, ближе к кулисам.

Музыка замирала, и мы двигались осторожно. Это осторожно, эта предельная концентрация на звучании, слияние света, звука и нашего танца – пожалуй, единственное, что не давало мне полыхнуть.

Под его взглядом.

Его взгляд я чувствовала особенно остро, хотя больше в ту сторону не смотрела. Не хватало еще задымиться на самом деле!

Пейт приближался ко мне, все ускоряя темп.

Движение рук, прыжок – и я снова от него ускользаю.

Вдох. Выдох. Он снова рядом.

Протягивает мне руку, которую я обхожу, вскинув голову.

Меняется свет, с белого на красный, и на пачке расцветают алые всполохи, раскрывающиеся штрихами, мазками, сверкающие искрами, как узор на моей руке. Шаг в сторону, неловкое промедление – и я снова в руках Пейта.

– Ты сегодня в ударе, Рор, – шепчет он, а потом добавляет: – Классно придумала с рисунком на руке. Здорово дополняет образ.

Этого тоже в сценарии и на репетициях не было, но мы почти соприкасаемся губами, и меня обжигает яростью. Такой, что наэлектризованным во мне кажется все, от кончиков пальцев до корней волос, и искры до сих пор не летят только каким-то чудом. Я снова отталкиваюсь от Пейта, кружась, вскидываю руки, взлетаю над сценой.

Не хочу туда смотреть, но взгляд сам собой врезается в ложу. Или, точнее будет сказать, в лицо Вайдхэна? Взгляд у него – как черная бездна, до краев затопленная его огнем, ноздри – как у собирающегося дохнуть огнем дракона.

Ну давай, дохни!

Только драконищу свою не спали. Вон ту, которая рядом сидит!

Не знаю, в ком из нас больше ярости, но она словно плавит мои сосуды – наверное, именно так и ощущается жидкое пламя в крови. Плавит – и в то же время дает такие силы, столько энергии, сколько я никогда раньше в себе не чувствовала. Музыка набирает обороты, и наш танец тоже, кружение становится полубезумным, яростным, сумасшедшим.

Рывок – слияние, рывок – отторжение.

Последние несколько взлетов над сценой, а после Пейт подхватывает меня, подхватывает и поднимает. Полет кажется головокружительным во всех смыслах, зал вращается перед глазами, россыпь света – красные, черные всполохи, в которых тонут лица застывших за столиками людей. В волнах пачки тоже полыхает красное и черное, эти цвета повсюду, и в охватившем меня балетном кружении я чувствую идущий сквозь меня жар.

Поэтому и врываюсь в последний прыжок, как в пропасть, когда музыка взлетает до самых пронзительных нот, а после – падаю в объятия Пейта. И, всей кожей впитывая темный взгляд, дотягивающийся, ударяющий в самое мое сердце, грохочущее набатом, в последний миг подаюсь вперед.

Наши губы соприкасаются, одна ладонь Пейта застыла на моей талии, другая на щеке, мои лежат у него на плечах. Мы так замираем всего лишь на один миг, а зал уже взрывается аплодисментами. Грохочущими, набирающими силу, я даже слышу, что люди вскакивают со своих мест.

Мы кланяемся.

Широко улыбаемся и снова кланяемся, внутри полыхает, все сильнее разгорается что-то, с чем я еще не знакома. Как будто мой основной танец пока еще не закончился. Как будто он только начинается… Хотя зал кричит, я такого не слышала, наверное, никогда.

Не слышала. Не видела такого темного взгляда у Вайдхэна даже в те времена, когда наше общение не задавалось. Да вообще никогда. Мне кажется, он способен придавить к земле с тяжестью бетонной плиты, но я только улыбаюсь и расправляю плечи перед тем, как покинуть зал.

Шум не стихает даже после того, как мы скрываемся за кулисами.

– Ну ты даешь, – Пейт сияет. – Мы, кажется, выдали просто какое-то альтернативное искусство…

Осекается, заметив ЛэЛэ:

– Ну, я пошел.

– Риам Этроу!

Я ловлю напряженный взгляд вальцгарда, опускаю свой… Черный узор уже больше красный, сейчас он выглядит не как морозный, а как собирающаяся прорваться через толщу земных пород магма. Прорваться и огненными брызгами оплавить вокруг все и вся.

Да чтоб меня!

Нет, чтоб его!!! Вайдхэна, который мне все это устроил!

– Риам Этроу, срочно в машину!

Срочно?

– Мне надо переодеться, – говорю я, и понимаю, что переодеться не получится: пламя полыхает так, что мне становится дурно. Мой узор больше не напоминает узор, он напоминает что-то живое, живущее своей отдельной жизнью независимо от меня на моей руке.

Поэтому я позволяю ЛэЛэ накинуть на меня пиджак, скрывая это файер-шоу, и бегу вместе с сопровождением по коридорам, очень-очень быстро. Даже замерзнуть на парковке не успеваю, потому что у меня ощущение, что я сама – ходячий факел, и, оказавшись во флайсе, слегка очешуеваю, потому что там уже сидит этот Бездарн! Вайдхэн!

– Руку дай, – говорит он, хотя мог бы и не говорить – потому что едва его пальцы касаются моих, в меня ударяет током. Напряжение по ощущениям такое, что я давно бы была мертва, если бы не странный узор, защищающий меня от его силы. Или…

Что «или» я не успеваю додумать, Вайдхэн рывком притягивает меня к себе и впивается поцелуем в губы. Таким же яростным, как бушующая во мне сила, пропитавшая меня, как у хорошего кондитера бисквитные коржи крем. От чувств, ощущений, раскрывающего мои губы его жесткого рта я прямо-таки плавлюсь и нисколько не удивляюсь, когда по салону начинает клубиться дымок.

Вайдхэн отрывается от меня только чтобы коснуться коммуникатора сказать:

– Наверх. Быстро. Плевать мне на технику безопасности моего передвижения. Это приказ.

И флайс стремительно взлетает в воздух. Даже без набившихся внутрь вальцгардов.

– Что ты устроила на сцене? – рычит он.

– Что я устроила?! Это ты приволок свою риам Не-помню-как-вас-там-слишком-много-имен.

Он неожиданно улыбается, и уголки его глаз собирают лучики морщин.

– Ревнуешь, Аврора?

– Делать мне больше нечего! Я тут горю.

– Горишь, конечно. Потому что устроила непонятно что.

Я прищуриваюсь.

– То есть тебе можно, а мне нельзя?

– Мне можно, потому что я контролирую свое пламя.

– Ну вот и контролируй дальше! – Я пытаюсь вырваться, но он меня не отпускает.

– Куда? Сумасшедшая женщина!

Я не сумасшедшая женщина! Я женщина-факел. Супергероиня практически.

– Я пришел с Алерой исключительно потому, что ты не отказалась выступать, иначе бы мы пошли в другое место. Мне надо быть рядом с тобой и с твоей силой.

В другое место с Алерой, как мило!

– Мне все равно! – говорю я. – Прекрати это и верни меня к Лару!

– Нет, Аврора. Тебе не все равно. Мне не все равно. Я твоего танцора чуть за ноги над сценой не подвесил, когда ты к нему липла.

От такой откровенности мне только и остается, что моргать, а он снова подается ко мне, накрывает губы своими. И жар, взметнувшись внутри меня, уходит в него. Возвращается ко мне. Снова течет к нему. Это было бы похоже на игру в мячик, если бы не было так похоже на что-то другое, потому что каждая такая волна, прокатываясь сквозь меня, воспламеняет каждую клеточку моего тела.

Отзывается в самом низу живота.

Сжигает весь стыд, все «нельзя», все, что стоит между нами.

– Хва-а-а-тит, – выдыхаю я, пытаясь зацепиться за остатки ускользающего разума. Но разум, кажется, уже ускользнул, потому что остаемся только мы: только я и он, и наше совершенно иррациональное драконическое притяжение. И пламя. Из-за которого меня обжигает холодом, когда дверца флайса идет ввысь уже на парковке, а после опаляет черными языками, искрящими алым. Лижущими мою руку, хотя по ощущениям – сердце и меня всю.

– Жарко, – хрипло шепчу потрескавшимися, как от температуры, губами.

– Знаю, Аврора. Все будет хорошо. Потерпи.

М-м-м-м…

– А долго? Терпеть? – интересуюсь я, облизнув губы.

И вскрикиваю, потому что под горящей кожей покрывало кажется просто ледяным. А его руки, скользящие по моему телу – невыносимо, болезненно-чувствительно раскаленными.

– Э-э-эй… – пытаюсь перехватить его ладони, потому что он бессовестно меня раздевает. Хотя еще никогда ни один мужчина не снимал с меня балетную пачку. Сказать ему, что ли, об этом? Губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Ты будешь первым, – говорю я.

Его лицо надо видеть! Он даже на миг задерживает руки на моих бедрах, а я не выдерживаю и хихикаю. Странно, что у меня из ноздрей дым не идет от жара, но даже это кажется мне смешным.

– Первым, кто с меня снимает балетную пачку, – поясняю я, и Вайдхэн приходит в себя. Надо бы его было сфотографировать, какой контент! Нет, я никому бы не показала, но сама бы любовалась долгими вечерами. Хотя любоваться можно и сейчас, я тянусь ладонью к его напряженному лицу и касаюсь кончиками пальцев скулы. Повторяю широкие надбровные дуги.

Он снова на миг замирает, а потом…

– Аврора, приподнимись, – сердито говорит он. – Помоги мне тебя раздеть.

– Мужчина, вы знаете, как это звучит?

– Я знаю, что ты сейчас сгоришь! – У него кончается терпение и наряд, который является собственностью Грин Лодж, с треском прощается с жизнью. Вот она, сила иртхана в действии! Такое разорвать еще надо уметь, а вот сам он раздевается быстро, практически как сотрудник службы чрезвычайного реагирования. В следующий миг меня подтягивают к себе так плотно, что я перестаю ощущать свое тело, и его, мы как будто сплавляемся.

И это не фигура речи!

Сквозь мою спину в его грудь рвется пламя, сквозь него оно рвется в меня, но прохладнее не становится, наоборот – становится все горячее, горячее и горячее. Хотя чему я, в общем-то, удивляюсь? У меня тут сзади иртханопечь с иртханополенцем… ой, тьфу, Аврора! Какая ты пошлая.

Руки на моей груди – он обхватывает меня всем телом – напрягаются, а после Вайдхэн резко разворачивает меня к себе. Вглядывается в мое лицо, изумленно и резко произносит:

– Не помогает. – Как будто видит то, чего не вижу я.

А я уже почти ничего не вижу, перед глазами только черное пламя и алые всполохи, и где-то в них возникает его лицо.

– Что – не помогает? – интересуюсь я. – Скорая голая помощь?

– Аврора! – Он резко подтягивает меня к себе, а потом снова впивается губами в губы. Вот так и становится легче, только так и становится, когда он вдыхает бушующее во мне пламя, когда скользит губами по горящему рту. И когда его ладонь ложится мне между лопаток, я вжимаюсь в него сильнее.

Мир стягивается в одну черную точку, потом раскрывается. Плавящейся радужкой его темных глаз. Такое единство кажется мне правильным, вот именно такое и только такое – когда объединяющая нас огненная река берет истоки в нем и впадает в меня. Поэтому я и вцепляюсь пальцами в его плечи, когда приподнимаюсь, а после опускаюсь на него. Отражаясь в этих раскрывшихся до предела зрачках, как в зеркале.

Мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас!

В эту минуту, когда я становлюсь единым целым с ним, а пламя беснуется в нас, но больше не обжигает.

– Поцелуй меня, – хрипло говорит он, и я подчиняюсь.

А потом подаюсь вверх, и – осторожно вниз. Так, на мгновение, я еще успеваю уловить краткие ощущения нашего совместного помешательства, и меня захлестывает мощью силы.

Пламя.

Близость.

Сбивающееся дыхание.

Его руки на моих бедрах.

Мы отрываемся друг от друга, только чтобы сделать вдох, а черный костер, в котором от нас не должно было остаться даже пепла, сейчас согревает, ласкает, языки стелются по коже, добавляя диких чувственных ощущений.

Как такое возможно?

Мне все равно.

Особенно когда он произносит мое имя:

– Аврор-р-р-ра, – и оно низкой вибрацией отдается в груди и в самом низу живота.

Мир переворачивается, а вместе с ним переворачивается и пламя, взметнувшееся вверх и подхватившее меня, как и он – ладонями под ягодицы. Вайдхэн склоняется надо мной, так невыносимо близко, и произносит странным, невыносимо-низким и хриплым голосом:

– Назови меня по имени, Аврора.

– Бен? – уточняю я сквозь рвущийся из груди стон. Получается не менее низко и не менее откровенно, и я даже не знаю, что больше сводит с ума – его взгляд, от которого по телу прокатывается сладкая волна от макушки до пяток, или прикосновение его пальцев к губам, когда он проводит по ним, словно собирая звуки своего имени на память.

Так сладко, что сдерживаться не получается.

Я и не сдерживаюсь: цапаю его за палец, а точнее, обхватываю губами, слегка прикусываю – и в нашем безумном ритме меня в ту же секунду пронзает таким невыносимым удовольствием, что реальность раскалывается пылающим черным стеклом. Когда она вновь собирается – потихоньку, понемногу – из сладких спазмов, вздымающейся под моими пальцами широкой груди, искрящихся кусочков неоновых вывесок между полосками жалюзи, жара больше нет.

Есть только звенящий остывающий вокруг нас воздух. И биение наших сердец.

ГЛАВА 5

После того жара, в костре которого я сгорала, сейчас было бы даже холодно. Если бы меня так плотно не прижали к себе, окутывая и оплетая собой, что замерзнуть мне не грозило при всем желании. Только вот…

– Что-то сгорело? – спросила я.

– Ничего критичного, – хмыкнул Вайдхэн. – И никого. А могло бы. Точнее, могла бы. Чем ты думала, Аврора?

В его глазах читалось «уж точно не головой», и я окончательно пришла в себя.

– Это то, что каждая женщина мечтает услышать после того, как…

– На каждую мне плевать. А на тебя нет, – он нахмурился. – Тебе сообщили, что в твоем нестабильном состоянии на сцену лучше не выходить?

– Сообщили, – огрызнулась я. – Только почему-то не ты.

– Я пытался тебе сказать утром. Но понял, что кого угодно другого ты послушаешь быстрее, чем меня. С Лэннэ у вас получился гораздо более конструктивный диалог, чем со мной. К сожалению, не настолько конструктивный, чтобы ты всерьез задумалась о последствиях.

Я попыталась вывернуться из его рук, но Вайдхэн меня удержал.

– Как я могу думать о последствиях, если ничего о них не знаю?

– А ты хочешь? Знать?

Он смотрел на меня в упор, а я вспоминала, как совсем недавно гладила его лицо. По-хорошему, вспоминать надо было совсем не это, а еще стоило бы задаться вопросом – какого набла ты вообще творишь, Аврора? Но у меня в голове была одна-единственная мысль, и, если уж говорить откровенно, даже не в голове, где-то в самой глубине моего существа: о том, что эта близость – самое правильное, самое удивительное и самое естественное, что случилось со мной за последнее время.

– Разумеется, я хочу.

– В таком случае тебе придется меня слушать, – теперь уже он провел пальцами по моей щеке.

Я опять завозилась: все-таки паленым воняло настолько, что все разговоры слегка растворялись в аромате… сожженного покрывала? Я поморгала на паленый матрац, подняла голову:

– У тебя нет пожарной сигнализации?

– Есть. Я попросил ее отключить, когда нес тебя сюда. Нет ничего такого, что я не смог бы потушить, хотя… – он улыбнулся. – Ты меня здорово напугала. Когда твое пламя отказалось униматься из-за простого физического контакта.

«Твое пламя».

Вот теперь я в полной мере ощутила, каково это, когда пламя на щеках.

– Ты все еще стесняешься меня, Аврора?

– Я стесняюсь себя.

Стоило вспомнить, что я тут вытворяла, как я к нему прижималась, как сама опустилась на него, и щекам стало еще горячее.

– Почему?

– Потому что я знаю тебя три дня. – Странное чувство, что я знаю его всю жизнь – не в счет. – Потому что ты ходишь по ресторанам с другими женщинами…

Вайдхэн улыбнулся еще шире.

– Все-таки ревнуешь.

– Нет! Просто я не привыкла строить отношения с мужчинами, у которых бесчисленное множество женщин.

– Вот какого ты обо мне мнения, значит?

Он поднялся так неожиданно, что матрас слегка спружинил, а в следующий момент подхватил на руки меня.

– Пойдем лучше в душ. Здесь и правда стоит прибраться.

Просторная ванная, где разместилась огромная душевая кабина, была выполнена в черно-огненных тонах, напоминая о его пламени. Смотрелось достаточно агрессивно и тяжело, но ему шло. И черное, и огненное, и темно-красное. Наверное, для того, кто родился в огне – дважды – такие цвета самое то. Потерявшись в своих мыслях, я опомнилась, только когда Вайдхэн поставил меня на ноги. После чего беззастенчиво шагнул следом и заблокировал дверцы, мгновенно ставшие матовыми.

– Ты какую воду любишь?

– Теплую. Чуть теплее, чем температура тела.

– Так я и думал, – он улыбнулся. Он сегодня вечером подозрительно часто улыбался, и его лицо, временами суровое, сразу преображалось. Не знай я его, сейчас даже представить бы не смогла, что этот мужчина умеет быть жестким, если не сказать жестоким. Впрочем, это было единственное, что я успела подумать – до того, как на нас хлынула вода, лаская кожу. Лучше бы только она: когда на плечи легли ладони, скользкие от геля для душа, меня опять повело. Еще бы эти ладони там и лежали, но нет. Они спустились на спину, к лопаткам, пальцы нежно и в то же время сильно прошлись вдоль позвоночника.

– Ни за что бы не подумала, что тебе нравятся сладкие ароматы, – сказала я, чтобы переключиться.