Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2 Мелан Вероника

– Исполни три моих желания.

– Диктуй.

Я прикидывалась хмурой Королевой, он – холопом.

– Первое – сделай так, чтобы на Новый год на Уровнях опять танцевал снег.

– Хорошо.

Он действительно танцевал в прошлом году – кружил местами вальс, хороводы, сгущался в маленькие волшебные фигуры и веселился – народ на улице наблюдал часами. Очень хотелось повторения.

– Второе?

– Закажи грузовик с мишурой.

– Куда доставить?

– В Реактор. Укрась уже эти унылые коридоры и кабинеты.

Он смеялся одними глазами. Вид сохранял торжественный и серьезный.

– Третье?

Мне было невыразимо тепло оттого, что я могу сейчас продиктовать и третье, и трехсотое, и трехтысячное – и он все запомнит, все исполнит. Не потому, что заглаживает вину, не чтобы убедить в любви, а потому, что бесконечно сильно любит сам. И как же прекрасно иметь счастье чувствовать себя рядом со своим мужчиной ребенком. Да, иногда надутым и капризным. А после вновь превращаться в счастливую женщину. И очень любопытную.

– Расскажи, как на самом деле выглядит Ллен?

Брови вверх от удивления.

– И не тряси этот дом от ревности! Мне правда интересно!

Улыбка Дрейка – это как радуга среди снегов – явление редкое и чудесное. Хвала Создателю, что редкое не для меня.

– Ллен? Давай я тебе когда-нибудь покажу. Тихо и незаметно для него.

– Давай! – Так даже интереснее, чем описывать.

Мы долго смотрели друг на друга молча; он обнимал мои колени, я аккуратно стряхивала с промокших волос снежинки. И были только глаза напротив и эта самая уютная в мире вьюга.

«Как хорошо, что ты есть».

«Я буду для тебя всегда».

«А я для тебя».

«И помни, что чувства юмора у меня нет».

«Я не буду пугать».

– А Реактор украшать помогать будешь?

Спросил вслух.

– Нет уж, сам! – я хохотнула. – Хочу войти в следующий раз и удивиться!

Ненужной стала вдруг крыша и одиночество, захотелось в тепло и к людям. И еще выпить чего-нибудь горячего.

– Хочешь, я отнесу тебя отсюда на руках?

Заботливый, внимательный, галантный и нежный до бесконечности.

– Хочу. – Сегодня я, как ребенок, хотела всего. – На руки и сразу в какую-нибудь кофейню, ладно?

– Как пожелает моя прекрасная леди.

Эра. Нордейл.

(Paul Cardall – Father in Heaven)

Я не подозревала, как сильно соскучилась по ним – своим клиентам, пока под вечер в дверь не позвонила молодая, но очень усталая женщина. Судя по форме, почтальонша. Нет, она не прочитала рекламу в газете, но заприметила щит-стрелку у забора, указывающую на агентство. Теперь стояла в дверях; с разношенных пимов на новый коврик стекала вода, на плече громоздкая сумка; в глазах растерянность.

– А вы… правда, помогаете?

– Правда.

Боже, как же легко и приятно встречать людей не в теле Айрини, а в собственном.

– Дорого берете?

– Нет, не дорого.

С нее много не возьмешь. Собственно, к разряду «нуждающихся» после выплаченных Комиссией бонусов я не относилась.

Гостья же сомневалась в собственном решении, все искала взглядом не то чучело сов, не то магический шар на столе – не нашла, расслабилась.

– Наверное, я дурочка, да? Но скоро праздник, понимаете, всем хочется чуда. И мне. Хотя, говорят, за чудеса надо платить… Вот не знаю, правильно сделала или нет…

– Вы проходите.

Ей было жарко в неудобном тулупе, с тяжелой сумкой.

– Хотите чаю или кофе?

Этой женщине, на вид чуть за тридцать, давно никто ничего не предлагал. И она стеснялась.

– Кофе… можно, правда? Это… как в дорогих отелях.

«ОтелЯх» – вот, как она это произнесла.

Шагая к кухне, я улыбалась.

– Работу бы мне другую, только как?

Ее звали Натали. Спутанные вьющиеся русые волосы, лицо малоприметное, нижняя губа вперед.

– Начальство все строже ругается – раньше хоть посылки можно было без документов брать, разносить, деньги за это получать дополнительные, а теперь опись, строго. И зарплата все меньше. Ну как быть?

Она напоминала мне не клиентку, а залетевшую в гости бесхитростную подружку, которой куда важнее было поговорить, нежели что-либо изменить в собственной жизни. На диван для клиентов она, забывшись, забралась с ногами, чашку держала двумя руками, пришвыркивала, когда отпивала кофе. И смотрела все время мимо. Глаза стеклянные, почти пустые, как у загнанной лошади, а в голове ноль целых ноль десятых процентов веры в улучшение. И все же почему-то зашла. Значит, не все потеряно.

– … еще новеньких двух взяли операторами, очереди выросли в три раза. Мне выходить, а они орут – помогай! Какой помогай? Как помогать, если газеты тоннами в подсобке ждут? В каждый ящик положить, это же время…

Начало седьмого вечера – за окнами стемнело, снегопад. Такой нежный, такой воздушный, что хотелось выйти и стоять под фонарем, пока не защиплет нос, пока не заноет от запрокинутой головы шея. Ловить снежинки языком, варежками, разглядывать их на рукаве. Хотелось просто прогуляться…

«Уйдет – прогуляюсь».

Натали плакалась мне, как пастору: на то, что устают ноги, что часто не ценят, что взваливают все больше, а ей уже невмоготу…

Как такой помочь? Залезть в голову, успокоить? Не поможет. Излишне много ограничивающих убеждений, стойких, как сосульки в морозы. «Никто не говорил, что будет легко», «без работы – еще хуже!», «а кому сейчас просто?» – бесполезно. Такие формируются годами.

– А какую работу вы бы хотели? – перебила я ее в какой-то момент.

– Какую? Ну, не такую, как сейчас… Чтобы не дергали по пустяками, чтобы не…

«Не-не-не». Когда желаете перевернуть реальность с той, которую не хотите, на ту, которую хотите, не используйте негативные высказывания. И с «не хочу, чтобы» полностью переключитесь на «я хочу, чтобы…»

И понимайте разницу между фразами: «хочу свободу от…» и «хочу свободу для…». Обе работают безотказно, но вторая вершит вам на пользу и в удовольствие.

– Чтобы не урезали зарплату, – неслось параллельно моим думам, – чтобы не гнобили за внешний вид…

– В общем, хотите зарплату выше?

Натали моргнула. Пауза – мол, я же так и сказала? Нет, милочка, ты сказала не так.

– Да.

– И коллектив, который бы вас ценил и уважал?

– Ага.

Ей постепенно делалось теплее – внимание переключалось от неказистого помещения, в котором царили сквозняки и раздор, на комнату, полную взаимопонимания, поддержки, улыбок и радости.

– Чтобы график стал более гибким? – это вместо «уже не могу работать по двадцать четыре часа в сутки».

– А кто не хочет?

Я спокойно перебирала варианты:

– Идем дальше. Желаете работать в помещении или с возможностью прогулок по городу, как сейчас?

– С прогулками.

Она начинала скрипеть шестернями. Вот так потихоньку каждый становится творцом, когда начинает рисовать новые светлые картины в собственной голове.

– Отлично.

– Но только в дневное время.

– Пусть так.

– И чтобы… хватало на подарки, да? Ну… после того, как купишь еду…

А она молодец. Уловила «разворот».

– Так и случится, – отозвалась я мягко, – через два-три дня вам предложат именно то, что вы хотите.

– Правда?!

Имелось у моей гостьи в качестве плюса одно замечательное качество – она допускала мысль о том, что чудеса возможны. Действительно допускала. И я в этот предновогодний период собиралась помочь ей его ощутить. Как? Придумаю чуть позже – время есть, желание тоже.

Не успела я ничего добавить, как пропищал полученным текстовым сообщением телефон:

«Приду в семь. Ничего не планируй. К.»

Я зависла.

Время половина седьмого – раньше предупредить не мог? С утра, например? И вообще, что за привычка так ультимативно? Я бы соврала, если бы сказала, что испытала исключительно возмущение. Нет, восхищение тоже, потому что настойчивым и уверенным в себе мужчиной не восхищаться невозможно. Особенно, когда его любишь. Плюс, я просто по нему соскучилась и после прошлой ночи понимала, что переделать его все равно не получится.

Отвечать не стала тоже – ему и не требовалось. Но пришлось поторопить к выходу клиентку.

– Скорее всего, не завтра, но через два-три дня, помните.

Говорила я уже у дверей.

– Я помню!

Она мне не верила. Ей хватило того, что выговорилась, что не прогнали.

– Сколько я вам должна?

– Тридцать пять долларов.

– О-о-о… – прозвучало неопределенно, но довольно. Мол, не помогли, но и не разорилась – уже праздник. Купюры мне протянули мятые.

– Спасибо вам. За кофе.

С сумкой на плече Натали моментально стала «старой доброй» почтальоншей – забыла про планы что-то менять, «успеть бы письма разнести», вынеслась под небо, не замечая снегопада.

А я, не закрывая дверь, какое-то время стояла, глядя на присыпанную белоснежным блестящим порошком, подъездную дорожку.

Интересно, что сегодня скажет Кайд?

Предложит поесть пасту? Соглашусь или отвечу ему, что у меня новый холодильник?

До его прихода пятнадцать минут – успею выдохнуть и очистить голову.

(Phil Rey – See you on the other side)

Это был первый раз на моей памяти, когда Кайд куда-то спешил.

Бодро поднялся в гостиную по лестнице, не поздоровался, сразу бросил из-за спины – пойдем!

И мы пошли в зимний сад к Порталу. Думала, шагнем в него, но нет – «сосед» меня остановил. Придирчиво осмотрел место слева через проход, принялся вдруг кропотливо создавать из небытия новую дверь; я впервые наблюдала этот процесс с самого начала.

«Куда? Зачем?»

Выглядел он при этом собранным, непривычно жестким, донельзя «занятым» – мне же нравилось его рассматривать. Обычно Кайд держал на крючке взглядом, потому что смотрел мне в глаза, но сегодня выпал шанс полюбоваться им со стороны. Мощь, облеченная в красивое совершенное тело, чуть хмурые брови, притягательный профиль. Безудержно хотелось приблизиться еще, вдохнуть запах кожи… Я себя сдержала. Не время и не место, но Дварт напоминал магнит для безвольных мошек, одной из которых мне хотелось сейчас стать.

– Обуйся во что-нибудь без каблуков, – скомандовали мне, когда рябящее пространство воздуха соткалось в осязаемый прямоугольник.

Обуйся? А одеваться не нужно, мы не на улицу?

Ладно, сейчас узнаю. В коридорном шкафу отыскала светлые теннисные туфли, вернулась, успела подумать о том, что для зимы на мне слишком легкие штаны и туника.

– Идем.

Мне протянули руку – я не торопилась ее касаться. Помнила, как сильно меня обожгло тогда, когда взялась за нее в последний раз в родном мире.

– Перетерпи. Это того стоит.

Он закрыл все щиты – я чувствовала.

Ладно, может, в этот раз не «долбанет»?

Больно почти не было, скорее электрическая дуга по телу – неприятно, но терпимо. К тому же отпустил он сразу, стоило нам оказаться… в ином измерении.

А как еще назвать столь разительную смену пейзажа, простора, освещения и климата? Была чуть влажная от разбрызгивателей комната – тесная и довольно маленькая, а теперь ни одной стены до самого горизонта, потому что перед нами… океан. Песчаная коса, влажный соленый бриз, бескрайнее, разрисованное закатными всполохами, небо. Лето.

(Paul Cardall – Father in Heaven)

Мы пришли на берег? Для чего?

Другой уровень?

Будь это подобием свидания, Кайд бы не торопился, но сейчас он выглядел настороженным, заставил меня посмотреть на часы.

– У тебя есть час. Не больше. На установку межмировых порталов требуется разрешение, но за пятьдесят минут они не придут – я отчитаюсь.

– Кто?

Его напряжение передалось мне.

– Комиссионеры.

«Межмировых?»

– Где мы?

Он не ответил. Пояснил другое:

– Вернешься сюда же, дверь будет здесь, никто другой ее не увидит.

– А ты?

Спросила зачем-то, слушая, как шумит совсем рядом прибой – непривычно после зимы слушать шуршание накатывающих на песок волн. И что «ты»? Что именно хотела этим вопросом прояснить?

– Вернись вовремя. – «Иначе подставишь меня». – А теперь иди. Тебе туда.

И мне указали в сторону вползшего на побережье и отгородившего эту часть живой стеной от посторонних глаз тропического дерева.

Я не понимала, где я и зачем мне идти «туда». Но пошла.

А через минуту показался вдалеке дом, который я никогда не видела с этой стороны.

Дом… отца и матери.

Я на Литайе.

Меня «обрушило» прямо на песок коленями, ворвалось внутрь ощущение свершившегося. Волны, соленый воздух – мой родной мир. Тепло, потому что это Сантафия – восточный берег Эргерского моря. Потому что эти ракушки – мои ракушки, потому что под этим песком – глубоко-глубоко – скрыт огромный кристалл Литаниума.

Дома.

Я плакала, как маленькая девчонка, и сама не знала почему – то ли от горя, то ли от счастья, то ли от обиды, что все это не происходило так долго. А после поднялась, наспех отряхнула колени и побежала. У меня пятьдесят минут.

На веранде, кажется, фигура, нет, даже две…

– Мама-а-а, – орала я, как в детстве, – маа-а-ам-а-а-а!

«Это я-я-я!»

А вслед мне невидимый тягучий взгляд – непривычно ласковый и недолгий.

– Как так можно было! Ну как?! – отец ругался по-настоящему. Но выглядел не злым, а держался за сердце. – Она билеты собиралась покупать к тебе, все нервы мне извела. Ну, хоть позвонить можно было?

А я обнимала мать так крепко, как только могла. Она плакала не слышно – вздрагивали плечи. Деревянный пол внешней веранды залит розовым светом; качались в кадках цветы.

– Мама…

Она не могла даже ответить. Лишь отец, как заведенный, все ворчал, что так не делается, что так можно раньше времени в гроб, что «телефон ведь никто не отменял»… и выглядел очень обиженным. Сам как ребенок.

– Папа…

И прятал глаза, когда следом я обняла его.

– Дочь, не делай так больше.

– Ты прости… Вы простите, что я так долго не звонила. И еще за то… (сложно это говорить), что у меня всего пятьдесят минут. Я проездом.

Стол внутри накрыли наспех, снесли на него все, что есть – чай, вазочки с печеньем, шоколад, остатки утреннего пирога. Суетились, что не успеют, а потому выспрашивали главное – жива, здорова? Почему не писала, нашла кого-то? По глазам видели – нашла. «Не болеешь, денег хватает? Когда приедешь снова?»

Потихоньку отпускало маму, отлегло на сердце у отца: «Вернулась, живая». Все остальное можно было пережить, забыть и простить. Собственно, они и не сердились, но волновались сильно. Больше года – это как же…

А я сидела в просторном зале за столом напротив широкого окна, откуда открывался удивительный вид на безбрежный водный простор, и не знала, что запоминать. Как пахнет эта комната? Морщинки вокруг глаз мамы, ее улыбку? Поседевшую шевелюру и бороду отца? Шум волн, запах корицы от пирога, ощущение того, что где-то за спиной в одной из спален спрятана шкатулка с моими детскими вещами?

Литайя. Кайд привел меня на Литайю – просто пришел, взял за руку и отвел в проход.

Я, как ребенок, которого впервые привели в магазин сладостей, буду судорожно пытаться запомнить и утащить с собой в памяти все, что увидела, хоть на деле не смогу впитать и десяти процентов запахов. Буду корить себя потом за это – что не рассмотрела все спокойно, не позволила атмосфере проникнуть в кожу, слишком волновалась.

И пусть. Унесу, сколько смогу.

Я здесь… Полчаса до «выхода».

У них все хорошо, пенсию назначили достойную – не зря потратили годы на преподавание; сестра приезжает часто, а с ней племянники и племянницы – тогда в доме шумно. Но места, хвала Агнессе, много, а уж шум моря под окнами и вовсе круглосуточная благодать. Что? Нет, купаются не часто, сейчас не сезон, а вот гуляют по побережью каждый вечер.

– …такие рестораны здесь, такие улочки красивые… Ты приедешь в следующий раз, сходишь с нами?

– Конечно, схожу.

Они радовались. А внутри меня все дрожало от хрустальной благодарности – самые ценные пятьдесят минут.

И я впервые здесь после собственной смерти. Где-то далеко отсюда так и живет Рори, ищет, наверное, других Мен – выслуживает погоны. Сволочь. Но не буду о нем, на плохое настроение нет ни времени, ни желания.

– Недавно построили музей морских животных и рыб, мы ходили на открытие…

Они рассказывали, что вспоминалось и приходило на ум; я же смотрела на забытую на кресле открытую книгу, которую в обед читала мама, потертый футляр от очков отца, висящую на стене картину-пейзаж, которую раньше никогда не видела.

Он много для меня сделал. Кайд. Сам не знал, насколько.

Отчаянно сильно хотелось задержаться, провести здесь ночь и следующее утро. Даже неделю.

Когда-нибудь.

– Мне пора.

Их речь как обрубило. И теперь мой образ впитывали они – уже более спокойные, расслабленные. Завтра займутся своими делами мирно, без дергающей внутри иглы – мысли о срочной покупке билетов в столицу.

– Я приеду, как только смогу.

– А звонить? – маме очень хотелось хоть иногда разговаривать.

– Я… что-нибудь придумаю.

«Попрошу Бернарду, упаду в ноги Кайду…»

Мне просто здорово знать, что у них все хорошо. Дальше придумаю, как быть.

– Я побежала. Меня… ждут.

Обнимали меня долго. Отпускали неохотно; кричали над берегом чайки.

(Sleeping at last – Already Gone)

Почему я думала, что он сидит там – на песке возле двери?

Кайда не было – ушел.

И бежать больше не имело смысла – запинаться, нестись, чтобы не опоздать. В запасе еще шесть минут, я успела. Никого не подвела, запихнула в собственную память, как в трюм корабля, столько «добра», сколько сумела. Позволила себе одну долгую минуту любоваться прогорающим закатом, удивительным свежим воздухом, отсутствием снега. Смотрела, как кружат над волнами птицы, как полыхает раскрашенное розовыми и оранжевыми полосами небо.

Один из самых счастливых моментов жизни – такой останется со мной до конца. Не потускнеет, не потеряет важность, за десятки лет не выцветет.

Все, три минуты… Пора.

В портал, неспособная оторвать взгляд от Литайи, я шагнула спиной.

Вновь тихая стеклянная комната – зимний сад. И всего одна оставшаяся дверь. Кайда в моей квартире нет, его присутствие я бы почувствовала сквозь стены.

Ушел.

На теннисных туфлях песок – их теперь хотелось поставить на отдельную полку и иногда касаться, перетирать на подушечках пальцев воспоминания, как песчинки. Позволять врываться в голову шуму побережья, слушать размеренный крик сытых птиц. Запах родного дома, матери и отца.

За этот подарок я его поцелую. Если смогу.

Обувь я снимала аккуратно, как сапер. Понимала, что глупо пытаться что-то сохранить, но не могла отказать моменту в трепетности. Спрятала ее, как планировала, на отдельной полке. Теперь чайки изредка будут кричать из моего коридорного шкафа.

(Paolo Vivaldi – Last Love)

В квартиру на бульваре Аттика я шагнула босой – знала, что ступлю на ковер. Снова Уровни, Лоррейн, снег за окном.

Тот, кого я искала, стоял у спинки развернутого лицом к телевизору дивана, оперся на нее ягодицами, о чем-то думал. Лежали на бархатной ткани его ладони; плечи расслаблены, лицо спокойно. На мое появление Кайд отреагировал лишь взглядом – смотрел, как я приближаюсь, как встаю близко-близко.

А я впервые сократила между нами дистанцию настолько. До десятка сантиметров, до возможного близкого касания – хотела уловить запах. И уловила. Пахла парфюмом тонкая шерсть водолазки, пахла чрезвычайно сексуальным мужчиной кожа на мощной шее – и я пропала. Стояла и балдела, как наркоман, вдыхала и не могла надышаться, понимала, что буду грезить о постели с Двартом всю оставшуюся жизнь. Но сегодня другой день, не такой, как все – сегодня мне все можно.

– Ты помнишь, – послышалось тихо как раз тогда, когда я раздумывала, можно ли коснуться губами щеки, – что я все еще многократно сильнее тебя?

Да, он же держит щиты на максимальных мощностях, чтобы меня не упаковало в стальную клетку прессом.

– Помню.

«Прости…»