Лучший из худших Дашко Дмитрий

Глава 4

Вертолёт приземлился. Где-то наверху по инерции продолжали крутиться его лопасти, разгоняя пыль и комки высохшей грязи.

– Рекруты, на выход.

Внутри длинного и узкого, как кишка, отсека сидели рекруты, то есть ещё не поступившие официально на службу солдаты, в число которых входил и я.

Не ожидал, что всё так быстро завертится. Не успел подать прошение, как через два дня меня уже дёрнули на медкомиссию. Там я впервые увидел в зеркале своё новое отражение и, по правде говоря, не остался доволен увиденным. Аристократия, мать его за ногу! Такое чувство, что меня специально недокармливали: сквозь тонкую кожу просвечивали рёбра, а сама грудь была как у молодого петуха коленка.

Моя прежняя телесная оболочка тоже была далека от идеала, на Шварца я не походил, но регулярные тренировки и полноценное здоровое питание помогали поддерживать себя в хорошей форме. А тут просто дистрофик… Знаю, что некоторым девушкам нравятся такие бледные дрищи, смахивающие на персонажей аниме, у которых всё, что есть, кроме костей и кожи, это острые подбородки и большущие глаза, но лично у меня были другие стандарты мужской красоты.

Когда мне измеряли рост и вес, ожидал услышать какие-нибудь аршины, вершки-корешки и прочие фунты, но нет, тут вовсю использовалась привычная метрическая система, так что я узнал, что во мне сто семьдесят семь сантиметров длины и шестьдесят один килограмм неполезной массы. Параметры, скажем, так себе. Ветром сдует. Удивительно, как я раскидывал этих двух здоровенных лбов в сером? Не иначе творил чудеса в состоянии аффекта.

В целом медкомиссия признала меня пригодным: слух и зрение в норме, плоскостопия и энуреза не обнаружили (слава тебе господи!), сердечко исправное, руки-ноги двигаются, голова на месте. Короче, готов к труду и обороне.

В тот же день отвезли в закрытом фургоне (даже зарешечённых окошек не было) на аэродром, где тоскливо паслись ещё человек десять гавриков вроде меня. Посадили в вертолёт, и часа через три полёта – вуаля, мы приземлились. Где? А хрен его знает, никто не спешил поделиться со мной информацией, а соседи владели инфой не больше моего. Да и не особо-то получилось поговорить: отсек оказался шумным, себя не услышишь, не то что собеседника.

Сели мы отнюдь не на аэродроме, а практически в чистом поле. Разве что в отдалении виднелись бетонный забор и какие-то вышки. Не то зона, не то воинская часть. А может, и то и другое сразу.

Нас уже встречали: впереди стоял верзила с грубым обветренным лицом, позади – двое крепких парней. На всех были камуфлированные куртки (такой расцветки я ещё не видел) с кучей карманов, совсем как на «афганках» советского образца, перетянутые кожаным ремнём со сверкающей бляхой с изображением двуглавого орла, камуфлированные брюки и высокие берцы. На головах – лихо заломленные береты чёрного цвета с кокардой и какой-то эмблемой на боку, которую я не успел разглядеть. У каждого на погоне красовалась одна лычка, только у верзилы широкая, а у его спутников – узкая.

– В одну шеренгу по росту – ста-а-ановись! – Голос здоровяка мог вызывать землетрясение.

Дюжина рекрутов худо-бедно выполнили приказание. Я оказался примерно посредине.

Верзила прошёлся вдоль строя, придирчиво осматривая каждого из нас.

– Опять прислали каких-то ушлепков, – резюмировал он, закончив осмотр. Потом резко развернулся в нашу сторону. – Равняйсь! Смирно! Слушайте и запоминайте, задохлики! Я – фельдфебель Белов. Обращаться ко мне нужно – господин фельдфебель. Зарубите себе это на носу.

Произнеся это, он на секунду замолчал, словно проверял, поняли ли мы его слова.

– Я не знаю и знать не хочу, что натворил в прошлой жизни каждый из вас, но догадываюсь, что вы – говнюки и уроды, точно такие же, каким был я, – продолжил фельдфебель. – И потому с вами, говнюками, я буду обращаться ровно так, как вы заслужили. Вы подали прошение в батальон осназа, его удовлетворили, но это не означает, что вас автоматически зачислили в нашу часть. До получения солдатских погон вы остаётесь рекрутами: недосолдатами, бывшими гражданскими. И только когда вас выдрючат как надо, вы получите заветные погоны на плечи. Остальные вернутся в ту помойку, откуда вас выгребли. Вопросы есть? – спросил он и сам же ответил: – Вопросов нет. Напра-аво, вперёд шагом марш!

Мы потопали унылой цепочкой в направлении бетонной стены. Прошли КПП, где на нас с интересом смотрели бравые и подтянутые ребята в униформе с красной повязкой на рукаве. Фельдфебель и два его спутника, как выяснилось, ефрейтора, подвели нас к одноэтажному строению из серого кирпича. Из трубы курился дымок, навевавший мрачные мысли, хотя вряд ли это был крематорий. Скорее баня.

Я не ошибся. Нас загнали в холодное помещение, заставили раздеться догола, выдали каждому жестяную шайку, мочалку и кусок вонючего мыла, а потом приказали мыться под почти ледяной водой. Похоже, тёплая тут отсутствовала в принципе.

Само собой, долго в помывочной никто не задерживался, через пару минут рекруты пулей вылетали из неё в предбанник, где на лавках ровными стопками было разложено нижнее бельё: зелёные хлопчатобумажные трусы и такая же майка. Похоже, тут заранее знали размеры каждого из нас, или мне повезло настолько, что майка не тянулась до щиколоток, а трусы не приходилось подтягивать руками.

Трясущимися руками я вытер себя длинным вафельным полотенцем с чёрной чернильной печатью на краю и облачился в казённые шмотки. И тут же последовала очередная команда на построение.

Синие, как утопленники, рекруты выстроились в одну шеренгу. Оглядев нас, фельдфебель хохотнул.

– А сейчас вы узнаете, что это такое – забрить в армию.

В предбаннике появился парикмахер, единственным инструментом которого была машинка с нулевой насадкой, так что скоро головы у нас блестели и переливались на свету, словно дискошары. Меня охватило грустное чувство: стриженные наголо мы походили друг на друга как близнецы – тощие, лысые, с растерянными лицами.

А вот фельдфебелю наше преображение понравилось.

– Ну наконец-то вы, долбодятлы, стали хоть чуть-чуть походить на людей. Сейчас пройдём на склад, там получите форму и амуницию.

Выходить на улицу не понадобилось. Баня и вещевой склад оказались соединены подземным переходом. Мы прошли по гулкому и сырому тоннелю, прежде чем оказаться в пропахшем нафталином тёплом и сухом помещении, где лопоухий кладовщик, зевая, стал выдавать по списку обмундирование.

Мне достались оливкового цвета кепи, грубоватые штаны и плотная, пропитанная чем-то резиновым куртка, застёгивающаяся на молнию, ремешок без пряжки, три комплекта носков и чёрные ботинки, одного взгляда на которые хватило бы, чтобы определить их как говнодавы. Ни погон, ни кокард, ни эмблем… Нас словно нарочно пытались обезличить по сравнению с другими солдатами батальона. Одним словом, рекруты.

Это было так уныло и мрачно, что в сердце вселилась тоска. «Пять лет, – произнёс я себе. – Грёбаные пять лет, а потом – на свободу». Какой она будет, эта свобода, что меня ждёт – даже загадывать страшно. Ланской-старший сказал, что не сможет мне помогать. Если, не приведи бог, всплывут факты, что его отречение от меня было фальшивым, семья пострадает. Так что мне придётся в будущем опираться исключительно на собственные силы.

Я оделся и обулся, зашнуровав берцы. Форма оказалась немного свободной. Парни, служившие в армии, рассказывали, что сначала резко худели, а на дембель возвращались просто раскабаневшими. Видимо, по этой причине куртка была где-то на размер больше, а штаны могли бы спадать, не будь в них зелёного тканевого ремешка.

Пока фельдфебелю и ефрейторам было не до меня, отыскал глазами зеркало. Пойдём, что ли, посмотрим, как выглядит рекрут батальона смертников.

Видок, конечно, был тот ещё: испуганные глаза, голова на тоненькой лебединой шейке (интересно, тут придётся подшивать подворотнички или обойдётся?), всё какое-то мешковатое и несуразное. Даже напяленное на лоб кепи не спасло. Чухан какой-то, а не боец. Увидев меня, противник если и помрёт, так только от смеха.

Утешало, что и другие были не лучше. Зато как браво смотрелась форма на нашем фельдфебеле. Такое чувство, что он в ней и родился. Может, через какое-то время и я буду являть собой не столь душераздирающее зрелище? Эх, свежо предание…

Очередное построение (похоже, несть им числа), марш-бросок, причём бегом через плац до казармы (неожиданная новость: рекрут не имеет права передвигаться по территории части иначе чем рысью), очередной кишкообразный отсек с надраенной до блеска «взлёткой», по сторонам от которой находятся металлические кровати с жёсткой панцирной сеткой. Кровати в один ярус, и то дело.

– На первый-второй рассчитайсь! – рявкнул Белов.

Дождавшись, когда мы выполним команду, велел:

– Первые номера по очереди занимают правый ряд коек, второй – левый. Марш!

Я замер возле доставшейся мне койки. Она ничем не отличалась от других: такая же металлическая и скрипучая, выкрашенная в защитный цвет. Постельных принадлежностей на ней не было, рядом стояли покрытый коричневой морилкой табурет с инвентарным номером и небольшая деревянная тумбочка с единственным выдвижным ящиком и двумя дверцами ниже его.

– Запоминайте свои места. Обмениваться без разрешения старшего по званию запрещено, – довёл до нашего сведения Белов (само собой снова выстроив нас в шеренгу). – Бельё, подушку, одеяло получите перед отбоем у каптёра. Он же выдаст вам мыльно-рыльные принадлежности и полотенца. Запомните: руки вытирать тем, что поменьше, жопу и прочие части тела – тем, что побольше. Хотя… если перепутаете, мне насрать! Бриться, сукины дети, каждый день до характерного синего блеска. Увижу небритую морду – сгною на гауптвахте. Ботинки надраить так, чтобы лицо в них отражалось. За грязную обувь в расположении пробиваю грудную фанеру кулаком. Сейчас покажу, как именно. Ты, рыжий, два шага вперёд. – Он посмотрел на парня, лицо которого действительно было покрыто россыпью светло-коричневых конопушек.

Рыжик покорно вышел из строя, замер перед Беловым.

– Руки по швам, смирн-а!

Кулак фельдфебеля вылетел, подобно пушечному ядру, и угодил в грудь конопатого. Парень охнул и невольно согнулся.

– Стоять, сука! – загремел Белов. – Команду смирно никто не отменял.

Рыжик едва сумел распрямиться. Его шатало.

– Встать в строй! – велел фельдфебель. – Запоминайте, гандоны: если я наказал вас за проступок таким образом, считайте, что вам ещё повезло. Даже если просто отмудохаю вас так, что вы ссать кровью будете, тоже думайте, что легко отделались. Гораздо хуже, если вас отправят на «губу». Там очень любят трахать таких засранцев. Мой вам совет: учите уставы, беспрекословно выполняйте приказы старших по званию, и тогда, может быть, – он зловеще ухмыльнулся, – кто-то из вас получит солдатские погоны.

Он поднёс к глазам руку с часами, посмотрел на циферблат.

– Так, мне пора, увидимся перед отбоем. А пока передаю вас в надёжные руки ефрейтора Санникова. Санников!

– Я, – откликнулся один из встречавших нас мордоворотов. Он, конечно, тоже был здоровый, но на фоне башнеподобного фельдфебеля терялся, как продуктовый ларёк перед небоскрёбом.

– Вымуштруй и высуши рекрутов как следует.

– Есть, господин фельдфебель! – вытянулся стрункой тот.

Глава 5

Стоило только фельдфебелю уйти, как ефрейтор заговорил на удивление ровно и спокойно:

– Значит так, рекруты. Вы уже поняли, что попали во всех смыслах этого слова. Для многих из вас тюрьма – дом родной. Так вот, армия – это не тюрьма. Это гораздо хуже. Здесь нет прокуроров, которым можно строчить жалобы на плохое обращение. И здесь нет адвокатов, которые будут качать ваши права. Сейчас все смотрят на вас, как на кучку дерьма. И так будет до тех пор, пока вы кровью и потом не заработаете солдатские погоны. Нет, дрючить после этого не перестанут, ведь это армия. Комбат трахают ротных, ротные долбят взводных, взводные – нас, а мы – вас. Так было и будет испокон веков. Но погоны дадут вам чувство причастности к армии, вы узнаете, что такое солдатское братство, и поймёте, что батальон своих не бросает. Только здесь вы станете настоящими мужиками, а бабы станут ложиться штабелями к вашим ногам. А ещё тут никому нет дела до вашего прошлого. Служба в батальоне – это как жизнь с чистого листа, и только от вас зависит, что там будет написано.

Произнеся эту тираду, он немного понаблюдал за реакцией на наших лицах и добавил:

– А теперь пойдём за мной в комнату для теоретических занятий. Пришла пора вбивать в ваши тупые бошки первые знания.

Однако сразу попасть на первое занятие мне не удалось: почти сразу у деревянных дверей класса, в которых на уровне среднего роста было просверлено отверстие, нас перехватил дежурный по роте.

– Кто тут Ланской? – спросил он.

Я отозвался.

– Санников, я заберу этого рекрута? Взводный приказал к нему привести.

Ефрейтор кивнул.

– Пошли за мной, Ланской, – велел дежурный. – Когда войдёшь, не забудь представиться и помни, что к господину подпоручику нужно обращаться «ваше благородие».

– Есть, – коротко ответил я.

Подпоручик оказался полным мужчиной лет двадцати пяти. Он сидел за письменным столом, перед ним лежала зашнурованная папка. Я успел заметить, что на её обложке была моя цветная фотография.

– Ваше благородие, рекрут Ланской прибыл по вашему приказанию, – доложил я.

– Вольно, рекрут, – приказал он. – Итак, правильно ли я понимаю, что ты один из представителей рода Ланских?

– Никак нет, – отрапортовал я.

– Странно, – подпоручик поморщился, – а в бумагах на тебя написано совершенно другое.

– Разрешите пояснить?

– Разрешаю.

– Я действительно происхожу из рода Ланских, но моя семья отреклась от меня.

– Не позавидуешь тебе, рекрут. Это больно, когда предают свои, – покачал головой офицер. – Здесь такого не будет. У нас всё по заветам Суворова: сам погибай, а товарища выручай. Но позвал я тебя не ради этого. Твоя история была во всех газетах: ты убил пятерых человек, между прочим, героев войны, отставных военных…

Сердце ёкнуло. Твою ж мать, а ведь об этом я не подумал… Это ж из огня да в полымя. Что, если теперь на мне отыграются по полной?

– На твоё счастье, они были не из нашего батальона, а мы всегда держимся особняком. Мы – армия в армии, Ланской. Не гвардия, которая только и может, что взбивать пыль на плацу, не части, сидящие в тыловых гарнизонах. Мы там, где жопа, Ланской. И я должен понимать, не выкинешь ли ты какой-нибудь фортель. Ты первый из аристократов к нам попал. Пусть даже бывший, ошельмованный и лишённый магии…

Ошельмованный? В памяти всплыло, как это произошло. Треск сломанного клинка над обнажённой головой, сухие слова унизительного приговора, отчаяние, тоска, ощущение, как ушла сила…

«С этого дня ты – мещанин Ланской!»

Картинка была столь яркой, что я едва не застонал от душевной боли.

– …но всё-таки представитель древнего рода, – продолжал, не обращая внимания на мои муки, офицер. – Поэтому сразу хочу тебя предупредить: забудь о прежних замашках, Ланской. Иначе очень о том пожалеешь.

– Есть забыть о прежних замашках, – ответил я.

– Молодец, соображаешь! – похвалил взводный. – Хотя я не очень-то в это верю. Время покажет, рекрут. А сейчас ступай назад. Круг-о-ом! Шагом марш!

Когда я вернулся, то застал своих сидевшими за столами, очень похожими на ученические парты. Санников зачитывал какую-то брошюру – скорее всего, воинский устав. Голос у него был монотонным, неудивительно, что многие заклевали носом.

Через пару минут ефрейтор отложил книжку в сторону и недовольно покачал головой.

– Что-то вы совсем охренели, рекруты. Ни хрена не цените людской доброты… Вижу, по-хорошему ничего не получится. А ну, встать! – загремел его голос по всему учебному классу. – Выходим из кабинета и строимся в коридоре.

Мы с грохотом поспешили на выход.

– Значит, через голову информацию воспринимать ни хрена не хотим… Ладно, тогда то же самое, но через жопу и ноги! – сообщил ефрейтор.

Санников не обманул, устроив нам общий кросс по периметру части, причём бежать должны были строем и в такт его команде. Если на первых трёх кругах наше отделение ещё могло её выполнить, то чуть погодя строй начал рассыпаться. Тогда нас остановили и заставили отжиматься, а потом снова отправили в забег.

Так повторилось несколько раз.

Похоже, прежнее тело было привычно к подобным нагрузкам: пусть вся спина облилась потом, но дыхалка сохранилась, и ноги не заплетались. Вот только отжимался я всё хуже и хуже: силовая подготовка у Ланского была так себе. Не зря в зеркале выглядел дрищ дрищом.

Ефрейтор, который не просто бегал, а носился словно угорелый и отжимался в несколько раз больше каждого из нас, наоборот, выглядел абсолютно свежим – как огурчик. Даже не вспотел. Я невольно позавидовал его подготовке. Мне до такой физической формы ещё далеко. И я даже не подозревал насколько.

Часом позора для меня стал заход к турникам. Когда после трёх подтягиваний мышцы онемели, а тело повисло безвольной сосиской, я понял – вот он, позор!

Остальные ребята подтянулись раз по десять-пятнадцать, а я оказался слабаком.

– Да, Ланской… – протянул сквозь зубы Санников. – Вижу, что дома ничего тяжелее члена не держал. Вот только ты попал в мой взвод, а у нас таких задохликов не держат. Знаете главный армейский принцип? – Он обвёл нас взглядом и сам же ответил: – Все нормативы засчитываются по самому последнему. И если ты, сука, нас опозоришь на ближайшей проверке, я, мля твою жопу наизнанку мехом выверну. Стать в строй! Буду думать, что с тобой делать, рекрут.

Сгорая от стыда, я встал в шеренгу. Вот, блин! А в университете у меня была твёрдая пятёрка по физре, и подтягивался я без всяких проблем. Ну что за задохлик мне для вселения достался!

К счастью, наступило время обеда, и нас погнали в солдатскую столовую. Поскольку рекруты пока не считались за людей, ели мы в последнюю очередь. В столовую нас не запустили, пока туда не вошёл последний взвод.

И снова бросилась в глаза разница между тем, как питаются солдаты, и как кормят нас, рекрутов. Счастливые обладатели погон вставали в очередь на раздачу и уносили оттуда полные подносы еды. Мы же сидели за одним столом, на котором стояли миски, заранее были разложены ложки, а в центре находились кастрюли с первым, вторым и какой-то мутной жидкостью. В ней плавали окаменевшие куски неизвестных плодов – очевидно, это был абсолютно несладкий компот из сухофруктов.

Я попробовал суп. Не баланда, которой меня потчевали в тюряге, но и далеко не те разносолы, к которым я привык в семье. Чуток сладковатой подгнившей картошки, несколько рисинок и нечто, отдалённо напоминающее мясо, хотя биться об заклад, что это именно оно, я бы не стал.

На второе было картофельное пюре, на вид вполне аппетитное, с кусочком жареной рыбы. Но, попробовав и то и другое, я с огромным трудом проглотил тошнотворный кусок. Пюре оказалось сваренным из концентрата и больше напоминало измельчённую целлюлозу, а вместо нормальной рыбы нам положили обжаренную селёдку.

Есть это было невозможно.

Я думал, что один буду крутить носом от такой пищи, но практически все отодвинули в сторону миски, практически не притронувшись к еде. Многие с завистью наблюдали за тем, что и с каким удовольствием уплетают за обе щеки солдаты. Их явно кормили иначе.

Не успели мы допить компот, как всех погнали на улицу строиться. Дальше снова было монотонное изучение устава, такой же скудный и неаппетитный ужин, ночная прогулка перед сном и, наконец, любимая всеми солдатами команда «отбой».

И только я натянул на голову серое кусачее одеяло, как кто-то похлопал меня по плечу. Я поднял голову. Это был дневальный.

– Ланской?

– Да.

– Ты подтягиваться не умеешь?

– Ну я.

– Баранки гну. Давай в спортзал, тебя ефрейтор Санников тренировать будет.

Глава 6

Я встал с кровати, надел шлёпанцы и потопал в указанном направлении. Шёл с тревожным чувством, не ожидая ничего хорошего. Методы воспитания в батальоне ещё те. Не удивлюсь, если мне сейчас зарядят несколько раз по морде и под дых.

Дать сдачи? Я б с удовольствием, только кураж, с которым я месил тюремщиков, исчез и больше не приходил, а без него мои физические кондиции оставляли желать лучшего. Обычный задохлик, отпинать которого сможет практически любой, не говоря о звероподобном ефрейторе Санникове. Ему достаточно ткнуть в меня пальцем, и я сразу приземлюсь на пятую точку. Да и конфликтовать со старшими по званию тут, мягко говоря, не принято. Не только не поймут – превратят жизнь в филиал одного всем известного учреждения из загробного мира.

Так что я очень старался не лезть на рожон и давить в себе то и дело вспыхивающий внутренний протест. Пока что у меня хватало здравомыслия и соображалки понять, что ни к чему хорошему борьба за собственные права не приведёт. Это не дом, тут нет отца и матери, здесь армия, а ты в ней всего-навсего винтик. Борьба с такой системой заранее обречена на проигрыш.

Почему всё так хреново-то, а? Начал в новом мире не то чтобы с нуля, а с какой-то отрицательной величины. Бонус в виде аристократического происхождения вообще мимо пролетел. Я теперь больше не дворянин, обычный зэк, который ищет способ как можно быстрее оказаться на свободе, выбрав для этого такой вот экзотический вариант с батальоном смерти.

Толкнул высокую деревянную дверь, выкрашенную в белый цвет, и оказался в большом спортивном зале. Основную часть занимало игровое поле, которое при желании становилось баскетбольным, футбольным или волейбольным. Тут тебе и кольца, и ворота в углу, и пока сложенная сетка. По периметру пущена шведская стенка, стопочкой сложены маты. За полем – боксёрский ринг, с десяток подвешенных к потолку боксёрских груш, три стола для настольного тенниса и качалка, причём довольно неплохо оборудованная. По количеству тренажёров она мало чем уступала спортзалу, куда я ходил в прошлом.

Там меня ждала одинокая фигура Санникова.

– Господин ефрейтор, рекрут Ланской прибыл по вашему приказанию, – доложил я.

– Вольно, рекрут.

Санников переоделся в спортивный костюм с большим имперским гербом на спине. Обут он был в дутые кроссовки.

Я расслабил одну ногу.

– Ты слабак, Ланской, – заговорил ефрейтор. – Висел на турнике, как сосиска, и дёргал ногами. Заруби себе на носу: слабаков в армии не любят, из-за них страдает всё подразделение. Здесь любой зачёт – по слабейшему. Будешь лажать – потянешь взвод вниз. Из-за тебя станут страдать остальные. Догадываешься, как они будут вымещать на тебе свою злость?

– Так точно, догадываюсь.

Тут не надо быть Вангой, чтобы предсказать. Станут всячески терроризировать, избивать и превращать в изгоя-чмошника, которого лишний раз пнуть или напрячь не грех. Таковы законы мужского общества.

– Молодец, что догадываешься. Только этого мало. Мне слабаки не нужны, поэтому каждый день после отбоя будешь приходить сюда в спортзал для дополнительных занятий. Даже если у тебя руки-ноги отваливаются, тащишь сюда свою задницу и делаешь то, что я прикажу. В конце концов, это и в твоих интересах. Усёк, рекрут?

– Так точно.

Я удивился, что сейчас ефрейтор общался со мной совершенно иначе: на вполне нормальном, близком к литературному русском языке, без всяких матов. И бить, похоже, меня не собирались. Санников сейчас больше смахивал на обычного тренера, а не на вурдалака, каким он был ещё час назад.

– Переобувайся, – кивнул он в сторону пары прорезиненных кед, заранее принесённых с собой.

Я скинул шлёпки, натянул на босые ноги кеды.

– Для начала разминка – пять минут бега в среднем темпе. На старт, внимание… Марш!

Я потрусил вдоль спортзала. За день, конечно, умаялся, но кое-какие силы пока остались, так что на бег меня точно хватило. После разминки начались подходы к тренажёрам, стоит отметить, довольно грамотные. В фитнес-центре Санникову как персональному тренеру цены б не было.

Я снова удивился перемене в его поведении: никаких криков, матов, спокойный деловитый тон, сразу настраивающий на нужный лад. Меня даже охватила ностальгия по прошлому.

После тренажёров меня отправили делать кардио, а затем, убедившись, что я выжат как лимон, Санников довольно хмыкнул и отпустил в душевую.

– На сегодня достаточно, рекрут.

– Господин ефрейтор, разрешите спросить?

– Спрашивай.

– Нас много гоняют, мы тратим много сил, но почему нас так плохо кормят?

Ефрейтор усмехнулся.

– Была в античности такая палка для рабов, называлась стимулом. Если кто-то плохо работал или ленился, получал стимулом по хребту. Так вот, для вас, рекрутов, хорошая жратва, которую получают нормальные солдаты, и есть тот самый стимул, ради которого вы скоро из кожи лезть будете. Что касается самой пищи, поверь: в ней выданы все нужные вам калории. Просто вы ещё не поняли: на выходах порой приходится жрать любую дрянь, что шевелится, и воротите свой нос. Я доступно объяснил, Ланской?

– Так точно.

– Всё, иди мойся. Подъём в шесть утра. Увижу, что клюёшь носом во время занятий, дам по морде.

В душевой – о счастье! – текла не только холодная, но и тёплая вода. Стоять под её струйками было настоящим блаженством.

Хорошенько намывшись и обтеревшись полотенцем досуха, я вернулся на койку и сразу захрапел.

– Рота, подъём! – Крик дневального был способен мёртвого поднять из могилы.

Я подскочил. Казалось, на теле не осталось ни одного живого места, болела каждая мышца, любое движение доставляло муку. Но приходилось перебарывать себя и спешить. На взлётке уже стоял, поглядывая на циферблат часов, Санников.

Нам же предстояло одеться и построиться за объявленный накануне норматив в сорок секунд. Люди вокруг мельтешили перед глазами, толкались и мешали друг другу. Самый первый оказался на взлётке минуты через полторы.

Когда отделение построилось, Санников покачал головой.

– Да вы охренели, рекруты! Я ждал целых три минуты. Три, … вашу мать, минуты! Долбаные улитки и то быстрее вас. Отбой! Время пошло!

Теперь предстояло «отбиться» за то же время. И снова пошла всё та же далеко не весёлая кутерьма.

– Охренеть! – только и сказал ефрейтор. – Вы, мля издеваетесь, что ли?! А ну подъём, раззвездяи!

Таким макаром нас гоняли раз двадцать, пока результат не показался Санникову более-менее удовлетворительным.

– Ладно, раздолбаи, придётся вас перед отбоем дрючить и дрючить!

Началась утренняя зарядка. Голые по пояс мы намотали несколько кругов по военному городку. Вчера я не успел ничего толком рассмотреть, всё сливалось в одно серое и унылое зрелище. Сегодня же на бегу я то и дело бросал взгляды по сторонам, пытаясь понять, куда же меня занесло.

Все здания были выстроены в классическом стиле и украшены колоннами, портиками, балконами и даже лепниной. От них веяло строгой архитектурной красотой, передававшей возвышенный имперский дух. Даже казармы казались произведением искусства, а штаб вообще походил на Эрмитаж. Только вместо гранитных плит вокруг него лежало асфальтовое покрытие. А вот беговые дорожки были посыпаны красной гранитной крошкой, совсем как в питерских парках.

Кстати, о парках, но на сей раз технических: путь лежал вдоль одного из них. Краем глаза я увидел три бронемашины, выкрашенные в защитный цвет, контурами напоминающие БМП из моего мира. Возле них уже возились люди. Какие-то склады, за колючей проволокой ходит часовой, причём всё по-серьёзному: каска и броник налицо, за спиной автомат неизвестной конструкции (ничего общего с «калашом») с примкнутым штык-ножом.

Солнце ещё только взошло, на улице было прохладно, но наши полуголые тела быстро покрывались потом и начинали блестеть в лучах рассвета. Часть давно уже проснулась. На пути нам то и дело встречались солдаты: кто-то подобно нам совершал пробежку, кто-то вертелся на турниках и крутил «солнышко», человек десять выполняли приёмы рукопашного боя – что-то вроде боевого самбо. То и дело попадались офицеры, спешившие на службу. Каждый раз, завидев такого, мы переходили на строевой шаг.

После бега нас выстроили на плацу, где под командованием Санникова мы стали выполнять комплекс упражнений утренней зарядки. Ничего необычного, вполне стандартные махи руками и ногами, приседания и прочее в том же духе. Я с удивлением ощутил, как проходят боль и усталость после вчерашнего, как тело наполняется энергией. Туман, стоявший в голове сразу после подъёма, прояснился.

После физзарядки и умывания нас повели на завтрак. Не знаю, то ли я оказался таким голодным, то ли еду на сей раз приготовили нормально, однако гречневую кашу с тушёнкой, два куска хлеба с кругляшами сливочного масла и стакан кофе, разбавленного молоком, я проглотил в один присест. И пусть не до конца наелся, всё равно тут же почувствовал себя человеком.

Особо разъедаться не дали, быстро выгнали из столовой на улицу. Началось воинское таинство под названием «развод». Ничего из ряда вон выходящего там не произошло, но зато я впервые увидел комбата Варянского, которого за глаза бойцы звали Варваром. Он действительно походил на древнего викинга: такой же светловолосый, мощный, высокий. Ему бы бороду отрастить да переодеть в кольчугу и нахлобучить на голову рогатый шлем (да, я в курсе, что на самом деле викинги их практически не носили, но стереотипы есть стереотипы) и смело можно срисовывать с него скандинавского бога Одина.

Новобранцы его интересовали меньше всего, к нам он даже не подошёл, просто выслушал рапорт взводного.

Распорядок дня не блистал разнообразием: теоретические занятия чередовались с физподготовкой. Интересно, когда нас допустят к оружию? Одно дело, когда тебе в башку вдалбливают всевозможные инструкции, и совсем другое, когда в твоих руках появляется Оно. Именно так – с большой буквы!

Глава 7

Удивительное дело: кажется, что день тянется чуть ли не бесконечно, но потом хлоп! – и вдруг выясняется, что уже пролетела целая неделя. Незаметно подкралось моё первое воскресенье, объявленное выходным. Ну как выходным – всё в полном соответствии с армейской поговоркой: что ни отдых, то активный, что ни праздник, то спортивный.

Выразилось это лишь в отмене занятий. Вместо них нас погнали в спортгородок, где устроили эстафеты и прочие «весёлые старты». Выяснилось, что я неплохой бегун – хоть какая-то плюшка от истинного владельца тела. Не чемпион, конечно, однако показал очень хорошие результаты в забегах на сто метров и три километра. В последнем состязании вообще пришёл к финишу первым в учебном взводе.

За эту неделю произошло не так уж много событий. Самый главным из них стало появление в части ещё двух десятков зелёных рекрутов; в итоге взвод стал полноценным: в нём появились сразу три отделения. Формально каждым «рулил» ефрейтор, к примеру, нашим занимался Санников.

Однако каждый из нас примерял на себя в течение дня обязанности командира отделения. Санников выдавал белую повязку с надписью «стажёр» и коричневый кожаный планшет, крепившийся к портупее. Теперь стажёры водили отделение на зарядку, развод, приёмы пищи, вечернюю прогулку и отбой, а Санников наблюдал за процессом, практически не вмешиваясь.

Я сам не заметил, как вошёл во вкус ещё в первый день стажёрства. Наверное, это играли и бурлили отцовские гены, мне нравилось командовать, вести за собой людей. И, как часто бывает с новичками, дорвавшимися до власти, я перегнул палку.

После ужина нам полагалось с полчаса личного времени, в это время ослабевал надзор даже сверхбдительных ефрейторов и унтеров, которые подходили ближе к вечерней прогулке.

Я устал как собака после кроссов, и пусть опять опарафинился при сдаче нормативов на турнике, всё равно ощущал в себе некоторый душевный подъём. Эдакая усталость в теле и одновременно приподнятое настроение. Приятно быть хоть в чём-то лучше других. Да, я хреново подтягиваюсь, зато бег – мой конёк. К тому же на моём рукаве была белая повязка стажёра, весь день я командовал отделением, и, как мне казалось, неплохо. Правда, то и дело ловил на себе косые взгляды сослуживцев, однако явного сопротивления приказам не встречал.

Папа всегда твердил мне: будь проще – и люди к тебе потянутся. Я пробовал вести себя именно так, как он говорил, но результаты пока не были радужными. Парни меня откровенно чурались, я чувствовал себя какой-то белой вороной и не понимал, как исправить ситуацию.

Почему-то что в школе, что в университете я никогда не испытывал дефицита в общении, приятелей и друзей что там, что там было хоть завались, но тут просто какой-то затык. Сложно сказать, разойдутся ли наши стёжки-дорожки после того, как на плечи лягут солдатские погоны, но интуиция подсказывала, что с кем-то из этих парней всё равно придётся тянуть вместе все эти пять лет контракта. Если не в одном отделении, так во взводе точно.

По установившейся традиции мы не звали друг друга по фамилии – иногда по имени, но чаще всего по стихийно возникшим прозвищам. Конопатый, которому в первый день «пробивал фанеру» фельдфебель Белов, так и остался для всех Рыжим. Ко мне приклеилось погоняло Лан – сокращённое от Ланской.

А ещё в отделении появился неформальный лидер – смуглый и разбитной парень года на два постарше остальных, откликавшийся на погоняло Цыган. Сухой и при этом жилистый, физически крепкий и явно неглупый, он сразу подмял под себя ребят. Прошло всего несколько дней, а все, кроме меня, буквально ему в рот смотрели. Как это у него получилось, ума не приложу.

При этом не похоже, чтобы Цыган прикладывал к этому какие-то особые усилия. Быть может, яркая лидерская харизма или что-то другое. Однако на меня она не действовала, я словно оказался на другом полюсе. Вероятно, это тоже было одной из причин, по которым у меня не складывались отношения с сослуживцами. Они держались вместе, а я вроде как на отшибе.

Когда коту нечем заняться, он полирует до блеска яйца. В армии терпеть не могут отлынивающего бойца, поэтому лучше всегда изображать какую-то деятельность, если не хочешь, чтобы тебя припахали. Я сидел на табурете и тряпочкой натирал латунные пуговицы куртки. Считалось особым шиком, когда они блестят и переливаются на солнце, словно перламутровые.

В этот момент меня тронули за плечо. Я вскинул голову и увидел длинного и нескладного Кузю, у которого явно была некоторая заторможенность в развитии. Он словно немного застрял в детстве. В иных обстоятельствах его лёгкий инфантилизм и наивность могли бы вызвать умиление, но только не в армии. Странно, что комиссия вообще его пропустила.

– Чего тебе? – спросил я, продолжая наяривать тряпкой.

– Лан, тебя Цыган ищет.

– Чего меня искать? Я здесь, – спокойно произнёс я.

Стычек с Цыганом у меня не было, но в душе я догадывался, что это до поры до времени. Рано или поздно коса найдёт на камень.

– Ему надо с глазу на глаз с тобой потолковать, – Кузя беспомощно оглянулся. – Лан, ну не артачься, а… – Вид у него при этом был абсолютно детский и безобидный, как у плюшевого медвежонка.

Мне стало его жалко.

– Где?

– Он во дворе тебя ждёт, – обрадовался Кузя.

В любой воинской части, несмотря на установленный строгий контроль и порядок, всегда есть места, в которых солдат может, как это принято говорить, про…ться. Какими бы пугливыми и неопытными ни были мы, рекруты, однако даже нам удалось быстро вычислить парочку таких мест. К ним относилась в первую очередь территория за казармой, куда почему-то не выходило ни одно окно, а с других мест его было сложно разглядеть из-за густо посаженных деревьев. Мы называли этот крохотный пятачок двором.

Я отложил куртку и поднялся. Воровство у нас не приветствовалось, «крыс», таскавших у своих, не любили, впрочем, как и стукачей. Так что я мог не опасаться, что куртку кто-нибудь тиснет.

– Пойдём.

Чем ближе я подходил к двору, тем меньше и меньше мне нравилась эта история. Не похоже, что меня ждёт приятный разговор в тёплой и дружеской обстановке, скорее наоборот. С другой стороны, пасовать тоже нельзя: запишут в трусы и чмошники, и ты никогда не ототрёшься от этого.

Как и в зоне, в армии тоже есть свои понятия, и большинство из них действительно понятны сразу, словно записаны на подкорке сознания. Прогибаться нельзя, но и отделяться от коллектива тоже. Чем быстрее вольёшься в одноцветную массу «своих», тем будет легче, и меньше ненужного внимания и придирок.

Хоть Цыган вроде и звал меня потолковать тет-а-тет, однако во дворике он прохаживался в компании своего заместителя – плюгавого Ушана, который так походил на шакала Табаки из «Маугли». Такой же лопоухий (отсюда и прозвище Ушан) и визгливый. Почуяв в Цыгане силу и авторитет, Ушан с первого дня приблизился к нему и теперь бегал покорной собачонкой.

Сам по себе опасности этот прихлебатель не представлял: ниже меня ростом и гораздо слабее, пусть и вертелся на турнике юлой. Тем не менее я мог свалить его с копыт одним щелчком. Конечно, не проверял этого на практике, но откуда-то знал и был уверен на все сто. А вот Цыган – другое дело. В нём интуитивно чувствовался опытный боец, за плечами у которого богатый багаж уличных драк и стычек.

Нам запрещалось выпытывать друг у друга детали прошлого: военнослужащие батальона, как красиво говорили нам, начинали жизнь с белого листа – я часто слышал это выражение. Но на уровне сплетен и слухов информация о всех и о каждом так или иначе просачивалась, становилась доступной.

Об Ушане поговаривали, что сюда его сплавили родители, которых он чуть не разорил пристрастием к карточной игре: в империи не были запрещены казино и игровые залы с «однорукими бандитами». Такие, как Ушан, обычно просаживают уйму денег и становятся всем должны. Что, собственно, и получилось. В итоге его сплавили сюда, чтобы спастись от разгневанных кредиторов.

Про Цыгана ходили слухи, очень похожие на правду, что он член крутой бандитской группировки, причём не из рядовых. Но в армию угодил отнюдь не из тюрьмы, в отличие от меня. Как и в моём мире, засадить такого за решётку – штука сложная. У ребят хватает бабла на всё: и на подкуп следаков, и на крючкотворов-адвокатов.

История Цыгана оказалась по-своему занятной и в чём-то романтичной: в парня втюрилась дочка какого-то аристократа, причём основательно. Девка так втрескалась, что сбежала из дома и несколько дней жила на хате любовника. Само собой, долго такая верёвочка виться не могла: папаше пришлось не по душе, что его дщерь вошкается с плебеем. В итоге Цыгана взяли в такой оборот, что самым лучшим выходом стала армия, и не рядовая воинская часть, а батальон смерти.

Глядя на его смуглое смазливое лицо, в это охотно верилось. Уверен, он перепортил до службы кучу девок. Вот только то, что Цыган – бабник, не делало его менее опасным. Это был отнюдь не комический персонаж. Глядя на него, я ни капли не сомневался: при необходимости он убьёт или покалечит – это было написано у него в глазах.

Ну что ж, посмотрим, что день грядущий нам готовит. Я уже примерно догадывался, что именно, однако надежда умирает последней, пусть и в тяжёлых муках.

Глава 8

– Вот, Цыган, привёл тебе Лана, как ты просил, – заискивающим тоном произнёс Кузя.

– Растворись, – велел ему тот, и Кузя, попятившись назад, быстро пропал с радаров. Сделал он это с видимым облегчением. Ему явно не хотелось быть свидетелем того, что скоро произойдёт.

Мне же предстояло отыгрывать ту роль, которую я сам на себя взвалил – независимого чувака. Говоря по правде, меня слегка потряхивало. Разборки – не мой конёк. Даже в прошлом, когда у меня была довольно приличная физическая форма и я мог постоять за себя, всегда сторонился подобных мероприятий. Да и отец советовал избегать левых тёрок, когда совершенно непонятно, каким боком оно тебе вылезет. Лезть в бутылку, с его слов, имело смысл, только когда задеты твои интересы.

– Чего звал? – поинтересовался я. Голос, к счастью, не подвёл, оказался ровным, хотя одному только богу известно, каких усилий мне это стоило.

– Вопросы к тебе накопились, Лан, – с ленцой уверенного в себе хищника протянул Цыган. Так кошка играет с мышкой, прежде чем окончательно задушить.

Он ждал, что я поинтересуюсь: о каких, собственно, вопросах речь? Но я догадался, что мне хотят навязать правила игры, и потому просто пожал плечами, демонстрируя, что откровенно не понимаю, о чём речь. Делал я это по возможности уверенно, изображая, что спокоен как слон, хотя сердце билось тревожной птицей в клетке, а к горлу подкатывал невкусный ком.