Это по-настоящему Уатт Эрин

1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 но прикид все-таки классный

OakleyFord_stan№ 1 @1doodlebug1 Да к черту прикид. А вот рука Окли у нее на заднице… Везучая с*чка!

1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 Понимаю! Вчера весь вечер мечтала оказаться на ее месте.

OakleyFord_stan№ 1 @1doodlebug1 я тоже

Ну и, как обычно, все на меня злятся. Еще нет девяти утра, а на меня уже три человека наорали.

С Джимом разговор прошел как-то так: «Я же тебе велел держаться подальше от Кинга! Я работал над этим вопросом, не привлекая внимания, и тут ты заявляешься в его клуб, как избалованный ребенок, и требуешь подачки! Это уничтожило все, что я успел сделать! Пока я твой менеджер, я должен заниматься такими вещами! Прошу тебя – нет, требую: перестань лезть куда не просят, сиди дома, пиши свои чертовы песни и оставь дела взрослым!».

Он явно собирался продолжить, но я повесил трубку, не желая все это выслушивать. Я клиент. А клиент всегда прав. Точка.

Клаудиа, впрочем, с этим не смирилась. Тут же перезвонила и принялась вещать на повышенных тонах:

– Клуб, Окли? Ты потащил эту юную неиспорченную девочку в клуб на третьем свидании? Хуже ничего и придумать нельзя! Все, с этого момента я запрещаю тебе принимать решения самостоятельно. Теперь ты будешь делать то, что я говорю. В конце концов, именно для этого ты меня и нанял! И я не позволю, чтобы мою работу саботировал мой же собственный клиент! На выходе из клуба в полночь вас сфотографировали TMI, и фотографии выставляют вас в очень невыгодном свете. Теперь в соцсетях пишут, что Вонн легкомысленная тусовщица. Нельзя этого допускать! Вонн нужна, чтобы восстановить твою репутацию, а вместо этого ты портишь ее!

И она сама повесила трубку, не дожидаясь ответа.

Честно говоря, это единственное, что меня беспокоит. Не репутация Вонн, конечно. Это бред какой-то. Одна вечеринка в клубе ничего не изменит, а фотографии, которые папарацци выложили в сеть утром, на самом деле совершенно невинные. Пара кадров, как я открываю перед Вонн дверь машины и как мы залезаем внутрь. На одном из кадров я положил ладонь ей на поясницу, а на другом – она прикоснулась к моей руке.

Совершенно не о чем беспокоиться.

Нет, мне стыдно за то, как я вел себя с ней прошлым вечером. Как полный мерзавец. Сперва не обращал на нее внимания. Рычал на нее после неудачного разговора с Кингом, хотя вообще-то она старалась изо всех сил, а я пытался использовать ее, чтобы его впечатлить. А потом опять не обращал на нее внимания.

На самом деле я вообще пошел в этот клуб только потому, что знал – там будет Кинг. И подумал, что если мы с Вонн придем вместе, это мне поможет. У меня серьезные намерения относительно моей девушки, значит, и относительно музыки тоже, верно?

Но все стало только хуже. Он меня отшил. Расплющил, как жука подошвами своих дорогущих ботинок.

Всю обратную дорогу Вонн ни слова не сказала.

Я громко и тяжело вздыхаю, затем иду в подвал и открываю дверь домашней студии. Здесь почти бесконечный ряд гитар и пара диванов рядом с ними. Беру с подставки свой любимый «Гибсон» и падаю на подушки.

Если бы у меня был ее номер, я бы написал ей и извинился. Но у меня его нет, а просить у Тая или Большого Ди ей позвонить мне стыдно. Тай и так прочитал мне лекцию по этому поводу, пока мы ехали домой. «Нельзя обращаться с человеком как с игрушкой, братишка. Даже если отношения только для вида».

Я почти час бренчу на гитаре. С прошлого вечера у меня в голове крутится какая-то мелодия, но не получается ухватить ее за хвост. Слова тоже не приходят на ум. У меня по-прежнему ничего не выходит, и чем дольше я в задумчивости пощипываю струны, тем тяжелее становится на душе.

Хотя, возможно, в этот раз дело не в творческом кризисе.

Стиснув зубы, я беру телефон со столика и звоню Большому Ди.

– Привет, – говорю я, когда он поднимает трубку. – Можешь набрать Вонн?

– Сейчас.

Я кладу трубку, с волнением жду, и вот, наконец, его тяжелые шаги слышатся у двери. Он входит в студию и протягивает мне телефон.

– Спасибо, – говорю я.

– Без проблем. Кричи, когда закончишь.

Он выскакивает прочь, и я набираю воздуха в грудь.

– Привет, – как ни в чем не бывало говорю я.

Вонн, впрочем, даже не пытается изображать дружелюбие.

– У нас что, сегодня опять свидание? – не здороваясь, говорит она.

Сейчас довольно рано, но она разговаривает вполне бодро. Мне становится любопытно, почему она встала так рано. Она не учится, и работать ей тоже больше не нужно. По большому счету, ее единственное занятие – ждать, когда я ее вызову, так что зачем рано вставать – непонятно.

Когда ты ее вызовешь?

Я чувствую себя виноватым. Ну ладно, не так уж это и просто – сидеть без дела и ждать, пока Клаудиа не позвонит и не скажет, куда и когда нужно идти. С другой стороны, именно за это ей столько и платят.

– Нет, сегодня нет, – отвечаю я. – Клаудиа считает, что нам надо подождать пару дней.

– Тогда что тебе нужно?

Да уж, она явно на меня злится. Но я не могу заставить себя извиниться, поэтому говорю:

– Видела фотографии на TMI?

– А как ты думаешь? Я все утро отвечала на твиты, – в ее голосе явственно слышится раздражение, – не говоря уже о том, что Клаудиа на меня наорала.

Мне снова становится стыдно. Гитара все еще лежит у меня на коленях, так что я пытаюсь заглушить чувство вины тем, что начинаю пощипывать струны.

– Окли? Ты меня слышишь?

Я откашливаюсь:

– Угу.

Вдруг меня посещает идея.

– Погоди, я включу громкую связь.

Нажимаю на значок громкоговорителя, кладу телефон рядом и перехватываю гитару поудобнее.

– Ты меня слышишь?

– Ага. – Вонн явно удивлена. – Ты на гитаре играешь, что ли?

– Ага. Подожди еще секундочку. – Я слегка подтягиваю первую струну. – Вот, я на связи. В общем, по поводу вчерашнего… Я не слишком хорошо умею извиняться, так что просто послушай, ладно?

И пока она ничего не успела возразить, я беру медиатор и начинаю наигрывать вступление той песни, с которой возился. А потом начинаю петь – просто из головы, вряд ли я смогу вспомнить это потом. Текст выходит не самый удачный. Я пою, как мне стыдно, что я нагрубил ей в клубе. Что прощение делает человека лучше. И еще про то, что слово «прости» имеет не больше смысла, чем свист ветра, но если произносить его от сердца, оно освобождает душу.

Все это нелепо и смешно, и мне так стыдно, что я с каждым словом, вылетающим изо рта, краснею все сильнее.

Когда, наконец, последний аккорд растворяется в небытии, повисает полная тишина.

– Вонн? Ты тут?

Она слегка откашливается:

– Да. Это было…

Я морщусь:

– Я знаю, фигня полная. Сочинял на ходу.

– Нет, – перебивает она меня, – вовсе не фигня. Вообще-то мне понравилось. Цепляет.

Она тихо смеется, и почему-то этот звук наполняет меня теплотой.

– Ого, неужели ты наконец готова признать, что ты все-таки моя поклонница?

– Не забегай слишком далеко вперед. Я сказала, что мне понравилась твоя песня, – отшучивается она.

По крайней мере, я надеюсь, что она шутит. Она вообще впервые сказала что-то о моей музыке.

– А это одно и то же. Любишь мою музыку – люби меня.

– Что, если я просто приму твои извинения? Раньше никто передо мной не извинялся с помощью песни.

Даже УУ?

Я улыбаюсь – сперва несмело, а потом во весь рот.

– По поводу вчерашнего, – неловко говорит Вонн. – Тебе очень хочется сотрудничать с тем продюсером, да?

Я немедленно мрачнею.

– Да, очень. – Я откладываю гитару, выключаю громкоговоритель, откидываюсь на подушки и прижимаю телефон плечом к уху. – Но он не хочет со мной работать.

– Я догадалась, – усмехается она. – Что он там сказал? Что вы друг другу не подходите?

– Ага.

На самом деле, он имел в виду, что он работает только с уникальными исполнителями, а моя музыка сродни той группе на сцене и тысячам других.

– Ну, и еще проблема с имиджем.

– Какая проблема?

– Вонн, ну сообрази! Как ты думаешь, почему мне нужно платить девушке, чтобы она со мной встречалась? Вернее, почему я плачу такой девушке, как ты, чтобы она со мной встречалась?

– Как я?..

Я воспринимаю ее раздражение почти физически и пытаюсь объяснить:

– Да. Милой. Доброй.

– Тогда вы кого-то не того выбрали. Не такая уж я и милая.

– На самом деле ты более милая, чем все остальные, – сообщаю я. – Джим и Клаудиа считают, что ты положительно влияешь на мой имидж. Все остальные тоже должны так считать, и особенно Кинг.

– С каких это пор ты беспокоишься о своем имидже? Ты явно о нем не беспокоился, когда полез голышом купаться с теми девушками в Монте-Карло. Или когда бежал голышом по Бурбон-Стрит на Масленичный вторник в прошлом году.

– Похоже, кто-то внимательно следил за моей жизнью!

– Ничего подобного. Просто невозможно включить телевизор и не увидеть там какого-нибудь скандала с твоим участием.

– Скандал? – хмыкаю я. – Это называется «веселиться».

И тут я морщусь, потому что понимаю – в этом и есть проблема. Я слишком много веселился. Столько, что теперь один из лучших продюсеров мира отказывается со мной работать, потому что считает, что я несерьезно отношусь к собственной музыке.

Но это совершенно не так. Я очень серьезно отношусь к музыке. Когда я был маленьким, все считали, что у меня актерский талант, как у родителей. Но музыка была у меня в крови с рождения. Когда мне исполнилось семь, я уже писал собственные песни. В начале моей карьеры ходило много слухов о том, что я получил контракт только из-за своих родителей, но эти слухи быстро утихли, когда все поняли, что у меня действительно есть талант.

Голос Вонн выдергивает меня из размышлений:

– Ну и зачем тогда что-то менять? Ты богат, знаменит, можешь делать все что захочешь. Почему бы просто не продолжить веселиться?

– Потому что это мешает мне заниматься музыкой.

И вдобавок больше не приносит удовольствия.

Я слушаю, как она дышит в трубке, и пощипываю струну, бегая пальцами по ладам. Вот если бы я мог управлять настроением Кинга с той же легкостью, с какой управляю мелодией.

Молчание затягивается, и я начинаю размышлять о том, как обращаюсь с Вонн. Не очень-то хорошо. И почему же? Я заставляю себя ответить честно на этот вопрос. Иногда я это умею.

Дело в том, что Вонн делает нечто альтруистическое, и от этого мне некомфортно. С подхалимами общаться проще, но то, что Вонн не соглашается с каждым моим словом, вовсе не означает, что я должен вести себя с ней как полный мерзавец. Я кладу ладонь на струны.

– В следующую пятницу я буду играть в одном клубе на благотворительном мероприятии. Сыграю пару песен, может, даже сет – близкие люди попросили выступить, решил помочь.

То, что я говорю, неправда – правда в том, что я делаю это для саморекламы. Должен оставаться в новостях, мозолить людям глаза, чтобы они обо мне не забыли, пока я просиживаю штаны в студии. Но все равно…

– Придешь? Можешь взять с собой друзей, если хочешь.

– Это наше следующее свидание? – спрашивает она.

Мне хочется ей сказать, что я просто приглашаю ее послушать мою музыку – по-настоящему, а не эту чушь, которую я сочинил на ходу. Увидеть истинного Окли Форда – а не этого мерзавца, который последнее время постоянно портит ей жизнь. В общем, как обычно, мною движут исключительно эгоистические мотивы.

Но не знаю, захочет ли она прийти, если я ей так скажу. Поэтому я говорю:

– Да.

ОН

Неужели Окли Форд все же занят? Прошлой ночью музыкант и его предполагаемая девушка были замечены на закрытой вечеринке. Свидетели этого события по секрету рассказали «Госсип Сентрал», что парочка была практически неразлучна. Кроме того, еще более интересными кажутся слухи, что Форд беседовал с известным продюсером Кингом – неужели нас ждет новый альбом? Было бы здорово!

Однако Форд и его пассия, породившие столько разговоров, покинули клуб раньше, чем вечеринка закончилась. Смотрите фотографии – очевидно, что эти двое точно больше, чем просто друзья!

– Я думала, четвертое свидание будет в клубе, – недовольно говорит Вонн. Она не перестает хмуриться, и голос ее звучит так же удивленно, как тогда, когда я ей сказал по телефону, что нужно встретиться.

Мы три дня никак не контактировали с того момента, как я извинялся перед ней по телефону. Честно говоря, сегодня я тоже не ожидал ее увидеть, но у Клаудии были другие мысли на этот счет.

– С точки зрения Клаудии, это недостаточно пристойно, – со вздохом отвечаю я. – Мы должны несколько раз встретиться при дневном свете, прежде чем я получу моральное право держать тебя за руку в темноте.

По этой причине мы и стоим сейчас в очереди к фургончику с мороженым на блошином рынке Мелроуз. Видимо, Клаудиа хочет, чтобы ни один турист, рискнувший выйти за пределы туристического набора достопримечательностей, не остался без согревающего душу воспоминания о том, как Окли Форд пытается быть нормальным.

– Тогда это мороженое должно оказаться лучшим произведением из молока и сахара, которое когда-либо создавало человечество, – недовольно бурчит Вонн вполголоса. – Я два часа сюда добиралась на автобусе.

Тай, Большой Ди и еще два телохранителя стоят позади, отделяя нас от толпы. Я натягиваю шапку на глаза.

– Надо было сказать Клаудии, что тебе нужна машина.

Я засовываю руки в карманы и изучаю ассортимент. Это ретрофургончик, где есть только три стандартных сорта и традиционные калифорнийские топпинги – например, крошка из кале [13] и киноа [14] в шоколаде. Ненавижу Клаудию.

– Я не собираюсь никого просить купить мне машину. Это бред какой-то, – Вонн смущенно проводит рукой по растрепанным волосам. Она снова одета по-прежнему – в свободную футболку с V-образным воротом, дырявые джинсы и разрисованные кеды.

Вот уж что точно можно сказать про Вонн – она совершенно не пытается меня впечатлить. Даже стоит в паре метров от меня. Можно было бы машину припарковать в этом промежутке. Я прямо представляю заголовки к фотографиям, которые делают сейчас папарацци:

«Отношения Окли Форда заканчиваются, не успев начаться!»

«Окли Форд в ссоре со своей девушкой?»

Джим и Клаудиа будут такому вовсе не рады. Сейчас, по их словам, позитивные заголовки преобладают над негативными. Вчера Джим сообщил, что у нас даже выросли продажи некоторых старых альбомов. Похоже, эта затея действительно приносит те плоды, ради которых все было придумано. Но это будет работать, только если люди поверят в то, что мы пара. Так что я сокращаю дистанцию под предлогом выбора мороженого.

– Что будешь? – Я показываю на меню.

– Боже, кале-крошка? Такое только в Лос-Анджелесе бывает. Я возьму ванильно-шоколадное с посыпкой. – Она достает из кармана пять долларов.

– Серьезно? – Я беру у нее из рук купюру. – Я угощаю.

– А, ну да, это же представительские расходы.

Она серьезно или шутит? Непонятно.

– Два шоколадно-ванильных. Одно с посыпкой и…

– Если ты закажешь кале, я пойду домой, – говорит Вонн.

– Второе без топпинга.

Я поворачиваюсь к Таю, и он дает мне двадцатку. Никогда не ношу бумажник при себе. Это вопрос безопасности.

– Эй, не возражаете, если я вас сфотографирую для нашей доски знаменитостей? – говорит кассир, отсчитывая мне сдачу.

Я подавляю вздох:

– Да, конечно.

– Это ваша девушка? Ее тоже можно снять. – Он высовывается из своего киоска и смотрит точно в вырез ее футболки. Вот козел.

Я заслоняю ее, делая шаг вперед:

– Не стоит. Снимете на телефон?

В наши дни все хотят с тобой селфи. Автографы ушли в прошлое. Если ты повстречал какую-нибудь знаменитость, этому должно быть подтверждение в твоем телефоне. Если его нет – значит, ничего не было.

Потный парень наклоняется над кассой, двое других высовывают головы. Я становлюсь с ними рядом и позволяю потному парню положить руку мне на плечо. Стискиваю зубы, мило улыбаюсь, принося свое личное пространство в жертву своему искусству, и мучительно жду. Жду, пока этот парень разберется с камерой на своем телефоне. Пока еще один протолкнется, чтобы занять свое место на картинке, так что теперь меня окружают сразу четыре потных парня. Жду, пока новость о моем присутствии переходит от девушки в джинсовых шортах к лысому парню в солнечных очках на лбу, а потом к пожилой даме через пять человек от нас, сумочка у которой такая огромная, что в нее поместился бы весь этот фургон. Жду, пока кто-нибудь наконец уже сделает это чертово селфи.

– Давайте я помогу. – Вонн шагает вперед, берет у кассира телефон и делает фотографию. Но мороженое забрать мы не успеваем – Тай и Большой Ди уводят нас прочь от начавшей собираться толпы. Вонн с грустью смотрит на фургончик, но ничего не говорит.

– Спасибо, – говорю я. За то, что она не устроила истерику. Что помогла с фотографией. Что не стала надо мной смеяться. В который раз.

– Это было довольно неловко, – говорит она.

Неловко – не то слово. Еще пара секунд, и собралась бы толпа, а от этого было бы только еще больше проблем.

– И что, всегда так? – Вонн оборачивается на фургончик.

Толпа все растет, из чего я делаю вывод, что кассир уже выложил фотографию в «Фейсбук» и «Твиттер». Люди показывают в нашу сторону. Становится все более шумно. Скоро кто-нибудь наберется решимости, и толпа двинется в нашу сторону.

– Ну, в общем, да.

Я сканирую толпу в поисках двух других телохранителей, наконец вижу, как они прорываются к нам, и знаком показываю Таю, что готов двигаться дальше.

– Где твой любимый пляж?

– А что? – Вонн морщит нос.

– Нужно, чтобы нас увидели вместе, но я не хочу, чтобы меня растоптали.

Она слегка пожимает плечами:

– Мне нравится в Эль-Сегундо. Там не слишком людно. Туалеты сейчас не работают, так что там обычно только местные. Правда, рядом нефтеперегонный завод и иногда воняет.

– Отлично звучит. Чем сильнее, тем лучше. – Я потираю руки. – Тай, ты знаешь, где пляж Эль-Сегундо? – Он кивает. – Отлично, тогда пошли туда.

Бритый телохранитель с покатыми плечами и практически без шеи появляется за спиной у Вонн и протягивает ей мороженое. На ее лице отображается такая радость, как будто он подарил ей ожерелье от «Харри Уинстон».

– Ой, я думала, мы его не взяли! – Она хватает рожок. – Спасибо вам большое!

Этот парень – кажется, Дэниел – бормочет что-то вроде «пожалуйста» и отступает ко второй машине. Тай открывает пассажирскую дверь, но я словно примерз к месту.

Я смотрю, как Вонн, словно котенок, лижет языком верхушку мороженого и втягивает мягкую субстанцию в рот. Она закрыла глаза, чтобы лучше ощутить вкус шоколада и ванили.

И это, пожалуй, самое возбуждающее зрелище, какое я видел в своей жизни. Меня охватывает жар, и мороженое в моей собственной руке начинает таять.

– У тебя течет, – говорит Вонн.

– Что?

– Мороженое тает, и у тебя пальцы испачкались.

Я опускаю глаза и вижу, что рожок раскрошился и мороженое действительно выбралось наружу и испачкало мне пальцы. Тай протягивает руку и забирает у меня рожок:

– Скорей залезай в машину.

Это звучит как предупреждение, но на самом деле он надо мной подтрунивает. Теперь он еще долго будет припоминать мне эту историю.

Вонн ныряет в салон, каким-то образом умудрившись не расплющить рожок о кожаные сиденья. Я лезу за ней, и Тай трогает с места, не дав ей даже распрямиться и застегнуть ремень. Так что я наклоняюсь к ней и делаю это сам.

И вовсе не потому, что мне хочется к ней прикоснуться. Совсем не поэтому.

ОНА

Взгляд Окли обжигает. Или, может, я просто горю? Когда он прикоснулся к моему бедру, чтобы застегнуть ремень, все мое тело словно вспыхнуло, как будто кто-то включил меня в розетку.

Я задерживаю дыхание, пока он тянет ремень туда, где ему положено быть, и со щелчком застегивает. Мне кажется или он действительно специально не убирал руку?

– А теперь у тебя течет, – с улыбкой говорит он, подхватывает большим пальцем каплю, которая готова сорваться с моего рожка, и потом – потом! – сует палец в рот и облизывает.

Из моего горла вырывается странный звук, практически писк.

Он еще раз облизывает свой палец и наконец отодвигается на свое сиденье.

– Не знал, что кондитерская посыпка такая вкусная. Стоит в следующий раз попробовать.

Я перевожу взгляд на лысый затылок Тайриса:

– Тай, мне… мне нужно домой. Я забыла, что должна быть дома, когда близнецы вернутся из школы. Им нужно… подписать разрешение на экскурсию.

Я поворачиваюсь к Окли. Он внимательно смотрит на меня из-под слегка припухших век. Его нижняя губа все еще слегка влажная. Мне становится не по себе, и я прислоняюсь к окну.

– Прости. Я забыла. Могу компенсировать в другой раз. Завтра, например. Я поищу в интернете какие-нибудь варианты. Может, скейтпарк в Бойл-Хайтс? Хотя нет, там слишком людно. Можно поехать куда-нибудь за город. Есть местечко рядом с обсерваторией Гриффита, Пейсли очень любит туда ездить, если ей хочется развеяться.

Но чем дольше я лепечу, тем расслабленней становится Окли:

– Не, забей. Все нормально. Ешь мороженое, пока оно совсем не растаяло.

Кажется, уже поздно.

– Почему ты согласился сфотографироваться с тем парнем? – Я пытаюсь отвлечься от ощущения, которое заставляет меня замирать, а кончики пальцев – неметь. И которое должно возникать, только когда рядом УУ!

– Я в долгу перед ним и перед любым другим поклонником, который захочет со мной сфотографироваться. Без них я был бы просто сыном Дастина Форда.

– Но ты это ненавидишь.

Я заметила его лицо, даже если никто больше не замечает. Натянутость его улыбки. Напряженные плечи. Как он пытался избежать объятий первого кассира – только ради того, чтобы на него навалились трое других. Но не подал виду.

А потом он стоял, несмотря на возможное нападение толпы, и дожидался, пока охранник все-таки принесет мороженое. Я бы не стала ждать, решив, что это бесполезно.

А потом посмотрел на меня так, как никто никогда не смотрел. И это пугало и притягивало одновременно.

– Иногда приходится делать то, что не нравится. Жизнь знаменитости отнюдь не такая безоблачная, как это обычно все представляют.

Ну да, похоже на то.

В какой-то момент, пока мы едем, я доедаю мороженое, и передо мной волшебным образом появляется влажная салфетка. Я быстро хватаю ее из рук Окли, пока он не предложил меня вытереть. Тай паркуется на тротуаре, я открываю дверь, но не могу выйти. И только когда Окли отстегивает ремень, я понимаю, что он-то меня и удерживал. Рука Окли скользит по моему бедру.

Я торопливо вываливаюсь из машины, чтобы он снова не коснулся меня своими длинными изящными пальцами. Клянусь – закрывая дверцу, он смеется.

– Спасибо, Тай, – бормочу я и скорее бегу в дом, не дожидаясь, пока он что-нибудь ответит.

Закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней, дыша так тяжело, словно я только что пробежала из конца в конец ту тропу в Гриффит-парке, которую Пейсли так любит. Не понимаю, откуда возникли эти ощущения. До определенного времени я относилась к Окли как к самодовольному эгоистичному придурку. А потом он вдруг звонит мне и поет песню, и я начинаю вести себя как одна из его прилипучих фанаток!

Я хочу, чтобы вернулся прежний Окли. Тот, который рассказывает мне, как хорошо он обращается с языком, и приглашает на свидание, на котором только и делает, что хамит и огрызается. С таким Окли понятно что делать.

Но этот? Пожирающий глазами и пишущий для меня песни? Я чувствую себя совершенно растерянной.

– Привет. – Пейсли выглядывает из кухни с кружкой в руках. – Как прошло?

– Он меня трогал! – выпаливаю я.

Она резко поворачивается ко мне:

– Трогал в смысле приставал к тебе?

– Да нет. – Я отмахиваюсь. – У меня мороженое растаяло, и он поймал пальцем каплю, а потом засунул палец в рот и облизал.

Я детально пересказываю произошедшее, словно это была какая-то неприличная сцена. Хотя если подумать, она действительно была не очень-то приличная.

Пейсли смотрит на меня с беспокойством:

– С тобой все нормально? Может, у тебя солнечный удар?

Не знаю, как ей это объяснить. Я даже не знаю, как объяснить это самой себе! Мозолистые от струн пальцы Окли касались моего бедра. И руки. И талии.

И мне это очень понравилось.

ОНА

Oakley Ford Verified @VeryVaughn Лучшее мороженое в моей жизни. Нужно создать новый вкус и назвать его Вонн – я бы каждый день такое заказывал.

Vaughn Bennett @OakleyFord С посыпкой из кале, да?