Чужая женщина Соболева Ульяна
Рявкнул так, что я от неожиданности язык прикусила и на глазах слезы выступили.
– Заткнись, я сказал! Не до кошелька мне этого, ясно? Все, давай, вон пошла! Спасибо скажи маме своей и вали отсюда.
– Она вам денег дала, да? Поэтому вы меня отпускаете? Продажный мент, вот вы кто!
Теперь он уже меня не просто за шиворот схватил, а за затылок приподнял и в стену вдавил.
– Ты чего добиваешься, идиотка? Сесть хочешь? Ты на малолетке ноги протянешь в первый же день. Там таких отличниц, как ты, щелкают орешками. Зэчки оттрахают во все дыры и сделают из тебя подстилку.
Он говорит грубости пошлые и мерзкие, а у меня дух захватывает, и дыхание рвет. Все тело в его руках дрожит, и глаза закатываются.
– Пусть…я ведь в предварительном здесь буду… с вами рядом, да?
И тут с ним что-то происходит, пальцы медленно разжал и в глаза мне смотрит то в один, то в другой.
– Ты чокнутая?
Киваю и тоже на него смотрю, пальцами тронула ссадину на скуле, но он мою руку откинул.
– Чокнутая, да? Совсем больная? ВОН ПОШЛА!
Заорал прямо в лицо, потом схватил под руку и вытолкал в коридор.
Мать тут же ко мне бросилась, а я лицо руками закрыла и в слезы, на улицу. Только услышала, как она у него спрашивает:
– Все, да? Отпустили? Я же говорила она не виновата, нам переезжать скоро. Нервничает сильно. Подростку школу менять, а муж военный. Спасибо вам.
Господи, мама, что ж ты лезешь то во все, что ж ты все не то говоришь?
***
Теперь он меня замечал, но все равно не здоровался. Мимо проходил угрюмый и холодный, как насекомое какое-то мерзкое, путающееся под ногами, стороной обходил.
А я вслед ему смотрела, чувствуя запах спиртного и видя, как пошатывается, а потом из-за двери крики его жены и плач ребенка. Она тогда ушла вечером вместе с мальчиком, что-то крикнула ему и со всей силы шваркнула дверью и не вернулась. На меня посмотрела равнодушным взглядом и потащила сына вниз. Мальчик упирался, кричал, что хочет с папой остаться, она ему подзатыльника дала и в такси затолкала. Олег после нее ушел. А я осталась сидеть на ступенях, ждала, когда вернется. Хотела спасибо ему сказать, что отпустил, и извиниться за то, что про деньги сказала. Ничего ему моя мать не давала. Точнее, пыталась подсунуть, но он не взял. Я слышала, как они с отцом говорили об этом. И обо мне говорили, о будущем моем. О том, что отец договорился, чтоб меня в самую лучшую балетную школу взяли, а Лерочка, конечно, поступит на врача. Я ворвалась к ним и сказала, что ненавижу обоих. Что они мне этим переездом всю жизнь портят! Что только о Лерке и о себе думают.
Услышала, как машина подъехала, бросилась к окну в подъезде, и тут же сердце судорожно запрыгало в горле, и дух захватило. Приехал! Один! А потом вся радость испарилась, его шатало так, что он с трудом дошел до подъезда, уселся на крыльцо в куртке поверх голого тела и голову руками закрыл, и я бросилась вниз через ступеньку, чтобы помочь подняться наверх. У него рана на боку ножевая, и кровь сочится, течет по ребрам.
– О, Боже! Вы ранены! Промыть надо.
– Черт, ты кто, девочка? – спросил, поднимая на меня пьяные глаза.
– Зоряна. Помните меня?
Отрицательно качнул головой, и у меня снова внутри все сжалось.
– Вы меня недавно отпустили. Я кошелек украла.
– У меня таких воровок, – провел большим пальцем по горлу, – чего не спишь?
– Вас ждала.
Усмехнулся, и дышать стало еще труднее, потому что от его улыбки можно было сойти с ума. Особенно такой – чуть глуповатой и пьяной.
– Меня? Зачем?
– Извиниться хотела.
Все это время я помогала ему подниматься по ступенькам, так как лифт не работал. Остановились оба.
– За что?
– Я сказала, что вы мент продажный.
Он расхохотался, пытаясь дверь ключом открыть, я помогла, и мы вместе ввалились в прихожую его квартиры. Рану я не промывала, он с горлышка водки отпил и сам вылил на порез, пока я суетилась в поисках перекиси водорода.
Потом я тащила его в ванную, помогла переодеться и даже на кровать уложила и на краю сама легла. Не заметила, как уснула… а проснулась, когда он меня в шею целовать начал и по груди ладонью провел требовательно, под себя подминая и ноги раздвигая коленом.
– Маленькая моя…голодный я. – от него водкой несет и сигаретами, а мне кажется, что так рай пахнет, и я губы подставляю ему свои и грудью о ладони его трусь, выгибает всю, когда рукой между ног водит, задирая сарафан на пояс, – хочу тебя. Пахнешь сегодня особенно…как когда-то давно, когда первый раз тебя.
Было больно. Невыносимо и очень больно. Я даже плакала. Нет, не вырывалась, не дергалась, просто лежала под ним и плакала от боли и от счастья. Это в книгах пишут о первых оргазмах, о страсти внеземной, о ласках. Мне не нужно было всего этого, меня трясло только от того, что понимала – он со мной. ОН. На мне и во мне. Двигается, стонет хрипло, грудь мнет ладонями. И мне нравится, как мнет. Нравится тяжесть его тела. Олег глаза так и не открыл, в губы губами ткнулся и на спину перевернулся, засыпая. Я на часы глянула и в ужасе домой, в ванную. Сидеть на краю и на отражение свое в зеркало смотреть, понимая, что только что произошло. И что я теперь женщина…его женщина.
Дура! Какая же дура! Не была я его никогда. Он даже не помнил, что трахал меня и девственности лишил. Так и смотрел дальше, как на насекомое. А мне повеситься хотелось или его убить. Взять у отца ствол и всадить ублюдку пулю между глаз.
Потому что утром его жена вернулась…я ее из окна увидела и губы до крови закусила – живот её заметила. Вчера нет, а сегодня при свете дня в этом платье так отчетливо видно было. На лестницу вышла и услышала, как дверь открыл наверху ей.
– Не буду пить…не буду. Справимся мы. Я уверен, что справимся.
И он наверняка справился… а я – нет. До сих пор нет.
Глава 4. Олег
Несколько крутых тачек стояли прямо у входа. Значит, Олигарх на разборки ездит со свитой, самому, видать, слабо. Я внутренне подобрался и подумал о том, что, если придется стрелять, то мишень точно не одна будет. Я бы мог здесь уложить всех, но на нары не хотелось, а я далеко не при исполнении, и посадят, как пить дать, невзирая на то, что каждый из этих тянет на парочку сроков. Да и сесть за лошка какого-то особо не хотелось. На зоне не рады ментам, даже бывшим. Посмотрел на своих, если можно так назвать, людей, с которыми знаком всего пару дней, но, кроме любопытства и некоей отрешенности, ничего на их лицах не увидел. Скорей всего, не вмешаются. И хрен с ними. Сам справлюсь. И не в таком дерьме побывать успел. Вошел в опустевшую залу, на всякий случай прикинул, как уходить буду, если все же разговор с Олигархом выйдет, мягко говоря, напряженным. Но внутри клуба продолжала играть музыка, и у барной стойки стоял мужчина в элегантных брюках с перекинутым через локоть светлым пиджаком и бокалом виски в руках. На пальцах поблескивают кольца. Я его мысленно просканировал: от кончиков начищенных до блеска туфель и до блестящей лысины. Модно нынче стало растительность небуйную под ноль сбривать. Брутально.
Он стоял полубоком ко мне и о чем-то беседовал с барменом. Явно они знакомы, тот, заискивая, лимончик нарезает и ржет, сука. Значит, либо Олигарх здесь уже не раз бывал, либо те пообщаться успели в другом месте. Потом вдруг голову вскинул, меня заметил, и лыба пропала. Что такое, говнюк? Обо мне говорили?
Быстрый взгляд по сторонам, отметив, что неподалеку от Олигарха расположилась его «мебель»: три шкафа с совершенно нетоварными квадратными фейсами и такими же лысыми головами – прям группа поддержки. И некое подобие «комода» низкого роста с модной бородкой по сотовому говорит, но глаз с босса не спускает. Главная и любимая шестерка Олигарха. Судя по количеству машин, снаружи еще парочку шкафов бродит, как минимум. Если не тупые, то черный вход тоже бдят, и хрен я отсюда выскочу, если что не так пойдет.
Я сунул руки в карманы и несколько шагов к бару сделал. В этот момент Олигарх обернулся, и я почувствовал, как округляются мои глаза и брови ползут вверх. Деняяяя, мать его! Это же Деня! Мой друг детства, с которым мы не один пуд соли, по которому тосковал больше, чем по матери родной и по отцу.
– Деняяяя! Златооов! – проорал и чуть присел от того, что сердце запрыгало, как чокнутое, где-то в горле.
– Гром! Громищееее!
Я кинулся к другу и схватил в охапку, приподнимая и сдавливая ребра. Ко мне тут же бросились шкафы, но Деня рявкнул.
– Вон пошли! Это же друг мой! Олег Громов! Засраааааанееец! Откуда ты взялся?
Теребит меня за плечи, как и я его. От смеха скулы сводит, и даже слезы на глазах выступили.
– Так это ты моего племяша погладил?
Киваю, а он смеется, заливается. И смех, как в молодости, заразительный, громкий, дурной. Конь. Черт бы его побрал, как я рад его видеть!
– Значит, достал говнюк, да?! Ты просто так гладить не будешь, ты у нас вроде как уравновешенный.
Мы оба знали, что это сарказм и неуравновешенным из нас был именно я.
– Был! Был, Деня. Теперь чуть что – за пушку хватаюсь или промеж глаз.
– Хорошо, что раньше без пушки! Охренеееть. Как и не было двадцати лет, Гром. Такой же придурок.
Теперь смеюсь уже я. Детство девятым валом захлестнуло. Как будто мне не под сороковник, и я только школу окончил. Распирает всего, трясет. Денис снова стиснул меня так, что из глаз искры посыпались.
– Эй, нам накрой пожрать в вип, коньяк самый дорогой неси, и чтоб не мешал никто. Парней распусти. Разборки отменяются.
– Денис Витальевич, у вас встреча, – забормотал «комод» и нервно забегал вокруг нас.
– Отмени. Все отмени. Какие к черту встречи?! Братуха мой здесь! Ты знаешь кто это, Леха? Знаешь кто? – потрепал меня по волосам, – Это друг мой с первого класса еще. С одного двора. С одной, мать ее, песочницы! Я его не видел долбаные двадцать лет! – обернулся ко мне, и глаза от радости сверкают, и я сам…аж трясет всего от эмоций. Да, мой братуха. Дружба у нас была какой вовек не сыщешь. Сдохнуть могли друг за дуга. Пока он не уехал с родителями в столицу.
– Я ж искал тебя, Громище! Ты съехал оттуда и как в воду канул. Громовых блин…как собак, сам знаешь. Думал, уехал ты север покорять, как мечтал. Давай, присядем. Черт, рад я тебе, Гром! Рад, п***ц как!
***
Через час сбивчивых рассказов и воспоминаний с сумасшедшими воплями и гоготом мы уже знали почти все друг о друге. Деня подливал мне коньяка, и мы выкурили все его сигареты, и ему тут же принесли еще одну пачку. Изменился он, конечно. Из пацана своего в доску в потрёпанных штанах и вечно грязной футболке превратился в человека с глянцевого журнала. Я себя рядом с ним ощущал рванью подзаборной. Без зависти или сожалений. Мне это было незнакомо. Просто констатация факта. Если б не дружба наша, такие, как Златов, в сторону таких, как я, даже не смотрят. На нем лоск невидимый. Налет денежный. Такие вещи видно невооруженным глазом. И дело не только в дорогих шмотках.
– И кто ты теперь, Деня? Олигарх?
– Типа того. Дело свое открыл за границей, подфартило мне – я там бизнес продал и начал здесь недвижимость покупать. Потом нефтью занялся и автозаправки открыл. «ЗлатоНефть» слыхал?
Не просто слыхал – это он прибедняется. «ЗлатоНефть» – самая крутая у нас сеть по всем городам. Только не думал я, что название от фамилии его происходит.
– Твои, значит?
– Мои, – кивнул без лишнего пафоса, но с гордостью и снова коньяка себе налил, – детище мое. Нюансов много, конечно, но вот так и живу. Приехал в дыру нашу культуру города развивать. Театр оперы и балета новый строить на центральной улице задумал по европейскому образцу. В депутаты баллотируюсь в следующем году. А ты, Гром?
– А я? – усмехнулся и залпом осушил бокал, – А я мент, Деня. Бывший, правда, но, сука, никак привыкнуть не могу к этому. По утрам на работу подрываюсь.
– Че бывший? – съел лимон и внимательно на меня посмотрел. Взгляд цепкий, колючий – Хочешь, восстановлю?
– Аааа…на хер! – я махнул рукой и уже сам себе налил, но Деня накрыл мой бокал ладонью.
– Рассказывай! Что стряслось? За что уволили?
И я рассказал. Наверное, впервые за все это время я кому-то смог рассказать. О рогах неприятно чужим людям расписывать, чувствуешь себя идиотом последним, лохом, которого сделали. А сейчас понесло меня. Говорю. А самого опять трясти начинает и хочется удушить и ее, и козла того. Деня меня не перебивал, и я просто сидел и выговаривался, глядя в одну точку и выкуривая сигарету за сигаретой. А он слушал и так же курил вместе со мной.
– Убил бы её, суку, и его тоже!
– Я хотел! Деня! Я хотел, мать его! Но дети…и сесть из-за падали?
– Тоже верно. Мудак! Кто его отец говоришь? Может, скинуть его с пьедестала, а? Ты скажи!
Я внимательно на друга посмотрел, и где-то в затылке кольнуло неприятно. Значит, не впервой ему, раз предлагает. Не так-то ты прост, как хочешь казаться, Деня.
– Не надо. Оставь. Она с ним живет и дети тоже. Пусть живут. Проехали. Переживу.
– Ага, блядь, я вижу, как ты пережил. Без работы, бухаешь, потерянный какой-то, убитый!
На это я смолчал, потому что прав он. Потерянный я. Сам не знаю, где и зачем живу. Всего пару дней назад как дышать начал, когда девчонку эту встретил. В зеркало на себя посмотрел хотя бы, и губы до сих пор зудят после поцелуев наших бешеных. Ничего, завтра пробью по своим еще раз и найду. Должен найти. Вспомнил про ее туфли в машине, и адреналин в висках запульсировал.
– Ты сам-то женат? – спросил у Дениса, откидываясь на спинку дивана и чувствуя, как алкоголь затуманил мозги и расслабил окончательно.
– Женат, – кивнул Денис.
– На ком? Кто-то из наших? Не Морозова случайно?
Мы расхохотались, и он наставил на меня указательный палец, кашляя и вытирая лицо салфетками.
– Не…ну, ты даешь! Запомнил, что я по ней сдыхал. Не Морозова, конечно. Она тварь упрямая оказалась, несговорчивая. Не нравился я ей. Правда, приехал через пару годков и таки трахнул ее сучку. Она уже замужем была за лошарой каким-то безденежным и двое по лавкам. Предлагал ей со мной в столицу, она отказалась, – он развел руками, – сказала, любит Ваню своего. Любит, б***ь. Так любит, что пару дней с работы ко мне в гостиницу бегала и сосала так самозабвенно и смачно, что губы потрескались. Любит она. Короче, ну ее шалаву. Я забыл о ней давно. Самое интересное – с Ваней своим все равно развелась. Только кому она теперь на хер нужна дура сороколетняя с обвисшими сиськами и задом?!
– Ну годы никого еще не украсили, и к женщинам они более беспощадны. – не понравилось, как он о Наташке. Мы оба в нее тогда влюблены были, и я уступил, потому что он первым мне об этом сказал. Табу у нас было – баб не делить. Их до хрена, а друг один навечно. Но Наташка никого из нас не выбрала и Деню отшила после выпускного. А он теперь о ней, как о швали, – Так на ком тогда?
– Девочка совсем. Увидел в театре и все, и п****ц, Гром. Крышу снесло.
– С каких пор ты по театрам?
– Так я спонсор. Будущий депутат добро творить должен аки ангел. Отстраивал театр в Мухосранске одном и увидел там. И все.
– Ну поздравляю.
– Не с чем особо. Кукла она. Красивая, умная, шикарная кукла. Люблю ее и понимаю, что манекен рядом. Не надо ей ничего. На своем чем-то повернутая. В себе вся. Бабы обычно поболтать любят. А она молчит всегда. Не просит, не требует. Как не от мира сего. Понимаешь? Живет вот как есть, и все. Но я без нее не могу.
Я усмехнулся, увлеченно как рассказывает и притом с горечью. Будто и не о жене говорит. Видно, что без ума от нее и в то же время…а мне какое дело? Чужая семья. Сегодня так говорит, завтра скажет по-другому. Я сам свою то любил, то терпеть не мог, то осточертела, то соскучился. Хуже, когда пусто внутри и ни черта нет там.
У Дениса, не переставая, трезвонил сотовый, и он наконец-то ответил. Тут же стал намного серьезнее, бокал отставил в сторону. Потом на меня посмотрел.
– Я в Европу еду на несколько дней, вернусь – поговорим о работе твоей. Мне в охрану свой человек нужен. А насчет племяша моего забудь. Не племянник он мне. Я его раз в жизни видел. Сын мужа моей сестры двоюродной от первого брака. Седьмая вода на киселе. Но я с папашей его дела некоторые верчу. Я б ради него хрен сюда приехал, да дела у меня с начальством твоим имеются и с хозяином гадюшника этого. Прикупить его хочу, а он заартачился, а тут повод такой подвернулся. А вообще, не будь это ты, вынесли б тебя отсюда вперед ногами.
– Даже так?
– Ну, а ты, что, думал, племяша Олигарха можно безнаказанно бить? За такое минимум без зубов остался бы.
– Это шкафы твои, что ли, стоматологи?
– Они, конечно. У меня команда ух! Рембо все, как на подбор.
– Ну да. С ними дядька Мухомор.
– Что?
– Ничего. Я б твой отряд уложил в шеренгу на полу, и вряд ли ты сразу опознал бы кто из них кто.
Деня вздернул бровь.
– А это серьезное заявление, Гром. Леха – профессионал, он меня уже десять лет стережет.
– Вот именно – стережет. Надо защищать от любой угрозы, а не стеречь. Шкафы твои только на вид грозные. А так – идиоты на самом деле.
Он встал из-за стола, и я за ним.
– И как бы ты это сделал? Как ушел бы отсюда?
– Ну я бы уложил вначале Мухомора твоего с бородкой, так как он ближе всего ко мне стоял, у него ствол из-за пояса забрал бы, тебя за горло и вот этого и этого в голову сразу со ствола Лехи-профессионала. А ты б меня к машине вывел, я б потом тебе мозги вышиб и на твоей тачке уехал. Ну это так навскидку и по-быстрому, импровизируя. Но если б пришел тебя убить, действовал бы обдуманно и еще в самом начале на улице всех твоих «поснимал».
– Крутой, че! – ударил меня в плечо и расхохотался, и я вместе с ним, – На меня работать будешь. Это даже не обсуждается.
Я слегка пошатнулся и схватился за его плечо.
– Надрались мы с тобой, Олежа. Домой тебя отвезет мой человек. Ну…давай. А, нет, подожди. Друзья…
– Навек. Пока не сдохнем.
– Кто предаст…
– Тому ножом в глаз!
– Ты смотри, помнит. Он помнит. Ууууу, Громище, как же я рад видеть тебя.
Мы рассмеялись и снова обнялись.
– Ты это…кончай бухать, Гром. Знаю, жизнь дерьмом бывает, но она, сука, одна и прожить ее в пьяном бреду обидно. Давай. Я тебя наберу.
Глава 5. Олег
Я ее искал. Очень тщательно, профессионально, но создавалось гребаное впечатление, что ее и не существует. Нету человека и не было никогда. А у меня ни фото, ни имени, ничего. Лишь примерно – как выглядит и возраст тоже навскидку. Чудовищно мало. Ищу, как иголку в стоге несгораемого сена. И от одной мысли, что не найду никогда, становится так паршиво на душе, что нажраться водки до чертей наяву хочется. Я как будто что-то важное в своей жизни увидел, пролистал по дурости вперед и вернуться на прежнее место не могу, словно не было его никогда. Никогда не думал, что со мной такое может быть. Говорят, чтоб любить человека, его узнать надо, как физически, так и душу, характер. А я вам говорю: чушь это собачья. Любовь – она как запах. От него или мгновенно ведет, или уже никогда. Можно привыкнуть к запаху, и даже он может начать нравится со временем, но разве это сравнится с тем ароматом, от которого глаза закатились и сердце забилось в три раза чаще? С любовью все точно так же. Либо повело так, что на ногах устоять не можешь после первой же встречи, либо ждешь, когда привыкнешь и понравится, потому что тот, от которого ведет, найти практически невозможно, а иногда и дорого…так дорого, что расплачиваться придется далеко не деньгами. И вот я готов был чем угодно. Потому что вот он, настоящий кайф. Все остальное – жалкая пародия.