Неслучайные встречи Рой Олег
В том-то и дело, что «вроде как»…
Кате все было как с гуся вода, она и жизнь воспринимала как некое приключение. Нельзя сказать, что она была беспечна или глупа, вовсе нет. Она относилась к жизни просто: вот это со мной сейчас происходит, и я это приму. Потом со мной будет происходить что-то другое – я приму и это. И вы уж будьте любезны принимать то, что я делаю. Можете и не принимать, конечно, но это ваше дело, а вовсе не мое.
Это можно расценить или как вершину философского отношения к жизни, или как «величайший цинизм», по выражению возмущенной ректорши. Все было у нее не так, как у людей, по мнению той же ректорши, потому что она даже фамилию менять не стала, так и осталась Катушкиной.
– Виктор, ну, повлияй ты на нее, – увещевал тесть.
– Смена фамилии нас счастливей не сделает, – пожимал плечами новоиспеченный муж.
Кстати, про учебу.
Катя родила сына, которого назвали Максом, что было весьма демократично, ибо звучало одинаково привычно и для российского, и для немецкого уха. Кроме того, он с рождения стал билингвом, то есть с ним родители говорили на обоих языках, а это и развивало ум малыша, и впоследствии расширяло его профессиональные границы. Катя и сама начала вгрызаться в язык, она весьма преуспела, да и произношение у нее было вполне приличное.
И какая тут могла быть учеба в университете, казалось бы. Ан нет. Катя все делала непредсказуемо. Она не исчезла из своего учебного заведения в никуда, а взяла академ – имела полное право, ибо беременность и роды такое право ей давали. Прогулов у нее не было, «хвостов» тоже, успеваемость вполне приличная. И она совершенно не хотела становиться образцовой женой и домохозяйкой. Мало того, Катины родители тоже переехали в Германию, что было для всех наилучшим вариантом – московские свои квартиры в центре они сдавали и в деньгах особой нужды не испытывали, даже снимая жилье неподалеку от дома зятя. Все это позволяло Катушке спокойно продолжить учебу.
Конечно, это было удобно. Конечно, о таком муже и, в принципе, о такой жизни могла мечтать любая девушка. Любая… но не Катя.
По мнению ее многочисленных друзей и родственников, она была настолько нелогична, что это переходило все границы, но у Кати границ не было. Спустя год академа она перешла на платное заочное обучение, невзирая на косые завистливые взгляды некоторых, и приезжала сдавать сессии. А поучившись эдак года два, объявила мужу и родителям, что намерена вернуться на родину.
Ну и где, спрашивается, логика?! ТАМ у нее было все, а на родине… только родина.
Не сказать чтобы Катя была отчаянной патриоткой. Нет, она была космополитом. Каких-то рамок она не признавала вообще, если, конечно, они не были рамками закона. А законы Катя не нарушала. Ну, разве что морально-нравственные – по мнению многих…
Но на объявление Кати-Катушки о возвращении к родным корням муж проявил характер.
Нет, он не был деспотом и тираном, он не стал стращать жену карами и угрозами. Он относился к Кате более чем хорошо. Это походило на отношение отца к любимому и зарвавшемуся дитятке: «Делай что хочешь, я не буду ругаться и даже помогу, но ВОТ ЭТО однозначно табу».
Однозначным табу стал для Кати Макс, которому было три года, которого она хотела увезти с собой.
– Родная, сама ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, – сказал этот удивительный муж, Виктор Палыч, спокойный и мудрый, как сфинкс: Катя его даже прозвала так в процессе совместной жизни. – Ты можешь построить дворец, можешь разрушить дворец. Но разрушить Максу жизнь я тебе, уж извини, родная, не дам. А вот развод дам, если захочешь, и помогу материально на первых порах, но сын останется здесь. И точка. Поверь старому опытному бойцу, тебе он будет только обузой. И ты прекрасно знаешь, что не сможешь дать ему ни приличного образования, ни того уровня жизни, который будет у него здесь, с нами. А препятствовать вашему общению я не буду. Так что подумай.
Катушка подумала и… решения уехать не изменила. Не помогли даже эмоции родителей-пенсионеров. Прочие называли ее и «кукушкой», и «гулящей», но она держалась стойко.
Ее не понимал никто. Она понимания не требовала. А на недоуменный вопрос отца, который, в принципе, был за нее горой с рождения и выкрутасы ее принимал полностью, она ответила:
– Папа, вы с Витей очень похожи. А то ты не понимаешь. Он просто твоя калька. Может быть, я только из-за этого и вышла за него замуж. Но… У меня такое впечатление, что я до сих пор маленькая и живу в родительском доме на всем готовом. А я хочу повзрослеть.
– Вот эдаким способом? – поднял брови отец. – Бросив мужа и ребенка?
– Максик не брошен. – Катя воздела руки, как в древнегреческой трагедии. – Он дома! И потом, я же знаю Витю. «Витя» – синоним «отца», его воплощение, его олицетворение. Его мечтой всю жизнь был сын, я тебе говорила. Ну вот сначала у него появилась «дочь», я. А теперь его гештальт полностью закрыт. А мои зависли в воздухе, и это сводит меня с ума! Папа, я в жизни еще не видела ни-че-го. И никого. Я до сих пор не вылетела из родительского гнезда, у меня даже появился второй отец, то есть, ну, я не знаю, опекун. Я в опеке как… в вате! В вакууме! Я не реализована, ты это можешь понять? Немецкое правило «трех К» – Киндер, Кюхе, Кирхе – не для меня!
Дети, Кухня, Церковь… Катя в такие рамки, конечно, не умещалась, разгневалась настолько, что из ее глаз брызнули слезы. Хорошо, что эта сцена разразилась не дома, а на прогулке в парке, вдалеке от чужих ушей.
– Я очень люблю вас всех, ну, а что мне делать, если я чувствую себя… запеленутой?! Причем давно!
Отец молчал.
– Ну… вот такая я у вас получилась, – буркнула дочь.
Ее можно было или любить, или убить…
– И теперь что? – спросил отец, глядя в сторону.
– А теперь я буду взрослеть, – резко вытерев слезы и встав с лавочки, отрезала Катушка и шмыгнула носом.
Аргументы вроде «подумай о матери» в ход не шли. Она ведь оставалась дома, в окружении родных.
– Эх ты… отрезанный ломоть, – только и сказала мама.
Что ж, в жизни бывает еще и не такое. Что и не снилось нашим мудрецам…
Ситуация, сложившаяся на шахматной доске жизни, как оказалось, устраивала всех. Вернувшись в Москву, Катушка умудрялась преуспевать. Ее образ жизни напоминал лихорадочную гонку за собственной тенью. И все работы ее тоже были какими-то безумными и не укладывались в общепринятые стандарты. Сначала она работала у «широко известного в узких кругах» столицы экстрасенса-колдуна помощницей, попутно получая бесценный, хотя немного хаотичный опыт по работе с людьми. Потом вела курсы по йоге и медитации для женщин, «которым за». Затем, не без помощи и советов бывшего мужа, с которым весьма часто перезванивалась, основала фирму по социологическим опросам, «Наш мир», и получала довольно дорогостоящие заказы по разного вида анкетированию. Да, это было морочно, но овчинка выделки стоила. Репетиторствовала, подтягивая по немецкому языку разновозрастные группы школьников и даже студентов.
Катушка была перпетуум-мобиле. За ней было трудно угнаться. Все, что она осваивала, давалось ей не то чтобы легко, нет. Просто она была очень упорная, если уж ставила себе цель, то достигала ее. Это было ее своеобразным вызовом жизни. Словно жизнь была живым существом, которому было что-то нужно бесконечно доказывать…
Попробовала Катя себя и в качестве переводчицы, просто сам бог велел – немецким она владела к тому времени великолепно. Где она только не переводила. И на конференциях, и делегациям. Потом ее занесло на Мосфильм. Там, в процессе довольно оживленной и бурной киношной жизни, она познакомилась со сценаристом. Он был красив, как принц, – загорелый, голубоглазый и белокурый. Намного старше ее, питерец. Он жужжал вокруг нее, как шмель, и даже немного развлек, но она быстро поняла, что за его жужжанием нет главного – самого дела. Все его сценарии были на стадии проектов и переговоров. Он, правда, рассказывал, что вот-вот, и одну его работу возьмут то ли в Польшу, то ли в Голливуд – ему это практически обещали. Что-то, конечно же, у него выходило – пара серий в детском киножурнале, бюджетные короткометражки, реклама. Но она быстро поняла, что это катастрофически мало для человека его возраста, даже как-то несолидно хвастаться такими смутными достижениями и ждать мифической удачи, которая «вот-вот припорхнет». Тереться в тусовке может каждый, а вот возглавить ее дано немногим. Поэтому Катушка даже до романа с ним не снизошла, и разочарованный принц-сценарист укатил к себе обратно в Питер искать вдохновения.
А Катя там же, на Мосфильме, познакомилась с фотохудожником Кириллом, и он действительно показался ей достойным внимания. Во-первых, у него в самом деле были интересные работы, и его печатали в нескольких изданиях, во-вторых, у него были перспективы – он собирался открывать очередную фотостудию.
– Вить, я выхожу замуж, – немного растерянно сказала она в трубку, в очередной раз звоня бывшему мужу и сыну. Сеансы связи были у них регулярными, а Катушкины наезды в Дойчланд хаотичными и бурными.
– Он хоть кто? – помолчав, довольно спокойно осведомился «сфинкс».
– Фотохудожник… – и заторопилась: – Знаешь, довольно обеспеченный и успешный, у него все хорошо!
– Ну и хорошо, – заключил «сфинкс». – Всех благ.
И все. Кате было даже немного обидно… И она, словно доказывая что-то, бросилась в водоворот новых отношений.
У них с Кириллом был хороший тандем. Катя была его любимой моделью. Несмотря на то что она считала себя далеко не красавицей и давно махнула на себя в этом смысле рукой, фотохудожник все ее мнимые недостатки (угловатость, худобу и некоторую нескладность) превращал в такие достоинства, что взгляд от этой удивительной женщины было невозможно отвести. «Ну, какая еще Катушка – Катрин! Только Катрин, – говорил он. – На свадьбе ты будешь самой утонченной невестой. Кстати. Пойдем-ка выберем тебе платье!»
И они пошли в бутик, который назывался «Идеальная пара». Они должны были пойти в другой, но тут жениха привлекло именно это название – оно совершенно случайно попалось ему на глаза, когда они искали салон свадебных туалетов.
– Мы идеальная пара, запомни, – строго сказал он. – Потому что ты самая удивительная женщина, которую я когда-либо знал, а я всего лишь оправа для этого бриллианта.
Они долго и придирчиво выбирали самое оригинальное и эксцентричное платье. Молодая хозяйка салона была очень любезна. Она моментально поняла, что именно ищет эта пара – стильная женщина с не очень обычной фигурой и ее избранник, и одно за другим молча и быстро вывесила перед ними три белых платья, еще одно черное и одно красное. Они были одно другого оригинальнее – и покрой, и исполнение.
– Это, – хором сказала пара, указывая на красное.
– Да, я сразу подумала, что именно этот наряд на вас будет особенно выигрышно смотреться, – искренне порадовалась хозяйка бутика. – Примерим?
И платье в самом деле чудо как подошло к длинной, на первый взгляд нескладной Катушкиной фигуре. Ах да, фигуре КАТРИН. На ней оно преобразилось, стало достойным ее обрамлением. Нужно было только сделать кое-где несколько вытачек.
И тут выяснилось, что милая девушка вовсе не хозяйка салона. Хозяйкой была ее мама, Зинаида Алексеевна, а дочь иногда подменяла ее, когда это было нужно, и справлялась со своей задачей на отлично.
Зинаида Алексеевна сотрудничала с несколькими ателье и обещала готовое платье в рекордно короткий срок, обещание свое выполнила.
Образ новоявленной Катрин с тех пор одно время частенько мелькал и в журналах, и в различного вида рекламах – на остановках в светящихся коробах, в магазинах, на билбордах. Никто не знал, конечно, кто это, но возле этих реклам останавливались все – так изысканно смотрелась Катя в вычурных нарядах, немыслимых шляпках, почти обнаженная, но украшенная дорогой бижутерией.
А спустя какое-то время Катя увлеклась новым течением в психологии – будучи не совсем далекой от этой области, она пошла на курсы коучинга отношений, успешно окончила их и периодически проводила семинары. Один из них назывался без ложной скромности: «Найти мужчину своей мечты». На нем Катя обучала тому, как следует выстраивать отношения с противоположным полом девушкам любого возраста, и упирала на то, что возраст вообще значения не имеет.
На один из семинаров пришли к ней десятка полтора «мечтательниц» разного возраста, преимущественно невзрачной внешности и тучной комплекции, любительниц жареной картошечки на ночь (сковородку в один присест!), тортиков и шоколадок за полночь. Для мечтаний – самое оно… Среди слушательниц были мать и дочь, и они радостно узнали в коуче посетительницу салона свадебных нарядов «Идеальная пара». Поистине удивительны пути наших судеб, и они так полны случайностей… А Катя с удивлением, по-новому пригляделась к дочери хозяйки бутика. Она была очарована ею еще во время визита за платьем. Как же так. Такой шарм, такая внешность, такие манеры, приветливость, искренность. Молодая. И не замужем. Куда мужчины только смотрят?!
– А ведь я на семинар идти не хотела, – улыбаясь, призналась Наталья («можно Тата», – сказала она). – Меня мама привела…
После семинара они разговорились. Зинаида Алексеевна, деятельная мама Таты, и вовсе пригласила «знаменитого коуча» в гости на ужин «по-семейному». Николай Николаевич, отец Таты, балагурил, мама суетилась с разносолами и успевала рассказывать про салон свадебных нарядов, который не так давно возглавила. Энергичная, внешне чуть нескладная (по мнению мамы), но обаятельная и целеустремленная Катя была очень симпатична Тате. Молодые женщины подружились, их словно магнитом притянуло друг к другу.
Шел второй год Катиного счастливого замужества. И ей вздумалось посетить мужа в неурочное время в одном из его фотосалонов – просто соскучилась. Она немножко поблуждала среди декораций, которыми была оснащена студия.
– Ты самая удивительная женщина, которую я когда-либо знал, а я всего лишь оправа для этого бриллианта, – донеслось до ее ушей.
– Где-то я это уже слышала, – пробормотала Катушка, выходя из тени и наблюдая, как отпрянули друг от друга две фигуры. – Извините, если помешала. Как вас зовут?
– Нина, – пролепетала смущенная полуобнаженная модель.
– Значит, ты зовешь ее Нинон, – попробовала угадать Катя и подала ей длиннопалую, ненакрашенную, но с идеальным маникюром руку. – Или Нинель?
– Нинон… – покраснев, как маков цвет, пробормотала девушка.
– Торжок? Кимры? Ржев? – продолжала географические изыскания Катя: в ней проснулся социолог.
– Красная Гора…
– Что ж, Нинон-Нинель, ланфрен-ланфра, поздравляю. Он действительно сделает из вас королеву.
– Катрин… – начал было фотохудожник.
– Все было прекрасно, милый, – оборвала Катя. – Думаю, все и дальше будет в рамках приличий, да?
Вслед ей неслось: «Я же художник, мне нужно вдохновение, черт побери, а ты постоянно уезжаешь в эту свою Германию», еще что-то, но слушать она не стала. Это был ее второй развод.
– Витя, я развожусь, – сказала она в трубку.
– Что так?
– Ну… видимо, я его уже не вдохновляю, – хмыкнула Катушка.
– Ага, – резюмировал Витя. – Видимо, его вдохновил кто-то другой. Ну и козел же он после этого.
– Полный!
Ну, просто редкостное единодушие. Или, как выражались в одном прекрасном фильме, «высокие отношения»…
Зато она надолго задружилась с Татой. Они с самого начала были довольно откровенны друг с другом, и Тата рассказала, что с отцом ее малыша она была знакома совсем недолго, что это сценарист из Питера, что вся эта история совершенно случайна.
– Так это Дима-сценарист – отец твоего чудного сына Ванятки?! – воскликнула как-то Катушка. – Да я ж его встречала на Мосфильме. Белокурый, да. И Ванечка белокурый… Ну-ка, ну-ка, поподробнее с этого места!
«Поподробнее с этого места»
Тата окинула последним взором свой макияж. Безупречно. Она знала, что красива. А толку-то. Как-то раз они вот так же красились с Катушкой с утра, когда заболтались за полночь, и Тата оставила подругу ночевать. И наутро Катя, глядя на свой свежий макияж в зеркало, проворчала: «Для чаво, для каво?» Обе рассмеялись. Тате понравилось, и с тех пор она иногда вот так же ворчала.
– Для чаво, для каво, – прошептала она, но на этот раз смеяться не хотелось. Хотелось плакать.
Хорошенькое настроение перед Новым годом, ничего не скажешь.
Нет, частенько у всех людей бывает вот такая хандра перед какими-то важными датами. Перед днем рождения, например. А Новый год для Таты тоже была веха из ряда вон. Когда-то у нее был слишком грустный Новый год, невыносимо. Настолько, что она просто вычеркнула из памяти эти воспоминания. Только тогда она была еще очень молоденькая. Если бы все вернуть, ах, если бы! Она сейчас понимала абсолютно все. Потому что стала взрослой. И эти сны. Ах, эти сны! Часто, непозволительно часто. Солнце, золотящееся на пряди светлых волос, белозубая улыбка. Синие глаза. Ах, принц.
Нет-нет-нет. К черту. Это было давно, очень давно. Но так больно про это вспоминать до сих пор. Не хватало еще расплакаться накануне свидания. Ирбис, Ирбис, Ирбис. Лучше думать про него. Симпатичный, она к нему привыкла. Правда, хороший.
– Хороший, – упрямо произнесла она вслух.
Но память переупрямила ее. Потому что она была на той волне, на волне печали.
После ТОГО Нового года, про который Тата решительно не хотела вспоминать, Тата начала хандрить, перестала есть, потеряла интерес к учебе. Напрасно мама, Зинаида Алексеевна, убеждала ее, что жизнь только начинается, что впереди еще много хорошего. Тата никого не слушала, она страдала с огромным наслаждением, со всей страстью юных лет. Она увешала стены своей комнаты мрачными картинками, слушала депрессивную музыку и даже начала поговаривать о самоубийстве. Субкультура готов и эмо еще не набрала таких оборотов, так что вряд ли это было модной тенденцией. Любимая дочь действительно упала в затяжную депрессию. Продолжалось это все уже месяца три, и пора было бить тревогу. И еще какую!
Тата была довольно поздним и единственным ребенком в обеспеченной и благополучной московской семье. Ее отец, Николай Николаевич Кулешов, был военным, служил в Генштабе и со временем дослужился до полковника. Мама, Зинаида Алексеевна, работала сначала продавщицей, а потом завотделом в единственном тогда на всю столицу свадебном магазине на Якиманке, попасть в который и приобрести тот или иной дефицитный товар можно было только по специальным направлениям, которые выдавали в загсах молодоженам при подаче заявления.
С детства Тата была обожаемым ребенком. Не испорченная и особо не капризная, но, конечно, несколько балованная, поэтому цену себе знала. Теперь вы можете представить, какой поднялся переполох в семье, когда, не выдержав первых испытаний на любовном фронте, она начала чахнуть и хиреть, словно принцесса, оказавшаяся в лачуге нищенки.
Перепуганные родители посовещались и решили: вместо того чтобы травить обожаемую дочь химией, сажая ее на антидепрессанты, отправить девочку культурно развеяться в Санкт-Петербург, где жила сестра отца, архитектор. Созвонились с родней, и добросердечная тетушка сказала, что, конечно, да, пусть приезжает непременно! Потому что Петербург – это именно то, что позволит вылечить больную душу.
Была ранняя весна, разгар учебного и рабочего года, поэтому взять отпуск и поехать с дочкой ни мама, ни папа не могли. Но саму Тату знакомый врач обеспечил необходимой справкой, по которой девушке без проблем предоставили академический отпуск.
И вот Тата укатила в Питер. Тетушка-архитектор первые дни хлопотала над племянницей, а затем предоставила ей полную свободу. Во-первых, прохлаждаться в разгар проекта не следовало, во-вторых, практически взрослой девушке наверняка лучше было бы причесать мысли и чувства без причитания старших родственников, от которых она только что уехала. Поэтому Тата, пытаясь развеять тоску, бродила по музеям и набережным, и в один прекрасный день…
Это была выставка, посвященная творчеству Фриды Кало. Очередь была умопомрачительная, но продвигалась быстро. В одном из залов безостановочно крутили документальный фильм о художнице с невероятно трагической судьбой. Тата задержалась там и посмотрела фильм три раза подряд, потому что это очень отвечало ее настроению – мрачность, романтизм, любовь, страсть, наркотики, смерть. Она пропитывалась этой атмосферой и даже примеряла на себя – ну, конечно, не этот ужас неподвижности в больничной койке, а ее свободомыслие и ее мужчин. Диего Ривера и – неожиданно – революционер Троцкий. Последняя запись в дневнике Фриды: «Надеюсь, что уход будет удачным и я больше не вернусь».
Ах, как же это все отвечало собственным устремлениям Таты! Она упивалась этим нуаром.
– Такая молодая, не правда ли? – раздалось негромкое прямо над ее ухом. – И такая судьба.
Она повернулась и обомлела. На нее смотрел донельзя, до неприличия красивый мужчина. «Принц», – промелькнуло у нее в голове.
Да, он чем-то напоминал принца из сказки о русалочке. Белокурый, загорелый и голубоглазый. Правда, в ее мечтах он был молодым, а этот… На вид она дала бы ему гораздо больше тридцати. Не парень, мужчина.
Сердце Таты болезненно стукнуло – снова перед глазами мелькнула гладь воды, позолоченная солнцем белокурая прядь… но она взяла себя в руки.
– В восемнадцать лет пережить такое, – непринужденно продолжил разговор блондин. – И не сдаться. Юность, вся жизнь впереди – и вдруг все летит в тартарары.
– Я сейчас переживаю нечто подобное, – неожиданно вырвалось у нее.
Признавшись в этом незнакомцу, Тата вдруг страшно смутилась:
– Ой… извините… Получается, что я себя с ней сравниваю, но это… так нескромно… и даже глупо!
– Ничуть, – спокойно возразил мужчина. – Хотите, угадаю? Несчастная любовь.
– Вам, наверное, смешно, – нахмурилась она.
– Да боже упаси смеяться над чужими чувствами, – покачал он головой. – Наоборот, очень даже хорошо вас понимаю. А когда, извините, любить, как не в молодости? И именно сейчас, когда воспринимаешь жизнь особенно распахнуто, такие удары бывают наиболее болезненными. Так что смеяться над таким может только прожженный циник. Больше того – чудовище.
«Какой мудрый», – подумала Тата и вдруг снова покраснела. Она почувствовала, как лицо ее заливает жар.
Она именно сравнивала. Да, в ее автобус не врезался трамвай, но утлая лодочка ее жизни, столкнувшись с первой потерей, потерпела крушение. Пробоина была ощутимой, и она почти шла ко дну… И вдруг… А ведь Фриде было на несколько месяцев меньше, чем ей, Тате. И Диего, между прочим, был тоже намного старше ее, Фриды. Она подумала «тоже»?.. Лицо ее пылало, и она, как ей казалось, незаметно прижала прохладные ладони к щекам.
– Знаете, а я ведь не хотел сюда сегодня приходить, – признался мужчина. – Собирался на Апрашку заехать, но случайно ноги сами сюда повернули. Тянет иногда снова посмотреть на свою работу, знаете ли… Я ведь был одним из тех, кто работал над этим фильмом о Фриде.
– Вы работали над этим фильмом? – изумилась Тата.
– Я сценарист, – сдержанно отозвался белокурый принц.
– Потрясающе, – пробормотала девушка.
Все это было так романтично. Питер… Фрида… Сценарист… Да, не зря родители отправили ее сюда.
Она заметно воспряла духом и, наверное, впервые за три месяца почувствовала, что пожить, наверное, еще все же стоит.
– Очень… пронзительный фильм получился, – осторожно сказала она. – Я ведь третий раз подряд смотрю.
– Правда, понравился? – польщенно спросил сценарист. – А что именно понравилось?
– Видеоряд, наверное, – неуверенно произнесла она.
– Это, скорее всего, к оператору, – отозвался тот. – Видеоряд, раскадровка… Впрочем, мы, конечно, сотрудничали довольно тесно – режиссер, оператор… Спорили, обсуждали.
– Знаете, это… Не просто иллюстрация ее биографии, – сделала девушка робкую попытку анализа. – Тут есть какая-то внутренняя история фильма. Такая… я бы даже сказала, дерзкая.
– Да, – посмеялся блондин. – Дерзость – это точно мое. Меня вечно цензура заворачивала!
– Здесь много… эротики, – смело сказала Тата, вновь заливаясь краской. – Такой… скрытой. Но она ощущается.
– А вы довольно проницательны. И чувствуете тонко, – удивленно заметил сценарист. – Приятно встретить не просто зрительницу, но достойную собеседницу. И такую молоденькую.
– Спасибо, – смутилась она.
– Где учитесь, если мне позволено это узнать? Истфак, журфак, искусствоведение? – попытался угадать сценарист.
– Совсем даже нет, – улыбнулась она. – Я будущий экономист.
– Вот как, – покачал головой блондин. – И не скучно?
– Да я как-то об этом и не думала, – пожала плечами Тата. – Поступила в вуз, который родители выбрали.
– То есть вы такая послушная? – подначил блондин с доброй усмешкой.
– Ну… – смешалась она и тоже усмехнулась. – Когда как.
– А сейчас что? Сбежали с лекций?
– Да я вообще не в Петербурге живу, – призналась Тата. – В Москве.
Блондин покивал:
– Понимаю. Вам просто нужно развеяться.
– Именно!
– Что ж, Петербург к этому очень располагает, – согласился сценарист. Он вдруг спохватился и наконец представился: – Что ж это я, невежа! Дмитрий.
– Наталья… Тата, – поправилась она.
– Тата, а что вы скажете на то, чтобы прогуляться вместе? – предложил он. – Если, конечно, вы уже посмотрели выставку. И если у вас нет других планов.
– Было бы интересно, – вдруг неожиданно застеснялась она.
– Подождете меня минутку, хорошо?
И вправду, ровно через минуту он вернулся, протягивая ей набор открыток с работами Фриды.
– Ой… Спасибо, не стоило…
– Мне будет приятно, если у вас останется сувенир на память о Петербурге, о выставке. Может быть, немножко и моем фильме.
Она снова взглянула в его яркие синие глаза, помедлила и, улыбнувшись, кивнула. Конечно, ей нравился этот загорелый мужчина с внешностью киногероя. Принц… Она незаметно вздохнула. Но он все равно заметил.
– А давайте я покажу вам Питер совсем с неожиданной стороны, – решительно предложил он. – Не с парадной – фонтаны, музеи… А, так сказать, со стороны кулуаров.
– Мы будем шляться по подворотням времен Достоевского и перелезать через заборы? – пошутила она.
– Вроде того, – засмеялся он. – Но конечно, не так мрачно.
Они вышли на улицу и неторопливо зашагали, приближаясь к набережной Фонтанки. Погода решила их побаловать: не было ни дождя, ни пронизывающего ветра. Сценарист купил им по мороженому. Было очень здорово идти не торопясь, наслаждаясь лакомством и посматривая вокруг. Изумительная архитектура Питера – это то, чем можно любоваться не переставая. Строгие линии классицизма соседствовали с плавными изгибами модерна и пышной лепниной барокко, и от всего веяло великолепием чинности.
– Хорошо, что сейчас еще довольно рано, – заметил Дмитрий. – Помните, я говорил вам, что собирался заскочить на Апрашку?
– Что-то припоминаю… А что это?
– Это Апраксин двор, – пояснил он. – Знаменитый огромный рынок, появившийся в Петербурге практически с возникновения самого города. Там есть все, на любой вкус, кошелек и стиль. Но самые мои любимые тамошние закоулки – это барахолка, «блошиный» рынок.
– Будем присматривать у старушек их допотопные ветхие тряпицы?
– Да не скажите, – усмехнулся Дмитрий. – Там всегда такой ажиотаж. Конечно, многие гонятся за подделками брендов, но ценитель может буквально за копейки урвать практически музейную редкость. И… можно сказать, я принимаю вызов! Я вам докажу, что тут чертовски интересно, и отстою честь родного города.
Они засмеялись. Тате стало необыкновенно легко. Ее мрачное настроение улетучивалось на глазах. Она заглянула в себя. Нет, она не влюбилась. Просто он ей очень нравился. Это… как пузырьки шампанского. Легкие, ни к чему не обязывающие. Ой… Вот о шампанском как раз лучше не вспоминать. Гори оно синим огнем, это шампанское. Впрочем… Чем оно-то виновато?! А вот ничем!
– А вы повеселели, – заметил Дмитрий.
– Да, – решительно сказала она. – Мне весело.
Она словно убеждала в этом саму себя. И ей удалось.
А на рынке и в самом деле оказалось интересно. Конечно, там были и пафосные отделы, но они их миновали. Прошли мимо и засилья поддельных брендов, которые выглядели как настоящие.
– Фу-у, ну какой же это Диор, – отходя подальше, сморщила носик Тата по поводу сумочки, которую пытался ей всучить продавец.
– А вы разбираетесь, – заметил Дмитрий.
– Ну, почему бы нет, – пожала плечиками Тата. – Папа полковник, в Генштабе работает, у мамы свой магазин…
Ей было приятно немножечко похвастаться. Она словно поднимала свой статус – и не в его, а в своих собственных глазах. Да, у нее в жизни все в порядке! Абсолютно все…
– А что за магазин у вашей мамы? – полюбопытствовал сценарист.
– Свадебный, – оживилась девушка. – Ой, вам это вряд ли будет интересно…
– Почему же? Очень даже интересно. Иначе я бы и не спросил.
– Ну… – улыбнулась Тата своим мыслям. – Когда я была маленькая, у мамы магазина не было, она еще только в нем работала. Такой эксклюзивный бутик. И я просто обожала ходить к маме на работу. Потому что сразу погружалась в эту праздничную атмосферу.
– Как в сказках про принцесс, – кивнул Дмитрий.
– Да, именно, – подтвердила она.
Как здорово, что он взрослый и все понимает. И, похоже, не подшучивает…
– Вас наверняка папа называет принцессой, – предположил Дмитрий. – Вы очень красивы. Простите, это банальный комплимент, но что ж я могу поделать, если это не комплимент, а правда.
– Спасибо… Но дома меня зовут не принцессой, а Русалочкой, – поделилась она.
– Да, вы похожи на русалочку. Ваши длинные волосы… Так мило. А почему все же Русалочка, а не принцесса?
– Я очень плавать люблю, – засмеялась Тата. – С детства обожаю воду. Для меня лето потеряно будет, если я не искупаюсь… где угодно. Меня рано научили плавать, и каждое лето на море вывозили – Коктебель, Симеиз, Феодосия. И дача у нас под Дмитровом прямо на берегу реки. Я там целыми днями пропадала. Потом родители меня отдали в бассейн на синхронное плавание. Это красиво.
– То есть вы спортсменка? – уточнил сценарист.
– Нет, до этого не дошло, – засмеялась она. – Спорт – это совсем не мое. А вот без воды до сих пор не могу. И научилась очень хорошо на ней держаться. Один раз, в прошлом году, в Карелии, попала на озере в небольшой шторм. Родители так перепугались! Был дождь, и я просто решила испытать стихию. Далеко заплыла, а непогода разыгралась…
– Да вы что! – даже остановился Дмитрий.
– Ну я ведь выплыла, – фыркнула Тата. – Иначе мы бы сейчас с вами не разговаривали.
– Вы рисковая девушка, – покачал головой Дмитрий.
– Знаете, никогда себя таковой не считала, – сказала она. – Наверное, просто немного безалаберная.
– Самокритично, – заметил сценарист. – Извините, я вас прервал. Вы говорили, что мама брала вас с собой на работу, в свадебный магазин.
– Ну да. И вот, сидя в торговом зале, где меня окружали белоснежные кружевные наряды, глядя во все глаза на счастливых женихов и невест, я так мечтала о собственной свадьбе! Целые альбомы там изрисовывала балами и свадьбами, придумывала себе наряд, выбирала фату и туфельки. Вы не представляете, как маленькие девочки мечтают о свадьбах!
– Почему это, очень хорошо представляю, – возразил Дмитрий. – У меня дочка. Правда… Правда, я не видел ее лет пятнадцать.
– Ого, – покачала головой Тата.
– Да, жизнь штука полосатая, – покивал Дмитрий. – Развелся, когда дочке было пять лет. И теперь она живет во Франции с мамой…
– Да, далеко… Не наездишься.
– Ну что вы, – махнул рукой Дмитрий. – Какое там ездить. Бывшая жена даже не звонила. У меня дома сохранилось несколько рисунков дочки. Там как раз такие… дамы в длинных белых нарядах. Принцессы. Невесты. Это все, что у меня осталось на память о ней.
– Грустно, – сказала Тата.
– Так, – снова остановился Дмитрий. – Я вас хотел развлечь, а получилось, что огорчил. Не переживайте, за давностью лет все приговоры аннулируются. Все живы, никто не прыгал со скалы, никаких страстей. Наоборот, даже какие-то идеи появлялись, пока я все это переживал. У меня было много сюжетов, я снимал бюджетные короткометражки. И вот что-то своего зрителя нашло, что-то цензура зарубила, что-то просто лежит на полке и ждет своего часа… И вы знаете, он настанет. Особенно теперь, когда наконец-то подул ветер перемен. У меня практически уже берут один из сценариев в Польшу – есть там кое-какие знакомства. Да и тематика там никого не смущает. Знаете, такие вольные измышления на тему «Алисы в стране чудес»… Так что, можно сказать, до всемирной знаменитости всего маленький шажок. Да, его еще надо сделать, но я его сделаю!
Читать бесплатно другие книги:
